Преступивший

Глава 1. Отпуск!

Как же замечательно всё начиналось! Ничто не предвещало беды.
Но верно говорят: человек предполагает, а Бог располагает.
Независимые от воли и желания человека обстоятельства могут разрушить все радужные и хорошо продуманные планы. Кардинально изменить жизнь.

«Займите свои места. Наш самолёт идёт на посадку. Просьба пристегнуть ремни».
Самолёт слегка потряхивает при небольших манёврах, крылья накреняются то на одну, то на другую сторону. Плавно снижается, что подтверждает появившаяся заложенность в ушах. В иллюминаторе видна дразнящая гладь моря, уходящая далеко за округлый горизонт.
Ещё несколько томительных минут полёта, и вот уже лайнер быстро бежит по посадочной полосе, мощно и торжественно гудя всем корпусом при торможении.

Пассажиры дружно оживляются, облегчённо выдыхают после тревожного ожидания соприкосновения шасси с посадочной полосой. Отлипают от спинок кресел, оглядываются, смешиваясь улыбками с такими же восторженными соседями. Звонко аплодируют, искренне благодаря экипаж и фортуну за мягкую посадку.
Жизнь воскресла и активно бурлит после получасовой настороженной тишины в салоне.

Юля любила этот момент. Окончание полёта, сухие щелчки расстегивающихся ремней безопасности. Разом появившаяся суета и радостное воодушевление поднимающихся пассажиров, которым не терпелось побыстрее выйти из самолёта. Неизменная толчея в проходе и беспокойный поток засидевшихся людей, которые жаждали ощутить себя уверенно стоящими на земной тверди.
И вот – свобода! Выход наружу и первый долгожданный вдох иного воздуха наполняет лёгкие до предела.
Тёплого, с запахами моря и южных растений. Влажного, со вкусом начинающегося удовольствия.

Отпуск!
В этом году бабушка сделала им с двоюродной сестрой роскошный и неожиданный подарок – выделила деньги на совместный отдых у моря. Этот приятный сюрприз приурочен к тому, что обе внучки почти одновременно отметили юбилейные даты: Юле исполнилось двадцать пять, а Маше – двадцать лет.

Девушки, как и договорились, встретились в аэропорту.
Юля восхищённо ахнула, когда увидела повзрослевшую кузину. Пухленький розовощёкий ребёнок Машенька скоропалительно переродилась из конфузливого подростка в статную красавицу. Да что там – в царевну!
Яркая, высокая, стройная. Она уверенно возвышалась над толпой, привлекая общее внимание. Заставляя оглядываться и выворачивать шеи, чтобы в полной мере насладиться созерцанием открывшегося великолепия.
Такая, какими изображают типично русских красавиц: нежная, полногрудая, пышущая здоровьем. Кровь с молоком.

– Ух ты! Какая же ты стала! – полуоткрытым ртом восторженно выдохнула поражённая Юля, с гордостью и изумлением разглядывая расцветшую родственницу.

Та удовлетворённо и чуть величественно улыбалась с высоты своего роста. Эта реакция на изменившуюся внешность нравилась и воодушевляла девушку. Она тоже ликовала, встретившись с предательски упорхнувшей в столицу старшей сестрой.

– А ты всё такая же худоба. Так и не поправляешься, – с огорчением констатировала Маша, обнимая светящуюся от радости Юлю.

Игриво раскрутила путешественницу вокруг оси, чтобы рассмотреть получше и оценить по достоинству. Одобрительно покачала головой и, прищурившись, шутливо протянула:
– М-ммм… Красотка! Должна сообщить, о-о-очень даже хорошенькая.
– О, нет-нет! Я померкла и растворилась на твоём фоне. В сравнении с тобой не хорошенькая, а серая мышка просто. Стоп, стоп! Не будем спорить, – предложила Юля, видя, что та собралась возразить, – Лучше расскажи, что в городе нового. Всё-таки я пять лет там не была.

Двоюродные сёстры на минуту погрустнели, вспомнив трагические обстоятельства из-за которых старшая не захотела жить в родных краях и предпочла перебраться в Москву.

– Нормально всё, – отмахнулась младшая и весело продолжила: – Юлька, я так рада, что мы наконец-то, как мечтали, отдохнём на море! Бабуля всё переживала, охая над ценами, что не сможет оплатить тур. Уж так хотела порадовать нас. Хорошо, сейчас конец сезона и полно скидок. Уложилась в бюджет. Пусть и жить будем не в пяти звёздах, а в скромненькой гостинице. Празднику не нужны дворцы. Правда? – оптимистично заключила Маша.

– Да-да! – смеясь, подхватила старшая сестра. – Ещё и спрятались наши хоромы на самой окраине. Я смотрела отзывы. Ты знаешь, что это даже не гостиница, а несколько приспособленных для сдачи строений? На общей с хозяйским домом территории. Представляешь, будем жить в какой-то летней комнате с двумя кроватями.

– Ой, кто на такие мелочи внимание обращает? Правильно? Лишь бы чисто было и без насекомых. Главное – целых двадцать дней будем вместе. Наболтаемся, накупаемся, назагораемся. Когда ещё такая возможность будет.

– Конечно, всё зависит от нас и нашего настроения. А оно отличное! Ну что, вперёд? Посмотрим, что ждёт? И пусть город содрогнётся: мы приехали!

Сёстры прыснули и в самом задорном настроении направились к выходу из аэропорта. Отпуск с первых минут обещал быть эмоциональным.

Как оказалось, их отпускное пристанище находилось в уютном частном секторе, который аппетитно утопал в бушующей роскоши зелени, цветах и сладком фруктовом аромате. В тёплом воздухе с густым привкусом моря, расслабляющим фоном плыл звон цикад.

Девушкам достался небольшой номер с отдельным входом на втором этаже двухэтажного домика. Непрезентабельное сооружение, спрятанное за высокими деревьями, стояло в глубине двора. Изолированно от основного здания маленькой гостиницы. В залитую солнцем комнату сказочно вела кованая лестница, живописно увитая созревшими гроздьями тёмного винограда.

Сёстры восхищённо осмотрелись, переглянулись и синхронно подняли большие пальцы вверх – класс!
Вытряхнули вещи из чемоданов, отыскивая самый важный отпускной атрибут – купальник. Вскипятили чай, проглотили пару бутербродов и помчались на пляж.
Не хотелось терять ни одной минуты из отпущенных на удовольствие дней.

Глава 2. Поехали...

В этот поворотный день Маша и Юля отправились в богатый на торговые точки центр города. Пришло время присматривать местные сувениры, подарки для близких, гостинцы. Двадцатидневный отпуск стремительно подходил к завершению.

Две азартные транжиры дорвались, наконец, до вожделенных магазинов. Радостно подзуживая друг друга, набрали кучу нужных и не совсем нужных покупок. В обе руки. И даже в крошечные заплечные рюкзачки умудрились кое-что утрамбовать.
Перспектива болтаться в переполненном душном автобусе с грудой увесистых пакетов, а потом ещё и тащить на себе всё это добро от остановки до гостиницы, не вдохновила. Поэтому обратно, невзирая на основательно потрёпанные при шоппинге финансы, решили вернуться на такси.
До дома домчались с ветерком.

Симпатичный водитель, как, впрочем, и все здешние мужчины, с первого взгляда был сражён эффектной внешностью зеленоглазой Марии.
Всю дорогу широко, белозубо улыбался, оглядывался на смешливых пассажирок. Захлёбывался от восхищения и не скупился на щедрые комплименты.
С заметным сожалением отрывал глаза от созерцания редкой красоты младшей девушки, чтобы иногда всё-таки поглядывать на опостылевшую дорогу.
Браво, почти не глядя на шоссе, одной рукой крутил руль. Так что сёстры звонко взвизгивали от эмоций на головокружительных виражах. Цепко хватались друг за друга, за спинку сидения, за ручки дверей. И тут же дружно взрывались очередной порцией смеха.
Отдышавшись, писклявыми от страха и хохота голосами убеждали новоявленного Шумахера уделять как можно больше внимания трассе, а не пассажиркам.
До дрожи боялись, что отчаянный таксист в конце концов свернёт шею себе или им, постоянно отвлекаясь от опасной серпантинной дороги.

Разговорчивый, весёлый, он против принятых девушками правил и категорических отказов от знакомств с местными, расположил к себе.
Общительный мужчина прямо-таки заликовал, когда увидел, где остановились сёстры.

– Ух ты! Мы же с вами соседи! Я отлично знаю хозяйского сына Серёгу. С детства, ещё со школы знакомы. Дружим.

Не тратя время зря, нахраписто предложил, не желая расставаться с понравившимися путешественницами:
– Давайте сегодня встретимся, погуляем. Как только немного стемнеет и жара спадёт. Часиков после семи. Не бойтесь, – заговорщически подмигнул, заметив замешательство и растерянный перегляд сестёр, – Я не буду к вам приставать. Вас же двое, а я один. Просто немного посидим на берегу. Уверен, что вы так и не видели ночное море.
Покажу одно очень красивое местечко. Оттуда открывается шикарный вид на город. Есть на что полюбоваться. Вам понравится. Не пожалеете. Чинно и пристойно, как очень культурные люди прогуляемся по пляжу. Втроём. Я буду вашим верным охранником.
Как только устанете, разбежимся по домам. Никто вас и пальцем не тронет. Если сами не захотите романтики или вдруг не начнёте приставать ко мне, – хохотнув, добавил лукавый водитель.

Немного поколебавшись, сёстры в этот один-единственный раз поддались на уговоры. Хотелось каких-то новых развлечений, не только сидеть вечером за оградой и привычно веселиться в окружении поднадоевшей компании.
Таксист, его звали Александр, произвёл впечатление приятного и адекватного человека, с которым прогулка в незнакомом месте станет действительно безобидной.
«Почему бы и нет?» – бесшабашно решили заскучавшие от монотонности девушки. Скоро домой. Перед отъездом можно дерзнуть и разочек разнообразить приевшийся досуг.
Испытать новые ощущения, поглядеть на волны после заката солнца, побывать на вечернем взморье. Для любительниц изучать новые места это звучало довольно заманчиво.
Дополнительным аргументом, гарантирующим безопасность поездки с новоприобретённым знакомым, стало то, что он представился как давний друг Сергея.

Вечером, когда на небе окончательно растаяли малиновые блики засыпающего солнца и полностью стемнело, к дому тихо подъехала машина. Коротко посигналила. Из неё вышел благоухающий дорогим парфюмом Александр.
Улыбаясь от уха до уха, радушно распахнул обе двери с одной стороны автомобиля. Театрально-галантным жестом пригласил мающихся бездельем девушек внутрь.

– Нет-нет, – остановил и поправил их, когда обе любительницы приключений ринулись к задней дверце.
– Маша на переднее сидение, а ты, – кивнул Юле, – пожалуйста, проходи на заднее.

Девочки прыснули и переглянулись. Что ж, без вопросов. Ожидаемо и ясно с первой минуты: на чьей стороне находились симпатии весёлого мужчины.
Сияющая Маша незаметно подмигнула старшей сестре и, проказливо вильнув бёдрами, гордая, как на троне, важно разместилась на месте рядом с водителем. Задрала нос и озорно покосилась на наблюдающую за её величавыми перемещениями кузину.

Юля, укоризненно покачивая головой, фыркнула. Картинно развела руки, с деланным возмущением пожала плечами. Шутливо состроив обиженную гримасу, показала задаваке язык.
В приподнятом настроении, мурлыкая и слегка пританцовывая под звуки музыки из магнитолы, повернулась спиной и, не глядя, с размаху плюхнулась внутрь, на середину указанного водителем сидения.
Приподняла ноги над порогом. Крутанулась на пятой точке, беззаботно разворачиваясь.
И вздрогнула.

Там, в полном мраке, на дальней стороне кресла, у самого выхода, молча и неподвижно сидел какой-то здоровенный бугай.
Будто специально замаскировался в темноте. Пригнулся и вжался в спинку сидения так, что его не было заметно с улицы.
Голова непонятного человека скрывалась в густой тени, не дающей рассмотреть лицо. Но чувствовалось по телосложению, что это взрослый и очень крупный мужчина.
От которого с первой секунды, с первого вдоха окружающего воздуха Юля тревожно ощутила поток явственной опасности.

Сердце растерянно трепыхнулось и застучало в ускоренном ритме. Безмятежное настроение в один момент бесследно испарилось.
Стаей всполошённых птиц суматошно заметались мысли: «Кто это? Что тут делает? Зачем спрятался?»
Пронзила догадка: «Чтобы раньше времени не вспугнуть молодых попутчиц?»

Глава 3. Поездка

Поездка была недолгой. Минут пятнадцать.
С первых минут движения машина резко нырнула с хорошей освещённой дороги куда-то в непроглядную мглу. И уверенно запетляла в темноте, слегка подпрыгивая и мягко потряхивая притихших пассажирок на грунтовой дороге.
Когда струсившие девушки окончательно потеряли ориентацию в пространстве и поверили, что оказались в подстроенной ловушке, авто неожиданно вынырнуло из мрака и остановилось на ровной полуосвещённой площадке на высоком берегу моря.
Сёстры облегчённо выдохнули и заулыбались, встретившись испуганно округлившимися глазами. Поняли друг друга без слов.

Вид и правда открывался роскошный. Чёрные неторопливые волны, поблескивая отраженным светом луны, негромко плескались где-то далеко внизу. Монотонно и усыпляюще разбиваясь о невидимые в темноте камни.
Границы и очертания города ярко прорисовывались живыми огнями извилистых улиц. В высоком обволакивающем бархате южного неба спокойно мерцали звёзды. Короткими искорками вспыхивали перемигивающиеся сигналы идущего на посадку самолёта.
Лёгкий бриз приятно ласкал волосы, освежал и успокаивал обожжённую солнцем кожу.
В машине тихо играла лиричная мелодия.
Берег в этом уединённом месте был пустынным.

Когда остановилась машина, Александр включил свет.
И девочки, наконец, смогли получше рассмотреть расположившегося на заднем сидении человека.

Это был рослый широкоплечий мужчина лет сорока с несколько крупноватыми, но правильными чертами лица. Темный прямой взгляд и щетинистая неулыбчивая физиономия. Глубокая складка между бровей делала его внешность ещё более суровой.
Он слегка смягчился и подобрел, когда получше разглядел Машу. Было заметно, что любуется вызывающе красивой девушкой.
Нахохленную старшую сестру одарил демонстративно оценивающим, очень медленным и тщательным осмотром.
Специально полностью повернулся и неторопливо поднимая голову, провокационно долго изучал с ног до головы. В заключение небрежно, довольно ехидно ухмыльнулся.
Небольшая показательная месть за её протест.

Она героически выдержала неприятный взгляд. Не отвела глаза, а, сдвинув брови, упрямо и настороженно смотрела в наглое лицо соседа по сидению.
Тот первый отвернулся, как-то неопределённо хмыкнув. Уголки губ мужчины слегка подрагивали, будто он сдерживал смех.
Хитро переглянулся с наблюдающим за происходящим Александром и вместо кивка с едва заметной полуулыбкой одобрительно опустил густые ресницы: «Всё хорошо – девушка понравилась».

Юле стало не по себе. В очередной раз с холодящим предчувствием пожалела, что поддалась на уговоры младшей сестрёнки и ввязалась в эту авантюру.
Физически, каждой клеточкой сжавшегося организма ощутила звериную мощь и опасность, исходящую от нового знакомого. Хладнокровную агрессию.
В этом человеке её всё отталкивало и вызывало возмущение с первого момента!
Она незаметно рассматривала его большие бугристые руки и, сравнивая, перевела расширившиеся зрачки на собственные тонкие и хрупкие запястья.

Сосед подозрительно хрюкнул.
Юлю обдало жаром: неужели заметил, что тоже изучала его?
И сама поразилась накрывшей волне неприятия, которую тот невольно поднял внутри. Это было что-то интуитивное, на уровне инстинкта.

«Зачем разглядывал так высокомерно? С подчёркнутым пренебрежением? Ухмылялся, глядя в лицо. Чтобы с ходу обидеть? Настроить враждебно с первой минуты? Окончательно испортить и без того неприятное и нежеланное знакомство?» – крутилось в её голове.

Сердито поёрзала на сидении, искоса бросила на соседа пару недовольных взглядов, обнаружив, что тот снова в упор уставился на неё.
«Пялится, как на товар, даже не скрываясь. Но, по крайней мере, без огонька. С явным равнодушием. А если не заинтересовался, значит, не должен бы приставать, – пыталась успокоить себя, – Или же примеряется? Вид такой будто взялся из спортивного азарта выполнить какое-то скучное, но необходимое дело. От которого уже не отвертеться. Ленится, не вдохновляется, но обязан совершить то, что запланировал. Главное, чтобы это не обременило лишними заморочками и кривляньями».

Верзила снова нахмурился, поймав её кислый взгляд. Отвернулся.
Юлю непроизвольно передёрнулась. Угрюмый и странный тип.

По её реакции Георгий без труда догадался о неприятном впечатлении, которое произвёл на сестёр. Излишне нервозная соседка со своим дёрганьем тоже начала раздражать.
Но благоразумно решил: «Надо бы немного сгладить тревожное чувство, возникшее у девушек от внезапного вторжения в их компанию. Расположить к себе, ненавязчиво налаживая дружеский контакт. Дабы не усложнить дальнейшее общение».

Вскользь, очень небрежно, глуша зарождающуюся антипатию к старшей попутчице, постарался изобразить более приветливое лицо.
Принуждённо улыбнулся.
О нет… Скорее не улыбнулся, а грубо схалтурил: немного растянул неподатливые губы в чахлую пародию на улыбку. Слегка обнажив ровные блестящие зубы.
Со стороны это больше походило на звериный предупреждающий оскал. Глаза оставались серьёзными, сканирующими.

Было очевидно, что, в отличие от своего суетливого и общительного товарища, он не станет рассыпаться в восторженных комплиментах и исходить на лучезарные улыбки. Даже утруждать себя пустыми разговорами не будет.
Это не его стезя. У каждого обдуманного и порождённого им слова, жеста, поступка существовали особый вес и значимость, которыми он не намеревался понапрасну раскидываться направо и налево.
Он – человек дела. Человек действий.
Небрежно откинулся на спинку сидения, расслабленно скрестил руки на груди и терпеливо наблюдал.
Без суеты, без лишних телодвижений. Лениво приподняв небритый подбородок.
Ничего не выражающий тёмный взор подтверждал, что мысли Георга витали где-то очень далеко.
Периодически со скукой, свысока, бездумно скользил полуприкрытыми глазами по девушкам, водителю, потолку, окну. Время от времени равнодушно зевал.
Он явно ждал, когда закончит трындеть неугомонный Александр и можно будет выйти из слишком тесной для его внушительных габаритов машины, чтобы приступить к конкретным манёврам.
Не расходовать преждевременно энергию на поиск изящных путей для налаживания краткосрочной связи.

Глава 4. Удар

Ошибка Юли заключалась в том, что ей надо было держаться не с такой очевидной неприязнью и неприкрытым желанием побыстрей закончить надоевшее общение.
Почему-то никак не получалось укротить прорывающиеся всплески антипатии.

С раздражением и стыдом фиксировала собственную непобедимую грубость, граничащую с хамством.
Из-за этого засасывала ещё большая паника. Топила, не давая нащупать в тьме дурных предчувствий другую линию поведения, подобрать не настолько резкие ответы и интонацию.
Хотя растерявшимся разумом отчасти понимала, что Георг ведёт себя совершенно адекватно и, скорее всего, не собирался тащить её куда-то... в кусты. Насильно.

Находись они в другом месте, не наедине, а в компании близких людей, всё было бы по-другому.
А сейчас ночь вокруг и пустота. И они вдвоём. Хрупкая девушка и сильный взрослый незнакомец, который потихоньку злился и становился всё более хмурым.
Однозначно, его конечный интерес – не разговоры о луне и красивой природе. И о том, из какого города она явилась на сей гостеприимный берег, мужчина забудет через десять секунд.

Вне всяких сомнений, друг специально пригласил развлечься вечерком с приезжими девочками, пообещав, что есть отличный шанс получить полную гамму ощущений.
Наверняка такие мимолётные, необременительные забавы для них – привычное и рядовое времяпровождение.

Разговор, вопросы – стандартная прелюдия. Прощупывание почвы – на что можно рассчитывать, каковы настроение и принципы у новой знакомой.
Есть ли возможность на не очень хлопотное достижение вожделенного результата. Не слишком ли выматывающие усилия придётся приложить, чтобы поскорей добиться желаемого.
А то, какие запросы и претензии к светленьким девушкам выдвигали местные, даже на основании того, что просто присели рядом на лавочке, сёстры неоднократно убедились на собственном довольно неприятном опыте.

Поэтому Юля задалась целью сразу ограничить рамки общения с нежданным-негаданным приятелем и дала понять: не стоит испытывать пустых иллюзий по её поводу, тратить время и красноречие.

Пусть лучше топает вон туда... Подальше. Ноги в солёную воду обмакнёт. Камушки покидает. Звёздочки посчитает. Лишь бы не стоял над душой.

Ко всему, бесконечный раздражающий бубнёж отталкивающего претендента в кавалеры не давал вслушиваться в невнятные звуки, доносящиеся со стороны, куда отправилась Маша.
В какой-то очень недобрый момент сорвалась.
И, опережая разум, задним числом леденея от собственной выходки, рявкнула старательно подбирающему слова Георгию:
– Да помолчите же хоть немного! Уже устала от вас.

Беспардонно повернулась спиной к ошеломлённо захлопнувшему рот собеседнику, тревожно вглядываясь в шуршащую темноту.
Резко отошла подальше, демонстрируя, что они минутные попутчики. Общих тем у них не может быть. И разговор завершён.

Лимит терпения и вежливости шокированного мужчины стремительно испарился.

– Ты крайне некрасиво себя ведёшь! – негодующе загремел густой голос. – Хамски обрываешь на полуслове, поворачиваешься задом. Отходишь, когда я с тобой разговариваю. Это оскорбительно. Я не обижал тебя. Не грубил. Не прикасался. Почему ты ведёшь себя настолько неуважительно к собеседнику? – прорычал он, выделяя слово «ты».

Вскипев от наглого поведения девушки, шагнул и бесцеремонно за плечо, рывком развернул к себе.
Началось… Ахнув, похолодела Юля и не сразу нашла, что ответить. Не ожидала, что казавшийся апатичным собеседник окажется вспыльчивым и заведётся с пол-оборота.
Как же быстро нарвалась на грубость.

Охрипшим от испуга голосом, скрывая дрожь, окончательно теряя разлетевшиеся мысли, заикалась и жалобно оправдывалась:
– Я… я... потому что… Я очень хочу домой. В гостиницу.

– Женщина! Я задал вопрос – почему ты невежливо ведёшь себя? Ответь на него! – рыкнул заартачившийся Георгий. – Жду. Не тороплюсь. У меня достаточно времени. И ты ни-ку-да не уйдёшь, пока не объяснишь своё хамское поведение. Пока не будешь вежливо вести себя. Я не подросток. Взрослый человек. Мужчина. И не допущу такого отношения к себе.

Молчание. Юля полувздохнула, полувсхлипнула. Покаянно опустила оплошавшую голову, прикусила несдержанный язык.
«Ой-ёй... Вот влипла. В очередной раз. И Машка далеко. Что ответить? Как объяснить - мне просто страшно? Когда поставили перед фактом: принудительное знакомство и общение с неизвестным человеком, которого даже нормально рассмотреть не получается из-за темноты».

Наконец в рассыпавшийся ум пробилось спасительное слово, которое с трудом выдавила из пересохшего от волнения рта:
– Извините… пожалуйста.

Попыталась примиряюще улыбнуться. Заискивая, заглянула в суровое лицо собеседника.
Но вышло неискренне и скомкано. Губы жалко и напряжённо растянулись. Это не улыбка.
Волшебство не случилось. Георгий, наморщив лоб, не мигая, в упор смотрел на неё.

Лихорадочно соображала: «Так. Голое извинение не сработало. Видимо, напрочь оскорблено нежное самолюбие гордого мачо. Ему нужны развёрнутые комментарии и убедительное раскаяние. Какой же вредный, упёртый мужик!»

Помолчав, решила объяснить своё поведение, но сделала это катастрофически плохо:
– Я предупредила сразу. До того как села в машину. Что не планирую и не буду ни с кем знакомиться. Мы договаривались по-другому. Что просто вместе прогуляемся по берегу. Втроём. Не предполагала, что будет кто-то ещё.

– Это не даёт право быть невежливой, – справедливо возразил Георг.

– Да… Не даёт.

Она замялась, сбившись с мысли. И окончание фразы прозвучало вызывающе грубо:
– Если бы сразу сказали, что будет ещё один мужчина, то я бы не поехала. Не ожидала, что разделимся на пары и придётся разойтись в разные стороны. С совсем незнакомым человеком. Я не собиралась ни с кем оставаться… наедине. Тем более здесь и в такой час.

Глава 5. Красавчик?!

Наутро двоюродные сёстры чуть не поссорились.
Юля категорически требовала прервать отдых и вернуться в Москву. Её ни разу в жизни никто пальцем не трогал.
И вдруг из-за несмертельных дамских царапин получила оглушительный удар от какого-то случайного встречного. Такой силы, что не удержалась на ногах.
Хотя по факту её действия являлись самой стандартной самообороной.
Да ведь? Разве не так?

Удивительно, что бедная голова осталась целой и не было синяка. Но если задевать или слегка нажимать, боль всё ещё немного ощущалась. Особенно в районе уха, месте соприкосновения с тяжёлой рукой ненормального мужчины.
Настроение было безнадёжно отравлено кошмарным событием.

Не её это место, не её город. Больше в эти края она ни за что не приедет.
Если только в далёкой старости, когда можно будет спокойно гулять, не привлекая голодного внимания темпераментных мужчин. Ходить, куда нравится в любое время, делать, что хочешь. Без страха, что кто-то начнёт зазывать, хватать за руки, оскорбляться отказом и выяснять отношения.

Юля хмурилась и сердито поглядывала на Машу.
Та не хотела уезжать. У неё только-только завязались романтические отношения. Волнующие, влекущие.
В конце концов, после долгих препирательств двоюродные сёстры договорились, что, несмотря ни на каких агрессивных аборигенов, доживут весь оплаченный срок. От которого недогулянной осталось около недели.
Больше ни на какие сомнительные прогулки не ходят, новых развлечений не ищут. Достаточно вкусили приключений на пятую точку. Жестокий урок усвоили в полном объёме. Правильные выводы сделали. Повторения не допустят. Будут загорать, купаться в море. И всё.
А если Маше так нравился обаятельный и сдержанный Александр, то они могли встречаться вдвоём. Без неуместной Юлиной подстраховки. Третий лишний.

Старшая сестра, впечатлённая и в буквальном смысле слова припечатанная грубостью недавнего знакомого, чувствовала себя спокойно и безопасно, только если находилась вечером на освещённой территории гостиницы. Среди знакомых людей с понятным и родным менталитетом.


После трёхчасового одуряющего плавления на пляже, ближе к вечеру девушки почти совсем успокоились.
Решили прогуляться в облюбованное прохладное кафе. Вкусно и сытно поужинать, посидеть среди праздной суеты бездельничающих людей.
Окончательно выветрить в отвлекающей обстановке остатки тревожных переживаний. Хотелось маленькой вакханалии.
Отдохнули часок в номере, остыли от солнца, взбодрились под душем. Принарядились чуть ярче обычного.
Добавили чёткости и привлекательности загорелым лицам освежающим макияжем. Соответственно случаю.

Они брели обычной дорогой, по которой ходили несколько раз в день и которая стала привычной и полностью изученной за две недели отпуска.
По оживлённой центральной улице райончика. Здесь бойко сгрудились все местные магазины, кафе, различные агентства, мелкие конторки.

Кузины не спешили. Расслабленно и беззаботно болтали. Изобретали, как бы интересней распорядиться оставшимися днями каникул. Прикинули, чем займутся после возвращения домой. Договорились, куда стоило слетать в следующий раз.
Неприятный инцидент задвинули в дальние закутки памяти, чтобы тяжёлая история не отравляла последнюю неделю пребывания на море.
К ним вернулось приподнятое настроение. Обе бурно жестикулировали, смеялись. То и дело останавливались, разбирая особо интересные и животрепещущие моменты незаметно промчавшегося отдыха.
По сторонам не смотрели. Ничего нового, необычного не происходило. Всё было знакомым и примелькавшимся.

Впереди, на их пути, на слегка изолированной от дороги площадке, рядом с припаркованными машинами, скучилась небольшая группа местных. Что-то громко и азартно обсуждали, не обращая внимание на малочисленных прохожих.
В основном это были возрастные, солидно выглядящие мужчины. Похоже, укромное местечко для неформальных встреч облюбовали здешние бизнесмены средней руки. Деловой прикид, хорошие костюмы, ухоженность отличали их от жителей соседних домов.

Девушки регулярно замечали приметную компанию, но никогда не рассматривали никого из участников. Так же, как и горячо дискутирующие люди не интересовались проходящими мимо них отдыхающими.

Сёстры рассеянно глянули на слишком расшумевшихся мужчин и продолжили неторопливое дефиле.
Приостановились в нескольких метрах от дельцов.
Вместе с другими зеваками стали наблюдать, смеяться и снимать на видео, как забавно скакал игривый котёнок. Он потешно охотился за мыльными пузырями, которые, переливаясь всеми цветами радуги, вылетали из детской игрушки.

Вдруг Маша осторожно толкнула Юлю рукой и, волнуясь, вполголоса изумлённо выпалила:
– Ого! Юль... Смотри, смотри! Там же этот… вчерашний. Как его… э-э… Георг. Стоит Смотрит. Ой! Увидел нас. Вау! Ничего себе! Какой красавчик. Обалдеть!

Юля резко повернулась и внимательно обозрела мужчин. Один из них отвлёкся от общей беседы, пристально и озадаченно уставился на неё.
Их удивлённые взгляды встретились. Или, скорее, столкнулись? Оба ошеломлённо застыли, рассматривая друг друга в дневном свете.

Да, это был вчерашний обидчик. Только сегодня выглядел совсем по-другому. Элегантный, лощёный, в стильном костюме, идеально сидящем на красивой атлетической фигуре. Воротник рубашки был небрежно расстёгнут, галстук франтовато приспущен. Скулы гладко, до синевы выбриты.
Он широко, белозубо улыбался своим товарищам. Как ослепительный плейбой, сошедший со страниц глянцевого журнала. Мало напоминал того помятого, мрачного и щетинистого громилу, который без раздумий врезал беззащитной девушке по голове.

Юля испуганно сверкнула расширившимися глазами и жарко вспыхнула.
Её заметно подбросило от неожиданности. Весь организм встрепенулся и сжался. Рука невольно взлетела к волосам, инстинктивно защищая и прикрывая ушибленное ухо. Сразу заныли затылок и бок, засаднили ободранные при падении ладошки и колени.
Она отчаянно, чуть не до слёз, расстроилась, что не сдержала бессознательную реакцию. И унизивший человек не мог не заметить, какой переполох вызывал одним видом.
Наверное, злорадствует, созерцая её страх?

Глава 6. Откровения

На следующий вечер сдружившаяся отельная компания, как обычно, собралась в излюбленной беседке.

Было тепло и безветренно. Накромсали гигантских бутербродов, посыпали сыром, чесноком. Расплавили в микроволновке. Водрузили на стол громоздкий тазик с пахучей зеленью и перезревшими, покрытыми влажными трещинами от распираемых соков, фруктами.

Центр сего великолепия Сергей с щедрого барского плеча украсил объёмной посудиной с домашним вином.
Все оживились, зашумели. Заискрилась шебутная болтовня. С шутками, прибаутками, рассказами о новостях уходящего дня.

Юля сидела в углу с отстранённо-кислым видом и вяло реагировала на обсуждение.
Сергей несколько раз внимательно глянул на неё. На непривычно задумчивую Машу.

Что-то понимающе прикинул и полюбопытствовал:
– Девчонки, вы что такие тихие? Без настроения сегодня.

– Да... Так, – грустно махнула рукой младшая гостья.

– Всё забываю спросить: как съездили на море с моими пацанами? Довольные? Хороши орлы? Понравились? Нормально пообщались, все живы-здоровы-удовлетворены? – не успокоился ехидный парень.

Сёстры переглянулись, хищно сверкнули глазами. Прямо-таки одновременно вздыбились: Сергей попал в яблочко.
Как-как сказал? Орлы? Кто-кто орёл? Георгий? И их прорвало.
Бурный поток злых слов и эмоций полился из негодующих девушек.

Яростно, с обидой принялись ругать гориллоподобного, по их словам, приятеля. Возмущались диким поведением. Его показательно неряшливым видом при знакомстве.
То и дело перебивали друг друга. Поддакивали, спорили, кипели. Вспоминали новые подробности оскорбления.
Силу удара, траекторию полёта. Показывали пострадавшее ухо. Изображали этапы злополучной поездки.
По десять раз повторяли одно и то же, дополняли красочными подробностями.
Свалили в эту же взрывную кучу претензии и нескромные запросы всех местных мужчин.

Сергей охал, ахал, цокал языком. Переспрашивал, уточнял. Заглядывал в демонстрируемое ухо, как-то слишком сосредоточенно сопел в него и, сдвинув брови, сочувственно качал головой.
Его глаза загадочно поблёскивали.

Пока увлечённые живописным повествованием сёстры не заметили, что он откровенно смеялся и подтрунивал над ними.
Это их вдруг успокоило. Для порядка отругали слушателя за ехидное выражение лица, за нечуткость и толстокожесть, проявленные при описании перенесённых страданий.
Ещё немного понегодовали. Но осознание того, что со стороны всё не настолько трагично, как виделось им, принесло облегчение.

Парень, получив на орехи за компанию с отсутствующим обидчиком, расхохотался:
– Успокойтесь. Не думайте о случившемся. Хватит расстраиваться и заморачиваться: все живы, здоровы. Вы в безопасности. Наслаждайтесь отдыхом.

Вложил обеим в руки фужеры, наполненные вином. Подмигнул:
– Во! Лекарство. Расслабьтесь, девчонки. По поводу конфликта – я удивлён, если честно. Георг на самом деле неплохой парень. Впервые слышу, чтобы на кого-то бросился с кулаками. Тем более на женщину. Наоборот, всегда против насилия. Любитель порядка, справедливости.

Переваривая информацию, Сергей склонил голову и замер, размышляя. Через минуту встрепенулся, шутливо прикрикнул:
– Так, дамы, не понял – что застыли? Давайте – за мир и дружбу! – приподнял бокал, чокнулся с сёстрами.

Поднёс сосуд к губам и принялся неспешно цедить жидкость, наслаждаясь терпким вкусом молодого вина. Задумался вслух:
– Не понимаю, какая муха его укусила. Странно. Ты уверена, что специально ударил? А Юль?

Та сердито фыркнула и не ответила.

– Может, нечаянно вышло? Расспрошу у него позже. Что-то тут не так… Говоришь, тоже его поранила? Подрались, значит? Битва на берегу, – дурачился мужчина, – И не старик он. С чего взяли, что старый? Темно было, не рассмотрели? Лет тридцать пять ему. Ни злодей, ни бандит. Нормальный человек. У него тоже есть собственная гостиница, только в центре города. Побольше нашей. С хорошим доходом. Где-то там же квартира, в которой живёт. И неподалеку от нас родительский дом находится. Иногда сдаёт его на лето постояльцам, – продолжал оправдывать провинившегося приятеля.

Маша рассеяно водила пальчиком по краю фужера и, широко распахнув глаза, с нескрываемым любопытством слушала Сергея.
А Юля отодвинулась подальше, скорчила брезгливую гримасу и старательно перебирала фрукты, делая вид, что рассказ о неприятеле её ничуть не интересовал. Даже раздражал.

– Лет десять-пятнадцать назад у него почти вся семья погибла под обвалом в горах. Отец, брат, ещё какие-то родственники. В машине ехали. Страшная история. Мать после этого умом помешалась. Несколько лет он за ней ухаживал. В горах у них был заброшенный дом. Оборудовал комнату в подвале, приспособил, чтобы закрывать её там. Поил, кормил, мыл. Она вырывалась, буйствовала. Пару раз сбегала. Потом умерла.

Сергей остановился и как-то нехорошо усмехнулся.
Налил новую порцию напитка, хлебнул. Покосился на враждебную спину демонстративно отвернувшейся старшей сестры.

Вздохнув, продолжил:
– Когда родственники погибли, Георг содержал вдову брата с двумя маленькими племянниками. Эх... Она молодая, чертовски красивая баба была! Но о-о-очень избалованная и гулящая. Сошлись они, начали жить вместе. Как муж и жена, но официально не расписывались. Георг собственной семьёй, детьми так и не обзавёлся. Всё для них делал. Вкалывал, как папа Карло, чтобы его королевна ни в чём не нуждались. Та несколько раз за год в тёплые страны летала без него. Он отпускал, не сомневался. А она ещё та штучка была. Ни в чём себе не отказывала: украшения, наряды крутые, рестораны. На сборища какие-то подозрительные шастала, разное о тех вечеринках болтали. Пару раз влипала в скандальные истории. Изменяла ему, все знали. Георгу говорили, он не слушал никого. Хитрая была зараза, изворачивалась. Любил, видимо и верил ей.
А эта ушлая мадам, как только пацаны подросли, собрала шмотки и сбежала с каким-то богатым мужиком за границу. Вместе с детьми. От Георгия на их вывоз даже разрешение не надо было, потому что не отец. Говорят, тяжело переживал. Долго отходил. А зря. Баба большая стерва была. Даже хорошо, что сама слиняла. Зол он на вашего «брата» – женщин. Не обижает, но и не церемонится. Чисто потребительское отношение, по необходимости. Без обязательств. Настроение появится: знакомится, пользуется, а потом до свидания. Свободна. Заморочки с ухаживаниями, любовь «на века» не для него. Георг это не скрывает. Никому ничего не обещает. Не хочешь, не устраивает такая связь – спасибо за компанию, гуляй дальше. Хватает других: доступных, скучающих.

Юля скептически хмыкнула. Потянулась к тазику, выбрала самый красивый персик, надкусила. В сторону язвительно пробормотала:
– Ой... Сейчас обрыдаюсь над судьбой одинокого волосатого орангутана.

Глава 7. Ночные гости

Глубокой ночью, когда все давным-давно безмятежно спали и блаженствовали в десятых видениях, в номере внезапно зажёгся свет и разбудил девушек. Спросонья они ничего не поняли.
Отворачивались от ярких лучей, недовольно крутились.
Хныкали в полудрёме, невнятно ворчали, раздражённо прикрывая веки ладонями.
И не сразу осознали, что лампу включила вовсе не беспардонная соседка для внеурочного похода в туалет.

В комнате возвышались двое мужчин.
В одном, после того, как глаза привыкли к освещению, с небольшим облегчением узнали Сергея. Он был изрядно навеселе.
А второй… Второй визитёр заставил похолодеть. И сон улетучился моментально.
Вторым был он. Тот самый Георгий!

Сергей с победным торжеством, будто его тут долго-долго ждали, дождались и несказанно обрадовались появлению, объявил, сияя пьяной улыбкой:
– Вот! Мы пришли! Надо поговорить. Георг хочет извиниться.

Его рослый товарищ насмешливым прищуром вонзился в сжавшуюся на кровати Юлю.

В комнате было жарко и душно. Кондиционер, ревущий, как самолёт на взлёте и рьяно дующий на постель, сёстры всегда отключали на ночь. Спали в тоненьких ночных рубашках, не накрываясь ничем.
Не стеснялись. А чего стесняться? Привычные: с детства щеголяли друг перед другом голышом.
Раскинулись во всю ширь. Непринуждённо и умиротворённо растеклись во сне по всей кровати.
И вид у них был… Хм... Не для ощупывающих мужских глаз. Или как раз для них? Искушение для очей зрелого самца?
Что-то зазывно, загадочно полуприкрыто. Что-то соблазнительно и пикантно обнажено.

Перепуганные девушки, закрываясь руками от бесстыжих взглядов непрошенных гостей, лихорадочно и стыдливо одёргивали задранные рубашки и шарили вокруг себя в поисках сброшенных покрывал.

Юля с трудом дотянулась до свалившегося на пол пледа.
С гулко колотящимся где-то в районе ушей сердцем, пыталась быстро расправить ткань. Придавила собранную в запутанный комок тряпку к подбородку, прикрывая верхнюю часть туловища.
Крепко прижала колени к груди и нервно дёргала замысловато переплетённую кучу, надеясь обнаружить края или угол, чтобы спрятать голые участки тела.
Ха. Будто эта ветошь могла спасти её от опасности.
Рыпнулась спрыгнуть с кровати.

Но Георгий стремительно шагнул и бесцеремонно, увесисто присел на край узкой постели.
С особой мрачностью пристально глянул в зрачки. Тяжело надавил и вернул испуганную девушку обратно на подушку. В лежачее положение. Не позволяя сесть, не позволяя встать.
Недовольно зыркнул на вылупившегося Сергея.

С непроницаемым видом резким движением вытянул из рук Юли захваченное покрывало. Встряхнул и аккуратно накрыл её.
Стиснув зубы, поправил сползшие лямки ночнушки. Бросил необъяснимо сердитый взгляд на грудь.
Будто та специально обнажилась, соблазняя визитёров!

Несколько нервозно подоткнул постельное белье и сел на край. Так что Юля оказалась внутри плотного кокона, прижатого его тушей.
Удовлетворённо вздохнул.

Оценивающе, с хитрым прищуром скользнул глазами по фигуре, которую чётко обрисовало тонкое одеяльце.
Склонился почти вплотную, в упор рассматривая напряжённое лицо, и с усмешкой вопросительно кивнул, безмолвно спрашивая: «Ну что? Попалась?»

Сергей приблизился. Но Георгий выпрямился, грозно покосился и, не поворачиваясь, приподнял руку, решительным жестом останавливая его: всё в порядке, не о чем беспокоиться.
Приказным тоном обронил:
– Мы сами разберёмся, не вмешивайся.

Ревниво загородил кутающуюся и нервно вздрагивающую девушку широкой спиной от любопытного друга.
Тот кивнул. Послушно отошёл к спальному месту младшей сестры, расположенному перпендикулярно к Юлиному.

Маша накинула халатик, висящий в изголовье, села, нашарила тапки. С тревогой уставилась на тёмный затылок великана. Саму кузину не было видно, её заслоняла огромная фигура мужчины.
Безобидно дурашливый Сергей беспокойства не вызывал. В отличие от его устрашающего спутника.

Сестёр ужаснуло, что в закрытую комнату, которую считали надёжным укрытием, без усилий среди глухой ночи проникли посторонние люди.
Скорей всего, Сергей, как сын хозяйки гостиницы, взял запасные ключи от номера.
Тем не менее это не давало права врываться без разрешения. Не считаться с их мнением, с тем, что они давно спят.

«Как теперь избавиться от визитёров? Клюнуло же в отупевшую башку пьяных мужиков желание пообщаться. Не раздумывая, припёрлись на чужую территорию. Нагло, без лишних слов разбудили, – паниковала Юля, – Почти что уселись на нас. На полураздетых. Условно прикрытых тонкими покрывалами. Разглядывают, требуют поговорить. Что ещё взбредёт в хмельной мозг? Дают ли отчёт своим действиям?»

Один был откровенно пьяный. Второй – непонятно, пил или нет, но, судя по нахрапистому поведению, тоже после солидной порции одурманивающего напитка. Трезвому уму подобная выходка вряд ли показалась удачной.

В характере Сергея за дни знакомства уже разобрались, его можно было не бояться.
Но Георг… Это их персональный ужас. Опасный, обозлённый. Нешуточно конфликтовал с Юлей накануне. Мстительный, раз пришёл выяснять отношения.

Номер стоял изолированно от остальных. Даже если звать на помощь, никто не услышал бы, не спас.
От страха пересохшее горло перехватил спазм, по затылку поползли холодные мурашки.

Но всё-таки Сергей отчасти являлся владельцем отеля. Чувствовал ответственность за то, чтобы с постояльцами на его территории ничего плохого не происходило. К тому же успел неплохо сдружиться с сёстрами.
Пьяно понаблюдав за происходящим на соседней кровати, решил, что давний проверенный товарищ не обидит молодую гостью. И начал громко и радостно болтать с Машей.

Ему хотелось балагурить. Весело, остроумно. Так ему казалось. Занудный хмельной трёп обо всём и ни о чём. Как игриво пустословили каждый вечер. Уместен ли он был в ночной час?
Сергей периодически замирал, старательно сосредотачивался. Поворачивался к соседям, стараясь контролировать ситуацию на другой стороне комнаты.
На нетрезвый ум всё воспринималось очень дружелюбным.

Глава 8.Диалог

Георг убедился: паника отступила. Лицо девушки обрело естественный цвет, и способность реагировать. Она отдышалась, не дрожала и очень сердито смотрела на незваных гостей.

Он с облегчением приступил к основной цели визита:
– Хочешь, чтобы я извинился? – слова ронял неторопливо, весомо. Вполголоса. Разделяя значительными паузами. Так что приходилось ждать и прислушиваться, когда вымолвит следующую фразу.

Пф-ф… Юля поморщилась. Разочарование с первых же слов.

– Нет! Не хочу… Слова ничего не значат, – быстро, эмоционально произнесла она и отрицательно помотала головой.

Зачем формальные извинения, если произнесены просто так? Лишь бы прозвучали вслух.

«И что за выражение: хочешь? Хочу ли я? А если скажу «не хочу», можно не извиняться и считать, что совесть чиста? А сам не чувствует, не понимает – необходимо попросить прощение?
Ничуть не верится в сожаления об ударе. Раскаяние идёт не из души. Корявое изречение и беспардонные действия подтверждают фальшивость повода для визита. И вообще сомневаюсь, что больше не ударит, если снова разозлится. Ничего не надо. Только одно – пусть уйдёт поскорей и забудет о моём существовании», – кипело в голове, но вслух сказать побоялась.

Георг ехидно ухмыльнулся, неторопливо разжал кулак. Дал возможность рассмотреть и осмыслить каждое движение.
Пошевелил пальцами, медленно покрутил ладонью, обозревая глубокие подсохшие царапины. Показал Юле.
– Твои, – пояснил и снова усмехнулся.

Но уже настоящей улыбкой. Секундной, но настоящей. Которая оставила лёгкие морщинки в уголках глаз и смягчила испепеляющий взор.
Казалось, эти ранки его удивляли. Или смешили? Но точно не вызывали ярость и жажду отомстить.
Георгий как-то по-особенному: тепло и выжидательно созерцал рваные ссадины и Юлю, подарившую это «украшение».

Она впервые так близко увидела «творенье рук своих». Вернее – коготков. Машинально потянулась, чтобы лучше разглядеть раны.
Ой-ёй... Передёрнулась. Ахнула, смутилась: зрелище не для слабонервных.

Виновато, с сожалением поморщилась и, не задумываясь, грустно пролепетала:
– Я не хотела, чтобы так получилось. Так глубоко, до крови. Извините, пожалуйста. Наверное, очень больно? Но вы схватили меня за подбородок. Держали. Так тоже нельзя делать. Я хотела освободиться. Потеряла контроль. И вот...

Лицо Георгия дрогнуло, брови шевельнулись. На сердце потеплело от непритворного сочувствия, прозвучавшего в голосе девушки.
Удивился: «Эмоциональная и порывистая пигалица. Смешно же – не хотела, чтобы великан пострадал от её нападения. Признаёт вину, оправдывается. Забавно. И неожиданно. Отлично, принимается. Шаг к примирению сделан. Обнадёживающее начало. Теперь слово за мной».

Низким голосом, полушёпотом, с душой произнёс:
– И я не хотел обидеть. Извини, пожалуйста. Сам не могу поверить, что ударил тебя. Постоянно прокручиваю тот момент в голове. И не понимаю, как вышло. От неожиданности взмахнул рукой, не рассчитал силу. Страшно становится, ведь мог по-настоящему навредить. Расстроился очень, все время грызу себя.

Юля тихо озарилась. Встретилась с недругом открытыми изучающими глазами, в которых едва уловимо мелькнула доброжелательность. Будто на секунду приспустила защитную броню, высунулась в щёлку и приятно удивилась, обнаружив не совсем то, что ожидала.

Лёгкий всплеск в собственной груди, порождённый её бесхитростной реакцией, немного озадачил Георга. Пробежал тёплым взглядом по смягчившемуся лицу собеседницы, чуть вьющимся светлым волосам, дразняще раскинутым по подушке.

Шевельнулось искушение: «Эх… До чего же симпатичная и притягательная колючка. Юная, чистая. Милое точёное личико. Кожа нежная, упругая, светящаяся. Хм... Интересно, какова на вкус?»

На мгновение прикрыл веки, чтобы остановиться. Не околдовать себя окончательно.
Воскресла надежда: «Может, перестанет смотреть враждебным зверьком? Кажется, диалог налаживается. Получится подружиться? На недельку. Не больше… Такая смешная, бесхитростная. Чудаковатая. Наверное, с ней будет легко и интересно».

Пророкотал:
– Хочу заслужить прощение. Подскажи, как могу загладить свой поступок? Давай сходим куда-нибудь. Посидим в ресторане. Выбери любой подарок.

Юля снова напряглась и спряталась в панцирь.
Насупилась: «Начинается. Так и знала, что последует подобное предложение. Мечтатель…»
Отрезала:
– Мне ничего не надо.

«Стесняется малышка», – догадался расчувствовавшийся Георгий. Улыбнулся открыто, по-доброму. Захотелось успокоить трусиху.

Склонился, потянулся к её голове:
– Покажи, куда я тебя ударил? – слова зазвучали мягко, сочувственно.

Она в страхе резко перехватила мощную руку, с силой и отвращением оттолкнула, не дав прикоснуться к себе.

«Он что, хотел погладить?! Похоже, что так… Бр-ррр… Ещё чего не хватало! Никому не позволено меня трогать».
Засверкала неприкрытой враждебностью, гневно скривилась.

Георга заметно ошарашила и уязвила её реакция на попытку прикоснуться к ушибу.
Искорки в его глазах погасли, взгляд потемнел. Отголосок улыбки испарился.
Тяжело отодвинулся с надменным и насмешливым видом. Задумался: «Ясно – мадам высокого мнения о себе. Думает, низкосортен? Цену набивает?»

Сжав губы, несколько минут внимательно разглядывал гордячку. И с другой, более грубой интонацией процедил:
– Хочешь, чтобы я ушёл?

– Хочу! – искренне, с готовностью тут же отозвалась Юля.

Сорвавшийся раздражённый вздох отразил разочарование Георга. Резко и грозно наклонился над лежащей девушкой.

Жарко, намеренно касаясь манящей кожи, прошептал в ухо:
– Дашь поцеловать себя? Тогда уйду.

– Что?! – глаза недотроги возмущённо округлились. Она густо, до выступивших капелек пота над верхней губой, покраснела.

Он выпрямился. Не скрывая злорадной улыбки, громко, чтобы услышали все присутствующие, чётко выделяя каждое слово, повторил:
– Дашь поцеловать себя – я уйду.

Глава 9. Конфликт

– Знаешь, – вдруг заявил Георг, приподнимая бровь и нарочно более пристально разглядывая Юлю, – Ты не в моём вкусе. Совсем. Мне другие женщины нравятся. Рослые, крупные, бойкие. А ты не такая. Худая. Запуганная какая-то. Всего боишься. И некрасивая, на мой взгляд.

Сочувственно покрутил бессовестной головой, звонко поцокал языком – жалко-то как. Вокруг глаз собрались хитрые морщинки.

Юля просияла. Она явно обрадовалась! Даже безотчётно опустила покрывало, обнажая охраняемый от насильственного поцелуя рот, и с надеждой воззрилась на Георгия.
Чего-то ждала? Плотно сжатые губы приоткрылись и безмолвно шевельнулись. Будто договаривала незаконченную фразу.

Мужчина озадаченно посмотрел на взбодрившуюся собеседницу: «Что понравилось в сказанном? Почти что дурнушкой назвал. Должна бы по-другому отреагировать. Хотя бы обидеться, расстроиться. Нет. Лежит себе, ликует... О-ох... Ненормальная...»

Он соврал.
Девушка была очень привлекательной. Георгий с трудом отводил взгляд от её живого симпатичного личика.
Одни глазищи чего стоили! Огромные, выразительные. Опушённые длинными трепетными ресницами под взлетевшими, как крылья большой птицы, тёмными бровями.
За ней хотелось зачарованно наблюдать. Слушать и тонуть в сочно отражающем все оттенки настроения голосе.
Не пропустить момент, когда чувственные губки снова коснётся тень улыбки, преобразит и украсит эмоциональную физиономию.
Редкостная строптивость вкупе с отчаянно скрываемой робостью волновала, будоражила, беспощадно перемешивая все чувства. Поднимая то восхищение и сентиментальность, то злость и желание согнуть.

Георг едва сдерживался, чтобы напрямую не прикоснуться к её упругой коже и ощутить тепло до боли влекущего тела.
С разочарованием понял завершение бессловесной фразы: Юля расценила критику как то, что он пошёл на попятную и собрался уходить.
Даже нетерпеливо откинула непокорную прядку, освобождая ухо от помех, мешающих вслушиваться. И беззвучно проговорила за Георгия слова, которые он должен бы сказать на прощание и отступиться от неё.

Он недовольно хмыкнул. Едва уловимо кольнула обида: «Ну уж нет… Рано радуешься, недотрога. Игра ещё не окончена. Игра в самом разгаре».
Игра, которая нравилась ему всё больше и больше.

Он специально напоил и уговорил захмелевшего Сергея пойти в номер к сёстрам, убедив, что хотел попросить прощения.
На самом деле не только для извинений.
Больше всего хотелось увидеть обиженную девушку в спокойной обстановке. Объясниться. Доказать, что он не первобытный дикарь, бьющий женщин. Избавиться от измучившего чувства вины и разойтись с миром.

А ещё, в противовес благородным позывам, ему не давал покоя презрительный, уничтожающий взгляд и слова, которыми Юля прилюдно одарила при случайной встрече.
Нельзя так смотреть и разговаривать! Он никому не позволяет так относиться к себе. Ни мужчине, ни женщине. И она посмотрит по-другому.

Направляясь в номер, изначально не решил, как вести себя. Это определится по ходу развития событий. Зависело от того, как станет держаться девушка.
Но мелкая упрямица не шла контакт и расстраивала всё больше. Диалог не развивался и не поворачивал в нужное русло.
Поперечным поведением подписывала свой приговор, и наказание продолжалось. Наказание страхом.
Георгий готовился к дружескому разговору и небольшому сближению. Тайно надеялся на скоротечную интрижку.
Ну и что таково, что начало знакомства было более чем неудачным? Случается. Он ведь уже искренне извинился. Объяснил, раскаялся. Показал открытость для общения, стремление искупить вину любым способом.
Вроде всё правильно сделал. Так?
Но дерзкая девушка снова отталкивала и воротила нос!

После неудачной попытки улучшить отношения его накрыло раздражение, и родилось злое желание нервировать отвергающую усилия недотрогу. Пресмыкаться и заискивать перед женщиной – ниже мужского достоинства.

Нарочито плотоядным голосом прошептал, низко склоняясь над лежащей:
– Я пошутил. Ты мне нравишься. Ты очень красивая. Люблю стройных девушек. И таких с характером, непокорных. Гордых. Раздразниваешь, возбуждаешь аппетит.

Томно скользнул похотливым взглядом вниз. Через ткань покрывала указательным пальцем волнообразно провёл по её ноге, медленно поднимаясь от колена.
Усиливая развратный нажим, остановился в верхней части бедра:
– Так и тянет попробовать… Твой самый недоступный и лакомый кусочек…

Георгий с удовольствием и любопытством фиксировал, как по телу жертвы будто прошел электрический разряд. Всю передёрнуло.
Усмехнулся, убрал руку. Надо же, насколько ясно читались эмоции.
Наверное, ей бывает сложно притворяться. Переживания быстро и честно отражаются в мимике. Как на неискушённой физиономии ребёнка.
Её тихая радость мгновенно погасла после недвусмысленного намёка и пошлого движения.
Она испуганно взмахнула ресницами, снова ярко покраснела и откровенно приуныла.

Георг испытывал обиду, что привлекательная девушка настолько враждебно настроена к нему. Почему-то с первой минуты воспринимала только как заклятого врага.
Страх накрывал её полностью, блокировал иные чувства и здравые доводы.
Не допускала мысли, что он мог оказаться совсем не таким, каким себе нарисовала.

Вздохнул: «Ещё и удар этот… Испортил всё окончательно».
Но если внушила себе и сходу, не разбираясь, навесила незнакомому человеку ярлык мерзавца, не снизойдя к тому, чтобы постараться разглядеть иное, не то что услужливо подсказало первоначальное впечатление, зачем переубеждать?
Досадно, да.
Попытку делал? Делал. Не помогло. Все добрые намерения были с пренебрежением отвергнуты.
Надежда на проявление симпатии тоже оказалась напрасной.
А раз усилия затрачены впустую, оставалось только показывать, будто это нисколько не цепляло.
Гордость не позволяла прогибаться.

Глава 10. Преступление

Сестры, боясь спугнуть удачу и поверить в освобождение, несколько минут сидели молча.
Затаив дыхание, не рискуя шелохнуться. До звона в ушах вслушивались в стихающие шаги, сердито сотрясающие металлическую лестницу.
Через пару минут обнадёживающе мёртвой тишины неуверенно переглянулись. Выдохнули.
И с радостно-чумными лицами бросились закрывать хлипкую дверь и окна комнаты на все запоры. Для большей безопасности подпёрли вход громоздким креслом.

Юля вдруг смертельно замёрзла. Нервно растирала руки и горячо дула в похолодевшие ладони, пытаясь согреться. Её колотило нездоровой дрожью.
Натянула на себя всё, что нашлось тёплого, и лихорадочно металась по номеру как попало швыряя скомканную одежду в сумку:

– Страшно! Срочно, быстро бежать! Ни одного часа, ни минуты здесь не останусь. Хочу домой.

Притормозила, в упор уставилась на сестру:
– Ну что, Машенька? Вот и скатались с мужичками на море. Блин... Говорила ведь сразу! Не-е-ет! Скучно нам в отеле. Зато теперь отлично повеселились. Ага. Обхохочешься. Нашли приключений на пятую точку. Что ты смотришь? Не хлопай глазами. Доставай чемодан. Собирайся! Уезжаем. Прямо сейчас.

– Юля! Успокойся! Возьми себя в руки, – прикрикнула более хладнокровная младшая сестра, – Ночь. Сейчас но-о-очь! Куда ты помчалась среди ночи? Мало приключений? Они ушли. Ушли! И уже не вернутся. Подожди рассвет. Да, согласна, теперь и правда лучше уехать. Первым поездом, самолётом. Междугородним автобусом. Любым способом выбираться отсюда. Но только тебе одной. Я улечу позже. Не сегодня. В наш город нет ежедневных рейсов.

– Одной? – ужаснулась старшая.– Не боишься остаться? Давай вместе через Москву.

– Не-не-не... Не нужна мне маета с пересадками, – наотрез отказалась Маша, – Тем более билет назад уже купила. И деньги впритык остались.

Паника и спешка – плохие советчики.
Немного остыв от потрясения, перетрусившие девушки пришли к оптимальному решению: дождаться утра и Юле ехать в аэропорт одной. С первым попавшимся самолётом возвращаться в Москву.
Маше, казалось, ничего не угрожало. Её поклонник – адекватный, рассудительный человек. Не участвовал в ночном беспределе и вряд ли одобрит своих пьяных приятелей, когда узнает о хамском вваливании в номер.
При всём желании ей не на чем уехать. Поэтому оставалась. А через три дня вернётся запланированным рейсом в свой город.

Удивительно, но Юля смогла немного поспать.
С первыми проблесками рассвета подскочила, наспех побросала оставшиеся вещи в сумку. Вспомнила, что на улице с вечера сохнут пляжные принадлежности.
Вылетела во двор, не выпуская из ладони сотовый телефон. Искала подходящий рейс на самолет и тыкалась в экран всеми способами. Даже носом листала страницы из-за занятости второй руки.
Потянулась за купальником, висящим высоко на верёвке.
И неловко зажатый мобильник кротко скользнул по груди. Прощально сверкнув экраном, тихо булькнул в глубокую бочку, полную воды.

– А-ах! – вырвалось разочарованно.

Юля погрузила растопыренную пятерню в чёрную бездну. Пошевелила бледными, размытыми колыхающейся жидкостью пальцами. Пугающе голубоватыми. Будто из потустороннего мира.
Быстро выдернула мокрую кисть.
Покружила вокруг ёмкости, печально наблюдая за расходящимися кругами, вздохнула: «Не дотянуться. Всё... Сотовый безнадёжно погублен. Какой смысл его выуживать? Попусту терять время. Надо срочно бежать».

Казалось, нельзя медлить, мужчины с минуты на минуту могли вернуться и помешать уехать.
«Ладно, что поделать. Вперёд. Куплю новый в Москве. Сразу, как прилечу. Один день обойдусь без телефона. Главное – быстрей исчезнуть».
Предупредила сестру, чтобы та не волновалась оттого, что Юля какое-то время будет не в сети.

– Поговорим сразу, как восстановлю сим-карту и куплю сотовый.

Обнялись, попрощались.

– Созвонимся! Через день, другой выходим на связь. Вспомним приключения, поболтаем всласть и посмеёмся, когда будем в безопасности. На приличном расстоянии и со временем всё покажется пикантным отпускным курьёзом.

– Пока!

Юля быстро и сердито шагала по пустынному из-за раннего часа переулку. Думала о том, как плохо начался день. Об ужасной ночи, которую не получится забыть.
Воспоминания об отдыхе были безнадёжно испорчены и накрепко связались с удручающим происшествием.

«Ну, ничего. Всё хорошо, что хорошо кончается. Если трезво подумать, то повезло. Могло быть намного хуже. Чудо, что инцидент завершился благополучно и всё страшное позади. Гибель дорогого мобильника – последняя жертва, заключительный штрих к проблемам ненормального тура. Лимит неприятностей, заготовленный вселенной для сегодняшнего дня, достигнут. Теперь одна задача: купить билет! – в такт стремительным шагам размышляла она. – И хватит накручивать себя. Пора переключиться, настроиться на приятное. Через несколько часов, задолго до ночи, я буду дома. В привычном, дорогом мире. Всё плохое забудется, растворится за бортом самолёта. Останется здесь. В этом сложном городе».

Юля торопилась. Ещё пара поворотов и покажется центральное шоссе. Метров через пятьсот автобусная остановка. На ней дождётся первого маршрута и уедет в аэропорт. Или поймает такси.
Большая дорожная сумка на колёсиках неуклюже бултыхалась сзади.
Противно цеплялась и переворачивалась на каждой неровности, сильно тормозя движение. Грохотала на камнях и беспардонно нарушала рассветную тишину.

«Сверну с переулка на дорогу побольше. Там хорошее покрытие и будет удобно катить багаж», – решила девушка.

На дороге тоже сонная пустота. Ни автомобилей, ни прохожих.

Только одинокая заблудившаяся машина, мягко шурша шинами, приближалась с тыла. Большая, чёрная. С тонированными задними стёклами.
Поравнялась... Медленно проехала пару метров мимо неё. Притормозила, открылась передняя дверь.

Глава 11. Кража

Через несколько бешеных минут, когда отключающее разум желание было удовлетворено, он растерянно смотрел на плачущую девушку.
На бордовое пятно, расплывшееся на светлом сидении и её ногах. Анализируя свои действия, понимая причину непривычных ощущений.

Протрезвел:
– Ты… У тебя… Я первый… мужчина?

– Нет! Нет-нет-нет! Ты – не мужчина!Не человек! Ты – животное, ты – зверь! – забилась в истерике Юля.

Бесконечное отвращение к нему. Отвращение к себе.
Выставила вперёд ладонь, закрываясь от пристального взгляда. Отворачивалась.

Через стиснутые челюсти простонала:
– Не смотрите на меня!

Рыдая, изо всех сил зажмуриваясь, чтобы не видеть своё поруганное обнажённое тело, кое-как натянула перекрутившееся бельё.
Трясущимися руками застегнула джинсы. Преодолевая тошноту и омерзение от прикосновения к самой себе.
Вздрагивала, морщилась, когда своевольные глаза магнитом возвращались к яркому пятну на сидении.
Рефлекторно сорвала тряпку с подголовника и прикрыла свидетельство своего унижения.

Стыд, боль, ужас. Безграничная ненависть. Протест. Отрицание реальности случившегося.

Зверь! Он – зверь. Нелюдь, распорядившийся её судьбой в потеху своему минутному порыву.
Забилась в угол, сжалась, обхватила себя за плечи. Перехлестнулась с покаянным взглядом Георгия.

– Животное! Не-на-ви-жу! – опережая мысли, вырвался сквозь зубы её яростный рык.

– Я… я не знал… Я думал… не думал... не хотел… Надо было сказать. Если бы знал, что ты… – начал сбивчиво оправдываться обескураженный Георг и осёкся.

«О-о! Что думал? Что хотел, что не хотел? Как теперь из этого выпутаться?» – взялся за голову, сдавленно застонал.

Масштаб случившегося и последствия дошли до разума в полном объёме. Накрыла паника.

Девушку было искренне жаль, но переживал о себе: «Влип. Ох, как влип! Сейчас она обратится в полицию. Медэкспертиза подтвердит изнасилование. Всё: статья, тюрьма. Это крах. Ещё и девственница, чёрт! Я-то был уверен, что она опытная, и обращался соответственно. Теперь понятны её зажатость и страхи. Сколько же ей лет? Не спрашивал о возрасте. Видно ведь, что не ребёнок. Выглядит юной, но не настолько же, чтобы оказалась не достигшей совершеннолетия. О-о! Дёрнуло меня! Зачем свернул на эту дорогу? Почему не проехал мимо? Зачем остановился? Зачем потащил в машину? Доигрался. Что делать?»

Юля постепенно затихла. Сидела, понурившись, прикрыла лицо ладонями, дрожала. Чувствовала себя опозоренной. Стыдилась смотреть на насильника, увидевшего её сокровенную наготу.
Наконец сердито смахнула слёзы. Набрала в грудь воздух, уставилась в пол и, судорожно всхлипнув, потребовала:
– Откройте дверь!

– Зачем?

Борясь со стыдом, на пару секунд скрестилась с настороженным прищуром Георгия.
Прошептала дрогнувшими губами:
– Вы ещё… что-то сделаете со мной? Это не всё?

Он не выдержал взгляда, тонущего в сдерживаемых слезах. Опустил голову, отвернулся. Промолчал. Кадык дёрнулся вверх-вниз.

– Значит, всё. Натешились… – с застывшим лицом подвела она итог. – Тогда я иду дальше.

– Куда?

Юля горько усмехнулась:
– Дальше. Куда и шла. Своей дорогой.

Георг исподлобья посмотрел на её скулы, пошедшие красными пятнами от слёз. Опухший нос, дрожащие пальцы, запачканную одежду.
Такой идти по улице? Даже самый невнимательный встречный заметит неладное. Догадается, что с девушкой произошло несчастье. Об этом откровенно кричал весь облик.

Хрипло повторил:
– Своей дорогой? Нет. Теперь у нас с тобой одна дорога.

Пересел на водительское место, завёл машину.
«Срочно уехать. Вместе с ней. Её не выпускать из машины».
Чёткого плана не было. Просто понимал, что надо успокоиться и обдумать всё холодной головой.
Машина поехала.

«Боже! Куда он меня увозит? Зачем? Это ещё не всё?» – по телу Юли прокатился ужас.

– Выпусти! Выпусти меня!

Она дёрнула ручки. Нажала кнопки. Заблокировано! Начала царапать стекло, колотила по нему кулаками. Пинала дверцу, визжала.
Потрясла спинку сидения водителя. Ультразвуком крикнула в ухо.
Бесполезно. Никакого результата.
Он только приподнял плечо и, болезненно морщась, отвернул голову, спасаясь от вопля.

Юля обессиленно рухнула на место. Широко открытым ртом сделала несколько жадных вздохов. Полубезумный взгляд поскакал по салону.
Снова метнулась к Георгию. Схватила за короткие волосы, дёрнула.
Скользнула к ушам, вцепилась, выкрутила. Клацнула зубами, пытаясь укусить. Нет! Никак.
Отчаянным рывком дотянулась до глаз, чтобы вонзить острые ногти.

Он резко нажал на тормоз. Юля, взмахнув руками, едва не перелетала через спинку кресла.
Грубо толкнул её обратно. Больно ударил по ладоням, встряхнул, швырнул на сидение.
Перегнулся назад, со звериной силой вдавил лицо в обивку, так, что стало невозможно дышать.

Рявкнул:
– Сиди смирно! Ещё раз так сделаешь – убью! Одно движение – тебе конец! Замри, если хочешь жить. Сиди, не двигайся. И ни звука.

Она, всхлипнув, притихла.
Как больно! Чуть не задохнулась. Дыхание с трудом восстановилось.

«Животное. Чудовище. Куда мы едем?»

Машина мчалась вперёд. Город оставался всё дальше, местность становилась пустынной и гористой.
Юля тихо плакала, сжавшись в комочек. Всё тело болело.
Георгий угрюмо поглядывал на неё в зеркало заднего вида. Заметно нервничал.

Как же долго едут! Повороты, подъемы, спуски. Она отказалась от попытки на ходу выпрыгнуть из машины или напасть на Георга.
Ей не справиться с этим убожеством, он очень сильный. Раздавит, как комара.
«Попросить по-хорошему? Разжалобить? Договориться?»

– Куда вы меня везёте? Пожалуйста, отпустите! Я никому ничего не скажу. Никогда. Сегодня же улечу отсюда. Буду молчать. Пожалуйста, только отпустите!

Глава 12. Узница

Чувствовалось, что дорога поднималась выше и выше. На подъёмах от перепада высоты закладывало уши.
Иногда машина ныряла в лежащий на пути белый туман. Это низкие неповоротливые облака зацепились за каменистые склоны.
Даже бездонное небо было другое. Насыщенного ярко-голубого цвета. И воздух значительно чище и свежей.
Горы. Середина октября. Здесь лето уже закончилось. Оно грустно уходило, оставляя за собой холод и жёлтые деревья, с тихим шорохом сбрасывающие листву.

Сколько времени прошло, Юля в её угнетённом состоянии не могла определить. Час, два, три? Казалось, целую вечность.
Наконец заехали во двор небольшого дома, сиротливо стоящего на маленькой равнине среди лесистых холмов.
Других строений, находящихся поблизости, пленница не заметила.
Высокий каменный забор, несколько потемневших полуразрушенных дворовых построек. Ни животных, ни других людей не видно.
Безмолвие и неподвижность. Кусочек ушедшей жизни, застрявший и навсегда одиноко застывший во времени.
Безрадостное, пугающее место. Финальная точка маршрута?

– Посиди пока в машине. Лучше не выходи. Холодно, а ты раздетая. Простынешь, – доброжелательно посоветовал Георгий, – Сейчас открою дверь в дом. Её заклинивает, если долго не пользоваться.

Юля непроизвольно скривилась: «Надо же, изображает заботу… Беспокоится, что простыну… Ур-р-род…»

Пока он ходил в сарайчик, принёс инструменты и возился с застопорившейся дверью, девушка, сжавшись от холода и страха, осторожно выскользнула из автомобиля.
Постояла, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Прижав руки к груди, нервно растирала пальцы. Воровато осмотрелась.
Внимание Георга было полностью поглощено ремонтом. Не смотрел в её сторону.

«Надо бежать! Домчаться до деревьев, затеряться среди кустарников. Вдруг получится? Надежда умирает последней».

Крадучись, под прикрытием высокого кузова, сделала несколько робких шагов в сторону приоткрытых ворот. Быстро оглянулась.
Всё ещё ничего не заметил. Повернулся спиной, нагнулся. Тюкал молотком по деревяшке.

Юля резко выдохнула и понеслась! Со всей бешеной скоростью, на которую было способно обезумевшее отчаяние.
Ноги летели вперёд головы. Лёгкие раздирало от потока врывающегося воздуха.

Но смогла выскочить только на несколько десятков метров за распахнутыми воротами.
Бдительный страж не дремал. Слишком уж не равны были силы.
По-звериному быстрый и выносливый тотчас рванул следом и в несколько огромных прыжков, играючи настиг жертву. Сцапал за футболку.
Юля крутанулась, взвизгнула от ужаса.

Он дёрнул к себе, встряхнул и, сграбастав за плечи, зло хохотнул:
– Дурочка! Куда ты бежишь? Зачем? Думаешь, сможешь убежать, спрятаться? Где ты спрячешься? Рядом нет никакого жилья и людей. Через час околеешь от холода. Или сорвёшься в какую-нибудь расщелину, когда полезешь в заросли. Не делай глупости, успокойся. Очень прошу: не зли меня. Не провоцируй. Предупреждаю: я тоже на грани. Не испытывай моё терпение, его уже нет. Понимаешь меня?

Она кивнула. Запыхалась, раскраснелась, жадно втягивала режущий воздух открытым ртом.
Сердце оглушительно колотилось возле горла и выпрыгивало из груди.
А у похитителя даже дыхание не сбилось. Не участился пульс, не изменилось лицо.
Он, нахмурившись, сосредоточенно следил за её полуобморочным состоянием и терпеливо ждал, когда беглянка отдышится.

Прижал разлохматившуюся девичью голову к груди. Пробурчал, понижая голос и зарываясь губами в волосы на макушке:
– Мы договорились? Ты должна подчиняться и делать то, что говорю. Для твоего же блага. Ясно?

Дождался повторного кивка, и за руку повёл обратно.
С отвращением и тихой злостью достал из багажника захваченную сумку, бросил к крыльцу.
Словно именно она явилась виновницей и включила цепочку начавшихся злоключений. Неприязненно и брезгливо, как дохлую жабу, потолкал раздутый баул ногой. Раздражённо рыкнул.

Поднял, кивнул на вход в дом:
– Шагай!

Поёжившись, Юля нерешительно вошла.

Было холодно и темно. Неприветливо.
Несмотря на кажущееся небольшим снаружи, внутри помещение оказалось довольно просторным.
Чувствовалось, что здесь никто не жил постоянно.
Витал тот особенный, чуть горьковатый запах, въевшийся в стены, который оставался при дровяном отоплении. Запах залежавшихся вещей, старого дерева, застоявшегося воздуха.
Дом давно не прогревался и, наверное, сто лет не проветривался.
Окна были наглухо задёрнуты затвердевшими от долгой неподвижности шторами.
Высокие стены, запутанный лабиринт комнат. Цветастые ковры, полированная мебель конца прошлого века, накидки на стульях. Плетёные крючком салфетки. У бабушки такие видела.

Юля решила не злить хозяина сопротивлением и молча подчинялась приказам.
В самом дальнем помещении подвёл её к узкой лестнице, ведущей вниз.
Спустились.
Старые скрипучие ступеньки. Деревянная дверь. Снаружи металлический засов. Полуподвал.
Ей – туда?
Судорожно сглотнула слюну.
Теперь это её тюрьма? За что? Вместо тёплого дома, любимой Москвы? Это временно – день, два? Или навсегда, больше ей не выйти? Он будет выпускать хоть изредка? Или держать взаперти постоянно? Пока не примет последнее для неё решение?

Георг сильным толчком распахнул дверь.
Темнота холодно пахнула сыростью и обречённостью.

Сейчас Юля живая. Как долго? Нервы сдали. Она беззвучно зарыдала, закрывая рот рукой. Остановилась на пороге, не решаясь сделать шаг, отделяющий от свободы.
Умоляюще оглянулась на тюремщика. В отчаянии прислонилась спиной к нему, не желая проходить дальше.

Георг вздрогнул, поморщился от её прикосновения и легонько подтолкнул внутрь небольшого помещения. Поворотом выключателя снаружи каморки включил свет.

Потаённая комната, как старая сварливая хозяйка, недовольным ворчанием и скрипом, раздающимся при каждом движении, встретила ненужных визитёров.
Рассохшийся пол с вышарканными половицами тоскливо взвыл и слегка прогнулся под ногами. Ниже пустота?
От порыва свежего воздуха зловеще заколыхались тусклые нити паутины, щедро украшающие нежданное жильё пленницы. Тонко зазвенела запутавшаяся муха.
Под потолком болталась обгаженная мошками лампа в металлическом каркасе.
Дневной свет неуверенно струился через широкое и узкое, как щель, окно, в которое могла пролезть только кошка. У стены возвышалась безразмерная кровать, застеленная мрачным покрывалом. Рядом стоял старый шкаф с перекосившимися дверцами. Сбоку от потолка до пола висела тёмная ткань, создавая подобие укромного уголка для гигиенических процедур.

Глава 13. Первый вечер

Юля открыла глаза. Она отдохнула, поспала, силы восстановились, а с ними вернулась здоровая жажда жить и бороться. Пленница, не вставая с постели, заново осмотрела свою тюрьму.

Страшный день заканчивался. Свет, проникающий в узкое оконце под самым потолком камеры, стал закатного розового цвета. Придавая неровной поверхности, украшенной по углам свисающими сетями паутины, вид мягкого жутковатого домика для Барби.
По помещению расплылась тёплая, спокойная тишина. Температура воздуха заметно повысилась, ослабляя знобящее напряжение.
Пространство наполнилось домашней размеренностью, погружая в ложное ощущение безопасности.

Юля зевнула, потянулась. И поняла, что нестерпимо, до боли, хотела в туалет.
Съехала с кровати, пробежала посвежевшими глазами по комнатке. Разочарованно вздохнула: двери, которая могла бы вести в помещение с унитазом и канализацией, конечно, не было.
Недоумевая, обошла периметр. В углу, стыдливо прикрытый занавеской, над побитой эмалированной раковиной скособочился облезлый умывальник. Ниже примостилось замызганное ведро.

Девушка брезгливо передёрнулась: «Туда?! Ага… Щассс… Как унизительно! Какой позор! Вонять же будет. Ну уж нет!»

Недавнее решение быть послушной и молчаливой вылетело, как пробка из шампанского, в два счёта поменявшись на гнев и возмущение. Что было сил, отчаянно заколотила в запертую дверь.

Под тяжёлыми шагами жалобно пискнули и тотчас притихли ступеньки. Брякнул засов.
Тюремщик, заслонив мощной фигурой дверной проём, вопросительно и иронично воззрился на насупленную пленницу.

– Я хочу в туалет! И мне надо умыться, – сгорая от стыда, отчаянно крикнула та в ненавистную физиономию.

Георг красноречиво покосился на шторку, отгораживающую соответствующий уголок. Ехидно процедил, удовлетворённо отмечая вернувшийся воинственный настрой и бодрые движения Юли:

– В комнате всё есть. Или твоему величеству это не подходит?

– Я не буду этим пользоваться в комнате! – сама не ожидая того, она импульсивно топнула ногой.

И притихла, испугавшись собственной дерзости. Опустила голову, со страхом ожидая реакции похитителя.
Тот помолчал, задумчиво разглядывая злое лицо и сжавшиеся кулаки украденной недотроги. Кривящиеся от обиды и сдерживаемых слёз губы.
Вспоминая, как несколько часов назад, она, смертельно перепуганная и измученная, хотела только одного – остаться живой. И искренне верила, что сможет стать покорной.

Хмыкнул: недолго же у неё получилось быть смиренной. Больше для виду скорчил недовольную гримасу, укоризненно покачал головой.
Про себя с усмешкой и долей уважения одобрил: «Отчаянный воробушек. Боится так, что колени дрожат, но не сдаётся, не согласна на скотские условия. Молодец».

Вслух буркнул:
– Хорошо, идём.

Юля выдохнула.

Совсем неожиданно туалет оказался цивилизованным и довольно комфортным для этой глуши.
Не примитивная дырка в полу, а чистый белоснежный унитаз с безупречно работающим смывом в отапливаемом помещении внутри дома, ближе к входной двери.
Тут же было отгорожено место для душа, вполне подходящее размерами для габаритного хозяина. Стояла современная стиральная машина.

Верзила с важным видом продемонстрировал туалетную комнату, явно гордясь её благоустроенностью. Самодовольно вскинул подбородок, считав проскользнувшее удивление пленницы.
Предупредил, чтобы горячей водой пользовалась экономно, объём водонагревателя ограничен.

– А то придётся домываться ледяной водой. Или, – Георг противно осклабился, сверкнув вызывающе безукоризненными зубами, – зови меня. Громко зови. Принесу в ведёрочке тёплую, подогретую. С плиты. Даже помогу вымыться. Угу? – сально подмигнул.

«Ага… Сейчас… Жди…» – Юля исподлобья с неприязнью глянула на подлую рожу.

Она не собиралась плескаться под душем. Только немного ополоснуться, смыть с тела отвратительную, поганую грязь. Чужие липкие следы.
Закрылась на щеколду.

Сморщившись от жалости к себе, разглядела в зеркале мятое, опухшее от слёз и сна, бледное лицо. Спутавшиеся волосы, круги под глазами.
Осторожно прикоснулась к проявившимся синякам, лиловому пятну на шее.
«Засос!» Передёрнулась от отвращения.

Чудовищное унижение болью давило сознание, не оставляло мозг ни на секунду. Заново промелькнули картинки утреннего надругательства, позорной нагой беспомощности. Собственные голые колени, похабно раздвинутые чужим туловищем и прижатые чуть ли не к подбородку.
Зафотографировалось в памяти страшное, искажённое похотью лицо мужчины.
Его жадное дыхание... Ускоряющиеся толчки... Завершающий звериный вопль.
Как нестерпимо стыдно!
Всхлипнула.

Интересно, что он сделает с ней? Будет держать в плену? Какой смысл? Столько сложностей создал лично себе. Настолько неразумно, опасно и глупо, что, похоже, не врал: действительно, всё произошло спонтанно.

«А вдруг обмозгует и придёт к правильному выводу: намного проще, если меня не станет. Так и поступит: наиграется и убьёт? Зароет среди камней и столетних деревьев. Говорят, иногда девушек продают, делают рабынями, отправляют за границу. Один вариант страшней другого. Может, обойдётся? Умолить, поклясться, что никогда и никому не расскажу о случившемся. Соглашусь на любые условия, только бы остаться в живых. И пусть не трогает больше».

Покрутила в голове утренний монолог Георгия. Слушала тогда, как во сне, ничего не запомнилось: «Он говорил: не в его интересах удерживать меня. Сейчас ведёт себя спокойно, разговаривает нормально. Иногда мелькает в глазах что-то такое... Будто бы жалеет. Сергей знает его с детства, считает обычным человеком. Но почему со мной становится жестоким? Заявил, что сама виновата. В чём виновата? В том, что не хотела уединяться на берегу, отказалась разводить шуры-муры, не ликовала от полученного удара. Не радовалась, когда чуть не забрался в мою кровать. Или вина в том, что шла по дороге, по которой ходили, ходят и будут ходить сотни людей? Я не останавливала автомобиль, не просила подвести. Отказалась ехать. Не хотела садиться в машину. Умоляла оставить в покое. Почему он решил, что может распоряжаться чужой судьбой? И самое страшное – лишать свободы, держать в заточении. Георгий – замаскировавшийся маньяк?»

Глава 14. Алиби

Ночь прошла спокойно.

Хотя Юля, выспавшись днём, долго не могла заснуть.
И каждый раз мучительно прислушивалась, отрывая голову от подушки и задерживая дыхание, когда тяжёлые шаги человека наверху приближались к её комнате. Тюремщику тоже не спалось.
Поздно ночью беспокоящее движенье прекратилось, и она забылась.
Сон был чутким, с частыми пробуждениями. Бредовые картинки перемешивались с тревожными мыслями, стирая грани реальности и иллюзии.
Спала одетой из страха, что зайдёт Георг. Завернулась по пояс в покрывало, туго стянула джинсы на талии ремнём.
Смешная, конечно, защита. Преграда, равнозначная той, когда ребёнок прячется от бабайки под одеялом.
Разве она помогла бы, если похититель захотел надругаться? Но хоть что-то. Так казалось безопасней.


Юля проснулась и резко подскочила в кровати от звука отодвигаемого засова. Сонно и испуганно протёрла глаза.
Георгий щёлкнул выключателем. Не перешагнув порог, хмуро рассмотрел подслеповато щурящуюся от резкого света пленницу.

Строго скомандовал:

– Поднимайся. Через пять минут будь наверху.

Её сердце лихорадочно забарабанило, ладошки вспотели: сейчас что-то произойдёт. Он что-то решил, торопился.
Спрыгнула с кровати, пробежала в ванную, наскоро умылась. Пятернёй небрежно потеребила спутанные космы.

Вышла, робко остановилась в дверях комнаты, где у окна, спиной к ней возвышался Георгий. Он обернулся, с явным недовольством мазнул взглядом по фигуре. Жестом пригласил за уже накрытый стол.
Села, не сводя настороженных глаз с непроницаемого лица.

Он был серьёзный, собранный без тени вчерашней игривости и благодушия.
Сморщился, с кислой физиономией безапелляционно распорядился:

– После завтрака приведи себя в порядок. Волосы прибери. Подкрась ресницы, губы. Бледная – на смерть похожа.

Юля растерянно приоткрыла рот. Зачем ей выглядеть хорошо? Для него стараться? Ничего, и так сойдёт, чтобы не вообразил, будто хочет понравиться. Не соблазнится лишний раз.

– Слушай внимательно, – процедил он таким презрительно-командным тоном, будто по принуждению общался с неприятным существом, значительно ниже его по развитию, – Запоминай и выполняй. Одевайся теплей и через полчаса будь готова для выхода на улицу.

Она просияла с надеждой, оживилась.

– Сейчас поедем на машине в сторону Москвы, – продолжил он.

Юля восторженно ахнула. С готовностью и радостно замирающим сердцем покивала, благодарно ловя каждое слово. Взволнованно перебила:

– Сумку взять с собой?

Георг растерянно покосился на засветившееся лицо, нахмурился. Сурово приподнял ладонь, как бы гася напрасный восторг:

– Нет. Сумку оставь здесь. Мы вернёмся назад. Вместе.

Улыбка разочарованно сползла с её губ, пленница сжалась. Взгляд потускнел, быстро заморгала. Уставилась на свои дрожащие пальцы.

– Путь предстоит долгий. Скорей всего, весь день проведём в дороге. Едем в другую область.
Там куплю сотовый телефон и восстановим твою сим-карту. Оттуда же отправишь своей сестре голосовое сообщение. Я продиктую, что надо сказать и сразу возвращаемся обратно.
Ещё раз повторю: тебе ничто не угрожает. Гарантирую, что не покушусь на неприкосновенность.
Но ровно до той поры, пока делаешь всё правильно. Точь-в-точь так, как я сказал. Но если не послушаешься – пеняй на себя.

Бас угрожающе повысился, зазвенел холодным металлом. Слова выдавливались медленно, внятно, чуть ли не по слогам. Чтобы каждый звук дошёл и осел в сознании.

– Не пробуй ни с кем заговаривать или подавать сигналы. Замечу любую крошечную попытку позвать на помощь, обратить внимание людей, тут же прибью того человека, к которому обратишься. И сверну шею тебе. Это будет твой конец. Веришь?

Заложив руки в карманы, Георг обошёл стол, уперся каменным лбом в лоб побледневшей девушки. Рявкнул:
– Веришь?

Юля, леденея, кивнула.

– Нет! – прорычал, – Повтори: я всё поняла, я не сделаю попытку сбежать.

– Я поняла, я не сбегу… – замерев, прошептала чуть слышно.

– Отлично, – он выпрямился, поднял пальцами её подбородок, заглядывая в тоскливые глаза. Продолжил:
– Если нас остановят, не делай скорбное лицо. Веди себя естественно и спокойно. Держись в тени. От тебя требуется одно – молчать. При необходимости кивать. Разговаривать буду я.
И помни, всё зависит от тебя. От того, как будешь вести себя. Не навлеки беду на посторонних людей.

Юля съёжилась на заднем сидении машины и равнодушно смотрела на мелькающий за тонированными окнами осенний пейзаж.
Обречённость. Сегодня она создаст железное алиби своему врагу. Когда, наконец, обнаружат её пропажу, то искать именно в этих краях, в этом городе не будут. Поиск начнут не отсюда.

Сим-карту восстановит лично она. По собственному паспорту. Сегодняшним днём, то есть на другой день после выезда с курорта.
На записи будет её голос. Местоопределение зафиксирует и подтвердит, что сообщение отправлено из соседней области.
Следовательно, решат, что с места отдыха пропавшая благополучно отбыла. И потерялась в другом районе, где-то ближе к Москве.
Эта уловка тюремщика свидетельствовала о том, что на помилование в ближайшую неделю можно было не рассчитывать. И вообще, непонятно, что последует, когда отведёт подозрения от себя.
О каких гарантиях могла идти речь? Совсем дурочкой считал.

Юля нервно поёрзала. Может, повезёт и их остановят? А если не остановят? Нет, не стоило уповать на счастливый случай. Вероятность мала.
Надо было срочно что-то придумать. Прямо сейчас.

Что такого предпринять и каким образом обратить внимание людей на их автомобиль? Подать сигнал бедствия?
Как? Написать SOS? Кто воспримет надпись всерьёз и как это реализовать? Высунуться в окно и махать плакатом? Это даже не смешно.
Пленница задумчиво покусала губы.

Глава 15. Третий день

Третий день иной жизни. Утро.

Юля, измученная ожиданием определённости в своём положении, грустно и без страха смотрела на тюремщика.
Похоже, он всё ещё не мог ни на что решится. Нервничал, злился. То, перекатываясь с пятки на носок, торчал у окна, полчаса таращась в нависшие над домом беспросветные тучи.
То метался из угла в угол, меряя комнату большими, тяжёлыми шагами.
Мрачно косился на девушку, останавливался напротив, заложив руки в карманы. В упор сверлил ненавидящим взглядом.

Его всё бесило, раздражало и корёжило от злости: «Зачем эта заноза вторглась в мою комфортную жизнь?»
До её появления всё было отрегулированным, удобным, логичным. Жил себе припеваючи: тихо-смирно, с чистой совестью. Ни под кого не подстраивался, ничего не боялся. Делал, что хотелось и когда хотелось.
Теперь по вине этой поперечной особы устоявшееся благополучие кувырком полетело в тартарары.

Был вынужден прятать её. Менять привычки и уклад жизни. Придётся постоянно ездить в эту даль и обитать в разваливающемся доме. Решать, как создать более-менее приличные условия, чтобы, не дай бог, она не разболелась в полузаброшенном подвале.

И самому находиться в постоянном напряжении, следить за тем, чтобы не сбежала. Контролировать речь и действия, дабы никто не догадался о существовании узницы.
Главное – невозможно же прятать эту вздорную козу вечно.

Георгий застонал от непонимания: «Что дальше делать? Вот уж вляпался! Как с ней договариваться? Откупиться? Запугать? Подружиться? Поди пойми, в какой момент можно отпустить. Наверняка сразу сдаст меня. И оставлять в доме – огромный риск!»

Сел, подперев голову руками, и мучительно задумался: «О-о! Если б она исчезла как дурной сон! Если б никогда не появлялась на моём пути!»

Глядел в её распахнутые глаза, наивно верящие в торжество великодушия, в данное им обещание, и внутри всё переворачивалось.
Чувствовал себя последней тварью, его выкручивало, как ужа на раскалённой сковороде.
Пленница никак не вписывалась в жизнь. Ненужный, мешающий и крайне опасный элемент.

Она тихо сидела на диване, боясь лишним движением нарушить ход его мыслей.
Молилась, смутно припоминая слова слышанных когда-либо молитв, чтобы на тюремщика снизошло озарение и освободил её.

Он наложил еду, отрезал большой ломоть хлеба.
Вечером, на обратном пути, предусмотрительно заехал в придорожный магазин и затарил продуктами полный багажник.
Теперь можно было готовить не только из старых запасов круп и тушёнки, а питаться свежим мясом и овощами. Смерть от голода им точно не грозила. Банки с припасёнными консервами снова ждали непредвиденного часа.

Георг вяло ковырял вилкой, заторможено зависая над каждым куском.
Жевал неохотно, заставляя себя есть через силу. Давился, проталкивая внутрь полусухую пищу. Запивал водой чуть ли не каждый глоток.

То, что Юля внимательно следила за каждым его действием, разозлило психующего мужчину ещё больше.
Резко отодвинул тарелку, откинулся на спинку стула и смерил насмешливым взглядом:

– Что уставилась? Любуешься мною? Может, нравлюсь? А-а! Не нравлюсь. Страшный я, да? Страшный. Что отворачиваешься? Боишься? Боишься… Как говоришь – не человек? Зверь, животное. Возможно, ты и права… Но и ты… Хм… Как сказала про себя: не ангел? Это точно – не ангел. Мегера. Хамка, дикарка! Не умеешь нормально вести себя с мужчинами. Способна только создавать проблемы. Помнишь, я сказал: поцелую – уйду? Почему не позволила? Я бы ушёл, как обещал.

С каждым вырывающимся обвинением слова хлестали больней и ядовитей:

– Почему спокойно не села в машину? Зачем начала драться и обзывать меня?
Вообразила невесть что. А я бы довёз куда хотела, высадил – и прощай! Катись в свою столицу.
Ничего бы не было! Ни-че-го! Сидели бы сейчас каждый у себя дома. И все были счастливы.
Мозги бы никому не парила безмозглая кукла. Башку дурную изредка бы включала.
О чём думала, когда покатила со взрослыми мужиками на ночь глядя? Ещё и грубила, пока не напросилась, пока не вывела из себя. Язык бы тебе укоротить. Недотрога. На фиг ты нужна... Берегла бы до пенсии свою девственность.

Закипая и распаляясь от звуков собственного голоса, соскочил со стула. Схватив Юлю за одежду на груди, подтянул вплотную. Упёрся лоб в лоб, буровя испепеляющим взглядом, погружая в чёрную пучину ненавидящих зрачков.
Скрипнул зубами, скривился. С отвращением толкнул от себя так, что, не удержавшись, она взмахнула руками и плюхнулась обратно на диван.
С силой пнув табурет, резко вышел из комнаты.

Рявкнул:

– Не сиди, не хлопай пустыми глазищами! Наведи порядок в доме, женщина!

«И… всё? Ничего не изменилось. Не отпустил? Ор-р-рё-т! Толкнул так, что чуть не упала. Идиот. Придурок! Зверь. Тупые обвинения. Всю вину сваливает на меня», – сдерживая злые слёзы, с досадой она тоже лягнула пострадавшую табуретку.
Сгребла посуду с недоеденным завтраком, шмякнула в раковину. Принялась яростно натирать тарелки.

Бессмысленно спорить с глухой силой. У него очень увесистые аргументы в виде огромного кулака, который убедительно сунул под нос при вчерашнем разговоре с Машей.
Зачем тянул время? Очевидно, что оба бесили и были готовы убить друг друга.
Кому были нужны эти сложности? Когда существовало быстрое и элементарное решение всех нагромождённых проблем: отпустить её. Позволить вернуться домой и жить дальше. Забыть о случившемся.
Боялся? Не верил ей. Конечно, всё дело в этом. Думал, что заявит на него.

Презрительно усмехнулась: «Ещё и трус. Хочет избежать наказания. Трясётся за свою шкуру. Пусть успокоится и не гадит от страха по углам. Гуманоид. Не собираюсь я никуда заявлять. Переживу. Да – гордая! Не хватало только выставлять себя на посмешище. Как убедить, что не хочу предавать огласке всю эту дикую, позорную историю?»
Отсутствие видимого смысла в действиях Георга и перепады его настроения пугали, как ничто другое.


Люди больше всего ненавидят тех, кому сами причинили зло?
Те, кого обидел, служат напоминанием, насколько несправедливым и подлым оказался лично ты. Клеймом для души. Собственная совесть – самый беспристрастный судья? Её невозможно обмануть, от неё нельзя спрятаться.
Другому человеку можно преподнести факты так, будто иного выхода из ситуации не было.
Что, поступи по-другому, это привело бы ещё к худшим последствиям.
Но внутри себя понимаешь, что всё можно было изменить в определённый момент.
Существовало противоположное решение. Умышленно проигнорированное тобой.
И ты этот миг чувствовал, знал, что это и есть граница, за которой всё разделится на «до» и «после». И не непреодолимые обстоятельства вынудили сделать выбор, а лично ты.
И выбор – поступить жестоко, это твой осознанный выбор. Не выбор случая.

Георгий метался, не видя выхода. Боялся ответственности. Жалел себя и... стыдился.
Злился на пленницу. Ненавидел и сочувствовал ей. Кричал, обвинял, но больше оттого, что хотелось выть волком, заткнуть терзания и боль от понимания собственной мерзости.
Оттого, что девушка стала горемычным свидетелем глубины его низости, позорным шрамом на жизни.
Мысленно оправдывался: так сложилось, никак нельзя было по-другому. Он должен был казаться максимально жестоким. Запугать, ошеломить, лишить возможности к сопротивлению.

Глава 16. Режим

Прошёл такой же точно день. Потом ещё и ещё.

Первую неделю Георг почти всегда отсутствовал до позднего вечера. Два раза совсем не приехал на ночь.
Тогда Юле становилось до безумия жутко.

Одетой ложилась в кровать. С головой накрывалась двумя одеялами, сворачивалась клубочком.
Выставляла одно ухо и напряжённо прислушивалась к каждому звуку.
К таинственным скрипам старого дома. К протяжному завыванию осеннего ветра, нервозно швыряющему в окно сломленные веточки и жёлтые листья.
К тревожно барабанящим по стеклу каплям дождя.
К невнятному шороху в углу комнаты. Мышка? В полумраке сложно увидеть, что или кто там настойчиво шелестел каждый вечер. И страшно: вдруг что-то такое, о чём лучше не знать! Здесь же, наверное, и змеи были?
Поджимала ноги и с полурыданиями косилась на смутно белеющее одеяло – не полз сверху никто? Нет?
Иногда, как далёкое эхо, доносился лай собак. Значит, где-то в пределах пешей доступности жили люди?

Не было ни интернета, ни телевизора. Только куча старых книг с потрёпанными страницами, которые не стала выкидывать вслед за журналами.
Потемневшие стены, серый неровный потолок. Узкое окно, в которое через нападавшую листву едва пробивался дневной свет.
Старый покосившийся шкаф с истлевающим тряпьём и широкая твёрдая кровать.

За долгие дни Юля изучила и возненавидела всё, что находилось в помещении.
Каждую трещинку, тряпку, рисунки на обоях, досках и полу.
Проклятую дверь, изолирующую от окружающего, от внешней жизни.

Теперь это был её мир. Никто не догадывался, что она здесь. В диком, страшном месте. Что это её реальность.
И чужой человек возложил на себя право распоряжаться её судьбой.
Если когда-нибудь он совсем не вернётся? Если с ним что-то случится, то она не сможет выбраться и погибнет мучительной смертью в своей клетке от голода и холода?

После своих длительных задержек Георгий, возвращаясь, чуть ли не бегом приближался к комнате.
Срывал засов, влетал внутрь и жадно осматривал пленницу. Убеждался, что всё в порядке, переводил дыхание, за руку выводил наверх.

Явно же мучился сам и мучил её. Сколько это будет длиться? Как достучаться до его упёртого мозга?
Изо дня в день Юля поднимала одну и ту же тему, не оставляя попыток упросить твердолобого хозяина дома:

– Я вас умоляю, пожалуйста, отпустите меня! Зачем я вам? Клянусь, я не буду жаловаться, не пойду в полицию. Никому ничего не скажу. Сразу улечу домой.

Эта занудная пластинка ввинчивалась в терзающуюся душу Георга, сеяла сомнения и злила его. Он отворачивался, отрезал:

– Скоро отпущу, не переживай! Пока рано. Немного потерпи.

– Я больше не могу! Мне страшно здесь! – на грани истерики взбунтовалась Юля после того, как он второй раз уехал рано утром, не ночевал дома и вернулся только к вечеру следующего дня.

Со слезами прокричала:

– Я боюсь сидеть в закрытом подвале, доме! Мне холодно в конце концов! Еда и вода остывают за день. У меня начинаются проблемы с желудком. Лекарства под рукой нет. В комнате темно. Хотите, чтобы я ослепла? Ночами всё скрипит. При сильном ветре что-то брякает и воет наверху. Ещё и мышь скребётся! Здоровенная! Я её видела. Я скоро с ума сойду! За что так меня наказываете? Как со скотиной обращаетесь. Есть в вас хоть что-нибудь человеческое?

Он, прикрыв уши от впивающегося звука, досадливо сморщился :

– Не нагнетай, не капризничай. Я не могу всё бросить и сидеть сутками с тобой.

Юля ахнула, прямо-таки подпрыгнула от негодования – сидеть с ней?! Это уже предел наглости: будто это она навязалась и держала его насильно, а не наоборот.

Георг, узрев округлившиеся глаза и покрасневшее от возмущения лицо, торопливо продолжил, не давая излить протест:

– Остались неотложные дела, я их срочно решаю. Вот только не надо преувеличивать – не настолько холодно в комнате. Во многих квартирах люди живут и с более низкой температурой.
Просто надо шевелиться, а не сидеть на одном месте. Двигайся больше, тепло одевайся, накрывайся двумя одеялами. Я бы оставил нагреватель, привёз бы микроволновку. Но нельзя. В доме старые провода, опасно. Они не выдержат напряжения, воспламенятся.
И чего ты боишься? Ветра, привидений? Жирной мышки? Не смеши меня.
Ты не ребёнок, взрослая девушка. Не придумывай себе ужастиков. Здесь самое безопасное место. Ничего не может случиться.

Юля застонала: вот как общаться с таким трудным типом? Он не слышал никого, кроме себя.
Георг насмешливым взглядом посверлил сникшую, надувшуюся собеседницу.

Язвительно поинтересовался:

– Смотрю, тебя всё пугает. Неужели, не только меня боишься? Темноты тоже?

– Да! И темноты боюсь. И без людей боюсь. И закрытой сидеть боюсь, – грустно и обречённо подтвердила она.

– О-о… Детский сад, – подняв руки к небу, картинно закатил глаза. Пробурчал что-то невнятное себе под нос. Несколько минут удивлённо изучал её.

Смилостивился:

– Хорошо, что-нибудь придумаю с освещением. Вечером поставлю мышеловку. И остальные проблемы решу. На днях заканчиваю основные дела и смогу больше находится дома. Надеюсь, твоё пищеварение не погибнет за неделю.

Ну, вот! Здравствуйте… Будет больше находится дома. Успокоил, называется. Она совсем не этого добивалась.
На следующий день перенёс выключатель внутрь комнаты. Прогресс! Теперь Юля включала и выключала свет, когда это было нужно ей.

Установке капкана категорически воспротивилась. Представила, как будет страшно верещать и биться пойманная животинка.

– А вдруг в это время вас не будет дома. Иногда они лапки себе отгрызают, чтобы спастись. Жуть какая. Обозлится, потом начнёт мстить. Запросто... Раненые звери нападают на своих врагов.

Георгий, вытаращив глаза, слушал её рассуждения. Хохотал до слёз. Похрюкивая, ехидно предупредил:

Глава 17. Апатия

В замкнутом пространстве, спрятанным за высоким каменным забором, ничто не происходило, ничто не менялось.
За одним унылым днём тянулся следующий. Сутки волоклись неразделимой чередой, слипались, перемешивались. Были как пустая киноплёнка, серыми и неотличимыми один от другого.

Преображались только погода и природа. Стало заметно прохладней.
В морозном воздухе отчётливо чувствовалось близкое наступление зимы. Пар, прозрачным дымком покидающий рот, жадно подхватывали порывы ветра и уносили к высоким облакам.
Затвердевшая земля скупо поблёскивала, встречая редкие лучи солнца. Ледяными корочками лужиц сухо хрустела под ногами.
Климат в этих местах отличался от прибрежного.
Вместе с наступающими холодами и укорачивающимися днями тихо таяла лелеемая пленницей надежда на освобождение.

Прошёл месяц со дня появления её в этом доме. А хозяин всё так же отмахивался и не говорил ничего определённого, когда наседала с просьбами отпустить на свободу.
Одновременно с разочарованием от бесплодного ожидания пропало желание двигаться, просыпаться по утрам.
Страх, больше не подкрепляемый враждебными действиями Георгия, притупился.
На смену обессиливающей тревоге и отчаянию пришли равнодушие и опустошённость. Исчез интерес к жизни.

По ночам Юлю будил повторяющийся, изнуряющий кошмар.
Снилось, что мчится. Изо всех сил, не разбирая дороги, круто вниз, под уклон.
Огромными шагами, падая, ранясь в кровь. Цепляясь за кусты. Задыхаясь. Разрывая лёгкие от скорости и отчаянного беззвучного крика.
Одинокая, маленькая, беспомощная перед настигающей огромной враждебной мглой.
Чужеродная сила беспощадно и неотвратимо настигала. Засасывала и поглощала увязшее, перестающее двигаться тело и… всё. Мрак. Пустота.
Узница просыпалась от невозможности дышать, кричать и шевелиться. С гулко бьющимся сердцем, отдающимся отупляющим звоном в ушах и полным ощущением реалистичности тяжёлого бреда.

Через несколько секунд вспоминала, как надо дышать, двигаться.
Ненасытно втягивала в сжавшееся горло воздух. Резко садилась в кровати, прижимая руки к вздымающейся груди.
Через время границы сна и яви разделялись. Она успокаивалась, пульс приходил в норму.
Потом долго лежала с облегчением осознавая, что это был всего-навсего страшный сон.
Но сегодняшняя действительность ненамного отличалась от привидевшегося бреда.

С собой из тёплых вещей у Юли имелась только тонкая короткая курточка. Подходящей для холодов её можно было назвать с большой натяжкой.
В сумке для путешествий в основном лежали футболки, лёгкие платья и брючки, предназначенные для пляжного отдыха. И летние кроссовки. Пока в них можно было гулять по двору. Но для хождения по скользкому снегу их подошва не годилась. А он скоро должен выпасть, судя по меняющейся погоде и ожидаемого серьёзного понижения температуры.

Шкаф в её комнате возвышался доверху забитый старой одеждой. Ношеной, но чистой, отутюженной, аккуратно сложенной.
Юля несколько раз ныряла в него, перебирая вещи, ища что-нибудь пригодное для улицы. Но одежда не подходила по размеру. Её покупали крупной, высокой женщине. Наверное, матери тюремщика. Фасон и расцветки больше шли человеку в годах, чем современной девушке.

В сотый раз кисло перетряхнув барахло, пленница пригорюнилась: «Беспросветно! Ничего подходящего. И без того тошно на душе. Ещё и сидеть в доме безвылазно?»

Тоскливо покружила вокруг кучки габаритного тряпья. Иных вариантов не намечалось, поэтому скрепя сердце, подобрала одежду из имеющегося гардероба.
Не отказываться же от прогулок. В нынешнее убогое существование они привносили хоть какое-то подобие разнообразия.

Выбрала чёрную кофту. Тёплую, связанную из качественных шерстяных ниток.
Огромную. В неё, наверное, можно было завернуться два или три раза. Два-то точно. На третий оборот сантиметров пятнадцати не хватало.
Такую же безразмерную непромокаемую курточку.
Юля покрутилась вокруг себя, по-птичьи размахивая полами.

Саркастически хохотнула: «Отлично! Замечательный наряд для огородного пугала».

Внешний вид пленницы, красота и удобство одежды, похоже, не интересовали Георгия.
Но за тем, чтобы она не мёрзла и тепло одевалась при выходе из дома, следил строго и придирчиво. Если что-то не устраивало, безапелляционно требовал одеться по-другому.

Возражения не слушал. Морщась и отворачивая лицо, чтобы прекратить протесты и не встречаться с её страдающими глазами, брал за запястье, спускался в подвал, подводил к шкафу и тыкал: надеть это и это.

Несколько раз в первое время Юля по наивности пыталась спорить и отстоять облюбованные тряпки.
Но, столкнувшись с его твердолобым упрямством, поняла, что препираться с ним так же бесполезно, как с каменной стеной.
Тогда как демонстрацию несогласия, специально начала выбирать самую страшную и нелепую одежду, но толстую и тёплую.
«Как желает господин! Любой ваш каприз: слушаю и повинуюсь!»

Благо среди старческих балахонов затерялось несколько ярких горнолыжных брюк.
Подпоясывала колыхающиеся вокруг фигуры одеяния ядовито-оранжевым шарфом с фиолетовыми и зелёными полосами.
Натягивала огромные спортивные штаны жёлтого цвета, подворачивала длинные штанины. Заправляла курточку внутрь, лямки перекидывала через плечи.
И с невозмутимым видом вызывающе пузатым колобком выкатывалась из комнаты.
«Пусть хавает и наслаждается клоунским обличием!»

В ожидании команды на выход, Юля, трепеща от удовольствия и едва сдерживая ликование от удавшейся мести, косилась на тюремщика.

От очередного попугайского облачения Георг замирал, одноразово всхлипывал. Слишком резко отворачивался, странно похрюкивая. Плечи дёргались.

Она подозрительно прищуривалась: «Он что ржёт втихушку?»

Нет. В прихожую являлся собранный, с каменным лицом и блестящими глазами.
Свысока окидывал ироничным взором, тяжело вздыхал. Обходил её бочком и толкал дверь, открывая настежь. Уголки его губ вздрагивали.

Глава 18. Не чета тебе!

– Я уеду ненадолго. Что тебе привести? Что любишь? Может, вкусненького чего-нибудь: фрукты, конфеты, тортик? Или развлекательное что-то? Книгу, вышивку? Бисер, вязание? Что вам, женщинам, нравится? Фильмы загружу новые, будешь смотреть? Чем занималась в Москве? – надоедливо пытал её Георг перед каждым выездом из дома.

Юля закатывала глаза: достал! Равнодушно отворачивалась, безразлично и холодно качая головой. Ничего не надо. Язвительно хмыкала про себя: «Раскраски привези».

Любая его забота вызывала ещё большее отторжение. Протест, желание поступать наперекор.
Она испытывала мстительное удовлетворение от возможности не дать ему проявить благородство.
Хоть как-то морально царапать, показывая, что всегда будет отметать любые побуждения человечности с его стороны.
Чтобы знал: каждый его добрый порыв будет неизменно отклонён. И тоже чувствовал унижение, обиду. Всё то, чем одарил пленницу.
Он – ничтожество, животное. И у него не было шанса проявить себя человеком.

Но Георг будто не замечал презрительного фырканья и гордых отказов. Снова и снова, как несдвигаемая скала, вырастал перед ней. С невозмутимым видом, чуть прищурившись, окидывал пытливым взглядом.
Глупый. Надеялся увидеть что-то новое?

Широко расставив ноги, небрежно закладывал руки в карманы и преграждал дорогу, подходя вплотную. Чуть ли не втыкался своим пузом! Нависал над макушкой так, что его глубокое дыхание поднимало выбившиеся из общей массы волоски и скользящим теплом противно щекотало Юлино лицо.
Специально это делал? Дул на неё?

С высоты своего роста рокочущим басом в очередной раз интересовался, чем её можно порадовать.
От этой позы и вопроса по пленнице спускалась и укатывалась вглубь организма рождающая дрожь волна.

Он безумно раздражал, доводил до белого каления непобедимым упорством. Юле требовалось время, чтобы сконцентрироваться и взять себя в руки.

Она сдвигала брови, злилась и возмущённо закипала про себя: «Какое незамутнённое разумом скудоумие и толстокожесть! Интересно, гуманоид догадывается о существовании интимной дистанции, которую не положено нарушать постороннему человеку? Неприлично подходить так близко. Во-первых, это неприятно. А во-вторых, пугает. И не надо спрашивать одно и тоже. Уже ответила. Настолько непрошибаемый пофигист, что ничем не пронять? Или всё понимает, но нагло игнорирует отказы, считая их временным дамским капризом. Думает, что я поблажу, поломаюсь и, в конце концов, куплюсь, как продажная дешевка, на подарки. Не нужны и до тошноты противны его убогие милостыни и грошовые потуги подлизаться».

Как-то после выматывающих допытываний о занятиях на свободе, Георг обрадовался:

– Любишь кататься на велосипеде? – воскликнул, довольно потирая руки. – Хочешь, куплю тебе?

Прямо-таки загорелся от понравившейся идеи.

Юля, не веря ушам, с ужасом переспросила:

– Велосипед?! Вы купите мне велосипед?

– Ну да! Будешь гонять на нём.

– Но велосипед… Это же… он же летом, – тоскливо произнесла узница, с оторопью осознавая, насколько её представления о предполагаемом времени заточенья разнились с планами тюремщика.
Изумлённо, широко распахнувшимися глазами уставилась на него:
– Я… я хочу… домой. Я не хочу до лета тут, – губы задрожали.

Оконфузившийся Георг тихо выругался, коря себя за оплошность. Растерянно походил по комнате и осторожно присел возле неё. Легонько погладил по пальцам.
Мягко спросил, заглядывая в удручённое лицо:

– А лыжи? Лыжи ты любишь? – не дожидаясь ответа, подошёл к окну.

С неудовольствием окинул взглядом небольшой двор. Поморщился, сокрушённо цокнул.
С досадой понимая, что кататься на лыжах, как, впрочем, и на велосипеде, негде. А за территорию, огороженную забором, сам её не выпустит.

– Санки! Как снег выпадет, горку сделаю, – и осёкся, чертыхаясь и злясь на себя. Это уж совсем глупо, она не ребёнок.

Её апатичное состояние всё больше не нравилось Георгию.
Дабы Юля не молчала, не замыкалась в себе и в угнетающих мыслях, требовал, чтобы она уходила в свою темницу только на ночь. А основную часть суток проводила наверху, у него на глазах.
И не давал ей покоя. Твёрдо и настойчиво выводил из состояния оцепенения, заваливая совместными делами. Тормоша бесконечным трёпом.

Юлю озадачивала дотошность, с которой он дознавался о её жизни. Лез в душу, выпытывая о прошлом, настоящем. Будто издеваясь, любопытствовал, каким представляет своё будущее.

«Какое твоё дело? Каким-каким: замечательным! Ещё бы не попадались на пути поганцы, подобные тебе, оно было бы шоколадным. Любознательный, однако. Может, ещё и планами побега поделиться?» – угрюмо рассуждала про себя.

Поначалу отвечала как попало, лишь бы он отвязался. На ходу сочиняла никудышные байки, небрежно врала, убеждённая: Георг лез с расспросами, чтобы сотрясать воздух. Не вникал и не следил за словами.

Но она ошиблась. Он слушал внимательно и критично, не пропуская ни одной детали, запоминал всё. И возмутился до настоящей злости, когда в очередной раз поймал на обмане. В повторном пересказе её монолог прозвучал по-другому.

Юля оторопела, никак не ожидала, что он сможет уличить её во лжи. Поразмыслив, решила: намного проще говорить правду. Враньё – тяжкий умственный труд. Это сложно. Надо напрягаться, активировать мозг, помнить каждую фразу, следить за жизнеподобием, логичностью.
Зачем? Ей нечего скрывать. Раз ему интересно, пусть вкушает её реальные истории.

Георг выспрашивал и с прилежностью отличника внимал рассказам о детстве, школе, родном городе, из которого она уехала несколько лет назад. Об отношениях с матерью, родственниками. Об увлечениях. О том, куда ходила, как проводила время. О Москве, друзьях, работе.
На полном серьёзе вникал во всё. И скоро начал разбираться в друзьях, тётях, дядях и кузинах, будто знал их лично. Иногда запутывался, тогда уточнял, переспрашивал, просил повторить.
Юля саркастично усмехалась: будто заучивал, готовясь к экзамену.

Глава 19. Ненависть

В любимом нравятся даже недостатки? А в нелюбимом раздражают даже достоинства?

В Юле всё кипело и не выходила из головы горделивая фраза – настоящий мужчина. Это он? Он считал себя настоящим мужчиной?
Как жаль! До человекоподобного так ничего и не дошло. Так ничего и не понял.

Георг вызывал отвращение.
Любое движение, взгляд, мимика, звук голоса, запах, походка: всё бесило и вызывало гадливость. Отталкивал весь облик в целом и каждая черта в отдельности.

Её мутило от необходимости находиться с ним за одним обеденным столом.
Изо дня в день присутствовать и наблюдать за тем, как он, потягиваясь во всю дурь и с хрустом размяв мускулистые руки, неторопливо усаживался на табурет.
Ёрзал, устраиваясь удобнее. Хмурясь, окидывал взглядом кушанья, придвигал порцию, обстоятельно рассматривал.

Юля усмехалась про себя: «Царь, просто царь. Поди, опасается? Ждёт, что таракана подкинула? Плюнула? Или стекло насыпала?»

Сосредоточенно набирал содержимое тарелки на вилку. Аккуратно подносил ко рту, размыкал влажные губы. На миг сверкал ослепительный ряд зубов. Было слышно, как медленно пережёвывал и, поглощая, втягивал массу.
Большими гулкими глотками пил воду. Сокращалось горло. Вверх-вниз двигался острый кадык, проталкивая внутрь пищевода еду.
Глубоко и шумно вздыхал, дышал… Размеренно поднималась и опускалась его широкая грудь, через горловину и разрез рубашки пробивался буйный волосяной покров.

Юле нисколько не хотелось наблюдать за этим зрелищем, а непокорные глаза следили и непроизвольно фиксировали всё. Рада была бы принимать пищу отдельно от хозяина дома, но его это не устраивало.
И усиливало её раздражение.

Сам факт его существования вызывал протест.
Брезгливость вызывали запачканные ложки, вилки, которые задевал его язык во время трапезы. Мутные следы от губ на стеклянных бокалах.
Моя посуду она тщательно следила за тем, чтобы не прикасаться к местам, к которым прикладывался его рот. Сначала двумя пальчиками держала утварь под струёй воды и только потом, преодолевая тошноту, мыла.
Предметы, которыми пользовался он, протирала отдельной тряпочкой или выскабливала бумажным полотенцем, а только потом общей губкой.

Действовало на нервы, что у Георга появилась неприятная привычка застыть среди суеты и внимательно, с открытой улыбкой наблюдать за Юлей, когда она двигалась или делала что-нибудь.
Он превращался в неподвижный столб и изучающе, даже как-то мечтательно рассматривал её.

Юля напрягалась и, не подавая вида, боковым зрением напряжённо следила за выписываемой его глазами траекторий.
Как скользил по ногам, груди. Странно, настораживающе задерживался на губах. Прищуривался, пряча пугающий блеск в зрачках, проглатывал слюну.
Внутри девушки всё сжималось, хотелось скинуть взгляд, воздвигнуть высокую непроницаемую стену. Едва сдерживалась, чтобы ни одёрнуть, ни состроить злобную гримасу: что уставился?

Вечерние беседы, ставшие ежедневными и так нравящиеся Георгию, она научилась терпеть.
Теперь они нравились и ей.
В верхней части дома было тепло, светло. Уютно потрескивали дрова в печи, на краю плиты томилась и побрякивала крышкой кастрюлька, бурлил чайник. Пространство пропитывалось густым запахом готовящейся еды. Фоном звучала лёгкая музыка.
Хозяин не глядел на Юлю, занимался делами. Или, беззаботно развалившись в кресле, закидывал мощные ноги сразу на два пуфика, смотрел комедии и громко хохотал.
От безмятежности и высокой температуры клонило в сон, напряжение уходило. Всё обволакивало ощущением спокойствия и безопасности. Забывалось, что находилась в неволе.

После ужина, сытого и довольного, как кота, Георга тянуло на диалоги.

С внутренним недовольством пленница признала: в его компании забывалась скука. Он был хорошим рассказчиком и замечательным слушателем.
Льстил искренний интерес, с которым он выслушивал выдуманные байки и реальные истории. Она испытывала желчное удовольствие, понимая, что он ревновал Юлю к её незаурядному возлюбленному.

Девушка всё чаще засиживалась наверху допоздна и не торопилась спускаться в подвал.
Пока не замечала, что взгляд тюремщика из расслабленно-доброжелательного менялся. На пугающий, приценивающийся. Подёргивался мечтательной поволокой и тихо скользил по ней.

Она тотчас прерывала откровения и устремлялась в своё прохладное, но надёжное убежище.
Несколько раз, когда проходила мимо, Георг ловил её за руку, осторожно притягивал к себе поближе, но не допускал соприкосновения телами.
Его лицо было выжидающе-нежным, мелькало что-то похожее на безмолвный вопрос... мольбу?

По Юле протестом проходила волна брезгливости, которую не могла и не старалась сдерживать. Каменела, с отвращением и страхом отворачивалась.
Подержав за ладонь несколько секунд, пристально и грустно изучая отражающиеся на лице эмоции, Георг с разочарованным вздохом отпускал её.

Похоже, его нестерпимо влекло задеть... приласкать узницу?

Она с трудом переносила неприятную причуду тюремщика в порыве чувств мягко брать за пальцы или короткими круговыми движениями гладить её по кисти. Долго не могла избавиться от ощущения этого прикосновения. Казалось, оно оставило липкую несмываемую грязь на коже.

В ванной старательно, с мылом до красноты оттирала руку, к которой он притрагивался.

Свои вещи Юля стирала вручную. Отдельно от его шмоток. Чтобы даже в машинке они не соприкасались, не перемешивались. Чтобы вода с чужих тряпок не оставила ни одной капли на её белье.
Передёргивало, когда закидывала ношеную, сохранившую душок мужского тела одежду и пользованные постельные принадлежности в барабан. Запах Георгия с того страшного дня намертво въелся в память. Его хотелось выскрести, забыть.
А он возмутительно проникал в ноздри, заполнял лёгкие, запечатывался в мозгу.

Глава 20. Останься...

С этого дня их вечерние посиделки с откровениями начали затухать.

Юлина депрессия исчезла. Гнетущие мысли, растёкшиеся свинцом по всему организму, взорвались миниатюрным фейерверком, освободив место притоку оптимистичным надеждам. Напряжённая и пугающая проблема благополучно рассосалась.
Лёгкая эйфория после неподтвердившейся беременности опьянила и способствовала тому, что защитная агрессивность Юли заметно сдала позиции.

Она ослабила бдительность, видя обходительную сдержанность и дружелюбный настрой тюремщика. И уже без уговоров бесшабашно разгуливала по всему дому до самой ночи, порой совершенно забывая о присутствии в нём Георга.

Ей нравилась особенная атмосфера и самобытная обстановка этого дома для великанов.
С любопытством трогала и примерялась к большеразмерной мебели. Заглядывала в скрипучие сундуки и шкатулки. Обнаруживала в них какие-то грошовые, но интересные безделушки: от пуговиц и значков советского периода до упакованных и аккуратно перевязанных ленточкой пожелтевших документов, писем.
Тут же хранились старинные вышивки, рукодельные наряды, вычурные металлические творения. Похоже, их берегли и любовно передавали из поколения в поколение.
Создавалось впечатление, что вещи, наполняющие жилище, явились из забытого полусказочного мира. Там, где жило племя добрых таинственных атлантов.

Юля больше не следила с тревогой за каждым движением Георгия. Не ощущала спиной ежеминутное присутствие и не вздрагивала, когда он внезапно заходил в комнату.
Без суеты и напряжения занималась домашними делами, не стараясь быстренько всё переделать и спрятаться в подвальном укрытии.

Задавала вопросы, умудрялась влезть с советами туда, в чем более-менее разбиралась. Свободно поддерживала разговор.
Уверовал, что ситуация под контролем, прихватывала хорошую книгу и беспечно валялась на диванах в тех комнатах, куда редко заглядывал Георг.

В какой-то момент они стали приветствовать друг друга по утрам, очень коротко и осторожно улыбаться при этом.
Поначалу оба молча и угрюмо пересекались в одной комнате, чтобы поесть, и скупо перекидывались самыми необходимыми фразами.

Иногда пленница до поздней ночи спокойно смотрела с Георгием понравившиеся фильмы.
В одной комнате с ним, но на почтительном расстоянии. Юлю очень устраивало нынешнее немногословие.
Она уже исчерпала всю фантазию, выдумывая несуществующие приключения, и самой стало приторно от карамельных качеств, которыми гипертрофированно напичкала друга-москвича.

Похоже, Георг выпытал всё, что его интересовало и тоже устал слушать нелепицу о странных сердечных отношениях, больше смахивающих на мультяшные похождения бесполых супер героев.

Он неуловимо изменился. Будто обмяк. Молчаливо и выжидающе наблюдал за Юлиными передвижениями, за выровнявшимся настроением.
С облегчением заметил, что непрерывно транслируемый ею поток неприязни пошёл на убыль.
Она бесстрастно встречалась с ним взглядом, не бычилась при этом, не стискивала с ненавистью зубы. Не дёргалась и не отскакивала, как ошпаренная, если случайно задевал.
Тон её голоса с воинственного, готового огрызаться и спорить каждую секунду, изменился на буднично-мирный.

В этот день... вечер или ночь? Как правильно сказать? Неважно.
Но время перешагнуло глубоко за полночь, когда сонная и засидевшаяся наверху Юля, зевая, побрела в свою камеру.

Георг негромко окликнул её из своей спальни.
Споткнувшись, она приостановилась с круглыми глазами: «Просит зайти? Что случилось?»

Юля и в светлое время суток никогда не переступала порог его комнаты, а уж сейчас...
Расслышала, что в рокочущем басе появились странные нерешительные нотки. Будто он сомневался в том, для чего позвал.

Нехорошо удивилась, сонливость исчезла. Вспомнила, что на протяжении вечера периферийным зрением неоднократно замечала долгий томный взор, устремлённый на неё.
Георгий сдержанно вздыхал, кисло морщился, то и дело, повернувшись спиной, неповоротливо выходил из помещения.
Возвращаясь, искоса бросал короткий и какой-то загадочно виноватый взгляд.

Юля пару раз выразительно зыркнула: «Да-да, товарищ. Вы не один, вообще-то. Нельзя ли угомониться? Шныряние взад-вперёд отвлекает от экрана!»

Георгий примирительно усмехался и продолжал беспокойно ёрзать в своём обожаемом кресле, ежеминутно меняя позы. И никак не мог удобно устроиться.

Это немного напрягло её. Вот прямо совсем-совсем немножко. Похоже, у него засвербело в определённом месте? Ехидно фыркнула и позлорадствовала, когда бочком, слега прихрамывая, он выбрался на очередное проветривание.
Самонадеянно отмахнулась от предупреждающих сигналов: «Его проблемы. Перетопчется озабоченный павиан».
Уж очень хотелось досмотреть интересный и довольно возбуждающий в эротическом плане фильм.

И вот результат не замедлил себя ждать: мужские инстинкты взыграли? Вовремя не спряталась, теперь проблемы и у неё? Нечего было выкаблучиваться, знала, где находилась.

С тревожным предчувствием обхватила себя похолодевшими руками, сглотнула.
Настороженно шагнула в залитую приглушённым светом настольной лампы комнату. Несмело остановилась у порога.
Больно и тоскливо заныло в груди: «Что ему надо от меня в спальне? Ещё и так поздно».

Георгий стоял у незанавешенного окна, спиной к ней. Повернулся. Прямой, напружиненный. На лице не было ни тени улыбки. Полностью расстёгнутая рубашка открывала волосатую грудь.
Он будто стал ещё выше и шире в плечах. Ничего не говорил, пристально изучал замершую Юлю.
Окружающая атмосфера и излучаемая им энергетика явно изменились. Его взор стал настолько шальным и горячим, что физически ощущалось покалывание жара на коже.

Георг опустился на край расправленной кровати и, не сводя опасно сверкающих глаз, негромко позвал охрипшим басом:

Глава 21. Предложение

Уже несколько дней подряд лил дождь. То чуть стихал, но не прекращался полностью. То, накопив силы, принимался требовательно барабанить по карнизу, по окну.

Свинцово-серый, опостылевший двор окончательно превратился в мокрое унылое болото. Залетевшие пожухлые листья пленёнными корабликами безнадёжно застревали в дрожащих лужах.
Низкое небо грузно навалилось на промокшие горы тяжёлыми неповоротливыми тучами.

В такую погоду Георг и Юля были вынуждены находиться под крышей.
Два одиноких раненых человека в понуром доме. Надёжно укрытом за пеленой бесцветного ненастья и тысячелетних равнодушных вершин.
Оба страдающие, несчастные, отчаявшиеся. Недовольные друг другом.
Каждый в ожидании от противостоящей стороны действий, которые разрешили бы наступивший в отношениях кризис.

Обманутый в надеждах и обиженный на всё подряд, Георг предпочитал невылазно торчать в спальне. Часами лежал на бессмысленно широкой, лишний раз подчёркивающей его одинокость кровати, закинув руки за голову. Устало смотрел в пустой потолок.

Юля тоже перестала крутиться наверху без необходимости. Благоразумной мышкой сидела в своём подвале.
Оба молчали целыми днями.

У него напрочь пропал интерес к разговорам. Исчезли, появившиеся было, лёгкость и воодушевление при общении. Слушать, после его мучительного признания, очередные исповеди об её любви к другому, было верхом мазохизма.

Георг испытывал всё большее разочарование из-за того, что дела развивались не так, как ожидал.
Время текло, а ничто не срасталось. Неприкрытое равнодушие и снисходительное презрение пленницы угнетало, вводило в депрессию. Лишало радости и желания что-то делать.
Душа была травмирована, уязвлена. Он оказался в западне своих поступков. Все беды являлись звеньями одной цепочки и тянулись, таща за собой следующие неприятности.

Юля никогда ни о чём его не расспрашивала. Было очевидно, что ей безразличен как он сам, так и всё, что к нему относилось. Его прошлое, настоящее. И, естественно, будущее Георга никаким образом её не касалось.
Кроме одного вопроса: когда мучитель решится подарить желанную свободу?
Перспектива неопределённо долго находиться в зависимости от прихотей чужого неуравновешенного человека, удручала, отталкивала и не располагала к любопытству и дружеским беседам.

Юля была донельзя разочарована и расстроена случившимся. Хотя честно признавала: сама поленилась и легкомысленно прошляпила критический момент.

Перед нападением затеплилось ободряющее убеждение, что их отношения менялись. Отвращение и ежесекундная тревога отступили. Симпатия не возникла, но укрепилась потребность поддерживать мирные соседские отношения. Засветилось слабенькое любопытство к его личности, которое она старалась не показывать.

Теперь, после новой дикой выходки, накатились досада и сожаление от невозможности наладить с ним человеческое общение.

Обещание никогда не отпустить её не слишком испугало. Всерьёз этот фарс после нескольких недель тесного контактирования с Георгием, Юля не восприняла.

Да, он вспыльчивый, горячий. Но мозги у него были. И было терпение в разумных пределах. Даже долготерпение. Границы которого она уже определила и научилась безошибочно чувствовать. И их не стоило нарушать, ибо последствия своей дерзости сама и огребала.

Она трезво рассуждала: «Он отходчивый, не способен длительно злиться. Всё равно когда-нибудь отпустит. Надо запастись выдержкой и ещё подождать. Пусть дозревает. Не стоит форсировать события. Я одинока и от моего исчезновения никто с ума не сошёл и всепоглощающего горя не испытал. Понятно, что все встревожены, переживают, ищут. Ждут добрых вестей и возвращения. Но ничья жизнь не рухнула, никто не волосы не рвёт. Вырываться отсюда, надрывая силы и нервы, торопясь к определённому сроку, уже не имеет смысла: с работы меня наверняка уволили. Теперь терять нечего».

Признание в любви?

Она сразу поверила в искренность слов, ни на секунду не усомнилась. Но была убеждена, что Георгий глубоко заблуждался. То, что он чувствовал не являлось любовью. Вряд ли ему было доступно это чувство. Но добросовестно верил, что его переполняла именно любовь.
Вне сомнения, он увлечён, страстно желал овладеть Юлей.

Именно овладеть, зациклился на желании.
Его стимулировала и заводила её строптивость, сопротивление. Это было непривычно, свербело, хотелось потешить самолюбие. Закрыть так называемый гештальт. И всё!

Он не понимал, что это всего-навсего жажда присвоить непокорную. Успокоить и порадовать победой собственное эго. Юля интересовала его только как тело для утоления физиологических нужд мужского организма. Как человек, душа – нет.

Бесспорно, Георгий красивый и неглупый индивид. С ним было не скучно. А порой, вопреки здравому смыслу, возникало забытое ощущение домашнего уюта.

Отупляющая паника, полностью накрывавшая в первые дни плена, переродилась на неусыпную бдительность и раздражающее волнение в его присутствии. Волнение! Не страх.
О причине которого Юля догадывалась, но с негодованием отрицала.
Пришло щекочущее понимание, что ей дана определённая власть над мужчиной.

Но Георг оказался неспособным держать себя в руках. Как учуявший вожделенное осеменитель во время брачного гона, сметая и круша всё вокруг, танком попёр к цели.
Ему третьестепенно, что переломал зародившееся доверие, плюнув на отказ.
Чужие желания для него малозначительны. Пыль у его ног. Самое ценное и отметающее интересы других, оправдывающее вседозволенность – то, что хотел он. И точка!

Да, животное. Жаль. Ещё один полезный урок. Не стоило заблуждаться и терять осторожность на территории врага.

Они сухо перекидывались парой-другой необходимых фраз, апатично бродили по дому, избегая находиться вместе в одной комнате. Вяло выполняли только самые неотложные дела.
И исподтишка хмуро поглядывали друг на друга, когда ели за общим столом.