Причём здесь любовь.

Пролог. Глава 1 Один километр до финала.

### Глава 1. Один километр до финала

Жизнь такова: на многие события, которые делают нас счастливыми или несчастными, мы повлиять не можем. Каждый, ища своё, проходит через потери, разочарования, сложный выбор — это часть пути. Но мы можем позволить себе быть счастливыми вопреки. Важно разглядеть, как оно прячется в мелочах: в горьковатом вкусе утреннего кофе, в тёплой улыбке, в доброй шутке, в чьей-то вовремя подставленной ладони.

Пока упрямо смотришь на «главное» — счастье живёт в деталях.

Я пришла к своему счастью с дырой в сердце.

Не по касательной — навылет.

Когда кажется, что сердце больше не бьётся — странное чувство, будто меня выключили...

Мир превратился в картинку под стеклом — видишь, но не чувствуешь.

Причиной стали события, на которые я не могла повлиять.

Хотя... Всё следствие. Или предопределение?

Зависит от того, во что ты веришь.

Но факт остаётся фактом: вопреки всему — я счастлива.

Я иду по улице в раздрае чувств. Мысли бьются и мечутся. Я ухожу от тебя. Мне больно. Я знаю, что ты идёшь за мной. Я слышу твои шаги.

У нас есть ещё около километра, чтобы исправить то, что произошло. Один километр дороги без поворотов. Шанс длиной в километр. А дальше — наши пути разойдутся.

Глупо, нелепо и до слёз обидно. Но я не заплачу. Я зла.

Дует. Ветер холодный. Весна только вступает в свои права, скоро женский праздник. Солнце светит — и не греет. Ярко, почти празднично. А мне холодно. Ветер выдувает из меня чувства и промораживает насквозь. Изнутри — горечь и обида, снаружи — леденящие порывы.

Мы летали высоко, пока было притяжение. Потом гравитация напомнила о себе и ты не удержал высоту. Мы сорвались вниз. Я падала — и не могла поверить, что ты не подхватишь, не протянешь руку. Падать больно. Ещё больнее — когда полёт обрывается на самом пике.

Я так никого не любила. Влюблённости были — детские, наивные. Но вот так, до бабочек в животе, — никогда. С тобой я летала: будто за спиной выросли крылья. Я их чувствовала. А теперь их нет. И в груди не хватает воздуха.

«Ну, останови меня, пожалуйста. Даже извинений не нужно — просто догони. Я буду счастлива и переступлю через гордость. Мы ведь можем ещё поговорить и прояснить глупое недоразумение... Нет. Тут вопрос доверия. Ты предал нас своим неверием.»

Я ускоряю шаг, не давая нам шанса. Нет — не даю себе шанса. Это финал.

Не догнал. Не захотел. Значит, не любовь.

Улыбка примерзла к слезам. Я сильная и пойду дальше. Но как же больно. Я не сделаю первый шаг. Пропаду, растворюсь, развеюсь дымкой. В моей вселенной любимым верят.

Стремительно, не оборачиваясь, вхожу в здание вокзала, пересекаю пространство быстрым шагом, проскакиваю турникет, бегу к перронам. Запрыгиваю в предпоследний вагон — и попадаю в жаркие объятия попутчиков: компанию молодёжи и студентов.

### Глава 2. Пятью месяцами ранее. Полубог в автобусе.

Утром я стояла на остановке и ждала автобус до института. Ходил он строго по расписанию. Маршрут — длинный, через промзону и предприятия. В час‑пик он переполнен, и его берут штурмом. Я девушка бойкая, справляюсь неплохо. Беспечна и смешно уверена, что мир крутится вокруг меня. И правильно: зачем портить себе утро?

Этот автобус — маленький мир. Большинство ездят в одно и то же время, знают друг друга в лицо; тут завязываются знакомства, дружба, любовь. Ко второму курсу я стала частью этого микромира. Строила глазки, мило улыбалась — и мне всегда занимали место. Грех не пользоваться тем, чем меня одарили родители и природа.

В тот день моя электричка задержалась, поэтому я опоздала на свой рейс. Залезла в следующий — набитый под завязку — и повисла на поручне. Доставать телефон было нереально: сумка зажата, локоть не согнёшь. Так и сканировала соседей.

Сидящие — по традиции — притворялись спящими, беременными или не поднимали головы от экрана смартфонов.

И тут я заметила его. Он сидел у окна — прямо рядом, в одном шаге. Парень читал книгу. Когда я в последний раз видела парня с книгой в переполненном автобусе? Интересно, что он читает. Научную фантастику?

Потом я увидела его ресницы — и потеряла дар речи. Мужчина не имеет права обладать такими ресницами. Девушки наращивают до небес, идут на ухищрения, а парням от природы достаются длинные, густые — дармовое счастье. У этого любителя книг они были загнутые, блестящие, расходящиеся звёздными лучиками.

Он оторвался от чтения, оглянулся. Видимо, я слишком пристально завидовала. Его взгляд встретился с моим — и меня поглотила синева бесконечного весеннего неба. Я пропала без‑воз‑врат‑но. Парень был прекрасен, нечеловечески прекрасен. Так не бывает. В душном, пахнущем выхлопами автобусе сидел полубог. Полубог — в военной форме.

Сначала он глянул мельком, с лёгким недовольством — явно чувствовал мои завистливые лучи несправедливости. Потом — внимательнее. А дальше — нагло и откровенно стал меня рассматривать.

Крупные черты лица, выразительные, но не грубые. Густые тёмные брови с мягким изломом. Светлая кожа. Несколько маленьких родинок — созвездие на щеке и шее. По отдельности всё — безупречно и даже чуть слишком красиво. Вместе — мужественно.

Я улыбнулась. Полубог улыбнулся в ответ и поднялся. Он поднимался, поднимался. Ой, мамочки. Мой полубог, ты полузевс? Такие живут только в женских романах и влажных фантазиях. Он уступил мне место. Галантность — как контрольный. Щиты сложены.

Я села и включила режим «стрельба глазками»: окно — объект — намёк на улыбку — взгляд вниз — повторить. Он стоял рядом, нависал тёплой тенью, рассматривал. Глаз не сводит. Вижу — нравлюсь.

Я знаю свои козыри: длинные пшеничные кудри, ровная бархатная кожа, резкие скулы, серые глаза, брови с характерным изгибом. Ресницы... увы, так себе. Губы — обычные, но алую помаду я обожаю. Королевский красный — мой фирменный стиль. Он делает меня счастливее и заряжает на то, чтобы вращать этот мир вокруг оси.

Но главное — не внешность, главное — уверенность в своей привлекательности. Это я усвоила ещё в школе, когда одноклассники бегали не за самыми хорошенькими девочками, а за самыми уверенными в себе.

Так мы ехали половину долгого маршрута, играли в гляделки. Казалось, он так и выйдет, не познакомившись. Но соседнее место освободилось, и он присел рядом.

— Привет, лисичка, — тихо пророкотал он. — Познакомимся? Я — Женя. А как твоё имя, лиса-Алиса?

— Нет, — улыбнулась я. — Меня зовут Лена.

Женя закинул руку на спинку сиденья:

— Леночка, я скоро выхожу. Времени мало, а познакомиться хочется. Давай обменяемся номерами. Ты мне понравилась.

Ох, какой резвый. Терять экземпляр я не собираюсь, но и лёгкой добычей быть не хочется.

— Какой ты стремительный. Я не даю номер всем подряд. Это небезопасно.

— Я не опасный, я милашка.

— Тем более опасно.

— Возможно. Но мне можно довериться. Я хороший парень. Ты куда едешь?

— Почти до конца. В медгородок, в универ.

— Студентка? Может, всё-таки дашь телефон? Вдруг потеряю тебя — и мы больше не встретимся? — проговорил, почти касаясь моих волос дыханием. — Созвонимся, вечером погуляем.

Банально. Но полубогам можно нести чушь — и это срабатывает.

— Я езжу этим автобусом пять дней в неделю, не потеряешь.

— А почему я тебя раньше не видел? Я постоянно этим маршрутом. Мы точно в одной вселенной? Потому что такую милую лисичку в этой унылой реальности я бы не пропустил.

— Такие полубоги в этой действительности не должны находиться, Евгений. Возможно, нас сюда занесло рандомно, на час.

Его взгляд скользнул по моему лицу, задержался на губах, вернулся к глазам.

— Тогда тем более: дай номер. Полубогу Евгению нужна своя богиня. В моей реальности богини — редкость.

Бог мой. У него ещё и ямочки на щеках.

— Диктуй, — сдалась я.

— Позволь. — Он аккуратно взял мой телефон, набрал свой номер, прозвонил, вложил аппарат в мою ладонь. — До встречи. В части телефоны отключаем. Напишу или наберу. Пока, богиня-лиса.

Он вышел на остановке и стоял в центре — как скала среди людского потока. Руки в карманах, прямой, уверенный взгляд. Улыбался мне. Автобус тронулся. А мне стало грустно и волнительно — вдруг не позвонит? Я уставилась в экран на неотвеченный вызов, как будто набор цифр — ниточка, питающая бабочку в груди.

«Интересно, крылья у неё — как его ресницы? Что я несу!»

Я поплыла. Мне девятнадцать. Я не ромашка. Я кактус. И я зацвела.

### Глава 3 Серпентарий

Я была студенткой медицинского института. Училась тяжело, упорно и без особого энтузиазма. Потому что это был мед.

В медицину меня определили родные ещё задолго до ЕГЭ. Со стороны мамы все были медики: бабушка, дядя, мама, двоюродный брат. Один только отец выбивался из коллектива — «торгаш и спекулянт», как снисходительно говорила мамина родня. По факту он просто крепко стоял на ногах и позволял маме не работать, а заниматься нами и домом.

Я училась на педиатрии платно — на бюджет не добрала баллов. В школе, насмотревшись модных сериалов про врачей, мечтала «спасать и лечить». Никто не спешил развеивать мои фантазии. Только двоюродный брат, уже студент меда, честно говорил, что учёба в меде — ад. Его слова вспомнились очень быстро: в кино не показывали, что уже к первой сессии ты забываешь, что такое нормальный сон.

…Автобус выдыхался у конечной, я выскакивала из душного салона и неслась на первую пару. Издалека замечала у стены небольшую стайку девчонок с сигаретами; Ладыгина махала мне рукой, и я сворачивала к ним.

— Привет, Малибу! Есть сигареты? — кинулась ко мне Алёна.

— Алён, у меня электронка.

— Блин, я без денег до конца недели. Готова к зачёту по биохимии? Я все выходные у станка, нихрена не читала. Дай затянусь? — выпалила она на одном дыхании.

— На, Алёнка, задолбала клянчить. У какого ещё станка?

— Я в городскую больницу пошла работать. Мать меня лишила довольствия. Устроилась в приёмник, первую смену отдежурила. Это, я тебе скажу, Малибу, полная ж… Кстати! Ты видела тачку на парковке?

— Шикарная! — встряла Ольга Крутова.

Оля была нашей одногруппницей: добрая, немного наивная, хрупкая блондинка, с вечным сериалом «я и мой Димка: поссорились — помирились».

Алёна Ладыгина — рыжая, конопатая, языкастая и чрезмерно любопытная. Весёлая, но её всё время приходилось чуть притормаживать, чтобы не унесло за рамки.

— Не, Оль, я с остановки к вам — не видела. А что там? — спросила я.

— Ой, Ленок, там на крутой машинке такой мальчик приехал! — Оля томно закатила глаза. — Мой Димка красавчик, но этот — прям отвал башки. Если бы не Димасик, я бы такого попробовала подцепить.

— Ой, Оля! — подключилась фармацевтка с пирсингом и тоннелями. — Такие парни на таких, как мы, не смотрят. Они катаются с девочками типа Эмилии.

Эмилия Вельчанская была нашей внутренней знаменитостью. Красивая и какая‑то нереальная четвёрокурсница с лицом Моники Беллуччи. Походка — будто она не спускалась по лестнице, а плыла. Я ни разу не видела её громко смеющейся, жующей вместе со всеми в столовой или толкнувшей кого‑то в шутку. Она появлялась в холле, растворялась в недрах института, потом так же вдруг возникала на крыльце — и её забирал огромный автомобиль с личным водителем. У неё не было видимых друзей, только шлейф из мужских взглядов и женских шепотков.

— Всякое бывает, может, это новенький, — сказала я. — Пошли, пара скоро.

— А где Кузиков, Малибу? — Алёна вцепилась в мой локоть и продолжала тянуть из моей электронной сигареты.

— На соревнованиях, Алён.

— Что‑то его там задержали, все медали решил собрать? Кстати, завтра волонтёрить идёшь?

— Нет, у меня пересдача по гисте. Не в этот раз, — я мысленно сморщилась от мысли о своём хвосте по ненавистному предмету.

— О, гиста… Я сдала, слава летающему пельменю!

Мы дошли до главного входа — и тут, с лёгким благоговением, замерли.

На служебной парковке сиял автомобиль неведомой марки. В тачках я не разбиралась, но даже мне было ясно: стоит как моя квартира, а то и дороже. Владелец отсутствовал, мы разглядывали только гладкий бок и блеск дисков — и всё, пора было на пары.

Мы прошли турникеты — решётки нашего серпентария. Навстречу вышел эффектный брюнет: модельная внешность, деловой костюм. От него тянулся шлейф аромата: дорого и тонко. Рядом шла Эмилия.

Он скользнул по нам ничего не выражающим взглядом, на долю секунды задержался на мне, потом посмотрел на стенд у входа, терпеливо подождал, пока наша хихикающая стайка освободит проход, и ушёл.

— Я же говорила, такие только с Эмилией и тусуются, — шепнула девица с тоннелями.

— Малибу! — раздался у меня за спиной знакомый голос. — Это не ты обронила?

Предполагая, что Кузиков, как обычно, решил меня разыграть, я, не оборачиваясь, ответила:

— Я могла только сердечко своё обронить, Витенька. Тут с утра такие экземпляры ходят — сплошь генофонд! Но оно давно принадлежит тебе, любовь моя.

Обернувшись, чтобы по привычке обнять друга, я наткнулась взглядом на того самого брюнета у дверей. Он смотрел на меня холодным, нечитаемым взглядом. А вот и Витька — протягивал мне мой проездной. Упс.

— Ой, девочки, а я осрамилась! — я обняла его за шею и смачно чмокнула в губы. Компания заржала, Витька подхватил меня за талию, чмокнул в лоб и, не выпуская, потащил в аудиторию.

— Ты вернулся, Вить! Как успехи? Ты чемпион?

— Увы, Малибушечка. Но ты же меня и таким любишь. Скучала?

Краем глаза я поймала: брюнет бросил на нас быстрый взгляд. У Витьки на секунду дёрнулась щека.

— Тоже нашёлся… генофонд, — пробормотал он себе под нос.

Первой парой у нас была БЖД — безопасность жизнедеятельности. Мы с Витькой сели рядом с Ирой Трофимовой — старостой, отличницей и просто классной девчонкой.

— Привет, Лен, — Ира уже сидела на месте. — Как выходные?

— Как обычно, в рабстве, — я закатила глаза. — А ты к Матвею ездила?

— Нет, у сестры была, помогала с мужем обои клеить. А Матвей в командировке до конца октября. Так что ещё две недели тоски.

Ира была знойной красавицей: тонкая талия, щедрые формы, миндалевидные глаза и смуглая кожа — спасибо хакасскому папе. Она была иногородней, жила в общаге и героически тащила бюджет.

Пока препод вещал, Ира добросовестно конспектировала, а Витя чёрной ручкой рисовал узор на моей левой руке. Иногда я разрешала ему так развлекаться: получалось красиво, почти как татуировка. Сегодня он выводил парный рисунок на наших руках; если сложить вместе — выходила бабочка.

### Глава 4 Новый день

Мы жили за городом — это была моя главная боль. Друзей тут не было, идти было некуда. Оставалось учить конспекты, читать книги и играть на гитаре. Ну и домашняя повинность: мама в саду — я в окопах.

Играть на гитаре меня научил отец. Он сам освоил семиструнку в юности, и все наши семейные посиделки проходили с песнями. В школе я сильно влюбилась и, чтобы со вкусом тосковать по безответной любви, попросила папу меня научить. Он сразу предупредил, что будет больно и сложно, но я упрямо дожала — теперь иногда играли дуэтом.

Оказалось, волдыри на пальцах — неплохое средство от любовных страданий.

Во время пандемии я начала выкладывать видео с песнями под гитару. Близким понравилось, и это стало ещё одним способом не сойти с ума от одиночества.

Отец построил дом у реки и перевёз нас за город. Я была против, но кто слушал моё мнение. Потом меня решиди перевести из спортивного класса в обычную школу из‑за травмы, и родители выбрали учебное заведение поближе к дому. С тех пор все решения о моей жизни принимали они. Жить одной в пустой городской квартире они не разрешали — у меня, по их словам, талант находить приключения. По выражению сестры Ксении, я «с упорством обезьяны» вляпывалась в истории.

Папа был строг и непреклонен, мама иногда смягчала его контроль: мне разрешали ночевать в городе или брать машину, но только если я давала «клятву черепахи» — ехать медленно и звонить при малейшей проблеме.

Жизнь за городом била по личной жизни не хуже, чем по нервам. Вместо похода в кино с парнем — бег на электричку. Последний молодой человек возил меня домой на машине, но и это в итоге не спасло: расстояние и графики делали своё дело.

Кто‑то сказал бы: «Иди работай», но тогда мне пришлось бы совсем туго. Учёбы было столько, что я и без подработки задыхалась. Теоретически совмещать можно, практически — это был бы медленный самоубийственный марафон. Плюс волейбол, тренировки. Плюс все эти «мелочи» вроде ногтей, педикюра, парикмахерской. Папина карточка закрывала мои хотелки, но заодно крепко держала на коротком поводке — вместе с электричками и родительскими требованиями.

Сестра вырвалась из‑под опеки быстро и красиво — она была правильной девочкой. Я же с рождения испытывала родителей на прочность: недоношенная, с бесконечными болезнями и травмами. В школе — проказы, побеги и регулярные звонки от учителей. Спасал только спорт: я была перспективной волейболисткой.

Пока мы с Кузиковым, Вовкой Писарем и моей подружкой Инессой зимой не пошли на горку. Я убегала, меня догнали. Лёд, скользкая обувь — идеальное сочетание. Я как‑то неловко грохнулась. Сначала мы все валялись в снегу, а потом ребята заметили, что я не смеюсь, не сопротивляюсь, лежу и плачу. Попробовали поднять — я не смогла встать, ноги не слушались.

Лена в кровати днём — нехороший знак. Мама сначала не поняла, что происходит, а когда осознала масштаб бедствия, чуть с ума не сошла. У меня оказался сломан копчик. Возможно, всё бы обошлось, и надеждам Георгия Ашотовича (нашего тренера) суждено было бы сбыться, если бы я соблюдала постельный режим и рекомендации врачей. Но я, как всегда, прыгала и носилась и «допрыгалась» — о профессиональном спорте теперь можно было забыть.

.

Утром нового дня я проснулась, как обычно, в пять тридцать: душ, завтрак, боевой раскрас, сумка в руки — и тело телепортируется на станцию. Получасовая поездка в тамбуре с конспектом и в компании таких же тел, вырванных из объятий Морфея. Вялые попытки общаться с ребятами, обмен шутками — и я в центре города.

Остановка, толпа вносит внутрь автобуса. Улыбка, приветствие от знакомого попутчика: «Присаживайся, Леночка».

— Ах, благодарю! — обмен дежурными любезностями, ничего не обещающие улыбки — и можно залипнуть в ленту.

Едем, Жени нет. Жаль. Надеюсь, ещё встречу. Сердечко трепыхается в ожидании, бабочка бьётся о грудную клетку.

Спустя двадцать минут тряски в мессенджер приходит сообщение:

Неизвестный номер: Доброе утро, богиня! Ты решила не посещать больше эту реальность? Без тебя это утро серое. 🙁🌧️

Леночка: Доброе утро! А я в автобусе. Возможно, переместилась не в ту реальность? Но автобус идёт по прежнему маршруту. Или мы в параллельных вселенных, или у нас разные автобусы.

Неизвестный номер: Очень неожиданно. Лисёнок, давай уточним: во сколько выезжаешь? Хотелось бы увидеться.

Сердце зашлось трепетом от радости. Надо красавчика всё‑таки внести в контакты. Как бы записать? Евгений. Да.

Леночка: Это интересное предложение. Я выезжаю в 7:20.

Евгений: Понял. Я езжу позже. Но это нам не помешает встретиться. Какие планы на вечер?

Леночка: До 19:00 занята. Учёба, тренировка.

Евгений: Фитнес?

Леночка: Нет, готовлюсь к соревнованиям. Студенческая сборная по волейболу.

Евгений: Круто! Давно играешь?

Леночка: С десяти лет.

Евгений: Впечатляет. Для волейбола ты крошка. Так что насчёт вечера?

Леночка: Крошка? Ах, не нужно лести, сударь! Ах, не останавливайтесь! 😊 Вечер — это во сколько?

Евгений: 😃 В 19:00 могу встретить у института. Почему лесть? И правда, крошка для волейбола.

Леночка: Можно встретиться.

Евгений: (Ах, не нужно лести, сударь! Ах, не останавливайтесь!) Я могу говорить много приятных слов такой очаровательной крошке. Например, о твоих необыкновенных глазах.

У меня необыкновенные глаза? Глаза как глаза. А вот нос — фирменный: тонкий, прямой и с крошечной горбинкой — привет от Любки и наших уроков самообороны. Мама костерит её за это девятый год.

Леночка: Мне нравится, не останавливайся.

Евгений: Мне понравилось, как ты пахнешь морозным воздухом и цитрусами. Голос у тебя потрясающий.

Леночка: Остановись! Ещё немного — и я выйду на остановке, дождусь твой автобус, зайду, растаю у тебя в руках и начну липнуть.