Приходи ко мне вчера

Глава 1. Хреновое начало

Моя история началась хуже некуда. Капец как хреново началась! Я не сдал зачет по информатике. И это была последняя попытка. То есть самая последняя. И что я теперь маме скажу? А ничего. Пойду с моста прыгну. Или со смотровой Исаакиевского собора... Ну, или с фаллоса Лахта Центра. Чтобы уж наверняка!

Вот только кто меня туда пустит? В Лахта Центр. Тогда все-таки лучше с Исаакия. К тому же тут близко, пешком можно дошкандыбать с Университетской набережной. Через мост. А, ну так, можно тогда с моста и прыгать, зачем на тот берег тащиться, ноги бить? С другой стороны, прогуляюсь в последний раз. Полюбуюсь на град Петров.

На мосту ветрило, прямо в лицо. Даже слезы потекли...

От ветра же. Из-за зачета долбаного я сопли на кулак наматывать не собираюсь! Не сдал и не сдал.

"Вы плачете? Нет, что-то в глаз попало мне и больно гложет. Мои страдания, быть может?"

И что бы мне на литературный факультет не пойти, так нет, понесло на бизнес-информатику. IT-специалист из меня, как из Каримова балерина!

Каримов пиздобол! Скотина безрогая — не дал списать. Вот они, варяги-отличники! Понаехали и портят жизнь коренным жителям! А я ему еще пирожки покупал в буфете. Ладно, сочтемся. Когда-нибудь. На небесах. Все же там будем. И Каримов тоже. Хотя он-то, наверно, до ста одного года доживет. У них там все аксакалы. Профессором станет, в престижном ВУЗе информатику преподавать. А я, значит, с моста прыгать должен? Несправедливо как-то получается…

И вот на этом самом месте моих трагических размышлений, когда я уже готов был одуматься и продолжить жалкое существование экс-студента, на меня налетело нечто. Сзади.

А дальше — блаженная темнота.

“И сны, быть может.”

Потому что дальнейшее явью назвать было никак нельзя!

Очнулся я в чужом доме. Именно в доме — не квартире, прикиньте? Меня что, похитили? В рабство взяли? Не похоже. Рабов обычно в сарае каком-нибудь размещают. Или, вообще, в бетонной яме. И еду на веревочке спускают. А тут холл шикарный, диван мягкий, не икеевский, а точно из дорогих. Плазма в полстены. А еда на столике перед диваном. В одной тарелке орешки всякие, в другой — сухофрукты. Орешки я люблю... Может, попробовать? А вдруг отравленные? И вообще, как я тут оказался?! Выбираться надо.

Судя по панорамным окнам — я на первом этаже. Двор просматривается: газон, клумбы ухоженные перед открытой террасой. С террасы сход. Вот я олень! Значит, дверь должна быть на террасу, если не из холла, то откуда-то еще с первого этажа. Только во двор выбираться — идея так себе. При таком домище и забор, наверно, метра три в высоту, и камеры наблюдения по периметру.

Блин! Стопудово они и здесь есть. Значит, за мной следят. План "выбираться" отменяется. Продолжаю притворяться спящим.

Вот, спрашивается, как я мог уснуть?! Конечно, диван мягкий, а я всю ночь информатику гребаную точил. Не повезло с билетом, а так бы — сдал стопудово! Теперь голова болит, просто раскалывается. Но засыпать в чужом доме, не выяснив, как я вообще сюда попал? Это уж слишком. Святым духом, что ли?

А пробуждение случилось внезапное и стремное.

— Где пострадавший?

Человеческий голос слышу. Мужской. Уже хорошо. Но почему пострадавший? С моста я точно прыгнуть не успел. Да и не собирался. Гипотетически истерил из-за мамы. Значит, это я кому-то нанес повреждения? Может подрался? И за это меня сюда приволокли? Тогда ничего хорошего.

Ничего не помню. Зачет, решение самоубиться — помню, а дальше, как отрезало. “Дальнейшее — молчанье…”.

Ну нет, про это еще рановато вроде.

Додумать монолог Гамлета не получается — в холл деловито входит бригада скорой помощи. Врач в летах, сестра молодая. А за ними гуськом еще трое. Парень с модной стрижкой, светловолосый, высокий и сразу понятно, что мажор. Прикид у него, как у модели из глянцевого журнала. И волосы, наверно, крашеные. За ним девица. Вся в черном, только в вороньем гнезде прически синие пряди. Как у Мальвины. Замыкает шествие женщина. Единственный нормальный человек в этой компании. Должно быть, прислуга — в таких домах обязательно есть горничные, кухарки, няньки. Вот и она неприметная, серенькая.

— Что случилось? — с места в карьер приступает ко мне с вопросами врач.

Вот! Его голос я и слышал.

Откуда я знаю, что случилось? Мне самому кто бы рассказал! А деваться некуда, бежать поздно. Разве что приподняться и в угол дивана отползти.

— Может, тебе лучше лежать, Кирилл? Ты ведь головой ударился, — говорит блондин. И многозначительно так на меня смотрит.

Правда? Я головой ударился? А откуда этот красавчик мое имя знает? И в гляделки со мной чего играет? Я ему не бойфренд! В первый раз вижу его вообще… Версия с похищением снова становится для меня актуальной.

Ощупываю затылок. Ой! Не притронуться. Больно... И шишка там здоровая. Про “головой ударился” однозначно правда.

Мальвина в черном тоже на меня смотрит, но скептически. Даже, я бы сказал, с презрением.

Врач приближается с явным намерением меня ощупать . А мне и отползать уже некуда! Сейчас вколет что-нибудь. В таких домах все возможно, что прикажут — то и вколет.

— Расскажите мне, что случилось. — Врач тянется к моей голове.

Я и рта не успеваю раскрыть, чтобы начать, как Красавчик бойко так встревает .

— Мы с Кириллом гуляли.

“Да ладно! Оказывается мы гуляли”.

— Шли через мост.

“Ну, допустим, через мост шли. Вернее я-то шел, а вот рядом со мной никого не было”.

— И вдруг на Кирилла какой-то придурок на скейтборде сзади налетел.

— Ключевое слово “придурок”, — кривит губы Мальвина.

Красавчик на нее сердито зыркает. Взгляд точно означает “Заткнись!” Но вслух он говорит,

— Подожди, Марго, не перебивай.

— Может быть, молодой человек сам расскажет? — Врач меня бесцеремонно лапает за лицо, щупает лимфатические узлы на шее, смотрит в глаза. — Что-то еще болит? Кроме головы?

Глава 2. Клиника "Скандинавия”

Ну вот! Теперь мы с Красавчиком остаемся наедине в салоне “скорой”. Если честно, то без посторонней помощи я бы сюда и не забрался. Голова кружится. Мой неожиданный безымянный друг затолкал меня по ступенькам и уложил на койку.

Вот лежу… А Красавчик на боковом сиденье устроился.

И что теперь?

— Ты правда не видел, кто на меня наехал? — спрашиваю.

— Видел.

— А почему не догнал его?

— Зачем? К тому же ты-то упал. Я должен был тебя бросить и за ним бежать?

— Это логично. Если меня толкнули, так я и упал, — тривиальная истина, но в мою травмированную голову ничего лучшего не приходит.

— Могло быть хуже, — утешает он.

Просто Мать Тереза!

— Могло.

Повисает молчание. Скорая помощь мягко катится по дороге.

— А домой к себе зачем меня притащил? Наврал, что мы друзья, гуляли вместе. Это версия для мамы? — Продолжаю я дознание.

— Угу. — Красавчик опускает голову и светлая челка закрывает ему пол-лица.

— А документы мои зачем забрал? По чужим карманам шариться некомильфо.

— Ты без сознания был. Как бы я узнал имя и все остальное?

— Тоже для мамы старался?

— Угу.

И снова молчание.

Меня злят его ответы. Особенно односложные. Нет! Все его наглые ответы и он сам. Типичный мажор. Хотя, в скорой помощи он не так уверен в себе. И глазами со мной встречаться не стремится. Чего-то все же недоговаривает…

Выяснить это мне не удается. Во-первых, от малейшего усилия — начинает зверски болеть голова, затылок в том месте, где шишка, пульсирует, и, кажется, меня и в самом деле тошнит. А во-вторых — скорая помощь останавливается. С лязгом отъезжает боковая дверь, и распахиваются створки задней. Санитары тащат носилки.

— Зачем? Я и сам могу выйти, — пытаюсь протестовать. Но в боковую дверь просовывается медсестра и приказывает:

— Лежите!

Дальше начинается веселье. Врачи скорой помощи сдают меня коллегам из клиники. Заполняют документы и уезжают. А мы с Красавчиком остаемся. Вернее я, потому что где он — не понятно. Его в смотровой бокс не пускают. Приемный покой в “Скандинавии” — это тебе не Покровская больница, где помрешь, пока оформления дождешься. Я глазом моргнуть не успеваю, как мне и кровь из вены берут, и мазок из горла на ковид. Осматривают и ощупывают, где только можно, давление меряют. И вот уже в томограф засовывают. Я думал только голову, а они целиком! Так все плохо, что ли? Из кабинета томографии на коляске вывозят. Капец… значит, точно как у Наташи Ричардсон… Мне надо маме позвонить, хоть попрощаться! И сказать, что я информатику не сдал. Хотя, какая теперь разница? Лучше не расстраивать. И так она переживать будет, что я помер. Многое я делал неправильно, вел себя как мудак. А она меня любит! И я ее тоже. Что?! Сейчас плакать начну? Опять Лопе де Вега? Или бред начинается…

Но бред — это полбеды. Худшее оказывается впереди: беседа с врачом. Снова меня обо всем, что случилось расспрашивают. И мне приходится врать, чтобы не вышло разночтений в показаниях. Повторяю как попугай: “Мы с другом шли по мосту”. Друг, мать его! Товарищ. Тамбовский волк тебе товарищ! Вот выберусь отсюда — все выскажу, что я об этом думаю. Если выживу.

— А я где сейчас… территориально? — спрашиваю у врача, который как Пимен из “Бориса Годунова” все пишет, пишет…

— В многопрофильной клинике “Скандинавия”, — не отрывается врач от своей летописи.

— Это понятно. — Еще бы не понятно, у них тут везде логотипы. Даже на авторучке у него два овала — зеленый и цвета детской неожиданности. А ручка хорошая, вроде паркера. Вряд ли китайская подделка. Пациенты понтовые и врачи такие же. — Я имею в виду территориально.

— Территориально в Сестрорецке, — он ставит точку и закрывает мое “дело”. — Ну что ж, молодой человек. Судя по результатам магнитно-резонансной томографии, проблемы у вас только со спиной. Необходимо дообследование, консультация невролога и в дальнейшем обязательно ЛФК. Могу рекомендовать оздоровительный комплекс на базе нашей клиники. Там есть бассейн. Вероятно, вы много времени проводите за компьютером. Малоподвижный образ жизни необходимо компенсировать занятиями спортом. В вашем возрасте все поправимо.

— А… с головой у меня что?

— С головой, к счастью, ничего. Возможно, легкое сотрясение. Нужен постельный режим. Несколько дней. За гематомой необходимо наблюдать. Если понадобится оперативное вмешательство, то у нас в клинике...

— Что?

Вот же заладил “у нас в клинике, у нас в клинике”. Мне такая медицина не по средствам. Даже если бы я захотел. А я не хочу! Мало что ли у меня шишек было? Сами как-то проходили, без оперативного вмешательства.

— Если вы про шишку, то это ерунда.

— Я не был бы так уверен. Процесс рассасывания у всех проходит по-разному. Итак, консультации у невролога и хирурга.

— А вы кто? — не без ехидства задаю вопрос.

— Я занимаюсь диагностикой. Ваша карта остается у нас. Это рецепты и направления. Поправляйтесь!

Ну ладно, хоть так. Сейчас отпустят меня, вернут документы и поеду домой.

Только рано я обрадовался! Выхожу в холл ресепшн, а там у полукруглой стойки мой Красавчик с сестрой-регистратором разговаривает. Она перед ним лебезит. Даже сквозь маску заметно как.

— Что врач сказал? — интересуется блондин.

— Постельный режим, назначил консультации специалистов, — отвечаю я, вместо того, чтобы послать его куда подальше и валить домой.

— Давайте я посмотрю, — сестра шасть из-за стойки, у меня из рук бумаги так и выхватила, и обратно на свое место. Пошуршала там. — Невролог завтра принимает, а к хирургу можете и сегодня попасть. Только немного подождать придется.

— Мы подождем, — заявляет Красавчик.

— Тогда присаживайтесь, вон там у нас уголок отдыха. Хотите чай, кофе?

Ну бля-я-я-ядь! Какой еще кофе?

— Мне домой надо! — протестую я.

— До города далеко. Лучше к нам вернемся. Побудешь пару дней, — выдает очередную дичь блондин.

Глава 3. Надо труп спрятать

Шоссе петляет крутыми поворотами, и слева то открывается, то исчезает за коттеджами побережье. Андрей сбрасывает скорость, пересекает встречную полосу и заруливает на парковку. Я вижу через лобовое стекло странную скульптурную композицию. Герои из сказки “Бременские музыканты” стоят пирамидой один на другом. Все как положено: внизу осел, потом пес, на спине у него кот, венчает шедевр парковой скульптуры — петух. Все из черного металла. За ними под углом вырываются вверх две струи воды. Фонтан? Больше похоже, что газон поливают, но водомет слишком мощный для этого.

— Вылезай, чего сидишь? — спрашивает Андрей.

— Куда ты меня завез?

— “Русская рыбалка”. Никогда, что ли, не был?

— Нет.

— Ну вот, заодно и посмотришь. Тут даже мини-зоопарк есть. Злой страус в вольере сидит.

— Почему злой? — Я выбираюсь из машины и иду за Андреем.

— А ты был бы добрым, если бы зимой пришлось тут оказаться? Представь: ты — страус, живешь себе в Африке, бегаешь по саванне, а тебя берут и переселяют на Север. И не спрашивают, хочешь ты этого, или нет. Еще и в клетку сажают. Озвереешь.

— Действительно. А ты что, орнитолог? — Я нагоняю его и иду рядом по гравийной дорожке. Она разделяет водоем, упирается в горбатый мостик и продолжается за ним. Струи из водомета — это все-таки фонтан.

— С чего ты взял? — Андрей идет быстро. Он спортивный, хорошо сложен, плечи широкие, под футболкой рельефные мышцы груди угадываются, а ростом на полголовы выше меня. Значит, под метр девяносто будет.

— Страусами интересуешься.

— Они бегают быстрее лошади, а маневренность сумасшедшая, не снижая скорости могут направление менять. Я у них учусь. Не у этого, конечно. — Андрей доходит до вольера и останавливается. За толстой проволочной сеткой бродит по периметру страус. Настоящий! Увидел нас и сразу подошел. Голова и шея лысые, ноги как палки с когтями, а между шеей и лапами — шар покрытый черными перьями. Зато хвост и крылья красивые, кудрявые.

— Привет Федя, — говорит страусу Андрей. Птиц наклоняет голову и смотрит на Красавчика карими, опушенными длинными ресницами, глазами. Я протягиваю руку к сетке, но Андрей меня сейчас же за локоть хватает. — Ты что?! Он так долбанет клювом, мало не покажется.

— Проверял?

— Было дело, — смеется он.

— А почему он Федя?

— Да вон, на табличке написано “Страус Федя”. Не кормить, пальцы не совать. — Андрей все еще держит меня и даже за собой тянет. — Пошли уже. Ты вроде чай пить собирался. На уличной террасе, или в зал?

— Лучше на террасе, там пляж видно.

Устраиваемся мы на террасе. Интерьер под охотничий домик заточен — столы деревянные, по обе стороны от каждого — скамьи со спинками. Но на этом вся простота и заканчивается. На скамьях подушки гобеленовые. С лесами, озерами, оленями, лосями и утками. Сервировка, как в дорогом ресторане. Я про такое только в книжках читал и в кино видел. На деревянной балюстраде, которая террасу ограничивает, светильники уличные дизайнерские. Над террасой крыша стеклянная вроде, но непрозрачная. Большие сосны в это сооружение встроены, настил пола вокруг стволов выпилен и в крыше пространство для деревьев оставлено. Где-то там за матовой поверхностью — кроны. А за балюстрадой сразу пляж, широкое пространство мелкого песка, у воды он темнее. Валуны гранитные раскиданы в полосе прибоя и грядой в море уходят. А дальше, до самого горизонта — простор, водная гладь, сколько хватает глаз... Я засматриваюсь на красоту. Забываю даже, что надо сердиться на мажора!

— Что будешь есть? — спрашивает мой новоиспеченный друг. — Я советую кальмары, если любишь. Или стейк. Можно пасту. — Меню он даже и не раскрывает, видно не в первый раз тут. Место красивое, но очень уж мажорское. Да кто бы сомневался? В другие Красавчик, наверно, и не ходит. В ряду статусных машин его Ferrari, безусловно, самая крутая, но и остальные, как на автосалоне в Детройте. Хотя, кто его знает, как там. Я ни разу не был, и вряд ли попаду.

Официант стоит, ждет… Красавчик молчит. Выходит, мне отвечать?

— Только чай, — есть за счет мажора, который о решетку моста мне чуть башку не проломил, не хочется.

— Тогда я на свой вкус закажу, — дергает он углом губ. Это типа улыбочка такая? — Сырную тарелку, два стейка… — официант подает ему винную карту. — Нет, алкоголь не надо. Чай в чайнике.

— Черный или зеленый? — уточняет официант. Андрей вопросительно смотрит на меня.

— Зеленый, — буркаю я на отъебись.

Затея с ужином в “Русской рыбалке” нравится мне все меньше. Не надо было соглашаться. Разошлись бы как в море корабли, и дело с концом. Рядом с вольером Феди остановка автобусная была. Наверно рейсовый в город.

— Есть с жасмином, мятой и лаймом, мелиссой, — продолжает докапываться официант.

— Не знаю...

— С жасмином, — спасает меня от переговоров Андрей.

— Что-то на десерт? Могу предложить…

— Десерт не нужно, — отметает предложения Красавчик.

Официант понимающе кивает, повторяет заказ.

— Сырная тарелка, два стейка, чай с жасмином.

— Да, — подтверждает Андрей. Официант уходит. — Ну вот, теперь можем поговорить. Быстро тут не обслуживают. — Светлая челка вновь скрывает его глаза. А жаль.

Когда Андрей не прячет взгляд — общаться легче, а так, я начинаю думать, что Красавчик надо мной стебется. С какого фонаря ему со мной дружить? Для отмазки, чтобы мама поверила? Сержусь от этой мысли и потому отвечаю резко.

— Говори. Я слушаю. — А как он думал? Что я забуду, о чем мы в машине еще начали выяснять. — Ты подробности обещал. Про наезд.

— Подробности… да… — он поворачивает голову и смотрит на пляж. Вид с террасы все время меняется от освещения. Столик наш у самого ограждения. Водная гладь залива серебрится бликами. Солнце уже совсем низко, скоро в воду нырнет. Небо у горизонта розовеет. Красиво. Я в Питере живу, а заката на заливе ни разу не видал. Пауза затягивается. Кажется, Андрей не хочет говорить.

Глава 4. Что такое "олли"

На этот раз едем мы дольше, чем из “Скандинавии” до “Русской рыбалки”. Сначала все по тому же петляющему крутыми поворотами шоссе. Парк проезжаем, городок какой-то. Он справа остается, а по левую сторону все время проблескивает залив. Выходит, по побережью так и катим.

— А почему здесь дорога такая извилистая? — наконец спрашиваю я, когда Андрей в очередной раз резко закладывает руль на повороте.

— Линия Маннергейма. Не слышал?

— Нет.

— Специально так дорогу прокладывали, чтобы не простреливалась по прямой. Часть оборонительной тактики Финляндии. Мы вообще по бывшей финской территории сейчас едем. Хотя и считается это Курортным районом Петербурга. Хотя… уже нет, — мы проносимся мимо межевого щита, на нем написано “Ушково”. — Вот, дальше уже Ленинградская область начинается.

После моста Андрей сбрасывает скорость и сворачивает с шоссе на дорогу похуже, но все еще асфальтированную. Потом на грунтовку.

— Здесь есть хороший спот в Молодежном, но мне туда нельзя, — говорит он с сожалением и даже с раздражением. Хмурится и кусает нижнюю губу.

Ему — и куда-то нельзя? Слабо верится. Даже если в этом месте плата за вход высокая — это не для Красавчика. Значит, другая причина? Но спрашиваю не про нее, а так, безотносительно.

— Что такое спот? — Я этого и правда не знаю.

— Площадка для скейтбординга. Их специально строят, чтобы райдеры могли трюки отрабатывать. Если бы можно было, мы бы сейчас махнули на Петровский проспект под мост. Там рампа есть и разгонка, перила, гробик. Для флэта все…

— А туда тоже нельзя?

Термин “гробик” меня как-то не очень радует. Попахивает постапокалипсисом и зомби.

По упаднической интонации в голосе Андрея я уже и без ответа понимаю, что в то интересное место, где перила с гробами — ему тоже заказано.

Андрей и не отвечает, только головой мотает отрицательно и хмурится еще больше. Взгляд его становится напряженным, и руки крепче сжимают руль. Стопудово не потому, что за дорогой надо следить. Ее Андрей, судя по уверенным маневрам на поворотах, знает хорошо. Грунтовка тоже петляет. Мы проезжаем поселок, одиночные дачные строения. Застройка пестрая: то коттедж за трехметровым забором, а то развалюха деревянная за торчащим, как зубы старого дракона, штакетником. Блеск и нищета Ленинградской области. Потом уже и домов нет, дорога через лес тянется и неожиданно выстилается прямой кремнистой лентой по полю. Совсем другой ландшафт. Поле не возделанное, заросшее травой, но борозды еще заметны. По обочине дороги какие-то гигантские растения, похожие на зонт. Листья, как у лопуха. Стоят стеной, а за ними уже само поле.

Все это я могу хорошо рассмотреть, потому что теперь Андрей объезжает ухабы, и мы двигаемся вперед совсем медленно.

— Не для такой дороги машина, — цедит он сквозь зубы при очередном скребущем по днищу звуке.

Дальше следует длинная фраза на великом и могучем. Если бы это был не Красавчик, а кто-то другой, то мне бы уже пришла мысль, что некий маньяк хочет завезти меня куда подальше и там расчленить. Тем более, что мы подъезжаем к торчащему, как перст, посреди поля то ли складу, то ли ферме. Все чудесатее и чудесатее. Что мы тут забыли? У входа стоят мотоциклы. Андрей заезжает на площадку перед строением. Назвать это парковкой никак нельзя — бетонные плиты уложены кривовато, как будто под ними земля вспучивалась. И там еще ржавый остов какой-то иномарки. Мы останавливаемся рядом с ним перед полуразрушенной бетонной стеной — она смахивает на бывшее ограждение для мусорных баков. Такие теперь только в фильмах про 90-е увидишь. Подкрепляет впечатление торчащая из края стены арматура. Сама же стена разрисована граффити. Причем мастерски так. Череп там, розы, надписи, парень в прыжке на скейте: ноги выше головы, руки в стороны.

— Приехали, — скупо бросает Андрей и выходит из машины, я за ним.

Ferrari смотрится здесь, как принц на помойке. У меня даже возникает желание сделать пару кадров на память. Интересные бы вышли фотки. Но не успеваю.

Мягко поднимается наверх крышка багажника, и я вижу скейт. Простой, обшарпанный, видно, что не первый день в употреблении. И снова удивление — мне казалось, что у такого Красавчика и скейтборд должен быть мажорский. А то машина, как из фильма про сынка олигарха, а скейт… Правда, что я в них понимаю? Но даже моих скудных представлений хватает, чтобы удивиться отсутствию защитного снаряжения. Шлем там, наколенники. Ребята с курса моего роликами увлекаются, по Петергофу гоняют, так у них все это есть. А у Андрея только доска и обувь — обычные кеды. Их он вместе со скейтом из багажника прихватывает и командует мне:

— Пошли.

Из заброшки слышен грохот, как будто по дереву стучат, или катают что-то. До меня доходит — это же подпольный как его… спот.

В черном проеме ворот без створок появляются двое парней, идут нам навстречу.

— Андрюха приехал, — говорит тот, что постарше. Он в бейсболке, перевернутой козырьком назад, рваных на коленях черных джинсах и растянутой серой футболке с принтом. Подает Красавчику руку. — Ну здравствуй, пропащий. Куда слился на неделю?

— Занят был, — сдержанно отвечает Андрей.

Не похоже, чтобы между ними особая дружба была. По возрасту они примерно одинаковы, может, парень немного старше. Второй, что рядом с ним, точно моложе. И оба ростом ниже Андрея. Второй совсем мелкий. Пацан еще лет четырнадцати. Он с Андреем не здоровается, злобно зыркает в сторону Ferrari и смачно сплевывает на землю.

— Познакомься, это Кирилл, — представляет меня Андрей. — Он со мной. Надежный чел. А это Петр, — это уже мне.

— Привет, — я жду, что парень и мне руку протянет, но этого не происходит.

— Ладно. Пошли тогда, — говорит Петр и разворачивается ко мне спиной. Мелкий тоже, и оба возвращаются в заброшку.

— Ты уверен, что я тут не лишний? — спрашиваю я у Андрея.

— Ты со мной, — повторяет он с расстановкой и подталкивает меня в сторону здания. — Пошли, там прикольно, сам увидишь.

Глава 5. Не кринжуй!

— А ты чего не катаешься? — спрашивает меня Петр. — Доски нет? Мы дадим.

— Напрокат, — по-волчьи улыбается мелкий.

— Я не умею, — отвечаю без всякой задней мысли.

— Так научим, — Петр протягивает мне скейт. — Давай, не ссы. Нам тут зрители не нужны.

— Кир со мной, — напоминает Андрей.

— Заднеприводный, что ли? — ухмыляется Петр. И таким меня взглядом одаривает презрительным. — Сам научишь кататься-то? — смотрит на Андрея, но уже иначе. С обидой. Как будто ревнует.

До меня не сразу доходит, на что он намекает, а когда понимаю — происходит нечто странное. Я человек спокойный, первый в бутылку никогда не лезу. Но в этот раз такая ярость на меня накатывает, что про меня с Андреем это подумали. И даже не столько за себя — сколько за него. Пусть мы знакомы всего полдня, не друзья, но… Как эти недоебки смеют?

И я кидаюсь на Петра без предупреждения. Реакция у него хорошая, он нападение мое успешно блокирует. Кажется, еще и доволен, что драку спровоцировал.

Я, конечно, спортивными единоборствами не занимался, а Петр этот — воистину камень. Мышцы у него, как мраморные, захват крепкий. Однако, деревенские меня хорошо обучили драться, так что не поддаюсь.

— Петька, хватит! — Андрей бросается разнимать нас, толкает Петра в грудь.

На меня лезет мелкий. Я бы и с двумя не спасовал, если бы дрались по-честному. Тем более злой я как черт. Но тут — бои без правил, все на одного. Меня сзади захватывают за плечи, Петр отталкивает Андрея в сторону, с ним он явно драться не собирается, а мне припечатывает кулаком в лицо. Вспышка боли ослепляет на несколько секунд. Я бы и тут не сдался. Но меня подсекают подножкой. Валюсь на “гробик” этот ебучий. В глазах темнеет. Из носа ползет кровь. Крепко приложили…

К реальности меня возвращают осторожные прикосновения чьих-то пальцев к губам и носу.

— Кир! Ты в порядке? — Это Андрей стоит на коленях, наклонился ко мне. — Нос вроде цел… За каким хером ты полез к Петьке?

Я пытаюсь приподняться, голова противно кружится.

— Лежи! Я сейчас. — Андрей встает и уходит.

Слышу, как машину открывает. Я все же приподнимаюсь, оглядываюсь. В сарае — никого.

— Сейчас холод приложим. — Андрей возвращается с квадратным полиэтиленовым пакетом размером с ладонь. — Это из аптечки. — Он снова опускается на колени, пакет кладет на “гробик” и резко ударяет кулаком. — Давай приложим. — Действует осторожно, даже я бы сказал — нежно.

Но мне все равно больно, и дышать носом уже не могу. Все отекло.

— Держи. Я губы обработаю, — говорит Андрей.

— А где все? — гундошу я.

— Съебали, — он промакивает поврежденные места чем-то влажным. — Ты удачно упал, еще пять сантиметров и башкой бы снова об угол железный.

— Угу…

— Посиди так. Сейчас отек спадет.

О причине драки он не говорит. И я молчу.

— К тебе тоже лезли?

На мой вопрос Андрей только усмехается. И что его связывает с местными? Неужели другого спота не нашлось, чтобы покататься?

— Нет. Я им велел сваливать отсюда.

— Велел?

— Ну да. Это же все мое тут.

— В смысле?

— В прямом. Я деньги давал, чтобы устроить здесь все. Так что зря ты полез, я бы Петьку и так остановил. Больше он тут не появится. — Андрей снимает пакет с моего носа и снова ощупывает. — Нормально. Опух, конечно, как у алкаша, но перелома вроде нет. Держи еще. Кровь я остановил. Голова кружится? Только честно!

— Да, — признаюсь я.

— Теперь точно сотрясение. В “Скандинавию” снова поедем.

— Не поеду я туда!

— Почему? — Андрей садится рядом, прислоняется, как и я, к “гробику”.

— Разводилово на бабки. В обычную поликлинику схожу.

— Нет, посиди немного, потом домой поедем.

— Я далеко живу. В общаге в Петергофе.

— Ко мне домой, — говорит он как решенное. — Мы и так туда собирались.

— Но не в таком же виде!

— Не важно в каком.

Некоторое время мы сидим молча. И вдруг слышим какой-то писк.

— Крысы тут у тебя? — спрашиваю я.

— Не должно.

— А похоже. Они провода пожрут.

— Посмотрю пойду.

Он уходит вглубь сарая. За щиты. Что-то роняет там. И снова писк слышен, но уже громкий. Возвращается Андрей с каким-то черным зверьком в руках. Не крыса. Крупнее. Размером с кошку.

— Смотри какой, — и высаживает на “гробик” щенка. Совершенно черного. От носа до кончика хвоста. Щенок распластывается, прижимается к фанерной поверхности. — Это он от нас прячется. Дурашка. — Андрей пальцами щекочет найденыша между ушей. — На овчарку похож.

— Почему на овчарку? Может, другая порода, — тоже глажу.

Он в репьях, грязный, сразу и не разберешь, что собака. Монстрик полевой.

— Да дворняга, скорей всего, — предполагает Андрей.

— Откуда он здесь?

— Прятался, наверно. Сожрут его лисы. Тут их много. Или собаки поселковые. С собой возьмем. Может, поедем уже? Ты как?

— Вроде норм, — я убираю пакет с носа. Андрей критически оглядывает мое лицо. Протягивает руку, но не трогает. — Еще инфекцию занесу с этого чуда в репьях. Вообще-то ты хоро-о-ош, — смеется он.

— У тебя тоже фингал будет, — багровое пятно уже расплывается под глазом у Красавчика. Странно, но ему даже к лицу. — А говоришь “тут все мое”.

— Да случайно маханули, когда я Петьку от тебя оттаскивал. Встать можешь? Давай помогу. — Он берет щенка подмышку, другую руку протягивает мне. Когда поднимаюсь — подхватывает под спину.

— Да сам дойду! — Вот что он со мной, как будто я тяжелораненый!

— Не дергайся, — и не думает отпускать Андрей. — У тебя стопудово сотрясение. Врача вызовем на дом. В машину идем…

У Ferrari Андрей задерживается. Не сразу за руль садится, меня отпускает и начинает в карманах рыться. Потом спрашивает: — У тебя ключи есть?

— Какие?

— Любые.

Я достаю свои от общаги. С номером “19” на брелоке.

— Вот, держи.

— То, что надо. — Андрей обходит машину и со скрежетом ведет острием ключа по правому борту через обе двери. Глубокая царапина остается на идеально отполированной поверхности цвета мокрого асфальта.

Глава 6. Дружеские объятия

От пристального внимания женской половины штата работников в доме Андрея меня спасает Черныш. Его перемещение из рук Маши в руки женщины постарше, которая встретила нас в доме, потом совсем молоденькой и наконец обратно к Маше, сопровождается оханьем, восклицаниями и предположениями.

— Какой грязный, его сейчас же помыть надо.

— Дегтярным мылом!

— Нет, есть специальный шампунь.

— И обязательно ошейник от блох.

— Ему еще нельзя ошейник!

— А где он будет жить?

— В гараже у Сергея, — заявляет Маша, вновь завладевая найденышем.

Красавчик тем временем тащит меня за собой, через огромный холл к лестнице на второй этаж. Лестница тоже впечатляет. Она поднимается наверх одним широким пролетом и расходится на два поуже — вправо и влево. Они ведут на широкую галерею с балюстрадой в сторону зала с одной стороны и окнами на балкон с другой. Дом Красавчика не просто большой. Он охренительно велик и шикарен. Это сразу бьет по мозгам, не позволяя рассмотреть детали.

Беглым взглядом с галереи вниз успеваю выхватить тот самый диван, на котором я уже имел честь лежать. Диван на самом деле угловой. Но стоит посреди холла. За ним камин. У стены с панорамными окнами что-то вроде зимнего сада, и в кустах белый рояль. Над всем этим великолепием свешивается многорядная хрустальная люстра, вроде той, что в Мариинском театре. Больше я рассмотреть не успеваю. Планировка дома интересная. За камином еще зал, может, обеденный, но он колоннами перекрыт.

— Не тормози! Ко мне пошли, — продолжает тянуть меня за локоть Андрей.

Я уже начинаю привыкать к этим постоянным несанкционированным троганиям.

Галерея с двух сторон упирается в двери-близнецы с кодонаборными панелями на стенах. Андрей тащит меня от балюстрады на левую сторону, тычет в кнопки и толкает дверь вовнутрь.

— Заходи!

Мы попадаем не просто в комнату — в жилой отсек. Он напоминает элитную квартиру-студию. Но рассматривать тут все мне не хочется! Понимаю, что вероятность проникновения в этот элитный дом была настолько же велика, насколько реален визит в Башню Газпрома в Лахте, чтобы свести счеты с жизнью. И что мне за херня в голову полезла? Шел бы себе спокойно по мосту, не приостанавливался — сейчас бы и здесь по прихоти хозяйского сынка не оказался. Заведомо провальный вариант подружиться с ним. Наиграется Красавчик в доброго самаритянина, и попросят меня на выход с вещами.

Начинаю злиться! Почему я должен подчиняться? Делать все как он хочет? Зачем я с ним пошел? Опять лезут ко мне эти мысли. Я сам себя не понимаю: то туда, то сюда мотает. Надо бы уже определиться, не дожидаясь, пока выкинут из дома, как щенка.

Начинаю думать о Черныше и ясно представляю себе его судьбу в этом доме. Сейчас ахи-охи и все дела. Может быть, даже отмоют и закажут ошейник от блох. Через некоторое время щенок надоест. А то может еще и нассыт на диван, или кучку на ковер положит — дело-то житейское. Черныш уличный, привык к свободе во всех проявлениях. И тогда хорошо, если просто обратно на улицу, а то ведь и усыпят. Они же милосердные…

— Я собаку заберу, — заявляю без всякой связи с предыдущим. — Давно хотел такого.

— Я тоже хотел. Ты давай ложись. — Андрей мои слова как будто мимо ушей пропускает. У него свои планы на щенка. И на меня. — Или хотя бы присядь…

И что у них везде диваны эти расставлены!

— С чего мне ложиться? И вообще… знаешь, мне домой пора!

Понимаю, что поведение мое непоследовательно. Почему сразу не сказал, что не хочу возвращаться сюда? Конечно, от спота далеко было. Но на трассе мог же выйти из машины и до города добираться самостоятельно!

— Ты о чем сейчас? — с непониманием смотрит на меня Андрей. Он наконец отлип от меня и переместился к окну. Стоит рядом с телескопом. Классная штука, я о таком мечтал. — Решили ведь, что остаешься.

Я бы на его месте тоже удивился. Да похер!

— Нет, я передумал. Приятно было познакомиться, но, пожалуй, пойду уже.

— Какой-то ты нестабильный в мыслях. — Скрещивает руки на груди Андрей. — Ложись, говорю!

— Нет, я пойду. — Решительно направляюсь к двери.

Андрей реагирует молниеносно. Перемещается от окна, как вампир в фильме ужасов, дорогу мне заступает.

— Никуда ты не пойдешь! У тебя, наверно, в голове не совсем хорошо…

— Все нормально у меня в голове! Незачем мне стеснять твоих домашних своим присутствием.

— Кого ты стесняешь? Я тебя как друга в гости привел.

— Как друга? — И тут я, наверно, в первый раз смотрю в глаза Красавчика, не поддаваясь магнетизму его взгляда. — Как друга?! Ты посмотри на нас. — Хватаю его за плечи и разворачиваю к зеркалу. Оно как раз напротив окна — большое, в полный рост. Отражаемся мы в нем, как принц и нищий. — Кто ты, и кто я?

Андрей смотрит, приобнимает меня за плечи, легонько встряхивает.

— А что? Мне нравится. Совместные боевые действия сближают. — Вид у нас, конечно, забавный: у Красавчика фингал под глазом, у меня нос распух, губы разбиты. — Вполне себе подходим. Чего ты, Кир? Ну ляг уже. Мама сейчас врача вызовет, тебя осмотрят и будет понятно, можно тебе обедать с нами в столовой, или сюда принести.

Это уже ни в какие ворота не лезет! Резко скидываю его руку с плеча и снова к двери. Андрей опять передо мной встает. За плечи хватает и начинает толкать в сторону дивана. Я упираюсь. Мы боремся. Он сильнее. И приемы коварные знает! Я подсекаюсь об диван и падаю на него, Красавчик на меня сверху.

Лежим…

— Что ж ты такой упертый? — Андрей от борьбы даже дыхание не сбил, а я дышу тяжело. Еще и потому, что на меня накатывает паника.

“Ну все, — думаю, — сейчас как в фильмах про извращенцев… сейчас начнет со мной целоваться. А потом… потом… “.

Никакого “потом” не происходит. Андрей только критически осматривает нос и губы.

— Надо было сразу погуглить… я вспомнил! Там что-то в нос вставляют, чтобы искривления не было.

— Что вставляют? — Я упираюсь руками в его грудь, отодвинуть от себя пытаюсь, да не выходит.

Глава 7. Лучше было сразу с моста

Глава 7. Лучше было сразу с моста

Голова у меня все-таки подкруживается. Или от травмы, или еще от чего — не знаю. Но когда Андрей предлагает снова лечь и не рыпаться до прихода врачей, я соглашаюсь.

Он со мной в комнате остается. Это хорошо. В чужом доме, тем более таком, как-то стремно одному лежать. У них тут, наверно, еще и камеры слежения везде. Интересно, а у Красавчика они есть?

— Нас сейчас видят? — спрашиваю.

— Кто?

— Служба безопасности.

— Меня — нет.

А! Значит я не ошибся. Андрей даже не удивляется вопросу.

— А вообще? — уточняю я. — По дому камеры есть?

— Конечно.

— И как с ними жить?

— Хуево, — емко и односложно припечатывает он.

— Поэтому ты в спот сбегаешь?

Андрей садится на диван, приваливается к моему боку спиной. Я уже и не отодвигаюсь. Спасибо, что не лег рядом. Вот же мне друг попался тактильный…

— И поэтому тоже, — ковыряясь в мобильном, нараспев протягивает он. Чем-то важным занят. А мне же интересно!

— Что ищешь?

— Телефон приемной ректора.

— В смысле? — Недобрые предчувствия начинают одолевать меня.

— В прямом. Проблемы твои надо решить.

Ладно бы спросил, а то утверждает. Что за человек!

— Не надо! Я сам решу.

— Угу… с моста в Неву вниз головой…Тихо, — выставляет он ладонь вперед, а потом захватывает мое запястье. Это когда я пытаюсь у него телефон отнять. — Лежать я сказал! — И уже в мобильный. — А… нет, простите, это я собаке… Здравствуйте. Мне нужно уточнить, поставили ли вы письмо на входящие? Да… обращение… на имя… Дальше начинается всякая официальная хрень, в которой я ни черта не понимаю, кроме своей фамилии. Предчувствие разрастается до промышленных размеров. Что еще Красавчик затеял? Почему я в фигурантах дела? А он снова мою фамилию называет! Откуда вообще… Ну, да, конечно — паспорт видел. Понятно.

А Андрей все нагнетает и уже с нажимом продолжает.

— Совершенно верно. Кирилл Алексеевич Тихомиров. Именно так. Факультет? Матмех. Там все помечено, посмотрите внимательно. Это серьезное дело, требующее немедленного разбирательства!

Я лежу, обреченно глядя в потолок. Складываю руки на груди. Молчу.

— Ну ты чего замер, Кир? — смеется Андрей. Уже дан отбой и разговор по телефону окончен. И, по моим предчувствиям, изменить уже ничего нельзя. — Только свечки не хватает и можно отходную читать. Рано собрался. Сейчас придут доктора и тебя вылечат.

— А тебя? Ты зачем в приемную звонил? Какое еще “дело, требующее немедленного разбирательства”? — возмущаюсь я, не меняя положения. Мобильный уже поздно отбирать, а голова болит при резких движениях.

— Дело о покушении на самоубийство, УК РФ сто десятая статья.

И он цитирует как по-писанному: “Доведение лица до самоубийства или до покушения на самоубийство путем угроз, жестокого обращения или систематического унижения человеческого достоинства потерпевшего — наказывается принудительными работами на срок до пяти лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до семи лет или без такового, либо лишением свободы на срок от двух до шести лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до семи лет или без такового”.

Убирает мобильный в карман.

— Преподу твоему пиздец. У меня же видео есть с места происшествия и показания свидетелей. Врачи опять же подтвердят. Жаль, что не травматолог первый тебя осматривал, но и скорая тоже годится.

— Да ты с ума сошел! Ты, что ли, следователь?

— Нет. Я юрист. Будущий… Можно было, конечно, твою проблему иначе решить. Финансовым способом. Но мне для практики этот больше подходит.

— А мне никакой не подходит! Может, я хотел, чтобы меня исключили. Ты не подумал про это?

— Подумал. И пришел к выводу, что действие, обусловленное этим желанием, спонтанное, эмоциональное и глупое. Повлечет за собой негативные последствия…

— Хватит! — Хочу сесть, но Андрей мне мешает, ноги с дивана не спустить. А спорить лежа действительно глупо… К тому же в дверь стучат.

— Андрей Родионович! К вам врачи…

— Войдите, — разрешает Красавчик. А с дивана все не встает. Поэтому я — все лежу.

Между тем в комнату втягивается целая процессия. Мама Андрея первая. За ней та женщина, что Черныша забирала, Маша, кажется. За ними двое мужчин в белых халатах. Пат и Паташон — врачи. Один высокий и тонкий, как жердь, на кузнечика похож. В очках, лицо длинное, волос на голове маловато, только по бокам черепа, а макушка лысая. В руках у Кузнечика настоящий докторский саквояж. Вот прямо как в рассказах Чехова. Второй доктор обычный. Типичный такой сангвиник-колобок. Среднего роста, склонный к полноте. Улыбчивый, лохматый. И все время руки потирает, как будто сейчас тебе брюшину вскроет. Я думал он и есть хирург, но оказалось — нет. Именно Кузнечик. А Колобок — невролог. Но это еще не все! Замыкает шествие Мальвина с Чернышом на руках. Его и не узнать — весь вымытый и гладкий. Песик больше не вырывается, напротив, лезет к ней и норовит лизнуть в лицо. Мальвина при этом сохраняет невозмутимый вид. А вот я возмущаюсь, смущаюсь и вообще!

Кузнечик без лишних слов сгоняет с дивана Андрея и подсаживается ко мне. Начинается лечение. В нос пихает те самые турунды. Возможность дышать сводится к нулю. Кузнечик что-то еще говорит, лицо мое ощупывает и затылок. Я отвечаю машинально. Но это все мимо, фоном. А главное — Мальвина. Под ее взглядом мне то жарко, то холодно становится. И в обоих случаях стыдно. Что я вот так лежу… врач меня ковыряет… и вот это все! Не хочется мне в ее глазах светиться в лежачем положении. А приходится.

Кузнечик уступает место Колобку. И тут уже точно, как в истории про Буратино: “Пациент скорее жив, чем мертв”.

Во-первых, тщательный осмотр. Во-вторых, проверка реакций. Из кармана халата Колобок достает молоточек и начинает радостно водить им у меня перед носом. А потом еще и постукивать по рукам и ногам. Хорошо хоть не в лоб. Дальше говорит:

Глава 8. Мы не пара

Врачи и мама Андрея с Машей удаляются, а Мальвина остается. И уходить она не собирается, наоборот, приближается к дивану. И стоит теперь рядом с Красавчиком.

— Собаку мою отдай, — говорю я.

— Это почему твою? Вы ее сами на меня спихнули. Вернее его. Азазель теперь будет жить со мной. Он умный, не то что некоторые. Маша научила его писать на пеленку в туалете.

— Не понял на что ты намекаешь. Я вроде тоже мимо толчка не промахиваюсь, — фыркает Андрей.

Интересные у него отношения с сестрой.

— Ну, дай, хотя бы, подержать, — прошу я.

— Подержать можно, — милостиво снисходит она к моей просьбе. И сажает Черныша мне на живот.

Песик радостно топает по мне, продвигаясь в направлении носа, и первым делом хватается за турунду.

— Ой, — вскрикивает Мальвина, — Азик, отдай сейчас же! — Она не позволяет Чернышу закрыть пасть и пытается достать обслюнявленные комки ваты. — Сейчас он их проглотит! Андрей, помоги уже!

Красавчик присоединяется к ее попыткам спасти турунды. А я, выходит, как будто стол. У меня на груди и на животе вся эта борьба происходит. Черныш меня топчет, а Мальвина с Красавчиком за бока хватают. И пофиг им, что я щекотки боюсь!

— Что ты лежишь, как жмурик! — возмущается Мальвина. — Держи его за лапы крепче.

Что остается, я пытаюсь удержать щенка. Общими усилиями одну турунду нам удается спасти, вторую Черныш глотает. Мальвина снова забирает его на руки и прижимает к себе.

— И что теперь будет?

— Да выкакает — обратно Киру в нос вставим, — ржет Андрей.

— Придурок! — Мальвина разворачивается и вскинув подбородок гордо удаляется.

— Люстру короной не зацепи, — вслед ей бросает Андрей. Успевает сказать до того, как его сестра хлопает дверью. — И чего приходила? Наверняка что-то попросить. Всегда она так. Придет с добром, а в результате разосремся. Женщина! — копирует он Ворчуна из “Белоснежки”. И так похоже. Мне становится смешно. — Ты бы подождал смеяться… с носом твоим что делать? У меня тут аптечка есть. Личная. Сейчас мы новые скрутим и тебе куда надо засунем.

Он начинает заниматься этим. Из шкафа достает бокс с перевязочными материалами. Может, там и шприцы еще? Не хватало мне попасть в притон к тайным наркоманам. А что? Вон у Мальвины — все запястья в браслетах, может, следы от уколов скрывает? И Маша тоже… умеет ставить.

— Ты чего притих? — Андрей подходит, садится на диван, поправляет подушку так, чтобы ниже была. — Голову откинь и давай твой нос. — Опять трогание начинается. Но манипуляции по восстановлению затычек для носа он проводит не хуже Кузнечика. Даже лучше. Тот больно трогал — Андрей нет. Осторожно так… — Готово. — С дивана он не уходит. Устраивается поудобнее, снова в том же положении, как раньше — привалившись спиной ко мне. Задумывается о чем-то. Хмурится, губы сжимает. Челку теребит, устраивая на голове хаотический гребень дракона. — Ты извини, что я тебя сюда притащил. Я понимаю — тебе у нас не нравится. На Марго не обращай внимания, она всегда такая.

— Да я что… я не обижаюсь. Подумаешь, жмуриком обозвала. Она что, медик?

— Нет, будущая журналистка и великая поэтесса.

— Что? Она стихи пишет?

— Вроде того, — хмыкает Андрей. — И прозу тоже. Мама хочет, чтобы она стала известной писательницей. А она ей назло пишет стихи и тусуется с неформалами. Раньше она такой не была… Да ну ее. Давай про тебя поговорим.

— Опять про мост докапываться будешь?

Я смотрю на его идеальный профиль. Андрей очень красив.

— Буду, — решительно кивает он и поворачивается ко мне. — Скажи, ты правда там про это подумал?

— Не знаю. Да… подумал… Ну да, подумал! Знаешь, это как прикол. Не всерьез. Потом посмотрел вниз. Вода мне не понравилась.

— Прыгнул бы? — Андрей не отпускает меня взглядом.

— Нет. Конечно, нет. Ничто не стоит того, чтобы лишаться жизни. Ты же, наверно, и сам знаешь.

— Почему я должен это знать? Что живу красиво? И лишиться этого боюсь? Поэтому ты вот так сейчас говоришь?!

В голосе Андрея обида. Взгляд становится печальным. Красавчик разочаровался во мне? Надеялся, что я о нем подумаю как-то иначе, а я как все. Оказывается, и он уязвим. Нежданчик. И мне хочется исправить его ложное впечатление. Я хватаю Андрея за руку.

— Нет, ты не понял!

— Да, не понял. — Но руку не вырывает, даже на пожатие отвечает. — Ничего я с тобой не понял, кроме одного — что надо помочь тебе сейчас. А дальше уже сам как знаешь.

Только тут он мягко высвобождает свои пальцы из моих. Снова достает из кармана телефон. Набирает номер.

— Привет, Илюша, это Андрей, узнал? Привет, привет! Тоже рад…

Говорит не официальным тоном, а по-дружески. Видно Илюша — тот, с кем Андрей общается часто и доверительно. А мне-то что? Ревную, что ли? Хочу, чтобы он так только со мной говорил? Меня за руки хватал и обнимал, когда мне хуево? Но продолжает-то разговор с Ильей Красавчик обо мне!

— Есть у меня к тебе дело. Помощь нужна. Ты можешь там брату своему старшему шепнуть… Препод один у нас в Универе студента гнобит, довел до попытки суицида. Я парня в последний момент на Благовещенском мосту от края оттащил. Ну и вот, нужно, чтобы этот мудовый препод исправил содеянное и больше такого не допускал.

Я уже и не пытаюсь Андрея остановить. Упертый он. Вбил себе в голову идею. Ладно. Я же не против. Интересно, а это не тот ли самый Илья, по которому у нас вся женская половина матмеха сохнет? Председатель студсовета. Мои предположения тут же подтверждаются.

— Ты же в студсовете рулишь у нас? — говорит Андрей. — Протащи инфу по группам в сети. А брату для страховки обязательно шепни, ладно? Для надежности. Я скину тебе данные эсэмэской, а ты мне отзвонись или напиши о результате. Все, бывай!

— Ну что ты творишь? — вздыхаю безнадежно.

— Ничего. Улаживаю твои дела. Ты же хочешь продолжать учиться на матмехе?

— Не хочу!

— Это ты сейчас так говоришь. Я тоже так говорил своим: “Не хочу на юридический”, только меня и не спрашивали. Точно по твоему определению “загнали в стойло”. Тогда я решил — плетью обуха не перешибешь, доучиться надо. Окончу Универ, получу степень и буду делать, что захочу. Вот и ты тоже. Кто тебе мешает начать заниматься тем, что тебе нравится? Уже сейчас. А учиться при этом хорошо. Ты почему информатику не сдал? Трудный разве предмет?

Глава 9. Необыкновенный мир за шторой

Мы выходим из комнат Красавчика, снова пересекаем галерею. Внизу никого. Андрей набирает код на панели, кнопки при нажатии пищат. Он снимает с блокировки вторую дверь.

— Заходи, располагайся.

Маша и горничная, не дожидаясь вызова, возникают, стоит нам войти в комнату. Потом горничная сливается на половину Красавчика — убирать следы нашего пиршества, а Маша остается стелить постель. Быстро справляется с этим.

— Что-нибудь еще нужно, Андрей Родионович? — спрашивает она.

— Нет, спасибо. Я позову, если что-то понадобится. — Он явно дает ей понять, что надо оставить нас. Женщина тут же ретируется. Андрей не уходит, ждет чего-то.

Во время его разговора с Машей я успеваю осмотреться.

Комната, в которую меня провел Андрей, оказывается детской. В ней полно плюшевых игрушек. Они на полках, на кресле. Тех, что были на кровати, Маша ссадила в угол на ковер. Кошки, собаки, зайцы разных цветов и размеров таращатся на нас с Андреем. Кукол нет. Это странно, вроде у девочек должны быть Барби.

Часть комнаты от стены до стены закрыта раздвижным занавесом. Предполагаю, что за ним окна. Раздвигаю плотную серо-голубую ткань, но мне открывается не вид на внутренний двор, а необыкновенный мир. Целый город деревянных двух-трех этажных домиков. Жители в них маленькие мыши. Они тоже плюшевые и все разные. Есть малыши, есть их родители. Домики похожи на студийную декорацию, без четвертой стены. И весь мышиный быт, как на ладони.

— Это Маргоша фанатела от мира мышей, сказки про них сочиняла, — улыбается Андрей. Улыбка его кажется печальной, как будто Красавчик сожалеет об этих сказках. — Раньше она такой не была. Неформалы мозги промыли.

Да, не ошибся я. Правильно подумал.

Я все рассматриваю мышей, а Андрей отворачивается к полкам. На них кроме игрушек еще и фотографии в забавных фигурных рамках. Он бережно проводит пальцем по ребру одной. Я тоже подхожу посмотреть. На той, что он трогал, дети. Не малыши, лет по четырнадцать. Мальчик и девочка. Оба светловолосые. В мальчике я узнаю Андрея, а девочка…да быть не может, ведь как одно лицо! Похожи. Он перехватывает мой взгляд, кивает.

— Да, это мы с Маргошей.

— Близнецы?!

— Однояйцовые. Наша мама двойню родила. Это сейчас Марго на себя стала не похожа. Все доказывает миру индивидуальность. — Он пожал плечами. — Глупо. Но спорить бесполезно. Когда она в первый раз волосы покрасила в зеленый, отец грозился обрить ее налысо. В тот же день она пошла и подстриглась под ноль. Сама. Упертая была. — Андрей говорил о сестре с большой теплотой. Выходит, подкалывает только когда она рядом. А так-то любит и жалеет.

— Она не хочет быть похожей на тебя?

— Не знаю. Я не спрашивал. Она не скажет. Характер у нее кислотный. Считает себя старшей. На девятнадцать минут раньше меня родилась. Ладно. Пойду почитаю уголовный кодекс.

Шутит или по учебе надо? Я так и не понял.

Идея принять душ мне нравится. И в голове прояснится, и усталость снимет. Подумать все-таки надо зачем я здесь. Странная штука жизнь! Вон не взял бы я с собой на зачет шпоры — не срезал бы меня Бочкарев. Я бы сдал экзамен и пошел на метро, на Василеостровскую. Это в другую сторону от Невы. Значит, на мосту бы не оказался. Андрей бы тогда меня на мосту не сбил. И вся цепочка событий этого дня моей жизни соединилась бы иначе. То есть я не оказался бы ни в этом доме, ни в “Скандинавии”, ни в споте посреди поля. И Черныша сожрали бы большие собаки… Нет! Вот этого я точно не хочу. Пусть уж лучше живет с Марго. Он ей вроде нравится. А я? Дурацкий вопрос. Почему я должен нравиться Мальвине? Я ж не Буратино.

Вода ощутимыми струйками течет с потолка душевой кабины на мою травмированную голову, бьет по плечам. Напор у Ратманских хороший. Не только в системе водоснабжения. Вон как Андрей для Бочки силки расставил. С двух сторон зашел — не вывернешься.

Смываю с груди мыльные потеки геля. Какой-то он женский по-запаху. Ну а что удивительного, я не в апартаментах Андрея душ принимаю. Тут Марго хозяйка. Хочется еще постоять под водяными струями и подумать о ней. Но это опасные мысли...

Возвращаюсь к философским рассуждениям. Вот Герберт Уэллс написал свою “Машину времени”. Гениально же! Раздавил в прошлом бабочку и порушил будущее целого мира. И что за несправедливость? Почему все гениальное уже написано? Что ни придумай — скажут плагиат. А так бы здорово можно было накрутить, подумаешь бабочка, у меня целая шпора по матмеху! Вернулся бы я в свой прошлый день и не написал бы эту чертову шпору. Был бы на двести процентов уверен в себе. А дальше все это: не пошел на мост, не встретил Мальвину. Нет… при чем тут Мальвина? Не нашел Черныша, его бы съели собаки. А, может, от Черныша зависит будущее нашей планеты? С другой стороны, Андрей и без меня бы в спот поехал и собаку там нашел. Слишком много о себе возомнили, Кирилл Алексеевич, значимость вашей роли в спасении мира стремится к нулю. Но историю можно было бы классную написать. Только как же попасть в прошлое? Надо кого-то, кто временем торгует, придумать. Организацию… Сайт! Продает тебе день из твоего прошлого, и ты можешь в нем что-то изменить. Но не знаешь как это скажется на твоем будущем. И герой все время меняет и меняет… Пока не находит ошибку и не становится счастливым. Мне тогда надо пойти в день, где я документы на матмех подаю. Или раньше… Когда я маму не смог убедить, что не хочу продолжать семейную традицию и становиться профессором физико-математических наук. И что бы сейчас со мной было? Не получится только у одного человека судьбу поменять. Могут пострадать окружающие. А как сделать, чтобы всех осчастливить? Это если фэнтези писать — тогда да. Или сказки. В сказках все заканчивается хорошо.

Опускаю рычажок душа, и вода перестает течь. Андрей говорил тут полотенца есть. Осматриваюсь в ванной комнате. Тут у них вообще-то жить можно. На массажном столе спать, нишу подоконника использовать как рабочий стол. А вот полотенца я не вижу. Большое зеркало отражает меня во всей красе первозданности. Но не на мокрое же тело одежду натягивать. Вот я олень. Андрей же сказал “в шкафу”. Надо было сначала в гардеробную идти, потом в душ. Но никого же нет, так пойду.

Глава 10. Неожиданности продолжаются

И с чего она про зеркало сказала? Смотрю на себя. Вид какой-то взъерошенный, и глаза в разные стороны. А, может, они всегда такие — я не часто свой фейс разглядываю. Хотя в зеркале меня всего видно — оно же здоровое, в пол и под потолок. Скорее зеркальная стена. И противоположная стена такая же. Получается бесконечный коридор отражений. Помещение раздвигает до размеров бесконечности, которая, как известно, безразмерна. Зачем маленькой девочке было устраивать такой аттракцион? Я бы на месте Марго боялся сюда заходить. Ну, там лет в пять. Сейчас-то чего бояться? Зеркало и зеркало. В нем темноволосый парень в легких светлых штанах и белой футболке. Вещи все брендовые и с бирками. В пакете даже и боксеры были и носки. Белые. Вспоминаю, как рассказывал кто-то на курсе, что один хозяин из богатых так проверял уборщицу. Насколько хорошо работает. Возвращался домой внезапно и по всем комнатам в белых носках расхаживал. Если оказывалось, что испачкались — увольнял. Думаю, у Ратманских даже во дворе носки не запачкать. Так все вылизано. Ну и что я тут время тяну? Надеюсь, Марго уйдет? Это вряд ли. Вон слышно в приоткрытую дверь — по полу Черныш когтями цокает. Значит, послушала меня Мальвина, отпустила щенка. А вот и он сам в гардеробную забежал.

— Пошли, Черныш, пошли, — маню песика за собой. А то порвет еще что-то, или обувь погрызет.

На первый взгляд все недоступно, но щенки — они такие… А тряпья брендового детского тут как в магазине! И обувь на полках расставлена. И все это Марго уже мало. Отдали бы кому-нибудь.

Как я и думал, Мальвина ждет в комнате. Сидит в углу, мягкие игрушки перебирает. На меня внимания не обращает. Черныш к ней подбежал, хвать зубами медвежонка, которого она в руках крутит — и давай к себе тянуть.

— Перестань, Азик! — не отдает она. — Отпусти.

— Он думает ты с ним играешь. Отдай ему — он и бросит, — подсказываю я.

Марго разжимает пальцы. Черныш-Азазель тут же выплевывает медвежонка и нацеливается на край расстегнутой пижамной рубашки Марго. Чего она ко мне в пижаме пришла? Под рубашкой только полоска ткани прикрывает маленькую грудь. Нет, Марго все это идет. Пижама черная, наверно, шелковая, с серебряными вышитыми цветами и драконами. Как на китайском костюме эпохи Цинь. Штаны свободные. И во всем этом Марго как будто тонет. Не то, что я видел, когда она в первый раз передо мной появилась затянутая в одежду, как в змеиную кожу. Так мне хозяйская дочка гораздо больше нравится. Все остальное в ней осталось прежним. Прическа, макияж, пирсинг и выражение лица. Особенно губы. Она так их поджимает, когда разговаривает, как будто собеседник — скользкая жаба.

Стою посреди комнаты, не знаю, как дальше быть. Что говорить? Что люди говорят, когда к ним хозяйские дочки по ночам приходят?

Но столбом стоять глупо. И я сажусь на ковер рядом с ней. Черныш сейчас же ко мне лезет. Он славный.

Марго наклоняет голову и смотрит на меня мельком. Потом опять к игрушкам поворачивается. Устраивает их в каком-то порядке. Вероятно, на ее взгляд, правильном и необходимом.

— Андрей тоже так со мной сидел, когда мы маленькие были, — говорит она. Я смотрю ей в спину. Серебристый дракон на рубашке Марго шевелит лапами, когда она вытягивает руки вперед. — У тебя есть сестра?

— Нет, — отвечаю так и вспоминаю — я же просил у родителей сестричку. Когда маленький был.

— Повезло. — Она передергивает плечами, дракон как будто пританцовывает.

В мультфильме про Мулан есть маленький дракончик. Вот с Черныша. И говорящий. Марго бы такой понравился, наверно.

— А почему ты назвала его Азазель?

Связи с нашим предыдущим разговором нет никакой. Но Марго понимает, что я о щенке.

— Он черный.

— Азазель не черный, он красный с желтыми глазами, и, вообще, он козел, а не собака.

— Неправда! — Марго резко всем корпусом поворачивается ко мне. Я даже вздрагиваю. — Мастер сказал “Вы будете черны, как Азазель. И получите власть над миром”.

— Возможно, он имел в виду душу… Постой, какой мастер? — Я начинаю понимать, что Мальвине кто-то крепко задурил голову.

— Не важно какой. — Теперь она смотрит на меня в упор. — А девушка у тебя есть?

— Н-н-н-ет… — Ответ комом застреваету меня в горле.

С какой стати эта готическая кукла интересуется? Допустим, с девушками у меня напряженно. Я знакомиться не умею, на тусовки не хожу… И у меня еще не было ни разу. Только поцелуи, да и то… не так чтобы всерьез… Но ей-то какое дело? И чего она ко мне как пантера подбирается? На четырех конечностях — коленях и руках. Еще и спину по-кошачьи выгибает.

— А хочешь, я буду?

— Перестань…

Бесполезно было говорить это. Марго меня не слышит. Она уже близко совсем. Кладет руки мне на плечи и неожиданно резко толкает.

Я валюсь навзничь на ковер. Ворс мягкий. Марго ко мне еще ближе. Ложится на меня. Чувствую тепло ее дыхания на своих губах. А когда нервно втягиваю воздух носом, то и запах ощущаю. Легкий, знакомый, только вспомнить не могу что это? Жасмин или что-то вроде него. А, может, розы.

Помимо моей воли тело мое начинает отвечать на прикосновения. В ушах гул прибоя, в груди кузнечный молот, а… там, где Марго трется бедрами, все уж как камень…

— Перестань, ты что, — все еще пытаюсь я воззвать к благоразумию. Ее, или своему. А потом сдаюсь. Приподнимаю голову и наши губы соединяются. Черныш пытается принять участие в игре, но на него внимания никто не обращает. Я обнимаю Марго и перекатываюсь с ней по ковру. Теперь она внизу, подо мной.

— Я буду твоей Лилит, — бормочет она, и мы снова целуемся. Еще и еще.

Это похоже на полет в пропасть. На самом деле губы у Марго мягкие. А пирсинг есть даже на языке. И она водит стальным шариком по моим губам. От этого становится невыносимо. Голова у меня кружится, но уже не от ударов при падении.

— Я дверь закрою, — смеется Марго. — Ты не умеешь целоваться! — Она легко поднимается и убегает в коридор. Возвращается не сразу. Я лежу на спине, раскинув руки в стороны, захватываю длинный ворс ковра и пытаюсь дышать. И мне больно…

Глава 11. Не с кем было дружить

Вместо Уголовного Кодекса, который на почетном месте красовался на книжной полке, Андрей вытянул из-под папок с курсовыми чистую тетрадь. Обычную, в 96 листов, в мягкой обложке. Никак не подписанную. Устроился за столом.
Красивые, ровные буквы заполняли строку за строкой. У Андрея был хороший почерк. Каллиграфический, но достаточно твердый. Будущая профессия обязывала, да и самому нравилось.

Меня зовут Андрей Ратманский, мне 21 год, и я хотел бы написать о себе правду.

Я люблю мою семью, благодарен родителям за то, что они сделали и делают для меня и сестры. Чувствуя на себе бремя ответственности за настоящее и будущее моих близких и бизнеса, которым владеет мой отец, я не могу позволить себе быть тем, кто я есть. Потому что я — наследник Холдинга!

Андрей отложил паркер с золотым пером, еще раз перечел написанное и вырвал страницу из тетради. Нет, даже для самого себя писать про это нельзя. Найдут… Хоть в ноуте, хоть на бумаге. И вообще, это предательство — писать такие вещи. Отец ведь хочет добра. И тотальный контроль — это для безопасности. Потому что любит и стремится защитить.

Скомканный листок полетел в приоткрытый ящик компьютерного стола.

Никто ничего не должен знать о душевных метаниях Ратманского-младшего. Он окончит престижный ВУЗ, получит красный диплом, а дальше — работа в головной фирме под руководством отца. Со временем и само руководство. Рано или поздно это произойдет. Сценарий жизни расписан на годы вперед. И ничто не должно бросать тень на репутацию будущего владельца холдинга. Расклад примерно тот же, что в семействе её величества королевы Елизаветы. Замешан в скандале — о троне или о канцлерском кресле — забудь.

Значит, и скейт нельзя. Потому, что это общение с уличными парнями, травмы и провокация. Начнется выискивание сенсационных фактов. Где уличная субкультура — там и нарушение общепринятых норм. Если не найдут, так сфабрикуют. А дальше все по схеме: скандал, обсуждения, гибель репутации семьи… Читай пункт о королеве Елизавете.

Это походило на капкан. Андрею хотелось освободиться из него. Волки отгрызают одну лапу и убегают на трех. Но у волков нет семейного бизнеса. Только лапы, которые их кормят. И свобода.

Оставалась отдушина — его тайный спот. Рано или поздно и про спот отец узнает. Тогда мало не покажется. Стрит* он пока терпит, хоть и с большим скрипом.

Андрей никогда не пытался поговорить с отцом об ослаблении тотального контроля. Родион Емельянович не понял бы претензий и, скорей всего, возмутился. Он считал, что делает все возможное для безопасности детей, и не чувствовал, насколько угнетает этим Андрея и Марго.

Они давно не проводили время вместе. В семье забыли, как это бывает, когда у папы выходной. Всегда только работа.

Из санкционированных развлечений в свободное от учебы время у Ратманского оставались звездное небо и тушка Canon.

Фотографией Андрей занимался сколько себя помнил, несчетное количество поломанных и разбитых фотиков усеивали путь его восхождения к мастерству. Теперь Ратманский мог бы устраивать персональные выставки. Но снимал исключительно для себя и для “Университетского вестника”.

Он любил выхватывать из толпы людей в движении, в разных эмоциях, снимал город и природу и бесконечно — сестру-близняшку. Половина камер были разбиты именно ею. Марго терпеть не могла фотографироваться.

Андрей вздохнул, нахмурился. Отношения с Маргошей — особый разговор, они становились все хуже. А раньше вроде: “братик - сестричка — одна Инста и личка”, любили же друг друга. Андрей даже собирался рассказать Марго, что нашел способ отключать камеры слежения в спальнях. Но не стал. Боялся, что матери сболтнет.

В первый раз Андрей сфотографировал Кирилла случайно. На Дне первокурсника. И только дома, просматривая фото уже на ноуте, заметил. Темноволосый, брови резко очерчены, взгляд внимательный, губы твердые, но не узкие. Полноватые даже — не типичные какие-то, подбородок волевой. А вот улыбка открытая — на другой фотке парень улыбался. Чем-то он Ратманского зацепил. Андрей изменил железным принципам и позволил себе думать о самом сокровенном не гипотетически, а с привязкой к конкретному человеку.

Или все-таки написать? Может, легче станет? Психологи рекомендуют записывать все в дневник. Чтобы потом выкопать из этого корень триггера.

“Разве это странно — хотеть, чтобы у тебя была не сестра, а брат-близнец? Это плохо по отношению к Марго? В детстве мне так хотелось, чтобы она была мальчиком. Помню, когда в пиратов играли, я даже имя ей придумал другое, не Марго, а Марк. Наверное, это потому, что мне не с кем было дружить…”

Не с кем было дружить. Некому рассказать о важном, таком, чего сестра не поймет, она ведь девочка. А вот парень с таким взглядом и улыбкой, как у Кирилла — понял бы.

Андрею повезло: Кирилл принимал участие в университетском КВН. Писал сценарии. Сам не играл, но на репетициях присутствовал, приезжал из Петергофа. Андрей эти репетиции снимал для статьи, но так ни разу и не подошел к Кириллу. Их связывал только объектив фотоаппарата и папка с распечатанными фото. Она хранилась в тайнике Ратманского, становилась все толще.

Теперь Андрей хорошо знал разные настроения и эмоции Кирилла, тот свободно проявлял их — можно было читать, как открытую книгу: по улыбке, взгляду, жестам.

Андрей часто и подолгу рассматривал фото. Вот Кирилл читает сценарий, в одной руке распечатка, другая отведена в сторону и вверх. А тут пишет что-то. Здесь расставляет членов команды перед микрофонами, схватил капитана за руку. Увлекающийся…

Мне бы хотелось не торчать со штативом в зрительном зале, а быть там, на сцене. Говорить с Кириллом, спорить, смеяться. После репетиции вместе пойти в студенческое кафе. Или в кино. А потом пригласить в гости, показать мою комнату, книги, телескоп… Рассказать о себе…

Кирилл, наверно, возмутился бы, если узнал, каким фантазиям предается его тайный поклонник. Чего я хочу от этой дружбы? Не знаю. Бывает же, что без всякой причины тянет тебя к человеку. Хочется узнать его, и чтобы он узнал тебя. Необъяснимая уверенность, что это жизненно необходимо обоим.

Глава 12. Странный вопрос

“Идем в душ” — это было не про мытье. Хотя я раз пять жирно намыливаю гелем ступню Марго и смываю душистую пену. От запаха того, во что наступила моя Мальвина, и следа не остается, но девушка не верит. И опять просит. Вернее приказывает.

— Понюхай!

С пристрастием обнюхиваю ее ступню и целую щиколотку.

— Ничем не пахнет!

— Мой еще!

В душевой кабине просторно, тут и четверо свободно поместятся, не то что двое.

Наконец Марго верит мне и перестает беспокоиться о запахе. Вода течет на нас сверху, щекотными струйками ударяет по плечам. Марго очень красива.

— А с волос краска не смоется? — Я обнимаю ее и прижимаюсь тесно.

— Нет, — она улыбается и подставляет губы для поцелуя. Сказала я не умею целоваться — это правда так, практики у меня мало. — Все. Теперь вытирай меня. — Ее просьбы похожи на приказы. Но меня это нисколько не раздражает. Испытываю ли я смущение? Вероятно, да. Но желание вернуться с Марго в постель — гораздо больше.

— У тебя, что ли и правда в первый раз?

Она недоверчиво смотрит на меня, подсушивая волосы полотенцем. Второе я накидываю на ее плечи и спину. Полотенца махровые, очень мягкие и белые, как снег.

— Да, в первый.

Я тоже смотрю на Марго. Вернее на ее отражение в зеркале: мы стоим перед ним, Марго прижимается спиной к моей груди, а упругими полушариями ягодиц — к бедрам и тому, что уже отвечает на ее прикосновения.

— Быстро ты восстанавливаешься. — Она чуть прогибает спину и трется об меня, как кошка.

А я все смотрю. Косметика смылась, и Марго теперь гораздо больше похожа на брата. Это странно. Он-то парень, она — девушка, а лицо будто одно.

— Достань фен, вон там на полке, — указывает она на встроенный в стену шкаф со стеклянной дверцей. — С собой бери, в кровати посушимся.

Фен странный — похож на молоток с отверстием внутри и шумит как пылесос. Черныш пугается и забивается в угол к плюшевым игрушкам. Среди них и он выглядит, как плюшик.

Марго сушит волосы, а я думаю, что же дальше? Зачем она пришла? Думается плохо, потому что хочется повторить то, что мы делали полчаса назад.

— Теперь тебя посушим, — говорит она, встает на кровати на колени, поднимает фен над моей головой и обдувает ее горячим воздухом, прочесывая волосы пальцами. — Ты красивый. И смешной, — резюмирует Марго и выключает фен. Хочет положить его у кровати на пол.

— Нет, не делай так, вдруг Черныш погрызет. Эта штука дорогая, наверно.

— Тысяч пятьдесят, если на рубли, — пожимает она плечами и кидает фен на ковер. — Погрызет — папа другой купит.

Мне кажется, она сделала так именно потому, что я сказал не делать. Да какая разница? Снова обнимаю ее, мы падаем в смятую постель и продолжаем начатое. Любовник из меня никакой. Это я понимаю. Но так, вскользь, краем сознания.

“Опыта Марго хватает нам на двоих. И мне хорошо с ней! А ей? Спросить об этом? — думаю после очередного раунда, восстанавливая дыхание. — Или покажется, что я в себе не уверен?”

— Тебе норм?

Все-таки спрашиваю.

— Да, — она отвечает сразу и однозначно. — Ты большой, твердый и выносливый. Кончаешь быстро, но это пройдет. И ты… смешной.

Почему-то мне не обидно слышать это от нее. Марго проводит пальцами по моим губам и подбородку, по шее вниз, по груди, животу и еще ниже… Ведет долго, касается легко. В результате у меня опять встает.

— Вот видишь… — мурлычет она, садится мне на бедра. — Теперь я буду сверху, ты просто лежи и ничего не делай. — Она раскатывает по мне презерватив. — Можешь трогать грудь — мне это нравится.

У меня и без подсказки руки и так тянутся к ее соскам.

Грудь у Марго маленькая, соски торчат, они твердые, как косточки вишни. Я сжимаю оба одновременно. Марго откидывает голову назад, цветные волосы перебрасываются с груди и плеча за спину девушки. Марго приподнимается и тут же опускается, вбирая меня. Огненный шар снова начинает свое движение под гору, набирает скорость и разгорается все ярче.

Я хочу притормозить, продлить это. Но не могу — Марго тесная. И мне с ней так хорошо. Я снова кончаю.

Марго склоняется и сама целует меня. Её волосы щекочут мне лицо и грудь. От этого выгибает, все еще слишком остро.

— У меня есть печенье и вино здесь припрятано, — шепчет Марго мне в губы.

Я не хочу отпускать ее. Только обнимать, обнимать и обнимать, чувствовать тепло гибкого тела и нежность кожи. Щекотку от волос. Но Марго отстраняется, встает и уходит.

Некоторое время я лежу один, размышляя, что это вообще было, и куда я вляпался. Вернее, на какой зыбкий путь ступил, так будет гораздо литературнее и красивее. Секс с такой клевой девушкой — это тебе не щенячья какашка. Но дальше-то что? Глаза у меня слипаются. Может, Марго и не вернется. Уйдет без предупреждения. Это в ее духе, наверно. Я ее мало знаю…

Тычок в бок пробуждает меня.

— Эй! Не спи! Давай устроим мышиный пикник.

— Что это значит?

— Слезай на ковер, — командует она.

— Тогда я оденусь…

Мне неловко сидеть перед ней голым. Чудно, только что, в кровати, я этого не стеснялся.

— Как хочешь.

Марго тоже накидывает рубашку от пижамы. Все ту же, с серебряным драконом. А на ковре перед мышиным домиком стоит поднос. Бутылка, фужеры, блюдо с сыром разных сортов, орешки, виноград. Вряд ли все это было припрятано тут.

— Да, — она прослеживает за моим удивленным взглядом. — Я сходила на кухню и сама все это взяла. И даже штопор. — Ударение на слово “сама” возводит действие в ранг подвига. Ну, понятно, так-то здесь хозяевам все подают. Сами они только приказывают. — Вино будешь открывать ты, — подтверждает мою новую теорию о жизни Ратманских Марго. — Любишь красное? — Звучит скорее безапелляционно, чем вопросительно.

С Андреем мы тоже пили красное. Вкусы брата и сестры похожи. Интересно, у всех близнецов так?

— Люблю.

— А меня?

— Странный вопрос.

Глава 13. Про мышей

Марго молчит некоторое время, как будто вспоминает, или собирается с мыслями. Я ее не тороплю.

— Давай еще выпьем, — предлагает она. Я не очень хочу вина, но не отказываюсь. А Марго сразу выпивает весь бокал и протягивает мне. — Налей.

— Может, хватит? — Не знаю, как мне себя вести. С одной стороны мы с Марго уже… не совсем чужие. А с другой — это ее дом, и она может делать, что угодно. И насчет “не чужие” — тоже под вопросом. То, что между нами произошло, близостью не назовешь. Переспали, ну и что. Нет! Про Марго я так думать не хочу.

— Может, и хватит, ты прав, — она пожимает плечами. Дракон машет лапой. — А то придет папочка, увидит меня тут пьяную, да еще с полуголым парнем. Накажет.

— Часто наказывает?

— Вообще нет. А лучше бы наказал! Так ему все равно, у него Андрей объект воспитания, а я так… Ни о чем. Могу пить, курить, колоться. Волосы красить в любой цвет.

— Хоть в фиолетовый? А мне нравится. Я когда тебя увидел, подумал — вот Мальвина. Девочка с голубыми волосами.

— Из сказки про Буратино? — Марго улыбается. Уже хорошо. И напиваться передумала.

— Да. Но это неправильная сказка. На самом деле мальчика звали Пиноккио. А с цветными волосами была фея. И…

— И она хотела забрать этого мальчика себе. А он сбежал и попал к злому рыбаку, потом еще в город дураков и в брюхо рыбы. И там встретил отца. Отец любил Пиноккио, потому что тот был его сыном. А не дочкой.

— Глупости! Он его просто любил. Без гендерных предпочтений.

— Может быть. У нищих нет предпочтений, — красивые губы Марго презрительно кривятся, но тут же и скорбно опускаются. — А у богатых — есть. В чьи-то крепкие руки надо передавать дело. И чтобы наследники были. Желательно тоже мальчики. Для продолжения рода.

Понимаю, что отвечать не надо, ни спорить, ни соглашаться. Сейчас Марго нужен рядом тот, кто выслушает. Волей случая этим человеком оказался я. Возможно, завтра эта избалованная девушка забудет, как меня зовут, но сегодня я ей нужен. Просто необходим. Именно в роли безмолвного слушателя. Ну и еще… чтобы быть вместе в том смысле. Я даже мысленно не произношу никаких грязных слов вроде “трахаться” или “перепихнуться”. Нет, понятно, что у нас с Марго не пейринг, но и не потрахушки. А что тогда? Может, завтра мы расстанемся и не встретимся больше. От этой мысли мне становится пусто внутри. Марго мне нравится. Или даже больше. Я влюбился?

— Съешь что-нибудь. Возьми сыр, — говорит она.

Тон приказательный. Я уже привык, не обращаю внимания. И сыр вкусный. Только сильно вонючий. Я такого никогда не ел.

— Нравится?

— Да. Хотя не очень похоже на сыр.

Она смеется.

— А ты запей вином, и сразу станет похоже.

Мне хочется взять ее за руку, но я не знаю, можно ли. Марго делает это сама. Перебирает мои пальцы. Прикрывает глаза.

— Ну?

— Что “ну”?

— Поцелуй меня. Как будто любишь.

“Почему как будто, — думаю я, — а вдруг люблю?”

И целую, как она просит.

Мы сидим на ковре и целуемся. Слышно, как идут часы и скулит во сне Черныш.

— Ты хороший! — Марго отстраняется резко, вырывается у меня из рук и по-собачьи на руках и коленях подбирается совсем близко к мышиному миру. — Смотри, они тут семьями живут. Большими. И комнаты разные. Вот библиотека. Там в шкафах крошечные книги, они как настоящие. Тут все как настоящее. Мебель, посуда. Разные лампы. Даже овощи в корзине на кухне. А в ванной мыло и полотенце. Все-все настоящее. Смотри, вот самый маленький мышонок. Его зовут Гас. Как того, из мультфильма про Золушку.

— Ты любишь мультфильмы?

— Да… По-моему ты уже спрашивал.

Я все-таки беру Марго за руку. Для этого мне тоже приходится подползти к мышиному дому. Перекатываюсь по ковру и оказываюсь рядом. Бедро Марго касается моего бока, а пальцы свободной руки зарываются в мои волосы. Марго прочесывает их пятерней от лба к затылку. Еще и еще. Оказывается, такие прикосновения меня заводят. Дыхание сбивается, я тяну девушку к себе, она ложится мне на грудь, чертит невидимые знаки у меня на животе, все больше возбуждая. При этом рассказывает ровным голосом.

— Жил был в Голландии маленький мышонок Гас. У него была семья и хороший дом в подполье. Но вот однажды Гассу надоело сидеть дома, он решил путешествовать и сбежал. — Марго приподнимается, достает из ближайшей комнаты дома мышку. И у меня на животе показывает, как Гас бежал. — Держи, будешь за него, — Марго сует Гасса мне в руку, а сама берет мышку побольше. — Ну что ты застыл? Беги! Ведь за Гасом погнался дядюшка Дэвид. Они бежали и бежали, пока не оказались в темном лесу. И когда Гас уже подумал, что все пропало, он увидел за деревьями дом. С множеством комнат. Тут бы хватило места всем, и не надо прятаться в подполье и бесконечно забиваться под веник. Можно жить свободно. Гулять, заниматься любимыми делами. А главное — семья. “Надо привести сюда всех” — сказал дядюшке Дэвиду Гас, и они побежали домой.

— Мне щекотно, — смеюсь я.

— Терпи! Тогда скоро будет хорошо, — и снова ложится на меня. И мне сразу становится хорошо. Я понимаю — это происходит, когда Марго рядом. — Пока я сочиняла истории про мышей — мне нравилось, а теперь совсем нет.

— Почему?

— Я мечтала о другом. Уж точно не о Букеровской премии! Это мама вбила себе в голову, что у меня большой талант и надо учиться, чтобы стать кем-то. Зачем мне становиться кем-то? Во всех нормальных состоятельных семьях девочки и не думают об этом. Нет… они учатся, но знают, что большая часть знаний им не пригодится. И быстро понимают, что необходимых знаний школа не даст. Институт тоже.

— А кто даст?

— Своим умом надо доходить, когда уже выйдешь замуж. Как домом управлять. Думаешь, это легко?

— Сначала надо замуж выйти.

— Это не проблема. Девочек из таких семей берут охотно. Папа же богатый и влиятельный. У него бизнес и политика. При таком отце я могла вообще не учиться, читать по складам и все равно бы нашелся муж.

Глава 14. Consummatio

Все-таки мы выпили с Марго слишком много. И устали от близости. Не помню после скольки раз, но я в осадок выпал — уснул крепко.

Пробуждение оказывается странным. Такое чувство, что кто-то смотрит. И тепло, даже жарко. Это потому, что Марго спит на мне, фиолетовые волосы закрывают обзор. Приятно щекочут лицо. Но и через цветные пряди я вижу, что в комнате светло. Белый день. Это сколько же мы проспали, и Марго все еще здесь? А если кто-то войдет!

— Доброе утро.

Уже вошел. И это не горничная. Голос у вошедшего мужской, низкий, с властными интонациями. А смысл приветствия о-о-о-очень сильно расходится с тоном. Таким могло быть сказано: “Какого хера вы тут делаете?!” и дальше — мой полет из окна в клумбу. Но действий за пожеланием доброго утра не следует никаких. Я отвожу с лица волосы Марго и вижу в дверях мужчину в строгом деловом костюме. Дворецкий? Тогда Марго его прогонит. И мы сможем одеться. Нет, вряд ли дворецкий… слишком уж уверен в себе. Значит, хозяин.

Как вежливый и воспитанный человек я все-таки отвечаю.

— Здравствуйте.

Марго потягивается, нехотя сползает с меня и перекатывается на спину. Человек в спальне нисколько не смущает ее. А он представительный такой. Волосы русые с проседью, глаза серые, умные, нос породистый, губы твердые… На чьи-то похожи. Я такие уже видел… и этот взгляд…

— Привет, папа, — окончательно развеивает мои надежды на дворецкого Марго. — Познакомься. Это Кирилл, друг Андрея. Он вчера упал, ударился головой, и Андрей привез его к нам.

Ну и что дальше? Мне хочется провалиться сквозь пол и даже сквозь землю. Желательно вместе с кроватью. Вот только закон земного притяжения не на моей стороне. Значит, окно и клумба… Морально готовлюсь к этому. Однако, ничего подобного не происходит.

— Очень приятно, — говорит хозяин дома. — Марго, мы ждали тебя к завтраку…

— А это Родион Емельянович Ратманский, мой любимый папочка, — продолжает знакомить нас Марго.

— Мне тоже очень приятно, — проглатывая ком в горле, отвечаю я.

Дальше повисает молчание. Похоже Ратманский-старший оставлять нас наедине не собирается, напротив, он проходит в комнату и располагается в кресле. А мы так и лежим под одеялом. Из-под него, где-то в районе наших ног выныривает Черныш. Я и забыл про щенка, а он, оказывается, в кровать забрался. Вот почему было жарко, и мне снилась китайская казнь через щекотание пяток.

Черныш с места в карьер начинает пискляво тявкать на отца Марго.

— Хорошая охрана, — одобряет Ратманский.

— Но не от твоих камер, да? — кривит губы Марго.

Значит, и тут камеры! И… все, что мы делали… кто-то видел. И, скорее всего, этот кто-то сейчас сидит в кресле и смотрит на нас уже не в режиме вебкам.

Черныш-Азазель пытается укусить Ратманского за идеальный ботинок.

— Я не мешал тебе развлекаться, Марго. Но ты опоздала к завтраку. И, если помнишь, сегодня у тебя утренние лекции. Шофер уже полчаса ждет. Пусть молодой человек собирается и…

— А я не поеду сегодня на лекции. У меня дела, — как ни в чем не бывало продолжает лежать рядом со мной Марго.

— Позволь спросить, какие? — хмурится Ратманский.

— Личные. Это хорошо, что шофер ждет. Нам с Кириллом срочно надо в ЗАГС. Заявление подать. Я выхожу замуж, папочка. Хочу красивую свадьбу. Регистрация во Дворце бракосочетания на Английской набережной, номер для новобрачных в Астории, свадебное кругосветное путешествие, а потом счастливый дом, вот такой, — она показывает на мышиный особняк, — и много-много детей.

— Ты с ума сошла! — не выдерживаю я. — Мы не знаем друг друга…

— Ну и что? — пожимает плечами Марго. — Не знаем, так узнаем. Зато любовь с первого взгляда. Нам месяц дадут на размышление, или даже три? И… Кир… ты должен на мне жениться, как порядочный молодой человек. Вот мы с тобой… в кровати. Вот свидетель, мой папочка. Так что… Давай встаем и собираемся. Водитель ждет, сам слышал.

В этой идиотской ситуации я не знаю, что делать! Мне жаль Марго. Очевидно, что не от счастливой жизни она все это вытворяет. Она хорошая. Я был с ней, да, целовался, чувствовал… Она не такая! Ей просто плохо. Будь мы одни, я бы поговорил с ней об этом. Обнял бы… Но при отце… И я должен что-то сказать ему.

“Это совершенно не то, что вы подумали, Родион Емельянович” — тут не прокатит. Потому, что это именно то. Вне всякого сомнения. Consummatio* налицо.

— Папа! Хорошо, что ты еще не уехал! Я хотел познакомить тебя…

Этот голос я тоже знаю. Ратманский-младший входит и останавливается в дверях, точно так же, как пять минут назад — отец. И выражение лица примерно то же. Ну разве что, едва заметно дергается в усмешке левый уголок губ.

— А… ну вы уже познакомились.

— Может быть, вы дадите мне спокойно одеться? — спрашивает Марго. — Или я голая должна ходить при отце и брате?

Меня она в расчет не принимает.

Черныш оставляет в покое обмусоленный ботинок Ратманского и бежит к Андрею.

— А, вот ты где, — радуется тот и подхватывает щенка на руки. — Идем, я тебя выведу пописать. — Разворачивается и уходит.

— Я решил задержаться сегодня дома, — сообщает Ратманский-старший, — пообедаем вместе. Но до этого хотел бы поговорить с… будущим зятем.

Шутит, что ли? Или они тут все с ума посходили?

— Кирилл. Приводите себя в порядок… я не тороплю. Жду в кабинете. Вас проводят.

Он поднимается с кресла и вслед за сыном выходит из комнаты.

Ну пизде-е-ец! Очевидно, что надо было прыгать с моста. Тот жизненный сценарий в разы логичней!

— Ты пошутила? Или хотела рассердить отца? — спрашиваю у Марго.

— Его трудно рассердить. — Она продолжает лежать в постели рядом со мной. Приподнимается на локте, заглядывает мне в глаза, щекочет грудь волосами. — А если не шутила? — Улыбается. Чуть наклоняет голову к плечу. Марго очень красива. И похожа на брата. — Ты бы согласился? Разве я плохая невеста?

Вот сейчас точно добавит “Для такого как ты”. Я этого жду, и даже заранее обижаюсь. Но сестра Андрея не произносит ничего похожего.