Приказано исполнить. Часть 1

Глава 1. Ужин с привкусом прошлого

Я сел за свой нехитрый ужин. Со службы на Ближнем Востоке я вернулся с полгода назад и, живя один, уже улучшил кулинарные навыки. Теперь, помимо жареной рыбы с картошкой в мундире, моя поваренная книга пополнилась более сложными рецептами. Сегодня на моём столе красовались макароны по–флотски. Я сел и приготовился отведать собственной новинки, но меня отвлёк звонкий лай со двора. Я выглянул в окно. Соседская пара приобрела щенка лабрадора, и он счастливый рылся мордочкой в снегу.

«Какой прелестный чёрненький малыш!», – подумал я и улыбнулся. Только улыбка вскоре сменилась на ностальгическую грусть. Я вспомнил о недавней должности секретаря в кинологическом центре. Моя обольстительная начальница, красавица–майор, увязла в собственных секретах и необузданном сладострастии. «О, да, она была сладка!», – заметил я про себя, но отогнал дурные мысли прочь, вспомнив, чем всё это закончилось.

«Чего я только её вспомнил? Уже месяц прошёл!», – невольно разозлился я и, запретив себе думать о прошлом, поднёс ко рту вилку с едой. И снова не судьба! Мою тихую однушку встревожил неожиданный стук в дверь.

«Вроде не жду никого!», – удивлённо размышлял я по дороге в прихожую. Открыв дверь, я обомлел. На пороге стояла она, моя соблазнительная начальница.

– Зачем Вы пришли? – не слишком вежливо спросил я, возможно, потому что искренне скучал, а может, не хотел очередных проблем, считая её их предвестником.

– Не впустишь меня?

Я сделал шаг назад, освободив ей путь в квартиру.

– Я хочу рассказать тебе свою историю, – сказала она, снимая сапожки, и явно не намеряясь вскоре уходить.

– Это лишнее! Мне это не нужно! – ответил я, придерживая её, разувающуюся, под локоть.

– Это нужно мне! – посмотрела она в мои глаза. А пройдя на кухню, села за стол.

Я последовал за ней. Взял ещё одну тарелку и, не говоря ни слова, наложил макароны по–флотски. Я поставил еду на стол перед майором, надеясь, что ужин удался и ей понравится моя стряпня. Сев напротив, я ожидающе взглянул в её очаровательные серые глаза.

Она отодвинула блюдо рукой:

– Выпить есть?

– Только крепкие напитки!

– Я другие и не пью!

Я достал два стакана и на четверть наполнил их виски:

– Лёд? Кока–колу?

– Лейтенант, ты никогда не умел красиво подать! – улыбнулась она и, встав со стула, так близко подошла ко мне, что я почувствовал тепло её дыханья. Эта близость сводила с ума, а я боялся сумасшествия. Моя и без того тесная кухня казалась спичечным коробком, в котором тяжело дышать от возбуждения и страха, вызванного им же.

– Давайте мы не будем повторять ошибок прошлых дней! – промолвил я, пытаясь погасить, воспламенившееся в теле, пламя.

– Я к холодильнику хотела бы пройти! – с флиртующей, но в чём–то издевательской улыбкой, ответила майор.

– Простите! – я отошёл в сторону, позволив ей достать кубики льда и газировку к виски.

Невероятно, но я вновь почувствовал себя как в самый первый день, когда пришёл на собеседование к ней в центр кинологии. Я также не понимал, чего начальница хотела от меня: то ли ввести в соблазн, то ли и правда поговорить.

Она снова села за стол и бросила лёд в наш виски. Я взял бутылку колы, дабы разлить напиток на двоих, но она прикрыла ладонью свой стакан:

– Разбавь только себе! Я чистым пью.

– Я тоже пью чистым! – сказав это, я вдруг с приятной тоской вспомнил, как впервые предложил ей кофе. Она же любила, как и я, чёрный, без сахара и молока.

Виски она выпила залпом, пояснив мне, что это для смелости. И показала пальцем «повторить»! Я выполнил, ведь как у нас, военнослужащих? – Приказано? Исполнить!

Глава 2. Побег к лучшему завтра

Моя бывшая начальница задумчиво обвела пальцем каёмку стакана и начала свою исповедь:

Я родилась в убогом провинциальном городке к югу от столицы. Отец был любитель напиться до чёртиков. Только пил он не виски, а вонючий самогон. Слабый мужик, который чувствовал себя хозяином Вселенной, пока был пьян, а вот просохнув, делался рабом ведра и унитаза. Я ненавидела его за трусость перед трезвой жизнью и за бедноту, в которую он нас вгонял! Моя мать прощала ему все грехи, а от их общего грехопадения рождались всё новые дети. Мы с братом, самые взрослые из помёта, почему–то механически обязывались присматривать за младшими, словно это мы родили их для себя. Мать же была всецело поглощена заботой о никчёмном отце.

В школу мне ходить позволяли, но когда я заикнулась про столичный университет, мать запретила оставлять её одну с одиннадцатью потомками. На тот момент мне уже было 18, только беда моя заключалась в том, что я была послушной дочерью и жалостливой сестрой. Как и любой нормальной девушке, мне очень хотелось свободы и личной жизни. И так было бы правильно! Но что–то держало меня у матери, не позволяя преступить её слово.

«Ты до конца жизни будешь прислуживать всем им! И проживёшь такую же безликую судьбу! Ты не обязана терпеть, и не обязана остаться!» – сказал мне как–то старший брат.

Ему же повезло гораздо больше: он родился мужчиной! И не смотря на то, что и его отлично поимели в качестве няньки для малого поколения, никто не возражал против технического ВУЗа, куда он и свалил. После отъезда брата моя благодетельная мать навесила на меня и то, что раньше делал он. Я попыталась воспротивиться и даже стала угрожать, что и сама уеду, на что она ответила: «Выйдешь за дверь и больше не войдёшь!». Я вышла и больше не зашла.

В селе неподалёку от нашего города жил парень, бывший одноклассник. В школе он был в меня влюблён, а я в него. После того как он с отцом переехал в село, мы перестали общаться. Далеко, не практично, да и коммуникации тогда были не те. Уезжая, он сказал: «Если возникнут проблемы – сразу ко мне! Я помогу!». Наивная, к нему я и рванула, убежав из дома. Плана у меня не было, и кроме него тоже никого больше не было. Он встретил меня очень тепло и гостеприимно. Пригласил в свою одноэтажную халупу, и, усадив за стол, стал угощать вареньем к чаю. Я рассказала ему, что произошло, но мой рассказ он принял равнодушно, ведь его душу интересовала вовсе не моя беда.

– Не думал, что увижу тебя вновь! – сказал он довольным голосом, поглядывая на меня с неприкрытым флиртом.

– И я не думала, что окажусь здесь!

– Живу я, как видишь, не богато, зато один. Папка скончался как раз на моё совершеннолетие, оставив мне дом и хозяйство.

– Тяжело, должно быть, одному смотреть за фермой?

– Ну, женской руки здесь явно не хватает! А ты похорошела! – он тронул кольца моих светлых волос и взял меня за подбородок. – Говоришь, сбежала из дома? Можешь оставаться хоть навсегда!

– Спасибо! – обрадовалась я, смотря на него, как на спасителя и на героя, который только спешился с белого сказочного коня. – Я поживу у тебя недолго! Мне бы понять, что делать дальше!

Он наклонился и поцеловал меня в самые губы. Мой первый поцелуй. Долгий, затягивающий, нежный. Да, целоваться он умел.

Дом я покинула с котомкой вещей. И не смейся! Я действительно завернула необходимую одежду в простыню. После нашей последней ссоры мама настропалила пьяного отца на то, что я решила бросить их.

«Неблагодарная! – кричал он мне. – Ты не посмеешь никуда уйти! И не сумеешь ничего забрать!». Вот я и не стала ничего забирать, кроме пары изношенных шмоток на смену погоды. Других у меня и не было!

Мой бывший одноклассник, а после поцелуя – вновь вспыхнувшее чувство, отнёс мою котомку в совсем маленькую комнатушку, где благородно разрешил мне жить. Там еле умещалась раскладушка и старое скрипучее бюро. Ещё там было окно с потрескавшейся деревянной рамой, через которое виднелся луг. Вся комната пропахла сеном и навозом, а стены были выжжены лучами солнца, не сдержанными ни жалюзи, ни занавеской. Но на тот момент местечко мне казалось романтичным и вовсе не лишённым присущему селу уюта: деревенский домик, а повсюду зелень, щебетанья птиц и неба синева.

Одноклассник вывел меня на прогулку по ферме. У дома был огромный огород. На его грядках многие плоды достигли зрелости и ожидали бережного сбора. Ягоды, кабачки, перцы, конечно огурцы и помидоры! Всё было ярким, разноцветным, ароматным! Ещё я видела работу пчеловода. Это был пожилой мужчина, который присматривал за пасекой, а ещё увозил мёд в город на продажу. В хозяйстве были и коровы, и овцы, и козы, и птица. Своё молоко, яйца, сыр и чистый–чистый воздух. Но самым сладким было то, что там царила тишина. Ни постоянных детских воплей, ни крика пьяного отца, ни плачевных стонов мамы. Простая лечащая тишина.

Я чувствовала себя такой счастливой, свободной от оков, влюблённой в этот край и в своего бывшего одноклассника, любезно приютившего меня. Он улыбался мне всё время и часто крепко прижимал к себе. Я же шагала по лугу в летней юбке, и легкий ветер развивал её подол. И он же теребил мне волосы. Мне казалось – это ветер надежды и изменений к лучшему завтра.

Вечером того же дня мы вместе сготовили ужин. Такой простой сельский ужин: суп из огородных овощей, хлеб, выпеченный в глиняной печи, пирог со свежесобранными ягодами.

Глава 3. (Не)простое женское счастье

Сделав ещё пару элегантных затяжек, майор вернула самокрутку мне:

– Купи уже себе нормальный табак!

– А чем Вам этот не мил?

– Сеном гнилым воняет, как на той ферме, где меня попользовали!

Уловив в её тоне ощутимый удар по женскому самолюбию, я спросил:

– Выходит, он переспал с Вами и выставил за дверь?

– С чего ты взял?

– Весь Ваш рассказ о том месте и о том парне пропитан двоякими эмоциями: любовью и ненавистью. Вот я и решил, что его целью был одноразовый секс.

– То есть, по–твоему, не для чего другого, кроме интима, я не гожусь?

– Нет, я совсем не это имел в виду! – растеряно оправдался я.

– Расслабься, лейтенант! Ты всегда был горазд ляпнуть мне что–то обидное, при этом сохраняя невинность джентльмена! Но в этот раз я бить тебя не буду! – подтрунивая надо мной, самодовольно засмеялась майор.

– Всё же! Прошу прощения за неудачную догадку!

– О, ничего! – коварно ухмыльнулась она. Поиметь и бросить – ваше самое распространённое поведение с женщиной! Вот первым и пришло тебе на ум! Но нет! План этого был более коварен.

Она продолжила рассказ:

Я проснулась с улыбкой на лице, осознавая, что вновь нахожусь в объятиях любимого. Солнце светило в окно, и я шепнула новому дню: «Доброе утро!».

– Доброе утро! – вдруг отозвался милый фермер, не размыкая сонных глаз.

Обрадовавшись пробуждению возлюбленного, я прикоснулась пальцами к его губам, и он поцеловал их кончики в ответ. Улегшись на его груди, я призналась, что чувствую себя счастливой и что хочу, чтоб это утро длилось вечно!

– Ну, вечно не получится! На ферме всегда много работы! – сонливым голосом промямлил он. – Папка по старости стал скупердяем и уволил многих помощников, чтоб не платить им. Остались только пасечник и ветеринар. Остальное на мне! Так что я, как и ты, заложник своего родителя. А потому пашу один с утра до вечера!

Я ничего не смыслила в сельском хозяйстве, но понимала, как никто другой, что значит быть наедине с кучей рутинных бесконечных дел. Когда на свои нужды и желания времени нет! И твоя жизнь не идёт чередом, а мелькает настолько быстро, что не замечаешь. И самое страшное, что ты ничего не можешь с этим поделать. Мне стало жаль мерзавца, который на это и рассчитывал.

– Научи меня! Я буду помогать тебе!

– Правда? Ты готова копаться в навозе и убирать хлева? – заулыбался он, гладя меня нежно по спине.

– Готова! Если мы поделим труд, то я стану здесь пригодна, а тебе будет легче!

– Похоже, после нашей ночи ты решила остаться навсегда? – с долей юмора подметил он, и мне стало стыдно, будто я напросилась жить в его доме, хотя ещё вчера обещала погостить недолго.

– Я буду помогать с хозяйством пока не съеду от тебя!

Он засмеялся и обнял меня:

– Я никуда тебя не отпущу! Уверен, что ты справишься с работой!

Мой лучший учитель так рьяно посвящал меня в помощницы, что я осваивала новые и новые уроки каждый Божий день! Мы приступали сразу после завтрака, который я готовила в 6:30, вставая раньше фермера на час. Мне думалось, что накрывать на стол моя обязанность и благодарность, ведь те продукты, что я ем, он добывает потом и усердием, поэтому ему нужны энергия и силы на трудовые будни.

«Ты даже не представляешь, как нелегко одному вести всю бухгалтерию, заниматься скотом и ездить в тракторе под знойным солнцем!» – часто жаловался он. И я жалела.

Я стирала, убирала, гладила. И самое смешное и ужасное, что мне это нравилось! Было приятным чувствовать себя хозяйкой в доме! Женщиной! Любимой! Мне было благостно жить на ферме: свежие яйца, молоко, пшено, фрукты и овощи! Разве можно придумать продукты полезней и вкусней? А дом, эту трухлявую халупу, я стала приводить в порядок: отмывать, преображать, украшать цветами. Теперь на наших окнах висели лёгкие занавеси, а на столе была накрыта скатерть. Все подоконники утопали в растениях, а запах навоза я выгоняла из дома утренними сквозняками.

Со дня как я оставила семью прошёл месяц. Поначалу я очень волновалась за младших братьев и сестёр. Переживала, как справляется одна моя бестолковая мама. Мне часто снилось, что она ищет меня и беспокоится о том, как я. Но однажды у сельского магазина я встретила городскую подругу и спросилась о родных. Та рассказала, что моя мамаша без устали сетует всем на то, что я плохая дочь, оставившая любящих родителей с их малыми детьми из–за иллюзий о столичной жизни. Тогда я убедилась раз и навсегда, что мать использовала нас со старшим братом, ни капли не любя ни одного из всех своих детей. Её любовь брала своё начало и заканчивалась только в муже.

Мой бывший одноклассник стал для меня единственной опорой, спасением от бедности и унижений, которые меня преследовали в прошлом. День за днём я влюблялась в него все сильней! Он не пил и не буянил. Проводил со мной время. Его чувства казались настоящими. В нём я нашла убежище души и искренне мечтала, что эта ферма станет для меня истинным домом.

Глава 4. В плену манипулятора

– Лейтенант, скажи мне, почему мужчины обесценивают женский труд?

– Полагаю, мы просто привыкли, что забота о доме на вас и принимаем это как должное.

– Я говорю не только о доме! О заботе, о стараниях, о любви! Всё это тоже женский труд!

Я промолчал, не зная, что сказать.

– Ты отыскал свою далёкую любовь? Девицу, по которой всё страдал у стен кинологического центра?

– Нет! – горестно ответил я, слегка качая головой. – Но я ещё не сдался и ищу!

– Вот видишь! Бегаешь за ней и ценишь, хотя она не потрудилась даже позвонить тебе в ответ. Обесценивают лишь тех, кто трудится во благо отношений!

– Я уже говорил, что Вам просто не везло с мужчинами! – настаивал я на своём.

– Ты был не прав! Мне не везло с самой собой. Их поведение – моя заслуга! Не надо было позволять так много, а жалеть стоило только себя!

Она сделала глоток виски, и продолжила:

Со временем я стала замечать, что на меня ложатся новые и новые заботы, которые до сей поры были задачами фермера. Обязанностей стало больше, работа тяжелей, а он всё чаще закрывался в кабинете.

– Сегодня у тебя много дел! Тебе самой придётся выгулять коров! Но я надеюсь, что ты справишься! – сказал он мне однажды за завтраком.

– Это только у меня много дел? А как же твоя работа? Ты разве не должен быть сегодня в поле? – в недоумение спросила я.

– Глупая женщина, ты хоть понимаешь, что на мне вся бухгалтерия! Сейчас самое время торговли товаром, оплаты счетов, закупки сырья и материалов! Да у меня дел невпроворот, и голова готова взорваться! – нервно сглотнув, вскочил он из–за стола и заходил по комнате взад и вперёд. – Ты думаешь, мне очень хочется копаться в цифрах? Вот только кто, если не я? Или ты думаешь, что деньги с воздуха берутся и бизнес–план с расчётами на год – это простое баловство?

Мне стало стыдно за неуместный упрёк и, честно говоря, немного страшно от его взрывного поведения. Я встала и прижалась к его груди:

– Сказала глупость! Ты не злись! Я понимаю, как тебе тяжело тянуть на себе всё хозяйство!

Он резко успокоился и снисходительно обнял в ответ, а затем, легонько шлёпнув меня, сказал идти работать.

Пасти животных мне ещё не приходилось. Неподалёку работал пасечник, и больше никого! Я была совершенно одна на поляне, и было жутко страшно наедине со стадом, ведь что–то могло пойти не так. Как назло, одна из коров вдруг начала вести себя нервно, беспокойно топая копытами и размахивая головой. Её дыхание стало учащённым и очень звучным.

«Только не это! Пожалуйста!» – взмолилась я про себя, чувствуя, как паника растёт внутри грудной клетки. Сердце забилось сильнее. Я попыталась подойти к корове, но она предупредительно замычала и я отпрянула назад. В отчаянье я стала звать на помощь.

– Что случилось? – прибежал на подмогу старик–пчеловод.

– Я не знаю что с ней! Она начала вести себя странно!

Мужчина приблизился к корове осторожно и точно шепотом заговорил с ней: «Спокойно, красавица, спокойно! Я здесь, чтобы помочь тебе!»

Постепенно животное стало успокаиваться и приходить в себя. Меня по–прежнему трясло от пережитого волненья, но я старалась этого не показать.

– Важно помнить, что животные могут чувствовать нашу энергию. Если мы испытываем страх или нервозность, они реагируют на это. Но если мы подходим к ним с уверенностью и спокойствием, они могут справиться с собственным беспокойством, – объяснил мне пасечник и улыбнулся.

– Спасибо! И что бы я делала без Вас?!

– А где хозяин? Почему его нет с тобой? – оглянулся мужчина вокруг.

– Он занят бухгалтерией. Знаете сложно, когда всё на одних плечах! Его отцу стоило быть более дальновидным и подумать о сыне, прежде чем лишить ферму остального персонала, – оправдала я своего любовника, наглым образом упрекнув его покойного отца.

– Что ты, доченька! – рассмеялся пасечник мне в лицо. – Его отца я знал почти всю жизнь! Он был заботливым хозяином своей земли! Его сгубил инфаркт, и только лишь поэтому хозяйство досталось бестолковому сыну, который и уволил всех. Он и ферму–то на продажу выставил! И мы нужны ему, чтоб дотянуть до покупателя! Будь осторожна! Он ещё тот бездельник и манипулятор! Я здесь лишь для того, чтоб дело друга сумело продержаться до нового владельца.

– Что Вы такое говорите?

«В чём дело? Что за вопли я слышал? – прокричал издалека мой незаконный фермерский муж, немного запоздало пришедший на помощь.

«Вспомнишь чёрта, чёрт и появится!» – пробурчал недовольно пасечник и отправился обратно к пчёлам.

– Ты очень разочаровала меня! Я ведь много раз говорил, что животные чувствуют страх! Если бы не старый пчеловод, ты подвела бы всех и распугала скот! Ты хоть подумала об этом? А если бы корова начала толкаться, заряжая страхом и волнением других коров? – разъярился фермер, выслушав мой рассказ.

Этот кровосос кричал и смотрел на меня сверху вниз, а я чувствовала себя маленькой и беззащитной, отруганной девочкой. Я даже не понимала в чём моя вина, но было горько и обидно.

Глава 5. Наедине с самой собой

Когда он ушёл, душу охватила смута. Знаешь, такое паническое чувство всеохватывающего страха, инстинкта зверя, загнанного в яму или капкан. И было наплевать на шлюшку в объятьях предателя! Хотелось просто выбраться из клетки! Возникла одержимость принять хоть какое–то решение здесь и сейчас! Первым делом я, конечно, взялась за дверь. Я выламывала её ногами и тарабанила по ней. Пыталась выбить плечом. Я пихала шпильки из волос в замочную скважину в надежде, что они заменят ключ. Когда же дверь открыть не удалось, я бросилась к окну. Распахнув его, впустила ветер горьких перемен в свою убогую коморку, да и в растоптанную душу. Пару минут я просто вдыхала его, закрыв глаза. Потом приставила стул, чтобы залезть на подоконник, спрыгнуть с окна, благо невысоко, и пуститься прочь. Но когда моя стопа коснулась деревянной рамы, я вдруг задумалась: «Куда бежать? Ни денег, ни друзей, готовых приютить, ни украшений, чтоб продать, ни навыков, ни работы».

– А как насчёт того, чтобы вернуться домой? – не удержавшись, задал я вопрос.

– Лейтенант, твои макароны по–флотски получились отменно! Тебе доставило удовольствие готовить их, зная, что после ты сядешь вкусно поесть?

– Так точно! – ответил я, растерянно пытаясь уловить связь между ужином и её домом.

– А вот если бы ты в одиночестве наготовил на детский сад в лице одиннадцати братьев и сестёр, ведь мама занята страдающим без выпивки или от выпивки отцом, то сам бы потерял желание поесть. И если это был бы далеко не единичный случай, то сам бы никогда не захотел вернуться в ад, который смог оставить за спиной.

Я утвердительно кивнул, стараясь обойти излишний спор с немного выпившей и раздражённой дамой.

Поняв, что мне некуда бежать, я спустилась со стула и села на пол, сползши по стене. Страх, да и ему предшествующий гнев сменились на опустошение и боль, свербящую сердце. Взяв руками колени в кольцо, я заплакала. Скорее даже зарыдала на всхлип. Конечно же, я поняла, что любовью там и не пахло. Но слезы не из–за него текли. Я плакала из–за обиды за себя: «Почему я? Юная, симпатичная и вроде не глупая! Почему все эти годы кто–то пользуется мной? То в качестве няньки за детьми, то – рабочей на ферме. Неужели меня невозможно просто полюбить? Как дочь, как девушку? Что же со мной не так?».

Я достала лист бумаги и, послюнявив грифель карандаша, стала писать всё то, что было между мной и фермером. Листа не хватило, и я взяла второй, а затем и третий… Я писала всю ночь. Это помогало мне понять, где я ошиблась, строя отношения на чувствах и, где не углядела тот момент, когда он начал пользоваться мной. Я писала быстро и беспрестанно, игнорируя боль в уставшей от письма руке.

Другой рукой я нервно закрывала уши, чтобы не слышать скрип двуспальной кровати в соседней комнате. Стерва старательно кричала, откровенно подчёркивая таланты фермера в постели. Но я, будучи женщиной, осознавала, что её стон не от его искусного старанья, а от того, что получив оргазм, она ещё раз опустила и без того униженную меня. Мне было больно, лейтенант! Всё–таки больно, ведь этот подонок был моим первым мужчиной и первой любовью, а это самое чистое, что девушка может отдать, и самое грязное, что может сделать мужчина – предать это.

Я допил свой виски до дна. Я был так же юн, как и фермер из рассказа майора, но его поведение претило моим принципам. Мне было жаль ту молодую девушку, которая, наверняка, всё ещё жила где–то в укромном уголке души моей бывшей начальницы.

– Проучить бы его по–мужски! – не сдержался я.

– О, узнаю своего секретаря! С высокой нравственностью и порядочный, пока дело не дойдёт до женских губ! – под столом она положила мне руку на колено, и точно кошка провела ногтями по нему. Дрожь пробежала по телу и откликнулась в точке мужского начала. – Хочешь воспользоваться мной? Я уже немного пьяна! – игриво щебетала она, касаясь пальчиками ног внутренней стороны моего бедра. Я взял её за ножку и остановил у самого рычага взошедшей страсти.

– Мне надо в ванную, а Вам советую прилечь. В комнате у меня есть кровать. Трогать я Вас не стану!

– Я не настолько пьяна, чтобы ложиться спать одной в мужской постели! А ты молодец, не поддался соблазну! Не воспользовался шансом оприходовать меня.

– Вы до сих пор не поняли, что я не использую женщин?

– Дорогой, вы все используете нас, каждый по–своему, ведь это ваш жестокий мир мужчин.

Я отошёл на несколько минут, чтоб охладить свой пыл, плеща в лицо почти что ледяной водой, и протирая ей же шею. Уткнувшись в полотенце, выдохнул и страсть, и сожаление за то, что выпало на долю девушки, которая жила в майоре. Вернувшись к столу, внимательно продолжил слушать.

Я уснула под утро, много раз перечитав всё то, что написала за ночь. Я осознала, что меня сгубила жалость, на которой он так безупречно играл. Я сожалела, что забота о ферме лежала на его плечах. Что он был один за тракториста, за доильщика, за садовода, за бухгалтера. За всех! Я понимала, как это непросто, ведь я сама была и нянькой, и прислугой, и кухаркой в собственной семье. Солидарность в тяжёлой доле, навязанной родителями, и сыграла решающую роль в моём желание помочь ему вести хозяйство. Он это просчитал. А дальше было просто: он влюбил меня в себя своей лаской и показной заботой, желанием быть вместе, терпением в обучение фермерскому дело. Он сыграл великолепного сельского парня, любящего и работящего. Как я могла такого подвести? Ещё и приютившего меня в момент, когда мне было некуда деваться. Чувство благодарности за любовь, еду и жильё, которое он во мне постоянно эскалировал, подгоняло меня хлеще хлыста к тому, чтобы лезть из кожи вон, услуживая ему во всём. Меня сгубили жалость и благодарность. И, конечно любовь! Когда ему что–то не нравилось, на них он и давил. «Не благодарная! Не сочувственная! Не любящая!» – вот как он манипулировал мной.

Глава 6. Выход есть всегда

Наутро я проспала. Он ворвался в комнату разъярённый и стащил с меня одеяло.

– Да как ты смеешь спать, когда скот не доен?

Растеряно я начала оправдываться тем, что он же и запер дверь на ключ. На это он ответил, что отворил её ещё под утро. Только спустя пару минут нашей перебранки мой мозг включился, перебарывая недосып, и я вспомнила о том, что было вчера вечером.

– А знаешь что, подои коров сам! Или подстилке своей прикажи, а меня оставь в покое! – разозлившись от воспоминаний, взбунтовалась я.

– Ты что мне тут обижаться вздумала? У сельских времени на бабьи истерики нет! Это вы, городские, - неженки горделивые!

Он схватил меня за руку выше локтя и стянул с постели. Потеряв баланс, я оступилась и упала на пол. Подонок и не собирался помогать мне встать, а только продолжал тащить за руку к самой двери.

– Да отпусти ты! Дай мне рубашку ночную на платье сменить! Стыдно же! Люди увидят! – сопротивлялась я, умоляя его.

Он выволок меня на луг и, заставив подняться на ноги, затолкал в доильный зал.

– Животных я тебе привёл! Дои! Я пойду на уступку и накрою сам себе завтрак, а ты сегодня есть не будешь! Не заслужила! – он ушёл, оставив меня за работой, не умытую, ни одетую, не готовую.

Самым постыдным было то, что всю эту сцену наблюдал, работающий на пасеке, пчеловод. И хоть в разборку он и не вмешался, но я заметила, как недовольно и разочарованно мотал мужчина седой головой.

Закончив все свои дела, я вернулась к дому на время обеда, голодная с вечера и замёрзшая в одной ночнушке этим пасмурным угрюмым днём. Входная дверь была закрыта. Я дёргала её. Я стучала в окно, в котором видела, как аппетитно он ел из тарелки. Мерзавец слышал меня, но ни один мускул на его лице не дрогнул, а взгляд не оторвался от еды. Затем он встал и ушёл в кабинет, чтобы не слышать моего стука.

– Эй, милая! – окликнул меня пасечник. – Пойди сюда!

Он вышел с пасеки и снял с себя пчеловодную маску, заменив её на панаму.

– Пойдём–ка за мной, поможешь!

Я отправилась за пасечником к сараю. Он вытащил из-за лопат рюкзак, и мы уселись на скамью, прямо под солнышко, которое удачно выглянуло из-за тучки. Старик вытащил из сумки запасную куртку и накинул её мне на плечи.

– Держи! – протянул он мне свёрток с едой.

– Нет, что Вы! Я не могу это взять! Вы ведь останетесь голодным!

– Ешь, говорю! Здесь сытный бутерброд, немного сала и свежая зелень! А вот тебе и согревающий чаёк! – он открыл крышку термоса и заботливо налил в неё чай.

Я обняла руками ёмкость с горячим напитком и начала согреваться. Еду же я буквально заглотнула, не постеснявшись за отсутствие манер.

– Прости старого что лезу, но почему ты с ним?

– Я думала у нас любовь, и словно дурочка немного замечталась. Сбежав из дома, я искала в доме фермера приют на время. Вскоре, я собиралась поступать в столичный педагогический ВУЗ и думала переехать в общежитие при нём. Но отвлекшись на любовь и желание помочь на ферме, пропустила время подачи заявлений. Теперь смогу попробовать лишь через год. Моя ошибка была в том, что я свернула с собственной дороги и пошла совместным с ним путём, который в итоге оказался тупиком унижения и позора. А что мне делать теперь и куда податься, я не знаю.

– Твоя ошибка была в том, что ты покинула свою семью на раскалённых чувствах, не разработав плана. А потом придумала себе любовь, хоть подсознательно и понимала, что он используют тебя. Ты сама оправдала его и своё бездействие.

- Вы правы… Я постараюсь договориться с ним, что буду жить и работать на ферме, пока не поступлю в намеченный ВУЗ. Только не как его женщина, а как рабочий. Может он согласиться приплачивать мне чуток и я соберу денег на дорогу.

– До тебя здесь жила другая девица. Тоже сбежала, благо ей было куда бежать! Он привёл её через неделю после кончины отца. Я уже наблюдал всё то, что наблюдаю сейчас с тобой. Жить он тебе спокойно не даст! У него новая пассия, а ты будешь нужна в качестве бесплатной прислуги для ухода за скотом и хозяйством, пока ферма не будет продана. А с этим он тянуть не будет, чтоб ты успела поступить в свой ВУЗ! Потом он выбросит тебя на улицу, словно бездомного щенка, и куда ты пойдёшь?

Я грустно и повинно опустила голову. Мне было нечего сказать, ведь пасечник был прав.

- Послушай! У меня есть взрослая дочь. Да что уж дочь! Уже и внуки есть! – улыбаясь, поделился пчеловод. – Она когда-то записалась в армию на добровольной основе. Они там принимают в рядовые круглый год. Может и сложно придётся, зато у тебя будет еда и кров, немного денег вместо стипендии, а может и будущая профессия, если и дальше пойдёшь военному делу учиться.

Я никогда не думала о том, чтобы пойти в солдаты. Я казалась себе такой женственной и утончённой, лишённой грубости и не желавшей никому вреда. А армия была в моих глазах каким-то скопищем жестоких мужчин, где каждый отдавал команды и все хотели воевать. Поэтому я сомневалась в своей пригодности в казарме, но пчеловоду не сказала поперёк:

Глава 7. Точки над "и"

Вечер был в самом разгаре, а история майора, похоже, только началась, и я внимательно всю её слушал. Она продолжила:

Только под вечер отперев мне дверь, фермер встретил меня с садистическим сарказмом:

– Ну что? Упорный труд и лёгкая диета пошли тебе на пользу этим днём?

– Я осознала, что была не права, проспав и нагрубив тебе! – подыграла я.

– Жаль, что принятие вины пришло к тебе с неотвратимым наказаньем!

Последовав совету пчеловода, я опустила голову, не став перечить и ругаться. Я ещё не решила по поводу военной службы, но мысли об этом крутились в моей голове. Я понимала, что это выход, правда совсем не совпадающий с моей мечтой учиться на учителя для младших классов. С детства смотрящая за малышнёй, я знала как найти с ними общий язык, доступно объясняя что–то и, чередуя замечания и похвалу. Я была уверена в своих способностях стать педагогом. Что же касалось армии, как я уже упоминала, мне было сложно представить себя в солдатских рядах».

– Я думал, дети раздражали Вас? Именно так звучал Ваш рассказ о сестрах и братьях.

– Нет, лейтенант, меня раздражали не дети, а то, что моя мать с отцом свалили их на старших нас. Я не просила о такой судьбе: быть нянькой, не имея личной жизни! А так, я и сама хотела бы родить, но только одного, которому дала бы всю свою заботу. Увы…

Я подлил нам в стаканы ещё немного виски и положил на стол молочный шоколад. Достал из холодильника немного фруктов и сел нарезать их на блюдо, оставшимся в память со службы, десантным ножом.

– А ты бы не хотел детей?

– Я не думал об этом.

– Ты красивый юноша, служивый, умный. Но по твоей полупустой квартире, военному ножу и неизысканной посуде нетрудно догадаться, что женщины присутствуют здесь редко, а может, вовсе не бывают. Неужели ты действительно живёшь той платонической любовью, которую питаешь к своей девушке–мечте?

– Предположу, что стены и обои в моей прихожей ещё хранят табачный аромат Ваших духов! - отвёл я разговор от далёкой возлюбленной и планов на семью, которыми не очень-то хотел делиться.

– Так ты помнишь тот вечер?

– Я помню тот секс! А вечера Вы мне, увы, не подарили!

– Злопамятный ты, лейтенант! – лукаво ухмыльнулась майор.

– Так что же было дальше?

«Моё молчание разгневало фермера. Он всё никак не успокаивался, точно в него вселился бес, который жаждал ссоры и скандала:

– Я надеюсь, ты больше не станешь истерить по поводу других женщин в моей постели?

Чувство собственного достоинства взыграло жарче, чем обещание самой себе не вестись на дьявольские провокации:

– Ты должен был с самого начала сказать, что я нужна тебе как рабочая сила, а ты, как подлец, притворялся, что искренне влюблён в меня!

– Притворялся что влюблён? Да разве я тебе хоть раз сказал, что я люблю тебя?

– Но так ты себя вёл! Ты спал со мной, ты проникал в меня, ты оставлял во мне свой след. А что бы было, если бы я понесла?

– Ты не способна на это! Как и, в принципе, не на что!

– А может, это ты не способен? – жутко разозлилась я, ужаленная в свое сердце.

Его глаза наполнились кровью, от ярости скривило рот, и я почувствовала, что надо мной нависла серьёзная угроза. Я зажмурила глаза, боясь его удара, но он сказал:

– Нет, бить тебя дурную я не буду! Скажу тебе вот что: Ты доработаешь тут ещё полгода, пока я не продам это хозяйство папаше той девице, которую вчера привёл. Идти тебе некуда! Ты заурядная провинциальная неумёха, мечтающая кем–то стать в столице. Таких, как ты там пруд пруди! Вернёшься ко мне через недельку с понуренною головой, и будет ещё хуже! Поэтому старайся не бесить меня и лишнего не говорить!

– Почему ты так поступаешь со мной? В чём я перед тобой повинна?

– В школе я был одним из тех, кто жаждал поиметь тебя! Вот и всё! Ну, а ещё мне нужен персонал на ферме, желательно бесплатный, а ты живёшь здесь – значит, может отплатить трудом! Все по–честному и по–взрослому! Вот и расставили точки над «и».

С этим откровенным разговором пришло и понимание того, какая я дура, и какая он мразь. Приготавливая ужин тем вечером, я беспрестанно размышляла о военной службе, и согласилась на предложение в тот самый момент, когда он сказал за столом, что всё на что я в жизни способна – это быть чьей–то кухаркой. Правда услуги кухарки, потребовались ему не только на кухне, но и в постели. С той самой минуты его оргазма, я стала мысленно готовиться к отъезду.

На следующее утро пчеловод принёс мне в хлев газету. Как он и говорил, на последней странице печатались анонсы вакантных мест для добровольной службы в армии. Самый скорый и подходящий вариант был в городке неподалёку от столицы, и поступление туда было назначено через два месяца. Эта была общеобразовательная программа для женщин, желающих служить. В том году вышел закон об отмене обязательной мужской службы и гендерный перевес был в сторону женщин. Многие дамы хотели иметь армейскую подготовку, и множество казарм были ориентированы на женcкий пол.

– Не придётся учиться с мальчиками в одних корпусах, и жить в одной казарме с ними! – улыбнулся пасечник.

Глава 8. Ветер перемен

Вечером того же дня я, как обычно, приготовила ужин, накрыла на стол, уделила время рассказам «любимого» о том, как ему тяжело справляться в бухгалтерии с больной спиной.

Я взглянула на часы, которые пробили семь вечера. Пчеловод должен был подъехать к ферме на автомобиле в это время.

– Сегодня одной коровушке слегка нездоровилось. Пойду–ка проверю её! – сказала я незаконному мужу.

– Серьёзное что? – озабоченно нахмурился он.

– Не думаю! Скорей всего мне просто показалось!

– Смотри не прогляди болезнь! Понесём утраты, платить сама будешь, работая и на соседних фермах.

– Я только надену жакет! – кивнула я в послушание своему могучему господину.

Забежав в свою комнату, я накинула длинный жакет, под который одела ещё пару кофточек и юбок, которых должно было хватить на первое время, пока бы не разобралась что, да как на новом месте. Таким образом я смогла пробраться мимо фермера, не вызвав подозрений о бегстве. Выйдя на луг, я что есть мочи бросилась бежать к воротам, и, несясь туда, молилась, чтобы пасечник не предал и не обманул. В эти мгновения, когда ветер дул мне в лицо, а трава хлестала вечерней влажностью щиколотки, я ощутила свободу, желанную волю и время перемен!.

Майор ударила стаканом о край моего:

– За доброту душевную некоторых людей! Не все ещё повязли в эгоизме, похоти и стремление поработить других!

– Я так понимаю, что старик–пчеловод приехал за Вами?

Он ждал меня, как и было оговорено на своём стареньком Вольво, которое на тот момент, казалось мне каретой, а он седовласым принцем на белом коне, управляющим ей. Ведь именно он увёз меня от незаслуженных обид, горечи и унижений.

Мы приехали к одноэтажному длинному зданию, разбитому на несколько однокомнатных квартир. Комнатка была действительно мала, к тому же совмещалась с кухней. До боли крохотный санузел таился справа от двери, а слева было что–то наподобие кладовки. Сама обстановка в квартире была очень даже уютной. Диван, кресло, телевизор, бархатные шторы, напольный торшер и стол со стульями.

– Я буду спать на полу, а ты на диване ляжешь! – согласовал со мной пасечник, видя, что я разглядываю помещение.

– Я лягу там, где постелите! А Вы спите, где удобнее! – ответила я ему.

– Договорились! Будем спать на диване по очереди! – добро засмеялся он. – Завтра сходишь на чердак. Там вещи дочери! Глядишь, что приглянется.

Вечер прошёл замечательно. Я разглядывала старые альбомы с фотографиями пасечника и его детей. Мы пили чай с душистым золотистым мёдом и увлечённо смотрели футбол по телевизору. Впервые в жизни мне было так спокойно на душе, словно со мной сидел отец, и я была под его ласковой защитой.

Часов в одиннадцать раздался напористый стук во входную дверь. Я сразу поняла, что это фермер пришёл меня забрать.

– Сиди здесь, доченька! – сказал пчеловод, и по–старчески едва поднявшись с кресла, направился к двери.

– Не отпирайте дверь! – крикнула я вслед.

Ничего не ответив, он открыл кладовку и достал оттуда длинное ружьё. Спрятав его за входную дверь, он повернул замок.

«Ах!» – прикрыла я рот в искреннем испуге.

Дверь распахнулась, и я увидела жутко злого, взлохмаченного фермера на пороге:

– Я пришёл за своей женщиной!

– «Своей» женщину может называть только муж. А ты кто ей? – воспротивился пасечник.

– А я её возлюбленный! Отойди дед, не стой на пути к счастью молодых! Побранились, помиримся!

– А мне она другое о тебе говорила. Якобы ты женится вовсе и не собирался, а вот использовать её на ферме, да.

– Да мало ли, что баба городская говорит! Ей лишь бы работу не делать! Придумала!

– Может и так! Только мне ещё отец твой покойный поговаривал, как ты женщин использовать любишь. Осуждал тебя за такое. Да и сам я видывал достаточно! Иди отсюда! Другую жертву ищи!

– Старик, отдай мне её, и разойдёмся по–хорошему! Иначе уволю тебя!

– Твоих угроз я не боюсь! И девочку тебе я не отдам! А увольнять меня твоё хозяйское право!

Пчеловод хотел было закрыть дверь, но фермер вломился ногой в дверной проём и оттолкнул моего защитника. Я замерла, сидя на диване, увидев всё тот же огненный агрессивный взгляд, что и утром.

– Ещё один шаг и выстрелю! – схватил ружье пасечник.

– Не посмеешь грех на душу взять!

– Так зачем грех–то?! Хозяйство твоё отстрелю, а участковому скажу всю правду, что ты вломился ко мне в дом и к девушке пристал, а я всего лишь защищался.

Раздражённый безвыходностью ситуации, фермер плюнул в сторону меня, назвав никчёмной девкой, которую он больше никогда не пустит на порог. Пчеловоду же погрозил увольнением, и покинул дом.

Глава 9. Тест на выносливость

До поступления на службу оставалось меньше двух месяцев, и я должна была поторопиться с подготовкой документов на принятие в новобранцы. В первую очередь мне надлежало встать на учёт в военный комиссариат по месту прописки, после чего пройти медицинский осмотр и тест на физическую подготовку. Я очень волновалась, так как это был единственный шанс на начало новой жизни. Конечно, не пройди я на службу, то пчеловод не стал бы выгонять меня из дома, и терпеливо ждал, пока бы я не поступила в ВУЗ, но мне ужасно не хотелось наглеть, стесняя старика своим присутствием в его и без того малюсенькой коморке.

Жили мы с ним душа в душу. Он вновь устроился пасечником на соседской ферме, аргументируя работу тем, что слишком непоседлив для тихой пенсионной жизни. Я приглядывала за добряком: кормила, стирала, прибиралась, но не как домохозяйка или прислуга, обязанная делать это, а словно его младшая дочь. Именно так он относился ко мне, ласково целуя, уходя, и принося букеты полевых цветов по возвращению с работы.

Молодой фермер приходил пару раз, но вступать в конфликт с пчеловодом не решался, поэтому визиты его ограничивались наблюдением за домом издалека.

В первый же понедельник я отправилась в городской военкомат подать заявление на воинскую службу по адресной прописке, которая по–прежнему была в родительском доме. Накануне пасечник заметил мою взволнованность:

– О чём тревожишься, доченька?

– С родными встретиться боюсь. Видеть их не желаю, особенно маму.

– Боишься, что бранить будет?

– Нет, просто больно вглядываться в материнский взгляд, не дарящий ни ласки, ни заботы, ни любви. Я от него уже отвыкла и мне не хочется увидеть его вновь.

– Я отпрошусь пораньше у хозяина и отвезу тебя в военкомат. Тогда и шанс увидеть матушку сведётся к минимальному проценту.

– Нет, нет! Я и пешком дойду!

– Ложись–ка спать, а завтра разберёмся.

Проснувшись на утро, добродушного старца я не увидала. Он уехал ещё до рассвета и я, конечно, поняла, что он пожертвовал часами сна, чтобы раньше закончить рабочие дела и отвезти меня в город. Так и было!

В здание военного комиссариата, пасечник со мною не зашёл, но обещался ждать в машине. Девушка с регистратуры провела меня в кабинет некого сержанта, который и принимал заявления новобранцев. Он подошёл ко мне – молодой, скуластый, худощавый, похожий на чёрного волка.

– Что ж, милая моя, служить отечеству вздумала? – с лёгкой издёвкой спросил он, демонстрирую беспричинную надменность кривой ухмылкой тонких губ.

– Решила! Не вздумала! – ответила я, давая понять сержанту, что намерения мои серьёзные, а не простое баловство неразумной девицы. Я помнила о словах пчеловода по поводу насмешек парней над солдатами женского пола, и постаралась сразу показать, что я имею право, как и он, находиться в ряду военнослужащих страны.

– Похвально, решительная ты моя! Тогда раздевайся на медосмотр! – ошарашил меня он.

– Как раздеваться? Прямо здесь?

– А в чём проблема? Мы с тобой равны! Оба в армии служить хотим! Только я уже званием старше и свой медосмотр прошёл! А вот чтоб и тебе пропуск выписать, мне необходимо убедиться, что ты в хорошей служебной форме! – он сел за стол и гордо откинулся на спинку стула, ожидая моих действий.

Моё лицо горело от стыда, а тело пронизала нервная дрожь. Я стояла в полной нерешительности, зажатая, подсознательно скрестив руки на груди и сведя вместе ноги. Он смотрел, не отводя липучего взгляда, и похотливо улыбнулся, когда я расстегнула пуговицу на блузе.

– Смелей! Догола! Чего робеешь будущий солдат? – торопил меня он.

Не выдержав напряга и не сумев раздеться перед парнем незнакомым мне, я со слезами на глазах бросилась прочь из его кабинета. Выбежав к пасечнику, нырнула в машину и разрыдалась!

– Что случилась, милая? – взволновался он.

– Я не гожусь для военного дела! Я трусливая, глупая и не решительная! Я даже не сумела пройти медицинский осмотр, потому что не осмелилась раздеться перед мужчиной–сержантом.

– Ах, перед сержантом! Посиди в машине, дорогая! – пчеловод вышел из автомобиля и зашёл в здание военкомата. Я же ругала себя за то, что поделилась с ним. «Какой позор, что мою несмелость пожилой мужчина пошёл перед всеми оправдывать!» – гневалась я на себя и горько плакала.

Он вернулся минут через 10 и протянул мне бумажку от того сержанта с назначением на прохождение медкомиссии. Я удивлённо посмотрела на него.

– Ты хорошая девочка, но пора повзрослеть! Не нужно верить всему, что слышишь, и слепо полагаться на порядочность людей! Медицинский осмотр проводит врач, а не сержант. Этот щенок хотел воспользоваться тем, что ты наивна. Вытри слёзы и иди в медкабинет сдавать анализы! А завтра тебя там встретит женщина врач.

– Как Вы сумели добиться направления?

– Я же сказал, дочь у меня служивая! Я проходил и пошлых сержантов, и злые языки солдат!

Глава 10. Форс–мажор

После прохождения медосмотра и теста на физподготовку я снова отправилась к тому похотливому сержанту. В этот раз мне было необходимо получить от него распределение в выбранную воинскую часть. Идти к нему было неловко, ведь я испытывала стыд за то, что повела себя так простодушно в прошлый раз. С другой же стороны хотелось посмотреть ему в глаза и ткнуть лицом во все собранные справки.

– Вижу, ты всё прошла! Упорная, да?

– Я же сказала, что я решила служить!

– Решила она! Ты и с другом моим решила жить и помогать ему по ферме, да только хватило тебя ненадолго.

– Ах, вот оно что? Небольшой городок и все друг друга знают! Как же я раньше не додумалась! Только какой ты ему друг, если меня раздеть хотел?

– Язык свой укроти! Перед тобой старший по званию и мы не в сельском клубе! – накричал он на меня. – Дура ты! Лучше бы я тебя раздел и одарил личной заботой на время службы. Теперь сама за себя должна будешь стоять!

Он протянул мне направление в военный городок, который я не выбирала.

– Но я хотела в женскую казарму в городе неподалёку от столицы!

– Хотелки бабские и воинская служба – две разные вещи! Быть равной со всеми, значит исполнять свой долг безоговорочно! Отслужишь в совмещённой казарме.

– Но я подавала заявку в другое место! – решила я отстоять свои права. – Я жаловаться буду!

– Кому? Старикашке со ржавым ружьём и роем пчёл? Не смеши меня! И помни, что когда ты уедешь, он останется здесь. Это я так… к слову. Так что забудь о жалобах и покинь кабинет!

– Гнилой город с гнилыми людьми! – остервенело бросила я ему напоследок.

– Ничего, скоро ты нас покинешь, отправившись в свой новый городок с кучей голодных юнцов, считающих, что бабе в армии не место, а вот в армейской койке с ними, да. Свободна!

Я вышла из кабинета жутко напуганная его шантажем и неожиданным распределением. Пчеловод, любезно отвозивший меня в военкомат все эти дни, как и обычно, ожидал в машине. Я помнила об угрозах сержанта и, собрав свою волю в кулак, улыбнулась старцу.

– Я прошла! Прошла все тесты! – кричала я ему снаружи, ещё не сев в автомобиль.

– Ты ж моя умница! – открыл он мне дверь, и схватив ладонями за щёки, крепко расцеловал. – Поздравляю! – Взяла направление у того сержанта?

– Того на месте не было! Взяла у другого!

– Ну и славно! В добрый путь! – сказал мне пасечник, и мы поехали домой.

Бессонные ночи в преддверие ада, описанного сержантом давали о себе знать. Я стала раздражительной, всё время недоспавшей, рассредоточенной. От сильной нехватки ночного сна меня тошнило по утрам, и аппетит совсем исчез.

– Доченька, тебя что–то гложет? – спросил меня мой заботливый приёмный отец одним тёплым утром, когда мы вышли погулять.

– Нет, нет! Я просто волнуюсь перед армией! Мне всё в новинку, вот и тревожусь зазря!

– Тревожишься настолько, что мучает тошнота по утрам?

Я улыбнулась, ничего не ответив, по–прежнему умалчивая от него, что получила назначение в другую часть.

– Не волнуйтесь! Это пройдёт! – я погладила старца по руке.

– Пройдёт, конечно! Да только через девять месяцев! – ответил он, серьёзно глядя мне в глаза. – Ты носишь малыша под сердцем.

– Такого быть не может! Я ведь сдавала анализы и проходила медосмотр! Неужели врачи там столь некомпетентны? – добро пошутила я, скрывая, что зерно сомнения он всё–таки сумел во мне посеять.

– Так то рано было! По жене и дочери помню, что через две недели ребёночек и заявляет о себе. Тебе бы к акушерке заглянуть!

– Не пойду я! Не понесла за столько недель, что с фермером жила, а как рассталась – залетела? – всерьёз взволновавшись, что это может быть и правдой, противоречила я.

– А к акушерке наведаться не просьба была, а приказ, который ты, как мать, должна исполнить!

Глава 11. Преданность вопреки всему

– Ты же любишь животных, лейтенант?

– Люблю!

– А ты собачник или кошатник?

– Собачник больше.

– И за что же ты любишь собак?

– За преданность.

– Преданность...

Майор продолжила повествование о своей жизни:

Я посетила кабинет акушерки, как и настаивал пасечник. После пересдачи анализов и последующего тщательного осмотра, она наконец–таки пригласила меня сесть за стол.

– Скоро ты станешь мамой! – холодным тоном сообщила врач.

– Я ... беременна?

– Ты беременна. Именно это и происходит, когда мужчина с женщиной занимаются сексом.

Я посмотрела в её строгие, сверлящие меня из–под тонкой оправы очков, глаза.

– Почему вы меня осуждаете?

– Потому что тебе восемнадцать! А судя по заполненной личной анкете, отец ребенка неизвестен или желает оставаться таковым. Это называется безответственность, девочка! Когда ты наслаждаешься пенисом и принимаешь мужское семя в себя, надо помнить о том, что потом это семя может превратиться в плод, а вот в его воспитание должна участвовать не только ты, но и хозяин пениса.

– С чего вы взяли, что у ребенка нет отца? Может, мы просто не женаты? – слукавило моё поруганное самолюбие.

– Мне многолетний опыт подсказал. Знаешь ли ты, сколько юных девок прошли пузатыми через эти руки? Финальный выбор у всех одинаково плох: аборт, детдом или взросление без папы.

– Вы не можете судить всех под одну гребёнку!

– Что ж, надеюсь, что у тебя иначе!

Я вскочила со стула в слезах, и побежала вон из кабинета, но на прощание сказала:

– Безответственность – это когда рожаешь кучу детей от законного мужа, зная, что он пропивает семью. Так скажите мне, а не лучше ли растить ребёнка вообще без отца, чем иметь подле себя алкаша или негодяя.

– В обоих случаях лучше вообще не заводиться детьми! Жду тебя на следующий приём. Надеюсь, на него ты явишься куда рассудительней!

Я уже не могла сдерживать горьких слёз. Я понимала, что она имеет в виду под рассудительностью – аборт. Знаешь, лейтенант, она была права во многом. Фермер внушал мне, что зачать я не способна, а я, малолетняя дура, верила и позволяла ему так кончать, как нравится.

– А вам, ведь, нравится в нас кончать? Заполнять собой? Это, ведь, тешит ваше эго? Ну, что ты скажешь, лейтенант?

– Скажу, что акушерка не имела права высказывать своё личное мнение. Вы не за ним явились к ней!

– О, дорогой! – рассмеялась майор. – Ты, видимо, не жил в небольшом городке, где термин объективность высмеивается за стопочкой наливки. Там каждый норовит сказать своё и каждый считает себя абсолютно правым. Как бы то ни было, она действительно смотрела в очи правде: я не должна была беременеть от фермера. Да только было поздно сожалеть!

Я вернулась в нашу однокомнатную норку, упала на диван и начала рыдать. Мой добрый приёмный отец был всё ещё на работе, и никто не слышал моей боли и всхлипов. Я положила руки на живот и будто обняла её, – свою малышку или малыша. Не важно сколько плоду дней! Если ты знаешь, что под сердцем носишь жизнь, ты уже мать и уже любишь своего ребёнка. Я думала, как поступить, и аборт не входил в мои планы. Оглядываясь кругом, я понимала, что не имею права принести младенца в этот дом, ведь даже я была там гостьей. Вернуться к матери я тоже не могла. Куда там было возвращаться? Я не хотела, чтобы этот ребёнок делил судьбу моих братьев и сестёр, затерянный между ними, забытый своей мамой, ведь у меня бы не хватало времени на полноценную заботу о нём. Мне бы пришлось напялить фартук «Золушки» и вновь пахать на всю семью, обделяя его материнской лаской. К тому же я ужасно не хотела, чтоб мой малыш рос рядом с выпивущим алкашем и бесхарактерной бабулей.

Меня отвлёк от рассуждений пчеловод, пришедший домой с работы. Он тяжело вздохнул, сняв с головы панаму и протерев ею усталое лицо. Потом чуть ковыляя, двинулся на кухню и, повернув водяной кран, стал мыть лицо и руки по локоть:

– Что–то сегодня я так устал на работе! И голова немного мутная! – посетовал пасечник, обычно никогда не жалующийся на самочувствие. – Подай, пожалуйста, свежее полотенце!

– Я беременна! – сказала я ему, исполнив просьбу.

Заулыбавшись, он положил ладонь мне на живот:

– Так это ж хорошо! Ребёночек у тебя будет!

– А как кормить и где нам жить? – расплакалась я у него на плече.

– Ну что ты? Что ты! Как говорится «в тесноте, да не в обиде!». Все вместе тут и поживём, пока иное не придумается! Получишь материнский капитал и съедешь, если пожелаешь. Ну а пока можно поспрашивать на фермах: глядишь, где–то работница нужна. Будешь хозяйкам с бытом помогать, раз с армией идея не свершилась.

– Спасибо Вам! – я крепко обняла его. Конечно, я пойду работать, и буду Вам с делами помогать! Я никогда не забуду Вашей доброты, и навсегда останусь Вам преданной.

Глава 12. Порушенная репутация

– Так вот, лейтенант! – продолжила майор, взяв в рот кусочек шоколада. – До армии оставалось меньше месяца. Не знаю почему, но я до сих пор не отказалась от полученного места в казарме. Я даже не думала об этом. Я просто сфокусировалась на ребёнке и устройстве нашего жилья и быта. Я ходила по фермам и интересовалась, не нужна ли им помощница или рабочая. К сожалению вакансий не было, что мне казалось несколько странным, но доказать или оспорить это я бы не смогла.

Однажды я увидела в газете, что некой даме с подорванным здоровьем и проживающей в особняке на собственном участке, очень нужна прислуга в доме. Оплата труда была весьма хорошей. Текст объявления почти «кричал» о срочности найма, и я незамедлительно отправилась по указанному в анонсе адресу.

Дом был большой, работа женской: прибраться, приготовить, постирать, помочь хозяйке с гигиеной. Сама она была чрезмерно горделивой дамой с прогулочной тростью в руках. Пожилая, привыкшая к поклонению и почёту, она преувеличивала свой недуг, который даже не имел названия.

– Я готова служить за ту зарплату, которую Вы предложили в объявление. Вы не разочаруетесь!

– Ну, это уже не тебе решать, милочка! Не та ли ты девчонка, что жила под крышей молодого фермера? Ела, пила, обогревалась забесплатно, а после убежала, вовсе не поблагодарив, бросив его одного с незавершёнными задачами в хозяйстве?

– Это он Вам сказал?

– Значит ты, раз не отрицаешь!

– Но всё было совсем не так, я…

– Никогда не перед кем не преклоняй колени! Мне оправдания твои ни капли не нужны! Только в нашей деревне в свой дом тебя вряд ли кто–то пустит. В хозяйстве верность и ответственность в почёте, а не красивые глаза цвета холодного рассвета.

– Прошу Вас выслушать меня!

– Не стоит стараний! Я тебя не стану нанимать! Вот только парня жалко. Из–за тебя он не сумел сладить с делами, и отцовскую ферму пришлось продать. Надеюсь, совесть будет тебе лучшей карой, чем назначил бы какой-либо земной судья. Покинь мой дом!

Я вышла оттуда точно окаченная кипятком, ну или ледяной водой, а внутри меня всё нервно тряслось. «Какая же он мразь! Решил испортить мою жизнь и перекрыть мне кислород! Наговорил всем с три короба! Выставил меня безответственной сукой, которая жила за его счёт! А то, что он меня использовал, он хитроумно умолчал. Мерзавец!»

Ох, лейтенант! Это был день неприятных событий. Завернув за угол особняка, я наткнулась на свою нерадивую мать. Увидев меня, она злобно сомкнула губы и, опустив голову, хотела проскользнуть. Я тоже не жаждала встречи, но меня возмутила мимика её лица:

– Здравствуй, мама! Неужели так трудно поздороваться с дочкой?

– Ты мне не дочь, а змея, что я пригрела на груди. Ты бросила меня одну с одиннадцатью детьми ради того, чтоб стать подстилкой фермера.

– Нет, мама! Подстилка – это ты! Ни жизни, ни мечты, ни цели! И у тебя мужик, который пьёт и делает детей, а ты всё это позволяешь! Ещё и хочешь на других свалить!

– Не смей меня осуждать! Смотри сама не понеси от фермера, известного как Донжуан по всей округе! Бросит тебя и глазом не моргнёт! А я тебя обратно не приму и не надейся! – она прошла, толкнув меня плечом, и тут я поняла, что и сама не лучше матери. Подставилась под подлеца и залетела от него, нарушив все намеченные планы, ещё и бездумно неся ребёнка в неустроенную жизнь. Только вот мама моя остановиться не сумела, а я вроде бы успела опомниться.

Я пришла домой в полной растерянности. Раздавленная, униженная, с порушенной репутацией и считающая себя и, правда, безответственной, как мне сказала пожилая дама, акушерка, да и намекнула мать. Но больше всего меня мучал один вопрос: как я скажу пчеловоду, что фермер пакостно оклеветал меня по всей деревне, и мне теперь работы не найти? Конечно, я знала, что из дома меня никто не выгонит, но жить бесплатно девять месяцев за счёт пожилого мужчины мне вовсе не желалось. В соц.службу обращаться я боялась, ведь ходили слухи, что у юных, бездомных и безработных мамаш могли отнять потомство для «лучшей» жизни последних. А аборт... аборт я сделать не могла, я слишком любила своего малютку.

Я приготовила ужин и накрыла на стол. Тошнота, частенько мучавшая меня, не давала покоя и этим вечером. Еле избавившись от неприятного чувства, я уснула на диване, не дождавшись пчеловода.

Открыв глаза, я глянула на время. Почти что полночь, а его всё дома нет. Я встала с дивана и потёрла сонливое лицо ладонями. «А вдруг случилось что?!» – сковал меня испуг. Я резко проснулась и заходила по комнате взад и вперёд. Надо было что–то делать, и я уселась за его старинный телефон. В записной книжке я нашла контакт хозяина, у которого он работал последнее время.

Недовольный сонный голос ответил мне мужским баритоном. Обрадовавшись ответу, но сильно засмущавшись, я не сразу смогла объяснить, кто я и почему ищу пчеловода.

– Он в местной больнице! Поезжайте туда!

– А что же с ним случилось? – схватилась я за майку на груди.

– Откуда же я знаю?! Я не врач! Он просто грохнулся на землю. Сознание потерял. Я отвёз старика в больницу, а его дочке телеграмму срочную послал. Надеюсь, что приедет утром!

– Спасибо! – бросила я трубку, и второпях, совсем не думая о позднем часе, отправилась пешком в больницу.

Глава 13. Потерять почти всё

Действительно, наутро приехала его дочь. Она жила в столице и работала офицером тамошней полиции. Высокая, подтянутая, во внушающей уважение форме кареглазая блондинка. Наблюдая её самоуверенность и статность, я чувствовала себя маленькой серой мышкой. Бесправной, неимущей и ничтожной.

– Но вам было всего лишь 18 лет! – вдруг стало мне обидно за майора.

– Да, но в тот период жизни любая баба, устроенная лучше, чем я, вызывала в моей душе ощущение собственной незначительности.

Она прошла к врачу мимо меня. Я, было, вскочила, чтоб представится ей, но она не обратила на меня никакого внимание. Сев обратно на ту холодную скамью, я стала ждать возвращения дочери пасечника от врача, в надежде, что она мне разъяснит, как обстоят дела с его здоровьем. В ту ночь я так устала от волнения и ожиданий, что даже недосып казался состоянием привычным и знакомым мне. Я просто сидела и ждала.

Не было ни её, ни врача очень долго, и вот в какой–то момент я вновь услышала стук каблуков по полу в этом безлюдном зале больницы. Я обернулась и увидела её, быстро идущую к выходу.

– Подождите, прошу Вас! – побежала я за дочерью моего приёмного отца. – Скажите, как он? Как Ваш папа?

– Кто ты такая? – пренебрежительно спросила она, ни на минуту не замедлив шаг.

– Я его подруга и гостья в его доме, – ответила я, торопясь за ней, как собачонка.

– Как это понимать?

– Я познакомилась с Вашим отцом на ферме, где он работал. Стечения неприятных обстоятельств привели меня в его дом на временное место жительства. Мы очень близки, и я переживаю за него.

– Близки. Надеюсь, ты не его запоздалая любовь? – спросила она резким укоризненным тоном.

– Нет, что Вы?! Я люблю его как папу, а он меня как дочь. Как вы могли подумать такое?

– Ну, знаешь ли, в столице я на многое насмотрелась! Не удивлюсь, что и у нас в деревне перенимают столичный стиль общения с целью выгоды. Правда брать у него особо нечего!

– Вы меня простите, конечно, но, по-моему, это именно Ваш стиль мышления испортила столица, а тут в деревне ничего не поменялось! – сдерзила я, оскорбленная её несправедливым и, как мне показалось, пошлым заявлением.

Оробев, она остановилась и снисходительно пустила на меня свой взгляд.

– У него прогрессирующее ухудшение деменции.

– Что это значит?

– Это значит, что его мозг ускоренно атрофируется. Вскоре он перестанет кого–то узнавать и будет не способен ухаживать сам за собой.

– А с эти нельзя ничего поделать?

– Ранние симптомы деменции стали проявляться у него несколько лет назад, когда умерла моя мама. Он так переживал, что получил инсульт, на фоне которого у него ухудшилась память, уменьшилась работоспособность, появилась апатия. Из столицы я привезла ему лучшие препараты, способные сдержать процесс болезни. И это работало! А что случилось с ним сейчас, ума не приложу, и как остановить такое ускорение, пока никто не знает.

– Возможно, он переработал. На пенсию идти он не хотел, хотя я часто просила его подумать об этом.

– Да, он хотел работать, не смотря на то, что ему было тяжело. Папа боялся, что ничего не делая – расслабит мозг, а это включит для деменции зелёный свет.

Я грустно опустила глаза, не зная, что сказать, стараясь не заплакать:

– Что будет дальше?

– Мы определим его в пансионат под круглосуточный присмотр. Один жить он уже не сможет. Ты сказала, что гостишь у него? Так вот, тебе придётся съехать!

– Но... но понимаете, мне некуда идти!

– Это твои проблемы, дорогуша, а не мои, и точно уж не моего отца!

– Послушайте, я понимаю, что Вам это не важно, но я жду ребенка от одного мужчины, который со мной плохо поступил. Ваш отец помог мне от него сбежать, сказав, что если его дочь попала бы в похожую беду, он был бы благодарен человеку, который согласился бы её спасти. Я просто не знаю, что мне делать…

Дочь пчеловода сняла маску холода и отчуждения, и горько заплакала: «Мой дорогой добрый папа! Ты даже не представляешь, как это тяжело, когда родной отец не узнает тебя, когда ты для него становишься чужой. Нам кажется, что мама с папой будут рядом вечно, живые и здоровые, но это далеко не так. Если у тебя есть родители, позвони им и скажи, что любишь!».

Мои родители были здоровы. Только для них я всё равно была чужой. Я обняла её, и мы плакали вместе в этом холодном зале ожиданья при больнице.

– Прошу Вас, позвольте мне смотреть за ним бесплатно в его доме! И дело даже не в жилье, а в том, что я хочу ответить добром на его заботу обо мне.

– Ты можешь остаться до конца месяца, пока оформляются бумаги на его перевод в пансионат. Заодно присмотришь за ним, ну а после домишко придётся продать.

– Спасибо! – искренне сказала я.

Забрать пчеловода домой пока что было нельзя, ведь ему предстояла ещё куча медицинских разбирательств. Посещения тоже были ограничены. Я всё никак не могла принять всё то, что мне сказала его дочь. Я видела таблетки, которые он пил, но о деменции ничего не знала. Пасечник не был похож на старого маразматика. Было безумно обидно и жаль, что его разум коварно съедала болезнь.

Глава 14. Прощание с юностью

Что–то надо было делать, ведь я панически боялась утекающего времени, и я решилась на поступок, который мог всё изменить. Я отправилась к молодому фермеру.

– Я думал, он продал участок, – слегка запутавшись в рассказе, уточнил я у бывшей начальницы.

– Продал. Только не так, как говорила дама с тростью, считавшая, что он не справился с хозяйством после того, как я ушла. Это был хорошо продуманный план, о котором он сам мне сказал, и о котором мне давно уже поведал пчеловод.

– Это я помню, но я предположил, что он съехал, продав свою ферму.

– Нет, нет! Это не делается скоро. Для оформления купли–продажи требуется определённый срок. Я знала, что найду его на месте.

– Как женщине, Вам не было страшно туда возвращаться, ведь он был зол на Вас?

– Конечно, было, лейтенант! Колени дрожали и руки тряслись, но я запомнила слова моего приёмного папы: «Будь преданной малышу вопреки всему!». Я шла вопреки страху, вопреки риску, вопреки желанию. Я шла туда ради ребёнка, чтобы он увидел этот свет, и чтобы ему было, где жить. Пойми меня правильно, милый, мне больше было некуда идти.

Фермер был занят починкой сарая: вбивал в его стены какие–то палки. Не знаю, как вы, мужчины, это называете, но он утеплял его. На земле были разбросаны инструменты, переступая через которые, я шелестом листвы под ногами, привлекла его взор:

– Зачем пришла? – он развернулся ко мне, держа в руках молоток и гвозди.

– Я слышала, ты ферму продал?

– И что? Пришла сказать «прощай», соскучившись по моей ласке? Похоже, старая пчела тебя не достаточно жалит в постели?

– Я беременна от тебя! Ты ведь хотел этого!

Внезапно он сильно рассмеялся. Откинувшись торсом назад, он подпирал поясницу обеими руками и хохотал в самое небо. Мне же было вовсе не до смеха. Я чувствовала страх и унижение. Мне так хотелось закричать и убежать, но я осталась ради малыша.

– Ты что, решила замуж за меня пойти?

– Нет! Я просто прошу помочь сыну или дочке, пока я не рожу и не оформлю материнский капитал. Нам негде жить. Дай мне работу или денег на жилье. Это ведь твой ребёнок! Поступи, как отец и мужчина! Больше я ни о чём не попрошу тебя!

– Ты меня за дурака держишь? Мой ребёнок? Откуда мне знать, что он мой? Что ты его не нагуляла после внезапного побега?

– Извини, что покинула ферму, не предупредив тебя, но мне было страшно и больно. Я просто испугалась! – решила я давить на жалость, забыв, что её у фермера нет.

– Ах, извини? Нет уж! Сержант в военкомате тебе, наверно, отказал в отцовстве? – глумливо засмеялся он.

– Между ним и мной ничего не было! Ты единственный мужчина, что был в моей постели.

– Ищи себе другого идиота! Даже если это и правда, ты мне больше не нужна! Я женюсь на дочери покупателя. Так что теперь я будущий зять обладателя этой фермы, и она снова моя, только косвенно. А твой нагулянный ублюдок мне сейчас вовсе ни к чему! Ты как была в моих глазах никчёмной, так и осталась неумёхой, только с не вовремя раздутым животом.

– А кто есть ты? – «взорвало» меня от упрёков и оскорблений. – Ничтожный сын покойного фермера. Ленивый, подлый, похотливый! В тебе от мужика только твой член! Ходишь, как баба по деревне, играя жертву из себя, рассказывая, как я убежала. Портишь мне жизнь, как мстительная мразь! Дружка своего из военкомата в сообщники взял! Думаете, что сломать меня способны?

– Пошла вон! – затрясло его от гнева, а глаза наполнились кровью.

Я попятилась назад, понимая, что должна была сдержаться, только накипело всё, вот я и сорвалась. Он толкнул меня со всей силы в живот, и я упала на траву. Чувство жуткого страха овладело мной и сердце то ли билось сильно, то ли прекратило биться, но было ощущение, что я вознеслась в пространство между небом и землёй. Он наклонился ко мне и схватил топор с земли. Приставил его прямо мне к горлу и, ощетинившись, как разъярённый волк, сказал:

«Увижу тебя с брюхом рядом с моей фермой, сам сделаю аборт! Ты поняла?»

Я закивала головой, всецело потеряв дар речи. Я не могла даже моргнуть или сглотнуть слюну. Меня трясло, как будто я до ниточки промокла и нахожусь на ледяном ветру. Он схватил меня за руку и поднял на ноги, а затем швырнул в сторону дороги. Вернувшись к сараю, он более не обернулся, а я, шатаясь, словно пьяная, пошла домой.

«Плесни–ка ещё виски!», – прервалась майор.

Я снова наполнил её стакан успокоительным зельем на четверть.

«Да что ж ты жадный–то такой!» – взволнованно вскрикнула она и надавила на горло бутылки в моей руке. Виски хлынуло в прозрачный сосуд и достигло его половины. Майор взяла кусочек сладкой груши с блюдца и, выпив всё до дна, легонько закусила ей.

Вернувшись домой, я была не в силах помогать пчеловоду, а потому, усадив его на диван, включила когда–то любимый им канал, а сама рухнула спать в рядом стоящее кресло.

Проснулась я от резкой боли в животе. Не сразу поняв, что происходит, я стала вспоминать, что ела на обед. «Наверное, попортились продукты в холодильнике!», – подумала я про себя, забыв про то, что случилось на ферме. Пасечник мирно спал перед включённым телевизором. Я накрыла его пледом и отправилась принять тёплый душ. Ступившая босой ногой на плитку в ванной комнате, я заметила кровь, капавшую из меня.

Глава 15. Добро пожаловать, новобранец!

Я стояла у ворот военной базы со схожей котомкой за спиной, с какой сбежала из дома. С ней и с кучей странных воспоминаний: эта была какая–то грязная смесь из любви и сочувствия с подлостью и предательством, а ещё с преданной дружбой, человечностью и с сожалением о губящей болезни. Всё, что произошло со мной за лето, теперь лежало тяжким грузом на душе. Однако впереди были, покрашенные в голубой, ворота и железная дверь, за которой начинался мой новый жизненный этап. Я стояла перед ними из–за фермера и из–за пчеловода. Только первому хотелось мстить за это, а вот второго, конечно же, благодарить. Я не знала, что ждёт меня за дверью, но если бы не пасечник, то и этого шанса на новую жизнь у меня бы не было.

Пройдя контрольно–пропускной пункт, я поднялась по лестнице в регистратуру. На моём лице явно отражалась дикая нервозность, ведь я помнила о дурной репутации этой смешанной казармы и, конечно, ожидала худшего. Я даже не сомневалась, что подлец в военкомате усердно постарался для своего дружка–фермера, чтобы меня определили в сущий ад.

«Добро пожаловать, новобранец!», – серьёзно сказала регистратор, вручившая мне карточку с порядковым номером. – Сейчас на медосмотр, затем выдадут форму, пройдёшь на инструктаж и первую тренировку. Там командир расскажет вам о распорядке дня. Информационная доска внизу у главного входа.

Я отправилась в медпункт прямо по коридору.

– Какая ты худенькая! – заметила доброжелательная врач, измерявшая мой рост и ширину плеч.

– Я уже проходила осмотр и сдавала тест на физическую подготовку. Я всё прошла! – ответила я, беспричинно боясь, что меня вдруг отчислят, и я останусь на улице одна.

– Иначе бы тебя тут и не было! Это обычная формальность! – она взяла анкету и, задавая мне вопросы, стала что–то там вписывать и вычёркивать.

– Травмы за последний месяц были?

– Нет!

– Гриппы и вирусные инфекции?

– Нет!

– Беременность была?

– Нет! – соврала я и опустила глаза.

Я ощущала, как врач смотрела на меня тяжёлым взглядом, наверное, учуяв мою ложь. Ничего не сказав, она расписалась внизу страницы и вскоре принесла мне форму по размеру.

В казарме пахло маслом и металлом, и этот запах я почувствовала сразу. Запах казённого места. С территории двора доносились команды инструкторов и гул моторов. Я шла по коридору до своего женского корпуса, сопровождаемая одной из командиров–сержантов и старалась держать уверенный вид, хотя внутри вся потрясывалась от волнения. Рядовые, мимо которых я проходила, оглядывали меня любопытными взглядами и что–то тихо комментировали друг другу.

Меня разместили в одном из спальных залов для женщин. Я оглянулась вокруг. Десять двуярусных кроватей стояли в ряд, и почти все они были заняты рядовыми, с которыми мне предстояло служить. Некоторые из девушек сгруппировались, и весело обсуждали армейские планы; другие валялись на койках, а одна девчонка, на кровати у окна, безостановочно рыдала.

Мне досталась нижняя койка посередине зала, у которой находилась небольшая тумбочка.

«Привет!», – поприветствовала меня сослуживица с верхнего яруса.

Я кивнула головой в ответ.

«В этом зале вы все новобранцы! – заметила сержант. – Через полчаса начнётся инструктаж и ознакомление с территорией казармы. Сбор у входа! Опоздания строго наказываются! Это будет ваш старт в армейскую жизнь! И никаких свободных посиделок или всхлипов!», – обронила она в сторону плачущей девицы.

– Где здесь ванная или переодевалка? – спросила я у девушки с верхней койки.

– Забудь о стеснение! Переодевайся тут! Утром на сбор даётся пара минут, и надо успеть прилежно одеться и застелить постель. На закрывалки в душевой времени у тебя не будет!

Мне было крайне неудобно стоять пред всеми полунагой, но надо было привыкать. Я уже жила в многолюдной спальне с братьями и сестрами, и была готова адаптироваться здесь, справляясь с трудностями сожительства. Другого пути у меня всё равно не имелось.

В конце зала размещались шкафчики для личных вещей. Туда я и убрала котомку с гражданской одеждой.

– Что с тобой? – спросила я у плачущей девицы, проходя мимо неё на выход.

– Оставь меня! – махнула она рукой и отвернулась хныкать в другую сторону.

– У нас сбор через несколько минут, а ты даже не одела форму!

Она заплакала сильней и ничего в ответ мне не сказала.

«Да Бог с ней!», – сморщилась моя соседка с верхней койки. Коренастая, невысокого роста, брюнетка с короткой стрижкой, она казалось осведомлённой о жизни в казарме и увлечённой военным делом. У места сбора она рассказала мне, что происходит из рода военных, чем очень гордится и мечтает достойно продолжить дело деда и отца.

– А почему ты здесь? – задала она мне уместный вопрос.

– Так обстоятельства сложились.

– Обстоятельства? То есть сама ты служить не хотела?