Приказано исполнить: Вторая грань

Глава 1. Двойная игра

– Как быстро сейчас вечереет, лейтенант. Ещё ведь только начало четвёртого, а за окном уже темно, – задумчиво глядела во двор моя бывшая начальница.

– Зима не терпит долгих дней, – спокойно улыбнулся я. – Солнце, освещающее землю, – соперник свету, что отражается от снега при Луне.

– Поэт… – с иронией заметила майор. – Тебе бы книги писать!

– Может, и напишу однажды… о Вас.

– Не лучший выбор, – усмехнулась она. – Слишком много интриг, предательства и зла. Найди кого–то добрее и счастливее для главной роли.

– Вы – самая яркая личность из всех, кого я встречал.

Майор от души рассмеялась:

– Ты ещё и впечатлительный! Юнец, толком не живший. Откуда тебе знать, кто ещё встретится на твоём пути? Наверняка будут личности поинтересней меня.

– Вам тоже этого знать не дано, – возразил я, уколотый её словами о моём возрасте.

– Что ж… думаю, мне пора. Завтра рабочий день. Тебе бы отдохнуть от задержавшейся гостьи, – она поднялась и сделала шаг к прихожей, но я мягко перехватил её за запястье.

– Не уходите. Ещё слишком рано, и я хочу дослушать Вашу историю. Мы можем… мы можем приготовить что–нибудь вместе, как вчера, – хватался я за любую ниточку, чтобы не отпустить начальницу.

– Ах вот оно что! К моей стряпне привык? Смотри, не влюбись, а то путь к мужскому сердцу лежит как раз через желудок, – поддразнила она.

– Мы много раз обсуждали мои чувства к Вам, но Ваши ко мне – никогда. Только в шутку. Всё поверхностное, внешнее... А что на самом деле внутри Вас?

Она подошла ближе и вплела пальцы рук в мои волосы.

– Внутри меня живёт частичка тебя. Она останется со мной навсегда, и я буду любить её столько, сколько мне суждено дышать.

– Да Вы и сами поэтесса, – резко поднялся я, невольно смахнув её руку с волос. – Говорите со мной недомолвками, эпитетами… Почему же не скажете прямо о чувствах? Любите или нет?

– Потому что слова – опасны. Сказанные однажды, они зависают в воздухе навсегда. Ты хочешь услышать признание, но зачем? Ты ведь выбрал себе другую женщину. Что изменит моё «люблю»? Ты потешишь самолюбие, а я – не избранная – буду чувствовать себя униженной, глупой, второй… Произнеся эти слова, я потеряю больше, чем приобрету. А если ответ тебе не понравится, ты станешь злиться на правду. Зачем нам лишние комплексы?

– Но Вы сами только что признались, что любите часть меня. Как можно любить часть человека? Выходит, Вы выбрали удобную грань моего естества, и полюбили её, а не меня целиком. Это звучит ещё более жестоко, что равнодушие.

– Я говорю лишь то, в чём уверена. А как ты понимаешь мои слова – дело твоё. Мы все толкуем чужое, исходя из собственных желаний или страхов, вместо того чтобы принять его без искажений. Мы всегда балансируем на грани между тем, что есть, и тем, что хотим услышать.

– Так Вы останетесь? – смирился я с проигрышем в споре.

Майор взглянула на часы.

– До ночи ещё есть время. Останусь, но только если ты удивишь меня чем–то необычным.

– По–моему, нам и так не скучно. От вашего рассказа у меня фантазия ожила – лучше любого кино.

– Рада, что развлекаю тебя своей нелёгкой судьбой, – усмехнулась она. – Но чем порадуешь меня в ответ?

Я стыдливо отвёл взгляд, осознав нелепость своего сравнения, и стал лихорадочно искать идею. Моя квартира не давала большого простора для фантазии… Я посмотрел в окно: за стеклом медленно кружился снег.

– Вы когда–нибудь ужинали в тёплом шалаше, прямо под падающим снегом? – спросил я, улыбаясь.

– Что ты задумал? – заинтересованно прищурилась майор.

– На крыше есть открытая веранда с роскошным видом на город, а низ – застеклённый барьер. Развернём там палатку. Постелем на пол брезент, а сверху матрац, набросаем мягких подушек, принесём пледы, поставим обогреватель. По периметру включим гирлянды. Представьте: мы сидим внутри и пьём вино, ужинаем и смотрим на то, как снег опускается на город, весь в огоньках, затихший и вечерний. А в палатке только Вы и я…

– Хм… – довольно дрогнули уголки её губ. – Признаюсь, такого мне ещё не предлагали.

– Что же, тогда приступлю к подготовке, а Вы – продолжайте рассказ.

Майор улыбнулась и послушалась.

С того нового года прошло несколько лет, и мне исполнилось тридцать пять. За это время многое изменилось.

Моя бывшая начальница и метролог купили домик на самом юге страны и сразу переехали туда. Конечно, мы поддерживали связь по телефону, но мне всё равно не хватало тепла приёмной мамы в холодной столице.

Сама я состояла при резерве Министерства внутренних дел и несколько раз участвовала в полевых заданиях с другими офицерами. Но, конечно, большую часть времени, по–прежнему, проводила в центре.

Тренировки ведомственных собак под видеонаблюдением шли всё интенсивнее. С каждым месяцем клиентов становилось больше: одни приезжали по рекомендациям, другие – по анонсу, а третьи после наших показательных выступлений на выставках и учениях. Мы продумывали новые курсы, чтобы предложить заказчикам больше, чем стандартный набор дисциплин. Некоторые идеи рождались прямо на дрессировках, из наблюдений за поведением собак и обратной связи от их владельцев.

Глава 2. Цена предательства

Наш напряжённый разговор прервал внезапный скрип двери, в которую вошёл супруг, как и обычно, не считавший своим долгом постучаться.

– Полковник, моё почтение, – протянул ему руку акционер, демонстрируя дипломатическую вежливость, ведь, несмотря на многие разногласия, мой муж стоял выше по иерархии, и итальянец это уважал.

– Долго же Вас не было в стране, – прошёл супруг к моему столу, не ответив на рукопожатие. – Все дела в Италии закончили? Всем поведали наши методики работы?

– С чего бы мне это делать? Создавать международную конкуренцию? Я получаю дивиденды здесь, в этой стране, и своей целью считаю процветание этого центра. Однажды он станет не только лучшим в столице, но и во всём регионе, не так ли? Не это ли наша с Вами общая цель? – сказал иностранец, легко подчёркивая амбиции полковника, но заодно прощупывая почву его дальнейших планов.

– Цели, господин иностранный подданный, здесь ставлю я – координатор учреждения. Моя жена ведёт их к исполнению, а Вы – устраиваете мероприятия и получаете дивиденды. Так что будьте честны: Ваша цель – не прославить центр, а заработать на нём как можно больше.

– Позвольте заметить, что именно благодаря выставке, организованной мной, мы получили звание лучшего центра столицы. Я часть механизма, который работает на всеобщее благо и успех.

– Ну и что ты молчишь? – обратился ко мне полковник. – Помнится, что выставку эту ты едва успела организовать. В одиночку. Твоего компаньона по трасту рядом не оказалось, и задание делегировать было некому. А он тут хвалится заслугами... твоими.

– Полковник, ты бы лучше подробнее про оптимизацию рассказал, а то мне кажется..., – хотела я прямо спросить его об отделении бренда.

– Я ни в коем случае не принижаю заслуги, и признаю, что обязан был быть здесь тогда, – резко прервал меня итальянец, намекая на то, что мне следует промолчать о наших подозрениях, – Я лишь напомнил Вам о том, что свои функции по нахождению и организации выгодных мероприятий я выполняю.

– Что тебе кажется? – пропустив ответ иностранца мимо ушей, обратился ко мне супруг на тему, которая была ему гораздо важнее.

– Что ты её никогда не закончишь... – изменила я продолжение фразы. – Наши сотрудники уже устали от перестройки. Раньше инструктор–кинолог дрессировал собак обоих направлений – как бренда, так и госсектора, а теперь он даже не знает, как быть. Ты уже который месяц морочишь ему голову: он состоит в государственном штате, но никто не снял с него обязанностей тренировать собак бренда. Точно так же с другими кинологами.

– Было важнее разделить финансы и юридическую составляющую. Сотрудники, как и акционеры, узнают обо всём на собрании, которое состоится в понедельник, через неделю. Именно за этим я и пришёл. Повестка дня: оптимизация бренда, – положил он папку с листовками на стол. – Оповести к назначенному времени акционеров, персонал и спонсоров. Хочу внести ясность во всё непонятное.

– Конкретно Вы подготовились к налоговой. Это ведь из–за неё Вы всё разделили? Даже внеочередное собрание организовываете…, – спокойным тоном спросил итальянец, пытаясь вывести полковника на разговор.

– В том числе. Я порядок люблю... и дисциплину, – муж неотрывно смотрел акционеру в глаза, пока не заметил пакет с вечерним платьем на столе.

Приоткрыв упаковку, он вытянул оттуда ткань и, разглядев, отбросил в сторону небрежным жестом.

– Подарки возите моей жене? – твёрдо и злобно выдал полковник.

– В знак уважения.

– Ах, уважения…, – сухо усмехнувшись, супруг помотал головой, а после, резко развернувшись, нанёс удар кулаком по лицу итальянца. Того отшатнуло на пару шагов, но, удержавшись за диван, он устоял на ногах, прикрыв рукой рассечённую скулу.

Муж развернулся ко мне, и я инстинктивно попятилась, чувствуя, как в груди поднимается ком страха. – Опять романы крутишь за моей спиной? Тебе было мало министра, из–за которого меня стукнул инсульт? – поднял голос супруг. – Забыла, что он с тобой сделал? – закипал он всё сильней с каждым словом.

– Прошу тебя, успокойся, – тихо попросила я, заметив, что его лицо стремительно багровело, а значит, и давление росло.

– Успокоиться? Да с тобой покой мне только снится! – он схватил меня за плечи и сильно затряс.

– Отпустите её, – выдернул меня из хватки мужа иностранец.

– Ну, давайте, разберёмся по–мужски. Здесь и сейчас, чтобы мне потом с последствиями не возиться. А то были уже такие защитники, как Вы, – наступал на итальянца супруг.

– Я не стану драться, полковник.

– Так и думал, что Вы набриолиненный трус.

– Считайте, как пожелаете. Между мной и Вашей супругой нет ничего, кроме сотрудничества.

Без лишних слов, муж снова ударил акционера в лицо.

– Хватит! Хватит! – закричала я и встала между мужчинами, но разъярённый супруг грубо швырнул меня в сторону.

– Сто раз говорил не встревать в мужские разборки. Говорил или нет? – ударил он меня по плечу.

– Да оставьте Вы её в покое! – толкнул его в грудь итальянец.

Глава 3. Запрет на развод

Супруг, вернувшийся домой, застал меня во всей красе: растянувшейся в его кресле с его сигарой во рту и медленно попивавшей коньяк из его бара. Всё, что принадлежало ему – было на тот момент моим. Я нарочито заявляла своё право на обладание всем этим, и ему это, конечно не понравилось.

Муж замер на пару минут, наблюдая за этим безобразием, словно не веря своим глазам, а я смотрела на него в ответ – молча, надменно, с вызовом, раздирающим сердце изнутри.

– Ты что делаешь? – выкрикнул он, отойдя от шока, и голос его задрожал от злости.

Крупными шагами супруг подошёл ко мне.

– Я запрещал тебе курить и пить, тем более… тем более мои напитки и сигары! Это подарочные экземпляры, которые нужны мне в качестве…

– Взяток, полковник, за грядущие бесчинства, которые ты теперь творишь! Измены, подкупы, подделка документов! В кого ты превратился? Ты же… жалок! – с презрением в голосе высказала я и медленно поднялась на ноги, едва удерживая равновесие.

Муж резко ударил меня ладонью по щеке, затем ещё раз, и ещё, пока я не рухнула на пол, неистово смеясь сквозь боль. Я ощущала удары, но как–то издалека: обида и алкоголь были лучшими анестетиками от его ярости. Сигара выпала из моих рук, и муж затушил её носком ботинка, после чего убрал остатки коньяка обратно в бар.

– Ты жалок, – опьяневшим голосом твердила я, уже повторяясь. – Жалок! Ты бьёшь жену, которая всегда была тебе верна, а любовнице, подлой и продажной, подарки даришь. Куда подевалась твоя жадность? Да и честь офицера? Куда?

– Заткни свой рот, – навис он надо мной и, сняв ботинок, стал бить меня его подошвой. Удары разносились по телу, как грозовые раскаты, но я лишь смеялась в ответ.

– Ты давно нарывалась, но я всё терпел…, – сквозь стиснутые зубы говорил супруг и лупил меня по бёдрам и по плечам, которые я машинально пыталась прикрыть.

«Королевы не лезут в драки», – вспомнились слова акционера, звучавшие давно, но по сей день не утратившие актуальности, ведь мне очень хотелось ответить: истерзать, исцарапать, закусать его. Но я не поддалась эмоциям. В какой–то момент я просто ухватилась за ботинок, которым он лупил меня, и вырвала из его рук.

– Ударь меня в лицо! Кулаком! Как сделал это с итальянцем. Давай! – подставила я скулу. – Бей по–мужски! Прямо в лицо!

Оторопевший, супруг отступил на пару шагов. Я бросила его ботинок на пол и постаралась встать на ноги, хотя меня слегка качало из–за спиртного и полученных ударов.

– За что ты злишься на меня все эти годы? Не пойму! – прорвало меня на истерику, когда я вдруг ощутила весь жар от побоев, бежавший по телу. – Я же всегда была с тобой! Чем я заслужила такое? – затряслась я от потока эмоций.

Супруг молчал и просто смотрел на меня, уже не с гневом, а с жалостью, с печалью потери, которую давно осознавал, но скрывал от самого себя.

Закрыв глаза ладонью, я скорчилась, не справляясь со всхлипами и слезами, тянувшимися из живота и выворачивающими всё нутро наизнанку.

Полковник прижал моё тело к себе, то ли раскаиваясь за содеянное, то ли пытаясь успокоить.

– Не трогай меня, – толкнула я его. – Держись на расстоянии! Я больше не твоя жена, я – сожительница, как ты и хотел. Но вскоре и это прекратится. Я подаю на развод! – выкрикнув эти слова, я убежала в ванную и заперлась там, в надежде выплакаться и прийти в себя.

Не помню, что случилось дальше… и как мне удалось заснуть той тёмной ночью, я тоже вспомнить не могу. Как бы то ни было, наутро ко мне в спальню постучался муж. От этого звука я вздрогнула и разомкнула глаза, мгновенно ощутив тупую тяжесть в голове. Тело ломило не меньше – возможно, от перенапряжённых мышц, скованных злостью, а, может, от вчерашних ударов супруга.

– Я завтрак нам сделал. Пойдём на кухню, – ступил он в комнату, как и обычно, не дождавшись разрешения.

– Сам ешь свой завтрак, – низким и ровным голосом ответила я, отвернувшись от мужа в другую сторону.

Подойдя ближе, он сел на кровать.

– Милая..., – легко коснулись его пальцы моего плеча, которое я тут же одёрнула. – Ну не злись!

– Я не злюсь, полковник. Злость давно уже в прошлом. Я просто не хочу с тобой разговаривать.

– Я... я пришёл в ярость, когда увидел тебя, пьющую мой эксклюзивный коньяк, курящую сигару, ведущую себя развязно.

– Развязно? – резко обернулась я. – Это ты ведёшь себя неподобающе – ни мужчине, ни мужу, ни человеку. А я всего лишь расслабилась. Но дело не только во вчерашнем. Мы стали чужими друг для друга. Мне не нужен твой завтрак, не нужны извинения, беседы с тобой, не нужны эпитеты вроде «милая». Иди с ними к любовнице!

– Но ты же знаешь, что я болен! – поднял он голос в нападение, тем самым защищая себя, – Зачем ты меня провоцируешь? Романом с акционером, своим поведением и этим… безразличным тоном?

– Полковник, – села я на кровати, откинув одеяло и приготовившись к серьёзной беседе. – У тебя сосудистая деменция, а не биполярное расстройство, которым страдал бывший министр. Да, перепады настроения присутствуют, но они не критичны, и ты уж точно не переключаешься с одной личности на другую. Ты можешь контролировать себя, но то, что ты творишь… необъяснимо, – хлопнула я руками по бёдрам, выражая разочарование. – Ты идёшь против меня и против себя. Но зачем? Эта «оптимизация». Для чего она? А любовница? А свинство по отношению ко мне? Объясни! Что движет тобой? Может быть, я пойму?!

Глава 4. Искра

Я и сама понимала риски с бракоразводным процессом. Супруг не раз упоминал о том, что после разрыва наших отношений не сможет больше доверять мне руководство центром, ведь он был убеждён, что между мной и итальянцем что–то есть. По его версии, акционер хотел вырвать у него из рук детище, а я – то ли наивная, то ли стервозная дура – пошла бы на поводу у любовника и помогла прибрать к рукам учреждение. Подозрения мужа не были обоснованы ничем, кроме страха потерять контроль над центром. Он не знал, что нашей с итальянцем целью были вовсе не стены здания, а аджилити – живое будущее, вера в которое связывала нас.

При этом раскладе акционер был прав: потерявший рассудок полковник мог попытаться сделать лейтенантшу новой начальницей, искренне веря, что так вернёт себе власть над центром. Этого я не учла, поспешно озвучив желание развода. И как бы сильно я ни хотела уйти от супруга, моё желание иметь чёрный доход было сильнее. Он приближал меня к мечте, которая оставалась единственным огнём, согревавшим моё замороженное сердце. Однако, я всё ещё сомневалась и очень хотела избавиться от полковника, унижавшего и обижавшего меня. Мне нужен был женский совет – совет приёмной мамы.

– Позвольте довезти Вас до дома, синьора, – предложил итальянец после портного.

– Мне... – я запнулась, услышав слово «дом», куда мне вовсе не хотелось возвращаться. – Мне нужно в аэропорт, синьор–акционер.

– Вот как? – он удивлённо вскинул брови. – Встречаете кого–то этим вечером?

– Я, пожалуй, съезжу навестить родных: бывшую начальницу с метрологом, – слова сорвались внезапно, подсказанные нежеланием и страхом вернуться в квартиру супруга.

– Это спонтанное решение?

– Просто давно не виделась с ними... И от работы надо отдохнуть. Я многие годы тружусь без отпусков.

– Но у нас скоро встреча с партнёрами, – недоумевая, заметил акционер.

– Меня не будет только пару дней. Я вернусь к выходным.

– А центр?

– Делами займётся бизнес–консультант, а Вы проследите, чтобы так оно и было, – улыбнулась я итальянцу и позволила себе смелость: нежно провела ладонью по его щеке.

Этот жест был дружеским и... каким–то отчаянным, словно в своём верном компаньоне я искала успокоение, смелость и веру в то, что всё обойдётся. Просто я понимала: муж взбесится, когда узнает о моём отъезде, и даже сама мысль об этом лишала дыхания. Я боялась его. Да, всё так же боялась. С годами я научилась держаться прямо, говорить своё слово, поступать по–своему. Но стоило лишь почувствовать, что я пересекаю запретную черту, и внутри поднималась та же дрожь, что у девочки, боявшейся строгого "отца" – полковника. Черта никуда не исчезла – она лишь сместила границу дозволенного.

– Садитесь в машину, раз так. Я подвезу в аэропорт, – перехватив мою ладонь, итальянец поцеловал её. Не по–дружески, а по–влюблённому. И в этот миг, вспомнив сцену близости у портного, я поняла, что, узнав о моём раздоре с супругом, он стал надеяться на большее.

Майор усмехнулась:

– Это так по–мужски, лейтенант. Как только вы слышите, что объект воздыхания близок к свободе, сразу же выставляете свою кандидатуру на новую пассию. И тут уже не важен ни ваш семейный статус, ни ваши же принципы, ни то, что женщина, возможно, просто хочет отдохнуть от отношений.

– Итальянец был вроде бы неплох? Вы не хотели с ним романа? – спросил я бывшую начальницу.

– Акционер был привлекательным мужчиной, – задумчиво ответила она. – Но мне хотелось быть одной. Женщины часто выходят замуж очень молодыми. Нам хочется романтики, семьи, любимого рядом... А потом проходят годы, и мы, взрослея, понимаем, что сказка о вечной любви – простая ложь. Мы устаём от отношений, от бесконечной ответственности, от того, что тащим всё на себе. Мы вкладываемся в брак намного больше мужчин, а получаем в ответ несоизмеримо меньше. Поэтому нет, мне не хотелось нового романа. К тому же эта связь вела только в тупик. Сицилиец был женат, и как бы он ни мечтал о свободе, она ему не светила. А посвящать свои годы чужому мужчине мне было совершенно не интересно.

По дороге в аэропорт быстрая машина акционера летела сквозь город. Он напряжённо молчал, стиснув руль, нахмурив брови и глядя на дорогу так, словно от каждого светофора зависела наша судьба.

– Синьора... – не выдержал компаньон, и его голос с хрипотцой прорезал тишину. – Вы с мужем поругались?

– Синьор акционер, я вернусь к выходным. Не волнуйтесь.

– Значит, поссорились... – он чуть усмехнулся, но в этой усмешке было больше тревоги, чем иронии. – Послушайте, если мы заключим договор по аджилити с итальянскими клиентами, то пятиться назад будет поздно.

– Боитесь, что я передумаю устраивать мероприятия, тем самым опозорив Вас? - тут же взорвалась я, итак пребывая на нервах.

Он резко замотал головой, будто хотел стряхнуть с себя подозрение.

– Дело не в этом. Эти люди... они из «семьи», понимаете?

– Не тот ли это родственник или знакомый, согласный нас «крышевать» за определённый процент?

– Да, именно он. А вместе с ним в столицу прибыло несколько партнёров, которые готовы вкладываться в собачьи игры: поставлять нам клиентов, делать рекламу, назначать ставки.

Глава 5. Договорённость

И вот я вернулась домой, где даже стены давили на психику, не то что сам муж. Я не хотела разговоров и, разобрав ручную кладь с гостинцами, отправилась в ванную комнату. Когда же вышла оттуда, супруг, как обычно, сидел у телевизора, попивая пиво и смотря футбол. Я замерла на секунду, глядя на его расслабленное, ничем не обременённое лицо, и вдруг во мне вскипела злость. Я подошла к журнальному столику и, резко схватив с него пульт, выключила звук, заглушив орущий голос комментатора.

– Полковник, мы должны поговорить, – я встала перед ним в воинственной позе, скрестив руки на груди.

– Присядь. Поговорим, – спокойно ответил муж, не отрывая глаз от мяча на экране, словно я была лишь помехой матчу. Я всё же села рядом.

– У нас не всё в порядке. Ты хоть понимаешь это?

– Ты дома. И теперь всё хорошо.

– Нет, не хорошо! Никогда уже не будет хорошо! – я схватилась за голову, готовая закричать. – Всё по кругу, по замкнутому, вечному кругу! Ты думаешь, что стоит попросить прощения, и всё снова станет как прежде. Я – рядом, послушная домохозяйка и твоя раба!

– Я разве заставлял тебя готовить или убирать? – раздражённо махнул он рукой на экран. – Я просто матч смотрел по телевизору.

– Господи, дело не в этом! – голос мой сорвался. – Ты привык, что я всё прощаю: все твои грехи, измены, побои. Ты считаешь, что одного «прости» достаточно, чтобы я вернулась к своим женским обязанностям и снова потакала всем твоим хотелкам. Но это не так!

– Чего ты хочешь от меня?

– Мы давно уже чужие. От брака не осталось ничего, кроме той договорённости, которую ты сам навязал мне, когда привёл в эту квартиру. Тогда ты сказал, что я, как женщина, должна поддерживать тепло семейного очага, смотреть за домом и за тобой. И я всё это делаю, полковник! Даже когда устала, даже когда обижена... я продолжаю быть хозяйкой. А ты? Ты сдержал своё обещание быть рядом, обеспечивать, оберегать?

– По–моему, я всегда тебя защищал, и деньги приносил, и любил, – пробормотал он, отводя взгляд в сторону, будто боялся встретить мой.

– Но всё же не сводится только к финансам, – тихо простонала я. – Я хочу, чтобы ты увидел во мне человека. Не подчинённую, не рабыню, не тень за твоей спиной.

– Я вижу в тебе супругу, – коротко отрезал муж.

– Нет! Ты видишь во мне врага, который при этом обязан быть тебе предан.

Он сделал большой глоток пива. Я вырвала бутылку из его рук и со стуком поставила её на стол.

– Нашей близости уже не вернуть, – прошипела я. – Ты убил её своим поведением: любовницей, нелепой войной, придирками, вредностью. И забыть этого я не смогу. Простить – возможно. Но если нет... я уйду. Не хочу наблюдать, как ты гниёшь, не от болезни, а от желчи в душе.

– Я не хочу, чтобы ты уходила, – вдруг искренне сказал он, взглянув мне в глаза. – Я не могу тебя потерять.

– Тогда зачем ты всё это делаешь? – выкрикнула я, изведённая его недомолвками. – Любовницу завёл, делаешь её соучредительницей бренда, который отделяешь от центра..., – раскрыла я карты, чего по договорённости с акционером делать была не должна, ведь его реакции нельзя было предугадать.

Супруг изменился в лице. Печаль сменилась на удивление, а хмуро сведённые брови поднялись в ошеломлении. Он отвёл от меня взгляд и упёрся им в немой экран телевизора, а через пару секунд закрыл лицо ладонями и огорчённо прорычал.

– Полковник, я видела документы, – уверенно сказала я. – Код от сейфа – её год рождения. Ты заменил им дату нашей свадьбы. Это уже невыносимо больно, понимаешь? – сделала я паузу. – Ты отделяешь бренд, который мы вместе создавали, – из вредности. Из подозрений, что я хочу у тебя что–то отнять. А ведь это ты у меня всё забираешь – деньги, здоровье, годы, спокойствие души.

– Я сделал глупость, – процедил он сквозь зубы. – Ошибку, которую не исправить.

– Да, ты меня потерял. И если после СИЗО, болезни, смещения с должности я могла понять твою озлобленность, то теперь – нет. Прошло несколько лет, а ты так ни с чем и не смирился. Любовницу не бросил, меня гнобишь, теперь ещё и бренд собственный губишь. Ты своими же руками убиваешь и центр, и наш брак.

– Ты не понимаешь, – он вытер подбородок ладонью и хлопнул ею по колену.

– Так объясни! – сорвалась я на крик.

Он посмотрел на меня пристально, долго, внимательно, словно пытаясь убедить себя в том, что я на его стороне. А затем медленно, почти нехотя, поднялся с дивана, тяжело опираясь на колени, и неторопливо подошёл к сейфу. Из него он достал какие–то бумаги, спрятанные в самом низу, куда я даже не заглядывала.

Супруг вернулся ко мне и плюхнулся на диван.

– Читай! – коротко бросил он, протягивая документ.

Я взяла его в руки бумагу и стала изучать её. Это была копия некого официального распоряжения, отданного мужем лейтенантше, и подписанного им:

«Я, полковник МВД, в связи с необходимостью получения водительских прав и допуска к ограниченной оперативной работе настоял на оформлении фиктивной медицинской справки вне установленного порядка. Инспектор МВД действовала по моему требованию. Я признаю, что вынудил её совершить действия, противоречащие служебным инструкциям, и вся ответственность за подлог лежит на мне».

Глава 6. (Бес)человечность

– Мда, – подытожил услышанное юрист нашего центра следующим понедельником, когда мы с полковником пришли за его консультацией. – Сложное дело.

Он снял очки, положил их на стол и долго вертел в руках дорогую ручку, словно оттягивал момент, когда придётся сказать что–то неприятное.

– А поконкретнее, – нервничал муж, стуча кончиками пальцев по столу.

Глухие удары отдавались в тишине кабинета, и каждый из них резал мне слух в предупреждение о том, что он едва держал себя в руках, будучи на нервах.

– Если не выманить у лейтенантши оригинал распоряжения, то бренд придётся отделить, и правлением поделиться с нею, а после надеяться, что она отдаст компромат именно Вам, а не министру МВД, – наконец–то ответил юрист.

– Это я знал и без Вас. Что–то ещё можно сделать?

– Только если самим разработать фиктивную схему, где инспекторша подпишет что–то нелегальное. Выбить клин клином, так сказать.

– Никаких больше тёмных делишек, – вставила я своё слово. – Мой муж не умеет хитрить и ввязываться в левые дела. Это всегда плохо заканчивается.

– Дай хоть послушать про схему, – возмутился супруг, вскинув голову, словно подросток, которому запрещают то, что он хочет.

– Не будет этого, – уверенно противоречила я ему, подняв в несогласие брови.

– Пути назад уже нет, – подчеркнул юрист. – Выхода два: либо устроить ловушку мошеннице, либо забрать у неё подлинник распоряжения.

– Что Вы заладили одно и то же?! – потерял терпение супруг и обратился ко мне. – Я же говорил, что идти к нему бесполезно.

– Вы сами наняли меня на должность юриста.

– Но по вопросам центра, а не для личных консультаций.

– Вы правы, эта встреча не входит в мои служебные обязанности, – подметил мужчина тот факт, что оказывал нам услугу.

– Господин юрист, – попыталась я сгладить ситуацию. – Вы сами говорили, что хотите работать на процветающее учреждение. Так прошу Вас, подумайте, как спасти ситуацию, бренд и элитных ищеек! Не отдавать же всё это подлой женщине, а самим…у разбитого корыта сидеть. Вы ведь гордитесь, что трудитесь на наш центр. Давайте попробуем не утерять его престиж!

Он посмотрел на меня понимающим взглядом.

– Ну..., пока полковник ещё не подал документы об отделении бренда в министерство, мы можем...

Юрист замолчал, но в его глазах сверкнула искра – мысль, ещё не оформленная, но уже зародившаяся, а я затаила дыхание в надежде на то, что она будет выигрышной.

– Насколько инспекторша разбирается в кинологии и предпринимательстве? – уточнил он у супруга.

– Да ни насколько. Она лишь знает с моих слов, что бренд приносит немалый доход и славится элитными собаками. Вот и хочет долю в бизнесе оттяпать, вместе с моими любимцами. Ладно бы акции попросила! Так нет, – долю ей подавай!

Муж говорил с такой злостью и ревностью, что я поняла: любовница оступилась, пытаясь забрать у него гордость – его детище, и тут ни о какой романтике уже, конечно, речь идти не могла. Попытка присвоить его бренд себе была пощёчиной похлеще, чем компромат, заполученный нечестным путём. Такого полковник не прощал.

– При таком раскладе – с шантажом с её стороны, но отсутствии познаний в бизнесе, мы могли бы обхитрить её, но... бренд Вы всё равно частично потеряете. Он поменяет свою форму.

– Говорите, – положила я руку на предплечье мужа, останавливая поспешный порыв противоречия.

– Пока идёт оптимизация, мы можем воспользоваться случаем и вместо полного отделения бренда перевести лучших особей из частного в государственный сектор. Мы сделаем элитных собак частью госнаправления, тем самым усилив его позиции и ослабив ценность отделённого бренда.

– То есть наши родословные собаки с наградами станут принадлежать министерству, вместо супруга? – задала я вопрос, а муж нахмурился, негодующе поджав губы.

– К сожалению, да. Но тогда с отделением бренда уйдёт лишь часть собак, лучшие из которых останутся при нас.

Я вздохнула с облегчением, наконец обретая надежду на то, что всё не так уж и плохо.

– А как же акционеры частного сектора? – спросил полковник.

– Устроим эмиссию – выпустим дополнительные акции госсектора, равные по ценности тем активам, которыми они обладали в бренде. Акционеры просто перейдут в государственное отделение, если дадут на то своё согласие. Но тут я смогу посодействовать, сказав им, что надёжнее будет остаться при том же учреждении и тех же собаках, чем перейти в другое.

Юрист говорил уверенно и смело, что внушало доверие, и я слегка расслабилась, задавая важные вопросы:

– А эта ... допэмиссия. Она означает, что никто из них не потеряет в доле?

– Никто. Но изменение в процентном соотношении активов повлияет на акционеров государственного сектора, например на Вас, госпожа. Ваша доля уменьшится.

– На сколько? – уточнила я расстроенным голосом.

– Примерно вдвое.

– Я перестану обладать контрольным пакетом?

– Да, но останетесь при блокирующем. К тому же можно обратить Ваши акции в преференциальные, то есть удвоить их силу по голосам. Эффект будет тем же, что и при контрольном пакете.

Глава 7. Родная кровь

Время летело так быстро, что я не успевала отрывать тонкие листки настенного календаря. Наступила весна, оставив позади ещё несколько долгих месяцев моей однотонной жизни. Супруг прошёл медкомиссию, которая констатировала стабильное состояние его здоровья, но, как и в прежние годы, ему было отказано в праве на вождение автомобиля и оперативную деятельность. В министерстве об этом узнали впервые, ведь справка, которую он предоставил министру, на этот раз оказалась подлинной.

Суровый ФСБшник, забыв на мгновение о своей вечной холодной сдержанности, набрал мой номер и выразил искренние сожаления об ухудшении состояния мужа, ведь для него всё выглядело именно так. Я промолчала о правде, сохранив ледяное спокойствие, и поблагодарила его вежливо, без излишних эмоций. Теперь полковника возил шофёр от МВД, что частично ограничивало его свободное передвижение и давало мне больше контроля – было легче предотвратить внезапное появление мужа в кинологическом центре во время аджилити.

К теме любовницы мы больше не возвращались. Я полагалась на то, что супруг будет действовать разумно, следуя плану, предложенному юристом. И, казалось, всё складывалось так, как и должно.

На собрании акционеров по окончании медкомиссии он торжественно объявил об отделении бренда и переводе лучших особей в госсектор. Акционерам частного направления предложили эквивалентные акции, выпущенные после допэмиссии. Скандалов не возникло, но многим акционерам было откровенно неприятно столь внезапное отделение бренда. Мой процент активов после неё сократился почти вдвое, но я, внесши солидную доплату, получила преференциальную долю, которая давала больше голосов. То же самое сделал и итальянец, сохранив за собой право блокирующего пакета. Забавно то, что мой, провинившийся за последние годы муж, и слова не сказал касательно выкупа мною преференциальных активов, хотя раньше сходил бы с ума уже от мысли о том, что я получу возможность иметь удвоенное право голоса.

Прослышали об отделении и журналисты – как из государственных изданий, так и из независимого издательства, с которым я продолжала тесно сотрудничать. После серии репортажей и интервью, в которых супруг признался в ухудшении здоровья и в том, что «великодушно» передаёт часть бренда в клуб для академии МВД, его репутация стремительно взлетела. Фамилия его отца, которую носила и я, вновь гордо зазвучала в военнизированных кругах. Мы пережили эту бурю, как и финансовые осложнения, вызванные перераспределением ресурсов между государственным и частным секторами.

В личном плане всё оставалось по–старому. Я простила мужа за измену и вредность, стараясь учесть его физическое и моральное состояние, но забыть предательство и унижения не смогла. Мы жили вместе, делили быт, занимались делами центра, время от времени позволяя себе близость. Я любила его – несчастной женской любовью, которую сложно вырвать из сердца, но относилась к нему, скорей, как к защите, чем как к партнёру в браке. Сломанной вазы было не склеить, как и наши с ним отношения. Мои планы не изменились: аджилити оставались дорогой к мечте: собрать капитал, купить ферму где–то за границей и покинуть родные края. Не потому, что я не любила родину, а потому что на этой земле пережила слишком много боли и бед. Я мечтала о новой жизни – вдалеке ото всего и всех.

Единственным светлым лучиком в однообразии моих будней стало знакомство с племянниками.

Первая встреча с одноклассницей спустя столько лет прошла неоднозначно. Но, наверное, иначе и быть не могло.

– Здравствуй, – сказала я, заходя в гостевой домик при большом, но слегка обветшалом особняке, где она работала кухаркой. В моих руках был картонный пакет с гостинцами и подарками детям.

Домик был низким, с тяжёлыми потолочными балками, пахнущий едой и вываренными специями. Входа в него было два: один через участок хозяев, второй – прямо с улицы. Им–то я и воспользовалась, не желая беспокоить своим присутствием владельцев всей площади. Я переступила порог в своём белоснежном костюме, тонкой шёлковой блузе и лодочках на каблуках, осторожно, чтобы не запачкать ни подола, ни лакированных шпилек. Лёгкий шлейф моего французского парфюма с нотками ириса и сандала резко выделялся на фоне запаха лука и тушёного мяса. Я не специально выбрала этот образ – он давно уже был частью меня, но, наверное, мне следовало одеться попроще прежде чем посетить этот дом.

– Боже, какие люди! Даже не думала, что снова увижу тебя, – формально, и далеко не искренне, приобняла меня бывшая подруга. Сама она чрезмерно расползлась в объёмах и запустила свои руки и лицо, которые заметно пропитались кухонным жаром и усталостью.

– Я тоже не предполагала, что так случится, – нейтрально ответила я, слегка отстраняясь от запаха еды и пятен на её замусоленной кофте.

Поставив на пол пакет с подарками, я опустилась на стул у большого обеденного стола.

– Ты вся такая дамочка: укладка, макияж, маникюр, – подошла бывшая подруга и схватила меня за руки. – Юбочка на стройных ножках, каблуки, французский парфюм... – произнесла она с едва скрываемой завистью.

– Ты тоже выглядишь неплохо, – слукавила я, не желая ранить её грубой правдой.

– Да что я! Я по салонам не хожу и спортом никогда не занималась. Некогда было. Твой брат меня ещё юной в жёны взял и притащил в ваш дом смотреть за семьёй, которую ты бросила.

– Послушай, – мой голос отдавал холодной сталью. – Я не несу вины за то, что братец решил превратить тебя в их служанку. И уж точно не обязана была оставаться в рабынях у своих родителей.

– Не по–дочерни это как–то, – сузила она глаза. – Их все жалели, а тебя считали сучкой городской, выскочившей замуж за офицера и позабывшей свою кровь. Говорят, и муж у тебя скупердяй, – отказал свекрови в помощи. А мой супруг, твой брат, аж спину себе надорвал, горбясь на двух работах, чтобы нам всем на жизнь хватало.

– Я не испытываю чувства вины, если ты хочешь навесить его на меня, – резко ответила я. – А сюда пришла с племянниками познакомиться.