Приключение Рычуна

Я родился в трущобах Города Теней, среди кенку, чьи голоса эхом повторяли чужие слова, а жизнь была цепью обмана и выживания. Мой народ, лишённый крыльев и свободы небес, научился скрываться в тенях и красть, чтобы жить. Моя мать, Хайланка, была исключением — её подражание песням ветра и звёзд завораживало даже самых чёрствых воров. Но когда мне было десять лет, она умерла при загадочных обстоятельствах. Мой отец, Хайталин, сказал, что её забрали тени, и я, глупый птенец, верил ему. Теперь я знаю правду, но это знание пришло слишком поздно.

Хайталин был мастером воровского ремесла, чьи когти могли вскрыть любой замок, а слух улавливал шаги стражи за квартал. Он учил меня искусству теней: красть кошельки у торговцев на базаре, взламывать сундуки в богатых домах, исчезать в переулках, пока стражники не успевали поднять тревогу. "Голос — это оружие, Рычун, но хитрость — твой щит", — говорил он, обучая меня подражать голосам стражников, купцов и даже птиц, чтобы обманывать врагов. Я был его тенью, его учеником, его клинком. И я не задавал вопросов.

Когда мне исполнилось двадцать, отец привёл меня в заброшенный склад на окраине города, где тьма скрывала больше, чем пыль. Там я встретил Свистуна — кенку с блестящими перьями и хитрой ухмылкой. Отец назвал его моим братом, хотя мы не были связаны кровью. Свистун был старше, его голос мог подражать любому звуку — от звона монет до крика ястреба. Его рассказы о дерзких кражах завораживали меня. Мы стали неразлучны: вместе грабили караваны, смеялись над опасностью, делили добычу в тёмных тавернах. Он был мне ближе, чем кто-либо, но даже он хранил секреты.

Однажды, укрывшись в заброшенной башне, Свистун открыл мне правду, что разорвала мой мир. Мой отец не был просто вором. Он был членом гильдии "Тёмный Ворон" — зловещего ордена, поклоняющегося демоническим силам и приносящего жертвы ради власти. Чтобы доказать свою преданность, Хайталин получил приказ: убить мою мать, Хайланку. Её смерть не была случайностью — это был ритуал, скрепивший его клятву гильдии. Свистун знал это, потому что был свидетелем, но молчал, боясь гнева отца. Его слова жгли меня, как раскалённый клинок.

Я не мог простить. В ту же ночь я выследил отца. Он стоял в тёмном переулке, пересчитывая украденные монеты, и я, подражая голосу стражника, заманил его в ловушку. Мой кинжал нашёл его сердце, и его тело рухнуло на грязные камни. Я остался один, с кровью на руках и пустотой в душе. Месть не принесла покоя — лишь тьму, что пожирала меня.

Гильдия Тёмного Ворона узнала о моём предательстве. Они выследили меня, как гончие, и схватили в ночи. Меня приволокли в их тайное святилище под городом, где стены были покрыты рунами, а воздух пропитан запахом смерти. Перед алтарём, окружённым тенями, их предводитель, чьи глаза горели, как угли, вынес приговор. "Ты предал кровь, Рычун, — сказал он. — Теперь ты заплатишь". Кенку не имеют крыльев, но гильдия нашла способ сломить меня. Они выжгли мои перья заклинаниями, что терзали плоть и разум, и сломали мои когти, лишив меня инструментов вора. Боль была невыносимой, но их последние слова врезались глубже: "Мы найдём Свистуна. Его кровь вернёт Хайталина к жизни. А ты умрёшь, ничего не узнав".

Я кричал, проклинал их, подражая голосам всех, кого знал, но силы покидали меня. Кровь текла на холодный камень алтаря, мой голос затих, и тьма поглотила меня. Я умер, так и не узнав, поймали ли они Свистуна, ожил ли мой отец, пала ли гильдия. Я не увидел ничего — ни света, ни правды, ни надежды. Лишь в последние мгновения, когда жизнь покидала меня, я вспомнил Лирану, мою возлюбленную, чей смех когда-то был моим единственным домом. Я не знал, что она родила мне сына, и что Свистун, мой названый брат, был этим сыном — моим ребёнком, которого отец скрыл от меня. Тени, что окружали меня всю жизнь, сомкнулись, и я упал в пустоту.

Глава 2 продолжение приключение

Тьма отпустила меня, но не было ни света, ни покоя. Я открыл глаза, ожидая увидеть алтарь гильдии "Тёмный Ворон", их кровавые руны, их смех, что резал мою душу. Вместо этого меня окутывал серый туман, густой, как дым от погребального костра, и холодный, как могильная плита. Мои перья, выжженные магией гильдии, снова были на месте, чёрные и гладкие, но когти ныли, как будто всё ещё помнили боль сломанных костей. Я был мёртв — я знал это. Моя кровь осталась на алтаре, мой голос затих. И всё же я дышал, и сердце билось в груди, словно насмехаясь над моей судьбой.

Я встал, шаги гулко отдавались в пустоте, как эхо в заброшенной шахте. Туман клубился, цепляясь за мои ноги, но впереди мерцал слабый отблеск огня. Я двинулся к нему, ведомый инстинктом вора, что всегда искал выход. У костра, чьи искры взлетали в бесконечную серость, сидел старик. Его лицо, изрезанное морщинами, словно карта древних путей, казалось старше самих гор. Глаза сверкали, как звёзды в безлунную ночь, а потрёпанный плащ, усеянный вышитыми рунами, колыхался, хотя ветра не было. В руках он держал посох, чей навершие в виде ворона будто следило за мной.

— Подойди, Рычун, — сказал он, и его голос был мягким, но в нём звенела сила, как в шёпоте бури перед громом.

Я замер, когти сжались. Откуда он знал моё имя? Мой инстинкт кричал бежать, подражать вою ветра и раствориться в тумане, но в этом месте не было теней, где можно спрятаться. Я шагнул ближе, настороженно, готовый подражать любому звуку, чтобы сбить его с толку.

— Кто ты? И что это за место? — спросил я, мой голос подражал скрипу ржавых петель, чтобы скрыть дрожь страха.

— Меня зовут Тилос, — ответил старик, не отрывая взгляда от огня. — Хранитель путей, что ведут за грань жизни и смерти. Ты умер, кенку, но твоя история не окончена. Мир трещит по швам, его нити рвутся. Древние реликвии, проклятые и могущественные, могут его спасти. Тебе суждено их найти.

— Реликвии? — я фыркнул, подражая насмешливому хохоту пьяного купца с базара. — Я вор, старик, а не герой. Моя жизнь кончилась на алтаре. Ищи другого дурака для своих сказок.

Тилос улыбнулся, и в его улыбке была тень печали, как будто он видел мою боль — Свистуна, моего сына, чья судьба осталась тайной, и мою мать, убитую отцом.

— Живые слепы, Рычун. Мёртвые видят. Ты не выберешь судьбу, но можешь встретить её с кинжалом в руке. Иди за мной.

Он поднялся, и туман расступился, открывая тропу, что вела в никуда. Я шёл за ним, не зная, почему. Может, потому, что в смерти не было других дорог, а образ Свистуна, моего названого брата и сына, которого я не успел спасти, жёг моё сердце. Вскоре я заметил фигуры у другого костра, чьи языки пламени отбрасывали длинные тени. Их было трое, разных, как день, ночь и буря.

Первый был громилой, чьи мускулы бугрились под татуированной кожей, а за спиной висел топор, чьё лезвие блестело, как голодный зверь. Варвар, без сомнений. Второй, худощавый, с длинными волосами, заплетёнными в косу, держал посох, увитый плющом, и его глаза светились мягким зелёным светом — друид. Третья, женщина с короткими чёрными волосами и глазами, что мерцали, как молнии, сжимала книгу, окружённую искрами, которые танцевали в воздухе.

— Это ещё кто такой? — прогремел варвар, оглядывая меня с ног до головы. Его голос был как рокот камнепада, полный силы и угрозы. — Очередная тень, которую Тилос вытащил из могилы?

— Спокойно, Вимак, — сказал друид, его голос был мягким, как шелест листвы в лесу. Он шагнул ко мне, и я заметил, что его одежда пахла землёй и мхом. — Тилос не приводит случайных. Я Лейф, друид из Зелёной Долины. Это Файна, мистик, — он кивнул на женщину, которая даже не подняла глаз от книги.

— Что тебе нужно, кенку? — Файна наконец посмотрела на меня, и её взгляд был острым, как кинжал. — Ты пахнешь кровью, ложью и предательством. Не приближайся, пока не объяснишься.

Я напрягся, готовый подражать вою ветра и нырнуть в туман, но Тилос поднял руку, и воздух вокруг стал тяжёлым, как перед грозой.

— Довольно, — сказал он, и его голос эхом отозвался в моих костях. — Вы четверо — нити одной судьбы. Мир рушится, и только реликвии могут его спасти. Найдите их, или всё обратится в хаос.

— А если я откажусь? — спросил я, подражая холодному тону отца, Хайталина, чтобы проверить старика. — Я не подписывался на спасение мира.

Тилос взглянул на меня, и в его глазах мелькнул образ Свистуна — его улыбка, его яркие перья, его голос, что подражал звону монет. Моя грудь сжалась от боли. Я не знал, жив ли он, поймала ли его гильдия. Но если эти реликвии могли дать ответы, я не мог повернуть назад.

— Хорошо, — буркнул я, скрестив руки. — Но если это ловушка, старик, я найду тебя, даже если придётся вырезать путь из посмертия.

Вимак расхохотался, его смех был как грохот волн о скалы, и хлопнул меня по плечу так, что я чуть не рухнул.

— Ха! Мне нравится этот вор! Может, ты и не совсем бесполезен, птичка.

Лейф улыбнулся, его глаза светились теплом, как солнечные лучи в лесу. Файна лишь покачала головой, возвращаясь к своей книге, но я заметил, как её пальцы на миг замерли, будто она прислушивалась.

Тилос поднял посох, и мир вокруг закружился. Туман исчез, и нас швырнуло в центр пылающей деревни. Жара обжигала кожу, как раскалённое железо. Дома из дерева и соломы пылали, их крыши рушились в фонтанах искр. Крики жителей — мужчин, женщин, детей — рвали воздух, смешиваясь с треском огня и воем ветра. Небо было кроваво-красным, как будто сами боги отвернулись от этого места.

— Добро пожаловать в ваше испытание, — сказал Тилос, его голос эхом звучал в моей голове, хотя его фигура уже растворялась в дыму. — Найдите первую реликвию. Или сгорите вместе с этим миром.

— Чудесно, — проворчал Вимак, выхватывая топор. Его глаза горели, как будто огонь вокруг был для него родным. — Я не собираюсь жариться. Идём, пока всё не рухнуло!

Лейф нахмурился, его пальцы сжали посох, и я заметил, как лозы на нём задрожали, будто ощущая боль земли.