Приключение в Осень. Книга 2

ГЛАВА 1: ЭННЕЯ

Я резко распахиваю глаза и, слегка пошатываясь от головокружения, встаю на ватные ноги.

В пещере, которая ещё недавно была наполнена лавой и оглушительным рёвом монструозного богомола, расстилается умиротворяющая тишина. Только вот куски разорванной плоти, что отваливаются от каменного свода и стекают со стен, нарушают сложившуюся идиллию.

Несмотря на то, что я раскрыла практически весь потенциал своей силы, тело всё равно ломит.

В принципе, не удивительно. Я скакала по пещере, как пантера в смертельной схватке. И отбивалась от ожесточённых атак голыми руками. На минуточку, от того, кто был в три раза больше меня.

И всё же… болезненное напряжение в мышцах ничто по сравнению со вкусом победы, что разливается во мне. Он дарит мне опору и уверенность. Твёрдую веру в то, что с чем бы я ни столкнулась на своём пути, я со всем справлюсь и преодолею любое препятствие.

— Пошли, — подзываю к себе дракончика, который мало того, что сожрал здесь всю лаву (благодаря чему я, собственно, и порвала богомола на британский флаг), так он ещё принялся пожирать его останки. Вот же ж ненасытное существо.

— Ням-ням, — довольно облизывается маленький обжора. И протягивает мне сохранившуюся голову монстра, в вытянутом глазу которого что-то подозрительно блестит.

Я достаточно хладнокровно вырываю глаз, из которого вытекает какая-то слизь вперемежку с лавой. И извлекаю из него круглую, мерцающую красным сферу с размером яблока.

Мне не приходится задавать моему юному помощнику вопрос по типу: «Что это такое?». Потому что я и так знаю, что эта блестяшка в моих руках не что иное, как один из артефактов.

Сперва он просто мерцает, как сигнальный фонарь. Но затем внутри него происходят какие-то завихрения, похожие на перекаты лавы. А следом возникает множество голосов. Притом они исходят не только от сферы, но и словно ото всюду: от стен, пола и даже от ошмётков богомола.

— Прими нас… — гипнотически шепчут, отчего потихоньку начинаю терять связь с реальностью.

— Мы даруем тебе всемогущество…

— Мы станем твоим орудием…

— Орудием, что сокрушит всех твоих врагов…

По мере того, как они сыплют сладкими речами, проникающими в самое нутро, я начинаю ощущать смазанные прикосновения на своём теле. Эти голоса, хозяев которых трудно различить, словно кружат вокруг меня. Они, как стая голодных шакалов, пытаются играть на моих слабостях. Искусно завлекают перспективой всемогущества и отмщения, от которых я не могу отказаться.

И действительно, зачем мне отказываться от силы, которую мне предлагают? Если я приму её, то мне не будет равных. Мне не придётся больше отыгрывать роль беспомощной овечки. Ведь я стану самым сильным существом на этой планете. Истинной богиней, той, что будут подчиняться все без исключения. Всемогущей и несокрушимой, которую будут почитать, воспевать в песнях, преподносить дары и отстраивать в её честь храмы.

— Мы поставим на колени всех…

— Всех, кто только посмеет косо посмотреть на Посланницу Богов… — на этой фразе я вздрагиваю и прихожу в себя во всех смыслах.

— Прочь! — вскрикиваю и сдавливаю артефакт с такой силой, что голоса принимаются неистово верещать. Прямо как страдающие души, которых заживо варят в адском котле.

Они насылают на меня проклятия, угрожают и сквозь громкие рыдания умоляют сохранить их. Но я остаюсь непоколебимой в своём решении. Тем более зная, во что превратит меня эта скверна, наполняющая артефакт. И я очищаю сферу от той «нечисти», что обитает в ней.

И когда артефакт становится совсем прозрачным от моего серебристо-белого света, он покрывается многочисленными трещинами и разлетается в разные стороны.

Совпадение это или нет, но земля в тот же миг содрогается. А пещера приходит в движение: ото всюду начинаю валиться камни, а пол прорезают глубокие расселины.

Я в каком-то необъяснимом порыве хватаю голову богомола и бросаюсь к одному из выходов. И, слава всем моим родственникам, успеваю проскользнуть в узкий проход до того, как его заваливает.

— Хозяйка, помоги… — доносится из груды камней тоненький голосок моего дракончика, о котором я и думать забыла, когда в панике удирала от обрушения.

БОНУС: ЭННЕЯ

ГЛАВА 2: ЭННЕЯ

Я принимаюсь расчищать завал руками, совершенно позабыв о своих способностях. Беспокойство за Малыша перебивает все здравые мысли. И только тогда, когда напарываюсь основанием ладони на острый край камня и раздираю кожу до мяса, прихожу в себя.

Одним щелчком я превращаю завал в мелкую крошку, которая разлетается в разные стороны, как при мощном взрыве. Второпях отыскиваю дракончика, засыпанного толстым слоем пыли. И, подхватив его под подмышку, срываюсь с места, как ошпаренная. Потому что узкий проход, в который я прошмыгнула, вознамерился тоже обвалиться вместе с остальной частью пещеры.

Адреналин ударяет в кровь. В горле застывает смех. А уши закладывает от грохота камней и гула собственного сердца. Поэтому, когда выбегаю в открытое пространство, смутно напоминающее чей-то храм, я не сразу замечаю, что в нём кто-то есть.

Проход сзади захлопывается с громким ударом. И я прикрываю лицо, спасаясь от каменной крошки.

Проходит где-то около минуты, прежде чем до меня начинают доноситься голоса. Сперва они тихие и робкие, а потом обретать силу и чёткость.

— Она убила Аммону! — вскрикивает кто-то из мужчин, которых я не сразу разглядываю.

— Она убила Аммону! — раздаются встревоженные возгласы толпы.

Я прохожу вперёд к высоким мраморным колоннам, посередине которых стоит величественная статуя антропоморфной женщины с головой и конечностями, как у богомола. Оглядываю собравшихся жрецов, разумных и обычных, стоящих у подножья конструкции, похожей на жертвенный алтарь. И замечаю среди них перепачканных кровью и грязью девушек, которых бессердечно приковали железными цепями прямо к каменному полу.

— Что здесь происходит? — мой голос, подобно раскатистому грому, разлетается по храму, спрятанному в стенах гигантской пещеры.

— Спасительница… — долетает до меня чужое благоговение. А после… все, кроме жрецов и некоторых разумных, падают ниц передо мной.

Я машинально отступаю на шаг, приходя в полное недоумение. Но в то же время испытываю гордость за себя и пьянящее чувство превосходства, которое тут же прогоняю взашей.

— Защитница… — ко мне подползает старая женщина в лохмотьях и, приложив руки к груди, принимается горько плакать. — Как долго мы тебя ждали…

Я присаживаюсь на корточки рядом с ней и начинаю поглаживать её по костлявому плечу.

— Ну-ну… — проникаюсь слезами этой седовласой старушки. — Расскажи мне, что случилось?

Она громко всхлипывает, порываясь что-то сказать, но слова так и не слетают с её бледных губ.

— Каждый месяц наших дочерей приносят в жертву Аммоне, — отвечает за женщину в годах дрожащий от страха и неуверенности мужской голос.

Я поворачиваюсь, взглядом натыкаясь на худощавого обычного в серых рваных обносках, которому можно было бы дать лет тридцать, если бы не седина, что тронула его голову.

— Жрецы и господа из именитых родов говорят, что это для нашей защиты, — сбивчиво тараторит одна из женщин в грязной косынке и платье, которому место на свалке. Она, как и, впрочем, все обычные, выглядит так, словно её держат в подвале и кормят один раз в день. И то, куском заплесневелого хлеба. Что не скажешь о жрецах и тех самых «господ», которые выглядят как с иголочки: в одежде из дорогих тканей, румяные и явно не знающие тягот.

— Но какой ценой?! — всхлипывает старушка, прикладывая дрожащие руки к лицу.

По залу проносится гомон в сторону местной элиты, в ряду которых я обнаруживаю несколько лиц со знакомыми масками: широкий ореол с застывшими на нём глазами. Они стоят в стороне ото всех и, сложив руки перед собой, молча наблюдают за происходящим.

Что-то мне подсказывает, что идея скармливать молодых девушек богомолу принадлежит им.

— А ну, умолкли, болотные крысы! — вопит один из разумных, и недовольство обычных тут же сходит на нет. — Как вы смеете жаловаться на нас?! — его одутловатое лицо краснеет от ярости, а необъятное пузо трясётся, как холодец от каждого произнесённого слова. В какой-то момент начинает казаться, что оно вот-вот лопнет и забрызгает рядом стоящих накопленным дерьмом. — Мы столетиями защищали наш исток от гнева Аммоны. Так вы нас благодарите, мерзкие твари?!

— Благодарить?! — из толпы выходит одна бойкая женщина, уперев руки в бока. — За что вас благодарить?! За то, что вы отдавали наших дочерей на съедение чудовищу?! За то, что наказывали нас, когда мы не хотели участвовать в вашем кровавом подношении?! За то, что отнимали у нас работу и назначали непомерные налоги?! Или за то, что несправедливо казнили многих из нас?!

С каждой произнесённой претензией в сторону местных господ, остальные обычные понемногу начали оживать и открыто поддерживать русоволосую бунтарку.

— Вот-вот! — выкрикивает тощий мужчина. И хоть он пытается всем своим видом показать, что ему не страшно, его трясущееся тело и бегающие серые глаза говорят об обратном. — Вы столетиями держали нас, как скот. И скармливали своему чудовищу!

— А своих-то белоручек и пальцем не тронули, — ядовито выплёвывает ещё одна старушка.

Между разумными и обычными начинает словесная перепалка, от которой у меня уши потихоньку вянут. Отборные оскорбления, угрозы и обвинения летят друг в друга не хуже стрел. И в какой-то момент я не выдерживаю этой бойни и решаю улизнуть. Но мне, как назло, преграждают дорогу:

ГЛАВА 3: ЭННЕЯ

— Повтори-ка, — я беспардонно ковыряюсь в ухе указательным пальцем, а затем делаю вид, будто стряхиваю с него серу. Прямо в сторону «инквизитора», который тут же шарахается от моего жеста. И брезгливо передёргивает массивными плечами. — А то я не расслышала, что ты там мямлишь за этой железякой, — я почти вплотную подхожу к нему, отчего мне приходится задрать голову, поскольку он здоровый, как Кинг-Конг, и стучу по его «подбородку» костяшкой пальца.

— Ты приговариваешься… — начинает он озвучивать своё нелепое обвинение, изо всех сил сдерживаясь от злости: громила мёртвой хваткой вцепляется в моё запястье, грозясь оторвать его вместе с рукой. Но я особо не переживаю по этому поводу. Моя конечность в любом случае отрастёт, а любая рана без труда затянется. Проверено в смертельной схватке с богомолом.

— Замолкни, — я поднимаю ладонь вверх, останавливая Кинг-Конга на полуслове. — То есть ты хочешь сказать, что я, — показываю на себя указательным пальцем, недоумевая от происходящего, — та, что спасла вашу деревню от монстра, пожирающего молодых дев, приговариваюсь к смерти?

— Как ты смеешь проявлять неуважение к Верному! — верещит Курдюк, краснея пуще прежнего. Он подбегает ко мне на своих маленьких ножках, совершенно непропорциональных телу, и принимается остервенело тыкать мне в плечо своим острым когтем. — Бесстыдная шлюха, посмевшая лишить нас священной покровительницы, что берегла наши земли от проклятия Первородных Богов, вот кто ты! — Свиная рулька оглядывает рваные лоскуты, что едва прикрывают моё тело, сальным взглядом красных глаз. И резко дёргает меня к себе, отчего начинаю ощущать смердящий запах из его рта. — И за это ты отправишься в костёр правосудия, — выплёвывает сквозь зубы и жёстко хватает меня за подбородок, вжимая в него свои огромные пальцы-сосиски. — Молись, чтобы он пожрал тебя быстро.

Храм вновь наполняют недовольные выкрики обычных, которые изо всех пытаются защитить меня. Некоторые из них даже бросаются в сторону жрецов и господ. Но что они могут сделать против разумных, которые наделены не только физической силой, но и магической?

— Вы не посмеете так поступить с нашей спасительницей, грязные отступники! — с запалом выкрикивает кто-то из толпы, и местную элиту тут же начинают закидывать камнями.

Только вот это становится последней каплей для озверевших разумных, которые принимаются сжигать обычных одного за другим.

— Вы не выйдете отсюда живыми, безмозглое отродье! — истошно вопит Курдюк, когда в его свиную голову прилетает тяжёлый остроугольный камень. — Немедленно всех казнить! — заполняет пещеру своим рёвом не хуже, чем почивший богомол. И разумные в «глазастых» масках, словно послушные марионетки, без промедления кидаются выполнять его приказ: они в одно мгновение оказываются за спинами прикованных девушек, грубо хватают их за волосы и подносят к их горлу клинки.

— Если не отпустишь их, — проговариваю мрачно и невидимой магией сковываю псов Курдюка, — я снесу твою тупую башку, которая пригодна, разве что, служить подставкой для твоих жиденьких волосюшек. — Я разжимаю ладонь, которой всё это время держала голову богомола за длинные усы, и она символично отскакивает от каменных плит и прикатывается прямо к ногам местной элиты.

— Чего-чего? — едко протягивает свиная рулька, сверкая своими глазами полными ненависти и безграничного презрения. Он явно считает себя вершителем власти и правосудия, для которого закон не писан. Что ж, это вполне поправимо. — Как ты, шлюха, смеешь выдвигать мне условия на моих же землях? — пытается схватить меня за волосы, но я вовремя уворачиваюсь.

— Пусть твой поганый язык окажется в твоей же заднице! — выпаливаю в сердцах, не собираясь более ни минуты тратить свои драгоценные нервы на гнусные оскорбления.

И, неожиданно для меня и остальных, моё ненамеренное «проклятье» срабатывает: хряк пытается ещё что-то сказать в мой адрес, но из его вонючего поддувала вылетает лишь сдавленный хрип.

Он резко хватается за покрасневшее горло. Проверяет своими жирными пальцами отсутствия языка. И с ошалелым видом стягивает с себя штаны, демонстрируя свой мизерный корнишончик.

Обычные, несмотря на весь ужас происходящего, не опускаются до безнадёги и принимаются во весь голос хохотать над Курдюком.

— Так вот откуда у тебя раздутое самомнение, — насмешливо произносит седая женщина, с ног до головы перепачканная чужой кровью, — потому что достоинство-то крохотное!

— А достоинство ли это? — подхватывает другая женщина с обожжённой рукой. — Больше похоже на червяка, который запутался в этих густых курчавых зарослях, да сдох!

Остальные тоже подхватывают «дротики с ядом» и принимаются кидать их в свиную рульку, пока тот, как сумасшедший бегает по храму и жестами просит достать ему язык из его дряхлой задницы.

— М-м-м! — мычит Курдюк, пытаясь заткнуть разошедшуюся в оскорблениях толпу. Ему достаётся за всё: и за то, что он разожрался, как кабан, и за дела истока, которые он вёл отвратительно, и за то, что отвернулся от Первородных Богов, прибегнув к служению Изгнанницы.

Последнее высказывание мне показалось очень любопытным. Но, к сожалению, я так и не успела спросить обычных, о чём речь. Потому что свиная рулька отдала повторный приказ казнить всех нас.

— Твоё последнее слово перед смертью? — «инквизитор» достаёт из ножен изогнутый клинок и направляет его в мою сторону.

— Кто твоя настоящая хозяйка? — я краем глаза улавливаю, как Курдюк вместе со жрецами пытается улизнуть из храма. И неосознанно, словно мной кто-то управляет изнутри, отправляю в них поток разрушительной магии: он, как невидимое отточенное лезвие, за секунду прорезает туловища беглецов и массивные колонны, из-за чего вся конструкция начинает валиться на прикованных девушек и других обычных.

ГЛАВА 4: ДАРИОС

— Вот ты где… — певчий голос Дейты выводит меня из блаженной дрёмы. — Не думала, что ты будешь здесь в такой час… — усаживается на каменный выступ за моей спиной и расставляет свои ноги так, что моя голова оказывается между них. — Прячешься от занудства Тринадцатого? — принимается со знанием дела разминать мои плечи под мирное журчание воды.

— Если бы я хотел спрятаться, — лениво протягиваю, — то поступил бы мудрее и сбежал вместе с призванной, — на последнем слове мой голос глохнет: моей бывшей невестке, по всей видимости, не по душе разговоры об Эннее, и она, не рассчитав собственной силы, ломает мне плечевую кость. Я не вникал, связано ли это с тем, что последние несколько дней все только и озабочены поиском потеряшки, или это из-за личной неприязни. Но драконице не стояло вымещать на мне свои «переживания» по этому поводу. — Ты совсем из ума выжила!? — я хватаю её за предплечье. Опрокидываю в воду. И, не дожидаясь внятных разъяснений, покидаю горячий источник. Прямо в сырой рубашке и штанах, которые не удосужился снять перед «купанием».

— Постой, Дариос! — кричит мне вслед эта навязчивая заноза в одном месте: в последние дни она так старательно вешалась на меня, что, несмотря на всю мою выдержку, я больше не могу её терпеть. — Я не хотела… Прости меня! Прости меня, пожалуйста… Дариос!

Я далеко не мечтатель и предпочитаю жить исключительно настоящим. Но сейчас мне как никогда хочется проявить не свойственное мне малодушие и оказаться где-нибудь подальше отсюда. Там, где меня не будут, как канат, перетягивать собственные сомнения. Там, где меня не тронет общее помешательство на избранной, которое, предчувствую, скоро выльется в мордобой.

И… прокляни меня, Великий Абсолют! То ли Боги вдруг решили вознаградить меня за тяжёлые труды. То ли я научился телепортироваться без артефакта, сам того не понимая. Но я в мгновение ока оказываюсь посреди… подземного источника, объятого паром и запахом… Её запахом!

— Дариос?! — сзади раздаётся удивлённый и в то же время полный радости голос, от которого моё сердце рвётся наружу, грозясь раскрошить рёбра.

Я растягиваю губы в привычной мне шалопайской ухмылке, дабы ненароком не выдать тех чувств, что переполняют меня от долгожданной встречи с Эннеей. Именно «долгожданной», потому что я…

Треклятые тшары[1]! Как же сложно признаться самому себе в очевидном! Я ведь далеко не сопливый юнец, у которого при слове «влечение» стыдливо краснеет лицо!

…Потому что я так привык наблюдать за ней издалека. Скрываться за деревьями и набитыми повозками, как тайный воздыхатель, который с жадностью ловит редкие улыбки призванной…

Её пленяющие движения и жесты, как у искусной танцовщицы, когда она поправляет свои густые тёмно-каштановые волосы, ненамеренно поглаживает выпирающие ключицы или задумчиво растирает пальцами участок шеи за ухом и под ним.

Её заразительный смех, который иногда переходит в непроизвольные похрюкивания. И он нисколько не отталкивает меня и не умаляет очаровательной красоты избранной, а наоборот, забавляет меня и вносит в мою жизнь некоторую беззаботность.

Я так вжился в роль отъявленного мерзавца, охочего до разного рода удовольствий, что этот «костюм» сросся с моими костями. Я признаю, что мне нравится секс. Если точнее — много качественного траха, не имеющего ограничений в достижении истинного удовлетворения. И я предпочитаю жить в богатстве и роскоши и измерять всё в деньгах. Я привык себе ни в чём не отказывать, даже в самых грязных играх, ценой которых порой оказываются чужие судьбы.

Такова моя природа.

Но Эннея… Она за какие-то пару недель показала мне своей многогранностью, что и я волен выбирать, в какую сторону расстелятся мои горы. Что мне не нужно мчаться напролом только лишь на жажде мести и чувстве долга перед своим родом. Что мне можно корректировать способы достижения своих целей. Причём так, что это окончательно не переломит мою суть, а упрочит её позиции.

И я признателен иномирянке за возможность оценить свои поступки под другим углом. Да, многие из них были далеко не самыми благородными. Но я не жалею о совершённом. Хотя в сундуке моего прошлого немало прегрешений, начиная от подстав и заканчивая финансовым мошенничеством.

И пусть даже так, но совесть меня не грызёт. Я всё тот же Дариос Каменный Пик из рода Каменного Когтя. Расчётливый и не знающий жалости к врагам делец, планирующий вернуть своей семье утраченные земли, шахты, рудники, каменоломни и сокровищницы. Причём не только те, что пропил мой недалёкий прадед, который своими заплывшими от алкоголя глазами не видел, в каких документах он ставил свою печать. Но и те, что обманом выманили у других моих двух прадедушек.

Просто сейчас я буду действовать ещё тоньше. Постараюсь не задействовать тех, кто не принимал прямого участия в разграблении моего рода. И сменю тактику в позиционировании себя в обществе.

— Беглянка, — протягиваю на выдохе и намеренно добавляю в голос сексуальной хрипотцы. Знаю, что призванную это заводит. — После Андоса всё-таки сообразила, что ненасытные драконы тебе не по силам, — даже не пытаюсь скрыть того, что стал невольным «свидетелем» того, как они с огненным неудержимо трахались. В какой-то момент мне и самому хотелось присоединиться к ним. Но мои амбиции не позволили мне этого сделать. — Поэтому решила сбежать, да?

Я вальяжно усаживаюсь напротив неё и растягиваю руки на каменном бортике лазурного источника. Пристально наблюдаю за тем, как она нервно «жуёт» свои аккуратные губы. И отмечаю удивительные перемены в её внешности: кожа призванной посмуглела, волосы стали значительно темнее, как и глаза, которые сменили свой стальной блеск на чернильный мрак.

БОНУС: ДАРИОС

Дариос Каменный Пик из рода Каменного Когтя:

БОНУС: ВИЗУАЛИЗАЦИЯ К ГЛАВЕ

ГЛАВА 5: ДАРИОС

— Поцелуй меня… — опаляет горячим дыханием мои подрагивающие в нервном напряжении губы. И осторожно, словно боясь, что я исчезну так же внезапно, как и появился, кладёт мокрые ладони мне на плечи.

К своему стыду, я впервые за сто девяносто девять лет теряюсь перед самкой, которая сама готова меня оседлать, минуя разного рода прелюдия. По большей части инициатива всегда шла с моей стороны: я одаривал понравившихся мне дракониц подарками, осыпал комплиментами и нашёптывал льстивые обещания.

Для меня это было своеобразным ритуалом, полным красивых жестов. Мне почему-то было важно, чтобы выбранная мной самка запомнила меня не как своего очередного любовника. А как того, кого она будет вспоминать одинокими ночами или в моменты неудавшихся свиданий.

Да, у меня поразительное самомнение. И этого у меня не отнять. Ведь именно оно привело меня к тому, что я сейчас имею. Будь я хоть немного не уверен в своей неотразимости — продолжал бы считать мелкие монеты и работать за кусок подгнивающего мяса.

Жизнь — это крутые выступы на высокой горе. И ты либо ставишь на кон всё, что имеешь, преодолевая страхи и препятствия. Либо продолжаешь сидеть там, откуда начал, рискуя никогда не увидеть того, что же находится на вершине.

Я привык играть по-крупному. При этом меня нельзя отнести к тем, кто безрассудно идёт напролом, позабыв о мерах осторожности, как это делает Андос. Но в то же время я не приверженец излишней осмотрительности и дотошного расчёта, которые порой доходят до паранойи, как это нередко случается с Пиларгусом и Филактэем. Я скорее нахожусь между «всё» или «ничего». И в этом мы с Никасисом и Тринадцатым приблизительно похожи.

А что касается Бионея — думается мне, что он застрял на своей «удобной» ступени. С другой стороны, может, не всем нужно подниматься на вершину. Кто-то же должен служить перевалочным пунктом для других. Ну, или я плохо его знаю. Как-то же земной добился успеха в кулинарном деле: его именитая таверна практически у всех на слуху, и многие разумные стекаются к нему из разных уголков мира в надежде попасть хотя бы на завтрак. Слышал, у него запись на несколько месяцев вперёд. Но, как по мне, всё равно мелковато. Я не вижу в этом амбиций. Только нудную рутину.

А что до моих амбиций… Ещё сегодня утром я думал, что Эннея — всего лишь обычная, призванная к нам из далёкого техногенного мира. И у меня не было на неё совершенно никаких планов, за исключением тех, где я наблюдаю за ней издалека. Однако теперь я обладаю важным знанием, которое в корне меняет всё. Но я почему-то всё равно медлю.

— Поцелуй же… — теряет всякое терпение, если боги вообще наделили её этой чертой. И, оседлав меня, как бы невзначай потирается о мой вставший член, который уже давно всё решил, в отличие от мозга. — Если не поцелуешь, — гипнотизирует мои губы своим грозовым взглядом, — я тебя съем.

Я довольно смеюсь в ответ на её «угрозу». Бережно заправляю её мокрую выбившуюся прядку за ухо. И привлекаю к себе для заветного поцелуя, который я на самом деле представлял не раз.

Мне хочется сделать всё неспешно. Насладиться каждым мгновением, проведённым вместе. Оттянуть момент нашей близости, чтобы она ощущалась ещё слаще. Но призванная, точно неудержимая стихия, напрочь сметает все мои планы: она голодно обрушивается на мои губы, оплетает мою шею руками и интенсивно трётся о мой каменный член своей горячей промежностью.

Наши языки сплетаются в захватывающем и вместе с тем опасном поединке: каждый из нас хочет забрать первенство, подчинить своей страсти и подстроить под свой темп. Но каждый из нас проигрывает другому: то призванная замирает в наслаждении, когда облизываю мочку её уха и слегка сжимаю упругую грудь с тугими сосками, то я закатываю глаза от удовольствия, стоит ей начать покусывать мои губы и пройтись острыми ногтями по шее, плечам и мышцам живота.

— Присядь, — шепчет, смотря на меня из полуопущенных ресниц, густота которых плохо скрывает лихорадочный блеск её штормовых глаз. Она нетерпеливо стягивает с себя единственный предмет гардероба — прозрачную от тёплой воды сорочку — и кидает её на каменистый берег источника.

Я предвкушающе облизываю верхнюю губу. Очерчиваю её прелестную наготу хищным взглядом. И делаю так, как призванная сказала, попутно избавляясь от рубашки и облепивших мои ноги штанов.

Эннея судорожно вздыхает, когда мой вздыбленный член оказывается на уровне её горящего румянцем лица. Изучающе смотрит на него, соблазнительно прикусив нижнюю губу. И нерешительно пододвигается ко мне, всё ещё по пояс сидя в лазурной воде.

— Не заставляй себя, — проговариваю вполголоса, любуясь её почти невинной реакцией.

Мне нравится, что Эннея такая… неоднозначная: она то неистовая буря, то лёгкий луговой ветерок. С ней определённо не соскучишься, если не сказать «не найдёшь покой». Но сейчас, когда я ощущаю головокружительный запах её возбуждения, призванная ещё более очаровательна: мои звериные инстинкты мечутся и не могут найти покой. Они жаждут, чтобы я как можно скорее заполучил самку. Желательно без всех этих «разумных» прелюдий. Только лишь подмял под себя и заклеймил её аппетитное тело укусами, своим запахом и семенем, сделав её своей и только своей.

— Нет, — она смотрит на меня снизу вверх, и это пьянит меня больше, чем выдержанное веками вино. — Я хочу это сделать, — Эннея почти ласково сжимает в своей тёплой ладони мой подрагивающий от нетерпения член и с нескрываемой похотью на лице проводит по нему влажным языком.

БОНУС: ВИЗУАЛИЗАЦИЯ К ГЛАВЕ

ГЛАВА 6: ЭННЕЯ

Я в очередной раз окидываю одурманенным взором спящего Дариоса. Прикусываю верхнюю губу, подавляя капризное желание провести кончиками пальцев по обнажённой загорелой коже каменного дракона. И непроизвольно сжимаю бёдра, когда мой взгляд соскальзывает с косых мышц твёрдого мускулистого живота к рыжеватой поросли волос на его прикрытом белой простынёй пахе.

Память услужливо подкидывает яркие воспоминания о том, как именно мы провели последние несколько дней. И мне приходится проявить максимум своей выдержки, чтобы не поддаться искушающему соблазну и не накинуться на Дариоса. Снова.

Чувствую себя похотливой демонессой, которая тайком пробралась в комнату к священнику с коварным замыслом склонить его к грехопадению. Вот только моя наивность не сразу даёт разглядеть мне, что этот «священник» далеко не так прост, как кажется. И он искупался во грехе разврата ещё задолго до меня. Иначе откуда у него столько «занимательных» умений?

Я и представить не могла, что у нас с каменным всё произведёт настолько быстро. Наши чувства ещё не успели должным образом развиться, а мы уже ведём себя как молодожёны, которые проводят медовый месяц. Весьма впечатляющий, надо отметить. Не то чтобы я была высоконравственной моралисткой, но мы, будучи в лагере, даже толком не разговаривали. А случайно встретившись в каменных стенах подземного источника, и подавно: мы только и делали, что тра… кхм... кхм... безудержно занимались любовью все эти дни.

Я и не предполагала, что во мне таится столько выносливости и жажды до близости. И если начистоту, то мне так и не удалось в полной мере утолить свой голод. Дариос, бесспорно, великолепный любовник: он вытворял со мной такое, отчего у меня до сих пор ноги трясутся. И к тому же я ни с кем не испытывала настолько фееричных и частых оргазмов, как с ним. Но… несмотря на то, что мне было с ним бесконечно хорошо, нечто внутри меня продолжает просить добавки.

И если бы я не была так озабочена наставлением мамы, то давно бы переместила сюда тех, кто больше всех запал мне в сердце — огненного и светового. Безусловно, каменный не уступает им. Меня в самом начале зацепила его дерзкая сексуальность и двойственность характера: у него манера прожжённого плута, а глаза — рассудительного и преданного своим принципам разумного. Кто-то назовёт это лицемерием, для меня же это многогранность. Я всегда была приверженицей того, что человек не должен быть однобоким: либо хорошим, либо плохим. Куда интереснее быть разносторонним. Ведь только с этой чертой можно познать истинный вкус жизни.

Но, говоря о своих чувствах к Дариосу, я пока что испытываю к нему лишь интерес и сексуальное влечение. Признаться, я даже сама толком не поняла, как он оказался здесь: когда я погрузилась в воды источника, почувствовала головокружение и всепоглощающий голод, а затем вдруг почему-то представила каменного дракона, и — вуаля(!) — он оказался рядом со мной.

«На помощь пришёл тот, кого я меньше всего ожидала увидеть», — приходит мысль, от которой под рёбрами расцветают душистые цветы. Неужели меня так легко впечатлить?

Но, возвращаясь к Андосу и Никасису, то я привязалась к ним намного сильнее, чем к остальным своим «мужьям». Не сказать, что я всецело доверяю им или влюблена в них до беспамятства. Но при виде светового я ощущаю волнительный трепет и желание как можно дольше оставаться с ним наедине. Причём мне неважно, будем ли мы молчать или проведём это время в ничего не значащей болтовне. А при взгляде на огненного у меня всё переворачивается внутри: мне хочется ощущать его обжигающие прикосновения на своей коже и раз за разом задыхаться от буйства чувств к нему.

Что же до других, то от Тринадцатого у меня предательски подкашиваются ноги, но при этом руки так и чешутся треснуть по его «светлой» голове чем-нибудь тяжёлым. К Филактэю у меня вообще какие-то неоднозначные чувства: с одной стороны, он меня привлекает, а с другой — мне совершенно не хочется пересекаться с этим снобом. Желательно до конца его дней.

Что касается Пиларгуса, то он вызывает во мне пронизывающий страх. Правда, ужасно искажённый. Он не такой, от которого хочется убежать и скрыться. А такой, от которого хочется замереть и полностью отдаться воле ледяного. Это чувство сравнимо с экстремальным прыжком с верёвкой в пропасть: он вызывает волнующее предвкушение, от которого потеют ладони и адреналин приливает в кровь, и в то же время щекочущую нервы панику оттого, что он может оказаться смертельным.

А что до Бионея, то он вызывает во мне лишь симпатию. Я не испытываю по отношению к нему влюблённости или привязанности. Точно так же, как и влечения и непредсказуемых эмоциональных качелей. Быть может, если я узнаю его получше, то и мои чувства к нему изменятся. А пока — что есть.

И меня это даже в какой-то мере устраивает: нет любви, нет и страха перед болезненным разочарованием, если окажется, что я на самом деле не нужна ни одному из «мужей».

А может, я, сама того не осознавая, уже успела во всех безвозвратно влюбиться: в прямолинейного и вспыльчивого Огненного Вихря, в противоречивого и вместе с тем внушающего надёжность Дариоса, в неуловимого и обаятельного Светового Лорда, в доброго и по-домашнему уютного Каштанчика, в отстранённого и несговорчивого Пиларгуса, в высокомерного и при этом обходительного «господина без вопросов и люблю тишину», в притягательного и эгоистичного «владыку космоса и нашей воли».

Ведь иногда требуется всего какие-то пары минут, чтобы запечатлеть кого-то в своём сердце. А все мои попытки охарактеризовать к каждому мужчине свои чувства может оказаться всего лишь бегством от правды.

ГЛАВА 7: ЭННЕЯ

Но довольно размышлять о «высоком». Сейчас куда важнее найти кольцо-компас, которое приведёт меня к остальным артефактам. А для этого мне нужно отправить Дариоса обратно в лагерь, чего мне делать совершенно не хочется. Не только из-за того, что не в силах оторвать от него похотливых глаз. И мне не терпится повторить наше приятнейшее времяпровождение. Но и потому, что там его будет поджидать бывшая невестушка.

Кто знает, на какие меры она пойдёт от отчаяния, в попытке вернуть себе моего каменного дракона. Как-то же им удалось незаметно усыпить весь лагерь в день моего похищения… Чего им стоит прибегнуть к эликсирам, способным влюбить в себя против воли, а ко мне вызвать ненависть?

Что-то мне аж не по себе стало от последнего предположения… Б-р-р… Нужно как-то побыстрее закончить с делами и вернуться к остальным.

Я бы могла переместиться в лагерь вместе с Дариосом. Но пока это не состыкуется с моими планами.

Во-первых, мне хочется помучить несносных «мужей» за их «ответственное» отношение ко мне. И ко всему прочему, позволить им увидеть истинные лица своих несостоявшихся жён.

Во-вторых, я рассчитываю на то, что те варвары, стоящие за моим похищением, как следует понервничают от неопределённости, что же со мной случилось на самом деле. Особенно после разлетевшихся слухов о том, что «священная» богомолиха, которая якобы защищала Аргею от всевозможных катаклизмов, пала от руки Посланницы Богов.

В-третьих, мне невероятно тяжело даётся переход из божественной формы в обычную и обратно. Мало того, что мне приходится каждый раз переживать изнуряющую боль от того, что моё тело постоянно деформируется. Так после снятия серёг на меня накатывает зверский магический голод.

Кроме того, мне не улыбается случайно попасться на глаза «мужьям» в своём истинном облике. Пусть я и прекрасно понимаю, что Никасис, Андос и Дариос догадываются о моём «непростом» происхождении. Да и остальным ничего не стоит заметить во мне перемены. В частности, из-за одного строптивого дракончика, из которого мой образ невинной овечки трещит по швам. Но я не прониклась достаточным доверием к мужчинам, чтобы посвятить их в истинное положение вещей.

Как говорится, меньше знают — крепче спят. К тому же мне их неведение доставляет особое удовольствие: представляю, как вытянуться лица «мужей», когда они узнают, что та, от кого они старательно отмахивались и с пренебрежением называли обычной, на самом деле окажется богиней.

Мои внутренние чертенята так и потирают начищенные копытца, предвкушая сладостный триумф.

Впрочем, хватит забегать в будущее, лик которого весьма туманен. Ещё неизвестно, как повернётся колесо судьбы в завтрашний день. А сейчас куда важнее разобраться с текущими проблемами.

Я призываю магию, которая, точно ручной зверь, начинает ластиться ко мне и змеиться разноцветными полупрозрачными нитями вокруг моих рук. Но это всего лишь зрительный обман: моя сила весьма коварна и обладает стервозным характером. Между нами до сих пор ведётся неустанная борьба за главенство над разумом. Вот прямо как сейчас, когда я всего на секунду теряю бдительность, а она уже успевает опутать чернильными нитями сильные ноги Дариоса с редкими рыжеватыми волосками и взобраться вверх, к его рельефному торсу.

Будь я созданием всего лишь нескольких богов, мне было бы куда проще совладать с внутренней силой. Но во мне пульсируют частицы каждого из Великих, и мне куда сложнее справиться с этой едва управляемой мощью, которая в один момент может снести всё на своём пути. Прямо как ядерная бомба. Ведь большая часть моей магии — это далеко не про радугу и сахарных единорогов.

— Милая, — вдруг подаёт голос каменный дракон, — для сведения, — растягивает свои соблазнительные губы в самой обворожительной улыбке, которая каждый раз вызывает во мне мгновенное отупение, — я небольшой любитель таких игр, — стреляет своими лукавыми глазами куда-то вниз. И я, ничего не подозревающая, прослеживаю за его движением.

— Ой! — резко прихожу в себя и одёргиваю руки от крепкой шеи каменного. — Прости… — виновато смотрю на него в то время, пока от моего лица отливает кровь.

Я снова потеряла контроль над своей силой и едва не причинила вред Дариосу. Не проснись он вовремя, «другая я» уже бы медленно вытягивала из него не только магию, но и жизненную энергию.

— Я, конечно, тот ещё засранец, — бархатисто смеётся каменный, мастерски разряжая сгустившуюся атмосферу. — Но мне ещё пока рановато отправляться к праотцам. Не находишь?

— Прости… — только и повторяю, не находя более подходящих слов. А что мне ещё сказать тому, кого я пытаюсь прикончить во второй раз? Именно прикончить. Ведь когда мной овладевает моя теневая сторона, на периферии сознания только и мелькает: «уничтожить», «сожрать», «выпотрошить», «отнять силы» и другие красочные эпитеты, взятые, судя по всему, из арсенала одержимого маньяка.

— Я слишком великодушен, чтобы гневаться на такую красавицу, — увлекает в свою игру и, впечатав свои большие ладони в мои чувствительные ягодицы, вынуждает поёрзать на нём. И судя по внушительному бугру, упирающемуся мне прямо в промежность, простым «пока» я не отделаюсь.

ГЛАВА 8: ЭННЕЯ

Я отслеживаю по нашей закрепившейся связи, что моя потеря контроля не только над разумом, но и над телом вызывала у Дариоса тревожное напряжение. Но он почему-то предпочитает не говорить об этом и увести ситуацию в совершенно другое русло.

И я не настаиваю: каменный заверил меня, что мы постепенно разберёмся с этой проблемой. А мне пока следует научиться договариваться со своей силой, что сейчас выходит весьма скверно.

— Плохие мысли тебе не к лицу, — перемена в моём настроении не ускользает от Дариоса. Он нежно проводит пальцами по моей щеке, словно пытается забрать себе все мои внутренние переживания. И вновь расплывается в одуряющей улыбке, от которой моё сердце сладко ёкает.

— Не смей так никому улыбаться, кроме меня! — вкладываю в предупреждение всю серьёзность и сердито насупливаю брови. Но оно только забавляет этого бессовестного обольстителя трепетных женских сердец: каменный громко смеётся и делает такое хитрое выражение лица, мол, ничего не могу обещать, но ты можешь ещё раз попробовать переубедить меня.

Я не выдерживаю накала собственного возмущения и с размаху вонзаю зубы в шею этого самодовольного плута. Дариос театрально стонет и поддаётся бёдрами вперёд, впечатывая меня в себя. И несмотря на то, что он притворяется, меня всё равно распаляет его игра в чуткого любовника.

— Что же ты со мной делаешь? — жарко шепчет на ухо, в то время как его руки вовсю начинают хозяйничать на моём теле: одной он проникает под рубашку и сжимает грудь, второй — под штаны.

Я понимаю, что если мы сейчас не остановимся, то ещё на несколько дней застрянем в этой пещеры.

Не стану кривить душой, я совершенно не против проводить так целые дни напролёт. Но моя «божественная» миссия тоже требует включённости. Тем более, родственнички выкатили такой впечатляющий список дел, что, боюсь, и за век не управлюсь.

— Пора возвращаться в лагерь, — перехватываю Дариоса за запястья и фиксирую его неугомонные руки над рыжей макушкой. Я специально не упоминаю, что он вернётся к остальным один. Потому что он может вмешаться в мои планы. А мне этого не надо, иначе он и другие быстро раскусят, кто я такая.

— Может, ну их? — совершенно серьёзно предлагает каменный, что идёт вразрез с его игривой попыткой увлечь меня в поцелуй. — Сбежим в Далонию. Заключим брачный союз. Нарожаем кучу детишек. И будем жить душа в душу в одном из моих поместий.

— Вот, значит, как? — встаю и ловко уворачиваюсь от очередной попытки Дариоса заграбастать меня в свои объятия. Он разыгрывает шутовскую сценку, в которой делает вид, что не может справиться с поражением, и сокрушительно роняет голову на подушки. — Я думала, ты более целеустремлённый.

— Что плохого в браке и детях? — переворачивается набок и вальяжно подпирает щеку ладонью. — В нашем мире каждая самка озабочена воспроизведением здорового потомства от не менее здорового, сильного и магически развитого самца.

— Я не каждая, — отчего-то меня задевают слова каменного. Быть может, из-за неосознанной ревности, что он упоминает других самок, или того, что он причислил меня к остальным. Да и, по правде говоря, дети не входят в мои планы в ближайшие десятилетия. Не то, чтобы я их не любила и не хотела ими обзавестись. Но я хочу сперва обжиться в этом мире и найти здесь своё место.

— Прости, — примирительно поднимает руки этот изворотливый лис, то есть… дракон. — Конечно же, ты и рядом не стоишь с самками нашего мира, — сладким мёдом поливает льстивые слова. — Но чем бы ты хотела ещё заняться в оставшееся от путешествий по материкам и брачных церемоний время?

— Придаваться горячему… — томно начинаю я и опускаюсь на четвереньки, нарочно сжимая предплечьями грудь и выпячивая попу, — необузданному… — с кошачьей грацией приближаюсь к нему и останавливаюсь в паре сантиметров от его приоткрытых губ, — страстному… — шепчу, с затаившимся весельем, наблюдая, как дыхание каменного становится тяжёлым, а зрачки заполняют «апельсиновую» радужку от возбуждения, — поеданием местных блюд.

Дариос моргает, пытаясь осознать услышанное. А я взрываюсь громким хохотом и откатываюсь от каменного куда подальше, чтобы он не успел меня перехватить.

— Какая же ты коварная… — подхватывает моё настроение довольным смешком и с головой накрывается покрывалом, точно пытаясь спрятаться от собственного стыда.

ГЛАВА 9: ЭННЕЯ

— Я поспрашивала у местных насчёт микстур, скрывающих запах близости, — осведомляю Дариоса, когда мы, наконец, одеваемся. Что выдалось весьма проблематично: посрамлённый дракон решил поквитаться со мной и полчаса гонялся за мной по пещере в попытке закинуть на плечо и утащить в своё сексуальное и очень заманчивое рабство. Хорошо, что я обладаю сверхскоростью. Иначе мне было бы несдобровать. — И они предлагают сто аллиссов за штуку.

Взгляд каменного моментально превращается из озорного в цепкого и опасного. А с губ исчезает довольная улыбка. И, честно сказать, меня настораживает столь резкая перемена в его настроении. Мне ещё не доводилось видеть Дариоса таким жёстким и напряжённым.

— Сколько? — приподнимает тёмно-рыжие брови так, словно я потратила все его деньги на какие-то никчёмные безделушки.

— Это много? — делаю такое невинное выражение лица, мол, я в местных расценках совсем не разбираюсь. Хотя это чистая правда.

— Это натуральный грабёж, — сжимает переносицу большим и указательным пальцем, едва сдерживая рвущееся наружу возмущение. — Притом что в крупных городах подобные эликсиры стоят тридцать аллиссов.

— Дариос, — проговариваю ласковым голосом, пытаясь смягчить его настрой, — ты же сам понимаешь, что местным сейчас приходится несладко: их лучших самцов согнали на поля господ, большинство здоровых и молодых самок скормили монстру, а урожай уничтожили за неповиновение. — Я принимаюсь поглаживать каменного по плечу и сквозь ткань ощущаю, как он немного расслабляется. — Считай, что это… инвестирование. Кто знает, что ждёт нас в будущем? Вдруг местные запомнят твою щедрость и в момент острой нужды окажут ответную услугу?

Дариос на несколько минут погружается в свои мысли, что вызывает у меня нервный зуд: на кону, вообще-то, стоит наш секрет о том, что мы якобы не пересекались в прошедшие дни! А затем его лицо трогает привычное плутовское выражение, от которого мои плечи моментально опускаются от облегчения. Но вместе с тем внутри начинает дребезжать непонятное волнение. Неужели этот хитрый лис, то есть… дракон задумал что-то коварное?

— Мне не нужны услуги от местных, — произносит с хитрецой в глазах. — Но вот ты… — соблазняюще оглаживает мою щеку и слегка приподнимает лицо за подбородок. — Ты можешь услужить мне в будущем. — Если бы однажды один из «мужей» не предупредил меня о том, что каменный — прожжённый делец и мне не стоит заключать с ним никаких сделок, то я непременно подумала бы, что Дариос намекает на услуги интимного характера. Но теперь, зная это, не сомневаюсь, что он вовлечёт меня в какую-нибудь сомнительную авантюру. Нужно ли мне жертвовать своим спокойствием ради кучки обычных, которые могут и не оценить нашего благородного жеста?

— Тогда мы купим не один пузырёк, а семь, — ставлю дополнительное условие, наблюдая за тем, как изящно очерченное лицо каменного перекашивает от бешеного негодования. Надеюсь, меня его внутренняя жаба не порвёт на тряпки. И вообще…! Мои услуги не из дешёвых. Я всегда высоко ценила свою работу. Тем более у меня есть сомнения, что Дариос втянет меня во что-то честное. А мне нужно тщательно следить за своей репутацией!

— Хорошо, — со скрипом соглашается он. А следом, как ни в чём не бывало, добавляет обольстительным тоном: — Один раз позволю нажиться другим на моих кровно заработанных. Но только ради тебя, моя очаровательная и великодушная жёнушка.

— Ты не представляешь, какой ты на самом деле замечательный! — в порыве благодарности привстаю на носочки и, притянув его к себе за ворот рубашки, оставляю короткий поцелуй на мягких приоткрытых губах.

— Представляю, — самоуверенно заявляет этот наглец и теснее прижимает меня к своему горячему натренированному телу.

После, когда нам едва удаётся отлипнуть друг от друга, каменный показывает с помощью ментальной связи, где у него располагается хранилище: я не могу взять и переместиться, куда моей душе угодно, для этого мне нужно сперва представить это место. Нас тут же охватывает тёмно-фиолетовое облако с чёрными завихрениями, и мы оказываемся посреди мрачного подвала, лишённого окон и дверей.

— Я что, куда-то не туда нас перенесла? — и только после этих слов осознаю, насколько облажалась: я буквально прямым текстом заявила, кто я на самом деле такая. Причём я не просто телепортировала нас в другое место, но и неосознанно влезла к каменному в голову.

«М-да… — мысленно делаю рука-лицо. — Из меня просто фантастическая богиня конспирации!».

Дариос играючи подбрасывает портальный камень. Вертит его в руках, как какую-то дешёвую безделицу. И с совершенно невозмутимым видом засовывает его в карман штанов.

— Я… — сконфуженно прикрываю глаза и в одно мгновение решаю, что нужно идти до конца и признаться ему во всём. К тому же каменный уже согласился стать моим постоянным мужем. И рано или поздно всё равно узнает правду. Так чего тянуть кота за причинное место?

Но… Дариос неожиданно перебивает меня:

— Это место охраняется защитной магией, — он, как ни в чём не бывало, подходит к одной из стен и невесомо проводит по ней ладонью. На сырой каменной кладке вспыхивают оранжевые символы, а спустя пару секунд стена плывёт, словно она вмиг превратилась в стоячую жидкость, после чего и вовсе исчезает, являя нам огромное помещение, под завязку забитое сундуками и сокровищами.

«Вот, значит, как выглядит настоящее драконье логово», — раскрываю рот от удивления и алчным взглядом отмечаю, какие из драгоценностей уже стали моими.

ГЛАВА 10: ПИЛАРГУС

— Ты не спешил возвращаться в лагерь, — говорю вместо приветствия, когда на пороге моего шатра ни с того ни с сего появляется Дариос. — Чем обязан визиту Торговцу Душ?

— Теперь меня так прозывают в народе? — криво ухмыляется каменный и прогулочным шагом подходит к стеллажу со свитками. — Если я Торговец, то кто ты? — с деловитым выражением лица проводит пальцем по деревянной полке, так, словно не вынюхать что-то пришёл, а проверить мой шатёр на уровень чистоты. — М? Похититель? — в его как бы непринуждённо брошенной фразе слышится недвусмысленный намёк, а в тускло-оранжевых глазах вспыхивает самоуверенный вызов.

Пожалуй, каменный третий после космического и водного на кого направлено моё пристальное внимание. Если, конечно, не учитывать некоторых бесстрашных самок, чьи отчаянные действия вызывают во мне хищный интерес: меня охватывает волнующее предвкушение от ожидания, когда же одна из них сделает неверный шаг и, наконец, оступится.

— И в чём же ты меня подозреваешь? — откидываюсь на спинку резного стула и расслабленно закидываю ногу на ногу, ожидая захватывающее представление.

Не назову Дариоса недалёким (эта кандидатура уже занята одной огненной головой). Но его ум часто притупляется самонадеянностью, рассеянностью и медлительностью. А ещё плохо скрываемой увлечённостью призванной (неоднократно ловил его за любованием ею). Посему даю руку на отсечение, что вся показная убеждённость каменного в пока что только ему известной правде — не более чем пустой и ничего не значащий блеф.

Но, признаюсь, мне даже интересно, что же он узнал про меня за эти дни. Неужели только ради этого покидал лагерь, чтобы беспрепятственно разобраться в произошедшем самому?

— Грязновато… — поджимает губы в показном неудовольствии и большим пальцем растирает пыль на указательном. — Если тщательно не убираться, то могут остаться следы, — ходит вокруг да около, на что я только насмешливо выгибаю бровь и приподнимаю кончик губ в кривой ухмылке.

— Если ты пришёл сюда просто потрепаться от скуки, то у меня нет на это времени, — не поддаюсь на его провокацию и демонстративно возвращаюсь к отчётам моих наблюдателей.

— Скажи мне вот что… — Дариос, точно возомнив себя хозяином положения, садится на край моего стола и невзначай смахивает с него несколько свитков.

Больше всего на свете я терпеть не могу беспорядок. Особенно среди своих вещей: меня не очень волнует, покрылись ли пылью полки или собрался на них какой-то другой мусор, но они должны лежать аккуратно и именно в той последовательности, которой я структурировал их. А каменному, видимо, это невдомёк, потому что он продолжает разглагольствовать о своём как ни в чём не бывало:

— Не припомню тебя в числе тех, кто был на празднестве в ту злополучную ночь. А о том, что ты не пьёшь ничего крепче своего травяного отвара, знают даже мои слуги. Так просвети же меня, Пиларгус, — разводит руки в стороны так, словно разыгрывает представление, — чем ты таким занимался, когда нашу дорогую жёнушку похищали прямо под носом твоих наблюдателей?

Мы на мгновение схлёстываемся взглядами. Я пристально и цепко смотрю на того, кого до этого считал недальновидным и не столь продуманным, делая мысленные ставки на то, каким же будет его следующий ход. А учитывая, что каменный довольно предсказуемый, я примерно догадываюсь о его дальнейших действиях. Дариос же смотрит на меня жёстко и внимательно, выразительно намекая на то, что он и так уже обо всём знает. Ему от меня нужно лишь… Что? Раскаяние? Подтверждение?

— Так вот ты в чём меня подозреваешь… — встаю с «нагретого» места и принимаюсь неспешно поднимать с пола свитки и раскладывать их на полки. — Что ж… Признаться, ты меня впечатлил.

— Я сюда пришёл не за твоим признанием, — раздражённо дёргает плечом и строит кислое выражение лица. — Какую цель ты преследуешь?

— Я преследую множество целей, — отвечаю неоднозначно и среди прочих свитков краем глаза замечаю набросок. Тот самый, который у меня получился совершенно случайно, что, в общем-то, не характерно для меня: обычно я хорошо контролирую все свои действия, слова и внутренние порывы. А тут вышло так, будто мне вскрыли череп, извлекли мозг и заставили нарисовать её. Другого объяснения, почему я с такой точностью изобразил лицо призванной, попросту не существует.

Я раздражённо стискиваю челюсть и, скомкав свёрнутый листок, засовываю его в карман брюк.

— И какие из них связаны с Эннеей? — каменный складывает руки на груди и делает такой серьёзный вид, отчего у меня начинает складываться впечатление, что у него раздвоение личности. Иначе где тот изворотливый делец, которому нет дела ни до кого и ничего, кроме собственной выгоды?

— Некоторые связаны, — смотрю на него исподлобья. — Если ты думал … — я не успеваю договорить, потому что мою правую ногу пронзает острая боль, и я вынужденно падаю на левое колено.

— Так ты в самом деле причастен к её похищению? — Дариос нетерпеливо взмахивает пальцами, направляя незаметно созданный им каменный шип вверх по моей ноге.

— Этим ты меня не убьёшь, — хищно скалюсь, не обращая внимания на то, как многочисленные заострения дробят мне кости, разрывают сухожилия, вены и мышцы.

— Разве ты чувствуешь от меня намерение убить тебя? — кровожадно ухмыляется, являя совершенно не того Дариоса, за которым я наблюдал ещё на днях. — Не-е-ет! — созданное им явление вырывается из моего бедра и по мановению хозяина медленно обвивает мою ногу, точно дикая прирученная змея. — Куда большее удовольствие мне доставят твои муки, — он небрежно поворачивает ладонь, и шип разрывает мне ногу напополам.

БОНУС: ПИЛАРГУС

Пиларгус Снежное Копьё из рода Пустынного Льда:

ГЛАВА 11: БИОНЕЙ

— Всё в порядке? — окидываю Дариоса вопросительным взглядом, когда он взвинченным выходит из шатра Пиларгуса и с размаху, вкладывая всё своё негодование в жест, пинает корзину с овощами. Те беспомощно рассыпаются по выжженной траве, вызывая лёгкое негодование уже во мне: для меня неприемлемо, когда разумные так грубо и невежественно относятся к еде — единственному источнику, который насыщает не только тело, позволяя ему окрепнуть, но и душу, если она, конечно, приготовлена с особым ингредиентом — с любовью.

— Нет, не в порядке, — привлекает внимание всех, кто сейчас трапезничает под навесом. — Среди нас затесался предатель, — сжимает и разжимает кулаки, словно раздумывает: пустить в ход силу или всё же слова. И признаться, я впервые вижу каменного таким неуравновешенным. Сколько его помню, он только в редких случаях прибегал к применению физической силы. Ведь его главное оружие далеко не кулаки, а дипломатия, щедро сдобренная манипуляциями и лестью.

— Удивил… — зло ухмыляется Андос и, сложив руки на груди, плечом наваливается на деревянный столб. — Ты ещё скажи, что наша невеста пропала, а то вдруг мы и об этом забыли, — выплёскивает на Дариоса ведро накопленной за семь дней желчи (именно столько уже отсутствует Эннея).

Я, как всегда, предпочитаю не вмешиваться в разборки побратимов и продолжаю методично помешивать варящуюся в котелке кашу, которую специально готовлю для Нимейи Яркой Вспышки.

В последние несколько дней её загадочная болезнь сильно прогрессировала: тело световой покрылось многочисленными волдырями, которые периодически лопаются, выплёскивают наружу жидкий огонь и оставляют на ещё не успевшей зажить коже новые шрамы и пузыри. И из-за того, что все попытки Филактэя вылечить Нимейю оборачивается прахом, она успела не только сильно потерять в весе, лишиться всех волос и своей некогда яркой привлекательности. Но и утратила способность призывать магию, в одночасье став безобразной пустышкой.

Должно быть, её прокляли сами Велики за то, что она издевалась над обычными и плохо обращалась с той, кого они выбрали для нас в качестве единственной и неповторимой жены.

В любом случае это чудовищное наказание. Потому что световая практически не смолкает от поглотившей её разум и тело агонии. И в редких случаях приходит в сознание, позволяя нам себя напоить, накормить и поменять повязки с лечебными травами.

Пусть она и оступилась в прошлом, позволив ненависти не к таким, как мы, очернить её сердце и запятнать репутацию прозвищем «Несущая Горе», которым её нарекли родные тех, кого она загубила. Но всё же мне жаль Нимейю. Отчасти потому, что я не умею злорадствовать. И мне больше присуще милосердие, нежели жестокость. Даже по отношению к тем, кого глубоко внутри презираю за ужасные поступки (несколько недель назад световая выжгла моему помощнику по кухне глаза за то, что он в суматохе случайно наступил на подол её «любимого» платья).

Мой жестокосердечный отец, которому я однажды поклялся, что не стану таким, как он, как-то «пообещал» мне, что настанет тот день, когда мне надоест отыгрывать роль добренького и наследие моих жадных до чужой крови и страданий предков возьмёт вверх. Но он за все годы моего «воспитания» так и не понял одного: мне не приходится играть, потому что я таким родился.

Это я предпочитал прятать детей пустотных драконов в подвале нашего дома и созданных мною землянках, в то время как мой отец отлавливал их, как каких-то надоедливых насекомых, ставил на них клеймо преступников и навсегда запечатывал в Тоннелях Страха и Печали[1].

Это я тайком поил водой тех, кого в одночасье, без каких-либо основательных доводов признали врагами всех разумных, после того, как отец заканчивал пытать их и уходил отчитываться перед Тринниадой[2]. Правда, многим из них я подарил ложную надежду: позже их казнили на общей площади в назидание другим пустотным и тем, кто пытался поддерживать и отстаивать их права.

Это я под чужой личиной помогал обычным: отправлял им продукты, находил новое пристанище для тех, чьё жильё пострадало от магии разумных, или тех, кто несправедливо попадал в их немилость.

И, говоря без всякого бахвальства, за все эти десятилетия я спас и помог множеству душ. Не из-за того, что мне захотелось пойти против отца и показать ему, что он ошибался на мой счёт. А потому что я такой, какой есть: справедливый, добродушный и отзывчивый на чужие несчастья. И даже сейчас, вместо того, чтобы расспрашивать почти невменяемую световую о похищении призванной, как это делает прибывший эктеон[3], для меня первоочерёдное — это поставить её на ноги.

И пока я неспешно накладываю дымящуюся кашу в деревянную миску и поручаю помощнику отнести её Нимейе, стычка побратимов набирает обороты:

— Ты на досуге до книг успел дорваться? — язвительно подмечает каменный в попытке поддеть огненного. — Иначе откуда в тебе вдруг возникло столько остроумия?

— А в тебе смелости? — парирует Андос и демонстративного кладёт крупную ладонь на эфес своего меча. — Или ты вдруг резко стал бессмертным?

— Прибереги угрозы для тех, кто слабее тебя, — небрежно отмахивается Дариос. Так, словно молчаливое предупреждение огненного ничего для него не значит.

— На что ты намекаешь? — Андос в одно мгновение оказывается перед каменным, мимолётно обдавая меня обжигающим потоком воздуха. И хоть они с Дариосом примерного одного роста, со стороны всё равно кажется, что огненный нависает над каменным, как внезапно проснувшийся вулкан над цветущей долиной. И если его не усмирить, то беды не миновать.

БОНУС: БИОНЕЙ

Бионей Шёпот Леса из рода Славной Земли:

ГЛАВА 12: АНДОС

— Первый, Девятый, — Тринадцатый раболепно склоняет голову перед верхушкой Пирамиды, и остальные следуют его примеру, точно покорные овцы. За исключением, конечно, меня: я же, в свою очередь, с большой неохотой киваю тем, кто спустя столько дней прошения, наконец, соизволил явиться к нам. И то, делаю это только для того, чтобы не провоцировать новый конфликт.

— Надо же! — едва не присвистывает Девятый. — Не ожидал встретить тебя здесь… — он обводит присутствующих презрительным взглядом, отчего и без слов становится понятно, кем он тут нас всех считает. — Ан-дос… — неприятно дробит моё имя на два слога, за что мне хочется повторно пересчитать ему все зубы кулаком истинного правосудия. И заодно снести его голову и поиграть ею, как мячом. Всё равно в ней нет ничего ценного. А то, что этот самодовольный мешок с костями занимает пост Верховного Судьи, так этим не стоит обманываться: он его бесполезно просиживает только благодаря расположению Первого и Второй. И то лишь до тех пор, пока они снисходительно терпят его неуёмные аппетиты к взяткам и публичным казням, которые за последние десятилетия существенно возросли. Причём его судебный произвол распространяется не только на драконов пустоты, но и на презираемых большинством обычных, и на неугодных разумных, особенно тех, кто по каким-то причинам невыгоден верхушке Пирамиды.

— Какая встреча, Девя-тый! — приветствую его сквозь зубы и натягиваю на лицо подобие улыбки. Нисколько не сомневаюсь, что со стороны она похожа на звериный оскал, тот, что красноречивее любых слов показывает: я до сих пор не спустил тебе с рук публичное унижение моей сестры, сучонок.

И тощая душонка Девятого тоже прекрасно это понимает: он презрительно фыркает на мою невысказанную угрозу и обнажает ряд верхних зубов, которые, к моему сожалению, уже успели отрасти. Но мы оба знаем, что этот зассанец только и умеет, что строить из себя борзого смельчака.

Будь моя воля, я бы ни на секунду не задумываясь, покромсал его на мелкие полоски. Прямо так, как это делает Бионей с красной морковью. Но если бы моя семья пережила моё заключение в Туннелях Страха и Печали, то моя жгучая жёнушка — нет. По крайней мере, мне хочется, чтобы это было именно так. Ведь я без неё места себе не нахожу: практически не ем, не сплю. А только и делаю, что сотни раз на дню проверяю близлежащие окрестности.

Хотя толку от этого, как из-под дикого быка молока: я, равно как и другие побратимы, перестал её ощущать ещё семь дней назад. И у меня, Бездна поглоти, уже сдают нервы. Я стою в одном шаге от того, чтобы обернуться драконом и сжечь здесь всё и всех дотла. Может, хоть так меня перестанет внутренне рвать на части от чувства потери, гнева и вызывающих худшие опасения мыслей, что с Эннеей, моей малышкой, случилось нечто ужасное.

Если это так, если с её головы упал хоть один волос, то я не прощу ни Великих, ни побратимов, ни наших несостоявшихся, Хаос бы их побрал, невестушек. Я всех их утоплю в собственной крови, заставлю мучиться и медленно терять рассудок от чудовищно невыносимой боли. И пусть Три Сестры[1] станут свидетельницами моего нерушимого обещания!

— Что ж, — Первый окидывает нас величественным взором, — я попрошу здесь остаться только наречённых невест и их женихов. А остальных призываю удалиться, — он с важным видом опирается на трость, навершием которой являются сложенные драконьи крылья. И незаметно для остальных ставит полог тишины на нашу импровизированную столовую, располагающуюся под навесом.

Обстановка вокруг становится похожей на сцену того, как главный пастух загоняет в загон домашний скот: все восемь свидетелей, включая писаря, слуг и потерявшую сознание Нимейю, которая оказывается на руках Пятнадцатого[2], спешно покидают нас и скрываются в своих дальних шатрах.

— Прошу, — суетится Девятый, отодвигая для Первого стул во главе длинного стола. И я не отказываю себе в уничижительном смешке, который тут же мастерки маскирую под кашель.

Этот напыщенный подхалим и так пал в моих глазах на самое дно, когда выдвинул против моей сестры ложные обвинения, из-за которых она лишилась не только безупречной репутации, но и мечты, и здоровья. Так он ещё сам умудряется унижаться, выполняя прямые обязанности слуги.

Будет ложью, если я скажу, что мне неприятно смотреть на то, как Девятый прыгает перед Первым на задних лапах, точно прирученный шакал, выпрашивающий снисхождения у своего хозяина. Мне греет душу то, как мой ненавистный враг вынужденно пресмыкается перед тем, кто не во многом сильнее его. Жаль, что только моя младшая этого не видит. Она бы тоже оценила это зрелище.

— Займите свои места, — властным тоном отдаёт нам распоряжение Первый. — И, — мажет брезгливым взглядом по своему невзрачному слуге, который выглядит так, словно собрался отправиться к праотцам, — на всякий случай подготовьте Камень Правды.

Курчавый парнишка, стоящий по правую руку от величественно восседающего на высоком стуле Первого, трясущимися костлявыми руками ставит на стол заготовленную шкатулку, склоняется в низком поклоне и в этом же положении спиной покидает территорию купола.

— Сказать, что я крайне недоволен вашими действиями — ничего не сказать, — принимается нас отчитывать Первый. Прямо как нашкодивших щенков, отчего я не сдерживаюсь и закатываю глаза от раздражения. Чего-чего, а чувства собственной важности этому старику, возомнившим себя правителем нашего мира, не занимать. И ладно бы это было заслуженно. Но всё, что он сделал «на благо» разумных — не более чем лицемерная показуха.

Вот что этот гордец, сидящий на коротком поводке Второй, сделал такого выдающегося? Практически истребил пустотных драконов, которые якобы представляли опасность для других разумных? Принял участие в возведение защитного экрана вокруг нашей планеты? И всего-то? Если так посмотреть, так половине моих предков нужно воздвигнуть памятники и поставить их во главе верхушки Пирамиды. Потому что во всём вот в этом они принимали прямое участие, в то время как Первый прятался во дворце вместе с теми, кого сейчас всенародно почитают. И вместе с ними же влил незначительную часть своей магии в экран, тогда как остальные, не жалея себя, опустошали свои резервы в отчаянной попытке уменьшить влияние космоса на наш мир.

БОНУС: АНДОС

Андос Пылающее Крыло из рода Красного Огня: