Приключения Илии или племя «Храбрых»
Наталья Гончарова
В одной глухой и страшной чаще,
Где наверху из леса небосвод,
Звучащей, душу леденяще,
Жил маленький испуганный народ.
Питались только корнеплодом,
А ноги их не знали брода,
С опаской вглядывались в чащу,
И ничего не знали слаще,
Чем полукругом, перед огоньком,
Сидеть бочок к бочку рядком.
И жили так из года в год,
Жевали грустно корнеплод,
Пока не появился ИлиЯ,
В семье, живущей близ ручья.
Он был как все, и худ и низок,
И можно написать хоть целый список,
Как он похож на всех,
И все похожи на него,
Однако ж был один в нем грех,
Но хватит греха одного,
В особенности именного того,
Которого бы, не было у всех,
Ведь именно тогда опасен грех.
И я скажу вам без ехидства,
Не надо в жизни быть провидцем,
Чтоб знать, что именно с инаковости,
Без всякой веской надобности,
И начинается беда,
Так будет и так есть всегда.
Но мучить понапрасну вас не буду,
А то рассказ я, ненароком, позабуду.
Грех Илии известен был как «Храбрость»,
Вот если б это была подлость,
Тогда б никто, и ничего, и не заметил,
Горошину в горохе не приметил.
Но как случилось, так случилось,
И как решилось, так решилось.
- Изгнать! - постановило грозно племя,
Как будто Илия не их дурное семя.
Но наш Илия не испугался,
Тотчас из дома отчего засобирался,
И вмиг исчез в той самой чаще,
Звучащей, пуще прежнего, кричаще.
Вначале одному, конечно, было трудно.
Сперва, питался по привычке скудно,
Но скоро надоел ему треклятый корнеплод,
И он избрал другой питания подход.
Стал пробовать и то, и это,
Кусать из леса разные предметы.
От одного его весь день тошнило,
Попробовал другого -
В карусели дО ночи кружило.
Немало было и благого,
Красивый цвет и сочный вкус,
Приятно в животе и сытный перекус.
Узнал что жил все это время не один,
И что меж темных и заброшенных руин
Живет невиданное им доселе племя,
Зловещее как преисподни семя.
Однако ж, наскитавшись в одиночку,
Он в одиночестве решил поставить точку,
Но будто бы тяжелая рука,
Откуда-то с небес и свысока,
Коснулась с нежностью, но твердо
Его плеча, с наивностью расправленного гордо.
- Пос-с-с-с-стой, - шепнула ветка на ветру,
Царапая ногтями об кору.
- Пойдеш-ш-ш-шь туда и не вернеш-ш-шься,
А затаиш-ш-ш-шься, может быть, спасеш-ш-шься,
- Прошелестела павшая листва.
Не видел он еще такого колдовства.
- Но я же храбр и отважен! –
Илия ответил прямо в лес,
Что был так мрачен и пейзажен,
Но на голову Илии упала только тишина с небес.
Как не кричал, не призывал к ответу
Немой и страшный лес,
Но больше лес ему не показал чудес.
И следуя с небес завету,
Укрылся ветками наш храбрый Илия,
Оставив лишь глаза, горящие монетой,
Что странники кидают у ручья.
В засаде ждать пришлось не долго,
Сверкая злыми копьями, как волки,
Чуть за полночь с охоты черти воротились,
С поклажей за камнями тут же скрылись.
И тишина. Пора б дать деру из кустов,
Пока б не оказался на самом острие копья
Наш храбрый, но наивный Илия.
Но любопытством страхи поборов,
Илия с проворностью добрался до камней,
Где доносилось громкое: - «Убей его, убей!»
Над яростным костром, как тени бесновались
Раскрашенные лица, в оранжевый и желтый,
И блики тьмы на лицах отражались,
Касаясь рта дыханием тлетворным.
В углу увидел он чумазого мальчишку,
В коротких и оборванных штанишках,
Стоящими от страха дыбом волосами,
И взором с ужасом, скользящего над головами.
Вдруг вышел из тенИ напыщенный шаман,
Открыв свой рот, как каменный капкан:
- Молчать!!!! Оставить пляски!!!!
- промолвил он и злобные прищурил глазки.
- Такая жертва только лишь для полнолунья,
А на худое новолунье…
- И взгромоздив кабанью голову на штык,
Издал пугающий и злобный рык.
- Вот вам, пируйте с моего благословенья, -
И тотчас же исчез, как ветра дуновенье.
Открыв, чернеющие углем ямы-рты,
Все тут же громко закричали,
Кабанью голову в круг плотный взяли,
И полчище огромных и голодных мух
Взметнулось в небо, будто грешный дух.
В кустах Илия наш долго ждал,
Пока последний отплясал
И с устали не лег бы наповал.
На землю опустилась бархатная ночь
- Во что бы то ни стало должен я помочь!
Но дО светла, пока не видно и копья,
- И с этими словами Илия,
Отправился туда, где был привязан бедолага,
На самом краешке оврага.
На цыпочках, потом ползком,
Ничком и не дыша тайком,
Добрался, наконец, до пленника Илия
Висящего на самом острие небытия,
С горящими от ужаса глазами,
Стучащими от паники зубами.
И начал с ловкостью развязывать веревки,
Такие толстые и крепкие бечевки,
Но вдруг стал пленник вырываться,
Из пут скорее выбираться.
И шум такой поднял,
Что в злости наш Илия вскричал:
- Ты всех нас сгубишь дуралей!
Разбудишь этих злых чертей!
И тОтчас за спиной услышал крик:
- ТРЕВОГА!!!!!
Опасность у порога!
- И все проснулись в миг.
От ужаса Илия с испуга онемел,
Могильный холод по спине, как ветер пролетел,
Казалось, что конец настиг.
Вся жизнь промчалась пред глазами,
Разрозненными рваными кусками,
А главная печаль о том, чего еще не видел
Не побывал, не испытал,