Принц-диабетик и (не) его кондитер

1

В потертом мутноватом зеркале материализуется приземистая, пухловатая старушка, в ажурном чепчике и в фартуке с оборками по краям.

– Только не пугайся. Сюда уже идет принс-риджонт, так что старайся вести как можно есте…

– У-и-и-и! – от неожиданности визжу поросенком, который без пяти минут бекон, шарахаюсь в сторону, наталкиваюсь на какую-то передвижную полку спиной: кастрюли с грохотом летят на пол.

– …и при первой возможности упомяни о законе «Présomption d'innocence»…

Теряю равновесие, и чтобы не упасть цепляюсь за первое, что только могу – им оказывается деревянная кадка – ясно дело неустойчивая, с доверху наполненная мукой.

БУ-У-УМ!

Когда пшеница, перемолотая в пыль, осела, я смогла разглядеть старушку. На вид – ну просто божий одуванчик, смесь миссис Поттс из «Красавицы и чудовище» (который я первый раз посмотрела в 8 лет, когда папа купил мне кассету с мультиком в колоритном переводе Гаврилова) и бабушки, живущей по соседству, что каждый раз, давая озорному дитю конфету, с умилением треплет его за щеку, приговаривая: «Какой ты у меня сладкий!». И чего я испугалась?

Ах, да. Я ж не привыкла видеть, как человек появляется не традиционным способом – через дверь – а черт знает каким.

Не успеваю я стряхнуть с плеч белый порошок, поправить буйные волосы, выбившиеся из тугого пучка – да такого тугого что буквально скальп натягивает – дверь открывается, чуть ли не с ноги. Вошедший очень взбешен. Петли заскрепели, но так и не вернулись в прежнее положение.

Кончиком фартука протираю глаза, моргая и смотря в упор на расплывающуюся перед глазами фигуру.

– Эй..! Ты…!

Фокус приходит в норму – а вот крыша приличной 35-летней жен… девушки решает ненадолго отъехать.

Вау… В голове даже играет песня «Ах вернисаж, аж вернисаж… Какой портрет» – лирическая пауза – и дальше идут куплеты I wanna dance with somebody. Я обычно не любитель попсы, тем более – устаревшей. Мой идеальный вечер – ванна с морской лавандовой солью, свечи, бокал вина и музыка в наушниках (ленивая и плавная без слов или просто звуки моря). Но в последние несколько месяцев на меня напала ностальгия. Я даже накачала музыки, что была популярна в год (под расстрелом не скажу в какой!) моего рождения. Возможно, меня под одну из них и зачали. История умалчивает.

Но такое лицо… Требует музыки хотя бы в голове. На здешнего доставщика муки этот брюнет не похож, слишком холеный, — снова смотрит на меня — уже более придирчиво. Очевидно, это и есть «принс-риджонт», как окрестила его бабуля. Этот принц, на свою радость (и на радость женской половины двора) может похвастаться хорошим геномом, без кровосмесительных связей, проскальзывающих в истории моего мира среди монарших особ. Ни тебе гамбургской челюсти и некрасивых выпуклостей, ни серого цвета лица. Ничего из того, чем могли похвастаться монархи Европы средних веков.

Может, по отдельности его угловатый нос и глубоко посаженные глаза могут быть некрасивыми. Но черты лица удивительно уравновешивают друг друга: будто бы сам Создатель потрудился «подпилить» свои же косяки и вышел второй Давид Микеланджело.

И вот сейчас этот образец довольно-таки специфического искусства сверлит меня взглядом, полным немого бешенства и скрипит зубами.

Смотрю на него повнимательнее, склонив голову к плечу. Да уж… Такое выражение лица ему явно не идет.

У него несварение? Или инсульт подкрался незаметно?

Осмотрев просторную кухню с огромной каменной печью, мужчина цепляется взглядом за рассыпанную по полу муку, и разбросанные там же кастрюли, и сковородки: когда я шарахнулась от призрака незнакомой бабки, появившейся в зеркале, в полете цеплялась за все, что под руку попадется, дабы облегчить неизбежную встречу с полом.

Мужчина наконец-то решает добавить к своим резким междометиями скупое словечко.

– Показывай, – рука выбрасывается в мою сторону. – Живо.

Э-Э-э!?!?

Какого черта здесь происходит?!

2

меньше 2,5 часов назад...

– А? Что? Где? – дергаюсь, окончательно просыпаясь. Мое полное имя всегда действует на меня отрезвляюще. Наверно, мама меня и назвала так, чтобы в приступах праведного гнева использовать его как ругательство.

Кто-то из родителей хихикает. Кто-то сочувственно качает головой. Я закатываю глаза –от недосыпа по ощущениям забитые песком. Вчера ночью у меня случился настоящий форс-мажор. У тур-группы, которой я оформила поездку в Эмираты, слетела бронь в «Риксос Палм Дубай» и мне пришлось лично перелопачивать все свои документы и ругаться с администратором отеля. Почему я? А не тот же тур-гид, что повез моих земляков в приключение по жарким странам? Но мне ж всегда везет... Да на мне, тридцатипятилетнем все еще стажере турагентства «Красный рассвет», такое ощущение, что вся фирма держится.

Усилием воли фокусирую взгляд на хмуром лице классного руководителя 11Б.

– Так что вы решили? Будете делать украшения на елку? Или участвовать в сценке?

– А купленный набор пластмассовых елочных шаров (плюс бонусом могу принести дождик) считается? – спрашиваю на полном серьезе. Не представляю, как мои племяшки, близнецы-дьяволята, будут хоть что-то делать. У них сейчас вообще какая-то холодная война. С причиной которой мне нет времени и сил разбираться… Может, из-за девчонки поругались или один другому в «Мортал Комбат» на плойке продул…

Милена Андреевна, этакая старлетка 20-ти лет с гаком, подтягивает свой конский хвост, будто собираясь запрыгнуть на стол и придушить меня на месте. По крайнее мере, ее взгляд красноречивее всего говорит о жажде кровавой расправы. Ну еще бы, ведь чета Златаревых, состоит из хромого разнорабочего (который три дня ходит по домам, подкручивая смесители в ваннах, потом два дня заливает за шиворот, а потом все по новой до конца месяца) и двух 18-летних здоровых лбов, у которых иной раз развитие пробивает нижнюю планку в 13 лет. Чего стоит их выходка, когда они положили учительнице по химии хлопушку с блестками в сумку (уж не знаю, что они там с ней нахимичили, но стоило ничего не подозревающей Вере Семеновне «расщелкнуть» свой допотопный ридикюль, облако желто-зеленого глянцевого конфетти выстрелило ей прямо в лицо). А во главе этого бедлама – я… 35-летняя неудачница, как в личной в жизни, так и на карьерном фронте. Так что… Лучше не трогайте чету Златаревых.

Милена Андреевна все больше распаляется, вещая о важности коллективного творчества и воспитания чувства прекрасного в современной молодежи.

А я лишь завороженно смотрю, как порхают ее тонкие пальчики в воздухе, взмахом руки показывая то на одного маниакального активиста родительского комитета, то на другого. И думаю я вовсе не о важности культурного развития своих племянников и чудесах коллективизма… Я, реалистка, понимаю, что моя головная боль сейчас – это сделать так, чтобы мои разболтанные чертята, преобладающе грузинской наружности, не набрали 20 позорных баллов на ЕГЭ. Идеально поставленный танец лебедей не поможет им поступить бесплатно. Разве что только в балетную школу. Но Арсен скорее удавится, чем втиснет свой зад в обтягивающее трико и балетные пуанты.

– … Вы должны заинтересовать их, выбрать ту форму активности, которую…

Интересно, откуда она берет все эти фразочки? Из какой-нибудь популярной «Педагогики для чайников»? Или с нейросеткой переписывается долгими вечерами?

И где Капустина сделала себе такой шикарный маникюр? Не удивительно, что она неровно дышит к невербальным жестам. Будь у меня такие ногти, я бы тоже размахивала руками, словно дирижер своей палочкой. Или это она так пытается воздействовать на меня заклятием Круцатус?

Поверь, детка, чтобы помучить меня нудной речью как-то маловато. Задержите мне зарплату, когда пацанята вусмерть убили свою обувь и изорвали куртки, будто грызясь с бойцовскими собаками… О! И пусть папа сляжет с жестким хондрозом, и тогда я взвою. А! Точно! Это же уже было в прошлом месяце…

– Ну что ж… – вздыхает она, видимо исчерпав запас аргументов и вычурных фраз, а может ее убедили мои кивки и пустые «Угу» и «Да-да», – раз уж вы не горите желанием участвовать… Может, тогда поможете мне с организацией?

Моргаю, мигом включаясь в реальность и в текущий разговор.

Пальцы сжимают край парты: так и хочется вскочить и пулей вылететь из класса.

Какой из меня помощник? Кто бы мне помог…?

– Я… Не… – теряюсь. Обычно меня не трогают, ведь я тащу все на себе одна – нелегкая эта задача быть опекуном не очень-то прилежных и благонравных подростков. Видимо, я в край достала Капустину. Либо она знает о моем конфликте с Капустиной-старшей лет 6 назад. И ее доченька, взявшись за 11Б, решила испортить мне жизнь, доказав что ее мама была права, и я – отстойный кандидат на такую весьма неблагодарную должность как мать. Но извините, сбагрить своих племянников в детдом, я бы не согласилась ни за что на свете. А тому придурку, сынку директора, сама бы нос расквасила, ляпни он при мне хоть слово насчет моей покойной сестры.

Сидящие вокруг родители молчат. А классная ждет от меня более внятного ответа. Она даже складывает свои подвижные руки под грудью.

Встряхиваю головой, напоминаю себе, что я старше ее на десять лет, если не больше. И смотрю ей прямо в глаза.

Б-р-р-р. У нее глаза такие же, как у ее маменьки, водянисто-голубые, пронзающие насквозь.

– Я не могу, – отвечаю голосом, каким я отвечала настырным «медовым» парочкам, пытающимся выбить скидку: мягко и твердо одновременно.

3

Куда пойти одинокой женщине в шесть часов вечера в свой не рабочий день, когда дома ее, вероятнее всего, ожидает полный бедлам и чистейший хаос?

Забуриться в дальний угол какой-нибудь кафешки и заказать себе ирландский кофе и чизкейк.

Примерно так я и делаю. Правда место чизкейка заменяет двойная порция «Дамских пальчиков». Я не особо сладкоежка, но иногда страсть как хочется умять какой-нибудь десерт – и плевать на фигуру (которой и так особо-то и нет…)

Без зазрения совести уплетаю «пальчики», пытаясь заесть сосущую тревогу. Предчувствие, что что-то скоро произойдет, не отпускает. Возможно, во всем виноват тот сон… Похожий на многие другие. И в то же время – нет. В них я брожу по разным странным местам: по самому настоящему замку, пустому, будто заброшенному, где звуку моих шагов вторит лишь эхо, либо сижу в полутемной пещере, наполненной странным стрекотом, а вокруг меня витает слабый аромат горной лаванды…

Но в этот раз все было иначе. После череды однообразных поворотов, я оказалась на кухне. Но не на такой, которую я привыкла видеть – ни тебе жужжащего холодильника, ни плитки, втиснутой между обшарпанными допотопными кухонными тумбами. В глаза сразу бросились два длинных стола с резными толстыми ножками и огромная печь во всю стену, облицованная эмалированной плиткой, которая тускло светилась в полумраке. Но больше всего меня тогда привлекло зеркало, в потертой раме, со стершимся золотым напылением. По виду ничего особенного – замысловатой резьбы на оправе нет, только вот вдавленное углубление на обычной багетной раме, слабо светилось красным – медленно наливалось багрянцем, и так же медленно блекло, почти растворяясь в полумраке. Это было похоже на биение сердца. Незамысловатое зрелище успокаивало и завораживало одновременно. И самое удивительное, что в зеркале отражалась не я. А блондинка, с волосами завязанными в непослушный пучок. Она красивая, этакая эталонная красавица: нет орлиного носа как у меня, который первым бросается в глаза на моем узком лице с вытянутым округленным подбородком. Густые волосы цвета горчичного меда (это не может даже скрыть прическа) не чета моим жиденьким скучного блекло-каштанового цвета. Про глаза – аквамаринового цвета с золотыми ободками – и фигуру с выпуклостями в нужных местах я вообще молчу.

Сон оборвался, когда наши глаза встретились в зеркале…

Тряхнув головой, в очередной раз пытаюсь выкинуть сон из головы. Но образ блондинки настойчиво маячит перед глазами. Виски вдруг сдавливает болью, как при приступе сильной мигрени: голова будто вскипает. В сумке напроксена не оказывается, и решаю справиться с болью по старинке: тяжело встаю, сглотнув сладко-горькую слюну, и направляюсь в сторону уборной. Открыв кран холодной воды, моргнув, я перевожу взгляд на зеркало и, не удержавшись, вскрикиваю, прикрыв рот ладонью. В нем отражаюсь не я. А та самая фигуристая блондинка, с волосами завязанными в непослушный пучок. Бледная, как смерть: пара прядей выбивается и прилипает к покрытому испариной лбу. Но даже с округлившимися от паники глазами, она все такая же красивая.

Ее пухлые губы шевелятся, будто она силится сказать что-то. Но… Она будто находится за толстым стеклом, и я не могу ее расслышать. А потом она прикладывает руку к зеркалу. И взглядом указывает на растопыренные пальцы своей ладони с внутренней стороны стекла: намек сделать то же самое.

При подобных видениях надо звонить «112», а не выполнять указания персонального «призрака отца Гамлета». Но что-то есть во взгляде этой девушки, нечто отчаянно-жалобное, что я не могу ей отказать. И прикладываю ладонь к поверхности, покрытой разводами. И едва не вскрикиваю – чувствую тепло в том месте, где предполагается быть прохладе зеркальной поверхности. Тепло, как если бы нас разделяли не сплав из стекла, песка и кварца, а лишь тонкая материя, но стиснув зубы, я не одергиваю руку (пальцы лишь чуть дрогнули).

Наши взгляды встречаются. Девушка заметно расслабляется: уж не знаю, что она видит в моем лице, но это ее немного успокаивает.

«Хочешь поменяться со мной местами?»

В секунду в моей голове проносятся самые тяжелые моменты жизни: смерть мамы, болезненный разрыв с парнем, который не понял и не принял моего самоотверженного поступка, сестру опускают в могилу под сирену плача двухлетних близнецов, бессонные ночи, бесконечная череда временных работ и почти полное отсутствие личной жизни…

– О да.

Уверена, у такой красотки самой глобальной проблемой может быть выбор наряда на свидание с каким-нибудь обеспеченным мужчиной с последним айфоном и швейцарками на запястье.

Но как же я ошиблась, сдуру согласившись…

4

Мир Кохав

Страна Сиил-дэр-Этуаль, родовой замок До-Сако династии Этуаль

997 год после Великого Объединения

Нет. Не зря я родилась попой вперед. В особо неоднозначных ситуациях, мой мозг не поспевает за ртом. И думать я начинаю тем самым местом, которое первым явило себя миру.

– Я девочка приличная. Приличные девочки незнакомым мужикам ничего из своего арсенала не показывают.

Брюнет в отутюженном сюртуке старого покроя, будто бы заказанном на сайте: «Косплеим «Властелин колец», «Игру Престолов» и не только!» аж отпрянул.

– Что это за пошлые инсинуации! – рычит он, справившись с собой. – Ты совсем из ума выжила, Линетт?

Э-э-э? Какая еще Линетт?

И тут я вспоминаю.

Точно. Я же пошла в кафе после собрания своих племянников, и…

– Где сосуд с сахарной пыльцой?

– Чего…? Я подобного не употребляю…

Мужчина, наклонив голову, измеряет меня придирчивым взглядом: глаза скользят вниз – от растрепанной прически к испачканному мукой переднику и останавливаются на разбросанных кастрюлях.

Дернув плечом, незнакомец окидывает взглядом кухню – с изразцовой печью, весьма шикарную для простого дачного дома – больше подходящую для какого-нибудь музея, и, бесцеремонно меня отодвинув, направляется прямо к высокому шкафу, сплошь заставленному разными пузатыми баночками. Видимо, он решил, что я знатно приложилась черепушкой и спрашивать у меня что-либо бесполезно.

То, что он ищет, оказывается на одной из самых верхних полок. Мужчина, придвинув маленькую деревянную стремянку, на которой всего по две ступени с обеих сторон, достает банку с широким горлом, пробковой крышкой и железным фиксирующим кольцом. Внутри поблескивает порошок, чем-то напоминающий соль (если бы соленые копи находилась под Чернобылем).

– Чарльз! – зовет он кого-то, повернувшись к двери. – Мои инструменты!

Брюнет – только сейчас замечаю, что цвет его глаз не синий, как мне показалось – часть радужки скорее фиолетовая (и на свету это бросается в глаза) – ставит свою ношу на длинный дубовый стол, когда в помещение вбегает приземистый человек, едва доходивший мне до колен, волоча за собой потертый (некогда красный) чемоданчик: колесики скакнули на выступающей половице, и внутри что-то звякнуло.

– Несу, принс-риджонт!

Осторожно прислонив чемоданчик к толстой ножке стола, человечек нажимает на боковую кнопку – и колесики с щелчком втягиваются в металлическое дно.

Мужчина, поднимает чемодан за ручку, расположив его на столе: отстегнув латунные защелки с пружинками, он откидывает крышку и извлекает из нутра чемодана плоскую стеклянную чашку, пару перчаток и какие-то стимпанковские очки, с кучей увеличительных стекол, ребристых колец, винтов и каких-то рычажков.

Чуть наклоняюсь в сторону, дабы заглянуть через обтянутое дорогой тканью плечо: брюнет затягивает кожаный ремешок очков на затылке и, натянув плотные черные перчатки, насыпает немного светящегося порошка в чашку. Подкрутив золоченый винт на правом виске, он сменяет увеличительную линзу и, растерев вещество между подушечками пальцев, подносит руку к своему лицу, наполовину спрятанными за гогглами.

Капец… Все, что происходит сейчас подозрительно смахивает на облаву наркопритона…

5

– Хм… – задумчиво тянет брюнет, продолжая инспектировать «пыльцу». Он достает какой-то подозрительный бутылек с фиолетовой жидкостью внутри и заливает ею Чашку Петри: порошок опускается на дно без каких-либо спецэффектов. А я не знаю, радоваться мне или нет. Хорошо это или плохо? Прошли ли фейские отходы проверку или нет…? – Чарльз!

Человечек подпрыгивает: больше от потребности услужить, а не от того, что был застигнут врасплох громким голосом.

– Да, Вотэр Олтэс? [votre altesse (франц.) – ваше высочество]

– Принеси образец из альвеуса.

– Слушаюсь!

Слуга исчезает за дверью, и мы остаемся одни.

Язык нестерпимо жгут крутящиеся в голове вопросы, словно я переела перца халапеньо.

Прошедшие секунды растягиваются, словно на дыбе – и я понимаю, что задохнусь, если не утолю хотя бы толику своего любопытства.

– Эм… Э…

И как к нему обращаться? Как там сказал этот человечек... Волтер?

– Вол…

Краем глаза замечаю какое-то движение – на запотевшем зеркале (что странно, ведь печь выключена, и в кухне не жарко) вдруг появляются слова: как если бы кто-то вывел их пальцем с обратной стороны: кривые и до ужаса кособокие, но понятные. «Edmund Étoile».

Удивительно, но в голове без секундной задержки появляется перевод: «Эдмон Этуаль». Вау, никогда бы не подумала, что таким образом выучу французский…

– Эдмон…

Мужчина поворачивается ко мне. Слишком резко. Сдвигает очки на лоб: взгляд прищуренный, челюсть сжата…

А я только сейчас понимаю, отчего его перекосило.

Я, дурында, поленилась подождать, когда невидимый помощник закончит писать.

«Эдмон Этуаль, Вотэр Олтэс, принс-риджонт, действующий монарший глава королевства Сиил-дэр-Этуаль»

– То, что мы выросли вместе, не дает тебе право фамильярничать со мной, мадмуазель Лёр.

Упс. Теперь любые вопросы окажутся подозрительными.

– Нашли что-нибудь? – киваю в сторону кухонного стола, переквалифицированного в лабораторный, и улыбаюсь своими новыми чувственными, в меру пухлыми, губами. – Вотэр Олтэс принс-риджонт?

Добавляю оба его титула, дабы сгладить свою оплошность.

Но ни улыбка, ни натянутая на глобус вежливость, на него не действуют. Эдмон морщится, как от низкопробного десерта из сети супермаркетов (где слишком много сахара и мало настоящего вкуса).

– На твое счастье – пока нет. Но, можешь не радоваться....

Он делает шаг вперед, и даже странные очки и кожаные до локтя перчатки никак не сглаживают мрачное выражение красивого лица: блеск аметиство-синих глаз не оставляет места шуткам.

– Если это ты приложила руку к смерти моего отца, я это докажу. Даже если мне придется перерыть здесь все вверх дном и залить тебе в глотку веро серум.

ЧЕГО?! И ЭТО – МОЯ НОВАЯ ЖИЗНЬ??