Принц Иво Воронья Лапка

-1-

Принесла Золушка две миски чечевицы мачехе, стала радоваться, думая, что теперь-то ей можно будет идти на пир, а мачеха и говорит:

— Ничего тебе не поможет: не пойдешь ты вместе со своими сестрами, — и платья у тебя нету да и танцевать ты не умеешь, — нам будет за тебя только стыдно.

«Золушка», сказки братьев Гримм.

Ближе к последней, самой мрачной, трети осени есть одна праздничная ночь, о которой люди знают не так уж много – хоть и любят рассказывать о ней путаные сказки. В былые времена ее опасались куда больше, не решаясь выйти за порог с наступлением сумерек, но чем реже случались недобрые чудеса – тем храбрее становился человек. Забыты были многие запреты и теперь уже говорили, что этой ночью не стоит ходить лишь на кладбище или же в лес, а людские поселения и дороги вполне безопасны для припозднившихся гуляк. Впрочем, страшные сказки все еще были любимы детьми (да и взрослыми) и оттого в канун Мрачной Ночи во многих домах устраивали праздники и танцы, наряжаясь нечистью и пугая друг друга страшными масками. «Раз уж в эту ночь веселится волшебный народец, отчего бы и нам не выпить горячего вина?» - рассуждали люди, сами не зная, верят ли они в рассказы о странных проказливых созданиях, некогда населявших леса и поля, или же просто хотят лишний раз согреться, предчувствуя приближение зимних холодов.

К тому же, череда осенних праздников всегда заканчивалась чередой помолвок – когда же еще уговариваться о свадьбе, как не после лета, полного трудов и забот? Вечера тянутся все дольше, туманы не рассеиваются и к полудню, и даже самая теплая осень во второй своей половине темна и мрачна без праздничных огней, без веселых танцев и хмельных застолий. И в городах, и в деревнях наступила пора, когда то в одном почтенном доме, то в другом созывают гостей со всей округи, чтобы добродушные захмелевшие родители условились о свадьбе, пока их дети отплясывают под веселую музыку.

Однако Эммелин, рослую четырнадцатилетнюю девочку, всю осень оставляли по вечерам дома, несмотря на ее просьбы. Как ни надеялась она, что на этот раз ей позволят побывать на танцах вместе со старшими кузинами, тетушка Алинор сказала:

-Не в этом году, милая. Ты еще недостаточно взрослая, чтобы допоздна плясать.

-Но я выше ростом чем Джослин! – воскликнула Эммелин, едва не плача от досады. – У меня есть нарядное платье!.. И маска!..

Но тетушка была непреклонна: ни высокий рост, ни платье, ни добросовестный труд на кухне и в поле не были приняты ею во внимание.

-Кто-то должен остаться с Кейти и Эллайтом, - сказала Алинор. – Им будет страшно одним дома, а кухарка наверняка заснет, едва только солнце сядет. В следующем году - обещаю! - ты всю осень будешь бегать на танцы со старшими девочками!..

Эммелин была очень расстроена, но даже самое горькое разочарование не заставило бы ее подумать плохо о своих опекунах: сама она была сиротой, из доброты принятой к себе дальними деревенскими родичами – землевладельцами средней руки из тех, что не гнушаются выходить в поле вместе со своими же работниками и слугами. У Алинор и ее мужа, Джассопа Госберта, без нее детей имелось в избытке: четверо – две девочки и два мальчика – старше Эммелин, и еще двое появились на свет уже после того, как ее взяли в дом. То была дружная семья, состоящая в неком смутном родстве с покойной матушкой Эмме, и никто, кроме них, не вызвался заботиться об осиротевшем младенце. Алинор всегда была добра к девочке, ее нельзя было упрекнуть в каком-либо жестокосердии; однако от Эмме не скрывали, что родным детям Госбертов она приходится дальней кузиной. Впрочем, вздумай Алинор и Джассоп сохранить в тайне историю Эмме – у них ничего бы не вышло, ведь девочка была ничуть не похожа на здешний люд: смуглая, кареглазая, темноволосая – ничего общего с рыжеватыми веснушчатыми Госбертами и их соседями.

Хоть с Эммелин обходились в доме опекунов хорошо, все свое детство она горевала из-за того, что не знала своих настоящих родителей – вечная затаенная печаль наметила чересчур взрослую морщинку меж ее темных прямых бровей. Она не смела жаловаться, рано поняв, как повезло ей найти пристанище в доброй семье, где никто не знал голода или холода. Но иной раз, увидев, как ласково тетушка Алинор утирает грязный нос кому-то из своих мальчишек или же мимоходом гладит рыжие волосы дочери, Эмме незаметно плакала, спрятавшись в каком-нибудь темном углу: этой ласки ей не пришлось узнать, ведь даже самая добрая тетка – все равно не мать.

Однажды ее слезы увидела старая кухарка, Тилла, служившая в доме Госбертов бог знает с каких времен. К сироте она относилась внимательнее прочих, поскольку и сама когда-то рано лишилась родителей.

-Неужто тетка тебя чем-то обидела? – спросила Тилла, качая головой.

-Нет, - с трудом ответила Эмме, всхлипывая. – Она очень добра ко мне, как и дядюшка Джассоп…

-Так в чем же дело?

И девочка, давясь слезами, призналась, что ей хотелось бы жить в своем собственном доме, со своей семьей, ведь в доме Госбертов она всегда самую малость - но чужая.

-Послушай, дитя, - сказала тогда Тилла, желая как-нибудь утешить Эмме. – Ничего не поделать, сиротская доля горька. Но когда-нибудь ты вырастешь, повстречаешь славного парня и выйдешь за него замуж. Тогда-то у тебя появится свой собственный дом и семья – роднее не бывает! Уж поверь!.. Вот тогда-то ты и будешь жить, не зная горя…

Нельзя сказать, что кухарка была убеждена в правдивости своих обещаний – кому, как не простой женщине в годах знать, что после замужества жизнь легче не становится?.. Скорее, ей хотелось приободрить плачущую Эмме и отвлечь ее от тяжких мыслей. «Пусть помечтает о нарядном свадебном платье – и слезы высохнут! О чем же думать девчонкам, как не о том, какими красивыми невестами они когда-нибудь станут!..» - рассуждала Тилла.

Но Эммелин, отчаянно искавшая хоть в чем-то опору, чтобы справиться с одиночеством, восприняла этот совет куда серьезнее, чем могла вообразить старая кухарка. Едва только услышав о возможном избавлении от боли, грызущей ее сердце и день, и ночь, она в ту же минуту твердо решила, что нужно во что бы то ни стало выйти замуж, чтобы избавиться от тоски и пустоты внутри. С годами совет Тиллы казался ей все мудрее – иных ей никто не давал, - и, в конце концов, она поверила, что только замужество сделает ее счастливой. Нельзя сказать, что Эмме была девочкой глупой и не видела дальше своего носа – а к четырнадцати годам в деревенской глуши всякий насмотрится на житье в соседских семьях, - но если уж будущее счастье зависит от веры, то веру эту человек сознательно и подсознательно оберегает от любых посягательств.

-2-

А за окном виднелись деревья Картехогского леса, куда девушкам из замка ходить строго-настрого запрещалось. В этом лесу, как говорили, охотились рыцари королевы эльфов, и горе той девушке, которая пошла бы туда гулять и повстречала одного из них!

«Там Лин», английская народная сказка

Таким было это большое деревенское семейство - ничуть не хуже прочих уважаемых семейств в округе. По меньшей мере, никто из соседей, составляя списки гостей, не нашел бы причины, чтобы пропустить Госбертов или вовсе отказать им от дома. Все были рады их видеть у себя, многие были не прочь породниться, и последние несколько недель Алинор с Джассопом едва ли не каждый вечер отправлялись на званый ужин то к одним знакомым, то к другим, прихватив с собой кого-то из старших детей.

Но, разумеется, гуляния в Мрачную Ночь – или в Страшночь, как ее еще называли в деревнях, - были особо любимы и взрослыми, и ребятней постарше. Едва ли не самый важный осенний праздник!.. Костры, танцы, маскарад – что может быть веселее? Эмме никак не думала, что ее оставят дома и в этот вечер, словно в наказание за какой-то проступок – и печаль ее становилась все глубже. Вдобавок, в этом году танцы было решено устроить в соседней деревне, куда многолюднее той, где жили Госберты, и даже старшие кузены с кузинами изнывали от волнительного предвкушения – что уж говорить о бедной Эмме, которую не отпускали лишний раз пройти по улице без сопровождения тетушки Алинор! Дом, подворье и работа в поле – вот и все ее развлечения!..

Младшие Госберты, погодки Кейти и Эллайт, любили кузину, часто нянчившую их – она была с ними терпелива и снисходительна - в отличие от родных старших братьев и сестер, - и, к тому же, никогда не жаловалась на их проказы родителям. Узнав, что ее не взяли с остальными на праздник, дети обрадовались и весь вечер донимали Эмме требованиями рассказывать им страшные сказки и придумывать игры, не замечая, как она огорчена. Кухарка Тилла и впрямь заснула, едва только повозка Госбертов скрылась из виду – она любила по вечерам тихонько опрокинуть стакан-другой сладкой вишневой наливки и уж в праздничный вечер не упустила возможность себя побаловать. Прочих работников и слуг наградили за добрую службу выходным, чтобы те могли отпраздновать Страшночь вместе со своими семьями. Усадьба была тиха и пуста, как никогда; да и у ближайших соседей, чьи земли начинались за болотистой канавой, ни одно окно не светилось – должно быть, они тоже уехали в соседнюю деревню всей семьей, от мала до велика.

После того, как Эммелин уложила Эллайта и Кейти в постель, накормив и добросовестно умыв их чумазые лица, мысль о праздничных кострах принялась донимать ее с удвоенной силой. За окном уже совсем стемнело, а это значило, что гуляния в самом разгаре: все танцуют, веселятся и распевают веселые песни. Хоть Эмме и внушала себе, что нужно думать лишь о том, как выйти замуж, на самом деле ей попросту хотелось побывать на празднике, где в суматохе даже тетушка Алинор не сможет за всем уследить.

...К соседней деревне вели две дороги: одна, широкая и оживленная, шла через людские поля и пастбища; вторая – куда больше походившая на тропу, - проходила через лес и была куда короче. Но в канун Страшночи никто бы не решился сократить путь лесом, потому Госберты отправились на праздник по длинной дороге, и, должно быть, потратили на это не менее часа.

«Что, если я тайком проберусь к кострам? – наконец в отчаянии подумала Эмме, изведя себя мыслями о празднике, которого лишили ее строгие опекуны. – Если я пойду по лесной дороге, то успею и посмотреть на костры, и вернуться обратно, прежде чем тетушка с дядюшкой доберутся домой. Под маской они не узнают меня, даже если я попадусь им на глаза. Говорят, что Мрачной Ночью не следует ходить в лес, но сколько там того леса? Дорога проходит по самому краешку, я столько раз ходила по ней вместе со слугами за хворостом!.. Там совсем не опасно и заблудиться негде!».

Чем дольше она думала об этом, тем страшнее ей становилось – все же ей не раз приходилось слышать жуткие истории о тех, кто не вернулся из лесу, нарушив запрет в Страшночь. Но к страху примешивалось и что-то приятно волнующее, ведь в жизни Эмме никогда не случалось ничего необыкновенного. Да и тетушку Алинор прежде она почти никогда не ослушивалась - вовсе не из-за врожденной покорности нрава, а лишь потому, что считала, будто не имеет права на неблагодарность и своеволие, раз уж ее приняли в дом Госбертов из милости. Не чуя под собой ног от лихорадочного возбуждения, Эммелин наспех примерила платье, которое сама обшивала лентами все лето, достала маску, украшенную пестрыми птичьими перьями и сухими цветами, и поняла, что если не решится сегодня на побег – то будет жалеть об этом всю жизнь. Ну или по меньшей мере – до следующей осени.

Эллайт и Кейти, до того усердно притворявшиеся спящими, переполошились, когда увидели, что кузина-нянька собирается уйти из дому.

-Ты сама только что рассказывала нам историю, в которой лесная нечисть крадет людей! – воскликнул Эллайт. – Все знают, что в Страшночь нельзя гулять!..

-Я только посмотрю на праздник и тут же вернусь, - умоляюще сказала Эмме. – Разве я хоть раз выдавала вас, когда вы объедались вареньем в кладовой? Разве рассказала кому-нибудь, что Кейти выпустила свиней из загона?..

Кейти сморщила нос, признавая, что Эмме – не доносчица и с ней куда приятнее иметь дело, чем с Джослин или Мейлин.

-Но ты можешь встретить кого-то из дивного народца! – произнесла она задумчиво. – Сегодня ночью у них тоже праздник!

-Уж я как-то отличу людской праздник от нелюдского! – преувеличенно легкомысленно отмахнулась Эммелин. – Да и кто видал эти праздники своими глазами? Думаю, что все это вранье, выдумки, чтобы было чем пугать непослушных детей – таких, как вы. Ложитесь спать и ничего не бойтесь – с вами старая Тилла, я слышу, как она вовсю храпит внизу, на кухне.

-3-

И тут Франсуа вспомнил, что слышал от людей, будто здесь сходятся по ночам лесные духи. Здесь они играют и пляшут. А всех тех смертных, кто пытался их застигнуть и увидеть, они увлекали в свой адский хоровод и заставляли плясать до тех пор, пока те не падали мертвыми от изнеможения.

Идти вперед? Или бежать обратно? Да и возможно ли еще убежать?

Пока он раздумывал, из чащи вышли несколько лесных фей. Они окружили его, схватили и повели. Франсуа был ни жив ни мертв, но волей-неволей шел за ними.

«Золотая головня», французская народная сказка

Не перепугайся Эмме до смерти из-за своего падения в овраг, не потеряй она голову от радости при виде огней, то, наверняка, ей бы многое сразу же показалось неладным. Ни в соседней деревне, ни в какой иной костры отродясь не пылали так ярко – пламя, казалось, временами поднималось выше верхушек деревьев. Чем быстрее бежала Эмме, тем больше впереди виднелось огней, мелькающих между черными ветвями и стволами. Цепь из десятков, а то и сотен костров отмечала границы ночного праздника, далекие отзвуки которого начинала слышать Эмме: музыка, песни, радостные крики.

-Что же это я!.. – спохватилась она, замедлив ход, и принялась искать в сумке маску, которая хоть и примялась после падения, однако все еще годилась для того, чтобы надежно скрыть чумазое лицо от любопытных взглядов.

Разглаживая и поправляя перья, Эмме нетерпеливо притопывала ногой – веселая музыка, звучавшая все громче, словно призывала ее поторапливаться. Никогда еще девочка не слышала настолько быстрых и веселых мелодий – под них хотелось танцевать до самого утра, не останавливаясь.

-Быстрее! Быстрее!.. – приговаривала она, сама не замечая, что говорит это вслух. Наконец, кое-как приладив маску на полагающееся ей место, она закружилась на месте, хохоча и хлопая в ладони. «Отчего же я раньше не слыхала ни от кого таких веселых песен?!» - подумала она, не переставая хохотать, и вдруг дурное, темное предчувствие кольнуло ее сердце. Вдруг ей ясно представилось, как странно и чрезмерно выглядит это веселье, как безумно звучит захлебывающийся смех, от которого она уже начала задыхаться – но все никак не могла остановиться. В памяти Эмме всплыло, как она хвастливо говорила Кейти и Эллайту, что отличит людской праздник от нелюдского – и из-за пугающей догадки колени у нее задрожали от слабости, да и смех тут же превратился в надсадный кашель. Ум Эммелин в единый миг стал трезвым, очистившись от исступленного помрачения, и она словно заново увидала бесчисленные огни впереди – теперь они загорались не только у земли, но и высоко в ветвях, блуждали среди черных стволов деревьев, а кое-где собирались в игривый быстрый рой, вихрем кружащий средь леса и звездной пыльцой осыпавшийся с ветвей.

-Да это же праздник дивного народца!.. – в ужасе сказала девочка самой себе, вновь приплясывая – теперь уж от страха. – Вот уж повезло – так повезло!.. Нет, мне туда никак нельзя… Надо бежать со всех ног, пока никто из волшебных созданий меня не заметил!..

Но не успела она об этом подумать, как ее тут же довольно грубо толкнули, едва не сбив с ног.

Эмме, взвизгнув от страха, всплеснула руками и хотела было бежать, куда глаза глядят – лишь бы подальше от лесных огней, - но тут ее схватили за руку и вместе с тем ущипнули так больно, что она вновь запищала.

-Куда это ты собралась, негодная? – проскрипел голос, мало похожий на человеческий. – Всем подданным Его Доброго Лесного Величества положено сегодня быть на королевском пиру!..

И Эммелин, едва не лишившись чувств от страха, поняла, что с ней говорит лесное создание – сгорбленная крючконосая старуха, чьи глаза светились желтым из-под взъерошенных волос, похожих на сухую осоку, растущую обычно на болотных кочках. Высоко вздымая удивительно длинную костлявую руку, она освещала себе путь большим фонарем, в котором вместо огня трепыхались мелкие светящиеся крылья каких-то волшебных летунов, похожих на стрекоз. Ну а второй рукой, как уже говорилось, старуха до боли сжимала запястье Эмме.

-Ты одна из тех болотных чернавок, что копошатся в тине с утра до ночи?..– сердито скрипела старуха. – Никак не признаю, какого ты роду-племени…

Даже если бы Эмме знала, как лучше ответить, то все равно бы не смогла – от ужаса у нее отнялся язык, и она могла разве что пищать от боли, когда лесное существо выкручивало ей кисть и впивалось длинными когтями в кожу.

-…Или ты из торфяных ям?.. – продолжала она. – Не припомню, чтобы я тебя раньше видала в нашем лесу…

-Кумушка Гуссильда! – заскрипел новый голос, еще страшнее и визгливее. – Ты ли это? Не видала тебя с самого летнего солнцестояния!..

-Любезная кума Тройоль! – тут же отозвалась Гуссильда, радостно ощерившись и приподнимая фонарь еще выше. – Неужто ради нынешних костров Его Величества и ты выбралась из своей норы, не щадя старых косточек?.. А где же все твое семейство?..

-Они все уж давно на празднике, кумушка! – и Эмме, думавшая, что не видала в своей жизни ничего страшнее старой Гуссильды, едва не взвизгнула, когда изо тьмы показалось нечто зубастое, длинноносое и длинношеее, укутанное в вязаную шаль, с клюкой в скрюченной руке. Пожилые тетушки-ведьмы принялись довольно кряхтеть, обниматься и целовать друг друга в морщинистые щеки, точь-в-точь, как это принято у людей – вот только при этом у них звонко щелкали острые зубы, глаза светились, как болотные гнилушки и временами слышно было, как их загнутые когти царапают ткань. Гуссильда, на время взаимных любезностей позабыв об Эмме, выпустила руку девочки, и та, едва не теряя сознание от страха, сделала робкий шажок назад. Нужно было бежать со всех ног, да только далеко ли уйдешь, когда от испуга лишний вдох сделать не можешь?!..

-Кого ты тут бранишь? – спрашивала тем временем кума Тройоль, добродушно скаля клыки. – Кто-то из молодых проказников попался тебе под руку?..

-4-

Сердце у мальчика забилось — так ему было любопытно узнать, что там внутри! Он собрался с духом, взбежал на холмик и прыгнул в отверстие. И вот он очутился в огромном зале, освещенном бесчисленными крошечными свечками. Тут за блестящим, словно лаком покрытым, столом сидело множество фей, эльфов, гномов. Одеты они были кто в зеленые, кто в желтые, кто в розовые платья. У других одежды были голубые, лиловые, ярко-алые — словом, всех цветов радуги.

«Паж и серебряный кубок», английская народная сказка

Эммелин не раз слыхала о том, как король дивного народца показывается праздничной ночью своим подданным, выйдя из подземного дворца вместе со всем своим двором. Ей показалось, что она узнает это место: костры пылали у подножия мшистых холмов, поросших старыми соснами и жухлым от ночных холодов папоротником. Она не раз бывала здесь летом, собирая ягоды у их подножия, в сырых и тихих низинах, но никогда еще лесная гряда не казалась ей такой огромной и пугающей.

-Смотри, смотри, дерзкое дитя! – повторяли Гуссильда с Тройоль. – Врата вот-вот отворятся, луна уже высоко!..

И впрямь, яркая луна величаво плыла над вершинами деревьев среди россыпи звезд.

-Давно уж на осенний праздник не бывало такой хорошей погоды! – заметила Гуссильда, потирая костлявые руки. – Сегодня должно случиться немало чудес!..

«Куда уж больше!» - подумала про себя Эмме, потихоньку осматриваясь, чтобы понять, как сбежать. Но, увы, куда бы она ни посмотрела, всюду ее взгляд натыкался на непроницаемую стену из десятков и сотен волшебных созданий – удивительных и ужасных. С каждой минутой, казалось, их становилось все больше – гости прибывали из самых дальних уголков королевских владений: из чащоб и трясин, из оврагов и из глубоких нор. Даже если бы девочке удалось вывернуться из-под рук старых ведьм – у нее не получилось бы пробраться сквозь напирающую со всех сторон толпу.

-Проявляются! Проявляются!.. – заверещала тут Тройоль, указывая своей клюкой вперед, и Эмме, замирая от ужаса и восторга, увидела, как по склонам холма поползли огненные узоры. Земля под ногами дрогнула и глухо застонала. Дружный восхищенный вздох прокатился над толпой, а музыка зазвучала вдвое громче и быстрее. Барабанный бой отозвался в крови Эммелин и заставил сердце биться быстрее – то же самое, по всей видимости, происходило и с остальными: засветились по-звериному сотни глаз, ударили о землю копыта и лапы, да и старые ведьмы от волнения затряслись, как осиновые листья.

Огненный рисунок становился все ярче, сплетая и расплетая свои линии с головокружительной скоростью. Эмме поначалу пыталась уследить за ним, но не успевала она подумать, что видит узоры из цветов, как они тут же превращались в птицу с распахнутыми крыльями, в кружащиеся луну и солнце, в бесчисленные созвездия, в зверей, рвущих друг друга острыми клыками, в извивающихся змей и стремительных стрекоз, в рой бабочек и вихрь падающей искристой листвы… Слишком быстро для человеческого глаза, слишком ярко, слишком прекрасно – и Эмме едва удержалась от того, чтобы не упасть на колени, пряча лицо от беспощадного света. «Я выдам себя!» - повторяла она самой себе и продолжала смотреть на огненную пляску сквозь слезы. Вряд ли она смогла бы понять, когда именно из огненных линий, вздымающихся все выше над землей, составилось нечто, похожее на высокую стрельчатую арку, увитую алым жаром девичьего винограда – все плыло и дрожало перед ее почти ослепшими глазами. Но вот она сморгнула слезы – и ясно увидела, как отворяются пылающие ворота, вздымая к небу бесчисленное количество искр. «Светло как днем!» - только и смогла подумать она, измученная красотой и чудесами точно так же, как устают порой люди от самой тяжкой своей будничной работы.

А затем, из искр, огня и сияния, показалась торжественная процессия, щедро осыпаемая золотой и серебряной осенней листвой. В воздухе как будто звенели тысячи крошечных колокольчиков, а когда волшебные листочки касались земли – или же сверкающих нарядных одежд – то тут же разлетались тысячами ярких брызг огня. Прекрасные создания из-под холмов медленно и отрешенно шествовали, окутанные мерцающим светом, а жители леса приветствовали их, низко кланяясь и славя на все лады.

Эмме успела увидеть, что возглавляет процессию величавый длиннобородый старик в тканых золотом одеждах, восседающий на белом среброгривом коне – и тут же подзатыльники от Гуссильды и Тройоль заставили ее вжать голову в плечи и пасть на колени.

-Кланяйся королю! -прошипели старухи. – Король идёт!.. Слава Его Величеству!..

И впрямь – на голове старика была корона, сплетенная из позолоченных голых побегов колючего осеннего шиповника. Каждая ягода горела ярче рубинов, ярче угольков в кострах – как ни страшно было Эмме, она не смогла удержаться, чтобы не подсмотреть. Сам король показался ей мрачным и недобрым – в его черных глазах поблескивали красноватые отблески огней, а бледные выцветшие губы кривились в зловещей улыбке.

-Долгая лета Его Величеству! – верещали Тройоль и Гуссильда, и Эмме подумала, что даже пожелания кумушек-ведьм не продлят года королю – слишком бела его борода и бледно лицо.

Когда старухи позволили девочке подняться, король был уже далеко, и Эмме смогла рассмотреть лишь то, что следом за ним слуги несли паланкин, похожий на ажурную позолоченную птичью клетку – в нем восседала прекрасная остроухая дама, в светлых волосах которой поблескивал тонкий золотой обруч – корона. «Должно быть, это королева! - решила Эмме. – Но до чего же она молода! Король ей в деды годится!». Тут ей показалось, что королева держит что-то в руках, то и дело склоняя голову, как это делают все на свете матери, чтобы улыбнуться своему ребенку – и почти сразу она услышала младенческий плач.

-Принцесса! – заворковали умиленно ведьмы. – Голосок маленькой принцессы! Это первый праздник в ее жизни!..

-5-

Была чудесная лунная ночь. Дойдя до перекрестка, девушка увидела семерых крохотных человечков в больших шляпах — семерых гномов, которые плясали, держась за руки и распевая. Она остановилась, не решаясь продолжать путь. Один из плясунов отошел в сторону, остальные же подбежали к ней и увлекли ее в свой хоровод, восклицая:

— Пляшите с нами, красавица, пляшите, пляшите с нами!

«Ночные плясуны», французская народная сказка

Увы, Эмме слишком мало знала о королевском празднике Страшночи: уйти с него оказалось не так-то просто. Преодолевая робость и страх, она бежала вперед, протискиваясь между танцующими, ища проходы между кострами и столами, но как она ни старалась – ей не удавалось выйти за пределы праздничного круга. Быть может, гостей собралось так много, что костры заполонили весь лес, а может то была особая магия ночи – кто знает. Эммелин задыхалась, ноги у нее болели от усталости, а глаза слезились от дыма и напряжения – так пристально она вглядывалась в толчею, чтобы понять, где найти спасительный укромный уголок, если уж не путь к спасению, ведущий во тьму и тишину леса.

Иногда ей казалось, что она и вовсе бегает по кругу, сбиваясь с пути из-за шальных хороводов, которые водили гости вокруг костров. Но где бы она ни остановилась – отовсюду был виден королевский стол в золотом мареве. Уйти так далеко, чтобы он потерялся из виду, не получалось, сколько ни бейся – и, следовательно, здесь все-таки была замешана магия.

Вконец расстроившись и испугавшись, Эмме принялась метаться из стороны в сторону, едва уворачиваясь от танцующих гостей, и, наконец, очутилась около старого искривленного дерева, среди узловатых замшелых корней которого даже этой пылающей огненной ночью сохранилось немного спасительной тьмы. «Лучше уж забьюсь меж корней и буду там тихонько ждать утра, – подумала Эмме. – С восходом солнца праздник должен закончиться». Тут как раз ее кто-то ущипнул, взвизгнул над ухом и исчез в вихре танца - это укрепило девочку в мысли, что нужно затаиться, пока ее не утащили с собой в гущу танца какие-то весельчаки-проказники.

Но стоило ей шмыгнуть в тень, которую отбрасывали кривые густые ветви, спускавшиеся почти до самой земли, как оказалось, что это убежище кем-то занято – злые зеленые глаза полыхнули из темноты.

-Что тебе здесь нужно? – раздалось шипение, похожее на то, что издают рассерженные коты. – Танцуй с остальными!..

Эмме чуть не вскрикнула от неожиданности, но, приглядевшись, узнала мальчишку, который упал из-за издевательской подножки. Это открытие отчего-то обрадовало ее: «С ним плохо обращались – быть может, он тоже чужой здесь? – промелькнуло у нее в голове. – Говорят, дивный народец ворует ради забавы человеческих детей. Что если он такой же человек, как и я – просто воспитывался в холме, поднабравшись всякой колдовской порчи? Не попросить ли его о помощи?..». И Эммелин, не успев толком поразмыслить, выпалила:

-Я бы хотела уйти отсюда, да только никак не получается! Не подскажешь, как это сделать?

Ее вопрос, казалось, застал собеседника врасплох; он уставился на нее своими странными светящимися глазами, словно не ожидал, что она посмеет с ним заговорить.

-Уйти с праздника? – наконец переспросил он удивленно. – Почему? Веселье в самом разгаре!..

-Мне просто здесь не по себе, - сказала Эмме жалобно. – Ведь ты и сам ото всех здесь прячешься!.. Я видела, как… как с тобой плохо обходились. Уж ты-то знаешь, что на этом празднике не всем весело…

Неосторожные слова эти сослужили ей дурную службу. Глаза мальчика полыхнули, он вновь зашипел, как злой дикий кот:

-Что ты такое болтаешь? Ничего ты не видела!.. Замолчи! Тебя кто-то подослал ко мне?!

Эммелин в досаде прикусила губу, мысленно ругая себя за неосторожные слова: необъяснимое доверие к мальчишке улетучилось – глаза привыкали к полумраку и теперь она видела, как торчат из лохматых темных волос острые уши, как блестят белые клыки… нет, он определенно не был человеком, как ей показалось вначале.

-Нет-нет, - она умоляюще сложила руки, все еще надеясь найти общий язык со случайным знакомым. – Меня никто не подсылал, я никого тут и не знаю… Мне просто нужно уйти отсюда и побыстрее!..

– Никто не может покинуть круг огней, пока на то не будет королевского дозволения! Из какой норы ты выбралась, если не знаешь этого?!

И вновь Эмме обругала себя – не хватало еще выдать себя! Как ей только в голову пришло, что мальчишка одного с ней племени? Откуда взялась мысль, что ему можно довериться?.. Морок, не иначе!

-Я и в самом деле ничего не смыслю в таких праздниках, - сказала она как можно простодушнее. – Потому и хочу уйти. Прошу тебя, добрый мальчик, не сердись!.. Прости, если я тебя обидела!..

И вновь у нее получилось сбить мальчика с толку – словно никто и никогда не просил у него прощения. Он затих, повозился в своем убежище между корнями, а затем буркнул:

-Не досаждай мне извинениями. Я в них не нуждаюсь, как и в твоем обществе.

Но не успела Эмме придумать, что же на это ответить, как он прибавил:

-Я и вправду знаю пару лазеек, которые могли бы тебе пригодиться, но…

-Ох! Я буду так благодарна, если ты мне о них расскажешь! – вскричала Эмме, чуть не плача. – Умоляю, объясни, как сбежать отсюда!..

-…Но я не стану помогать тебе просто так, - невозмутимо продолжил мальчишка. - Разве ты не слыхала, что мы, живущие под холмом, всегда требуем плату за свои услуги и советы? – в его голосе зазвучала надменность. – Таков наш обычай! Неужели и этого ты не знаешь?

Произнося это, он бросал на Эмме косые испытующие взгляды, словно все еще подозревал, будто она – или те, кто ее подослал, - замышляет злую шутку. Или, быть может, он заподозрил, что она здесь чужая, и расставлял для нее ловушку, чтобы вывести на чистую воду?..

-6-

…Бросилась она тогда от солнца к месяцу,

но он был такой холодный, такой мрачный и злой,

что как увидел девочку, то сказал ей:

-Чую, чую запах человечий!..

«Семь воронов», сказки братьев Гримм

Что тут началось!.. Перед тем, как растерять остатки ума от страха, Эммелин успела подумать: люди, узнав, что на их праздник пробрались оборотень или же ведьма, переполошились бы точно так же. Впрочем, имелось отличие – и серьезное. Если люди испугались бы до смерти, то нелюди разгневались, словно им нанесли величайшее оскорбление.

-Человек! – рычали и визжали они, принюхиваясь и щурясь. – Человеческая девчонка!.. У костров лесного короля!.. Невиданно! Неслыханно!..

-Вот, стало быть, кто посмел говорить со мной так дерзко!.. – промолвил Йоссе, рассматривая испуганную Эмме с недобрым любопытством. – Крестьянская дочь!.. Грязная оборванка!.. Ты ведь наверняка даже не знаешь, с кем имеешь дело - раз уж взялась защищать его… этого… - он, не договорив, рассмеялся и повернулся к притихшему Иво, - Поднимайся! Довольно жалких сцен!.. Не настолько же ты увечен, чтобы не встать на ноги без помощи…

Иво зло покосился на него из-под нечесаных волос, но, ничего не сказав, принялся подниматься, и Эмме невольно охнула, увидев, как из-под плаща на миг показалась страшная черная птичья лапа. Мешковатая одежда, в которую кутался мальчишка, смялась и задралась, выставляя напоказ то, что до сих пор было скрыто: одна его нога была обычной босой человеческой ногой, вторая же – вороньей лапой, морщинистой и когтистой.

-Говоришь, я придумываю ему какие-то изъяны? – хохотнул чародей, провожая взглядом прихрамывающего мальчишку, который торопился скрыться в шумной толпе. – Была бы в том нужда!.. Ну а ты, невоспитанное человеческое дитя, незваная гостья, покажешься сейчас самому королю!.. – и согласный рев толпы поддержал чародея.

Ослепнув и оглохнув из-за всполохов огня, криков, топота и тычков, достававшихся ей со всех сторон, Эммелин спустя несколько мгновений очутилась у подножия королевского стола – ее безо всякой жалости притащили за шкирку и швырнули на землю.

-Ваше Величество! – завопил нестройный хор визгливых голосов. – Посмотрите! Послушайте!.. К нам пробрался человек!..

Эммелин, кое-как поднявшись, потерла ушибленный лоб, звеневший от удара, затем растерянно огляделась – и встретилась взглядом с безмолвствующим неподвижным королем. О, какими же страшными были его пустые синие глаза!..

Король не проронил ни слова, но стоило ему едва заметно качнуть головой – и крики, визг, вой стихли, как беспокойные языки пламени гаснут от порыва ветра. Он молчал, и молчание это было тяжелым, как могильная плита – от его веса головы верных подданных вжимались в плечи, спины горбились, а ослабевшие ноги, шаркая по земле, сами по себе делали мелкие шажки назад. Только что вокруг Эмме было полно народу, щипавшего, колотившего и толкавшего ее - и вот она уже стояла перед королем совсем одна, не смея отвести взгляд в сторону или моргнуть, пусть даже глаза ее были полны слез от боли, страха и усталости. Она не видела ни королеву, ни прочих придворных – только величественного недоброго старика, увенчанного короной из шиповника; прочие были словно скрыты от нее золотой дымкой.

…Некогда правитель из-под-холма был силен и прекрасен — это все еще угадывалось в его нынешнем облике, - но теперь золота в его бороде и длинных волосах почти не осталось. Бледное узкое лицо покрывали глубокие морщины, пальцы искривились, плечи, покрытые блистающей накидкой, поникли. Однако глаза, глубоко запавшие в глазницы, горели зловещим холодным огнем и от взгляда этого в сердце Эмме словно вонзился десяток острых игл – одна за другой, медленно и неумолимо.

Боль была нестерпимой, от нее хотелось бежать и прятаться, забиться в самую темную щель, зарыться под павшие листья, но, невольно сделав шаг назад, Эмме тут же наткнулась спиной на чародея Йоссе, который схватил ее за локоть и вытолкнул обратно.

-Это человеческая девчонка, Ваше Величество! – объявил он в звенящей тишине. – Пробралась сюда тайно, скрыв лицо маской!

-И никто не заметил ее? Не учуял дурной запах людского племени?.. – только и спросил король. Голос его прозвучал тихо и бесцветно, как будто слова эти зарождались из шелеста высохшей травы на ветру, а не были произнесены существом из плоти и крови.

-Ее маска… ерунда, безделица… но она отводила всем глаза, творила морок, - отвечал чародей, несколько смутившись из-за упрека, без труда угадывавшегося в вопросе короля. – Обещаю, что разгадаю эту магию – в самой девчонке нет ни капли волшебства, здесь ошибки быть не может. Если вы пожелаете отдать преступницу мне, я допрошу ее как следует и узнаю, где она раздобыла заклинание-уловку…

Но король вновь недовольно качнул головой, показывая, что ему сейчас ничуть не интересно, откуда взялась волшебная маска.

-Подойди ближе, человек, - прошептал он своим бесцветным пугающим голосом, вновь устремив недобрый льдистый взгляд на Эмме.

Девочка, ног не чуя под собой, неловко шагнула вперед и поклонилась, как умела.

-Как тебя зовут?

-Эммелин, Ваше Величество, - пролепетала она, и тут же замерла от ужасной догадки: из рассказов о дивном народе она знала, что никогда нельзя в разговоре с ними называть свое имя – услышав его, они раз и навсегда получали безграничную власть над человеком. Нельзя, нельзя было говорить королю правду!..

Но бледные губы короля уже дрогнули в улыбке: он получил, что хотел.

-Эммелин! - повторил он, и неподвижное лицо его самую малость оживилось, а голос окреп. – Что ж, Эммелин… - тут он прошептал что-то и вовсе неслышное, злое, пристально глядя на девочку – но она только сжалась от страха еще сильнее, не зная, чего еще ей стоит опасаться.

-7-

– …О принц! – воскликнула красавица в изумлении. – Скорее

скажите мне, что за праздник у вас во дворце сегодня?

– Моя свадьба, – с улыбкой ответил принц.

– Но кто же невеста?

– Моя невеста – принцесса соседнего королевства!

– Но принцесса – ведь это я?

– Ты и будешь моей женой, – с учтивым поклоном ответил принц

и под звуки самой весёлой музыки повёл красавицу в зал.

«Принц-кролик», португальская народная сказка.

​

​

​

Появление хромого мальчика никого из лесных и подземных жителей, казалось, не обрадовало: нахмурился, угрюмо глядя исподлобья, король; досадливо и брезгливо поморщилась королева; чародей Йоссе презрительно пробормотал: «Опять ты!..». Зашептались и захихикали зеваки из толпы, открыто тыча в сторону мальчишки своими когтистыми длинными пальцами. Разве что Эммелин, торопливо утирая слезы, посмотрела на Иво с надеждой и растерянностью.

«Он говорит, что пригласил меня на праздник своего отца! – лихорадочно размышляла она, не вполне веря в то, что правильно истолковала услышанное. – Значит, его отец – король? А он сам – принц?.. Но почему тогда с ним так грубо обращаются?.. Почему он прятался среди корней дерева, а не сидел вместе со своей семьей за праздничным столом?.. И он солгал, что знает меня, что пригласил сюда… Неужели хочет помочь мне? Или это обернется какой-то новой бедой?! Ох!.. ОХ!».

Тем временем, король, нашедший в себе силы приоткрыть глаза, недовольно прошелестел:

-Ты вновь мутишь воду, несносный мальчишка!.. Пропадаешь, не спросив на то дозволения… Появляешься, когда тебе вздумается… Дерзко говоришь, дерзко смотришь… Я не раз приказывал тебе, чтобы ты всегда держался при своем наставнике – отчего ты вновь сбежал от Йоссе?..

-Мне никак не поспеть за ним, - отвечал Иво, кланяясь с показным заискиванием. – Всем известно, что я не слишком ловок и быстр. Я торопился, как мог, однако мой наставник обогнал бы и падающую звезду, и солнечный луч, желая побыстрее услужить вам!..

Не приходилось сомневаться: в голосе мальчишки содержалось куда больше яда, чем почтения, и Йоссе злобно расфыркался, услышав столь сомнительную похвалу своим стараниям, а король помрачнел еще заметнее.

-Тебе стоило бы брать пример со своих братьев, - только и сказал он недовольно и скрипуче. – Они знают свое место и свой долг. Впрочем, и их кровь чище твоей…

И Эмме, принявшись с невольным любопытством рассматривать королевских приближенных, сообразила, что речь идет о двух черноволосых юношах, занимавших места чуть поодаль от старика-короля и его прекрасной королевы - на их головах поблескивали одинаковые серебряные обручи, усыпанные сверкающими алмазами. Старшие сыновья короля - бледные, тонкие, большеглазые, темнобровые – были чудо как хороши даже в сравнении с прочими блистательными королевскими придворными. Внешне они были схожи, вот только глаза у одного из них оказались сплошь черны, точно у ворона, да и моргал, если присмотреться, он по-птичьи, третьим белесым веком. Особенность эта придавала юному прекрасному лицу нечто воистину жуткое и отталкивающее, словно из глазниц смотрела на мир сама ночь. Спустя пару мгновений Эммелин нашла еще одно различие – у второго принца, глаза которого куда больше походили на людские, из-под волос не виднелись кончики острых ушей, и его, очевидно, это беспокоило, поскольку он без конца приглаживал кудри так, чтобы недочет этот был надежно скрыт.

Хромой Иво казался чуть младше братьев, и уж совершенно точно был гораздо тщедушнее и некрасивее их. Его волосы были так же длинны и черны, как смоль, а узкое лицо - бледно до синевы, но этим приметы сходства между ними исчерпывались. Уши были длинны и остры, как и положено его роду; светлые глаза – обычны. Темный мешковатый наряд мальчишки выглядел нищенскими отрепьями в сравнении с парчой и бархатом праздничных платьев старших братьев. К тому же, рядом с королевскими сыновьями сидели их достойные спутницы, зеленоглазые остроухие девы – красивейшие и изящнейшие изо всех придворных дам, составлявших свиту королевы. Видимо, Иво говорил о них, когда упоминал, что братьям было позволено привести на праздник подруг, но разве могла Эмме сравниться с этими очаровательными созданиями, чьи белые атласные платья были усыпаны сверкающими драгоценными камнями, затканы золотом и серебром?.. Разве годилась она в спутницы королевскому сыну – каким бы несуразным он не уродился?

-Я знаю свое место, отец, - говорил тем временем Иво, дерзко вскинув голову, - и потому не жду, что мне будут рады за этим столом. Мое место там, - он махнул рукой в сторону толпы, - где мой вид не огорчает вас… и ваших приближенных. Но все же я вступлюсь за свою гостью и попрошу прощения за ее поведение. Это моя вина – я не успел как следует обучить ее хорошим манерам и не принял во внимание, что она не умеет держать себя в обществе. Но ее преступление – лишь в невоспитанности, никаких старых законов она не нарушала, и, стало быть, не заслуживает смерти.

Эмме, услышав эти слова, едва не закричала от радости – Иво и впрямь пытался ей помочь! – но опасность, увы, не миновала: лицо короля все еще было мрачнее тучи, хоть в правдивости слов сына он вслух не усомнился, равно как ничего не возразил, когда тот говорил, что его не желают видеть за праздничным столом. Взгляд отца, устремленный на Иво, был едва ли не более холоден и презрителен, чем тот, который достался Эмме во время оглашения приговора. Но при этом лицо старика выглядело куда бледнее, а голос – тише: для новой вспышки гнева требовались силы, которых у него почти не осталось.

-8-

Союз любви нерасторжимый, вечный:

Он подтвержден соединеньем рук,

Запечатлен священным поцелуем,

Скреплен обменом золотых колец.

Уильям Шекспир. «Двенадцатая ночь, или что угодно»

Стать невестой тщедушного мальчишки-нелюдя с вороньей лапой вместо ноги, с холодными, как у лягушки, руками!.. Эта цена за спасение собственной жизни в первые мгновения показалась Эмме чересчур высокой. Затем у нее мелькнула мысль, что помолвка у особ королевской крови, быть может, не столь уж быстрое и простое дело, и именно об этой отсрочке говорил Иво… Но, увы, она ошибалась: у знатных особо Из-Под-Холма сделки - брачные и сердечные, - решались куда быстрее, чем у людей. Не успела Эмме и глазом моргнуть, как у нее на голове появился венок из всяческих осенних колючек, перевитых алыми и золотыми шелковыми лентами, жаровни запылали вдвое ярче прежнего, во всю силу грянула музыка – печальная и торжественная, куда лучше подходившая для поминок, чем для праздника, - и старый король, до того подремывавший, сбросил с себя прежнее сонное оцепенение и уставился на юную чету холодным немигающим взором.

-Стало быть, вот какую невестку ты желаешь привести в мой дом, сын мой, - промолвил он. – Что ж, если твои намерения честны и сознательны, так тому и быть. По нашим обычаям я мог бы отказать тебе в своем королевском и отцовском благословении, но ты и без того слишком явно отмечен печатью несчастий и злого рока. Недостойный сын, недостойный выбор… Чего еще ждать от тебя, порченой крови?.. Моя прекрасная королева права: ты нашел невесту себе под стать. Раз уж Алисейна пожелала устроить твою помолвку, я не откажу ей в этом удовольствии, - и он мимоходом коснулся своей старческой слабой рукой нежных белых пальцев красавицы-королевы. – Но знай, что это разочарование продлит и утяжелит цепь моих отцовских разочарований…

-Благодарю вас, отец, за благословение, каким бы горьким оно ни было, - отвечал Иво, вновь кланяясь. – И благодарю за то, что согласны выслушать наши с крестьянской дочерью добрачные обеты.

Каким бы ни был смиренным тон хромого принца, что-то в этом ответе не понравилось старику:

-И все же, не слишком ли поспешен твой выбор? – спросил он, глядя испытующе и недобро.

-Не думаю, что в будущем мне выпадет возможность совершить лучший, - промолвил младший принц, и королева усмехнулась, что-то прошептав своим придворным дамам. Рядом с Ее Величеством внезапно обнаружился и рыжий чародей Йоссе, державшийся так уверенно и развязно, словно был, по меньшей мере, ближайшим родственником королевской четы. Эмме без труда поняла, что все они насмехаются над Иво, дескать, и вправду – разве пойдет за него кто-то достойнее грязной человеческой девчонки?.. Но сам младший принц сохранял невозмутимый отстраненный вид, словно не замечая издевательских улыбок и перешептываний.

-…Но я признаю, что для женитьбы слишком молод, - продолжал он. – Саму свадьбу, пожалуй, лучше сыграть через год-другой, а лучше – через три года… или пять…

-Что ж, и тут я не откажу тебе в милости, - согласился король, наградив его напоследок еще одним тяжким, проницательным взглядом. – Однако, раз уж ты нашел невесту, тянуть не стоит – это не в наших обычаях. Три года – в самый раз. В следующем году на этом самом месте мы отпразднуем свадьбу Аскейля, а еще год спустя женится Гаэль, вот тут-то и придет твой черед!..

Братья Иво, услышав свои имена, подняли кубки, издавая радостные возгласы и славя отца-короля на все лады, а затем принялись так пылко целовать своих невест, что у тех наконец-то порозовели щеки, до того бывшие белее снега. Разумеется, все это донельзя порадовало лесное простонародье, жадно наблюдающее за королевским столом, и в толпе с новой силой зазвучали выкрики: «Помолвка! Помолвка!..»

-Не наговаривай на себя, Иво, - пропела и королева, улыбаясь тонко и грозно. – Королевские сыновья нередко обручены еще с младенческой колыбели, а уж свадьбы играют, едва только жених с невестой научились лепетать клятвы – если того требует их долг крови. Еще чуть-чуть – и может показаться, что ты не так уж хочешь жениться, а своей затеей с помолвкой попросту хочешь огорчить отца…

Лесной народец по большей части не расслышал вкрадчивое мурлыканье королевы, однако не пропустил мимо ушей, что два следующих осенних праздника будут отмечены свадьбами принцев и дружно загудел от восхищения – кто же не любит свадебные пиры?.. Но лицо самого Иво едва заметно омрачилось – вероятно, он и вправду надеялся, что свадьбу удастся отложить на более существенный срок. Однако он тут же взял себя в руки и вновь в самых любезных выражениях поблагодарил отца - и его прекрасную королеву, - за участие, которое они приняли в сердечных делах недостойнейшего изо всех королевских сыновей.

-Что ж, тогда пришло время приносить предсвадебные клятвы, - промолвил король, отмахнувшись от благодарностей Иво, порадовавших его не более, чем иных отцов радуют упреки. – И пусть их свидетелями станут все мои добрые подданные!..

Гости восторженно зашумели, восхваляя лесного повелителя и его мудрую волю. Но вдруг король, припомнив нечто досадное и неприятное, нахмурился:

-Ведь у крестьянской дочери нет истинного имени! – недовольно воскликнул он. – Клятвы и обеты, данные безымянным созданием, пусты и легковесны. Она все же не годится в невесты моему сыну, - и взгляд, который он бросил на королеву, красноречиво свидетельствовал о том, что ему становится в тягость эта забава.

Эммелин, еще не свыкшаяся с отчаянием, которое у нее вызывала помолвка, почувствовала, как сердце у нее ушло в пятки от иного, вернувшегося страха: все же быть живой невестой куда лучше, чем мертвой нарушительницей законов!.. Замечание короля наверняка было веским – гости, только что ликовавшие и веселящиеся, смолкли, с тревогой пересказывая друг другу услышанное. Вздрогнул и Иво, покосившись на Эмме.

-9-

Он снял кольцо с пальца, разломил его пополам и отдал одну половинку ей, а другую удержал при себе. На ее половинке написал он свое имя, а на своей половинке ее имя и просил ее тщательно поберечь эту половинку.

Затем он простился с ней и сказал: «Я должен еще три года странствовать по белу свету, и если не вернусь по истечении их, то ты свободна — это будет значить, что я умер.

«Медвежник», сказки братьев Гримм.

Иво не ошибся, когда говорил, что веселье к утру утомит даже самых выносливых и злорадных. Самой Эмме, впрочем, казалось, что они танцевали целую вечность – вроде той, что положена грешникам после смерти. Ей то казалось, что сердце вот-вот разорвется, то не хватало воздуха, то перед глазами темнело; а ноги и вовсе горели огнем. Но музыка становилась все громче, все быстрее, и они плясали, плясали, плясали… Эммелин не знала, стоит ли доверять ли каким-то из смутных воспоминаний той ночи, но иногда перед глазами как вспышки мелькали картины: вот она вприпрыжку пытается поспеть за хороводом, змеящимся меж бесчисленных костров – и за одну руку ее держит Иво, а за вторую – кто-то из его насмешничающих старших братьев; а потом тьма – и внезапная новая встреча с чародеем Йоссе – он шепчется с какой-то дамой… уж не с самой ли королевой, ускользнувшей в суматохе из-за стола?.. Но на волосы таинственной красавицы была наброшена золотистая вуаль, в которую она прятала и лицо, а на плечи накинут бархатный плащ – кто знает, сколько высокородных подруг у чародея при дворе?..

Еще ей называли имена невест старших принцев, представляя будущим родственницам, но она их не смогла запомнить. «А как зовут самого короля?» - спросила она тогда у Иво – но он посмотрел на нее с недоумением: королю было достаточно быть королем!.. Разве посмеет кто-то обратиться к нему иначе, кроме как «Его Величество»?..

-Людуэн. Его зовут Людуэн, - наконец сказал он. Как ни старался Иво казаться равнодушным и уверенным в себе, было видно, что даже назвать отца по имени стоит ему большого усилия над собой. Может, именно поэтому имя короля запомнилось Эммелин лучше прочих? В нем было что-то опасное, зловещее, как и в самом старике – и даже его слабый болезненный вид не вызывал сочувствия! О, Эмме ни на мгновение не обманулась им!.. Магия праздника работала исправно: куда бы танец ни увел ее, отовсюду был виден королевский стол, пришедший в совершенный беспорядок. Пролитое вино, опрокинутые кубки, раздавленные фрукты, обглоданные кости на золотых блюдах, и одинокая сгорбленная фигура короля, ослепшего и оглохшего от вина и неведомой болезни, но все еще грозного и безжалостного.

-Они засыпают, - услышала она сквозь звон в ушах голос Иво. – Очнись, Эмме! Нам нужно уходить, пока на холм не пал утренний туман!.,

И Эммелин вынырнула из тяжкого забытья, в котором она до сих пор кружилась в танце и отбивала израненными ногами ритм мелодии, которая все не смолкала и не смолкала… Но на самом деле девочка лишь с трудом переступала с ноги на ногу, неловко привалившись к случайному дереву. Музыка стихла, костры догорали, а между ними вповалку лежали гости: простонародье вперемешку со знатью, грязные звериные шкуры рядом с парчой и бархатом, с золотом одежд и золотом волос. Придворные, ничуть не беспокоясь о своих пышных нарядах и изысканных прическах, крепко спали, и, казалось, сон этот настиг их так же неожиданно, как иной раз настигает людей смерть: они падали, как подкошенные, не ища иного места и времени, и замирали в самых причудливых позах, продолжая улыбаться.

-Они… они… - Эмме с тревогой обводила взглядом тела, не зная, что именно хочет спросить.

-Не бойся, - ответил Иво, прихватывая с ближайшего стола потускневший фонарь. – Они живы-здоровы, просто устали. Мы, подземный народ, ни в чем не знаем меры – ни в гневе, ни в веселье. В предрассветный час туман окутает подножье холма, затем растает в первых солнечных лучах – и вместе с ним исчезнут всякие следы сегодняшнего праздника. Мой народ уйдет под холмы, лесные жители скроются в своих норах, границы нашего мира и людского вновь станут непроницаемыми. И тебе нужно вернуться к людям, пока это не случилось…

-Все закончилось? – недоверчиво прошептала Эмме, у которой от усталости заплетался язык. – Я могу вернуться домой?..

-Можешь, - беспокойно отмахнулся от ее лепета Иво, и кончики его острых ушей дернулись, как у дикого зверя. – Но если не начнешь шевелиться, то останешься с нами до следующего праздничного выезда, но я не могу обещать, что после жизни в холме у тебя останутся силы сбежать. Нужно уходить сейчас, немедленно!.. Я знаю, что у тебя болят ноги и ты думаешь, что не сможешь сделать ни шагу, но просто представь, что каждый миг боли, едва ты его ощущаешь, тут же становится прошлым, и, стало быть, нет никакой разницы между настоящей болью и воспоминанием о ней… Боль есть… Боли нет… Все обман… Все ушло…

В его словах наверняка была какая-то магия: он без остановки приговаривал что-то путаное и на первый взгляд - бессмысленное, помогая Эмме делать шаг за шагом. Но она, только что собираясь закричать: «Нет, я ни за что не смогу!», осознала вдруг, что идет, бежит за прихрамывающим принцем, ловко ведущим ее сквозь темную чащу, а обветрившиеся, пересохшие губы сами шепчут: «Боли нет, боли нет!..»

«Иво околдовал меня!» - мелькнула у нее мысль, показавшаяся тогда Эмме очень важной, хоть она и не знала еще – почему. Недаром король, у которого не вышло подчинить ее своей власти одной лишь своей магией, говорил, что младший принц приставлен к Йоссе-чародею!.. Отличались ли способности младшего принца от способностей прочих его сородичей, и если да – то почему?..

Остановился Иво лишь когда они выбежали на опушку леса – небо над полями, посеребренными первым осенним инеем, уже начинало светлеть. Эмме узнала это место, отмеченное большим замшелым камнем. Она не раз сидела рядом с ним, в тени старых деревьев, отдыхая после работы в поле, хоть старики и ворчали порой, что место это недоброе.

-10-

Мать с отцом давно уж оплакали ее, думая, что дочери нет в живых. Она рассказала им свою странную историю, и они сначала не поверили ей. Потом, конечно, поверили, но Черри с тех пор сильно изменилась. Соседи говорили, что она повредилась в уме. Каждую лунную ночь выходила она к развилке и долго бродила там в ожидании Робина, но он так и не пришел за ней.

"Черри из Зеннора", английская народная сказка

В предрассветных сумерках Эмме, себя не помня от холода, голода и усталости, постучалась в двери дома Госбертов.

И тетка Алинор, и дядя Джассоп, и старшие их дети глаз не сомкнули от беспокойства в ту ночь – Кейти и Эллайт, разумеется, рассказали им, что Эммелин сбежала из дому на праздник, пообещав вернуться до того, как кто-то заметит ее отсутствие. У младших Госбертов достало ума сообразить, что исчезновение кузины – беда побольше той, что случается, когда съедаешь без спросу горшок варенья.

-Ох, лучше бы я разрешила ей поехать с нами! - причитала Алинор, утирая красные глаза. - Упрямая, упрямая девчонка! Танцы ей подавай!

-Быть может, она и упряма, но никогда не казалась совсем уж глупой, - вздыхал и Джассоп Госберт. – Кто бы мог подумать, что ей взбредет в голову уйти одной из дому в Страшночь, да еще и в лес! С утра отправимся на поиски – не будем повторять ошибку бедной Эмме, сегодня людям не стоит дразнить нечисть…

Джослин всхлипывала, уткнувшись носом в плечо сонной Мейлин и повторяла, что больше никогда не станет поддразнивать младшую кузину, а близнецы Потрик и Ланс, сурово хмурясь, перешептывались, вспоминая все дурные случаи, случавшиеся с людьми в канун Страшночи.

Никто из них вслух не решался произнести вслух самое страшное – что люди, исчезнувшие этой ночью, почти никогда не возвращались.

Услышав, как за дверью что-то скребется и шуршит, Госберты сначала перепугались до смерти, решив, что это происки нечистой силы, укравшей Эмме. Но в курятнике уже кричали петухи, а за окном виднелась розоватая полоса рассвета: время враждебных злых духов, властвующих в Страшночь над миром людей, истекло. С опаской Джассоп Госберт приоткрыл дверь и увидел на пороге Эмме – бледную, изможденную, исцарапанную с ног до головы. Платье ее было изодрано, на руках виднелись укусы мелких зубов и царапины от чьих-то острых когтей; босые ноги и вовсе были черны от запекшейся крови, к которой намертво присохли лохмотья чулок. Увидав все это, Джослин и Мейлин от страха заплакали вдвое горше, а Алинор напрочь позабыла, что собиралась отругать как следует беглую племянницу, едва та найдется – никто бы не усомнился в том, что Эмме достаточно наказана за свое непослушание.

Ее тут же отнесли в самую теплую из комнат, а Потрик с Лансом были немедленно отправлены за доктором, живущим в одной из соседних деревушек. К тому времени, как он прибыл в дом Госбертов, Алинор кое-как обмыла теплой водой ноги Эмме и смогла очистить раны от грязи и остатков чулок. Девочка все это время тряслась в ознобе, не чувствуя боли, не отвечала на вопросы и как будто вовсе не узнавала родных.

Старичку-доктору не оставалось ничего иного, кроме как подтвердить очевидное: Эммелин была едва жива от усталости, но, к счастью, глубоких ран, которые могли бы угрожать ее жизни, она не получила. Держать повязки в чистоте, а саму юную пациентку – в тепле и покое; хорошо кормить и терпеливо ждать, пока измученный рассудок прояснится – таковы были его рекомендации.

И впрямь – впав в подобие беспамятства, Эмме некоторое время изнемогала от приступов лихорадки, но вскоре начала дышать спокойнее и тише, и спустя несколько часов уже мирно спала, да так крепко, что даже раны на ногах ее, казалось, не беспокоили должным образом. Доктор предупредил, что больной требуется долгий отдых, и никто не удивился тому, что девочка проспала весь день и почти всю следующую ночь. Слухи тем временем облетели все окрестные деревни и хутора, и ко времени, как Эммелин открыла глаза, в округе не было ни единого человека, который бы не судачил о беде, приключившейся с Черной Эмме Госберт.

-Девочка попросту заблудилась в лесу, испугалась и бежала всю ночь напролет, сама не зная куда! – отвечала всем любопытствующим Алинор. – Конечно, ходить Страшночью в лес – глупее не придумаешь, но с чего все взяли, будто Эмме повстречалась с нечистью?! Как будто в чаще больше нечего испугаться!..

Опасения тетушки, упорно отрицающей всякую чертовщину, не были беспочвенными: ей вовсе не хотелось, чтобы дурные слухи насчет колдовства и порчи намертво пристали к Госбертам. Оттого она строго-настрого запретила всем своим детям даже заикаться о возможной волшебной подоплеке случившегося и первое время не подпускала к постели Эмме своих старших дочерей, справедливо полагая, что те не удержатся от расспросов.

И Эммелин, как будто услышав мысленные мольбы своей тетки, поначалу молчала, как воды в рот набрав. Сложно сказать, руководствовалась ли девочка доводами разума или же попросту опасалась лишний раз вспомнить пережитое, но она лишь согласно кивала, когда Алинор говорила: «Ты ведь просто потерялась в темноте, набила шишек, упав в овраг, и ничего странного в лесу не видала, так, милая?».

Понемногу все свыклись с произошедшим, не видя более в нем ничего зловещего; раны на ногах Эмме быстро затянулись, синяки сошли, взгляд стал живее, а Джослин и Мейлин совершенно позабыли, что обещали никогда больше не поддразнивать младшую кузину. Стоило им только заметить, как Эмме в задумчивости вертит медное кольцо на безымянном пальце, как они начинали хихикать и спрашивать, не за женихом ли ходила Эммелин ночью в лес, и не потому ли теперь носит кольцо на пальце, что повстречала кого-то в том глубоком овраге, куда ее угораздило свалиться?.. Чем ярче вспыхивали щеки юной кузины – тем веселее казалась насмешницам эта шутка, и в конце концов дня не проходило без того, чтобы Эмме не выбежала из общей комнаты, закрывая пылающее лицо фартуком. Стоило ли удивляться тому, что, услыхав в очередной раз, как Мейлин говорит, не скрывая подначки: «Что-то ты не просишься больше с нами на танцы, Эм! Не передумала ли ты выйти замуж? Или ты уже сосватана за какой-то лесной пень?», Эммелин, не выдержав, закричала:

-11-

Все началось с того, что некая девушка, заслышав за окнами вой, вопли и стоны, не удержалась от соблазна хоть одним глазком посмотреть на шету. Зачем только она не послушалась совета родителей и вышла на улицу!..

«Шета», швейцарская народная сказка

И в тот самый раз, и много раз спустя после первого свидания у камня Иво с тревогой говорил Эммелин:

-Ты поступаешь безрассудно. На твой зов могу прийти не я, а кто-то из моих сородичей. Ночи длинны, метель громко воет и людям уже не под силу добраться даже до соседней деревни. Ваше племя жмется к очагам, а мое – выходит на охоту.

Но Эммелин, однажды ответив, что ничего не боится, после лишь упрямо смотрела на него исподлобья и качала головой, показывая, что не отступится. Каждую неделю - а то и чаще, - она тайком пробиралась в сумерках через поля и ждала у камня, не обращая внимания на далекий волчий вой, холод, снег и ветер. Быть может, ее неуступчивость и своеволие не на шутку тревожили юного вороньего принца, и оттого он каждый раз сдавался, выходя к своей невесте, или же – кто знает? – в Эмме он видел отражение своего собственного злого одиночества. Но как бы он ни хмурился, сколько бы ни отчитывал Эммелин за неосмотрительность – ее зов никогда не оставался неуслышанным.

-...Лучше научи меня избегать людских взглядов, - как-то сказала она, задумчиво глядя на далекие огоньки в окнах деревенских домов. – Расскажи, как у вас выходит быть незаметными для человеческого глаза! Рано или поздно кто-то увидит, как я сбегаю в лес – и тогда меня, должно быть, вовсе запрут в доме. Как же я тогда приду на собственную свадьбу в назначенный час?..

-Пока ты все еще человек – этого свойства в твоей природе нет, - резко ответил Иво, и Эмме поняла, что просьба эта ему не нравится. Стало быть, желание было опасным – а нужно ли лучшее подтверждение тому, что оно может исполниться? Кто же всерьез опасается невозможного и несбыточного?..

-Но ты МОЖЕШЬ сделать так, чтобы никто не заметил, как я ухожу из дому! – воскликнула она.

-Могу, - неохотно признал Иво. – Мои силы невелики, да и своего истинного имени ты не знаешь, но заклинания вроде этого не слишком-то сложны. Однако ты все еще вольный человек, и я не могу насылать на тебя чары по собственному желанию…

-А если того пожелаю я? – быстро спросила Эммелин, заметив крохотную запинку в речи принца.

Этот вопрос всерьез взволновал Иво: он издал раздраженное тихое урчание, похожее на кошачье, сердито закопошился и закутался в свой потрепанный плащ так, что на виду остались только его злые зеленые глаза; всем своим видом он показывал Эмме, чтобы та уходила прочь – разговор окончен!.. Но она ответила таким же яростным взглядом исподлобья – и если бы кто-то сейчас увидел их, замерших друг перед другом, то решил бы, что спорят между собой существа одной породы: дикие, взъерошенные обитатели лесной чащи, лишь издали напоминающие людей.

-Разве я не говорил тебе, что никто из обитателей Холма не может тебя ни к чему принуждать, пока ты не стала частью нашего королевства? – возмущенно воскликнул хромой принц, все же первым нарушив свирепое молчание. – А чары – это и есть принуждение, чужая воля! Тебе следует ценить свой временный дар по достоинству – возможно, только он и спасет тебе жизнь при случайной встрече с королевскими придворными. И как же ты поступаешь с ним?! Сама просишь зачаровать тебя!..

-Но я прошу не кого-нибудь, а тебя! – возразила Эмме, ничуть не испугавшись его гнева.

-Потому что вбила себе в голову, будто я тебе друг! – огрызнулся Иво. – Пойми же, что мы существа разной природы, и я не так уж сильно отличаюсь от своих братьев! Кто тебе сказал, что я не обману и не вплету в свои заклятия то, что тебя погубит и лишит собственной воли? Не разрешай мне околдовывать тебя, слышишь?..

Но Эмме, широко и бесстрашно улыбаясь, уже отрывисто выкрикивала, кружась и пританцовывая:

-…Отныне!.. Позволяю!.. Принцу Иво Вороньей Лапке!.. Насылать на меня любые чары!..

-Прекрати немедленно, человеческая девчонка! – тщетно пытался перекричать ее Иво. – Ты даже не понимаешь, с чем шутишь!.. – но Эммелин только все громче хохотала и бросала в него наспех слепленные снежки.

-Наколдуй, Иво, чтобы никто из людей не замечал, как я бегу через поля на встречу с тобой! – требовала она, осыпая его снегом. – Чтобы им мерещилось, будто ветер колышет вдали почерневшую высокую траву… Будто сквозь вьюгу около деревни промчалось стадо косуль… Будто старое соломенное чучело машет руками!.. Ведь так действуют чары, отводящие взгляд? Я слыхала все эти истории!..

-Не приходи к камню до следующей Страшночи, как было уговорено! Не гуляй одна по полям! Не подходи к лесу! Не зови меня!.. – сердито восклицал Иво, уворачиваясь и фыркая.

Но любой бы понял, что в споре этом Эмме вскоре возьмет верх и Воронья Лапка все же выполнит ее просьбу. Те самые перемены в характере Эммелин, что слишком поздно были замечены тетушкой Алинор, зачастую заставали врасплох и хромого принца. Вовсе не такой бесстрашной и дерзкой была крестьянская дочь в ту ночь, когда они повстречались – однако с той поры и медь успела обратиться в золото, а золото - в медь. Некие тайные, скрытые доселе способности Эмме мало-помалу проявлялись, как детали старой картины, с которой бережно стирали пыль.

Она и сама замечала за собой нечто такое, к чему раньше не имела склонности – или же не разрешала прежде себе даже помыслить об подобном! – но стоило ей только заикнуться о своих неясных подозрениях Иво, как тот помрачнел, и невольно перевел взгляд на свою руку: палец с золотым кольцом был всегда скрыт под повязкой.

-Я говорил, что в тебе сидит какое-то скрытое колдовство, - сказал он, не скрывая своего недовольства чрезмерным любопытством своей невесты. – Оно сродни той магии, что выдавало золотое кольцо за медное, пока ты его носила при себе. Если кто-то из приближенных моего отца возьмется разгадывать его секрет, то тебе не поздоровится. Тогда Холм уж точно тебя не отпустит, жив ли я буду или мертв. Не всякое знание полезно, а магия такого сорта обычно прячет от глаз весьма опасную и злую правду. Тебе было суждено прожить жизнь обычного человека, не обменяйся мы добрачными клятвами. До самой своей смерти ты не знала бы, что твое кольцо на самом деле из золота, а характер, напротив, сплошь из колючек и шипов – и лучше бы оно так и оставалось. Ведь тебе же нравилась твоя прежняя жизнь, не так ли? Когда ты узнала, что можешь навсегда утратить ее, то горько плакала на этом самом месте – разве ты забыла? Чего же ты желаешь теперь?..

-12-

…С тех пор каждую ночь королевич и фея встречались в роще под старыми липами. Пока светит солнце, королевич места себе не находит. День-деньской тоскует он по своей фее, ждет не дождется, когда ночь настанет и месяц на небе проглянет, и все гадает: «Придет ли сегодня моя фея?» Королевич любил маленькую фею все сильней и сильней, а фея каждую ночь становилась все выше.

«Крошка-фея», английская народная сказка

Все сходились во мнении, что столь суровой зимы давно в этих краях не бывало. Вьюги и морозы, пронизывающий до костей ветер, снежная пелена за окном и день, и ночь – люди опасались лишний раз выйти за порог своего жилья, и даже к соседям наведывались лишь по большой необходимости. Впрочем, холод и голод всерьез угрожали разве что самым бедным жителям здешних деревень – и многих из них приютили более зажиточные соседи, запасшиеся дровами и заполнившие полки кладовых доверху.

В большом доме Госбертов нашли прибежище сразу два семейства – старик Финч со своей старухой, состоявшие в родстве с кухаркой Тиллой, да трое детишек Флоссопов - их отец пропал с концами, отправившись в город незадолго до того, как на здешние края обрушились нескончаемые снежные бури. Говорили, что его наверняка застигло в пути ненастье, но затем прибавляли, понизив голос, что в такую злую пору путника подстерегает кое-что опаснее вьюги: многие слышали по ночам хохот и вой Зимней Охоты.

-Нечисть словно чует возвращение прежних времен! – как-то сказала Тилла, возясь у очага. – Раньше у лесного короля было больше власти, а у людей – больше страха…

И Эммелин, молча помогавшая ей на кухне, вздрогнула, едва не утопив большую ложку в кастрюле с похлебкой. Ей вспомнилось, как Иво рассказывал, что король Людуэн ждет рождения сына, который вернет лесному королевству былую славу – и станет причиной смерти всех остальных сыновей старого короля. Не была ли суровая зима предвестником этих страшных перемен?..

Но узнать у Иво, не случилось ли чего Под Холмом, у нее никак не вышло бы – из-за обездоленных семейств, принятых на зиму в дом Госбертов, работы у слуг было невпроворот, а тетка Алинор теперь только и знала, что отсылать Эммелин им в помощь. Да и сбежать у нее не вышло бы – снег без устали заметал дороги и тропы, и нередко случалось так, что поутру приходилось заново откапывать двери дома и ворота подворья. Свободно мчаться, куда глаза глядят, могла разве что Зимняя Охота – ей, летящей по небу, были ни к чему дороги, и Эмме порой завидовала придворным короля Людуэна – уж им-то не приходилось день за днем коротать на кухне, ничего не различая сквозь затянутое морозными узорами окно.

И даже когда остальные домочадцы собирались по вечерам у камина, чтобы обсудить прошедший день и скудные местные новости, Эммелин предпочитала оставаться на кухне, где компанию ей составляли разве что кошки да дремлющая Тилла. Эмме знала, что в ее присутствии никто не осмеливается говорить свободно, как будто стоит только зазеваться – и тут же разговор сам по себе свернет к тому, о чем говорить нельзя; и всем – кроме несмышленых младших Госбертов - в тягость ее общество. Больше она не просила старую кухарку рассказывать про былые времена, про волшебные происшествия и жестокие проказы дивного народца, - не потому, что боялась вспоминать о собственном приключении, а потому что не желала рассердить тетушку, выказывая интерес к тому, что едва не очернило доброе имя семьи (а в том, что Тилла донесет хозяйке о крамольных беседах, сомневаться не приходилось). Единственное, о чем она решалась спрашивать – так это о своей матери. Даже подозрительной тетушке Алинор было невдомек, что в этом темном уголке прошлого тоже прячется и искусительно подмигивает лукавая колдовская сила. Откуда в медном кольце взялась магия? Почему и Йоссе, и Иво, не сговариваясь, утверждали, что истинную сущность Эмме скрывает какое-то хитрое заклятие?..

Но Тилла никогда не видала матушку Эммелин, и знала лишь то, что когда-то деревенские Госберты рассорились с какими-то своими дальними родичами из города, оборвав всякие связи.

-Слыхала я, что твоя матушка была очень хороша собой, - сказала старая кухарка, вздыхая от тщетных усилий припомнить хоть что-то о той давней истории. – И что муж ее, твой отец, то ли умер, то ли сгинул бесследно, в те дни, когда ты появилась на свет. Бедная твоя мать! Едва произведя на свет дитя, потерять мужа, а затем и самой сойти во гроб!.. Горькая, горькая судьба, но раз уж ты, обделенная всем сирота, сумела при всем том обрести дом – значит, высшим силам угодно сохранить тебе жизнь…

И если раньше Эмме, слыша эти слова, испытывала лишь горечь и потерянность, то сейчас в ее жизни появилась путеводная нить, далекий блуждающий огонек во тьме, зовущий за собой – желание узнать, кто и когда одарил ее заклятьем.

Однако вновь повстречаться с Иво – единственным, при ком она могла вслух произносить свои вопросы, - ей было суждено только весной, после долгой оттепели, освободившей из снежного плена деревенские усадьбы и дороги. Снег еще не сошел с полей, но выйдя за ворота, Эммелин увидела, как ручей, прокладывающий себе путь меж обледенелыми следами повозок, несет с собой потрепанные, измочаленные вороньи перья – недоставленные послания, пролежавшие в снегу всю зиму. Никакая сила не могла больше остановить ее, и только-только солнце начало клониться к закату, как она уже бежала к лесной опушке, проваливаясь по колено в мокрый снег, зачерпывая башмаками ледяную воду. Никогда ни по кому еще она так не тосковала, как по хромому принцу, хоть и знала, что он ужасно рассердился бы, узнав об этом.

Но не успела Эммелин всерьез растревожиться от мысли, что Иво, в отличие от нее самой, не отсчитывал дни до новой встречи и не радовался оттаявшим тропам, как он бесшумно появился из черноты голых ветвей. На этот раз он не торопился освобождаться из ее объятий, не ворчал с досадой, что все это – совершенно излишне, а замер, словно растерявшись. А затем Эмме почувствовала, как он неуверенно коснулся ее растрепанных волос.