Принц Ксура

Ксур

Длинное, отточенное лезвие отразило солнечный луч в глаза смотрящего, с тихим, почти невесомым шелестом опустилось, выверено скользнув по середине оголенной бледной шеи и глухо стукнуло о деревянное подножие гильотины. Отделенная от тела голова бывшего жреца спящей богини покатилась по дворцовым ступеням, оставляя за собой грязные влажные следы крови и остановив свой бег у ног его сына.

Юноша промолчал, не издав не звука, даже когда пересекся с отцом взглядом.

Обычно преступников Ксура наказывали не так. Толстые, высоченные каменные стены города-государства были полыми и вмещали в себя всех провинившихся жителей, скрывая их от законопослушных граждан. Попавшие туда оставались наедине с такими же узниками, как они сами, предоставленные себе и всем непогодам, обрушившимся на остров. Они не могли закрыться от дождя, не имели возможности спрятаться от солнца, их тела, мерзкие, дурные, изможденные переносили духоту, жару и холод в длинном коридоре шириной в человеческий рост. Там они влачили свое жалкое существование, пока срок заключения не подойдет к концу, или какая-то семья не пожелает выкупить осужденного для самой грязной и тяжелой работы.

Считалось огромным везением, если кристальный город примет обратно из забвения, вытащив из выгребной ямы и вручив в руки свежий бокал чистой крови, а не того, что проходило по акведукам через все улицы прямо из дворца, собирая сор и пыль из самых забытых мест. Ты должен был быть благодарен за внимание, второй шанс, возвращение из небытия, где единственным развлечением на долгие годы была возможность скрести гладкие стены собственными ногтями.

Король, неизменный для Ксура все три тысячи лет, считал это гуманным наказанием, достаточным для тех, кто вынужден был смириться с бессмертием. Он не смел отбирать великую жизнь, данную его дочерью, королевой и богиней. Даже представить размеры провинности в таком случае было невозможно, но… как всегда нашелся прецедент.

Появление принца стало приговором для нечестивого жреца. С самого рождения, в тайной, самой запретной части замка, где лежал саркофаг со спящей девой, истекающей кровью, что питала город, отпрыск первым своим криком дал понять, какой чудовищный грех совершил над богиней ее единственный жрец. Воспользовавшись близостью к неприкасаемому телу возлюбленной, он позволил себе возлечь с ней и весь последующий год отчаянно скрывал ее растущий живот.

Неизвестно, зачем он сотворил подобное богохульство, неизвестно, чего хотел добиться, получив дитя в собственные руки, но от стражи сбежать не пытался. Лишь удостоверился, что за здоровьем ребенка присмотрят и младенцу ничего не грозит.

Так появился принц Ксура.

Все последующие годы жрец провел под заключением, ежедневно получая часть доставшегося наказания и дотянув до совершеннолетия сына только для того, чтобы обучить свою замену. Иного жреца найти было бы сложно, только Абис знал, какие ритуалы нужны для поддержания сна девы, и только он, часть силы его старого бога, мог быть связующим звеном между проклятьем, защищавшем тело раненной богини, и народом, что питался ее нескончаемой кровью.

— Подойди сюда, внук.

Громогласный голос короля не предполагал промедления, он не привык к сомнениям, а люди послушно выполняли любые указания, поддерживая незыблемую власть скорбящего отца.

Когда-то давным давно он был обычным человеком, молящим небеса спасти дочь от расколотой, залитой проклятьем земли.

Когда-то создатели слушали тихие голоса своих подопечных, пока среди смертных не появился некто, обращенный к иным существам, далеким и древним, как мертвые звезды.

Когда-то сотня случайных спутников уплыла от портала чистейшего хаоса и застряла на необитаемом острове без еды и питья. Глядя на то, как выжившие в катастрофе один за другим погибают от голода и жажды, жрица Нокса, бога, павшего при защите своего мира, взмолилась о последней милости к своим людям. Она поклялась стать вечным алтарем, памятью и жертвой, возложенной побежденному бессмертному, взамен на то, что он найдет способ спасти хоть кого-то на острове. С последними словами в искренней вере и исступленной надежде она пронзила свое сердце ритуальным клинком. Кровь, брызнувшая из раны, призвала к себе последних выживших, терзаемых жуткой жаждой. Они припали к ней, как к источнику, пили нескончаемо льющуюся влагу, пока дева не уснула, но не умерла, а лишь прикрыла глаза от усталости в руках своего первого жреца и последнего осколка Нокса.

Бог стал слугой своей слуги.

— Подойди сюда, принц.

Сколько себя юноша помнил, он всегда был принцем, без особых приставок, почестей и уважения, и лишь покойный отец скупо звал его Тсур, только благодаря его тихому голосу в полумраке подземных тюремных камер, сын нынешней богини и жреца осознавал своё присутствие в городе.

— Регалии и обязанности.

Хетсур поднялся с трона, выточенного из пурпурных кристаллов, пронизывающих весь город, и, протянув руку, поманил принца. Ему настало время получить обязанности Абиса и построить клятву перед телом спящей матери, сим закрепив необходимость присутствия при дворе, как яркое напоминание для короля о богохульстве над Тсурией. И пускай Хетсурион готов был пощадить и оставить в живых дитя как часть собственной крови и плоть от плоти дочери, но мерзкое лицо юноши с годами почти отвратило от себя даже самых сердобольных дворян. Осколок мертвого бога был в принце сильнее благословения вечного алтаря Ксура.

Мысленно король уже давно принял решение сменить форму внука, обрядив его так плотно, чтобы нельзя было различить пол, лик укрыть маской Тсурии, искусственно навязывая стать ее продолжением, а самое главное оскопить прежде, чем принц коснется шелка, накрывающего мать.

Что из этого должно стать регалией, Тсур должен был понять сам.

— Нет ли для меня иного пути?

Голос юнца почти не дрогнул, но даже он не смог сохранить спокойствие перед будущим. Перечить Хетсуру не каждый решится, век от века его бессмертие портило характер, отнимая по кусочку души с каждым лунным циклом. То, что осталось, не могло похвастаться ни милосердием, ни добротой, ни пониманием, он был стар и слишком долго смотрел на то, как жители кормятся спящей, раз за разом разжигая внутренние конфликты вместо почитания собственной святой.

Тэт

Внемлите мне, полубоги. Любимые мои дети. Вы можете стать кем угодно — повелителями или даже богами. Но если вы останетесь никем, я отрекусь от вас. И вы будете лишь жертвами…

Мерное движение моря укачивало не хуже детской колыбели. Серые воды постукивали о борт, солнце пересекло небосклон и склонилось к горизонту, его лучи плавились и таяли, растекаясь по зеркальной глади несметным количеством ярчайшего золота. И как только остывал багрянец раскаленных облаков, звезды сменяли светило и рассыпались над принцем в единую, живую карту пути, по ним Тсур ориентировался куда проще и лучше, скорее всего, из-за той же отцовской крови. Бессмертные старики Ксура рассказывали, что именно темной бог владел тем множеством сверкающих глаз, направленных на наши забытые земли. Он следил за всем, что происходит в ночной тени, и, возможно, в угасающих огнях осталась часть его воли.

Прижав клинок к груди, принц лежал на дне лодки и не смел сомкнуть веки, глядя на отца в ответ. Волны силились свести их вместе, поднимая путника на своем хребте.

Время в этом плавании, разлилось вечностью, и ни края, ни конца его не удавалось найти. Будто он правда погиб, как и обещал родным. Так прошли день за днем, ночь за ночью, пока бессознательное тело Тсура не ощутило стук камня по деревянной обшивке у правой руки.

Дрогнув, потрескавшиеся, иссохшие губы распахнулись от хриплого вздоха, мучительная жажда и слабость, сковавшая мышцы, отняли будто бы все силы полубога, но цепкие пальцы упрямо впились в борта. С трудом сев на скамью, прищурившись от полуденного солнца, принц вгляделся в берег, раскинувшийся возле него, и с благоговением увидел замок в скале, пусть отдаленно, но удивительно подобный родному.

"Всё в мире переплетено, всё взаимосвязано, ибо вылеплено единой плотью."

Теперь юноша впервые понял слова отца, когда-то глухим эхом разносившиеся в темноте глубочайших подвалов, там, где в тишине пугающе стрекотали пауки, бежавшие тонкими ногами по камню. Прядильщики отвергали власть старых богов, они сами были сызмальства вскормлены единственной королевой Ксура и признавали только ее, ее отца и сына, разделившего священную кровь.

Затаив дыхание, Тсур поднялся на ноги, несмело ступив на пустой песчаный берег. Впереди перед ним знакомой преградой восстала городская стена, отделявшая заброшенные, полусгнившие пирсы от остального города. В воздухе пахло солью с моря, теплом разогретых скал, лежащих брошенными следами горы впереди, и чем-то еще… чем-то неуловимо сладким, таким, что на родине встречается крайне редко.

Набравшись смелости, принц двинулся к воротам, тяжелым и неимоверно толстым, из драгоценной древесины, какую в Ксуре было не достать. Глядя на этих исполинов, Тсур мысленно представил, сколько нужного и полезного можно было бы создать из такого количества материала, и как расточительно его использовать для обороны.

Любой из слуг Хетсура мог без труда переползти столь низкий и гладкий камень, прочнейшим шелком выстроив за собой дорогу остальным воинам. Ни шпилей, ни пик, что могли бы повредить пузатые тела.

О чем только думают жители города?

— Хей!

Новый, неожиданный голос застал принца врасплох. Вздрогнув, он замер у самых ворот, и, лишь оглядевшись, застал человека, замершего в вышине. На краю стены замотанный в лазурное тряпье показался незнакомец, недобро глядящий на Тсура.

— Убирайся отсюда!

— Что?

— Ты не слышал? Вон! Тебе не стоит заходить в Беллатор!

“Беллатор.” Юноша произнес странное имя под нос, будто пробуя, оценивая, смакуя неизвестное доселе слово.

“Беллатор.”

Место с замком у черной горы и городом, веером раскинувшимся возле него.

“Беллатор.”

— Ты что, не слушаешь?! Убирайся!

Задрав голову и прикрыв глаза ладонью, чтоб не слепило солнце, принц вежливо улыбнулся, ощутив в сердце проблеск интереса, может даже, счастья, от встречи с новым для него человеком.

— А как тебя зовут?

— Юродивый, что ль?

— Меня отовсюду гонят, нет разницы, куда идти. Так как твоё имя?

Замолчав ненадолго, незнакомец недовольно сощурился и пробурчал что-то, чего юноша понять никак не мог, но не стал переспрашивать, желая получить ответ на первый вопрос.

— Явер.

— Здравствуй, Явер, а меня зовут Тсур, из Ксура.

— Отку-уда? Ну точно, больной.

За стеной послышался шум и чьи-то далекие переговоры, на мгновение воздух наполнился душным, приторным запахом немытых тел, но ветер с моря покорно омыл принца, ласково окутав соленым бризом.

Поморщившись, юноша коснулся гарды, привязанной к поясу. Оружие добавляло каплю храбрости.

— Явер, скажи, что ждет меня в этом городе?

— Что именно? Ты правда хочешь знать?

— Да.

Скрежет и шаркающие, тяжелые шаги внутри города стали громче. Кто-то шел совсем недалеко и скоро, вероятно, услышит разговор или, может, выйдет встретить Тсура. С добром или без.

Немного подумав, мужчина на стене выпрямился и, повернувшись к дворам за песчаником, расстроено покачал головой.

— Смерть. Много смертей. Ни одного живого.

— Что? А как же ты? - Не понял Тсур.

Вместо ответа, Явер вдруг скрылся в одной из квадратных башен над воротами, заставив принца ждать нового появления и с придыханием вслушиваться в движение внутри Беллатора. По меркам Тсура прошла как минимум вечность, еще одна, помимо той, что в лодке, пока ворота не скрипнули, выпуская к берегу знакомца со стены.

Первое, что бросилось в глаза юноши, были лазурные, выгоревшие ткани, прячущие чужое лицо, и не спеша, так, словно это было неотвратимо, слетевшие слой за слоем на землю, повинуясь жесту мужчины.

Второе оказалось тем, что подвижной была только одна рука, левая, а правая покоилась в складках одежды, замененная деревянным протезом.

Третье и, видимо, самое главное, появилось после того, как последняя тряпица легла к собратьям, и Тсур с Явером встретились взглядами.