Принцесса Арлия и Древняя Традиция

Выбор

- Ну, папа!
- Что «Папа!»? А этот тебе чем не нравится?
- Коротыш, кривоватая улыбка и одевается безвкусно. Его одеяния его толстят и слишком пестры. Он больше похож на попугая или охранника тюрьмы.
- А этот?
Китайский шелк юбки принцессы поднял прозрачный завиток пыли с пола галереи, луч солнца бесстыдно пробил насквозь белый подол с редким рисунком и высветил силуэт двух ножек, насладиться которым здесь было некому. Легкий звук каблуков вернуло эхо и король с принцессой остановились у следующего портрета. Портрет почтительно склонил голову и оставался таким, пока в его адрес не прозвучал его персональный приговор.
- Шкелет! Это просто сухостой, обернутый в замшу и присыпанный рубинами. Меня до конца жизни, надеюсь моей, надеюсь короткой и безрадостной, будет обнимать две дряхлые, сухие ветки яблони.
Портрет вернулся из поклона приветствия и почтения в первоначальное положение, посерел и растворился. В раме осталась только туманная ночная даль, клубящаяся болотными испарениями.

Король задумался и отпустил взгляд вдоль галереи дворца, где ряды колонн, окон, стражников терялись в неясности, как будущее.
Принцесса Арлия, несмотря на всю свою капризность, не растеряла в этот момент мучительной тишины своё достоинство и также оставалась неподвижной. Эти две фигуры в галерее в лучах солнца, вонзившимися через стрельчатые проёмы, были ярким зрелищем на фоне серо-зелёного камня и второстепенных персонажей, которым была отведена роль обстановки. У придворного живописца, однако, могли быть претензии к позе короля, который в отступлении от этикета закинул мантию на плечо, как гвардеец в компании друзей. А может быть, он бы и смог найти в этом особую пикантность, которая смогла бы выделить картину среди помпезных, напыщенных творений, которые скучно созерцать именно по той причине, что в них всё правильно и не к чему придраться. Черт поймёт как художников, так и зрителей. Одни творят не пойми что, выношенное в их неведомых и мутных душах, а другим непредсказуемо нравится то идеально правильное, то уродливое. Но чего не было в описываемой сцене, так это уродства. Окружение было достойным образцом замковой архитектуры Среднего Драконовского периода, король был не стар, внутренне силён, рыцарски гармоничен и немногословно мудр, а принцесса… На ней стоит задержаться в нескольких персональных строчках, а не мельком в окончании предложения, посвященного нескольким лицам и предметам.
Девятнадцати зим от роду, на полголовы менее возвышенная, чем могучий родитель, темноволосая, не обезображенная излишками украшений и сложностями облачения, она скорее напоминала бескрылых фей, чья одежда была проста, как лепестки лотоса. Украшения были дорогие, но такие же незаметные, как капли росы до восхода солнца. Редкие мелкие алмазы, вкрапленные в пояс, местами в линию присоединения рукавов, скромный воротник, невозможно было увидеть сразу. Они изредка вспыхивали поочерёдно, заставляя взгляд переходить с одного на другое. Из деликатности и уважения к такому тонкому и ненавязчивому пониманию своей красоты не будем перечислять то, на чем именно можно было поочерёдно останавливать взгляд. Отметим только, что это восхитительное зрелище тем ярче и ценнее, чем более взгляд зрителя умственно готов к его восприятию. Рецепт её лёгкой и упоительной красоты был так же прост, как лепесток цветка вишни, оторванный ветром и лежащий на глади спокойного темного пруда.

- Извольте взглянуть на принца Клумрийского. - мягко нарушил паузу второй длительности Его Величество.

- Па-па! - пониженным голосом выдавилось из сжатых губ. - Я не ищу и не требую себе утонченное совершенство или божество, но если с первого взгляда хочется отвернуться, то о чем можно дальше говорить?

- Неужели всё так плохо? И что же тебя так отвращает от этого нашего соседа?

- Губы.

- А что с ними не так?

Король снова, теперь уже более пристально вгляделся в портрет. Принц молча смотрел с полотна на пол перед стоящими перед ним критиками. Край шляпы скрывал его глаза, а ниже кончика носа, коричневатые усы, аккуратную бородку. Сам ли принц ждал решения, или только его изображение, но оно не выпрямлялось, и в эту минуту для обсуждения была доступна только эта часть его лица.

Воздух наэлектризовался от медленного, протяжного вдоха принцессы. Она быстро отвернулась и решительно подошла к ближайшему стражнику так близко, что вырез её платья почти коснулся железной перчатки на руке стража, держащей алебарду. Она приблизила своё лицо, искаженное ненавистью, к суровому лицу стража настолько близко, что увидела своё отражение в его зрачках. И тогда воздух прорезал возглас:
- Ослиная задница!

Длинные волосы стражника, спускающиеся из под шлема, качнулись от выдоха, но сам страж остался недвижим, как колонны по сторонам от него. Арлия, конечно же, знала, что стражи зачарованы и ничто не может вывести их из состояния покоя и невозмутимости мебели, кроме явного нарушения порядка, за который им предписано охранять. Они были глухи и бесчувственны, пока не возникнет пожар или в замок не проникнет враг. Им было не ведомо чувство голода, жары, боли… Любому из них можно было отрубить руку и он бы остался на посту до смены караулов. Разумеется, это смог бы сделать только обитатель замка, а не чужак. Но ни другие слуги, ни пчёлы, ни змеи или птицы не нарушали их покоя и не вносили в их службу никаких досадных помех. Может быть эти тонкости были продуманы ещё в древности, когда могущественные маги, предки современных правителей, создали эти заклинания, или ничего лишнего не происходило по другим причинам, но мало кто соглашался на такую службу добровольно. Почему? Никто не знал, а стражи были не намного разговорчивее и в свободное от стояния на постах время. Но большей части из них эта честь была положена по дворянскому происхождению, на определённый срок и без продления.

Принцесса немного успокоилась и вернулась на половину дистанции, пройденную ей до стража от картины, но всё ещё пылала неприязнью. Мы озвучили её грубую словесную выходку, сильно рискуя испортить романтический образ, нарисованный выше, но, как можно догадаться, если хоть немного разбираться в мотивах поведения верховных, а не только возвышенных особ, достойных своего места, принцесса не хотела, чтобы её срыв был направлен ни на отца, ни на предмет обсуждения. Пламя полыхнуло в пустоту зачарованной стены, перед которой по чистой случайности оказался немой стражник, а не чаша, чучело росомахи или пустые доспехи.

Друг

Принцесса Арлия вернулась в свои покои, отворила ставни и как стебель за просвистевшей косой рухнула на постель. «Влипла! Попала! Не хочу!» Но ещё немного остыв и просушив лицо и глаза от слёз, она поднялась, подошла к клетке с певчими, коснулась двумя пальцами сапфира в колье и провела ими над прутьями клетки. Через пару мгновений клетка обмякла, её верх сделал полуоборот против часовой стрелки и тонкие прутья рассыпались в воздухе на шатер оранжевых искр. Искры осыпались вниз шуршащим водопадом и птицы остались сидеть на ветвях деревца, растущего внутри клетки. На пернатых это явление и внезапное ощущение свободы особого впечатления не произвело. Они, в основном, так и остались на своих ветвях, лишь две из них, чем-то неуловимо отличающиеся в своём птичьем темпераменте, спорхнули вниз к озерцу-поилке, выложенному перламутром, промочили горло, издали по одной-две трели и вернулись к остальным. Большой белый попугай, не имевший, по всей видимости, никакого желания менять свой высокий сытый статус на возможность стать белым недоразумением в зелёных диких лесах, всегда жил свободно, не имел привычки удаляться дальше подоконника, повернул голову набок, ещё раз убедился в исчезновении клетки и разразился тирадой, соответствовавшей по звучанию его настроению: «Магический треугольник! Черт возьми! Пора-пора-пора! Ваше величество! Хи! Хи! Хитриус!»
- Не удачное сочетание, Фархад! Слетай, покричи это в коридоре и попадёшь на королевскую кухню за измену, заговор, попытку дворцового переворота, а остальных слов тебе хватит только на смягчение наказания в виде возможности самому выбрать блюдо, в какое тебе попасть.

- Аспарагус! Шашландская паштила! Шашла… Шашла… Шашландия моя! Ух!

Раскачивание на одной лапке прекратилось, как и поток эмоциональной бессмыслицы, потому что на миниатюрное деревце снизошло осознание неожиданных перемен и две канарейки совершили пробный полёт выше границы, ранее существовавшей в виде прутков. Затем, то ли чтобы поделиться ощущениями и новостями с остальными, то ли унять головокружение от непривычной высоты в полторы клетки, вернулись обратно на ветви.

- Аюшки! - прокомментировал Фархад, прислушиваясь к собственному птичьему выговору.

Певчие наконец по-новому взглянули на привычный источник немелодичного шума и рванулись к окну, но столкнувшись с дуновением ветра, неведомым им ранее, поспешили расположиться на окне, перепрыгивая там друг друга в нерешительности и на смех воробьям.

Арлия, тем временем, пропускала вместе с дуновениями из окна и чириканием через своё огорченное сознание мысли «Ну, какая разница, 19, 20 или 24? Я бы так хотела ещё несколько зим, несколько весенних цветений и даже осенней скуки в этом безмятежном одиночестве. Да. Есть традиция. Да, меня пугали, что перезрелая волшебница становится ведьмой. Да, но ведь ещё целая вечность молодости, и ещё вчера кажется мне было 16 и я закончила курс романтической магии! Пусть завтра всё забудется и свобода продлится ещё немного! Или не вечность? Нет. Всё равно не хочу сейчас»

Рука потянулась к груди, затем выше, коснулась сапфира и облачение белой волной хлынуло вниз и второй волной сменилось на ночное. Обернувшись на своё отражение, искрящееся редкими блёстками, она медленно взмахнула широкими лёгкими рукавами и не легла, а отдала тонкое тело широкому ложу, затем сняла с шеи украшение, скрыла синий камень в ладони и закрыла глаза. Сапфир в ладони ожил ещё одним отблеском, покои заволокло тягучей тишиной ночи, молчанием звёзд и отдаленными голосами ночных птиц. Освобождённые пичуги остались спать на окне, так и не решившись примерить на свои крылышки ни высь облаков, ни даль вольных равнин, да и говорун, видевший в этой комнате всё уже много раз, давно сунул голову под крыло. День, очередной день закончился, но вместе с ним закончилось нечто большее, чем ещё одна солнечная дуга на небосводе.

Но это только казалось. Расправив два широких крыла, одно к земле, другое к звёздам, не коснувшись ни одним пером контура окна, влетел филин. Магия ночного покоя мягко остановила его в двух шагах от окна уже внутри комнаты и филин увяз в ней, стараясь если не обрести привычную опору, то хотя бы сложить крылья. Это ему не вполне удалось, с большим трудом, очень медленно он сократил размах крыльев, и так и остался висеть над полом. Движения клюва его были похожи на затяжное зевание, а с голосом вообще было всё безнадёжно. Ни заявить никаким уханьем о своём вторжении, ни попросить о помощи он не мог. Арлия почувствовала тепло в руке и приоткрыла глаза. Филин выворачивал голову то так, то эдак, пока слабый лунный свет не отразился от желтых глаз.

Оставить его там до утра, - подумала она сквозь негу первого вечернего сна, - и утром не вытаскивать его из плена. Но что тогда будет утром? Невинная жертва останется пятном в душе.

Сапфир в руке ждал её решения, постепенно остывая и волнуясь слабым голубым сиянием. Она приподнялась на локте, взглянула ещё раз на камень, на филина, и улегшись поудобнее и повыше, негромко разрешила:

- Говори, Хитриус! Что тебя заставило снова так врываться сюда?

- Простите меня, но мой разговор с вашим отцом закончился несколько позже вашего ухода. Я понимаю вас, понимаю вашего отца, но не мог предложить ему ничего сверх того, что написано за сотни лет до нас. Так заведено и так сделано, что ложь и личный интерес не скрыть. Формально и я не нужен. И королевство у нас номинальное. Всё устроено до нас, всё идёт своим чередом, мало что можно изменить. Король олицетворяет правление, я и мой орден — лишь вторая рука его, обратная сторона медали. Он бы рад поступить иначе, и я тоже, но это большой риск, принцесса. Рискованно вынимать камни из основания дворца. Рано или поздно начнутся обрушения.
- Я знаю. О чем ты пришел говорить со мной?
- О том, что должно произойти завтра. Вы догадываетесь?

- Меня попытаются так или иначе переубедить. Возможно наложат наказание, в чем-то временно ограничат.