— Я ключи посеяла! — чуть не плачу в трубку и переминаюсь с ноги на ногу.
Сегодня ужасно холодно. Еще и ветер сильный поднялся. Щеки хлещет почти до слез.
— Эда, я тебе сейчас ничем не помогу. Меня не отпустят с работы.
Облизываю и без того обветренные губы.
— Давай я тогда к тебе заеду, ладно? А завтра уже тебя дождусь с работы. Пару даже пропущу, но дождусь.
Ксюша недовольно прищелкивает языком и вздыхает.
— Хорошо, давай. Я предупрежу охрану, что ты ко мне. Тебя пропустят.
— Спасибо! Выезжаю.
Заканчиваю звонок, прячу телефон в карман пальто и согреваю свои замерзшие пальцы дыханием. Периодически подпрыгиваю на месте, пока жду, когда подъедет нужный мне троллейбус.
Как только он выныривает из-за поворота, я снимаю с плеча сумку. Двери открываются, шагаю в тепло прогретого салона и проталкиваюсь поближе к окну, чтобы видеть, куда еду и не пропустить свою остановку.
Расплачиваюсь за проезд с помощью QR-когда и наконец-то чуть-чуть расслабляюсь.
До сих пор не могу понять, где я умудрилась посеять свои ключи. Всю сумку перерыла и карманы в пальто вывернула. Нет их и всё тут.
До последнего не хотела напрягать Ксюшу, но перспектива замерзнуть на скамье под подъездом меня, мягко говоря, пугает.
Прося прощения у пассажиров, быстро проталкиваюсь обратно к выходу и оказываюсь на своей остановке.
Отсюда до «Колизея» пять минут пешком, если верить навигатору.
Ксюша, когда сюда устраивалась, звала меня с собой, но я отказалась. Побоялась. Даже не знаю, чего больше: молвы, которая ходит об этом заведении или того, что не справлюсь с обязанностями.
В «Колизее» отдыхают обеспеченные люди, которые вращаются в опасных кругах. Меня этот момент сразу напряг, а Ксюша просто махнула рукой. И вот уже почти три месяца здесь работает и получает весьма солидные деньги. Не жалуется.
Когда оказываюсь у парадного входа, немного теряюсь и нервничаю. Охрана здесь стоит… м-м-м… внушительная. Выражение лица — каменное.
Холодный воздух обжигает легкие. Я медленно выдыхаю и подхожу ближе.
— Здравствуйте. Я к Ксюше… То есть, к Ксении Левиной. Она у вас здесь работает.
Охранник скользит по мне безразличным взглядом, затем медленно кивает и пропускает внутрь.
Фу-х! Всё не так уж и сложно.
Внутри «Колизея» не просто тепло, а почти жарко. Или это я просто слишком торопилась?
Расстегнув пальто до середины и ослабив узел шарфа, я аккуратно прохожу вперед. Людей — море. Громких звуков — еще больше. Персонал снует туда-сюда, не обращая на меня никакого внимания.
Заведение большое. Потеряться здесь проще простого.
Я бочком отхожу к ближайшей стене, чтобы никому не мешать и лезу в карман за телефоном. Не успеваю его разблокировать, как рядом со мной вырастает высокий худощавый мужчина лет сорока. Он одет в строгий костюм, на лацкане которого красуется маленькая витиеватая буква «К».
Понятно, этот мужчина здесь работает, потому что такую же «К» я замечаю на передниках у нескольких официантов, которые проходят мимо.
— Почему здесь стоишь? Тебя уже ждут давно!
От приказного скрипучего голоса хочется втянуть голову в плечи. Я еще больше теряюсь и не просто начинаю нервничать, а даже немного бояться.
Прячу телефон обратно в пальто и зачем-то одергиваю край своего вязаного шарфа.
— Идем! — мужчина кивает мне, чтобы я следовала за ним.
Решив, что он проведет меня к Ксюше, я слушаюсь.
Пока мы минуем большой зал, я краем глаза замечаю, что здесь даже есть ринг. А на втором этаже у стеклянных перил стоят люди, что-то попивают из своих бокалов и наблюдают за тем, что происходит внизу.
Гладиаторские бои что ли тут решили устроить? Вряд ли это вообще законно.
Быстро перебирая ногами, я мысленно ругаю себя за то, что решила сегодня утром обуть сапожки на каблуках. Если бы знала, что не смогу нормально попасть домой, обула бы зимние кроссы.
Я просто привыкла женственно одеваться в любую погоду. Тем более в универ. Чаще платья и юбки, реже — брюки. Так меня мама воспитала. Мне нравятся каблуки. Нравится делать самой себе различные прически. Благо длина и густота волос позволяют совершать различные эксперименты.
Когда мы оказываемся у лифта, я вопросительно смотрю на мужчину. Он меня игнорирует и отвечает на один звонок за другим.
Эда, снизь панику! Всё хорошо.
Лифт бесшумно и мягко доставляет нас на третий этаж, судя по цифрам на панели.
Здесь уже не так шумно и жарко. И свет более приглушенный.
Стук собственных каблуков отдается неприятным эхом у меня в голове.
— Я сюда только за ключами зашла, — предупреждаю.
Мужчина снова никак не реагирует на мои слова, полностью сосредоточившись на своем смарте.
Мы останавливаемся у больших темных дверей, на которых нет никак опознавательных знаков. Мой провожатый нажимает на ручку и тянет на себя.
— Заходи. Ну? Живо-живо!
Внутри я вижу еще нескольких девочек и отчего-то невольно расслабляюсь. Девочки на вид со мной одного возраста, от двадцати до двадцати трех. Красивые и прилично одетые.
Я скольжу по каждой из них быстрым взглядом, но Ксюшу не обнаруживаю.
— Не стой столбом, сними пальто и повесь его. Быстрее! Гости вот-вот будут здесь! — летит мне в спину очередной жесткий приказ моего провожатого.
— Подождите. Мы, кажется, друг друга неправильно поняли, — я нервно усмехаюсь и оборачиваюсь. — Мне ключи у подруги забрать надо и…
Я замолкаю, потому что вижу, как двери снова открываются и внутрь заходит несколько мужчин. Двое из них явно из охраны, а третий…
Третий… От его присутствия мне почему-то становится холодно. Очень. А еще до дрожи под коленями страшно. Взгляд темных глаз прошибает насквозь, будто кто-то направил на меня дуло пистолета.
Мужчина не очень высокий, в отличие от моего провожатого, но крепкий и с широкими плечами.
Охрана ведет меня в противоположный конец коридора. Сумку забрали. Хотела возразить, но тут же передумала, когда один из охранников предупредительно посмотрел на меня исподлобья.
Стук моих каблуков по плитке коридора снова отдается неприятным гулом в ушах. Скашиваю взгляд в сторону лифтов. Расстояние небольшое, но вряд ли успею добежать. Пока нажму на кнопку, пока приедет лифт. Нет, нельзя так рисковать. Мало ли что.
Я чувствую и вижу, как сильно дрожат мои руки. Не помню, когда в последний раз мне было настолько страшно, как сейчас. Наверное, никогда. В голове проносится сотня страшных мыслей. Что эти люди собираются со мной сделать?
Стараюсь дышать ровно и мысленно уговариваю свое сердце биться не так быстро и тяжело, иначе проломит мне все ребра.
Просто произошла ошибка. Так бывает. Правда же?
Сейчас я снова увижу того мужчину с темными глазами и всё внятно объясню. Он поймет и отпустит меня. Ведь так? Зачем я ему сдалась? Какой от меня толк? Главное — успокоиться, чтобы не блеять перед ним испуганной овцой в ответственный момент.
Немного приободряюсь и даже расправляю плечи.
Мы тормозим у еще одной двери, похожей на ту, что я увидела несколько минут назад. Один из охранников остается снаружи, другой кивает мне, чтобы я заходила внутрь.
До онемения сжав конец пояса от своего пальто, я переступаю порог.
Эта комната оказывается в разы больше предыдущей и… шикарней. Одна стена полностью сделана из стекла, сквозь которое хорошо видно ринг на первом этаже. Вокруг горит мягкий свет, дорогая кожаная мебель расставлена со вкусом и логикой, чтобы никому не мешать свободно передвигаться и при этом отлично дополнить интерьер.
Никого, кроме меня и охранника, больше не замечаю.
Это хорошо или плохо?
Несмело прохожу в самую глубь комнаты и стараюсь дышать через нос.
Ксюша, когда узнает, в какие приключения я встряла, долго еще будет смеяться и подкалывать меня. Потому что так вляпаться могу только я.
— Понимаете, произошла глупая ошибка, — набравшись смелости, сообщаю охраннику. — Меня здесь быть не должно.
Он никак не реагирует на мои слова. Становится у дверей и смотрит будто куда-то сквозь пространство.
Я чуть хмурюсь, даже немножечко злюсь.
Что же, ничего не поделаешь. Придется ждать главного.
Присесть я не решаюсь. Так и стою посреди комнаты и рассматриваю людей, которые отдыхают и веселятся внизу. Их шум сюда совсем не проникает. И, кажется, они не видят, что происходит внутри этой комнаты.
По плечам ползут колючие мурашки. Стараюсь блокировать панику, но получается с трудом. Телефон у меня вместе с сумкой забрали. Потребуется помощь — не смогу даже о ней попросить.
Господи…
Начинаю беспокойно расхаживать из одного угла комнаты в другой.
Там внизу меня уже наверняка Ксюша ждет, а я ее подставляю. Ненамеренно, но чувствую себя отвратительно.
— Зачем мои вещи забрали? — решаюсь спросить, но на ответ не рассчитываю.
— Для проверки, — всё же расщедривается на скупые разъяснения охранник.
— Какой еще проверки? На основании чего?
На этот раз никаких внятных объяснений мне никто не предоставляет, отчего мое беспокойство только усиливается.
Когда за спиной раздаются уверенные тяжелые шаги, я невольно еще сильней расправляю плечи и крепче сжимаю руки в кулаки. Кажется, я перестаю чувствовать собственные пальцы.
В мыслях считаю до трех и оборачиваюсь к дверям.
Во второй раз должно быть проще заглянуть в эти глаза, похожие на дуло пистолета, но ничего подобного. Меня хватает только на несколько секунд, затем мой взгляд летит вниз.
Охранник молча уходит. В комнате мы остаемся вдвоем, но мне вдруг становится тесно. Мужчина будто заполняет собой всё пространство и отнимает почти весь кислород. Замечаю, что он держит в одной руке мою раскрытую сумку, в другой — свое пальто.
Что они пытались найти в моих вещах?
— Простите, — на вдохе начинаю, — произошла глупая ошибка. Я сюда приехала, чтобы взять ключи у подруги. Я… Я просто свои потеряла. Понятия не имею, как это произошло. А на улице холодно, понимаете? Думала, что меня проведут к ней. Кажется, меня не за ту приняли.
Мужчина бросает на подлокотник дивана свое черное пальто вместе с моей сумкой и расстегивает манжеты на кипенно-белой рубашке.
Я поднимаю взгляд к его крепким предплечьям, увитым венами и покрытым порослью темных волосков.
— Сумку можешь забрать, — басит мужчина.
Я невольно вздрагиваю, затем с опаской подхожу к дивану и хватаю за ручки. Дергаю на себя, и половина содержимого сумки оказывается на полу. Кажется, я краснею до корней волос, когда к дорогим и до блеска начищенным ботинкам падает несколько гигиенических прокладок. Я всегда ношу запасные. На всякий случай для себе или Ксюши.
Чувствую, как макушку жжет холодный взгляд, пока я наклоняюсь, хватаю прокладки и с усилием заталкиваю их на самое дно сумки.
Мне и страшно, и стыдно, и… Даже не знаю, как еще себя чувствую. Слишком много эмоций. Хочется поскорей оказаться дома. Подальше от этого места и этого человека.
Выпрямляюсь и краем глаза замечаю пистолет в кобуре на левом боку мужчины.
Может, показалось? Вряд ли. Становится еще страшнее. Храбрюсь из последних сил.
— А теперь сядь, — командует он.
Тело реагирует быстрей, чем я это осознаю. Послушно сажусь и опускаю сумку к своим ногам.
— Где учишься? Чем занимаешься, Эдита?
К чему этот допрос? Они ковырялись в моих вещах и наверняка нашли студенческий. Еще одна проверка? Зачем?
— Учусь на факультете журналистики. Ничем особенным сейчас не занимаюсь. Только учебой. Маме важен красный диплом. Стараюсь ее не разочаровывать.
— Кто мама?
— Учительница младших классов.
— Отец?
— Не знаю. Он с нами не живет. Ушел, когда я только родилась.
Мужчина вальяжно опускается в кресло, расположенное напротив меня. Нас разделяет лишь столик, уставленный различными закусками и выпивкой. Здесь явно всё подготовили для отдыха, а не… допроса.
— Ну ты даешь! — ржет, почти заливается Ксюша и сгибается пополам, хватаясь за живот.
— Блин, да хватит уже! — я деланно обижаюсь и скрещиваю руки на груди.
Так и знала, что подруга будет смеяться и подкалывать. Она к таким вещам проще относится, а я… Не умею. Проще. Хотя, наверное, стоило бы.
— Ты просто какая-то ходячая беда, Эда. Ну честное слово! Между прочим, я от начальства выговор из-за тебя получила. Ждала тебя, а ты шаталась непонятно, где и с кем.
Ксюша понемногу начинает успокаиваться, достает зеркальце и проверяет, не потекла ли у нее тушь.
Я посматриваю на табло, жду наш троллейбус.
— Знаешь, вчера мне было совсем не до смеха. Так испугалась. Сердце в пятки как ушло, так только сегодня утром и вернулось.
— Да, контингент у нас… хм-м-м… своеобразный, — Ксюша с щелчком закрывает зеркальце и бросает обратно в сумку. — Но этот. Как его там? Бармалей, да?
Киваю.
— Говорят, он мужик нормальный. Ну насколько это возможно в его кругах. Грубый. Да. Но не конченный отморозок. Просто так руки распускать или угрожать не станет.
— Не знаю. Он меня до чертиков напугал и без угроз, — невольно веду плечами, стоит мне только вспомнить его глаза.
Бр-р-р. И в самом деле как дуло пистолета. Один взгляд и считай пуля пробьет насквозь.
— Ну припугнул слегка. Понимаю. Но когда крутишься среди таких, начинаешь понемногу привыкать. А потом уже совсем не страшно становится. Знаешь, от кого и чего ожидать, поэтому лишний раз не провоцируешь буйных и мило улыбаешься тем, у кого характер поспокойней.
Когда садимся в троллейбус, притихаем на некоторое время. В салоне очень тепло. Ехать нам минут двадцать. Первую пару пропустили, потому что я ждала Ксюшу с работы. Она вообще хотела остаться дома, но у нас сегодня вторая и третья пара одни сплошные семинары.
— Толкнешь, ладно? — сонно просит Ксюша и опускает голову мне на плечо.
В универе, как всегда, шумно и суетно. Подруга морщится и потирает свои виски, когда мы переступаем порог нашего корпуса.
— От текилы так плохо не бывает, как от ночной смены, — жалуется.
Я молча предлагаю Ксюше свой локоть. Она за него тут же цепляется и благодарно улыбается.
— Домой на такси поедем, — заявляет, когда мы плетемся к нашей аудитории на шестом этаже.
— У меня сейчас с деньгами напряженка.
— А я тебя за деньги и не спрашивала. Поедем на такси и всё, иначе потащишь меня домой на своих плечах.
Я улыбаюсь, но на самом деле мне очень неловко и неудобно. Стараюсь стипендию на лишнее не тратить, а от денег, которые мне постоянно хочет прислать мама — отказываюсь. Не всегда получается, она может их и без предупреждения мне прислать, чтобы я ни в чем не нуждалась и полностью сосредоточилась на учебе.
— Ты у нас на кухне главная. Вкусно кормишь, ну а я тебя на такси в благодарность покатаю. Справедливо? Я считаю, что да.
На этот раз я улыбаюсь еще шире.
— Манипулятор, — беззлобно обзываю.
— Ну а как с тобой иначе? Такая вся скромница, даже тошнит немного. Честное слово! Предлагают — надо брать. Я бы с твоими ногами и волосами уже давно нашла себе папика и проблем не знала.
Ксюша у меня невысокого роста, кругленькая вся, с милыми темными кудряшками и ямочками на щеках. Я искренне считаю ее красивой. Она вся пропорциональная, фигуристая. Но подруга свою внешность не очень-то и жалует. Ей хочется светлые длинные волосы как у меня и такие же длинные ноги. Толку от этой длины лично я не вижу. Да это и не главное в жизни.
— Мне и без папиков хорошо, — чуть морщусь, потому что мне совсем не нравится это слово. «Папик». Звучит жутко пошло и отталкивающе.
Ксюша больше ничего не говорит, только закатывает глаза.
После второй пары, которая прошла для нас с подругой вполне плодотворно мы приземляемся в столовой.
— В качестве благодарности за лишний десяток баллов, — Ксюша опускает на наш столик поднос с чаем и горячими сладкими булочками.
Хочу снова запротестовать, но подруга бросает в мою сторону предупредительный взгляд. Я ей совсем немного помогла на семинаре и таким образом препод Ксюшу не завалил.
— Я помогаю не за булочки, а просто так, — всё же тихонько ворчу, но подруга делает вид, что не слышит.
— Сафонова! — слышу сквозь привычный шум голосов студентов один вполне знакомый.
Поднимаю голову и вижу, как Миша, поправляя лямку своего рюкзака, пробирается к нам с Ксюшей.
— Держи, потеряша, — парень протягивает мне ключи с ярким розовым брелоком в форме леденца. — Еще на первой паре отдать хотел, но не нашел тебя.
Растерянно беру ключи и как только ощущаю их вес в своей руке, понимаю, что это и в самом деле они.
— Где… Где ты их нашел? — сжимаю чуть нагретый чужим теплом ключ от подъездных дверей.
— Физрук передал. Сказал, что кто-то из наших девочек-журналисток в раздевалке забыл. Ну я по брелоку и понял, что твои. Запоминающийся.
— Спасибо. А я уже с ними успела попрощаться. Вчера все вещи верх-дном перевернула, не нашла.
Невольно вспоминаю свои «приключения» и тут же по телу проходится неприятная мелкая дрожь.
— Не за что, — подмигивает Миша. — Как-нибудь посидим в кафе, что скажешь?
— Хорошо, — на радостях выпаливаю и спешно прячу злосчастные ключи во внутренний карман своей сумки. Теперь они точно не потеряются.
— Слушай, а ты бы присмотрелась, Эда, — шепчет Ксюша и помешивая ложкой свой чай, смотрит вслед удаляющемуся Мише.
— К чему?
— Да не к чему, а к кому, — цокает языком. — Он же за тобой увивается. А ты будто не видишь этого.
Не будто, а я действительно не вижу. Миша учится в пятой группе, а мы с Ксюшей — в четвертой. У нас общая физра, лекции по философии и теории и истории социальных коммуникаций. Когда я только попала в универ именно Миша помог мне разобраться, что и где находится и как всё здесь устроено. Нас сложно назвать друзьями, скорее мы просто знакомые.
— Всё отлично, мамуль. На семинаре по истории журналистики десять баллов поставили. По социальным коммуникациям — пять.
— А почему пять? Не доработала?
— Нет, мамуль. Не в этом дело. У Ирины Николаевны своя система оценивания, — вздыхаю. — У нее на семинаре больше пяти никто не набирает.
— А как же сто получится в январе?
— У нее просто сам экзамен сложней, чем по остальным дисциплинам. Заданий больше.
— Может, можно выпросить дополнительное задание до экзаменов? Эдюш, ты интересовалась?
Мне стоит немалых усилий, чтобы не закатить глаза. Неправильно это. Некрасиво. Пусть мама и не видит сейчас моего лица.
Но уж очень хочется, потому что разговоры об оценках за столько лет учебы, сначала в школе, а теперь в универе, изрядно надоели.
— Нет, мамуль. Не интересовалась. С успеваемостью у меня полный порядок. Если бы где-то не добирала, обязательно выпросила доп. задание. Не волнуйся.
— А физкультура?
Снова вздыхаю и ловлю взглядом Ксюшу. Она уже во всю наводит марафет и тычет указательным пальцем по невидимым часам на своем запястье, мол поторапливайся давай.
Я киваю и снова отворачиваюсь к окну.
— Работаю над этим.
Так уж сложилось, что физра имеет серьезное влияние на общую картину успеваемости. Без нее я легко могу лишиться красного диплома. Глупо всё это, конечно, но я уже смирилась. По всем остальным предметам у меня твердая пятерка, а здесь приветливо машет ручкой четверка. Не настолько уж я физически хорошо развита и каждый норматив мне дается с трудом.
— Каким образом? — не унимается мама.
Чувствую себя как на допросе.
В мыслях снова всплывает тот жуткий тип Бармалей. Его допрос, к счастью, длился меньше.
Прикрываю на несколько секунд глаза. Уже неделя прошла, а меня всё еще мелко потряхивает, когда вспоминаю всю эту ситуацию с потерянными ключами.
— Эдюш? — зовет меня мама.
— Я к физруку подходила и спрашивала, как подтянуть оценку. Он предложил научную статью написать. Занимаюсь ею. Потом должны будут напечатать в сборнике.
— Какая ты у меня молодец! Горжусь тобой, Эдюш. А с практикой что?
— Пока еще решается этот вопрос. Как только всё разузнаю, расскажу.
— Хорошо. Буду ждать. Только ты не затягивай, ладно?
— Постараюсь, мамуль. Мне уже пора. Еще домашку сделать надо.
От стыда прикусываю внутреннюю сторону щеки. Не люблю врать собственной матери, но по-другому сейчас не получится. Если узнает, что я собралась гулять, наш разговор затянется еще часа на три. Придется слушать нравоучения, что главное — это учеба, а не гульки с подружками.
Отчасти я с мамой согласна, отчасти — нет.
Возможно, если бы хоть иногда она мне позволяла отдыхать от учебы у меня было больше друзей. А так есть только Ксюша, с которой я сдружилась, когда переехала в большой город и поступила в универ.
В школе меня все считали выскочкой и скучной заучкой. В танцевальном кружке ситуация мало чем отличалась.
— Хорошо. Не буду тебя отвлекать. Целую и крепко обнимаю.
— Я тебя тоже, мамочка.
Наконец-то завершаю звонок и быстро принимаюсь переодеваться.
Надеваю вязаное платье чуть ниже колена, собираю волосы в хвост.
— А накраситься? — спрашивает Ксюша, когда замечает, что я протираю свои сапожки.
— Я брови уложила и ресницы подкрасила. Разве этого недостаточно?
— Ну мы же веселиться едем. Праздновать мой др. А ты как будто на пары собралась. Может, тебе помаду одолжить? У меня их куча.
— Нет, спасибо. Мне и так всё нравится.
Ксюша не настаивает, только пожимает плечами.
Нам приходится целых десять минут ждать такси. Телефон Ксюши уже разрывается от многочисленных звонков друзей, которые уже на месте и ждут только нас.
К «Колизею» мы подъезжаем с небольшим опозданием. Ксюша первой выскакивает на улицу. Я немного медлю, но всё-таки смелею и выхожу в вечерний холод.
Среди многочисленных друзей и знакомых Ксюши я почти сразу узнаю Мишу.
Всё-таки пригласила.
Ксюша ловит мой взгляд и расплывается в хитрющей улыбке.
Я на нее совсем не обижаюсь. Миша как человек мне нравится, поэтому ничего не имею против его компании.
— Сафонова! — Миша тоже замечает меня, машет рукой и идет навстречу.
— Привет.
— Я, если честно, не думал, что меня пригласят. Но рад увидеть тебя вне стен универа.
— Взаимно, — киваю.
Миша симпатичный парень, воспитанный. Я смотрю на него и в душе сразу приятное тепло расползается.
— Он на тебя запал, — хихикнув, шепчет мне Ксюша, пока мы всей компанией заходим в «Колизей».
— Да с чего ты это взяла?
— А я когда приглашала его, он отнекиваться стал. Сказала, что ты тоже здесь будешь, сразу согласился. Присмотрись, Эда. Я считаю, надо брать.
К чему присматриваться я искренне не понимаю. Миша вежливый не только со мной, но и со всеми вокруг. Это ни о чем еще не говорит. Да и опыта в отношениях у меня нет. Не складывается как-то.
Когда мы устраиваемся за нашим столиком, я некоторое время чувствую внутреннее напряжение и скованность. Непроизвольно скольжу взглядом по помещению. Сегодня ринг отсутствует. А на третьем этаже не горит свет.
Постепенно начинаю успокаиваться и вливаться в праздник. Миша занимает место рядом со мной. Мы болтаем, смеемся. С ним легко, поэтому я быстро соглашаюсь потанцевать и составляю компанию, когда Миша хочет выйти покурить.
— Не знала, что ты куришь.
— Иногда. Только не говори моей маме, она не любит сигареты, — отшучивается Миша, выпускает в небо струю дыма и прислоняется плечом к стене «Колизея». — А ты?
— Нет, я не курю. Не люблю запах сигарет.
— Сорян, — парень заводит руку с сигаретой себе за спину и теперь дымит в другую сторону.
— Всё в норме, — я смущенно улыбаюсь и обнимаю себя за плечи. Кажется, температура уже перевалила за минусовую отметку. Но хотя бы ветер утих.
Моя прежняя расслабленность куда-то бесследно улетучивается. Вкус напитков и закусок всё тот же. Градус веселья — комфортный. Музыка классная, многие песни мне хорошо известны. Большую их часть я просто обожаю. Ксюша обнимает меня, усаживается рядом. Мы делаем парочку совместных селфи. Подруга тут же одно из них публикует у себя на страничке.
Всё ведь хорошо.
Тем не менее я чувствую, будто что-то незримо изменилось. Может, просто накручиваю себя?
Аккуратно поднимаю взгляд. Замечаю, что на третьем этаже уже не так темно, как было, когда мы только пришли.
По коже отчего-то снова проходится колкий мороз.
Наверное, он сейчас там. Возможно, в той же комнате, где мы с ним разговаривали неделю назад. Оттуда очень хорошо видно наш столик.
Меня совсем не касается, где этот человек находится и чем он сейчас занимается. Ни коим образом. Да и вряд ли он смотрит в нашу сторону. И чувство вины мое глупое и необоснованное. Я это умом понимаю, но заблокировать мысли о Бармалее не могу.
— Эда, ты здесь? — смеется Ксюша и щелкает перед моим лицом пальцами.
Я моргаю, улыбаюсь и беру со столика свой бокал с недопитым коктейлем.
Мысленно ругаю себя за ненужную рефлексию и делаю всё, чтобы снова сосредоточиться на разговоре, витающем за нашим столиком.
Постепенно градус ползет вверх. Разговоры становятся откровенней. Смех — громче. Взгляды… Взгляды заметно затуманенные выпитым.
Первым из строя выходит Миша. Он выпил не так уж и много, но быстро опьянел. Его пошатывает и несколько раз Миша чуть не заваливается на меня.
— Прости, Сафонова, — еле ворочает языком и пытается нормально сесть. — Я, кажется, перебрал.
— Всё хорошо. Не волнуйся. Может, тебе такси вызвать?
— Такси-и-и? — тянет он пьяно и берет свой бокал. Пытается донести до рта, но его снова кренит в мою сторону.
Итог: остатки алкоголя оказываются на моем платье. Я дергаюсь, потому что прохлада быстро просачивается сквозь ткань и противно касается кожи. Хорошо, что платье у меня темное. Пятно должно быть незаметным.
— Сафонова, прости меня, — начинает быстро бормотать Миша и вытаскивает из салфетницы почти все салфетки. Несколько из них роняет, пока пытается промокнуть мое пятно.
За нашим столиком все начинают громко смеяться. Мне становится неловко и обидно. Обидно за Мишу, потому что по нему видно, он не привык много пить и даже в таком состоянии пытается никого не обидеть.
— Ладно вам. Хватит, — вмешивается Ксюша. — Сами что ли никогда не напивались?
— Ему нужно домой, — сообщаю и сама пытаюсь промокнуть салфетками алкоголь. Без толку. Теперь я вся пахну спиртным.
Один из одногруппников Миши соглашается его провести, так как он и сам уже собирается уезжать. Завтра рано утром ему на работу.
— Сафонова, прости, а? — никак не унимается Миша, пока мы его всей компанией провожаем до машины такси.
— Всё хорошо, Миш. Правда. Перестань уже извиняться.
— Мне стыдно пиздец.
— С кем не бывает. Как приедешь, отпишись, что всё ок. Ладно?
Парень кивает, но я не уверена, что он вспомнит о моей просьбе. Лучше сама завтра напишу ему и спрошу.
Парни грузят Мишу назад.
Ксюша встает рядом со мной и тихо хихикает.
— И ты туда же? — хмурюсь.
— Прости-прости. Просто это так мило.
— Что именно?
— Блин, Эда, не тупи. Разволновался мальчик и перебрал чуть-чуть. Да он же в тебя по уши! Не видишь, что ли?
Миша машет мне перед тем, как его друг захлопывает дверцу.
Я раздраженно выдыхаю и возвращаюсь в клуб. Ищу взглядом туалетный указатель. Музыка, которая до этого момента меня ни капли не напрягала, сейчас начинает бесить и неприятным эхом бить по барабанным перепонкам. Влажная ткань всё еще липнет к коже и вызывает колючие мурашки.
От запаха алкоголя я вряд ли избавлюсь, но решаю, что сушка поможет хотя бы справиться с влагой.
Когда дверь в туалетную комнату закрывается, я ощущаю облегчение. Музыка здесь звучит тише. Несколько незнакомых мне девочек хихикают и быстро уходят.
Я подхожу к ряду умывальников, включаю воду. Смотрю на себя в зеркало и замечаю лихорадочный блеск в глазах. Я не привыкла много пить. Я в принципе не привыкла пить. Не могу сказать, что пьяная, но голова слегка кружится.
Прижимаю влажные пальцы к горящим щекам. Жарко. Сердце бешено стучит. Это всё из-за алкоголя.
Неторопливо подхожу к сушке и приподнимаю край платья, чтобы высушить его. Хоть немного, иначе придется ходить мокрой остаток вечера.
Мой план срабатывает. Настроение выравнивается. Поправляю подол и разглаживаю ладонями невидимые складки. Снова бросаю взгляд на свое отражение и прикусываю нижнюю губу. Ловлю себя на мысли, что хочу домой.
— Да, Сафонова, тусовщица из тебя хреновенькая, — качаю головой и вздыхаю.
Пока еще раз напоследок мою руки и прижимаю влажные ладони к горящим щекам, решаю, что поеду домой чуточку раньше. Надеюсь, Ксюша не обидится. В конце концов, это ее друзья, а не мои. Ей скучно быть не должно. К тому же ключи нашлись. Теперь нам ждать друг дружку не нужно.
Выдыхаю и выхожу из уборной. Делаю ровно несколько шагов и торможу, когда замечаю, как высокий мужчина с короткой почти под «ёжик» стрижкой преграждает мне путь.
— Куда собралась, лапуль? — улыбается и упирается плечом в стену узкого коридора.
— К друзьям.
— А я, может, тоже хочу стать твоим другом. Что скажешь? Давай дружить, лапуль, а?
Мужчина улыбается, отчего у него на одной щеке возникает ямочка. Она вертикальная и настолько глубокая, что похожа на шрам. Мой испуганный взгляд ползет вверх и цепляется за нос. Он не ровный и явно был несколько раз сломан.
Мне становится страшно.
Неужели опять вляпалась?
— Сегодня у меня нет настроения заводить новые знакомства. Извините, — стараюсь отвечать спокойно и вежливо, а у самой сердце колотится как у кролика.
Я снова оказываюсь в женской уборной.
Пячусь. Пол здесь гладкий, поэтому легко можно поскользнуться. Мне чудом удается сохранить равновесие. Вместо сердца в груди лупит тяжелый молот. Почти становится физически больно.
Валет скалится. Видит мой страх. Забавляется.
Как назло, кроме нас, здесь больше никого нет.
Я шарю взглядом по ряду умывальников. Ищу, чем можно защититься. Ничего подходящего не нахожу. Может, удастся залить ему глаза мылом для рук?
— Ну не трясись, лапуль. Я тебе денюжку дам.
— Простите, но я не продаюсь. Дайте мне пройти, иначе я закричу, — говорю серьезно, но голос всё равно дрожит.
— Как это не продаешься? Все девочки здесь продаются, — разводит мужчина руками. — Одни работают в обслуге и получают за это зарплату, а другие, — он слегка прищуривается, плотоядно глядя на меня. — Получают денюжку за то, что хорошо сосут и послушно раздвигают ноги. Ты умеешь сосать?
К щекам приливает жар. Я не глупая. Прекрасно знаю, что может происходить между мужчиной и женщиной за закрытыми дверями. Пусть у самой опыт нулевой. Тем не менее все эти грязные пошлости вызывают во мне неприятное душное смущение. Оно усиливает мой страх.
— Я не проститутка!
От того, что меня во второй раз за месяц принимают за нее на глаза наворачиваются злые слезы. Мне очень обидно.
— Да, ты красивая девочка, которая мне очень понравилась.
Валет подходит ко мне вплотную. Я больно вжимаюсь поясницей в ребро раковины. Не дышу. Не двигаюсь. Страх напрочь сковывает меня.
Чужие руки ложатся мне на талию и собирают ткань платья в «гармошку».
Я тяжело и нервно выдыхаю. Собираюсь с силами и толкаю мудака в грудь. Из меня вырывается вскрик. Валет с места даже не сдвигается. Я приложила все усилия, а на него это ни капли не подействовало.
Он чуть хмурится, хватает меня за плечо и разворачивает к себе спиной. Я встречаюсь в отражении зеркала с собственным испуганным взглядом.
— Отпустите!
Валет меня не слушает. Его ладони скользят по моей талии, опускаются, больно сжимают ягодицы.
Я замечаю в зеркале, как открывается дверь. На долю секунды ощущаю прилив болезненного облегчения.
Сейчас всё закончится.
Незнакомая девушка видит нас, пугается и бормоча что-то себе под нос, тут же уходит.
Я злюсь на нее. Ужасно. Хотя совсем ее не знаю. Она должна была мне помочь! Может, всё-таки позовет кого-то на помощь?
— Ну-ну, лапуль, не трясись, — Валет любовно прижимается щекой к моей щеке и смотрит на наше отражение.
От страха меня начинает подташнивать. Пытаюсь дернуться, но не получается. Меня буквально зажали в тиски.
Где Ксюша? Она должна заметить, что я долго не возвращаюсь!
Валет еще сильней вжимает меня в ребро раковины. Холодный мрамор больно врезается в живот. Он снова собирает подол моего платья, тянет вверх.
— Нет! — кричу.
Перед глазами всё плывет, но я вижу, как дверь снова открывается.
На этот раз вместо женской фигуры я вижу… мужскую. Знакомую.
Бармалей.
Он поможет, так ведь? В прошлый раз помог.
Не нужно было сюда приходить. Не нужно! Я должна была послушаться! Но не послушалась! Я попрошу прощения у него за это, пусть только… спасет.
Холодный взгляд темных глаз буквально проезжается по нам. Никаких эмоций. Он неторопливо идет к ряду раковин. Останавливается через три раковины от нас и подносит руки к автоматическому крану.
— Смотри, какая красивая девочка, — хвастается Валет и сжимает пальцами мои скулы, поворачивает мою голову в сторону Бармалея. — Я таких здесь еще не видел.
— Я тебя предупреждал, чтобы ты здесь больше не появлялась? — спокойным холодным тоном спрашивает Бармалей и переводит взгляд на меня.
У меня внутри всё больно-больно сжимается. Я снова нахожусь под его прицелом.
— Предупреждал, — Бармалей сам же отвечает на свой вопрос, убирает руки и достает несколько сухих полотенец из отсека, чтобы вытереться.
— Ну так что скажешь? Красивая? — не унимается Валет и сильней сжимает мои скулы.
Мне больно. Страшно.
— Красивая, — соглашается Бармалей, выбрасывает полотенца и неторопливо идет в нашу сторону.
Одет во всё черное. Строгий стиль. Слишком жесткий контраст на фоне светлого интерьера уборной.
Господи, о чем я вообще сейчас думаю?!
Это просто защитная реакция.
— Я могу поделиться, братан. Не проблема, — предупреждает Валет и выпрямляется. Я вслед за ним, но сама толком пошевелиться не могу — меня никто не отпускает.
Бармалей останавливается в шаге от нас. Я чувствую аромат его одеколона. Он пахнет морозным хвойным лесом.
— Нам тебя раздеть или ты сама?
Его вопрос выстрелом пробивает мое сознание. Я тихо всхлипываю. Если бы Валет сейчас меня не удерживал, я наверняка просто рухнула на холодный мраморный пол и потеряла сознание.
— Может, решила, если оденешься как монашка никто на тебя внимание здесь не обратит? В зеркало на себя давно смотрела? А, шпионка? — Вижу, как напрягается челюсть Бармалея. Он не просто смотрит на меня, а сверлит своим взглядом, от которого кровь стынет в жилах.
Я ничего не могу сказать. Не получается заставить язык шевелиться.
— Валя, подружку ее сюда приведи.
Валет тут же отпускает меня, ухмыляется и уходит.
Я чувствую, как болью пульсируют скулы, кожа на талии и животе. Судорожно хватаюсь пальцами за край раковины, чтобы не упасть. Колени страшно дрожат.
— Зачем вам Ксюша? — сипло спрашиваю.
Бармалей не отвечает. Он склоняет голову чуть набок, рассматривает меня. Протягивает руку, я дергаюсь. Ему всё равно. Прикасается к краю моего платья и грубо дергает вниз, приводя в порядок.
— Умойся, — приказ. — На шлюху похожа.
Я вздрагиваю. Смотрю на себя в зеркало. Под глазами размазалась тушь. Волосы взъерошены. Щек горят. Быстро умываюсь и стараюсь подавить в себе всхлипы.
Через несколько секунд Валет приводит Ксюшу. Она выглядит растерянной, но, когда замечает меня, кажется жутко напуганной и абсолютно трезвой. Я, впрочем, тоже не чувствую, что пила сегодня алкогольный коктейль.
— А вы с Ксюшей не в ладах теперь? — спрашивает меня Миша и косится в сторону Левиной, которая сидит за соседним столиком в окружении некоторых наших сокурсников.
Я чуть хмурюсь и опускаю взгляд в свой стаканчик с чаем. Хоть как-то пытаюсь согреться, но получается плохо. Осень в этом году выдалась на редкость холодной. Отопление в корпусе еще не успели включить.
— Что-то типа того, — нехотя отвечаю и делаю глоток.
Может быть, я уже давно попробовала бы первой помириться, но Ксюша так себя ведет, отчего еще больше злюсь. Показательно уводит взгляд в сторону, кривится, если всё-таки замечает меня.
Мы дружим с первого курса, а сейчас кажется, что и не дружили вовсе. Я считала и всё еще считаю ее близким мне человеком, которого не хочу терять. Но Левину это словно совсем ни капли не трогает.
— Поссорились что ли? — продолжает допытываться Миша.
Я не хочу рассказывать о том, что случилось в «Колизее» после того, как он уехал. И сама вспоминать не хочу. Но не получается. У меня на талии после встречи с Валетом образовался синяк. Не большой, но достаточно яркий, повторяющий форму чужих пальцев.
Всякий раз, когда смотрю на него, страшно и противно становится.
— Пустяки, разберёмся, — отвечаю максимально беззаботным тоном. — Сегодня всё остается в силе?
— Да. Во всяком случае, дядя про отмену еще ничего мне не говорил.
После не совсем удачного отдыха в «Колизее» я на следующий же день написала Мише, чтобы узнать, как он себя чувствует. Мы немного разговорились. На этот раз общих тем у нас оказалось чуть больше. А уже вечером мы встретились, чтобы прогуляться в центре и выпить по чашке горячего шоколада.
Я попыталась отвлечься от того ужаса, который мне пришлось пережить. Наверное, получилось. Но на черные иномарки я теперь реагирую не совсем адекватно. В каждой из них боюсь увидеть Бармалея или его неадекватного дружка.
Не знаю, как скоро у меня получиться забыть обо всем, что сучилось.
Вчера Миша напомнил, что сегодня после пар мы поедем к его дяде в редакцию.
Я страшно взволнована, но стараюсь держать свои эмоции в узде. Правда, получается не очень.
— Не волнуйся, Сафонова, всё будет хорошо. Обещаю. Дядя у меня мужик добрый и вежливый. Не откажет и поможет, — Миша мягко мне улыбается.
Не получается удержаться и я улыбаюсь ему в ответ.
Несмотря на нашу с Ксюшей ссору, я только теперь понимаю, что она скорей всего была права. После звонка Мише и нашей совместной прогулки он теперь всегда рядом со мной. Утром встречает на крыльце корпуса и провожает до остановки после пар. Ходит со мной в столовку, помогает на физре, когда мы должны заниматься парами.
Всё это очень мило. Глядя на парней, с которыми встречается Ксюша, я как-то невольно привыкла к тому, что они могут быть грубоватыми и невоспитанными. Благо ни с одним из них подруга не встречалась дольше пары месяцев.
С другой стороны, поведение Миши вполне логичное. У него интеллигентная семья, которая любит путешествовать. Миша — единственный ребенок. Естественно, мама и папа вложили в него максимум любви и знаний.
— Надеюсь, он согласится взять меня на практику.
— Согласится, — уверяет меня Миша.
Последняя пара у нас сегодня — философия. Совместная лекция, на которую мы с Мишей идем вместе. Она тянется на редкость долго. Погода за окном ужасная, меня клонит в сон. Тем не менее я усердно виду конспект и изо всех сил борюсь с тем, чтобы не зевнуть.
Когда выходим на крыльцо порыв ледяного ветра почти сразу же приводит меня в чувства. Я плотней завязываю шарф на шее и надеваю рукавицы. Они у меня самые теплые и связанные бабушкой с любовью.
— Идем? — спрашивает Миша.
Я киваю.
Сокурсник ведет меня к своему темно-синему форду и открывает дверцу со стороны пассажира. Я притормаживаю. По инерции хочется запротестовать и сказать, что я доберусь привычным городским транспортом, но вовремя прикусываю язык. Не хочу выглядеть в глазах Миши не-такой-как-все. И набивать себе цену.
Через двадцать минут мы плавно тормозим у здания редакции городской газеты.
Внутри нас ожидает вполне прозаичная офисная обстановка. Немного суетная, но вполне комфортная.
Мишу здесь все хорошо знают. Он со всеми здоровается. Я ему совсем немножко и по-доброму завидую. Несмотря на то, что моя мама была моим же классным руководителем в младшей школе, никаких поблажек она мне никогда не делала. Даже, наоборот, мама иногда вела себя со мной строже, чем с остальными моими одноклассниками. Более того, она всегда просила своих коллег относиться ко мне также и никогда этого не скрывала. По ее мнению, этот метод должен был закалить мой характер.
Не уверена, что эта стратегия со мной сработала на «пятерку».
Мы поднимаемся на третий этаж. Миша проводит мне небольшую экскурсию. Я стараюсь внимательного его слушать и тем самым не концентрироваться на своем внутреннем волнении. Иногда бросаю быстрый взгляд на себя, чтобы лишний раз убедиться, что хорошо выгляжу. Специально сегодня надела всё самое лучшее. Внешний вид важен, ровно, как и первое впечатление. В любой сфере деятельности, тем более в журналистской.
— Подожди, пожалуйста, минуту, — просит меня Миша, когда мы останавливаемся у дверей, что ведут в кабинет его дяди.
Я присаживаюсь на один из мягких стульев в коридоре и стараюсь привести в порядок свое сбившееся дыхание. Позволяю себе немного пофантазировать о том, как после окончания универа буду работать в такой же редакции. Очень надеюсь на то, что всё получится. Буду расследовать различные скандальные дела, выводить своими статьями на чистую воду всяких негодяев. Уверена, без проблем не обойдусь. Но я чувствую, что сделала правильный выбор, когда поступила на журфак.
— Можешь заходить, — шепчет Миша, выглядывая из кабинета.
Сердце моментально подскакивает к самому горлу. Я тихо выдыхаю, поднимаюсь и иду вслед за сокурсником.
Кабинет оказывается довольно просторным и светлым. На стенах замечаю несколько грамот и благодарностей, а еще полки с книгами.
— И куда ты собралась? — спрашивает меня Ксюша, возникнув на пороге спальни.
Я вскидываю на нее удивленный взгляд.
Молчание между нами уже стало привычным делом. Мне это не очень нравится, но из-за нагрузки в универе и теперь еще практики в редакции Александра Степановича свободного времени почти не осталось. Банально нет сил для того, чтобы попытаться поставить точку в нашем с Ксюшей конфликте.
— У меня дела, — отвечаю сухо и застегиваю свою сумку.
— С Мишей? Всё-таки закрутили роман, да? — Ксюша с хитринкой смотрит на меня и приваливается плечом к дверному косяку.
На секунду мне кажется, словно мы вернулись в прошлое и просто болтаем о всяком. Но я понимаю, что это не так. Только зря придумываю то, чего уже нет.
— Нет. Мы просто вместе проходим практику у его дяди и… дружим.
— От дружбы и дети могут появиться.
— Чего ты от меня хочешь? — выпрямляюсь и хмуро смотрю на Левину.
Она всегда любила меня подкалывать на тему секса. Я всё еще девственница, а Ксюша — нет. Из-за этого подруга по умолчанию считает себя опытней, пусть мы и одногодки. Раньше я не обращала внимания на ее шутки и подколы. Некоторые из них мне даже казались остроумными.
А сейчас… Сейчас просто раздражают.
— Вообще-то помириться хотела, но вижу ты не в духе, — фыркает.
Отвожу взгляд в сторону, поджимаю нижнюю губу.
— Я тоже хотела, но ты вечно кривишься, когда замечаешь меня и взгляд уводишь в сторону.
— Так вы с Мишей такая сладкая парочка, — закатывает глаза Ксюша. — Быстро спелись. А я теперь лишней себя чувствую. Не понимаю, в чем я виновата? Не я же на тебя Бармалея натравила. Меня, правда, никто не зажимал в туалете. Я действительно была уверена, что всё будет хорошо.
Я только-только начала забывать тот вечер в «Колизее». Синяк на животе почти сошел. Воспоминания чуть сгладились. Меня не так сильно бросает в дрожь. И теперь Ксюша снова вынуждает меня «нырнуть» в неприятные воспоминания.
— Теперь меня на работе напрягают еще сильней, чем раньше. Уже давно ушла бы, но слишком хорошо платят, — продолжает Ксюша.
— А в чем виновата я? Или я должна была позволить себя изнасиловать, чтобы у тебя не возникли проблемы на работе?
— Да причем тут это? — психует подруга. — Мне жаль, что всё так сложилось. Но меня бесит, что ты такую трагедию разводишь. Ты знаешь, сколько у Бармалея и его дружков денег? Немерено! А возможностей? Еще больше. Они бы тебя финансово не обидели, а ты тут такую истерику устраиваешь, что даже тошно. Слишком вся такая правильная. Так не бывает, Эда. Люди не могут быть такими правильными.
Я смотрю на Ксюшу, слушаю ее и не верю собственным ушам. То, что деньги для нее стоят на первом месте, для меня никогда не было секретом. Всё же мы обе выросли не в богатых семьях. Но сейчас я словно по-настоящему вижу человека, с которым делю одну квартиру на двоих уже не первый год подряд.
— Ты мне завидуешь? — спрашиваю шепотом, потому что эмоции сдавливают горло.
Ксюша тихо цокает языком и опускает взгляд.
— Дело не в нашей ссоре и не в деньгах, да? Дело в этом Бармалее, я права? Ты пыталась с ним…?
У меня не получается закончить свою мысль. Слишком… стыдно и неловко. Вдруг я чушь сейчас несу?
— Ну пыталась, дальше что? — вспыхивает Ксюша и бросает в мою сторону раздраженный взгляд. — Судить меня будешь? Он мужик красивый и с бабками. Пофиг, что бандит. Я и так вокруг него, и эдак. Ноль реакции. Зато с тобой носится. И мне из-за тебя влетело, видите ли, я Эдиту Сафонову не по тем местам вожу. И я бы поняла, если бы он трахнул тебя. Но у вас ничего же не было. С чего вдруг он так за тебя впрягается?
— Впрягается? — меня пробирает нервный смешок. — Ты вообще в своем уме? Его дружок меня чуть не изнасиловал! Ты понимаешь значение этого слова?
— Кто? Валет? — прыскает Ксюша. — Он умеет только кулаками на ринге махать и бабки на этом зарабатывать. Не знаю, как ты можешь идти на красный диплом, если… если ты такая глупая. Готова поспорить на всё что угодно, тебя просто припугнуть решили.
— Это не имеет значения. Ты же сама говорила мне, что Бармалей — адекватный мужик.
— Да. Это правда. Только, почему на тебя такие клюют, понятия не имею. То он, то Миша.
— Не ты ли мне Мишу рекламировала в качестве парня?
— Я просто говорила правду, а ты слепая. Или только прикидываешься такой? Может, образ дурочки легче мужикам скормить?
Я смаргиваю. Внутри всё клокочет и от обиды, и от злости, и от разочарования.
— Прикидываться у нас умеешь только ты, Левина, — выдавливаю из себя. — Например, хорошей подругой. Лучше бы мы и дальше играли в молчанку, — хватаю свою сумку, иду к выходу из комнаты.
Ксюша молча пропускает меня, а я торможу и оборачиваюсь.
— Хотя нет. Спасибо тебе за этот разговор. Спасибо за то, что открыла мне глаза. Больше я жить с тобой под одной крышей не хочу.
— Я могу хоть завтра съехать! Деньги-то у меня есть. А ты, Эда? Чем платить собираешься?
Я крепко-крепко стискиваю зубы, разворачиваюсь и ухожу. Мне обидно и больно. До одури. Я ведь и в самом деле считала Ксюшу своей лучшей подругой. Несмотря на разные характеры, мы в целом быстро ужились на одной территории. Распределили обязанности. Ее беззаботность и бойкость иногда здорово помогали притушить мою тревожность и мнительность. Я слушала стенания Ксюши по поводу ее внешности и очередных неудавшихся отношений. Поддерживала, подбадривала.
А теперь… Теперь мне неприятно даже находиться с ней в одном помещении.
Толком не застегиваю свое пальто, выбегаю на лестничную клетку. Мне просто нужно продышаться. Нужно успокоиться.
Слезы обиды жгут глаза, но я гоню их прочь. Сбегаю вниз по лестнице. Сердце колотится.
Когда оказываюсь на улице, вдыхаю побольше холодного воздуха. Он обжигает легкие и вместе с тем остужает мой пыл.
Уже знакомый форд плавно подъезжает к моему подъезду. Хочется приветливо улыбнуться Мише, но получается с трудом. Всё еще слышу в голове обрывки фраз, брошенные Ксюшей.
Нервным движением ладоней разглаживаю маленький белый передник официантки и тихо выдыхаю. Смотрю на себя в зеркало и до сих пор не верю, что согласилась на всю эту авантюру, предложенную Александром Степановичем.
Это точно я сделала? Или какая-то другая Эдита? Может, я просто сплю?
Ощутимо щипаю себя за предплечье. Но ничего не происходит. Я всё еще стою в своей комнате перед старым ростовым зеркалом, одетая, в униформу официантки. Темно-синее плотное и обтягивающее платье длинной выше колена. Белый передник и золотистый бейджик с фейковым именем.
Волосы я только что тщательно собрала в большую «шишку» на затылке и долго провозилась с отдельными торчащими волосками у висков. Теперь всё выглядит идеально «прилизанно».
Перекатываюсь с пятки на носок. Обувь у меня своя. Черные балетки без каких-либо блестящих камушек и бантиков.
Снова смотрю на себя и всё равно не узнаю. Может, на меня сейчас смотрит та самая Эдита, которая несколько дней назад уверенно сказала «да» на необычное предложение Александра Степановича?
У него к нам с Мишей есть одно дело. Убедил, что ничего опасного и сложного делать не придется. Разве что… Немного поиграть в шпионов. Звучит смешно и несерьезно, только вот мне смеяться совсем не хочется.
Через полчаса за мной заедет машина, которая отвезет в загородный особняк. Сегодня в этом особняке проходит праздник. Соберется очень много людей. Александру Степановичу нужны их фото. И если получится — запись разговоров. Всех, какие только получится сделать. А сделать это нужно, конечно же, незаметно.
Мы с Мишей — единственные пока что никому не известные лица в редакции Куницына. На это и сделана ставка.
Меня до трясучки пугает такое «задание». Но в то же время определенная часть меня хочет рискнуть.
Ты же хотела серьезной практики, Эдита. Вот получай, пожалуйста.
Александр Степанович пообещал оплатить…хм… нашу услугу. А деньги мне сейчас нужны. Очень.
Ксюша не шутила насчет того, что может съехать. Вчера она забрала из квартиры свои последние вещи и… уехала. Куда и к кому — понятия не имею. Мне всё еще до слез обидно из-за того, что наша дружба вот так глупо разрушилась. Разрушилась из-за мужчины, которого я всего-то видела два раза в своей жизни. И, надеюсь, больше никогда не увижу.
Я могла бы попробовать решить вопрос с жильем, обратившись в общежитие нашего универа. Но мама категорически против этого. Она убеждена, что пьянки и гулянки, которые там никогда не прекращаются, будут только мешать мне учиться и, не дай бог, собьют с правильного пути.
Эх, мамочка, знала бы ты, куда твоя дочь решила влезть.
Конечно, я об этой авантюре маме никогда и ничего не расскажу. Себя успокаиваю тем, что врать ей технически и не придется. Я просто… опущу некоторые события. В конце концов, не каждый день подворачивается возможность набраться профессионального опыта и подзаработать денег.
Надеваю пальто. Потуже затягиваю пояс на талии.
Волнение множится во мне и в то же время большая его часть трансформируется в легкий азарт. Он мне… нравится. Маленькая тихоня-Эдита совсем не в восторге от того, что происходит. Но я поглубже заталкиваю ее в свое сознание и бодро выхожу.
Вместо уже знакомого форда меня встречает большой черный внедорожник. Александр Степанович пообещал, что машина, которая отвезет нас на мероприятие, потом обязательно заберет. Учитывая, что уже сейчас на город опускаются сумерки, Куницыну стоит отдать должное, о своих работниках он заботится. Пусть эти работники всего лишь практиканты.
Сзади уже сидит Миша. Он тоже одет в униформу официанта. Я замечаю черные брюки со стрелками, начищенную до блеска обувь. Из-под куртки выглядывает белоснежный воротничок рубашки. Волосы аккуратно и тщательно причёсаны.
Я невольно улыбаюсь и устраиваюсь рядом с сокурсником.
Как только закрываю дверцу, внедорожник тут же срывается с места. Меня вжимает в спинку сиденья и кажется, что сердце от испуга проваливается куда-то в область желудка.
Миша ободряюще мне улыбается, и я начинаю потихоньку успокаиваться.
— Почему ты на это согласился? — шепотом спрашиваю и кошусь в сторону молчаливого водителя.
Как только Александр Степанович озвучил свою просьбу, Миша долго не раздумывал над ответом. В отличие от меня. Было слишком много опасений и страхов. Но Миша — совсем другой случай. Он не нуждается в деньгах. Более того, уверена, что его и без практики после окончания университета устроят в ту редакцию, которую захочет.
— Дядя не каждый день такими предложениями разбрасывается, — беззаботно отвечает Миша и перебирает в кармане куртки ключи, судя по их тихому звяканью. — Ну и родители у меня знаешь, такие очень деликатные и заботливые. Особенно мама. Постоянно волнуется за меня. Пытается каждый мой шаг контролировать. Ну сейчас уже меньше, но всё же. Свободы хочется. Вот дядя мне ее считай и одолжил.
— Вот как, — единственное, что мне удается выдавить из себя.
Отвожу взгляд в сторону. За окном мелькают фонари.
— А почему спрашиваешь? Пожалела о том, что согласилась и не знаешь, как об этом теперь сказать?
— Нет. Просто не могла понять, зачем тебе это нужно, — смущенно отвечаю.
— А тебе зачем? — Миша выразительно смотрит на меня, и я, кажется, начинаю краснеть.
— Опыт. Деньги. Адреналин.
— Сафонова, ты совсем не похожа на любительницу адреналина. Прости.
— Знаю. Мама так воспитала. Тоже пытается контролировать.
— Н-да, — качает головой Миша и отворачивается на пару секунд к своему окну. — Не думал, что у нас с тобой оказывается так много общего. Ты такая вся принцесса-принцесса. Если бы заранее знал, что дядя предложить хочет, наверное, не взял с собой.
— Почему это?
— Мне казалось, что ты испугаешься.
— Это я могу, — смущенно улыбаюсь и чувствую, как жар приливает не только к моим щекам, но даже к мочкам ушей.
Я стараюсь аккуратно лавировать между людьми, чтобы не уронить с подноса бутылку дорогущего французского вина и несколько хрустальных бокалов на тонкой ножке. Думаю, их цена тоже приличная, и если я хотя бы один упущу, то придется брать кредит, чтобы оплатить свою неуклюжесть. Правда, кто же его даст обычной студентке?
В кармане платья, что удобно спрятано под передником, я ощущаю тяжесть телефона. Его выдала женщина, которая нас с Мишей провела в дом. И у меня, и у Миши эти телефоны «чистые».
Пока что я смутно понимаю, как сумею незаметно воспользоваться своим, чтобы сделать фото или запись разговора. От этого непонимания страшно потеют ладони и подгибаются коленки. Но я стараюсь держать спину прямо и быть внимательной.
Где-то среди других официантов и гостей я время от времени замечаю Мишу. Мне страшно стыдно даже просто пересекаться с ним взглядом. Понимаю, что я не обязана отвечать на его чувства, если у меня нет к нему взаимных. Но… Тяжело на добро отвечать…хм… считай злом. Я не так воспитана.
Успокаиваю себя тем, что хотя бы честна с ним, а не подло лгу, глядя в глаза. Это явно уже было бы за гранью.
Вдруг меня рукой тормозит тучный мужчина лет пятидесяти. Молча забирает с подноса бутылку и уходит в сторону небольшой компании своих друзей, которые расположились в эркере в глубоких бархатных креслах.
Публика здесь собралась довольно колоритная. Я всех аккуратно, но внимательно рассматриваю. Почему-то решила, раз уж праздник устроили в таком красиво обустроенном особняке, значит праздновать будут какие-нибудь бизнесмены или политики.
Но, кажется, я ошиблась.
Некоторые из присутствующих выглядят как самые настоящие бандиты, пусть и одеты дорого. У одних я замечаю на лице жуткие глубокие шрамы, оставленные чем-то острым. Другие отзываются только на клички, типа: Ошпаренный, Псих, Рябой. Ну и ведут они себя соответствующе. Много мата и минимум такта.
Я стараюсь не зацикливаться на этом, чтобы сильно не пугаться, иначе точно не справлюсь со своей задачей.
Ухожу обратно на кухню, чтобы взять новую бутылку.
Зачем этим людям нужна такая церемониальность с обслуживающим персоналом, мне не совсем понятно. Они и сами отлично справляются с выпивкой. Впрочем, меня это касаться не должно.
Ставлю на поднос бутылку, судя по этикетке, это виски и быстро меняю бокалы. Предыдущие для вина не подходят для этого напитка. Вряд ли кого-то здесь оскорбит несоответствие бокалов и напитка, но рисковать не хочу.
Мне везет и на несколько секунд я остаюсь на кухне одна. Опускаю ладонь в карман, нащупываю пальцами корпус телефона. Сердце страшно частит. Дыхание сбивается.
Зажимаю зубами нижнюю губы и на носочках пробираюсь к выходу. Отсюда совсем чуть-чуть, но видно гостей. Быстро активизирую смарт. Прикрываю его одной ладонью и делаю один снимок за другим. Времени проверить их качество у меня нет. Бросаю смарт обратно в карман и возвращаюсь к подносу.
Буквально через пару секунд на кухню заходят другие официанты.
Успела. Фух!
Кто-то из гостей отдыхает не только внутри особняка, но и снаружи. На заднем дворе, если так можно назвать огромную территорию с газоном, бассейном, беседками и гамаками.
На гамаках, сейчас, конечно, не полежишь. Да и в бассейне не поплаваешь. А вот у огня на удобных и с виду мягких диванах — идеально.
Меня посылают именно сюда. Рука, в которой держу увесистый поднос, уже начинает немного ныть с непривычки, но я терплю.
Смотрю под ноги, чтобы не споткнуться. Пусть и легкий, но всё же холодный ветер лижет мои ноги. Тонкий капрон почти не спасает. Но и это неудобство я стойко терплю.
Когда мне остается сделать всего лишь с десяток шагов, очередной порыв ветра доносит до меня звуки смутно знакомого мужского голоса. Грубоватого низкого голоса.
Я торможу. Несколько бокалов сталкиваются на подносе друг с другом и тихо звякают.
Не может быть.
Или…
Может?
Один из гостей, сидящий возле уличного камина, замечает меня.
— Эй, сюда неси! Чё стоишь там?!
Я с трудом проглатываю слюну и продолжаю идти. Колени дрожат еще сильней, чем прежде. Адреналин уже знакомо рвет вены. Мне и холодно, и одновременно — жарко.
Может, всё-таки обозналась?
Ну не могу же я всё еще отчетливо помнить голос этого Бармалея. Более того, ну не может же нас судьба снова столкнуть лбами. Это… Это как минимум нечестно!
Гипнотизирую напряженным взглядом мужской затылок с короткими темными волосами и намеренно подхожу с другой стороны, чтобы не сильно мелькать перед глазами предполагаемого Бармалея.
Основной источник света здесь — уличный камин. Языки его пламени весело пляшут и создают различные причудливые тени. Сегодня я выгляжу совсем по-другому и у меня всё еще есть маленькая надежда на то, что либо обозналась, либо Бармалей не узнает меня. Во время наших двух предыдущих встреч я была с распущенными волосами и на каблуках. Во время первой — в пальто. Во время второй — в платье совершенно другого кроя. Это хоть чуть-чуть, но должно замаскировать меня, ведь так?
— Не-е-ет, — пьяно тянет мужчина, который подозвал меня сюда. — Бармалей дело говорит. Надо всегда находиться на стрёме.
Вдох царапает глотку, но я каким-то невероятным образом всё же сохраняю самообладание и аккуратно ставлю виски и бокалы на стол.
Значит, с первым пунктом я промахнулась.
— Крысы везде шныряют, — подает голос Бармалей.
У меня от него… мурашки. По всему телу.
— Каждую отловлю и лично раздавлю.
— Ну ты как всегда! — ржет первый. — В своем репертуаре.
Я забираю поднос и хочу как можно быстрей уйти отсюда.
— Э! Не-е-ет, красавица! Куда так быстро намылилась? — мужчина пытается поймать меня рукой.
У меня сердце ухает в пятки. Не из-за него, а из-за страха, что Бармалей меня узнает.
— Паха, давай сначала дело, а потом — ебля.
Я задыхаюсь. По-настоящему.
Судорожно цепляюсь похолодевшими пальцами за твердое предплечье Бармалея. Хочу хотя бы на сантиметр его сдвинуть, но у меня ничего не получается.
— Кто еще с вами? — Бармалей только сильней давит мне на горло.
Из меня вырывается жуткий хрип.
— Кто. Еще? — он буквально прижимается своим носом к моему.
— Н-никого, — хрипло отвечаю.
У меня кружится голова. В глазах то плывет, то темнеет. В висках барабанит кровь. Мне плохо. Очень. Я… Я сейчас, кажется, упаду в обморок.
Бармалей замечает это. Резко убирает локоть и заталкивает меня в ближайшую комнату. Закрывает с оглушающим хлопком дверь и буквально швыряет меня на диван.
Я тяжело дышу. Часто моргаю. Пытаюсь прийти в себя. Пока что получается с трудом. Грудная клетка горит огнем. Касаюсь кончиками пальцев шеи, она горячая и очень саднит.
— Ты что, блядь, делаешь?
Поднимаю голову. Бармалей нависает надо мной грозовой тучей. От его тяжелого разъяренного взгляда хочется скрыться. Сжаться в комок и накрыться сверху одеялом.
— Я…
— Что? Заняться больше нечем? Какого хуя ты лезешь во всё это? Адреналина захотелось? Или, может, пулю? Тебе куда? В лоб? — Бармалей прижимает холодное дуло пистолета к моему горячему лбу. — Или сразу в грудную клетку? — опускает его к моему бешено колотящемуся сердцу.
Я сижу и не двигаюсь. Смотрю на Бармалея и даже не моргаю. Только… Чувствую, как по щекам начинают градом катиться слезы. Они собираются на подбородке и срываются на белый передник.
— Не канает, — медленно произносит Бармалей и убирает пистолет. — Твои эти сопли. На меня они не действуют.
Мне вдруг становится так стыдно за свои эти слезы. За свою… слабость. Перед ним. Начинаю вытирать щеки тыльной стороной ладони. Снова и снова. Но слезы не желают прекращаться.
— Раньше думать надо было и реветь. Но и я промахнулся. В первый же вечер прижать тебя надо было. Почуял неладное. Подумал, что уже паранойя развивается. Пожалел, отпустил. А ты оказалась крысой.
— Я не крыса! — всхлипываю. — Я действительно случайно оказалась в тот вечер у вас.
— Думаешь, меня это теперь хоть сколько-нибудь волнует? — Бармалей презрительно прищуривается и прячет пистолет обратно в кобуру.
Сейчас мне вообще сложно о чем-либо думать. Опускаю взгляд, вижу, как сильно у меня трясутся руки.
Бармалей щелкает зажигалкой и закуривает.
Слышу его шаги. Вскидываю голову.
— У твоего подельника телефон нашли. Твой где?
Скашиваю взгляд на карман под передником. Не могу заставить себя взять телефон. Но, а смысл его уже прятать?
Бармалей грязно ругается, быстро подходит ко мне, поднимает с дивана. Его огромные горячие ладони скользят по моему телу и почти сразу же нащупывают смарт. Очередной сердитый взгляд прошивает меня насквозь, а затем Бармалей бесцеремонно лезет под передник и достает то, что искал.
Зажав сигарету в уголке рта, он проводит пальцем по экрану.
— Пароль. Живо.
Я быстро набираю комбинацию, которую нам передала женщина, когда впустила в дом. Ее, наверное, тоже… Поймают.
Бармалей проверяет смарт. Находит фото. Ухмыляется. Недобро. Затем затягивается и перехватывает сигарету пальцами.
— За это, — он кивает на телефон, — тебе сейчас же могут нахуй проломить череп и выбросить в ближайшей лесополосе.
Нецензурная лексика Бармалея уже совершенно не режет мне слух, хотя совсем недавно мне было неловко только от того, когда он говорил слово «шлюха».
Прогресс налицо.
От этой мысли мне вдруг становится смешно. Понимаю, что таким образом пытаюсь справиться с ситуацией.
— Тебя это веселит? — Бармалей выпускает в мою сторону струю дыма. — Давай поржем вместе. Сейчас Валя размозжит голову твоему дружку. Он у нас любит бои без правил. Его тема. Затем возьмутся за тебя, шпионка. Мне надо уточнять, что с тобой сделают прежде, чем раскроят череп?
Я зачем-то отрицательно качаю головой, хотя в моем ответе Бармалей явно не нуждается.
— Крысы долго не живут.
— Я не крыса! — срываюсь на крик, который больше похож на жалкий писк. — Я… Я — будущий журналист. Мы практику проходим. Нам поручили приехать сюда и сделать фото. Это журналистское расследование, а не… крысятничество.
Бармалей вдруг запрокидывает голову и начинает смеяться. Громко. От всей души.
Я чувствую себя еще хуже, чем несколько секунд назад.
Он смеется надо мной.
— Ты еще скажи, что вы боретесь за справедливость.
— Этим в будущем я и хочу заняться, — скрещиваю руки на груди, чтобы хоть немного почувствовать себя в безопасности.
— Нет никакой справедливости, шпионка, — успокоившись, заявляет Бармалей и глядя мне прямо в глаза, снова затягивается никотином. — Все работают в угоду чьих-то интересов.
Я прикусываю губу. Не согласна, но понимаю, что нахожусь не в том положении, чтобы спорить.
— Что вы с нами сделаете?
— Зависит только от тебя, — Бармалей склоняет голову набок, рассматривает меня. — Сейчас вас пробьют, чтобы точно знать, откуда вы у нас тут такие борзые взялись.
— А потом? — затаив дыхание, уточняю.
— Дохуя вопросов. Ты не в том сейчас положении. Тебе так не кажется?
К нам в комнату внезапно врывается незнакомый мне мужчина.
— Еле тебя, блядь, нашел.
— Говори.
— Эта и тот — крысы Куницына.
Мне даже думать не хочется, каким образом они так быстро проверили информацию. Да и вряд ли мне стало бы хоть немного легче, узнай я весь этот механизм.
— Практиканты, понял? Похоже, у него всё так хуево, что уже и слать больше некого, кроме соплей этих малолетних.
Бармалей не разделяет смех своего…хм… друга.
— Валя знает, что делать. А я тут сам разберусь.
Мужчина кивает и уходит.
— Что вы сделаете с Мишей? — от ужаса у меня в горле образовывается колючий ком.
Хочу ринуться к двери, но Бармалей снова меня ловит. До боли сжимает мои плечи и встряхивает как тряпичную куклу.
Звук настенных часов начинает меня нервировать. С каждой новой секундой становится всё сложней усидеть на одном месте. Хочется поерзать или вообще — подняться. Но я заставляю себя сохранять хотя бы мнимое спокойствие. Тянусь за стаканом с водой, который Александр Степанович любезно оставил на краю своего стала. Для меня.
Делаю маленький глоток и возвращаю стакан на место.
Прошло уже несколько дней с момента нашего с Мишей…хм… дела. Миша лежит в больнице, но, к счастью, с ним всё будет в порядке. Из серьезного — сломан нос и рассечена бровь. Это очень хорошо, потому что я готовилась к худшему. Слишком много было крови. Я боялась, что Миша может… умереть.
Александр Степанович меня не трогал и ни о чем не спрашивал. А сегодня лично позвонил и попросил приехать в редакцию. И вот я здесь после бессонной ночи и трех пар в универе.
— Мне очень жаль, — тихо признаюсь и смотрю на свои колени.
С одной стороны, мне страшно стыдно за то, что случилось. С другой, понимаю, что моей вины в случившемся нет. Я понятия не имею, как так получилось, что Миша себя раскрыл. А если бы везде «хвостиком» за ним бегала, подозрения могли возникнуть еще раньше. Но… Это уже вряд ли имеет хоть какое-нибудь значение.
— Всё хорошо, Эдиточка.
На Александра Степановича страшно смотреть. Он весь бледный и подавленный. Волнуется. Всё-таки его родной племянник в больнице. Наверняка мужчина себя винит в случившемся. И, наверное, правильно винит. Кто же практикантов на такое дело посылает? Может, действительно у газеты сейчас нелегкие времена и Куницыну пришлось выбирать из двух зол меньшее? Не знаю.
Если бы на том вечере не было Бармалея, я смогла бы принести хоть какой-нибудь материал. Или что-нибудь придумала, чтобы раздобыть новый. Но с ним — без вариантов. Он меня узнал и быстро сложил в голове всю картинку, когда раскрыли Мишу. Но кто мог знать, что всё так обернется?
— Главное, чтобы Миша поскорей выздоровел, — Александр Степанович и себе наливает воды из графина. Но отчего-то мне кажется, мужчина сейчас не отказался бы выпить что-нибудь покрепче.
Я согласно киваю. От напряжения начинаю покусывать губы.
Прежде я еще ни разу не оставалась с Куницыным наедине. Рядом всегда был Миша. И меня это успокаивало. А теперь я ощущаю себя уязвимой. К счастью, Александр Степанович не бросает в мою сторону те странные взгляды, от которых всё внутри меня сжимается в болезненный узел.
Наверное, я и в самом деле себе много всего придумала.
— Ты сама как? — Куницын словно слышит мои суетливые мысли и мажет по мне оценивающим взглядом.
Сдаюсь. Чуть-чуть ерзаю на своем месте.
— Всё в порядке. Меня они не тронули.
На самом деле это не совсем так. На моих плечах остались следы от пальцев Бармалея. У меня слишком нежная кожа. Оставить синяк на теле легко. Если бы я росла хулиганкой, то они никогда бы не сходили. Банально не успевали бы.
Тенденция оставаться в синяках после каждой встречи с Бармалеем мне совсем не нравится. По инерции хочется обнять себя за плечи, чтобы унять фантомную боль, но вместо этого я снова беру стакан и делаю очередной глоток.
— Почему?
Этот вопрос заставляет меня замереть. С усилием проглатываю воду. Ощущаю как она прохладой проносится по пищеводу и рассеивается в желудке.
Взгляд Александра Степановича тут же становится чуть мягче.
— Прости, Эдиточка.
Мне не нравится его «Эдиточка». Раньше так Куницын ко мне не обращался. Но и поправить его не рискую. Наверное, моя реакция — обычная побочка. После того стресса, что я пережила в особняке, меня до сих пор еще немного покачивает и всё воспринимаю в штыки.
— Не подумай ничего плохого обо мне.
— Я и не думала, Александр Степанович.
— Просто пытаюсь разобраться в ситуации. Они вас двоих разоблачили, так?
— Так.
— Но тебя не тронули. К счастью, Эдиточка. К счастью, не тронули. Но я не могу понять, почему? Такие люди ничего не гнушаются.
Сердце начинает взволнованно ускорять свой ритм.
— Если вы знали, какие там будут люди, почему отправили нас? — задаю вопрос вместо того, чтобы дать ответ.
Куницын тяжело вздыхает, откидывается на спинку своего кресла и начинает массировать свои надбровные дуги.
— Не знал, а только подозревал. И как я уже говорил, вы с Мишей — незнакомые никому лица. Риск был, но минимальный.
Нам и его с лихвой хватило.
— Мы пытаемся бороться, понимаешь? — мужчина опускает руки на подлокотники и внимательно смотрит на меня. — Пытаемся вывести на чистую воду вот таких ублюдков, которые покалечили нашего Мишу. Полиция часто бывает в сговоре с бандитами. Нам приходиться в одиночку бороться. Это сложно. Рискованно. Иногда цена бывает высокой или даже заоблачной. Такова правда нашей профессии.
Для меня всё это не становится откровением. Скорей исчезает абстрактное представление о журналистике. Голая правда. Уродливая правда. Я бы сказала, опасная.
— Так ты поделишься своими рассуждениями? Почему тебя отпустили? Важна любая деталь, Эдиточка.
Я чуть хмурюсь. Сомневаюсь. Говорить или нет? Что будет, если промолчу? А если всё-таки признаюсь?
— Понимаю, ты всё еще напугана, — Александр Степанович встает со своего места, обходит стол и усаживается на его краешек. Теперь расстояние между нами — два шага. Я бы предпочла, чтобы стол и дальше разделял нас. — Но мне ты можешь довериться. Это не просто практика. Это очень серьезное дело. Бесценный опыт для тебя. И важный рубеж для всей редакции. Пока что я не могу тебе всего сказать, но мы имеем дело с очень опасными людьми.
Это я и так знаю.
— Они творят ужасные вещи, Эдиточка. Если мы соберем достаточно материала и опубликуем его, им уже не отвертеться. Поэтому я и прошу тебя о честности. Ты хорошая и порядочная девочка. Я это сразу понял. Старательная. Умная. Разве ты не хочешь, чтобы восторжествовала справедливость?
— Конечно, хочу.
— Никаких подработок! — отрезает мама.
Она говорит очень громко. Я морщусь, но убрать от уха телефон не могу. Руки заняты пакетами с продуктами. Телефон держу плечом.
День сегодня был суетный: четыре пары в универе, поездка в супермаркет и вот только добралась домой. Ноги страшно гудят.
— Ты поехала получать образование, а не гнуть спину, — продолжает мама.
— Куча моих однокурсников и учатся, и работают. Ничего страшного в этом нет. Мне кажется, это вообще нормально, когда студент сам пытается себе заработать деньги. Взрослая жизнь, адаптация и всё тому подобное.
— У тебя есть стипендия. Если что-то нужно ты всегда можешь позвонить мне. Я пришлю.
— Как будто тебе самой миллионы в школе платят, — ворчу и аккуратно ставлю пакеты на тумбочку в прихожей.
— Эдита, что за тон? Ты как с матерью разговариваешь?
Закатываю глаза и перехватываю телефон ладонью.
— Я просто не хочу сидеть у тебя на шее. Ксюша съехала. Мне самой двухкомнатная квартира не нужна и дорого за нее платить. Нужно подобрать вариант поскромнее, но всё равно за аренду теперь придется больше платить.
— Почему съехала? Поссорились?
Присаживаюсь на пуф и расстегиваю свои сапожки.
Пусть мы с Ксюшей больше и не живем вместе, но всё также пересекаемся в универе. Она не на всех парах бывает, но, когда попадает, всегда окружена кучкой новых подружек. Я чувствую себя так, словно меня предали. Умом понимаю, что это не последняя подруга в моей жизни и свет клином на одном человеке не сходится, но всё же. До сих пор обидно.
— Разошлись во мнениях, — нахожу нейтральное объяснение. — Так бывает, мам.
— Работать ты всё равно не будешь. Ты у меня создана для интеллектуального труда, а не официанткой драить столики.
— Не вижу ничего плохого в любой честной работе.
— Эдита, ты совершенно перестала меня слушать! Мне это не нравится.
От маминого голоса строгой учительницы хочется зажмуриться.
— Что там с практикой?
Этот вопрос совсем не облегчает ситуацию.
Я целую неделю живу свою обычную жизнь. Меня никто не трогает. Вчера навещала Мишу. Принесла ему немного фруктов, посидела рядом, спросила, как он. Скоро его выпишут. Я ему ничего не рассказала о своем разговоре с Куницыным. Про Бармалея также умолчала.
Что будет дальше — не знаю. Но так просто меня в покое уж точно не оставят.
С одной стороны, я хочу выбраться из надоевшей скорлупы тихони и наконец-то научиться быть смелей. В конце концов, моя будущая профессия обязывает. Но с другой… Я не уверена, что справлюсь с теми обязанностями, которые на меня уже возложил Александр Степанович.
— Практика проходит… продуктивно.
Снимаю наконец-то сапожки и прохожу вглубь квартиры. Тщательно контролирую каждое свое слово, пока рассказываю маме о редакции и практике в целом. Это нелегко, но вариант открыть всю правду даже не рассматриваю. Может быть, потом, когда всё уляжется и история с Бармалеем останется в прошлом, я расскажу.
— Хорошо. Молодец. За такую редакцию держаться надо. Кто знает, возможно, получится после окончания учебы к ним работать пойти.
Не уверена, что я захочу пойти к Куницыну на постоянную работу, но время покажет.
Стараюсь аккуратно перевести тему разговора. Мама не сразу, но всё-таки поддается. Расспрашиваю как у нее дела на работе и дома. Сама параллельно отношу пакеты на кухню и по очереди разбираю.
Пока мама жалуется на неуправляемого школьника, который попал к ней в класс, я захожу в свою комнату, чтобы переодеться в домашнее и взять зарядное устройство.
Конверт Куницына так и лежит в ящике письменного стола. Туда же я отправила и его визитку. До сих пор не знаю во сколько Александр Степанович оценил мои скудные шпионские навыки. Деньги мне нужны, но рука не поднимается их потратить.
— Насчет денег не волнуйся, Эдюш.
Я невольно дергаюсь, оборачиваюсь и сама себе улыбаюсь. На секунду показалось, что мама рядом и видит, куда я смотрю.
Поправляю шнуровку на теплых шортах, беру зарядное и отворачиваюсь от письменного стола.
— Никакие подработки не понадобятся.
— Мам…
— Не спорь со мной.
Что-что, а спорить с моей мамой сложно, а порой просто невозможно.
Мы прощаемся. Я всё равно настроена что-нибудь придумать, только бы не брать у мамы лишние деньги. Она словно чувствует мой настрой. Приложение банка присылает сообщение о поступлении денежных средств.
— Ну мама, — тяжело вздыхаю и на секунду прячу лицо в ладонях.
Внезапно раздается звонок в дверь. Несколько раз. Продолжительно.
Гостей я не жду. Зачем так жать на звонок — не понимаю. Пожар что ли?
Немного злюсь. Иду в прихожую. Торможу, когда вижу, как опускается дверная ручка и на пороге квартиры возникает массивная мужская фигура. Вполне знакомая мне фигура.
Проглатываю собственный вдох.
Кажется, я забыла закрыть дверь на ключ, когда зашла домой. Разговор с мамой отвлек.
Мой до смерти напуганный взгляд медленно ползет вверх и встречается с темными глазами.
— Дверь закрывать надо. Разве тебя этому не научили, шпионка?
Несколько секунд я пытаюсь осознать, что это не сон и уж точно не галлюцинация.
Бармалей в небольшой прихожей моей квартиры выглядит слишком… инородно. Противоестественно.
Я делаю шаг назад и врезаюсь лопатками в дверной косяк своей спальни. Становится на секунду больно.
— Как вы меня нашли?
Запоздало понимаю, что мой вопрос звучит глупо. Наверное, нашли точно так же, как и разузнали, в какой мы с Мишей редакции работаем. Для таких людей, как Бармалей, это, видимо, совсем не проблема. Пробить человека.
Ведь так?
Бармалей закрывает входную дверь. На замок.
Я стараюсь не паниковать. Но страха всё равно слишком много.
Взгляд темных глаз снова впивается в меня. Я невольно поджимаю пальцы на босых ногах и стискиваю край своей домашней кофты. Хочется оттянуть ее как можно ниже. Пусть на мне шорты средней длинны, но я всё равно чувствую себя почти голой.
Как мне найти имя, но при этом не привлекать к себе лишнего внимания — пока еще не знаю. Шпионкой меня только зовут, а навыков в этом деле всё равно ноль.
Я должна думать об учебе. Только об учебе, но по итогу все мысли забиты заданием, которое мне поручил Бармалей.
Сижу на подоконнике в женском туалете и наблюдаю за тем, как дождь за окном превращается в одну сплошную непроглядную стену. На семинаре по журналистике я получила свои законные десять баллов и теперь могу выдохнуть.
О том, что Бармалей был у меня дома я Куницыну рассказала. О цели этого…хм… визита — нет. Наплела про то, что Бармалей решил лично увидеть, где я живу и предупредил, чтобы никуда не смела уезжать.
Я солгала не потому, что сам Бармалей сказал мне так сделать. Я солгала, потому что не доверяю им двоим. Чувствую себя так, будто нахожусь на перепутье. Вариант вернуться в исходную точку — отсутствует. Нужно выбирать из двух зол меньшее.
Вряд ли мне хватит выдержки долго играть на два полюса. Да и крыс никто не любит. Нигде.
Облизываю губы. Снова смотрю в окно. Подаюсь чуть вперед и дышу на прозрачное стекло. Оно тут же становится почти матовым от моего дыхания. Вырисовываю указательным пальцем букву «К», а напротив нее букву «Б».
Бармалей хоть и грубый, но ни разу намеренно меня не обидел. Урок с Валетом сложно назвать обидой. Бармалей банально решил меня проучить. В особняке он мог меня спокойно прихлопнуть. Как маленькую ничего незначащую букашку. Но снова пожалел. Плевать, по каким причинам он это сделал. Факт остается фактом.
Куницын, наоборот, пытается быть вежливым и сопереживающим. Но отправил нас с Мишей в… задницу. Кто знает, что с нами сейчас было, если бы на празднике не оказалось Бармалея.
Напротив буквы «Б» я ставлю маленький плюсик. Напротив «К» — минус.
В присутствии Бармалея я едва не ловлю паническую атаку, но он не вызывает во мне тех жутких чувств, которые я испытываю во время встреч с Куницыным.
Может, это такой своеобразный сигнал интуиции? Не знаю. Но всё равно беру на заметку и ставлю еще один плюсик Бармалею.
Дополнительный плюсик добавляю ему за честность. Минус прилетает Бармалею только за то, что он явно задействован в бандитских кругах.
Перевес оказывается вполне очевидным.
Я смотрю на свою плавно исчезающую таблицу и быстро вытираю ее сухой салфеткой.
Долго задерживаться на перепутье может быть опасно, поэтому я решаю выбрать сторону Бармалея. Это решение не приносит мне успокоения, но дарит что-то типа чувства определенности.
Быстро мою руки, поправляю волосы и спешу вернуться в аудиторию. В голове начинает постепенно выстраиваться план, как мне нужно дальше действовать, чтобы раздобыть имя.
Хочу надеяться, что всё получится. План, на мой взгляд, наиболее безопасный из всех возможных и… простой? Попытаться аккуратно обо всем разузнать у Миши. Разве это слишком сложно?
Его уже выписали из больницы. Но в универе он еще не появлялся.
Жутко нервничаю, когда верчу в руке свой телефон. Понимаю, что совесть надо затолкать куда-нибудь поглубже и… желательно на время вообще забыть о ней. По-другому в моей ситуации вряд ли получится выжить. Но всё равно сложно решиться.
Миша, вроде бы, влюблен в меня, а я… получается хочу его использовать. Чёрт.
Зажмуриваюсь. Выравниваю дыхание и после пар всё же набираю его номер.
Он отвечает спустя пару гудков.
Стараюсь говорить бодро. Сначала говорим «ни о чем». Миша, кажется, не против. Задеваю тему универа. Затем вспоминаю, что должна сокурснику еще парочку походов в кафе.
Если бы я знала, куда встряну вряд ли обещала ему всё это. Но уже поздно сетовать.
— Кафе вряд ли. Я еще до конца не оклемался. Но у меня под домом есть шоколадница. Если хочешь, можешь приехать. Я тебя уже тут встречу.
Я хватаюсь за это предложение обеими руками. Пытаюсь играть в невинную дурочку: много смеюсь, шучу. В конце концов, договариваемся сегодня увидеться.
Лечу домой на всех порах. В крови снова начинает бурлить знакомое чувство адреналина.
А в голове тихим шепотом звучит голос Бармалея: шпионка, шпионка, шпионка.
Бросаю сумку с конспектами в прихожей, разуваюсь, спешу в спальню. Нужно переодеться. А еще накраситься. Да и волосы уложить надо. Я должна хорошо выглядеть.
Чуть кривлюсь, когда понимаю, что фактически буду играть на чувствах у парня. Но… А какие еще есть варианты?
Затыкаю совесть. Наспех принимаю душ. Приходиться повозиться с волосами. Важно не переусердствовать, чтобы выглядеть естественно.
Дождь прекращается, но на улице всё равно сыро и холодно. Надеюсь, что в платье не замерзну. Обуваю высокие сапожки. Подкрашиваю глаза ярче, чем обычно. Наношу помаду. Духи.
Долго и внимательно рассматриваю свое отражение.
Волнуюсь.
Хотя это просто встреча с Мишей. О таких играх, только с более серьезными фигурами, вообще молчу. Там точно на первой же секунде провалилась бы.
Провожу ладонью по бедру. Поправляю волосы и надеваю пальто.
В голове прокручиваю возможный сценарий нашей сегодняшней встречи с Мишей.
В последний момент вспоминаю о фруктах, которые лежат в холодильнике. Возвращаюсь, забираю. Как бы там ни было, но Мише витамины сейчас особенно сильно необходимы.
Когда наконец-то выхожу на крыльцо, замечаю, как фары внедорожника, стоящего неподалеку, пару раз мигают. Через несколько секунд из него выходит… Бармалей.
Я сглатываю и стараюсь дышать глубже.
Сколько прошло с момента нашей последней встречи? Дня два? Нет. Больше. Неужели уже пришел за информацией? Так быстро?
Когда он подходит ближе, его взгляд уже привычно проезжается по мне. Оценивает. Сканирует.
— Куда такая нарядная собралась? — слышу вопрос, вместо приветствия.
— Вам же еще нужно имя. Вот иду добывать, — отвечаю максимально спокойным тоном.
Бармалей чуть прищуривается. Не верит?
Вспоминаю о той небольшой табличке, которую рисовала на окне в женском туалете университета. Еще раз мысленно подсчитываю каждый минус и плюс. Напоминаю себе, что со стороной уже определилась и расправляю плечи.
В голове звучит голос Бармалея, который утверждает, что мой план… хуевый.
Пока не встретила в шоколаднице Куницына, придерживалась противоположного мнения. Теперь же ловлю себя на мысли, что согласна с Бармалеем. План, действительно, та еще… фигня. В соблазнениях я не очень-то и опытна, а под изучающим взглядом Куницына вообще вряд ли решусь на нечто подобное.
Подхожу к столику. Миша уже поднялся со своего места и идет ко мне навстречу.
— Не нужно было вставать, — шепчу, улыбаюсь и протягиваю свой скромный презент. Он уж точно от чистого сердца.
— Только ты не начинай, — беззлобно журит меня Миша. — Мне матери хватает. Будь ее воля, вообще с кровати не выпускала бы.
— И правильно поступила бы, — вставляет Куницын. — Но ради такой красавицы можно и напрячься, — он разворачивается и мажет по мне своим липким взглядом.
Стараюсь его игнорировать, но от улыбки Александра Степановича становится только хуже. Душнее что ли. И просто тесно.
— Здравствуйте. Миша не говорил, что вы к нам сегодня присоединитесь.
Стараюсь играть в абсолютную вежливость. Кажется, получается. Может, я не такая уж и плохая шпионка?
— Я к сестре приезжал, — объясняет Куницын и чуть двигается, освобождая для меня место рядом с собой.
Делаю вид, что не замечаю этого и сажусь рядом с Мишей.
— С моей мамой, — объясняет он.
— Она, наверное, сердита из-за того, что случилось? Да и волнуется сильно.
— Ну это мое дело. Я знал, чем рискую. Можно сказать, боевое крещение прошел. Плюс дополнительная мотивация прижать этих ублюдков и поквитаться с ними.
Мне становится немного не по себе. Это точно тот Миша, с которым я однажды познакомилась на первом курсе? Он мне всегда казался человеком, который за дипломатию, а не насилие.
— Твое дело или нет, а мать твоя запретила мне втягивать тебя в подобные ситуации, — жестко отрезает Куницын.
— Но, дядя! Ты же прекрасно знаешь, что она с отцом всегда меня слишком сильно опекали. Я уже взрослый, считай, мужик. Сам могу решать, куда втянуться, а куда — нет. К тому же журналист всегда должен быть готов к тому, что его захотят прижать за правду.
— Как показала практика, рано тебе еще сюда лезть. И ссориться с твоей матерью я не хочу. Без вариантов, Миш.
Парень хмурится. Ему явно всё это не нравится, но он не спешит продолжать спор.
Я мельком поглядываю то на него, то на Куницына. Может, последний не так уж и не прав? А что, если в следующий раз всё будет еще хуже?
Мне становится неуютно от одной только мысли, что Миша может снова попасть в больницу, но на этот раз уже надолго. Он и сейчас выглядит еще не очень. На лице заметны гематомы. Шрам на брови еще слишком свежий. Только недавно сняли швы.
Я всерьез решила одурачить Мишу, чтобы вытянуть из него информацию? Мне его по-человечески жаль и так цинично я в ряд ли смогу с ним поступить. Может, с посторонним человеком — да. А с ним… в ответственный момент точно струсила бы.
— Бумажки я оформлю и подпишу как полагается. В университете проблем не возникнет, — продолжает Куницын. — А с Эдитой, — переводит взгляд на меня, — мы еще поработаем. Правда, красавица?
— А ею ты хочешь еще раз рискнуть? — Миша с легким прищуром смотрит на Куницына.
— Она в отличие от тебя, цела и невредима, как видишь.
Быть свидетельницей семейных разборок — это не то, чем бы мне хотелось сейчас заняться. Я чувствую себя лишней.
Миша так хорошо отзывался о своем дяде, а сейчас так и хочет встрять с ним в серьезный конфликт.
— Раз уж мне повезло сегодня тебя встретить, я хотел бы переговорить с тобой, Эдита. Наедине.
— Вообще-то мы встретились, чтобы посидеть вдвоем, — напоминает Миша.
— Я всё равно уже уезжаю. Несколько минут. Эдита, ты не против?
— Я сейчас вернусь, ладно?
Миша поджимает губы, но всё же согласно кивает.
Я набрасываю пальто на плечи и иду вслед за Александром Степановичем.
Мы стоим на крыльце. Я скрещиваю руки на груди. Пульс частит. Совсем не так, как в присутствии Бармалея. Бармалей в принципе вызывает во мне разнообразную гамму чувств, а Куницын… Я скорей просто его опасаюсь.
— Как там поживает наш общий друг? — спрашивает Куницын и прячет руки в карманы своей замшевой куртки.
Стараюсь быстро найти подходящий ответ. Лгать — сложно. Очень.
Чтобы не вызывать никаких подозрений решаю сказать полуправду.
— Снова приезжал ко мне.
— Вот как? Зачем?
— Проверяет, на месте ли я.
— Перестраховывается?
— Не знаю. Этот человек — не та компания, с которой мне хотелось бы говорить по душам.
— А это ты зря, Эдиточка. Очень зря. Нам как раз и надо, чтобы вы общались по душам.
— Нам?
— Да, я же тебе говорил, что кое с кем должен посоветоваться. Этот «кое-то» хочет тебя лично увидеть.
Замираю. Сердце словно вздрагивает и только набирает скорость сокращений. Чувства очень похожи на те, когда Бармалей вдавил педаль газа в пол.
— Зачем?
— Чтобы убедиться, что тебе можно доверять. Эдиточка, не пойми меня неправильно, но всем нужны гарантии. Мы ведь серьезным делом занимаемся. После этой встречи мы тебе расскажем, что ты должна будешь в будущем сделать. Но мой тебе совет — налаживай контакт с Бармалеем уже сейчас. Пусть привыкнет тебе, потеряет бдительность. Если почувствуешь, что он что-то заподозрил, просто сострой глазки. Притворись дурочкой. Ничего сложного, Эдиточка. Никто тебя долго эксплуатировать не собирается. Опасно же всё-таки. А ты ладная девочка, хорошая. Такую портить нельзя.
Сглатываю. Не знаю, какую эмоцию должна сейчас выдать. Рассеянно киваю. Делаю вид, что мне страшно, впрочем, мне действительно страшно.
Какова гарантия, что этот «кто-то» именно тот человек, которого разыскивает Бармалей? Может мне так повезти или нет?