- Ваши документы?
Рожа у мента была предовольная и такая гладкая, словно он был отлит из пластика на фабрике по изготовлению полицейских, и только что сошел с конвейера.
Мент чуть ли не козырнул мне, растянувшемуся на вокзальной скамейке, что выглядело минимум дико.
Мое полуголое тело слегка потрясывало от холода, от голода в желудке как-то неприятно свербило, урчало и постанывало, но я подтянул колени в рваных джинсах к животу и просипел что-то вроде:
– Вот это то, что только… – разыскав бумажонку за пазухой.
– Это? Только? – полицейский брезгливо повертел двумя пальцами желтую мятую бумажонку, протянутую мной. – Интересно... Это же справка об освобождении? – мерзавец полувопросительно поднял ровные брови.
– Угу, – непочтительно буркнул я, теперь пытаясь вытянуть ноги, по которым процарапались крупные мурашки.
Мурашки-антипрофит от понимания, что я буду сейчас обеспечен жильем на зиму, то есть отъеду в сырую и грязную каталажку с кусачими клопами и вонючими соседями по переполненной камере.
– А паспорт твой где? – нахмурился мент.
Хотя теперь после переименования доблестной советской милиции в пафосную российскую полицию, его следовало называть «пент», но это вообще непотребно звучало.
– Нетушки, – мой голос звучал глухо, будто из-под земли.
Я отчетливо понял в этот гадкий миг, что не успел заметить, насколько быстро опустился на самое дно, а, может, и ниже. Промозглость продуваемого во все распахнутые двери вокзала вызывала только легкую дрожь, хотя я оказался тем самым счастливцем, у которого не было даже рубашки. Какая-то грязная чужая куртка без пуговиц прикрывала голое тело. А на потерявших цвет джинсах было больше дыр, чем жесткой ткани. Разваливающиеся ботинки я перетянул бечевкой, чтобы подошва не осталась на плитах пола после первого шага.
И хотя я достиг внутреннего необходимого организму градуса, выпив что-то жутко вонючее и ненормально жгучее, мое тело всё-таки бил озноб, потому что душу корчило отчаянием. Я прошел все круги забвения, но боль всё еще грызла меня, как остервенелая псина.
И что со мной случилось такового? Ну, ушла жена. Ну, я выпал из привычного уютного и обеспеченного мира обывателей столицы, попав в тюрьму. Ну, мне незачем и не для кого жить. И что? Даже мне самому такого, как я, не было бы жаль.
А вот сломался. Из-за пары-тройки пустяков выходит?
«Стыдно, Ваня, очень стыдно», – проскрипел я мысленно с интонациями бывшей тёщи.
Тем временем второй бравый служитель неумолимого закона вытаращил на меня глаза из-за плеча первого.
– Вот полюбуйся на него, стажер, – ткнул в меня пальцем первый гладкий пент, – у него не то что, прописки, паспорта нет. Сидел. Наш клиент. В чистом, то есть в самом что ни на есть затрапезном виде!
– Бомж одна штука, главное, и, правда, в самом лучшем виде, – усмехнулся стажер, который был еще глаже и моложе первого, и словно угадывая мои мысли про новеньких фабричных полицейских, продолжал, – выпущен столичным заводом «Бомж-стандарт»! Воняет на все сто, не уважает власть на двести, свежими миазмами помойки, застарелого перегара и сортира наполнит наш автомобиль, никакой очиститель воздуха не спасет. Повторяюсь, об этом я уже говорил.
– Но! – первый сунул мою справку об освобождении в карман и звякнул молнией, накрепко застегивая его. – Сегодня двадцать девятое февраля. Если возьмем этого клиента, наш список будет закрыт подчистую.
Мне хотелось завопить:
«Эй! Куда хватаешь справку?! Куда тащишь?!! Отдай! Мне нужен же хоть какой-нибудь документ!!! Не хочу в каталажку!!!» – но я только сипел и жалко извивался полураздавленным червяком.
– Доходит? Уже? – псевдо-заботливо склонился надо мной стажер.
– Нет, – хихикнул первый, – пока он живее всех живых.
– Подмогнём? – подмигнул ему стажер.
– Давай! И премия будет наша, и воообще приятно выйти на первые строчки, впереди выскочек-пресловутой пары Петрова-Сидорова, – он вынул из второго кармана тонюсенькие хирургические перчатки, заботливо расправил их и надел.
Стажер повторил точь-в-точь все его движения.
Они протянули ко мне свои загребущие лапы в прозрачном латексе.
И до меня дошло, что это выглядит неправильно.
Странно!
Необычно!!
Нехорошо!!!
Но у меня не хватило сил на самое насущное: «Помогите!»
То есть я немо открывал рот и таращился, но ни звука не выдал.
А потом и глазом не успел моргнуть, как меня подхватили под белы рученьки два странных пента и, взмахнув черными огромными крыльями, вытащили в открытое окно.
Я скосил глаза в сторону демонических крыльев, отливающих угольным блеском, перышко к перышку, метров около семи в размахе, и меня замутило от ужаса.
– Я жить хочу, – просипел всё-таки я.
– Раньше об этом надо было думать, гражданин Сусанин, – меланхолично пробурчал первый пент. Или далеко не пент?
Что надо сделать быстро, если тебе плюнули в лицо?
Утереться?
Черта с два.
Потопить в плевке противника.
В ответ на слова отца я просиял фирменной улыбкой наследника престола, его высочества кронпринца Александра Рансийского, свысока оглядывая вытянувшиеся лица малого императорского совета. Блистательные, высокомерные, разряженные в шелка и бархат, сановники отворачивались, стараясь не смотреть на ссору его величества с его высочеством. Но в глубине их глаз сияло злорадство. Не любили они меня. А мне от этого было не холодно, не жарко, привык.
Отец объявил, что после сотого публичного скандала, который я на этот раз устроил на премьере в Большом столичном театре драмы и комедии, для меня есть только два выхода: или служить магическому сообществу в академии магии, или жениться. Империя должна видеть, что двадцатичетырехлетний наследник повзрослел и встал на путь исправления.
Император прекрасно знал, что служба в САМ, столичной академии магии, ненавистна мне. Меня семь раз оттуда исключали. Ну, юн был, драчлив. С кем не бывает? И врагов я там оставил ровно половину академии. Или даже больше половины? Возможно. И среди них возвышался незыблемой скалой люто ненавидевший меня ректор со свитой злобных деканов. Они не могут меня убить, руки коротки, но пытаться будут. И кто знает, не увенчаются ли попытки боевых магов однажды успехом?
Я не трус. Боевой маг не может быть трусом. Но Лилан Данло – ректор, враг серьезный, подлый и опасный.
Женитьба на принцессе Софье вызывала во мне не меньшее отвращение. Мы были давно помолвлены с этой бледной тощей девицей. Она три месяца торчала в столице, ездила во дворец, как на службу, но я всегда находил благовидный предлог, чтобы с ней не встречаться. И не видел её в живую ни разу. Хватило её портрета, когда я рассмотрел изображение бледной блондинки, меня начало подтрясывать и подташнивать. Моль бледная! Тощая! А еще принцесса!
Но почему все принцессы так некрасивы?
Взгляните на любую барышню из заведения Мадам Валентины, какие соблазнительные. Чертовски хороши. Приглядишься к прелестям повнимательнее, и тесно в штанах. А эта. Только тошнит. И вся реакция.
Что на самом деле думал отец, плюнув мне в лицо в переносном смысле, предложив выбор из двух зол? Я не знал точно. Мне предстояло решить, что по-настоящему его огорчит? Если ошибусь, не отмоюсь от императорского плевка. Академия магии? Софья? Софья? Академия магии? Сколько не перебирай, лучше не будет. Зато сейчас потеряю момент внезапности.
Предположу, что отец был уверен, что я выберу женитьбу. Столичная академия магии была тем местом, в котором мне придется туго, выживать я буду там каждый миг. Смерти единственному наследнику, то есть мне, отец не желал, значит, служба в академии – вариант для укорота и острастки.
Император понимал, что сводив Софью в Храм Света, я смогу вести привычный образ жизни, как прежде ввязываясь в дуэли и пользуясь боевой магией на улицах столицы. Одним штрафом меньше, одним – больше. Кажется, отец подталкивал меня, как только что оперившегося гурсенка пихают к луже, к бледной тощей принцессе?
Надо же сотый скандал? И кто считал? А вдруг это девяносто девятая драка была?
Подумаешь! И что за драчку я устроил в театре? Так. Небольшую. Случился скандальчик, а не скандал.
Когда мою официальную возлюбленную – актрису леди Ари, после роскошной премьеры, где Ари блистала в главной роли, пригласили в гости дворяне-провинциалы, я немного расстроился. И после этого слегка освирепел. Я держал тогда свою верную крышу обеими руками. И унесло её всего на несколько вздохов.
Штраф за подожженных дворянчиков в количестве пяти штук, я уже уплатил.
Да. Я использовал магию! Но, я был один. Один против пяти! Троих моих дружков вырубили те же провинциалы за пару вздохов.
Ничего и страшного не было в том, что половина театра рухнула после нашей небольшой магической драки. Плохо строили сто лет назад, ненадежно.
Никто же не умер, а что пострадали немного, так им на пользу. Учить надо уродов, смеющих поднимать руку на принца.
И будто отец сам никогда не применял магию в драках? Он же, как и я, боевой маг. Ну, да, да, вопрос самоконтроля и дисциплины прежде всего. Да!
Император молчал, советники нервно ерзали в удобных креслах.
– Пойду служить в академию! – выпалил я.
Отец на миг замер и онемел. Утритесь, ваше величество.
Нашелся он быстро.
– Тогда надо лишить его высочество содержания. Пусть на жалование преподавательское живет, – отец улыбнулся победно, широко, по-императорски.
Я просиял в ответ.
Больше всего мне хотелось кого-нибудь убить прямо сейчас.
– Жалование у преподавателей весьма скромное, – начал хрипло министр-казначей, – к тому же сначала вы, ваше императорское величество, подпишете приказ, потом его утвердит ректор, а до этого его высочество будет лишен должного по статусу комфорта.
– Охрану в академии где размещать будем? Его высочество должны сопровождать четверо охранников, пятый начальник смены, – пробубнил канцлер, – протокол никто не отменял.