Принцип домино. Падение

Пролог. Прощай, Норфолк!

Северная Атлантика, 1944

— Норфолк. Это Тракстон. Ответьте…

Шторм бушевал с самого утра. Вода перекатывалась через надстройки после каждого тяжелого удара волны и заливала радиоузел. Радист не сдавался и налаживал оборудование, связаваясь с землей.

— Норфолк, ответьте, — не оставлял тщетных попыток техник, но связи все еще не было: рваное шипение и монотонное потрескивание помех с периодичным завыванием высоких частот в динамике.

— Норфолк. Это Тракстон… — и снова из динамиков хруст в ответ на все старания. Энсин не опускал рук, четко выполняя приказ капитана «Установить связь».

— Оставьте, — окрикнул старпом, — в такую погоду нам ничего не светит.

Казавшимся вначале обычным ненастье превратилось в бурю, разыгравшуюся не на шутку. Самый разгар застиг Тракстон на середине пути в Норфолк. Метель в поднявшемся порывистом ветре снизила видимость почти до нуля. Черный океан превратился в бурлящее нечто, способное в любую минуту погладить и утащить в пучину. Волны захлестывали накренившуюся палубу и били с силой парового молота.

— Капитан на мостике! — офицерский состав отдал воинское приветствие капитану в брезентовой накидке под плотным слоем стекавшей воды.

— Удалось наладить связь? — начал капитан с наиболее важного вопроса и сбросил промокший брезент с мундира.

— Никак нет! — рапортовал техник. — Режим радиомолчания по всем частотам. Связи с землей нет.

— Продолжать, — приказ капитана.

— Есть — продолжать, — энсин вернулся к заданию без предвещения радостных перспектив, что ясно без объяснений.

Тракстон тратил последние ресурсы на бой со штормом. До ближайшего порта многие мили в нейтральных водах Северной Атлантики. Малейшее приближение к скалистой береговой линии в подобных условиях грозило бедствием, о котором Тракстон даже не способен подать сигнал.

— Видимость нулевая, идем по приборам, удерживая курс на Норфолк, — отрапортовал штурман.

— Держать прежний курс, — уверенно отдал команду капитан, и штурман вторил:

— Есть — держать прежний курс!

— Топливо на исходе, — отчитался первый старпом. — Есть риск налететь на скалы, если подойдем ближе к материку, либо нарваться на врага в нейтральных водах, — рассуждения старпома не задержались в голове.

Ничего нового или чего-то, что капитан не знал, но осознание реалий помогало обрисовать перспективы:

— Нам не дотянуть до Норфолка. С пустыми баками при восьмибалльном шторме, — констатировал капитан и обдумывал ситуацию, в которой оказалась команда.

— Никак нет, сэр, — подтвердили старпом и штурман в один голос и обменялись тяжелыми взглядами.

— У нас перегруз, — напомнил старпом капитану, на что тот сжал зубы. — Поймаем крен и нам не вытащить — пойдем на дно плашмя, шлюпки в такой шторм бесполезны. Личный состав не спасти, корабль — тоже.

— Сбросить торпеды, — не будоража оставшийся на мостике офицерский состав, капитан тихо отдал команду, чтобы только старпом и штурман слышали.

— Мы в нейтральных водах. Нарвемся на фашистскую подлодку — отбиваться придётся, если что, веслами, — попытался отговорить капитана старпом, а штурман задумчиво молчал и смотрел в черноту перед собой. — Не лучше ли сбросить груз? — чуть слышно спросил он у капитана, наклонившись к нему.

Капитан задумался на несколько мгновений. Решение давалась нелегко. У них четкий приказ по поводу груза: доставить в Штаты любой ценой, не сдавать врагу, если придется, то отправить судно на дно вместе с грузом и командой. Перед капитаном стоял очень непростой выбор, но две трети пути к цели пройденны, а повезет — дастся и последняя.

— Сбросить торпеды, — подтвердил капитан после молчания. — Выполнять! — приказал он, повысив голос на старпома и штурмана.

Тракстон миновал больше половины Атлантики, проскочив между вражеских крейсеров и подлодок. Сейчас для эсминца скорость в приоритете.

— Есть — сбросить торпеды! — старпом отдал честь, уходя с мостика отдать распоряжение о приказе капитана.

— Даже без вооружения нам не добраться до Норфолка, — помотал головой штурман, дождавшись ухода старпома. — Мы просели по карме. Любая волна может перевернуть нас, как консервную банку. Чудо, что мы добрались так далеко, — очевидно, что без решительных мер Тракстон точно выполнит часть приказа, в которой говорилось «пойти на дно».

— Нужно доставить груз в штаты, лейтенант. Сгодится любой порт, где можно переждать бурю и установить связь. Приказ мы не нарушим, — хитро усмехнулся капитан и склонился над картой, роняя на бумагу капли с мундира.

— Пристанем к берегу севернее, нас либо разорвет о скалы, либо сядем на мель, что еще хуже, — прикинул штурман. — Пойдем южнее, удлиним путь, что будет стоить нам времени и топлива, которых у нас и так нет.

— Мы чудом пересекли океан, лейтенант. Я не позволю какому-то шторму помешать выполнить приказ, — капитан выпрямился и расправил плечи, сосредоточенно глядя вперед собой. — Мы идем не в Норфолк, — повернулся он к штурману, открывая тому путь к карте. — Изменить курс на Нордэм, — капитан сложил руки за спиной, все еще размышляя над верностью решения.

Меньшее из зол

Поздним вечером первому наследнику семейства Ларссонов выпал вынужденный визит в фамильный особняк недалеко от Нордэма. Адам обещался прибыть к ужину. Езда по обледенелой дороге, чередовавшую лес и заснеженную пустошь за пределами городской черты, не вызывала большого желания сдержать слово. Причина оставалась одна – Николас. Единственный из следующего поколения продолжателей рода ждал намеченного приезда. Адам не был бы Ларссоном, если бы его слово ничего не стоило. Имя и честь обязывали: с выполнением обещаний простые слова обретали вес. Да и врать больному ребенку, растущему без матери, казалось последним делом, даже для такой циничной скотины, как Адам.

Когда за окном опустилась зимняя ночь, Никки заснул. Рука Адама выскользнула из теплой маленькой ладошки. Он тихо вышел из детской, прикрыв дверь, и направился на кухню. Свет в доме уже погасили. Адам отлично ориентировался в комнатах отчива дома. Постояв недолго у окна, он вышел через заднюю дверь и закурил на припорошенной снегом брусчатке. Снова говорил себе, что это последняя, и поминал причину, по которой бросил когда-то, а затем начал снова. Погрузившись в воспоминаниях о не самых приятных моментах жизни, Адам корил себя, что, отмерив земной путь Христа, все еще оставался одинок.

Восемь лет назад все обстояло иначе. У него была семья: любящая жена, ждавшая его дома. Последней он отдавал куда больше времени, чем следовало, за что в последствие себя стыдил. Ничего с тех лет не изменилось: Ларссон остался все тем же трудоголиком, ставившим дела на первое место. Жизнь ничему его не научила, хотя урок вышел жестоким. В вечер накануне обретенного Адамом вдовства в их семью, словно сквозняком, занесло ссору. Ларссон сам виноват, что расстроил Шарлотту, не желавшую провести день рождения в разладе с мужем. Они собирались в особняк на семейный ужин с его родителями, но глава семейства покинул намечавшийся праздник из-за важных переговоров и потребовал присутствия на них старшего сына. Адам резко одергивал Лотти и всячески намекал, что разговор окончен, дальнейшие споры бесполезны.

«Почему сегодня? Почему, Rey? Давай не будем ругаться», — уговаривала Шарлотта и даже вызвалась позвонить свекру и попросить перенести встречу. По обыкновению Адам приказал не вмешиваться и повторял, насколько семейное дело для него важно. От грубых слов мягкая по натуре Лотти сжалась, как от удара. Совесть заскребла когтями по сердцу Адама. Меньше всего ему хотелось обижать жену в столь важный праздник, но ослушаться отца он не мог. Прошлый раз еще долго аукался упреками.

Давясь невыплаканными слезами, Лотти хотела вызвать водителя и не отказывалась от поездки. Вытирая слезы обиды, она прекратила спорить. Водитель не ответил на звонок. Лотти решила сама сесть за руль. Этого Адам вынести не смог. Совесть грызла сильнее. В тот вечер Лотти выглядела особенно очаровательно: выразительные серые глаза блестели в свете бра, платье идеально облегало стан, подчеркивая хрупкость. Легка и женственна, нежна и романтична. Все в этой женщине было под стать семье, частью которой она стала. Все, кроме ее нрава – слишком кроткого, слишком чуткого, недостаточно гибкого и стойкого. Всех ее слишком оказалось недостаточно, но это были те недостаточно, которые Адам, если не любил, то точно ценил и уважал. Что Шарлотта отличалась от членов его семьи, не означало, что она чем-то хуже, а, возможно, и наоборот. Адаму предстояло многому у нее поучиться, что и делал. Дипломатом без умения находить компромисс не стать. Не вырасти до отца, если не научиться проявлять сдержанность. Одним упорством и упрямством ничего не добиться. Адам решил наступить себе на горло и выполнить маневр тактического отступления. Он настоял, что сам отвезет жену.

Быть вежливым с раздражением, пребывавшим на пике, нелегкая задача. Тот день и для Адама должен был стать особенным. Заготовленному почти за год подарку по стечению обстоятельств не суждено попасть к Шарлотте в намеченную дату. Во внутреннем кармане пиджака лежало кольцо с бриллиантом, в ярком свете напоминавшим ее глаза. Лотти лишь накинула манто перед выходом. В салоне быстро преодолевавшей путь машины царило гробовое молчание. Говорить никому не хотелось. Шарлотта казалась подавленной. Зная важность работы для мужа, она видела, с каким трудом он балансировал между семьей и долгом перед отцом и компанией. Однажды Адам не послушал отца и остался с ней, а потом корил себя, срывая зло на них обоих.

Шарлотта окликнула его с заднего сидения, но Адам не обратил внимания, сосредоточившись на дороге. Должно быть, хотела извиниться за пререкания и сгладить конфликт, как делала всегда. Она позвала снова, но Адам только сильнее вжимал ногу в педаль газа и молчал. Не став злить и без того раздраженного мужа, Шарлотта откинулась на сиденье и на какое-то время погрузилась в сон. В машине слышалось лишь ее неровное дыхание и скрип кожи, обтягивающей руль, под давлением ладоней Адама. На него тоже накатила дрема до мгновения, как машину сотряс сильный удар. Распахнув глаза, Ларссон увидел людей, вытаскивавших его из машины. Затем сознание окончательно покинуло его. Очнулся он уже в госпитале, где вместе с горькой пилюлей, доктор сообщил ему о вдовстве.

Траур длился ровно месяц. Адам пил, не выходя из апартаментов пентхауса. Выбрасывал пустые бутылки прямо за дверь, слушал, как они разбиваются о мраморный пол, а затем забирал непочатые из рук младшего брата. Домашние молча сносили его горе, с пониманием относясь к утрате. Все, кроме него самого. Адам топил себя в бездонном чувстве вины и задыхался от бессилия. Всего на один вечер он потерял контроль над его жизнью, и тут же лишился важной ее части. С того дня Адам Ларссон решил, что тот раз стал первым и последним. Он превратился в холодного и отчуждённого человека, которого интересовала только работа. Пропадал в компании днями и ночами. Контракты, командировки, договора, переговоры. Абсолютный, тотальный контроль над всем, а потом все начиналось новым по Данте кругом. После смерти жены в его постель попадали, будто по кастигу: однотипные пустые куклы с конвейера современной фэшн-индустрии. Он специально выбирал тех, что больше молчали и меньше думали. С ними и сам Адам начинал меньше думать о том, куда катилась его жизнь.