Притворись моим на Новый год!

1

За четыре дня до Нового года студия праздников “Королева Праздника" была похожа на штаб-квартиру армии, одержавшей дюжину сражений, но проигравшей войну. Повсюду царил творческий, осмысленный хаос: рулоны оберточной бумаги с разными узорами, коробки с изящными шарами, запах хвои и горячего клея. На огромном столе, заваленном эскизами и сметами, как трофеи, лежали остатки роскошного картонажа для корпоратива крупного банка — проект, завершенный сегодня утром и принятый заказчиком на ура.

И посреди этого царства, созданного для праздника, стояла его королева — Олеся. Тридцатилетняя, острая на язык, с идеально уложенными темными волосами и в рабочем комбинезоне, перепачканном блестками, она была воплощением собранности и профессионализма. До этого момента.

Сейчас она не дышала.

Прямо перед ней, на манекене, видела гирлянда. Не простая, а та самая, дизайнерская, "теплого белого свечения", которую она сама с таким тщанием выбирала для проекта "Семейное Рождество" год назад.

Та самая.

Та самая, что мерцала в их квартире тем вечером, когда он сказал, что задерживается в командировке в Москве.

Она моргнула, пытаясь отогнать накатившую волну жара. Студия, еще секунду назад бывшая ее крепостью, вдруг начала сужаться, стены поползли внутрь. Звон в ушах нарастал, заглушая звук джаза, тихо игравшего из колонок. Сердце колотилось где-то в горле, учащенно и громко, выбивая неправильный, сумасшедший ритм.

"Не сейчас, черт возьми, только не сейчас", — отчаянно приказала она себе, упираясь ладонями в холодную столешницу. Но тело не слушалось.

Перед глазами поплыли картинки, яркие и обжигающие, как осколки того самого разбитого стеклянного шара.

...Сумерки. Блеск витрин "Атриума". Она, забежавшая за последним подарочным сертификатом для племянников, мечтающая поскорее закончить с предпраздничной суетой. Взгляд, скользнувший мимо витрины ювелирного... и вернувшийся назад. Замерший.

Он. Антон. Ее мужчина, с которым они были вместе почти два года. Стоял у витрины с обручальными кольцами. Не один. Какую-то хрупкую блондинку он обнимал за талию, склонившись к ее уху, что-то шепча и улыбаясь.

А потом он посмотрел на нее, на эту девушку, с такой нежностью и обожанием, с какой не смотрел на нее, Олесю, кажется, никогда. Это был взгляд, который она сама так ждала и в тайне надеялась когда-нибудь увидеть.

В груди что-то сжалось, резко и болезненно, вышибая остатки воздуха. Олеся судорожно глотнула, но в легкие будто сдавило. Не хватало воздуха. Она пыталась дышать глубже, но получались лишь короткие, поверхностные всхлипы.

...Ее собственная истерика в их квартире. Его оправдания, похожие на жалкий лепет. А потом — мама. Всегда приходящая вовремя и не вовремя. Не "выгони этого подлеца", а "успокойся, Лесенька! Не рушь отношения! Ты должна проявить женскую мудрость, мягко подтолкнуть его к браку, создать уют!" Ее святая маман, для которой штамп в паспорте был священной коровой, советовавшая терпеть. Сохранять "семью", которой не существовало.

Позор. Жгучий, едкий, как щелочь. Стыд, что позволила себя так унизить. Стыд, что на одну ночь поверила в эту ахинею про "женскую мудрость". И горечь. Такая горькая, что ее до сих пор тошнило от ее привкуса.

— Глупости, — попыталась она взять себя в руки, отталкиваясь от стола и делая шаг назад. — Это просто гирлянда. Просто провода и лампочки.

Но ее тело не верило словам. Оно помнило. Помнило все.

Она протянула руку, чтобы схватиться за стеллаж, но промахнулась. Рука соскользнула, зацепив изящную новогоднюю композицию из веток и шаров. Хрустальный шар, ее любимый, с искусно выполненным внутри оленем, сорвался с полки и разбился о пол с коротким, звенящим, как похоронный звон, звуком.

Звук словно разрезал пленку, в которую была завернута ее паника. Наступила тишина, оглушительная и давящая.

Осколки, разлетевшиеся по полу, мерцали в свете той самой гирлянды, словно слезы. Олеся медленно, очень медленно опустилась на колени рядом с ними, не в силах больше держаться. Дыхание сбилось, по щекам текли горячие, неконтролируемые слезы. Она обхватила себя руками, пытаясь сдержать дрожь, но трясло ее всего, мелко и предательски.

Она, Олеся Соколова, которая могла усмирить разгневанного чиновника, устроить праздник для пятисот человек и тремя фразами поставить на место зазнавшегося клиента, была бессильна перед приступом старой, как мир, боли.

Она сидела на полу своей блестящей, успешной студии, в окружении символов счастья, которые создавала для других, и чувствовала себя абсолютно разбитой. Разбитой, как этот хрустальный шар. И весь этот праздник, весь этот Новый год, казался ей одной большой, злой иронией. Фальшивкой, на которую у нее больше не было сил.

Олеся зажмурилась, пытаясь выдавить из себя образы, но они въелись в подкорку, яркие и ядовитые. Она чувствовала во рту привкус того вечера — привкус горячего вина с корицей, которое пила, замерзая в ожидании его позднего рейса, и горькой желчи разочарования.

Тело помнило каждый мучительный момент: как холодели пальцы, сжимавшие телефон, как ныла спина от часов, проведенных у окна, как сжималось горло, когда она наконец увидела его в дверном проеме — уставшего, замкнутого и абсолютно пустого.

— Хватит! — прорычала она сама себе, впиваясь ногтями в ладони. Острая боль на мгновение вернула ее в реальность. Она уставилась на осколки хрустального шара, в которых, как в кривом зеркале, дробилось ее отражение. Десятки маленьких, искалеченных Олесь смотрели на нее с укором. Она сгребла их в ладонь, и холодное стекло впилось в кожу, но эта боль была лучше той, ноющей, что сидела глубоко внутри. Это была боль, которую можно было контролировать.

Шаги за дверью приблизились.

— Леся, ты там? С тобой все в порядке? — донесся встревоженный голос ассистентки. Олеся резко вдохнула, вытирая тыльной стороной ладони слезы, оставившие на щеках липкие дорожки. Она медленно поднялась, опираясь на стол, чувствуя, как дрожь в коленях понемногу отступает, сменяясь леденящей пустотой.

— Да, я… Я сейчас, — выдавила она, и голос прозвучал хрипло, но уже почти твердо. Она бросила осколки в мусорную корзину, смахнула со комбинезона несуществшую пыль и расправила плечи. Взгляд упал на гирлянду. Тот самый "теплый белый свет" теперь казался ей призрачным, обманчивым. Но она не выключила ее.

2

Ресторан "У Джузеппе" был их местом. Не пафосным, не гламурным, а тем, где подавали огромные порции пасты "Карбонара", лимонад с базиликом и где официант Вася знал, что Олеся берет салат без оливок, а Маша — двойной эспрессо. Сюда они приходили, чтобы отдохнуть душой. Сегодня Олеся пришла, чтобы выговориться, иначе она просто взорвется

— Ну, рассказывай, — с ходу начала Маша, отодвигая тарелку с хлебом. — По голосу было слыдно, что ты на взводе. Опять мама звонила?

Олеся с силой поставила бокал с водой, и жидкость расплескалась. Ее пальцы сжимали стекло так, что костяшки побелели.

— Мама, Лиза, весь этот цирк... — она резко выдохнула, откинувшись на спинку стула. — Знаешь, о чем был разговор? Что я в свои тридцать должна уже "определиться". Что моя студия — это, конечно, мило, но не серьезно. Что пора уже подумать о "настоящем деле" — о семье. А то Лиза в мои годы уже троих родила и в салоне прекрасно справляется. И не важно, что салон ей муж купил.

— Олесь, да на них всех плевать! — Маша фыркнула. — Ты зарабатываешь не хуже ее "мужа-предпринимателя", в сорок лет живущего за счет богатого папаши. Ты построила бизнес с нуля! Да и каким салоном твоя сестра управляет? У меня на Сосновой тетка живет, я ей каждую пятницу лекарства привожу. Она мне все-все сплетни на районе поведала.

Машка с видом знающего человека загадочно улыбнулась.

— Лизу твою в салоне видно дай бог пару раз в месяц. “Хозяйка”!

— А какая разница? — голос Олеси дрогнул. — Для них успех измеряется в другом. В глянцевых фотографиях в инстаграме и в наличии мужа, даже если он тупой, как пробка. А я... я одна. И это главный провал.

Она замолчала, глядя в окно, где спешили по своим делам прохожие. Все куда-то бежали, готовились к празднику. А у нее в груди была пустота.

— Это из-за Антона? — мягко спросила Маша. — Вы же почти год назад расстались.

— Кончено? Да я его выгнала! Но знаешь, в чем самая жуткая история? — Олеся горько усмехнулась, и ее глаза наполнились не только свежей болью, но и старыми, незажившими шрамами. — Я ему почти... простила. Год назад.

Маша замерла с куском хлеба на полпути ко рту.

— Что? Антона? Ты ничего мне не говорила!

— Потому что мне было стыдно! — выдохнула Олеся, и ее шепот был полон самоедства. — До слёз, до тошноты стыдно! Помнишь, в прошлом году он сказал, что задерживается в командировке в Питере до 31-го? Что я могу ехать к родителям одна, а он подъедет к бойку курантов?

Маша кивнула, глаза ее округлились от предчувствия.

— И я поверила. Собиралась, покупала подарки. А за день до Нового года, в этой суматохе, заскочила в ювелирный в "Атриуме" за последним подарочным сертификатом для Лизы... И вижу их. У витрины с кольцами. Он... и какая-то девушка. Он обнимал её за талию, они смеялись. И он с такой нежностью смотрел на неё... с какой на меня не смотрел, кажется, никогда.

— Лесь... — на лице Маши отразился ужас.

— Самое отвратительное началось потом, — Олеся продолжила, смотря в пустоту, словленно снова переживая тот вечер. — Когда я устроила ему истерику, прибежала мама. И знаешь, что она сказала? Не "выгони этого подлеца", а "успокойся, Олечка! Не рушь отношения! Ты должна проявить женскую мудрость, мягко подтолкнуть его к браку, создать уют!" Моя святая маман, для которой институт брака — священная корова, советовала мне... терпеть. Сохранять "семью", которой не существовало.

По лицу Маши было видно, что она едва сдерживается, чтобы не выругаться.

— И я... я на это купилась. На один вечер. Подумала, а вдруг она права? Вдруг это я слишком жёсткая, слишком требовательная? Вдруг это моя вина, что он посмотрел на другую? Что я слишком много времени уделяю студии?

Она резко выдохнула, смахнула сбежавшую слезу и посмотрела на подругу прямым, твердым взглядом.

— К утру я одумалась. Выгнала его. Но осадочек, Маш... Осадочек на всю жизнь. Поэтому Новый год — не мой праздник. Это праздник лжи и самообмана. И я больше не буду никого слушать. Ни маму с её "женской мудростью", ни Лизу с её идеальной картинкой. И уж тем более не буду размениваться на кого попало.

Маша молча протянула через стол руку и сжала ее холодные пальцы.

— Слушай, — сказала она решительно. — Ехать туда, к этому цирку, в твоем состоянии — безумие. Останься в городе. Встретим Новый год вдвоем, будем смотреть дурацкие комедии, пить шампанское и рассказывать гадости про всех этих "мудрых" женщин и "идеальных" сестер.

Олеся с благодарностью сжала ее руку.

— Я знаю. Но если я не приеду... Это будет война. Мама не поймет, Лиза будет тыкать этим мне в лицо следующие полгода. Я должна поехать. Просто пережить это. Как прыщ выдавить. Быстро и болезненно.

— Тогда тебе нужна броня, — с хитрой улыбкой сказала Маша. — Или... диверсия.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, например... — Маша обвела взглядом зал и ее глаза загорелись авантюрным огоньком. — Смотри. Видишь тех двух парней за столиком у окна? Тот, что спиной к нам, вроде ничего так. Солидный. А давай подойдем и предложим одному из них поехать с тобой в качестве... ну, праздничного бойфренда.

Олеся смотрела на подругу как на сумасшедшую.

— Ты совсем спятила? Какой бойфренд? Я не в себе, а ты предлагаешь мне приглашать незнакомого мужика на семейный ужин?

— А почему нет? — не сдавалась Маша. — Ты же говоришь, все равно фарс. Так сделай его убедительным! Пусть мама и Лиза обзавидуются. Пусть увидят, что у тебя все отлично, что ты счастлива с шикарным мужчиной! Это будет твой ответ. Твой бунт.

Идея была безумной, унизительной и отчаянной. Но, глядя на понимающие глаза подруги и чувствуя комок горькой обиды внутри, Олеся вдруг подумала, что это безумие — единственное, что может ее спасти. Или окончательно добить.

3

Мысль промелькнула коротким, ослепительным зайчиком безумия и тут же обожгла душу. Нет. Ни за что. Это же унизительно, абсурдно, панибратство чистой воды.

Но тут она снова представила себе: вот она входит одна в родительский дом. Встревоженный взгляд матери: "А где же молодой человек? Опять одна?" Сладкий, ядовитый голос Лизы: "Ну что, Олеся, опять вся в работе? Мужчины не водятся вокруг вечно занятых карьеристок, сама знаешь". И этот взгляд отца — не осуждающий, но усталый, полный тихого разочарования.

И этот мысленный образ перевесил. Унижение перед незнакомцами показалось меньшим злом, чем очередное унижение в собственном доме.

— Ладно, — хрипло выдохнула она, больше себе, чем Маше. — Только... не смей меня останавливать.

Олеся резко поднялась, отчего у нее слегка закружилась голова — то ли от вина, то ли от адреналина. Она не дала себе ни секунды на раздумье, на то, чтобы передумать. Два шага, три, четыре — и она оказалась у их столика.

Двое мужчин. Один, помоложе, с дерзкой улыбкой и в модной толстовке, с интересом уставился на нее. Второй... Тот, что сидел спиной, теперь повернулся. Темные волосы, собранные на затылке в короткий хвост, открытый высокий лоб, пронзительные серые глаза, которые смотрели не столько с удивлением, сколько с оценивающим, мгновенным интересом. Он был в простой темной водолазке, но по тому, как она сидела на нем, по дорогим часам на запястье было видно — человек состоявшийся. Солидный. Именно так его и окрестила Маша.

— Простите за бестактность, — голос Олеси прозвучал чужим, слишком высоким и напряженным. Она чувствовала, как горят щеки, но остановиться было уже нельзя. — У меня к вам деловое предложение. К одному из вас.

Молодой парень фыркнул, собираясь что-то съязвить, но его старший товарищ жестом остановил его. Его взгляд был полностью сосредоточен на Олесе.

— Слушаю, — произнес он. Голос у него был низкий, бархатный, без тени насмешки. Это придало Олесе немного уверенности.

— Мне нужен партнер на новогодние праздники, — выпалила она, глядя прямо в эти спокойные серые глаза. — Пару дней в подмосковном доме моих родителей. Роль — влюбленный и успешный бойфренд. Задача — произвести впечатление на семью, особенно на сестру с ее "идеальным" мужем. Опыт в актерстве не требуется, но приветствуется умение поддерживать легенду. Оплата — пятьдесят тысяч. Предоплата.

Она произнесла эту безумную тираду на одном дыхании, словно заклинание. В голове пронеслось: "Господи, что я делаю? Он сейчас выльет на меня свой кофе".

Наступила пауза. Молодой парень смотрел на нее, будто она прилетела с Марса, его рот был приоткрыт. А тот, старший... Максим? Он не сводил с нее глаз. В его взгляде читалось не шокированное недоумение, а какая-то странная, пристальная заинтересованность. Он медленно отхлебнул из своего бокала с виски, поставил его на стол.

— А проверка на вшивость будет? — спросил он совершенно серьезно. — Или вы доверяете первому встречному?

Олеся от неожиданности даже подобрала ответ.

— Я доверяю своей интуиции. И тому, что вы не выглядите как маньяк-психопат. В основном.

Уголок его губ дрогнул в почти незаметной улыбке.

— Легенда? — переспросил он.

— Знакомы полгода. Встретились на профессиональной конференции. Ты... ты занимаешься консалтингом. У тебя все хорошо. Ты ценишь мою независимость и гордишься моим успехом.

Она произнесла это, и внутри все сжалось от тоски. Такой мужчина был ее несбыточной мечтой, а не наемным актером.

— Понятно, — он кивнул, как будто только что выслушал вполне разумный бизнес-план. Его друг тронул его за локоть.

— Макс, ты в своем уме? Она же...

— Я в своем, Саш, спасибо, — Максим мягко, но твердо освободил руку, не отводя взгляда от Олеси. — Пятьдесят тысяч... за несколько дней роли идеального мужчины? — Он сделал паузу, и Олеся уже мысленно собиралась с позором ретироваться. — Не много ли? Я бы согласился и за ужин.

Олеся моргнула.

— То есть... вы согласны? — ее голос дрогнул от неверия.

Он наклонил голову, и в его глазах заплясали чертики.

— При одном условии. Я не беру денег с женщин, с которыми у меня деловые отношения. Я согласен быть вашим... новогодним кавалером. Но в качестве оплаты вы позволите мне выбрать и оплатить ресторан, в котором мы поужинаем после всего этого действа. Чтобы отойти от стресса. Считайте это бонусом для актера.

Олеся стояла, не в силах вымолвить ни слова. Это было еще более сумасшедше, чем ее первоначальное предложение. Он не просто согласился. Он... флиртовал? Вел свои переговоры?

— Я... — она растеряно обернулась на Машу, которая делала ей отчаянные знаки глазами, явно желая сказать "ДА! СОГЛАШАЙСЯ!". — Хорошо. По рукам.

Максим — она теперь знала его имя — улыбнулся, на этот раз по-настоящему. Улыбка преобразила его строгое лицо, сделав его моложе и... опаснее.

— Отлично. Тогда обсудим детали? — он жестом пригласил ее присесть. — Например, как зовут мою возлюбленную и что она терпеть не может в мужчинах. Кроме, разумеется, лжи о командировках.

Олеся медленно опустилась на свободный стул, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Она заключила сделку с дьяволом, облаченным в дорогую водолазку. И самое странное было то, что впервые за долгие месяцы она чувствовала не боль и унижение, а щемящее, пьянящее чувство авантюры.

4

Максим

— Я тебе говорю, этот контракт — полная ерунда, — Сашка, мой друг и партнер по когда-то стартапу, а ныне — просто по жизни, жевал стейк с видом знатока. — Подписывать его сейчас — все равно что прыгать с парашютом в ураган. Никакой стабильности.

Я слушал его вполуха, отхлебывая виски. Стабильность. Забавное слово. Последний год я потратил на то, чтобы выстроить свою жизнь как раз по этим лекалам — стабильная компания, стабильный доход, стабильный, предсказуемый график для того, чтобы проводить больше времени с Полей. И знаешь что? Эта самая стабильность начала потихоньку душить. Как слишком тесный, хоть и дорогой костюм.

— Все будет в порядке, Саш, — отрезал я, прекращая дискуссию. — Решение принято.

Именно в этот момент я почувствовал на себе взгляд. Женский. Напряженный, колючий. Я привык к вниманию женщин, но это было иное. В нем было отчаяние. Я медленно повернул голову.

И мир перевернулся.

Она стояла в нескольких шагах от нашего стола — высокая, в элегантном кашемировом пальто, с лицом, на котором бушевала целая буря эмоций. Смугловатая кожа, темные волосы, собранные в небрежный пучок, из которого выбивались непослушные прядки. И глаза. Огромные, карие, полые боли и такой яростной решимости, что дыхание перехватило.

Я узнал ее мгновенно. С первого взгляда.

...Дымный полумрак бара год назад. Она сидела за столиком с подругой, плакала, потом смеялась сквозь слезы, потом снова плакала. Я наблюдал за ней из своего угла, загипнотизированный. Она была не просто красива. Она была... живой. Настоящей. Ее горе било через край, ее радость была такой же яркой и беззащитной. Потом она пошла танцевать одна, закрыв глаза, под какую-то меланхоличную электронную музыку. Танцевала так, будто пыталась стряхнуть с себя всю боль мира. Потом ее подруга куда-то ушла, а она, пошатываясь, направилась к бару и села на соседний со мной стул.

— Вам тоже не везет в любви? — хрипло спросила она, глядя на мой полный стакан.
Мы разговорились. Вернее, говорила она. Изломанными, пьяными, но честными фразами она вывалила на меня всю свою боль: про подлого парня, про предательство в ювелирном, про мать, которая посоветовала "простить". Глаза ее блестели от слез и вина, а я сидел и слушал, не в силах отвести взгляд. В ней была какая-то оголенная нервность, ранимая сила, которая притягивала, как магнит.
Потом мы поцеловались. Вернее, это она поцеловала меня, внезапно, отчаянно, словно ища спасения. Ее губы были солеными от слез. Потом она заснула, положив голову на руки прямо за столике. Я хотел вызвать ей такси, взять номер... Но в этот момент вернулась ее подруга, бодрая и решительная, и увела ее, даже не оглянувшись. Я остался с ощущением мимолетного, ослепительного чуда, которое ускользнуло сквозь пальцы.

А на следующий день Поля показала мне свой рисунок. "Папа, смотри, это тетя-фея с праздника. Та, что была такая грустная и такая красивая". На корявом детском рисунке было удивительно точное ее лицо. С тех пор Поля рисовала ее еще много раз. А я... я искал. Безуспешно. "Тетя-фея" с того корпоратива, которую нашли по объявлению, ничего о ней не знала. Та ночь в баре осталась призраком.

И вот она. Стоит передо мной. Настоящая. Не призрак. С теми же глазами, в которых та же боль, только прикрытая слоем ледяной решимости.

— Простите за бестактность, — сказала она, и ее голос, напряженный и высокий, вернул меня в реальность. — У меня к вам деловое предложение.

Я не мог поверить в ее слова. Это была какая-то космическая, абсурдная шутка. Она предлагала мне... нанять ее бойфрендом. За деньги. Ту самую женщину, которую я искал целый год.

Сашка что-то ехидное говорил, но его слова доносились как сквозь вату. Весь мой мир сузился до ее лица. До капельки пота на ее виске, до того, как сжимались ее пальцы. Она была на грани. И в этом отчаянном предложении сквозь безумие проглядывала та самая яростная сила, что привлекла меня тогда.

Она выпалила свои условия. Пятьдесят тысяч. Роль. Легенда.

Внутри у меня все кричало. Это она! Ты нашел ее! Скажи что-нибудь! Но разум, холодный и расчетливый, мгновенно оценил ситуацию. Если я признаюсь сейчас, она сбежит. Испугается. Решит, что я маньяк. Ее предложение было моим билетом. Моим единственным шансом не дать ей снова исчезнуть.

Я должен был согласиться. Но на своих условиях. Так, чтобы сохранить лицо и не спугнуть.

— А проверка на вшивость будет? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Я видел, как она напряглась, ожидая отказа. Но в ее ответе сквозала та самая колкость, что мне запомнилась. "Не выглядите как маньяк-психопат. В основном".

Я едва сдержал улыбку. Она все та же.

Я заставил себя думать, как бизнесмен на переговорах. Деньги были неприемлемы. Это превращало бы все в чистый, циничный расчет. А мне нужно было нечто большее. Зацепка. Причина встретиться с ней после этого новогоднего маскарада.

— Я не беру денег с женщин, с которыми у меня деловые отношения, — сказал я, и мое предложение об ужине прозвучало как единственно возможный вариант. Это был риск. Но я видел по ее глазам — она не из тех, кто берет деньги, не отработав их. А отработав... ей будет неудобно отказаться от ужина.

Она колебалась. Я видел борьбу на ее лице. Отчаяние против гордости. И наконец, она сдалась.

— Хорошо. По рукам.

В тот момент, когда она произнесла эти слова, что-то щелкнуло внутри. Год поисков, тоски по призраку, по ощущению того единственного, пьянящего поцелуя — и вот она, плоть и кровь, сама пришла и заключила со мной сделку.

Она села, и я поймал ее запах — тот же, что и тогда, смесь дорогих духов и чего-то неуловимого, чисто ее.

— Обсудим детали? — сказал я, чувствуя, как по телу разливается странное, давно забытое чувство азарта. — Например, как зовут мою возлюбленную и что она терпеть не может в мужчинах. Кроме, разумеется, лжи о командировках.

5

Олеся

Ресторан был другим — более тихим, панорамным, с видом на вечерний город, укрытый снежной пеленой. Олеся чувствовала себя абсолютно не в своей тарелке. Ее деловой костюм, идеальный для переговоров с клиентами, здесь казался чересчур строгим и безликим. Максим, уже ожидавший ее у столика, был одет в темные брюки и просторный свитер из тонкой шерсти, выглядевший так, будто стоил как ее месячный заработок. Он излучал спокойную уверенность, которая одновременно и притягивала, и раздражала.

"Он действительно пришел, — промелькнуло в голове. — Это не сон. Я сейчас буду обсуждать с незнакомым мужчиной детали нашего фальшивого романа. Я сошла с ума".

— Я рад, что вы не передумали, — он встал, чтобы поприветствовать ее, и его движение было удивительно пластичным для такого крупного мужчины.

— Я... держу слово, — с трудом выдавила она, садясь напротив. Положила сумку на соседний стул, как щит.

Официант принял заказ. Максим, не глядя в меню, заказал для нее тот самый коктейль, что она пила тогда — безалкогольный глинтвейн с грушей и розмарином. Олеся удивленно подняла бровь.

— Удачная догадка, — сказал он просто.

Он не предлагал сразу перейти к делу. Спросил о ее студии, о том, с какими самыми безумными заказами ей приходилось сталкиваться. Говорил он мало, в основном слушал, и его внимание было настолько полным, что Олеся, сама не заметив как, разговорилась. Рассказала про клиента, который хотел, чтобы Дед Мороз прибыл на зебре, и про блогершу, требовавшую розового искусственного снега.

— Кажется, вы обладаете бездонным запасом терпения, — усмехнулся он.

— Это называется "профессионализм", — парировала она, но внутри поражалась — как легко ей с ним говорить. Слишком легко. Как со старым знакомым. Она поймала себя на этом ощущении и натянуто отхлебнула из бокала.

"Так, соберись! Это не свидание. Это брифинг".

— Ладно, — она отставила бокал, взяв себя в руки. — Давайте к делу. Значит, знакомы мы... полгода. Встретились на конференции по ивент-менеджменту в "Космосе".

— Запомню, — кивнул он. — Я там был в качестве приглашенного спикера по управлению рисками. Это логично пересекается.

— Отлично, — сказала Олеся, удивленная его быстрой сообразительностью. — Мои родители... мама обожает цветы. Лучше всего — белые хризантемы. Папа — болельщик "Спартака". Ни в коем случае не дари ему ничего, связанного с "ЦСКА". Сестра Лиза... — Олеся на мгновение заколебалась. — Ей можно что-то для дома. Она помешана на своем идеальном быте. Но ничего личного, косметику или украшения — это будет выглядеть как панибратство.

Максим слушал, не перебивая, его взгляд был сосредоточенным. Когда она закончила, он задал еще несколько уточняющих вопросов: как зовут родителей, кем работает отец, какие у Лизы дети, как их зовут и сколько им лет.

— Вы... очень внимательны к деталям, — не удержалась Олеся.

— В моей работе это ключевое качество, — ответил он уклончиво. — А что насчет нас? Как мы ведем себя на людях? Я должен... пытаться вас обнять? Держать за руку?

Вопрос, заданный абсолютно серьезным тоном, застал ее врасплох. Она почувствовала, как по щекам разливается краска.

— Я... думаю, да. Чтобы было правдоподобно. Но без фанатизма, — быстро добавила она. — Легкие, ненавязчивые прикосновения.

— Понял. Легкие и ненавязивые, — он повторил, и в углу его губ опять заплясала та самая, едва заметная улыбка. Ее взгляд упал на его руки — большие, с длинными пальцами, лежавшие на столе. Сильные руки. И ей вдруг, с неожиданной силой, представилось, как одна из них лежит на ее талии. Тепло и тяжело.

Она резко откашлялась, отгоняя наваждение.

— У вас есть ко мне вопросы? О... себе? Для легенды.

— Хм, — он задумался, его палец невольно провел по краю бокала. — Скажем так: мне 34 года. Занимаюсь консалтинговым бизнесом. Родился в Москве, но несколько лет жил и учился в Европе. Родителей нет. — Он произнес это последнее так же спокойно и буднично, как все остальное, но Олеся почувствовала легкий укол чего-то похожего на жалость. — Серьезных отношений сейчас нет. В свободное время люблю ходить в горы. И читаю дочке сказки на ночь.

Он посмотрел на нее, как бы проверяя реакцию.

— У вас... есть дочь? — переспросила Олеся, удивленная.

— Да. Полина. Ей шесть. Она будет с бабушкой на праздниках.

Олеся кивнула, переваривая информацию. Отец. Это добавляло ему баллов. И объясняло ту странную, не мужскую мягкость, которую она иногда улавливала в его взгляде.

— Хорошо, — сказала она, чувствуя, что пора закругляться. Она достала из сумки конверт. — Здесь половина. Остальное — после.

Он даже не взглянул на конверт.

— Я же сказал, Олеся. Никаких денег. Наша договоренность — ужин. После всего этого.

Она сжала конверт в руке, чувствуя себя неловко. Ей было гораздо проще заплатить. Деньги очищали отношения, делали их прозрачными и безопасными. А этот ужин... этот ужин был чем-то личным. Неизвестным.

— Я не привыкла быть должной, — тихо сказала она.

— И я не привык, чтобы мне платили за подобные вещи, — его голос прозвучал твердо. — Давайте считать это взаимной помощью. Вы получаете защиту от семьи, я... — он запнулся, подбирая слова, — интересный опыт.

Олеся сдалась, убрав конверт обратно в сумку. Она чувствовала себя истощенной и возбужденной одновременно. Этот мужчина был загадкой. Слишком спокоен, слишком проницателен, слишком... притягателен. И это пугало. Ей было проще иметь дело с открытыми подлецами, вроде Антона, чем с таким вот лабиринтом.

— Тогда, наверное, все, — она поднялась. — Я напишу вам завтра, договоримся о времени и месте встречи перед отъездом.

Он тоже встал.

— Конечно. И, Олеся? — Она посмотрела на него. — Не волнуйтесь так. Все будет хорошо.

Его слова, сказанные с такой непоколебимой уверенностью, на мгновение показались ей заклинанием, способным отогнать все страхи. Она кивнула и почти бегом направилась к выходу, чувствуя его взгляд на своей спине.

6

Утро в студии было суматошным, как всегда в канун праздников. Олеся разрывалась между утверждением сметы на детский утренник, звонком от поставщика гирлянд, который опоздал с доставкой, и ворчанием практикантки, перепутавшей оттенки синего в декоре. В воздухе витал запах хвои, горячего клея и стресса.

И посреди этого хаоса на телефон пришло сообщение.

Неизвестный номер: Олеся, доброе утро. Это Максим. Готов обсудить нашу с вами историю любви. Удобно сейчас?

Олеся на мгновение застыла, уставившись на экран. За вчерашней вечерней нервозностью и парой бокалов вина реальность этого безумного предприятия немного померкла. А теперь оно вернулось, уютно устроившись в ее мессенджере.

Олеся: Да, конечно. Только давайте быстро, у меня аврал.

Максим: Постараюсь. Итак, место встречи — конференция в "Космосе". Я — скучный спикер, вы — прекрасная слушательница. Что привлекло вас во мне? Мои захватывающие слайды по управлению рисками?

Олеся невольно улыбнулась, печатая ответ.

Олеся: Нет. Тот факт, что вы были единственным, кто не уснул во время доклада о трендах в ивент-менеджменте. Я решила, что вы человек с железной силой воли.

Максим: Честно? Я просто пил очень крепкий кофе. Но ваша версия звучит лучше. Итак, я подошел к вам после секции?

Олеся: Нет. Я подошла к вам. Спросила, не считаете ли вы риском для мероприятия то, что кофе-брейк организован рядом с туалетами.

Она отправила сообщение и фыркнула. Практикантка с испугом посмотрела на нее.

Максим: Блестяще! Практично и демонстрирует профессиональный подход. И что же я ответил?

Олеся: Вы сказали: "Риск минимален. Главное — не перепутать".

На другом конце провода на несколько секунд повисла пауза.

Максим: Я бы так никогда не сказал. Это несолидно.

Олеся: А по-моему, очень мило. Вы же не робот, в конце концов. Вы должны были пошутить, чтобы снять напряжение.

Максим: Хорошо, допустим. И после этой дурацкой шутки я пригласил вас на ужин?

Олеся: Нет. Мы еще полчаса обсуждали организационные риски, а потом вы все-таки решились. Очень неуверенно, я бы сказала. Покраснели.

Максим: Я не краснею. И не бываю неуверенным.

Олеся: А в нашей истории — бываете. Вы у меня скромный, немного застенчивый в личном общении, но расцветаете в профессиональной среде.

Олеся откинулась на спинку кресла, весело щурясь. Сочинять эту нелепую историю было неожиданно забавно. Как будто она писала сценарий для ромкома.

Максим: Понял. Я — застенчивый ботаник, которого вы взяли в оборот своей деловой хваткой и шармом.

Олеся: Именно! А потом мы ходили в кино, и вы уснули на полчаса, потому что были уставшим после рабочей недели.

Максим: Ни за что! Я бы не уснул на свидании с вами. Это оскорбительно для моей легенды.

Олеся: Это делает вас человечным! Мама это оценит. Она думает, что все успешные мужчины — роботы без слабостей.

Максим: Хорошо, уснул. Но только на двадцать минут. И потом я вас за это все лето водил в самые лучшие рестораны в качестве искупления.

Олеся: Вот это поворот! А я думала, вы готовили для меня ужины дома. Чтобы показать свою домашнюю, хозяйскую сторону.

Пауза с его стороны снова затянулась. Олеся представила его лицо — сосредоточенное, с нахмуренным лбом, пока он обдумывает, вписывается ли образ "мужчины на кухне"в его солидный имидж.

Максим: Ладно. Готовлю. Но только пасту. И салат "Цезарь". Больше ничего.

Олеся: И вы его постоянно пересаливаете.

Максим: Теперь вы просто издеваетесь.

Олеся рассмеялась вслух, заставив вздрогнуть своего ассистента, несшего гирлянды. Она не смеялась так искренне уже несколько недель. Эта переписка, эта игра была тем глотком воздуха, в котором она так отчаянно нуждалась.

Олеся: Хорошо, хорошо, не пересаливаете. Вы — идеальный повар. И идеальный кавалер. Вы помните, что я люблю глинтвейн с грушей, и ненавижу, когда в салате попадаются оливки.

Она отправила это и вдруг замерла. А как он вообще узнал про глинтвейн? Вчера она не пила ее при нем. Наверное, просто совпадение. Удачная догадка, как он и сказал.

Максим: Запомню насчет оливок. А что насчет первого поцелуя? Где и когда это случилось в нашем эпическом романе?

Вопрос застал ее врасплох. Она снова почувствовала легкую дрожь в кончиках пальцев.

Олеся: На набережной. Через месяц после знакомства. Шел дождь.

Она вспомнила тот единственный, пьяный и отчаянный поцелуй с незнакомцем в баре год назад. Он конечно не был под дождем, если только не считать дождем ее слезы… Почему она сказала про дождь?

Максим: Дождь... Это романтично. А я был все таким же застенчивым? Или набрался смелости?

Олеся: Смелости набралась я. Вы стояли, мокли и боялись сделать шаг.

Она снова улыбнулась, представляя эту картину. Величественный Максим, мокрый и смущенный под дождем.

Максим: В корне невероятно. Но... ладно. Пусть будет так. Ваша версия. Итак, резюмируем: я — застенчивый, слегка неуклюжий в быту, но преданный консультант, который уснул на нашем первом свидании в кино, пересаливает пасту (хотя я все еще отрицаю этот факт) и был поцелован вами под дождем. Вы уверены, что ваша семья поверит, что вы связались с таким неудачником?

Олеся смотрела на экран, и ее улыбка становилась мягче.

Олеся: Нет. Они поверят, что я связалась с живым, настоящим человеком. А это именно то, что им нужно увидеть. Спасибо, Максим. Это было весело.

Она отправила сообщение и отложила телефон. Суматоха в студии вдруг перестала ее раздражать. На душе было странно спокойно и даже... тепло. Ненадолго она забыла, что весь этот милый, застенчивый мужчина из их общей легенды был всего лишь продуктом ее фантазии и деловой договоренности. И что настоящий Максим, сидящий по ту сторону экрана, был полной ее противоположностью — уверенным, собранным и абсолютно не поддающимся контролю.