Притяжение

Глава 1. Будь рядом, когда я умру

Бабуля, помнится, частенько говорила, будто бы «Что человеку на роду написано, того ему никак не миновать». Утверждение, безусловно, спорное, Однако же нередко жизненные истории доказывают, что да, так оно и есть.

Глава 1. Будь рядом, когда я умру

Это случилось в конце февраля, а именно, двадцать девятого числа. Впрочем, произойди оно в любой другой день календаря, Ива и его бы запомнила на всю оставшуюся жизнь.

Она возвращалась от пациента по кличке Туни, и на душе у неё было тяжело: лечение не помогало, и теперь любимицу её друга Бена наверняка придётся усыпить, потому что лошадь без ноги – это всё равно что мёртвая лошадь.

У Ивы зазвонил телефон.

– Ива, что ты сегодня ела? – понеслось из трубки вместо приветствия.

– Мама!

– Что?

Спустя заполненное отдалённым гулом двигателя время, голос на том конце продолжил:

– Да-да, я помню: «так я делаю только хуже, твой вес уже давно в пределах нормы, хоть и в крайне нижних её границах, невзирая даже на то, что ты делаешь всё возможное, а ты, моя взрослая дочь, уже давно созрела нести ответственность за свою жизнь самостоятельно, а моё нытьё только добавляет тебе желания на всё забить». Но хочу тебе напомнить, моя дорогая, что понять меня тебе было бы проще, стань ты сама матерью. А какой, скажи на милость, здравомыслящий здоровый самец глянет в твою сторону? Нам ли с тобой не знать, людям, изучавшим так досконально биологию, что ему, этому самцу, как и тебе самой, интуитивно понятно: выносить и родить с таким весом ты не способна!

– Мой гинеколог придерживается иного мнения.

Из динамика донёсся усталый вздох.

– Ива, девочка, просто расскажи, что ты сегодня съела, если не хочешь, чтобы на моей смене сегодня кто-нибудь умер.

Ива тоже вздохнула, и не менее устало, хотя в её сожалениях о жизни было больше надежды, чем обречённости, в отличие от матери.

Было около четырёх часов вечера, до сумерек ещё оставалось время, но пейзажи, проплывающие мимо окон её новенькой Теслы уже приняли тот унылый вид, который свидетельствует о скором приближении ночи.

– Яблоко и круассан, – ответила она.

Мать, помолчав, скрипнула зубами. Ива это отчётливо услышала.

– Ива… ты издеваешься?

– Круассан был щедро смазан Филадельфией, мам. Ты знаешь, сколько это калорий? Кроме того, было ещё как минимум парочку латте, а в них, помнится, по сто пятьдесят в каждом. Это куда как больше, чем получают нормальные люди.

Да, Ива признавала себя ненормальной. Она не отрицала диагноз и не противилась лечению, но её раздражали вопросы матери о том, сколько калорий она съела за день. К раздражению добавлялся ещё и неуютный пейзаж за окном – Ива всей душой стремилась поскорее проехать это место.

Ей не нравились лиственные деревья, точнее не они сами, а торчащие из земли или талого снега серые стволы и ветки. Они навевали на неё тоску. А вот ели, пихты, лиственницы, высоченные североамериканские кедры определённо были её стихией. Всякий раз, проезжая по улице, усаженной еловыми великанами, она неосознанно замедляла ход, а бывало даже, что и вовсе останавливалась. Если удавалось найти свободное парковочное место, она выходила из машины и всей грудью вдыхала холодный, прозрачный, хвойный воздух Британской Колумбии: она никогда больше не уедет отсюда. Никуда и никогда.

В этой части Порта Кокуитлама елей не было вовсе. Даже домов, которые всегда действовали на неё успокаивающе, не было. Объездная дорога петляла вдоль ручья и лесополосы, уродливо заросшей дикой ежевикой и рубусом. Машина сама собой набирала скорость, и ей приходилось то и дело бросать взгляд на спидометр, чтобы не превысить лимит. Здесь он, кстати, был чуть выше, чем в городе, но новенькая машина ползла, как улитка – так, по крайней мере, казалось Иве.

– Как тебе машина, кстати? Ты довольна? – донёсся вопрос из трубки.

Ива улыбнулась, скользнув взглядом по ещё пахнущей новым пластиком торпеде и вмонтированному в неё монитору. Она ещё даже толком не разобралась во всех функциях, опциях и настройках, и именно предвкушение этого наполняло её воодушевлением и таким чувством, с каким дети распаковывают Рождественские подарки.

– Да, отличная, – не без удовольствия заявила она.

– Ренди утверждает, будто бы они не такие уж и надёжные… в долгосрочной перспективе.

Не считая вопросов о наболевшем, её мать никогда не была занудой, они прекрасно понимали друг друга, а потому на взаимоотношения с ней было грех жаловаться. А вот, у Ренди – нового бойфренда матери – имелась невыносимая привычка всё критиковать.

– Ладно, мам. Давай. У меня трубка садится. Да… почти села уже.

Иконка батареи на экране и в самом деле показывала один процент заряда.

– Лучше бы ты новый телефон купила, – упрекнула мать и не без оснований. – Ну, хорошо. Береги себя. И серьёзно поешь, когда доберёшься до дома. И перед сном ещё разок!

Ива в очередной раз вздохнула и отключила звонок.

Мимо пролетел большой внедорожник, чёрный, словно катафалк. Вот он уж точно превышал скорость. Ива, как человек искренне удивлённый и возмущённый, даже автоматически взглянула в зеркало заднего вида.

Глава 2. Эва

7 лет назад

Мэтт стоял, прижавшись лбом к холодному кафелю душевой и старался концентрироваться на собственном дыхании, а точнее на том, как медленно но верно оно успокаивается и приходит в норму. Открыв глаза и обнаружив на стене следы собственной спермы, он поморщился и направил на неё струи воды, льющейся до этого момента на его спину.

За всю его не короткую, но и не такую уж долгую жизнь, это был её наихудший период. Так паршиво, как сейчас, он ещё никогда себя не чувствовал.

Впрочем, душ помог если не поднять настроение, то хотя бы частично снять напряжение, которое, собственно, он сам же себе и обеспечивал.

Слегка обтерев бёдра полотенцем, но, по своему обыкновению, не вытираясь насухо, он натянул домашние штаны и направился на кухню, чтобы приготовить себе чашечку хорошего эспрессо. Однако уже на лестнице, ведущей в холл, до его слуха донеслись голоса – у матери, очевидно, были гости. Ещё пару секунд спустя он нахмурился, поскольку голос материнской подруги был ему хорошо знаком.

– … да-да! Это точно так. Взять хотя бы с десяток лет назад, да никогда такого не было! А теперь – сплошь и рядом. Да что далеко ходить, Иву Джонсон ты ведь хорошо знаешь?

Как только прозвучало имя, Мэтт застыл за полшага до дверного проёма, ведущего из холла в столовую.

– Да, конечно, – ответила мать. – Это же моя любимая девочка, соседка наша. Маттео всегда называл её Эвой, и всё сокрушался, что только англичане могли так исковеркать имя первой женщины! Их дом чуть пониже на нашей улице. Ах как жаль, что их дороги с Маттео разошлись… Они ведь очень дружили в детстве, да и в школе как минимум пару раз пересекались… кажется, в четвёртом классе попали в одно подразделение, и в старших совпадали по каким-то предметам… биология, кажется, и математика. Маттео тогда ещё никак не мог определиться с будущим – брал всё подряд, – весело усмехнулась она.

– Маттео… – медово протянула Жозефина.

– Так что там с Ивой? – снова подняла тему мать.

– Да всё то же. Такая ладная вся, как ни придёт ко мне, я ей каждый раз говорю: «Твою овуляцию, дорогуша, можно студентам в институте демонстрировать как наглядное пособие». Сейчас, когда у четверых из пяти какая-нибудь патология, а эндометриоз – это прямо уже вариант нормы, такие, как Ива, на вес золота – девочка, созданная для материнства. Ты не поверишь, Шанель, но проблема, с которой она ко мне обратилась, говорит только об одном – её тело просит о беременности, вот прямо требует. Я ей так и сказала: «Тебе беременеть нужно, а ты всё ещё с плевой!» Где это видано, чтобы в двадцать пять девица не знала ни одного мужика? Что это такое? Куда катится этот мир? Куда смотрит правительство? Они что себе думают? Заткнут иммигрантами все эти дыры? Ну так и что нас ждёт лет через тридцать? И сплошь и рядом такая ситуация, сплошь и рядом.

Дом на несколько коротких мгновений погрузился в тишину. Казалось, даже он приуныл от нерадужных перспектив деторождения. Наконец, послышался несколько задумчивый голос матери:

– Мда… Двадцать пять лет… Такая девочка… и до сих пор не знает мужской ласки.

Жозефина и Шанель были подругами с юности, ещё с институтских времён. Будучи по природе своей совершенно разными, но в чём-то и схожими, и специализации они выбрали в том же духе: Жозефина стала гинекологом, а Шанель сексологом. Как и в юности, обсуждая одну проблему, каждая из них видела её в своём собственном ракурсе.

– Жаль, что сексолог не входит в число обязательных к посещению специалистов… – с досадой добавила мать.

– Да бог с тобой! – воскликнула Жозефина. – У девочки для твоих приёмов и показаний-то нет, и неизвестно будут ли. Я ж о чём тебе толкую: если дело так и дальше пойдёт, ты и вовсе останешься без работы. Семидесятые и свободный секс остались далеко в прошлом, теперь учёба, работа и кредиты не оставляют молодёжи времени на встречи и здоровое общение – только вебчаты одни и взрывные продажи вибраторов.

Мэтт снова поморщился. Слушать дальше он был не в состоянии.

– Сынок! – при виде его мать тут же воспряла духом. – Уже проснулся?

Мэтт покосился на часы – почти полдень. Так долго спать он не привык – бурлящая и кипящая вплоть до последнего времени жизнь почти не оставляла ему времени на сон, он, скорее, привык недосыпать и чувствовать себя при этом живее всех живых. Теперь же его раздражало абсолютно всё: и это пребывание в материнском доме, и гостья со своими гаденькими разговорами о людях, с которыми он был знаком и о которых не желал бы знать такие интимные вещи, как наличие или отсутствие девственной плевы и качество овуляции, и даже то, что проспал, как последний неудачник, половину светового дня.

Взгляд Жозефины скользнул по его плечам, коснулся груди, глаза хищно сощурились. Он тут же пожалел, что не соблаговолил натянуть футболку – мать ни разу в жизни не упрекнула его в том, что он неподобающе одет. Да она вообще мало в чём его упрекала, в результате чего Мэтт вышел во взрослую жизнь без единого комплекса. Даже отсутствие отца почти не нанесло ему никакого урона.

– Маттео! – елейно протянула Жозефина, в мгновение забыв о негодовании, вызванном в ней всем предшествующим разговором. – Как же я рада тебя видеть!

Он ни секунды в этом не сомневался.

– Я тоже, – буркнул Мэтт и подошел к кухонному островку.

– Сынок, – подпрыгнула мать, – хочешь кофе? Давай я приготовлю, дорогой. Присядь, поговори с Жозефиной.

Глава 3. Маттео

Ива уже около часа находилась в до боли знакомой комнатке: были времена, когда она или приезжала сюда сама, или же мать силой её притаскивала к себе на работу – в районную больницу Игл Ридж – и устанавливала капельную систему. То были тяжёлые, тёмные времена для них обеих.

Но они уже давно позади.

Мать обработала раны на её руках и левую даже перевязала.

– Казалось бы, всего час назад с тобой говорили по телефону, и ничто как говорится, не предвещало. И как только тебя угораздило в такое ввязаться?

– А что, надо было оставить человека умирать?

– Но ты же не парамедик, Ива! Для этих целей есть специалисты: спасатели, медики, пожарные, полиция, в конце концов! А что, если бы ты сама пострадала? А если бы погибла? Это же надо додуматься лезть в машину и доставать пострадавшего!

Ива решила оставить эту тираду без комментариев.

– Господи, ну вот и как ты теперь будешь работать? – причитала мать, глядя на израненные руки Ивы.

Ива и сама не знала, как будет выкручиваться на работе, но средство, которое вколола ей мать сразу, как увидела, заставляло Иву воспринимать эту проблему философски: не она первая, не она последняя повредила своё главное орудие труда – руки.

– На неделю отдам все операции Лу́не. Пообещаю премию, она не откажется.

Решение всегда можно найти, нужно только постараться – Ива в это свято верила.

Мать только вздохнула и подошла к умывальнику, чтобы вымыть руки.

Внезапно дверь открылась и в проёме показалась Маккензи – одна из подчиняющихся её матери медсестёр.

– Каролина, вы не разберётесь с этим? – поморщившись, спросила она.

В её руке был зажат зиплок, сквозь прозрачные стенки которого виднелись окровавленные предметы: бумажник, телефон, часы и… красный шнурок.

У Ивы похолодели пальцы.

– Давай, – усмехнувшись, протянула руку мать. – Если так бояться крови, зачем было идти в медсёстры?

– Нужно найти водительские права и внести в систему данные о пострадавшем. Полиция уже звонила, их интересует его личность. И да, там ещё троих привезли.

Мать кивнула. Как только дверь за Маккензи закрылась, она начала выуживать из пакета предметы.

– Маккензи новенькая, неопытная совсем. Но ничего, со временем приработается – одной рукой будет рану обрабатывать, другой пирожок себе в рот заталкивать.

Иве такие терзания были неведомы. И словно бы прочитав её мысли, Каролина вдруг вспомнила:

– А помнишь, как в первом классе мы шли с тобой в школу и набрели на раздавленную крысу? Даже меня, медсестру со стажем чуть не вырвало – все кишки у бедолаги торчали наружу, а что сделала ты? Отыскала веточку и давай препарировать… А сколько тебе тогда было? Пять?

Ива молчала. Точнее, она с напряжением наблюдала за действиями материнских рук. Вот она вначале вынимает все предметы и выкладывает их на специальном металлическом столе, вот она берёт в руки бумажник, вынимает карточку водительских прав и подставляет её под кран, струя воды становится красной от крови, мать переворачивает карточку на другой бок, тщательно трёт её защищёнными латексной перчаткой пальцами, затем подносит к глазам.

Кисть её руки начинает трястись, как лихорадочная. В тишине комнаты Ива слышит, каким вязким и натужным становится дыхание матери.

– Ива… – только и произносит она и поднимает на дочь внезапно покрасневшие глаза.

Ива отворачивается. У неё была надежда, что это не он, всё-таки была. Много времени прошло, мужчина в её руках был слишком искалечен и окровавлен, чтобы быть в чём-то уверенной, да она и не разглядывала его особенно. Как только увидела браслет, каждую последующую секунду использовала только на то, чтобы его спасти. Но надежда всё-таки была.

Мать вышла из комнаты.

Вернувшись через час сообщила:

– Жив. Оперируют.

Так она делала ещё восемь раз – операция длилась девять часов, и каждый час мать сообщала дочери, жив ли пациент. Последнее её сообщение было в лучших традициях мироздания:

– Сотрясение, пробито лёгкое, перелом левой руки и нескольких рёбер, ушиб левой ноги, повреждены желудок и печень, большая кровопотеря, но ты вовремя его доставила. Позвоночник цел. Пока на ИВЛ. У его жены ушиб мозга средней степени. Ребёнок умер.

Глава 4. Благие намерения

Семь лет назад

Однажды летом во время каникул, когда Мэтту было шестнадцать, а Иве только должно было исполниться пятнадцать, он засобирался с друзьями на озеро.

Мать спросила, будут ли девочки, на что он честно ответил, что будут.

– Это очень хорошо. Когда вы гуляете с девочками, я чувствую себя спокойнее. А знаешь, что мне сейчас пришло в голову? – внезапно оживилась Шанель.

Тональность её голоса приобретала оттенок приподнятого настроения всякий раз, как она намеревалась предложить сыну что-нибудь благое.

– А что, если нам позвонить миссис Джонсон, и спросить, не занята ли Ива?

– Это ещё зачем?

– Пригласим её пойти с тобой и со всеми ребятами на озеро! Она наверняка сейчас совершенно свободна, ведь лето же…

Мать как никто умела одевать некрасивые вещи в красивые слова, только она могла назвать одиночество и ненужность «свободой».

– Ма! Она скучная, как моя задница! С ней и поговорить-то не о чём! Нафиг она, вообще, нужна? Тупо молчать?

Он хотел назвать Иву тупой, но сдержался. Во-первых, это расстроило бы мать, а во-вторых, Ива хоть и была странной, глупой её не назовёшь.

– Прикинь, – решил добавить он, – на перерывах в школе она сидит под лестницей и… читает!

Улыбку на лице матери сменила озадаченность.

– Она никакая, – наконец, нашёл подходящее слово Мэтт.

Смиренно вздохнув, мать произнесла:

– Она не «никакая», Маттео. И далеко не скучная, уж поверь. Просто слишком далеко ушла вперёд: ни вам её не видать, ни ей вас.

Он тогда этих слов не понял, только обрадовался, что мать отстала.

– Поздравляю! – Мэтт изо всех сил постарался добавить своему тону как можно больше энтузиазма.

Это был вечер пятницы, и они с Беном лениво потягивали хорошее пиво в любимом ещё со времён их отрочества пабе неподалёку от парка Рокки Поинт – уютного местечка возле залива.

– Спасибо, друг! – поблагодарил его Бен.

– Это серьёзный шаг… жениться. Крайне взрослое решение. Я вот не уверен, что когда-нибудь дорасту. Ты прямо это… мужик! – Мэтт отсалютовал бутылкой и сделал пару щедрых глотков.

– Да какое там решение, скажешь тоже… так уж получилось.

Мэтт не поверил своим ушам.

– Да ладно, брат!

– Угу, так и есть. Вчера были на УЗИ – всё подтвердилось.

Мэтт не знал, что ему делать, сочувствовать или… предлагать поддержку.

– Ну и как тебя угораздило? – в итоге, просто, как в юности, спросил он. – Точнее, что именно тебе помешало надеть скафандр?

Глубоко и тяжело вздохнув, Бен ответил:

– Был День Канады, все упились в хлам. Резинок ни у кого не было, а трахаться хотелось сильно. И вот. Второй месяц, как Медина понесла.

– Ну так и что с того? Мы же не в первобытном веке каком-нибудь, решите эту проблему, и дело с концом.

– Нет, она не согласится. У них по вере – это самый страшный грех, да я и сам, честно говоря, не хочу. Не хорошо это – убивать.

Мэтту вдруг вспомнилось, как давным-давно в детстве Ива называла Бена «медвежонком». Сейчас Бен выглядел настоящим медведем – крупным, плечистым, основательным таким, неторопливым парнем, не предающим ни себя, ни своей совести. Мэтту почему-то от этого стало тепло и хорошо на душе.

– А как же будущее? – мягко спросил он, заранее предвидя хороший ответ.

– А какое будущее, друг? Сколько ж можно скакать по работам, всё пытаться поймать удачу за хвост? Семью так не прокормить. Я тут подумываю ферму купить. А что? Вон дед мой держал хозяйство – все сыты были, нужды никогда не знали, и дом построил ни копейки у банков не занимал – в двадцать пять лет у него уже двухуровневый особняк в поле стоял, и не надо ни на какой моргидж всю жизнь батрачить. И на бабке моей он женился – всего две недели повстречались, а прожили душа в душу весь свой век, детей нарожали, а внуков сколько! И не подумай, что по залёту, первенец у них спустя только два года родился – не до того им было первое время. Медина мою мысль с фермой поддерживает – она нормальная девушка, без претензий и работы не боится. Ей главное позора избежать – у них, у арабов, отец за такое её и избить может, и из дома выгнать.

– А она может его за это посадить. Они ж не там у себя на родине, а здесь, в цивилизованном обществе.

– Не посадит. Другое у неё воспитание, друг. И я это воспитание уважаю. Хорошая она, поэтому свадьбу и назначили так скоро – пока не видно ничего.

Бен приложился к бутылке, и Мэтт последовал его примеру. Потом заказал ещё.

– Слушай, – внезапно собрался он с мыслями. – Нравится мне, как ты о жизни рассуждаешь. И мало кто поступил бы так, как ты.

– Да брось, обычное дело. Не мы с ней первые, не мы последние.

– Да, – кивнул Мэтт, но остался при своём мнении: его друг Бен был человеком на редкость совестливым и порядочным. – У меня есть к тебе… эм, вопрос. Точнее, ситуация… Я хочу знать твоё мнение.

Глава 5. Свидание

Семь лет назад

Объективно, в детстве Мэтту было совершенно наплевать на лишний вес Ивы. И даже если бы ему вдруг довелось об этом задуматься, то он совершенно искренне не понял бы, почему другие дети, особенно девочки, вечно бросают ей это в лицо. Но он не задумывался, и ему не было никакого до всего этого дела.

Теперь же, когда он сам себя вынудил посмотреть на Иву глазами не мальчика, а мужчины, у него не было никаких вопросов в отношении того факта, что бывшая одноклассница в свои уже далеко не юные годы продолжает пребывать в девственной чистоте.

Ива не была безобразно толстой, но и привлекательной из-за полноты тоже не была. Она представляла собой часть той безликой массы, из которой интуитивно ищущий ярких пятен – а в действительности, всего лишь продолжения своим генам – глаз мужчины никогда её не выхватит.

Мэтт, конечно, рассуждал трезво и был честен в первую очередь с собой, однако… он сильно недооценивал истинную природу мужчины. Она, в отличие от него самого, со снисходительной улыбочкой взирала на таблоидные стандарты с пьедестала истории человечества.

Мэтт с интересом изучал Иву: сегодня она была в том же кардигане, что и в прошлый раз. Сменились ли её джинсы и футболка, он сказать не мог – не настолько тщательно рассматривал её в прошлое воскресенье. Сегодня он это делал куда как прилежнее.

Сара всё не подбегала к нему – мать, видно, не предупредила, что сегодня за ней приедет не она. Мэтт позвонил двоюродной сестре буквально за час до заветного времени и предложил помощь. Таш, конечно, удивилась, особенно когда вечно отсутствующий на семейных мероприятиях гламурный братец заявил, будто бы пообещал Саре позапускать на их заднем дворе воздушного змея.

Двор у семейки Росси был и впрямь буржуйский: у них имелся не только луг, но даже и собственный ручей, окружённый небольшим леском. Их участок был как минимум в пять раз больше любого соседского, а всё потому, что дед Маттео и отец его матери Иван Фридман выкупил на окраине только зарождающегося городка не один участок, как все его будущие благочестивые соседи, а целых пять. К тому же участки были расположены около ручья, десять метров в глубину берегов которого охранялись от застройки законом, и таким образом сам ручей оказался прямо на территории его владений. Бабка Маттео – Сара Фридман – разбила вокруг дома чудесный сад. В детстве Ива говорила, что сад Маттео – этот тот самый сад из сказки про Снежную Королеву, в котором росли прекрасные розы, стирающие память. А ещё она говорила, что однажды вырастет, купит дом с участком и разведёт такой же точно сад, только её розы будут воскрешать у людей самые лучшие воспоминания их жизни. Маттео тогда сказал, что в саду Ивы он будет вспоминать, как к нему приезжала бабка из Италии – мать его отца – и пекла сладости, название которых он не удосужился запомнить. И тогда Ива сделала это за него, назвав все пять лакомств, которыми Сильвана кормила обоих: Каннолли, Амаретти, Капрезе, Фокача Долче и Баба – самое любимое Ивой – пропитанная сиропом дрожжевая выпечка. А вот Маттео предпочитал всё, что с кремом и сыром – Каннолли и Капрезе.

Тогда, в глубоком детстве, когда им было восемь или около того, он относился спокойно к тому, что Ива всегда всё помнила и почти всегда всё знала. Позднее его, как и многих, это стало раздражать.

Детей от Ивы родителям приходилось едва ли не отрывать. Девочки обнимали её, крепко прижимаясь ладонями в ни по каким меркам не тонкую талию. Тут было самое настоящее соперничество за доступ к телу, которое почему-то совсем не интересовало мужчин.

Мэтт не понял сам, как улыбнулся. Не заметил, как подошёл.

– Привет, – сказал он, хотя сделать это стоило ещё в прошлый раз, но лучше ведь поздно, чем никогда.

– Привет, – ответила Ива.

От её улыбки Мэтту стало легко-легко… так легко, что даже погорячело в груди. Стайка девчонок облепила и его. Внезапно Ива взяла его руку в свою. От неожиданности он, конечно, её вырвал – просто Мэтт не выносил, когда к нему прикасались без разрешения. Когда ему хотелось секса, он недвусмысленно давал это понять, и тогда его можно было не только трогать, но и много чего другого, в остальном же он терпеть не мог, когда к нему лезли.

– Шустрый! – тихонько рассмеялась Ива. – Но я шустрее.

И действительно, на его руке теперь был повязан красный браслет из причудливо сплетённого красного шнурка. Закреплён он не был, скорее накинут нарочно одной свободной петлёй.

– Сегодня был урок по плетению, – объявила ему Ива и, снова тихонько хохотнув, продемонстрировала собственное запястье, на котором красовались с десяток детских старательных, но очень кривых и мохнатых изделий.

На второе запястье Ивы чьи-то маленькие руки медленно, но упорно завязывали узлом скорее перепутанные, нежели сплетённые фиолетовые нити поверх ещё десятка браслетов всех цветов радуги.

– От подарков нехорошо отказываться, – подмигнула ему Ива.

– Нехорошо! – один за другим напомнили ему дети.

Мэтт снова взглянул на свой подарок: в отличие от украшений Ивы он был аккуратным.

– Ты можешь связать свободные концы узлом, и тогда он навсегда останется с тобой, – сказала она, как-то странно сощурившись.

Потом пригласила пальцем наклониться, и когда он это сделал, тихо прошептала ему на ухо:

– Или ты можешь оставить его, как сейчас, петлёй, а дома тихонько снять, чтобы никто не обиделся…

Глава 6. Человек, который продал мир

Семь лет назад

Когда Ива села в машину, Мэтту не понравились сразу две вещи.

Во-первых, в руках Ивы была перевязанная праздничным бантом коробка. Он не просто так её предупредил, что с подарком разберётся сам – у него был план. Мэтт мог позволить себе очень многое и гораздо больше, чем Ива и Бен вместе взятые. Ему не хотелось, чтобы Ива, и без того испытывающая финансовые трудности, несла дополнительные расходы, и ему хотелось, чтобы его лучший друг Бен, которому по чистой случайности не слишком повезло в жизни, всё-таки съездил в свадебное путешествие. По всем этим причинам серебристый конверт с двумя неделями на Гаваях грел Мэтту сердце во внутреннем кармане его пиджака. Да, это было из ряда вон дорого для свадебного подарка, не особо принято, и чтобы друг не оскорбился, Мэтт планировал объявить, что поездка – это подарок от них с Ивой. Если уж на то пошло, в детстве они ведь хорошо дружили втроём, и если задуматься, разве не они с Ивой самые близкие и настоящие друзья для Бена?

Во-вторых, на Иве было то же платье, в котором она приходила в кафе. Этот факт разозлил его даже больше, чем подарок в её руках. Ну вот разве нельзя было хотя бы раз постараться и уделить должное внимание своему виду? Какая-то сильно потаённая часть Мэтта (определённо та, к которой всё-таки дотянулась и приложила руку его мать) тихо пискнула, что, вероятнее всего, у Ивы это платье – единственное подходящее. Мэтт легко мог бы купить ей новое, но разве ж она попросит? Вот его бывшая подружка покупала не меньше пятидесяти нарядов в месяц и никогда не заставляла его краснеть! А большинство приглашённых наверняка уже видели Иву в этом её шифоне в мелкий красный цветочек – круг знакомств-то у них в этом городке один, и как же он будет выглядеть рядом с такой дамой, которая не в состоянии нормально нарядиться?

Однако за те пять минут, пока они ехали к клубу, арендованному Беном по случаю свадьбы, Мэтту удалось взять себя в руки и настроиться на позитивный лад. Точнее, из состояния накручивания самого себя его вывел звонок от адвоката, который Мэтт пропустил из-за того, что был за рулём, и которому теперь нужно было перезвонить.

Мэтт взял букет себе, положил серебристый конверт поверх подарочной коробки Ивы и в ответ на её вопросительно вздёрнутые брови ладонью подтолкнул за поясницу в направлении улыбающегося до ушей Бена.

– Ива… Мэтт, – медово-грудным голосом возрадовался их приезду новобрачный.

А Мэтт на несколько долгих мгновений ушёл в астрал. Бен и его довольный вид тут были абсолютно ни при чём: Мэтт впервые прикоснулся к Иве. Её тело действительно оказалось умопомрачительно приятным наощупь, и Мэтт, познавший немало женщин на своём веку, столкнулся с таким впервые. Его руки привыкли к ухоженным, подтянутым телам, упругим. А Ива была до того мягкой и обволакивающе тёплой, уютной, что все мышцы Мэтта буквально заныли от желания прижаться к ней целиком, коснуться губами нежной шеи, втянуть её запах.

Когда Мэтт опомнился, оказалось, что у него неприлично распёрло ширинку. Опустив руки с букетом чуть ниже, он устрашился сам себя: вожделеть Иву? Но ведь она же… толстая!

К счастью от неловкости его спас очередной телефонный звонок – Мэтт воспользовался им, чтобы сгрузить цветы Иве и отойти в сторону для разговора.

Пока Мэтт говорил, Бен познакомил Иву с женой, объяснил, что основная церемония прошла накануне и была максимально приближена к традициям родни Медины, и, в принципе, для них-то только и проводилась, а этот вечер больше для друзей Бена, и он будет более молодёжным, нежели помпезно-свадебным. Ива и сама уже это поняла по тому, что невеста была одета как для новогодней вечеринки – на ней не было ни фаты, ни белого платья. Сам Бен, правда, был одет в элегантный костюм светло серого цвета с зеленоватым оттенком, страшно подходящий его светло-русым волосам.

Бен сегодня был просто красавцем, но ладони Ивы взмокли и дрожали после того, как некто статный, облачённый в тёмный костюм и белую рубашку с раскрытым воротом, немыслимо благоухающий, всего лишь раз прикоснулся к её пояснице своей ладонью. Ещё в машине Ива едва могла дышать – таким сексапильным был её водитель. Она заметила всё: и мужественность его запястья, снимающего машину с паркинга, и сильные мышцы его бёдер, обтянутые дорогой тканью брюк, и красивый загар на шее и ключицах, так эффектно подчёркиваемый белизной его праздничной рубашки. Ива впервые в жизни физически ощутила на себе одежду: вот её тело, а вот тонкая полупрозрачная ткань платья, шёлковая подкладка, бельё. Её тело, а не она сама, словно просило освободиться от всего этого.

Медина не удержалась и сразу раскрыла серебряный конверт – ей было любопытно, что же придумал для них лучший друг её мужа. Обнаружив там путешествие для двоих, она завизжала, как ошпаренная, и, прежде чем слёзы брызнули из её глаз, повисла на Мэтте, хмуро прижимающем телефонную трубку к уху. Лицо его было бледным.

– Поздравляю, Медина… от души… – едва ли не сквозь зубы процедил он и даже забыл, что подарок не от него лично, а от них с Ивой.

Поскольку Медина и не думала от него отлипать, он пообещал человеку на том конце перезвонить чуть позже, оторвал от себя руки Медины и направился вместе с ней к Бену и Иве.

Бен в этот момент представлял Иве дальнего родственника Медины – Амира – крупного и очень брутального восточного мужчину. Половина его лица была покрыта короткой, но очень ухоженной бородой, на руку был надет браслет с деревянными бусинами, а глаза хитро наблюдали за окружающими.