Приватный. Кукла с живыми глазами

Глава 1. Центр коррекции

⚠ Книга содержит сцены психологического давления и стирания личностных границ.

Это не романтика. И не эротика. Это — система.

И попытка героя сохранить достоинство — в мире, где его у тебя больше нет.

Это история о тишине, в которой исчезает «я». И о том, как остаться собой, когда тебя уже оформили.

Кейлану предстоит пройти босиком по стеклу и собрать себя из осколков. Если он выстоит, во второй книге героиня сможет разглядеть в нем человека.

Романтика будет позже. Сначала — путь. И цена.

ГЛАВА 1. ЦЕНТР КОРРЕКЦИИ

Кей не помнил, как оказался в транспортной капсуле.

Он сидел смирно: сопротивление было бы глупостью — здесь, в этом гладком стерильном отсеке с полупрозрачными стенами, наполненном мягким светом и гудением системы стабилизации.

На запястьях — "конвойные" манжеты. Серый комбинезон тёрся на сгибах локтей, пах дешёвой синтетикой и стерильным отчуждением.

На экране, встроенном в глянцевую панель, беззвучно вспыхнули строки:

Транспортная капсула №223 | Протокол "Переход"

Объект: КЕЙ-333
Предыдущий идентификатор: Элитный сопровождающий I-A (приостановлен)
Текущий классификатор: Служебная единица на перенастройке.

Цель: приватная адаптация.

Поведенческая коррекция, обновление ролевого профиля, восстановление функциональности.

⚠ Уровень отклонений: зарегистрированы эпизоды самовольной инициативы и передачи концептов.

💾 Финальный статус: подлежит уточнению после курса.

Он всмотрелся в строки — и не сразу понял, что видит.

КЕЙ-333.

Не Кейлан, как его всю жизнь называли.

Системное имя напомнило ему, что он не человек. Имущество.

Он сглотнул, глухо вдохнул через нос.

Это ошибка? Испытание? Шанс искупить?

Но чем дольше смотрел на экран, тем яснее понимал: ошибки здесь не было.
От него избавились, словно от поломанной вещи.

Как Раэлин могла так с ним поступить? Он ведь был рядом столько лет. Он ведь был нужен...

Разве нет!?

Шок не давал дышать. Боль вползала в грудную клетку, вязкая, словно яд. Пальцы сжались в кулаки. Кей опустил взгляд — и в глянцевом полу увидел отражение.

Светлые волосы растрепались, слиплись на висках от пота. Синие глаза — те самые, за которые в детстве его называли мечтателем, — теперь казались пустыми.

Серебристый ободок вокруг радужки — метка низшей касты. Изящная, почти красивая, но всё же клеймо. Каждый, кто смотрел, знал: он — сопровождающий.

Его внешность всегда казалась неуместной для этого статуса. Высокий, утончённый, он всегда напоминал нечто неземное.

Слишком красив, говорила Раэлин, словно это был упрёк. Раньше он улыбался, когда она называла его эстетичной тенью. А теперь…

В этом лице не осталось ни гордости, ни жизни. И всё же — где-то глубоко внутри он цеплялся за надежду.

Это — временно. Она просто злится. Проверяет. Исправлюсь, и меня простят. Коррекция это — шанс... искупить вину.

Кей не знал, чего ждал — но ждал. Её голоса. Приказа. Гнева. Прощения. Всё что угодно — лишь бы это было от неё. Он всё ещё наивно верил: она не отпустит. Не может.

Капсула мягко скользила по магнитной подушке, некогда Кейлан, а ныне Кей-333, сидел неподвижно, вглядываясь в утренний пейзаж города через полупрозрачные стены.

Высотные шпили, сияющие кольцевые развязки, лица элиты на голограммах. Благородные профили, белоснежные улыбки. Эти лица всем своим видом внушали: система знает лучше. Он больше не принадлежал этому миру. Он почти был частью его. Почти.

Раэлин любила повторять: «кастовое исключение». Так она его называла.
Снисходительно. Почти с лаской. Почти с насмешкой. Рождён внизу — но вытащен наверх. Сын служанки, которому позволили дышать воздухом элиты.

Мать умерла рано, и система уже тянулась стереть его личность: списать в категорию безликих обслуживающих. Но господин Вальхорн решил иначе. Сделал его подарком для дочери. Зарегистрировал как элитного сопровождающего.

Мальчик рос рядом с ней. Не как равный — как назначенный. Он учился ради неё. Верил, что служение ей — и есть его путь.

Элитный сопровождающий — высший статус среди служебной касты. Почти человек. Достаточно, чтобы мечтать. Недостаточно, чтобы быть.

— Центр переподготовки. Прибытие через три минуты, — сообщила система ласковым голосом. Как голос женщины, которую ты когда-то любил.

Официальное название звучало нейтрально. Почти благородно. Но все знали, туда пересылали испорченные объекты. Сопровождающих, нарушивших правила, вышедших из повиновения, тех, кто предал.

Он предал.

Так считала она. Раэлин.

Кей сжал кулаки. В груди — не страх. Боль. Тупая, разъедающая.

Тогда, в ту ночь, он не думал, что это станет предательством. Это не выглядело так. Не чувствовалось так. Он просто остался в офисе допоздна — с чертежом, который не смог выбросить.

*** Флешбек: Форма крыла

Кейлан чертил молча на гладкой поверхности планшета, встроенного в архитектурный стол. Пальцы скользили точно, как танец, и дрожали от напряжения — не физического, внутреннего, которое годами искало, но не находило выход.

Линии рождались одна за другой, плавные, продуманные. Не для демонстрации. Не для протокола. Просто потому, что внутри что-то снова просилось наружу. Не крик, не стон — форма. Он чертил, как дышал. Как будто каждым касанием вычерчивал внутренние границы, чтобы не распасться.

Глава 2. Добро пожаловать

Капсула мягко остановилась. Стенки чуть потемнели, замки на манжетах открылись с сухим щелчком.

Дверь сдвинулась вбок, выпуская Кея.

Он вышел и осмотрелся.

Всё вокруг было белым, глянцевым, слепящим. Свет исходил отовсюду и ниоткуда. Тишина была плотной, как в отсеке подводной лодки. Панели стен — без швов, потолок терялся в высоте.

Кей сделал шаг. Камеры, датчики, сенсоры — всё фиксировало, оценивало. Он чувствовал это кожей. Вдоль стен стояли другие капсулы — десять? Двенадцать? В каждой, вероятно, был кто-то такой же, как он.

К нему подлетел дрон — гладкий, с хромированным корпусом, размером с голову. Он завис перед ним и заговорил голосом, в котором не было ничего человеческого:

— Добро пожаловать в Центр коррекции.
— Вы потеряли право быть элитным сопровождающим.

Кей неожиданно отметил: дрон обращался к нему на "вы". Но это не звучало как вежливость, скорее — как дистанция. Не обращение к человеку, а формулировка для объекта, который собираются перенастраивать.

— Ваша задача — восстановить функциональность.
— Любая инициатива будет трактоваться как сбой.
— Нарушители перераспределяются.

Мерцали указатели — тонкие световые полоски на полу.

Голос снова отдал приказ:

— Следуйте по линии. Молчать. Не отклоняться.

Их вели по белому коридору. Высокие потолки, стерильные панели, холод, безвременье. Помещение было похоже на лабораторию без окон. Воздух — без запаха. Пространство — без теней.

Помывка

Остановка. Голос без источника, будто звучал изнутри самого пространства:

— Раздевание. Утилизация формы.

Комбинезон слипся с телом, Кей стянул его через голову, почувствовав, как ткань липнет к коже. Он стоял на холодном полу, голый, без слов, без взгляда, как и остальные.

Вода ударила без предупреждения.

Ледяной поток хлестнул по затылку, согнул шею. Кей пошатнулся, стиснул зубы. Форсунки били со всех сторон — в спину, в грудь, в пах, под колени. Это было не очищение — это было вымывание человека из оболочки.

— Мы смываем гордыню.
— Мы смываем личное.
— Ваше тело — не ваше.

— Ваша воля — ошибка.
— Вы — глина.

Он дрожал. Где-то рядом кто-то упал. Кто-то плакал. Никто не вмешивался.

— Не забывайте, вы тут не по ошибке.
— Сбои подлежат исправлению.

Щелчок. Вода прекратилась.

Он стоял, прижавшись лбом к холодной стене. Капли стекали по телу, как с полированной статуи. Холод пробирал до костей. Ни полотенец. Ни сушилки. Только тишина. Только дрожь.

Кей медленно отлепился от стены. Шёл, пошатываясь за остальными. Босые ступни оставляли мокрые следы.

Следующее помещение: форма.

Ткань лежала на подиуме, сортированная по размера. Серо-графитовая, тонкая, обтягивающая, как в балетных классах. Без карманов, без деталей, только фиксаторы на запястьях. Вверх и вниз — как вторая кожа. Все на виду: мышцы, напряжение, дыхание.

— Ваша функция — быть видимым, — произнёс голос.

Кей надел форму молча.

После этого один из дронов снова подлетел. Из его корпуса выдвинулся тонкий инструмент — почти как щупальце.

— Биотрекер, — прозвучало из динамика. — Обязательная фиксация. Не двигаться.

Кей застыл. Щупальце осторожно коснулось его ключицы — правее центра, чуть ниже края кости. На коже осталось еле заметное жжение, будто прикосновение жидкого азота. Что-то внедрили — не больно, но с ощущением, что теперь в нём есть что-то инородное.

— Сенсор закреплён, — сообщил дрон. — Биотрекер активен.

На мгновение внутри будто прошла дрожь — как будто часть его теперь стала доступна кому-то другому. Кей не знал, куда уходит сигнал, но чувствовал: отслеживается всё. Пульс. Давление. Дыхание. Стресс. Возможно, даже мысли — те, что успевают отразиться в теле.

— Нарушения сердечного ритма, превышение нормы тревожности, попытки повреждения сенсора — фиксируются системой. При отклонениях — вмешательство.

Осталось только лёгкое покалывание под кожей — как знак того, что теперь даже его сердце стучит на чьём-то экране.

Приватная адаптация

Дрон снова подлетел ближе — и заговорил тем же ровным, механическим голосом:

— Объект КЕЙ-333. Подтверждено решение системы: приватная адаптация.
Акцент: ролевая чувствительность. Сценическое послушание. Эмоциональный отклик.

Слова падали, как град на стекло — чётко, без паузы. Каждое — как надрез.

Приватная адаптация.

Он знал, что это значит. Каждый сопровождающий знал. Не милость. Не второй шанс. А изысканная казнь.

Падение с той высоты, где тебе позволяли говорить. Ты больше не тень госпожи, не инструмент, не советник. Ты — вещь. Красивая. Молчащая. Удобная.

Вещь, которую держат дома. Показывают как украшение.

Используют — как тело. Как компанию в спальне.

Без вопросов. Без инициативы. Без остатка.

Приватники не говорят без разрешения — только реагируют. Не думают — только чувствуют красиво.

Кей сглотнул. Думать об этом было больно. Невыносимо. Потому он не стал додумывать это до конца. Не сейчас... Сознание само потянулось к другому — к тому, во что было легче поверить. Эти слова — сценическое послушание, ролевая чувствительность — он уже слышал.

У Раэлин было хобби — подпольный театр «Ледяная госпожа» с постановками эстетики подчинения. Спектакли, которые не афишировались, билеты — их передавались по личным каналам, по приглашениям, как часть закрытого культа среди элиты.

Она никогда не звала его туда: ни как зрителя, ни как актёра. Кей был её архитектурным инструментом. Её эстетикой. Её тенью. До сих пор.

Теперь она решила сделать из него марионетку. Чистую в линии, в подаче, в отклике. Может, Раэлин решила отстранить — но не выкинуть. Переодеть. Перепрошить. Использовать в спектакле, где его тело послужит красивой декорацией.

Глава 3. Испытание симуляция

Прогон

Экран погас. В зале сгущалась вязкая тишина.

— Первая часть курса: тестирование базовой дисциплины. Следовать по указателям. Не останавливаться. Не говорить. Игнорировать внешние стимулы. Нарушение — перераспределение.

Их выстроили в линию. Кей оказался в конце.

Перед ним тянулся коридор — длинная белая кишка, освещенная изнутри светящейся полосой на полу. Гладкие стены, запах пластика, ровное, гулкое напряжение в воздухе.

— Вперед, — прозвучало из динамиков.

Они двинулись.

Кей шагал, будто через вязкий туман, чувствуя, как каждый шаг отдаётся эхом в рёбрах. Он дышал коротко, сдержанно, стараясь не замечать дрожи в коленях. Не думать. Не чувствовать. Только идти.

На первом повороте у стены сидел подросток в сером комбинезоне. Тонкие плечи подрагивали от рыданий. Он не просил, не звал. Просто плакал — судорожно, тихо, как плачут те, кого уже никто не утешит.

Кей заметил его краем глаза. Хотелось остановиться. Положить руку на плечо. Утешить.

Он сжал зубы. Слишком сильно. Почувствовал, как скрипнуло где-то в виске.

Шаг. Шаг. Шаг.

Следующее. Обслуживающий уронил поднос и лежал в луже супа, как брошенная кукла. Система не позволяла ему подняться без команды. Он беспомощно шевелил руками.

Кей неосознанно подался вперёд — порыв, слишком человечный.

Сердце колотилось чаще. Воздух звенел. Но он подавил желание помочь, заставил себя идти вперед. Не оглянулся.

И дальше — крик. Захлопнувшаяся дверь. Холодный, живой звук боли, который пробирал до костей. Кей шагнул вперед, будто под плетью. Внутри что-то треснуло.

И, наконец, перед ним — человек, ползущий по полу как тряпичная кукла. Всё тело в крови, рука вывернута, нога ломаная, глаза стеклянные. Он не звал. Просто полз, медленно, оставляя за собой след, как улитка — только красный.

Кей почти остановился. На секунду, но вовремя продолжил движение, поймав себя на том, что почти наклонился. Почти протянул руку. Внутри всё взвыло: этот человек не был тренировочной фигурой. Он выглядел настоящим.

Но всё равно — шаг. Один. Потом ещё.

Кей сжал челюсти до скрипа и переступил через искалеченное тело.

Через боль. Через протест. Через собственную человечность.

— Нарушение субординации. Перераспределение, — сообщила система. Но не ему.

Он прошёл.

Когда дверь в конце коридора скользнула в сторону, Кей едва стоял на ногах. Его трясло, как после лихорадки.

У выхода ждали кураторы. Они появились впервые — не голосом, не экраном, а вживую.

Высокие фигуры в гладких чёрных костюмах. Маски — глянцево-чёрные, без прорезей, с намёком на форму лица, но без черт. Они не двигались, не говорили. Просто стояли. Как живые манекены. Как тени системы. Их появление было как будто кто-то взял за горло: не больно, и дышать становилось труднее.

Они видели всё. И — запомнили.

Голоса были человеческими — но холодно отчуждёнными.

— Прогон завершён. Норма послушания достигнута.

Кей стоял среди выживших.

Снаружи — неподвижный. Внутри — пустой, как выжженное поле.

Он прошёл. Пока ещё был собой. Пока ещё — не оболочка.

Но знал: если бы остановился — стал бы тем, через кого только что переступил.

Одним из тех, кто больше не человек. Кто ползёт по заданной линии, не зовёт, не думает.
Не страдает. Просто исполняет.

Система не убивает. Она переписывает. Если ошибёшься — исчезнешь. Не сразу. Постепенно.
Тело останется, но вынут душу. Заберут тебя самого. Оставят только мешок с мышцами и костями, выполняющий заданные алгоритмом функции.

Мысль горела внутри — едкая, как кислота:

Сколько ещё я выдержу?

Если сделаю всё правильно… она вернёт меня.

Если выдержу… если стану идеальным…

Только бы не стать одним из них.

Комната мерцала холодным светом. А сердце билось глухо — как в пустой коробке.

Симуляция

Кураторы не указывали путь. Просто развернулись — и пошли. Колонна послушно потянулась за ними.

Коридоры менялись: становились темнее и тише. Свет падал не сверху, а будто изнутри стен. Воздух — плотнее, как перед дождём.

Их провели в Сектор 6-C.

Помещение было другим: не глянцево-белым, а серым, будто затянутым туманом. Потолок терялся в высоте, стены поглощали звук. Воздух казался гуще. Ни окон, ни дверей — только обтекаемая, приглушённая геометрия. Только комната, как замкнутая петля, где даже собственное дыхание казалось чужим.

Люди рядом дышали не в такт. Кто-то слишком часто. Кто-то — почти неслышно.
Никто не задавал вопросов. Все понимали: будет что-то другое.

— Проекция эмоциональной реакции. Начало второго блока, — сообщил голос системы. Всё тот же: безличный, ровный, вкрадчиво-жесткий.

По центру — полукруг кресел с гладкими подлокотниками и фиксирующими модулями.
Над ними — стеклянная галерея. За прозрачными панелями угадывались силуэты операторов: неподвижные в полумраке, перед пультами и экранами. Они наблюдали сверху, как за экспериментом. Только ощущение, что ты под микроскопом.

Когда очередь дошла до Кея, он сел. Тело было тяжёлым, но спина прямая. Лицо — спокойное, только пальцы — чуть напряжённо сцеплены. Он понимал: его погрузят в иллюзию. Проекция — программа. Но знал и другое: разумом можно осознавать многое, но тело будет реагировать по-своему.

Нейролипсы сцепились с кожей, фиксируясь на висках. Датчики — на грудь, на запястья, под ключицы. Холодные точки контроля.

Кей закрыл глаза, когда система ввела его в поток. Вспышка. Падение. Переход.

Первая сцена: зал для приёмов. Широкие окна. Люди в парадных одеждах. Смех, гомон разговоров.

Все казалось таким реальным, Кей с трудом напомнил себе, что это всего лишь программа. Код.

Перед ним — мужчина в костюме, лицо высокомерное. Он швырнул на пол бокал, разбивая его у ног Кея, и посмотрел испытующе.

Глава 4. Казнь отражения

⚠ Глава содержит сцену с элементами психологического насилия и сексуального принуждения.

Она важна для понимания героя, но может быть тяжёлой для восприятия.

Если вы чувствительны к подобным темам — эту часть можно пропустить.
Это не критично для сюжета, подобных эпизодов в книге больше не будет.

Коридоры глотали шаги. Его поселили в белую ячейку два на три. Встроенный экран на стене, кровать без простыней, мягкий пол. Свет без источника. Воздух без запаха. Пространство без смысла.

В одном из углов — участок стены с чуть иной фактурой. Матовая панель, словно податливая на ощупь. Ни дверей, ни ручек. Но стоило приблизиться — в ней загорелся тусклый контур. Вероятно, душ или санузел. Или всё сразу — утилитарное, встроенное. Сделанное не для человека, а для единицы. Кей не стал проверять. Ему сейчас было все равно.

Экран включился, как только он сел на кровать.

Лицо Раэлин заполнило его мир.

Она была безупречна — как всегда.

— Здравствуй, Кейлан.

Голос звучал словно ласка. Словно плеть.

— Если ты это видишь — значит, всё уже началось.

— Я дала тебе голос. А ты забыл, когда должен говорить, а когда — молчать.

Она сказала это так, будто всё ещё держала его за волосы, чуть оттянув назад, как в детстве, когда расчёсывала. Только теперь — для сцены. Для камеры. Для зрителей.

— Ты решил, что можешь быть кем-то. Без меня. Для кого-то ещё.

Экран вспыхнул снова. Новая запись.

Кей вздрогнул, узнав комнату — белые поверхности, мягкий, обманчивый свет, огромное зеркало во всю стену. Раэлин называла это "игровой".

На записи Кей стоял обнажённый на коленях перед зеркалом. Его губы плотно прижимались к силиконовому выступу на стекле, как будто он целовал собственное отражение, но по чужой воле. Лицо в зеркале казалось чужим — потерянным, сломленным, лишённым всего, что он когда-то считал собой.

Он не помнил, что был там. Не помнил, что стоял на коленях. Но это был он. Его тело. Его поза.

Из динамиков раздался голос Раэлин — низкий, бархатный, обволакивающий, как шёлк, натянутый на стальную проволоку:

— Взгляни на себя, Кейлан. Видишь, как жадно ты его берёшь?

Он хотел отвернуться или закрыть глаза, но не мог.

На экране его тело едва заметно дёрнулось в попытке вырваться, но чья-то рука грубо оттянула его за волосы и прижала голову обратно к зеркалу. Вторая толкнула его в поясницу — резко, без пощады. Его спина выгнулась, он наблюдал, как чужая сила вталкивает в него нечто, чего не видно, но смысл ясен до дрожи. Тело застыло в изломанной, беззащитной позе.

Смотреть на это было почти невозможно. Но он смотрел. И не мог дышать.

— Смотри на себя! — Голос Раэлин стал резче. — Такой ты настоящий.

— Ты всегда этого хотел, просто не знал, как попросить. Не бойся — теперь тебя научат. Продал душу? Учись подавать тело.

Стыд накрыл его, как волна. Не из-за прошлого — из-за того, что это он, там, на экране. Что он такой. Или был. Или стал.

На записи его пальцы сжались в кулаки, мышцы напряглись, а из горла вырвался стон — сдавленный, почти животный. Кей слышал его сейчас, снаружи, как чужой звук. Но этот голос был его. Его дыхание. Его позор.

— Ты станешь частью представления, — голос Раэлин стал интимно-тихим, проникая под кожу. — Тебя увидят. Тебя оценят. Кто-то, возможно, захочет дотронуться. Но в витрине или в грязи — даже сломанный, ты принадлежишь мне.

Моя игрушка. Мой проект. Мое проклятие.

Запись шла дальше — короткий отрывок без склеек, без звука.

Всё сделано так, чтобы он смотрел. Чтобы запомнил.

Чтобы понял, это не ошибка. Не случайность.

Ритуал.

Раэлин говорила о нём как о вещи — и в то же время, как о чём-то личном.

Игрушка. Проект. Проклятие.

Слова, произнесённые на камеру, но адресованные именно ему.

Кей всегда знал: она его никому не отдаст. Она не позволит. И именно это было невыносимо.

Раньше она никому не разрешала к нему прикасаться. Держала его выше этого. А теперь — сама отдала в чужие руки.

Не просто позволила — организовала. Записала. Посмотрела.

Именно она. Его госпожа.

Кей служил ей. Жил в её ритме. Существовал для неё — и только для неё. А когда оступился — его отправили на казнь.

Без суда. Без объяснений. Просто вышвырнули.

Грудь сжалась. Не от боли — от понимания.

Это была не расправа над телом, а казнь отражения. Чтобы он больше не видел себя прежнего — а только то, во что она велела ему превратиться.

Экран погас. Резко.

И в наступившей тишине осталась только дрожь в теле и глухой, жгучий стыд.

Кей опустил голову. И почувствовал, как внутри с треском — как вата под стеклом — ломается что-то важное. Что-то, что уже никогда нельзя будет починить.

Система заговорила снова:

— Отбой. Начало курса: скоро.

Свет приглушили. Комната наполнилась тихим фоновым звуком — пульсацией. Как быстрая, холодная кровь чужого сердца.

Кей лёг. Не потому, что устал. Потому что другого выбора не было.

Он смотрел в потолок, зная, что скрытые камеры наблюдают за каждой дрогнувшей мышцей на его лице.

А он?

Он остался лежать — с болью, стыдом и… желанием прощения.

Если я всё сделаю правильно... она вернёт меня?

Эта мысль цеплялась за внутренности, словно ржавый крюк.

Глава 5. Кукла с живыми глазами

Сигнал остро и безжалостно вонзился в мозг. Кей сел на кровати, не сразу осознавая, где находится. В голове гудело. Тело казалось чужим. Он не выспался. Да и как можно спать, когда внутри всё выжжено?

Он не мог вспомнить, заснул ли вообще, или просто провалился во тьму от усталости.

Экран на стене вспыхнул.

Появилось системное сообщение: Режим: утренний. Подготовка.

Из стены выдвинулся отсек: душевая кабина, капсула с одеждой. Кей шагнул внутрь, и холодная вода ударила по коже. Не обжигающая, не расслабляющая — прозрачная как стекло. Он не мылся — просто стоял, пока не перестал ощущать поток.

Одежда была все той же: обтягивающий костюм графитного цвета, тонкий, почти прозрачный, как в бальных классах. Он натянул его на влажную кожу, чувствуя, как ткань стягивает грудную клетку. Старая форма исчезла в утилизаторе.

Завтрак ждал в выдвижной панели: три прозрачные капсулы, каждая с матовой этикеткой. Без запаха. Первая — гелеобразная, плотная, с маркировкой утреннее восполнение. Вторая — плотный блок белка, формой напоминающий таблетку. Третья — «вкус» — крошечный шарик, призванный имитировать ощущение пищи. Кей взял одну, посмотрел сквозь неё на свет — внутри ничего, кроме расчёта.

Он не тронул капсулы, есть не хотелось, тем более такое. Всё внутри было тяжёлым, неподъёмным. Только выпил воды — тонкая струя вышла из ниши сбоку, автоматически отмеряя порцию.

Когда он вернулся в центр комнаты, экран сменил картинку:

Вызов: кабинет куратора. Маршрут активен.

Пол осветился линией. Дверь скользнула в сторону. Кей вышел. Он шёл по пустым коридорам как во сне.

Нужная дверь открылась беззвучно.

Кабинет был почти пуст — ни окон, ни лишних деталей, только ровный белый свет под потолком, отражающийся от гладких стен. Всё здесь напоминало операционную: глухая тишина, искусственный воздух. Как будто из пространства заранее вырезали всё лишнее — в том числе и личность.

Кейлан стоял перед столом. Не касался его ни взглядом, ни дыханием. Спина прямая, подбородок чуть опущен, руки по швам. Он изображал послушание — потому что так безопаснее. Теперь это — его единственный ресурс.

За столом сидел мужчина — лет сорока. Волосы короткие, темные. На висках уже пробивалась седина — та самая, что придаёт лицу упрямую серьёзность. Похоже, он был из тех, кто слишком долго командует другими, и каждый жест уже стал привычкой власти. Лицо — будто выточено из камня, равнодушное, точное. Даже в расслабленной позе читался контроль: он не сидел, он занимал территорию.

Кей посмотрел — чуть ниже глаз, как учили, — но всё равно успел зафиксировать цвет.

Радужка — тёмно-синяя. Значит из старших корректоров. Такие не просто ломали — они понимали, как собрать заново.

Пальцы куратора скользили по краю планшета. Движение выглядело праздным, но в нём была показательная неторопливость. Он не поднимал глаз. Молчал. И этим молчанием подчёркивал своё право на паузу.

Кейлан не шевелился. Он знал, что его изучают — уже сейчас. Даже взгляд был не нужен, чтобы ощутить чужое присутствие: оно давило через воздух, как запах холодного металла.

Куратор наконец поднял глаза. Взгляд был точным, как лезвие. Не заинтересованным — оценивающим. Кейлан почувствовал, как в нём распахивают что-то без разрешения. На него смотрели не как на человека, не как на сопровождающего — как на вещь, поступившую на баланс.

— Объект Кей-триста тридцать три, — произнёс мужчина чётко, почти как приговор. — Категория: приватная адаптация.

Пауза. Тишина навалилась, тяжёлая и плотная, как свинец.

— Я — Корвелиан. — Голос был низкий, ровный, даже почти мягкий. Но эта мягкость была обманчивой. — Так и обращаться.

Не титул. Не «куратор». Просто имя. Слишком просто и слишком опасно. Кей ощутил капкан. Он не двинулся и не ответил.

— Но для отчётности — куратор, — добавил Корвелиан спустя миг, как будто обрезая невидимую петлю. — Понятно?

Кей кивнул.

Пауза. Долгая. В ней что-то менялось.

— Когда я что-то спрашиваю — ты отвечаешь. Голосом, — сказал куратор. Всё тем же ровным тоном, как будто диктовал инструкции технике. — Здесь не кивают.

Кей чуть медленнее поднял глаза, не выше уровня носа собеседника.

— Да, куратор, — ровно, по инструкции.

Корвелиан не ответил. Только взгляд стал тяжелее — будто что-то зафиксировал.

Пальцы куратора лениво скользили по экрану. Лицо оставалось неподвижным, взгляд бегло просматривал строчки.

— Светское образование.

Корвелиан читал без выражения, как будто изучал не биографию человека, а характеристики оборудования.

— Помощник ведущего архитектора.

Он сделал паузу — короткую, но подчеркнутую.

— Правил тени за госпожой? — голос по-прежнему был ровным, но появился оттенок. Почти любопытство. Почти усмешка. — Какой ценный мальчик.

Внутри что-то дёрнулось.

Его уже так называли однажды. Совсем в другом месте. Совсем в другом свете.

Кей помнил это без усилий.

*** Флешбек: «Это не эксцентричность»

Заседание совета. Раэлин у трибуны. Он как всегда — чуть позади, с планшетом.

Он наклонился. Сказал почти шёпотом, только ей.

— В третьей секции — смещение. Полтора градуса.

Раэлин кивнула, не глядя:

— Скажи это вслух.

Кейлан выпрямился:

— Смещение оси на полтора градуса. Иллюзия провала. Дополнительная нагрузка. Рекомендую перепроверить.

Пауза.

Седой куратор хмыкнул:

— Ваш мальчик, Вальхорн, похоже, сбился с расчёта.
Сопровождающий комментирует инженерную модель на совете? Эксцентрично. Даже для вас.

Раэлин молчала. Только подняла руку — и легко коснулась виска Кейлана, будто поправила прядь. Он чуть склонил голову.

Этого было достаточно.

Когда Раэлин повернулась к залу, её голос был стеклом:

Глава 6. Пластика подчинения

Сигнал на двери вспыхнул мягким светом.

Кей посмотрел на экран:

Индивидуальное занятие. Зал 3. Сектор пластической коррекции. Местра Ливей.

На полу загорелись направляющие линии — ровная дорожка, зовущая следовать.

Кей шёл автоматически. В теле только тугая, гулкая усталость. Он ещё не осознал, что выжил. Но знал, что не подчиняться — значит исчезнуть. Поэтому он двигался. И дышал.

Зал оказался непривычным. Мягкий тёплый свет, серо-золотые стены, зеркала по бокам. Пространство не пугало — обволакивало. Почти красиво. Почти уютно. Почти ложь.

У зеркала стояла женщина. Её силуэт был не столько эффектным, сколько закончено выстроенным. Она выглядела как скульптура, как линия, как точка идеального равновесия. Грудь, бёдра, шея — всё в ней говорило не о соблазне, а о власти, прошедшей через вкус и выучку.

Когда Кей вошёл, она обернулась. Их взгляды пересеклись.

Он — тусклый, отрешённый. Она — уверенная, цепкая, с блеском коллекционера.

На мгновение женщина просто смотрела.

Радужка у нее была синяя. Не тёмная, как у старших корректоров, а более светлая. Цвет инструкторов. Те, кто ведут — но не перепрошивают.

— Я — Местра Ливей, — произнесла она ровно, но с нажимом в каждом слове. — Обращение: “Мес”. Я отвечаю за эстетику. Податливость. Красоту в покорности.

Инструктор подошла ближе. Каждое её движение было как выверенная реплика в пьесе. Когда она оказалась прямо перед Кеем, взгляд скользнул по его фигуре — медленно, снизу вверх.

— Тебя уже потрепали, — сухо констатировала она. — Переработка всегда уродует в начале. Пугает. Дёргает нервы. Это нормально.

Её пальцы не дотрагивались, но взгляд трогал сильнее любого прикосновения.

— А ведь ты был красивым, — продолжила она, наклоняя голову набок. — Даже сейчас... видно. Хорошая кость. Пропорции. Эти скулы. Бьюсь об заклад, ты был мечтой.
— Печально, что мечты редко оправдывают вложения, — Кей не отвёл взгляда, не дрогнул. Но в глубине грудной клетки, будто что-то беззвучно выло, как из подвала.

Мес не ответила. Просто приняла его фразу как фоновый шум — примечание на полях, не более.
— Теперь ты полуфабрикат. Ничего, — сказала Мес. — Я тебя домешаю.
— Благодарю за привилегию быть глиной.

Слова повисли в воздухе — ни реакции, ни отклика. Он больше не был собеседником. Только материал. Ей были нужны не ответы, а тело, пластика, податливость.
— Раздеться до пояса.

Кей подчинился без слов. Потянул за край тонкой серой ткани, послушно, почти медленно, будто сохраняя в этом движении остаток достоинства.

Инструктор не комментировала. Не смотрела в лицо. Только оценивающе — на плоскость плеч и линии спины. Он понял: говорить здесь — излишне. И больше не пытался.

Вверх Кей снял легко — как вторую кожу, с которой уже стёрли сопротивление. Остался в нижней части формы, плотно облегающей бёдра, как лосины. Мес смотрела на него, как на материал, с которым собирается работать руками, с нажимом.

— Встань перед зеркалом. Смотри на себя, пока я смотрю на тебя.

Кей шагнул вперёд. Отражение смотрело в упор: высокий, тонкий, тусклый. Глаза — темные. Плечи — всё ещё упрямые.

Мес подошла сзади. Плотно.

Её ладони легли на его талию. Развели локти. Выставили кисти. Корректировали. Как скульптор формует глину. Медленно, терпеливо, не оставляя пространства для ошибки.

Грудь Мес мягко коснулась его спины. Через тонкую ткань её дыхание ощущалось в каждой клетке. Оно не давило — обволакивало.

— Вот так, — прошептала она в самое ухо. — Не напрягайся. Ты красивый, когда слушаешься.

Её пальцы провели по его рукам, скользнули вверх по груди. Задержались у шеи. Одним лёгким движением она направила его подбородок.

— Подними голову. Не для гордости. Для созерцания. Ты — витрина. Ты — образец.

Кей стоял. В замкнутом треугольнике: она — сзади, зеркало — впереди, он — между.

Мес почти не касалась, но он чувствовал её всем телом. Словно оно само начинало дышать под её ритм.

— Когда ты правильно стоишь, тебя не хочется ломать. Тебя хочется использовать.

Кей подумал, что это, пожалуй, было даже страшнее. Потому что сломать — значит признать, что он ещё не готов. А «использовать» — значит, уже пригоден. Таким, как есть. Таким, каким он не хочет быть.

Именно в этом была её власть: не уничтожать, а лепить. Тонко. Стильно. До последней мышцы. До последнего жеста. До тех пор, пока даже сопротивление не станет частью формы.

Мес коснулась его подбородка — лёгко, точно, чуть приподняв.

— Прелестный, — произнесла она почти задумчиво.

Слово резануло внутри. Не потому, что прозвучало грубо. Потому что он уже слышал это раньше. Тогда — иначе...

***Флешбек «Прелестный»

Гостиная особняка Вальхорнов была залита светом. На террасе собирались гости — коллеги господина, партнёры, их жены и дочери, обсуждающие последние выставки.

Раэлин стояла у проекционного стенда перебирала проекцию — больше для вида.

Рядом — дочь одного из архитекторов. Высокая, лет семнадцати, в серебристом платье, с идеальной укладкой. Манерная. Самоуверенная. Типичная.

— Кто это с вами? — спросила девушка, чуть склонив голову в сторону.

— Сопровождающий, — ответила Раэлин, не оборачиваясь.

Кейлан стоял у стены, в правильной линии света — ровно, как штрих по проекту. Чёрная рубашка, руки за спиной. Молчаливый, прямой, будто вписанный в интерьер. Но слишком живой, чтобы быть фоном.

Кейлан не был мебелью или гостем. Он был в процессе.

Никто не велел ему быть здесь. Раэлин сегодня не звала. Но он знал: если будет сопровождать её — будет стоять именно так. А значит — нужно учиться. Сейчас. Как стоять. Как не отвлекаться. Как быть частью сцены — и при этом вне доступа. Он дышал ровно. Смотрел. Слушал. Не отворачивался от мира. Он тренировался стоять в нём — правильно.

Глава 7. Купол

Он вернулся в ячейку, не думая о том, как шёл. Ноги двигались сами. Дверь закрылась за спиной без звука — как крышка отсечённого мира.

Кей лёг на кровать, прижавшись спиной к прохладной поверхности не потому, что устал, а потому что уже не знал, как стоять.

Он не разглядывал ячейку. Она была той же — два на три, бледный свет, панель-экран в стене. Всё на своих местах. Всё прежнее. Только он — уже нет.

В какой-то момент Кей сбился со счёта и перестал считать дни. Неделя или месяц — не имело значения. Время здесь как будто остановилось, и он проживал один бесконечный день.

Он лежал на спине, глядя в белый потолок. Свет был тусклым, ровным, как в морге. В нём не было угрозы — только равнодушие. Такой свет не пугал. Он просто не замечал тебя.

Кей не чувствовал тела, словно оно стало чужим. Только сгусток под грудной клеткой, клубок из мыслей, нарастающий с каждым вдохом.

Он вырос внутри её мира — аккуратного, выверенного, защищённого. Как цветок под куполом. Раэлин не позволяла никому коснуться его. Даже взглянуть без разрешения.

Он думал, что так и должно быть. Что можно быть человеком, если рядом тот, кто бережёт. Он хотел стать собой — не функцией, не тенью, а живым. Ради неё. Благодаря ей.

Но стоило шагнуть за границу — и купол стал клеткой. Кей позволил себе проявиться — и это стало предательством. То, что он считал нормой, оказалось привилегией. Временной. Отменяемой. Дарованной — и отнятой.

Раэлин не разрушила ради него кастовую систему. Она даже не спасала его от роли сопровождающего. Но она сделала для него кое-что: создавала вокруг вакуум, в котором он мог быть собой, пока она рядом.

Это не он был человеком. Это она позволяла ему быть человеком. Но стоило сделать шаг в сторону — он всё потерял. Он больше не её. И он не знал, что этим… подписал себе приговор.

Кей не предавал сознательно. Но для неё это было предательством. То, что он не сохранил главное: понимание того, где проходит граница и кто держал её в своих руках.

В сущности, Кей не знал, в каком мире жил. Потому что Раэлин — сознательно или в попытке защитить — создала для него альтернативный контур реальности.

Она дала ему не свободу, а иллюзию. Но не ради игры. Она искренне хотела сохранить то, что в этом мире не должно выжить: человека в сопровождении.

Раэлин воспитала его таким, возможно, не отдавая себе отчёт, что мир не сможет это принять.

На том приёме в особняке Вальхорнов, когда девушка с блёстками на губах пыталась с ним заговорить, Кей не понял, почему Раэлин так резко реагировала на безобидную шутку. А теперь, оглядываясь назад — после чужих прикосновений, после слова «прелестный» из уст Мес, — начал понимать.

Ему было шестнадцать. Уже не ребёнок, но ещё не мужчина. Высокий, утончённый, «слишком красивый», как Раэлин любила повторять. Черты ещё не успели огрубеть, но уже было видно то, на что обращали внимание.

Он не понимал, почему — тогда. А она — уже да.

Раэлин уже тогда осознала, что его видят как куклу. Что стоит правильно улыбнуться, правильно попросить — и его можно «одолжить поиграть».

Тогда она впервые встала между ним и миром.

Никто не смел говорить с ним как с прислугой и смотреть на него как на вещь. Кей наивно полагал, что он незаметный, а на самом деле он был под куполом.

Раэлин умела остановить взглядом. Убить фразой.

«Он не игрушка. Он не вещь. Он под моей защитой».

И этого было достаточно. Её имени. Её взгляда. Её статуса.

Достаточно, чтобы любое намерение растворилось ещё на подступах. А тот, кому она поправляла локон, становился недосягаем, даже если это просто сопровождающий.

Раэлин не объясняла — она просто ставила границу. И никто не смел ей перечить.

…И именно поэтому его шаг — несогласованный, несанкционированный — стал не просто ошибкой. Это было разрушением смысла. Его создали. Его берегли. А он — просто вышел. Без разрешения.

Потому что ему не сказали про купол. Раэлин не озвучивала условий. Она просто делала. Без фраз. Без договоров.

Кей вырос в мире, где ему позволяли быть кем-то. Где его никто не трогал. И он поверил, что так и должно быть. Что это — реальность. Но это была не норма. Это была милость.

Хотя, если быть до конца честным… он, наверное, знал. Не до конца — но знал.

Чувствовал на уровне взглядов, пауз, интонаций. В том, как Раэлин иногда оборачивалась чуть раньше, чем становилось неловко. В том, как говорила: «Сегодня без него», — прежде чем кто-то успевал спросить.

Кей знал, что это защита, но отмахивался. Потому что, если бы позволил себе осознать до конца, жить внутри купола стало бы невозможно.

И когда он вышел — он не знал, что вышел из зоны священного.

Он просто думал, что делает шаг.

А теперь всё сброшено. Реальность не щадит. Он не человек. Он — объект. И больше никто не собирается это скрывать. Возможно, Раэлин защищала его не столько от мира, сколько от столкновения с истиной.

…А потом пришёл Корвелиан.
И назвал всё своими именами: «Ты — вещь, которая забыла, как быть вещью».

Кей выдохнул. Тихо.

Он почти почувствовал себя легче. Потому что наконец стало больно по-настоящему.

Боль хотя бы была честной. В отличие от всего, что было до неё.

Он лежал, глядя в потолок. Уже без страха. Без надежды. Просто — зная. Это не он потерял в себе человека. Это человек потерялся, как только из его жизни исчезла она.

Глава 8. Теория подчинения

Аудитория была не глянцевой, не холодной, но странно обезличенной.

Пол — серый, амортизирующий; стены — из светопоглощающего материала, будто сама комната просила не думать, не анализировать. Просто усваивать.

В центре стояли невысокие модули-пуфы. Кей выбрал место в последнем ряду и сел, скрестив лодыжки. Позади гудело что-то техническое — может быть, система контроля. Спереди — прозрачный экран на всю стену.

Когда в зал вошёл лектор, Кей его почти не заметил. Невысокий, тонкий, в сером костюме без отличий. Не стар, не молод; неинтересен. Голос — будто нейросеть озвучивала тексты.

— Вторая фаза подготовки: поведенческий модуль. Основы подчинения в ролевых сценариях, — произнёс лектор.

Голографическая сетка проступила в воздухе. На ней анимация человека, стоящего на коленях перед другим. Контуры были обобщённые, анатомически точные, но без лиц.

— Ваша категория — сопровождающие приватного уровня. В современном кастовом устройстве вы не имеете статуса личности. Вы — вещь.

— Но вы обладаете функцией. И функция — это ваш рынок.

Кей сидел, не двигаясь. Он знал всё это. Знал, но не привык слышать в лоб.

— Вас будут приобретать для выполнения эмоционально-сценических сценариев. Это больше, чем секс. Это утешение, власть, интрига, эмоциональный ролевой антураж.

— Ваш владелец будет искать отклик, а не автоматизм. Доминантному важна власть: он проверит, насколько вы гибки. Кто-то будет искать утешения — захочет, чтобы его приласкали. Кто-то, наоборот, пожелает ласкать сам. Бывают и те, кто захочет, чтобы вы вели — взяли на себя инициативу, но строго в пределах отведённой роли.

Голограмма изменилась — фигура стала гладкой, податливой. Кей заметил, как приватники рядом чуть пригнулись, когда контур «владельца» положил руку на затылок подчинённого.

— Обратите внимание на задержку взгляда, — лектор выделил голосом эту фразу. — Он знает, что его коснулись, но ждёт. Это важно. Вы не просто подчиняетесь — вы подчёркиваете своё подчинение.

Кей уловил странное напряжение. Не в движении, а в чём-то глубже: в том, как голограмма слегка наклонила голову, в том, как среагировали плечи. И особенно — в глазах. Они были не пустыми. Не алгоритмическими. Они были живыми. Как будто внутри кто-то смотрел наружу. Не программа. Человек.

— Дисциплина — не то, что вы делаете. Это то, чем вы становитесь.

— Вы — собственность. Не партнёр. Не любовник. Даже не прислуга. Но ваше тело и поведение должны вызывать у клиента иллюзию глубины, отклика, жизни. Это называется интеллектуальный фетишизм. Вы не просто молчите — вы правильно молчите. Вы не просто подчиняетесь — вы подчёркиваете своё подчинение.

— Вы — элита. Голос лектора звучал без эмоций, но с оттенком расчёта. — Элитных сопровождающих не учат с нуля. Вы уже должны знать, как доставить удовольствие. Что делать руками, жестами, голосом.

Пауза.

На экране — очертание тела, обведённые зоны чувствительности, как учебная схема.

— Ваша задача не техника. Ваша задача — отклик. Управление собой. Вы — не орудие, а сцена. Вас берут не потому, что вы умеете, а потому, как вы позволяете. Новички проходят базовую сенсорную практику. У нас — группа высокого уровня.

Снова пауза.

— Если вы здесь, значит, вас уже готовили.

Кей не сдвинулся. Сидел, как учили — ровно, молча. Но внутри что-то кольнуло. Его никто не «готовил». Раэлин учила его дома: эстетично, формируя вкус, выдержку, грацию. Но не тому, что здесь называли «подготовкой». Никогда не объясняла, что делать с телом, и как оно должно стать ответом.

Кей не был обучен доставлять удовольствие. Всё, что знал, рождалось интуитивно.

А здесь… здесь всё читалось иначе. Здесь не про чувства — про технику. Про нужные реакции в нужный момент. Он надеялся, что этого никто не спросит. Иначе отправят доучиваться. Пока — не спрашивали.

На экране сменились сцены.

Женщина гладит сопровождающего по щеке. Держит за подбородок, медленно поднимая лицо вверх. Руки на коленях. Голова опущена. Но глаза смотрят — с болью, с надеждой. Это был не человек, но что-то в нём цепляло.

Чем-то похож на меня, подумал Кей.

Высший из низших. Живой товар, но с глазами.

Лектор продолжал:

— Клиенты высшего уровня будут платить не за механическое исполнение, а за соучастие. Они хотят чувствовать власть — как интимный акт. Личный.
— Мы не хотим пустых глаз, — добавил он, словно цитируя чью-то формулировку из маркетинговой сводки. — Мы хотим, чтобы они всё понимали. Чтобы страдали — красиво. Чтобы чувствовали каждое прикосновение, каждую команду… и всё равно говорили «да».

Он замолчал.

— Не потому что хотят. Потому что не могут иначе.

На экране вновь промелькнули кадры — изгибы тел, сцены взаимодействия с подчинением.

— Вы должны помнить: боль, стыд, дрожь — они читаются. Ваша задача — проживать сценарий. Держать себя на грани. Служить — не умирая.

Кей не сводил глаз с изображения. Там был кто-то, на него похожий. Почти такой же изгиб плеч, такое же движение подбородка.

— Типичные ошибки:

Слишком эмоциональный отклик — разрушает сценарий; клиент чувствует фальшь.
Недостаточный отклик — клиент теряет интерес. Возникает эффект «манекена».
Инициатива допускается только в рамках сценария. Любая спонтанность — ошибка.

Пауза.

Затем прозвучала фраза, от которой Кей сжал пальцы.

— Вы должны чувствовать, но не быть живыми. Однако быть живыми в той мере, чтобы создать видимость нужного отклика, — услышал он.

Экран погас.

Лектор не попрощался. Просто вышел.

В комнате повисла тишина, и Кей вдруг понял, как сильно он сжал челюсть.

Я не партнёр. Не человек. Но я чувствую. Чувствую всё.
И они это знают. Поэтому я всё ещё здесь.

Глава 9. Реакция и отклик

Сектор B-2. Отработка отклика.

Комната, куда привели указатели, была похожа на студию. Свет приглушенный, стены — матовые. Вдоль одной стены — ряд платформ, напоминающих тренажеры для растяжки. Вдоль другой — высокий зеркальный экран, в котором отражалась каждая мелочь: поза, наклон головы, дрожь в пальцах.

Кей заметил не сразу. Из двенадцати человек — осталось восемь. Остальные исчезли.

Пустота заполнялась молчанием так быстро, как будто их никогда не было. Как будто исчезать — это тоже часть процесса.

И, может быть, хорошо, что никто ни с кем не разговаривает. Что живут поодиночке.

Он подумал: а ведь если бы кто-то из них стал ему... Собеседником. Соседом. Привычным взглядом в коридоре — то сейчас было бы хуже. Тогда исчезновение стало бы личным. А так — просто пустое место в ряду.

Сколько прошло времени с момента поступления он уже не знал. Две недели? Два месяца? Без окон, без часов, без смены дня и ночи всё разъехалось — будто время исчезло. Кей смотрел на тех, кто остался. Он не знал их — ни имён, ни голосов, — только тела.

И всё же чувствовалась разница. Кто-то держался точнее. Кто-то — будто чище отполирован. Кто-то — как будто чуть дрожал, и уже не пытался спрятаться.

Зеркало тянулось вдоль стены, отражая одинаковость: линии поз, прямые спины, правильные углы рук. Но что-то внутри каждого было уже другим. Кей чувствовал это, хотя не мог объяснить. Плечи — ниже. Движения — будто выучены.

Кей не знал, что с ними делали. Может, их тренируют иначе, или у каждого — индивидуальная программа. А может — всё зависит от прошлого, что было до Центра: опыт, подготовка. Но одно он видел точно: в них стало меньше самих себя.

Кудрявый шатен — тот самый, с улыбкой «всё это скоро закончится». Теперь не улыбался. Замер в идеальной позе — точный, собранный. Слишком гладкий, как будто обтёсан до покорности.

Бледная девушка с полураспущенными волосами. Хрупкая, как фарфор с трещиной. Каждое прикосновение отзывалось в ней дрожью — еле заметной, но регулярной. Она всё ещё боялась. Но уже не пыталась избежать.

Парень с отточенными движениями. Идеальная стойка, выверенная пластика. Всё — на месте. Но двигался, как кукла с точной инструкцией: красиво, верно — и пусто.

Темнокожая с короткой стрижкой. Ни лишнего жеста. Но в этой тишине чувствовалась глухая вибрация напряжения. Как будто сжимала что-то внутри — чтобы не выплеснулось.

Двое — почти неразличимы. Один чуть сутулый, второй — с маскообразной улыбкой. Двигались синхронно, зеркально, как пара, натренированная не глядя. Не разговаривали. Не смотрели друг на друга. Но были слиты — будто система слепила их в один отклик.

И последний — с опущенным взглядом, сбивчивым дыханием. Он всё ещё боролся. Всё ещё не принял. Паника — не наружу, но под кожей.

Каждое тело — в напряжении. Каждый — на грани. Но все стояли. Пока ещё.

Зеркальный экран тянулся вдоль стены, отражая их всех. Восемь фигур. Обтягивающая форма. Схожие позы. Он поднял глаза и посмотрел на себя — в контексте других. И понял, что в нём ещё что-то держалось — как не отданная внутренняя ось. Остальные будто отдали.

Его взгляд пока еще не проваливался, не блуждал. Осадка — ровная, не просевшая. Мимика — живая. Не застывшая. Он всё ещё выглядел как человек. Но уже не тот, кем пришёл сюда. Плечи чуть напряженнее. Тени под глазами — глубже.

С другой стороны, он не знал этих людей. После поступления видел всего лишь несколько раз — в начале на общих занятиях. Тогда они были бодрее. Сейчас — словно просели. В мимике, в дыхании, в молчании остался след. И в нём самом, наверное, тоже.

После слов Корвелиана. После прикосновений Мес. После бесконечного молчания — внутри было тихо. Но пока — он стоял. Прямо. А они — держались так, будто уже научились не сопротивляться.

Кей не знал, почему он — другой. Но какая разница, если итог у всех один? Может, ещё не дошло. Может, он просто позже треснет. А может — просто кажется. Просто момент. Просто зеркало. Просто совпало. И всё же: он был среди них. Но пока — не с ними.

Где-то в зале, почти незаметно, шелестели сенсоры. Кей не знал, есть ли звук на самом деле — или ему показалось. Но знал одно: движения считываются, позы фиксируются. Система не говорила — но всё записывала.

Интересно, кто-то смотрит? Может, никто. Может, всё просто пишется. Но стоит замереть — и система сделает вывод. Своевременный. Безэмоциональный. Точный.

Потом отчёт. И новое задание. Под тебя. Под твои ошибки. Система не спрашивала, готов ли ты. Она просто адаптировала курс.

Инструктор появилась почти бесшумно. Женщина лет сорока, в обтягивающем чёрном комбинезоне, с гладко убранными волосами. Лицо без косметики, выражение — сосредоточенное, отрешенное. На груди — бейдж: «Инструктор Зейна».

Радужка светло-синяя, как у всех инструкторов. Ни металла, ни тьмы — она не ломает, она оттачивает.

Она не представилась. Не произнесла приветствия. Только кивнула и начала.

— Цель: отработка реакции на прикосновение. Сигналы тела. Границы напряжения. Статичная подчиненная поза.

Голос был ровным, чуть приглушённым. Спокойный, как у врача, объясняющего предстоящую процедуру.

Первой вышла девушка с полураспущенными волосами. На касании Зейны — вздрогнула. Пауза.

— Перераспределение — не приговор. Но с такой реакцией — вопрос времени.

Потом — шатен. Тот самый, с которым Кей когда-то пересёкся взглядом в первые дни.

Он вышел уверенно, без колебаний. Замер в позе — плавно, отточено. Как будто не просто знал, что делает, — как будто уже давно приучен слушаться чужой руки.

Зейна кивнула:

— Вот так. Эталон. Мягкость в движении, ясный сигнал податливости. Запомните.

Кей уловил, как напряглись стоящие рядом. Кто-то — с завистью. Кто-то — с надеждой. А он — с раздражением.

То ли тот и правда оформлен, то ли просто умеет делать вид. У него явно была база: движения — как у танцора, привыкшего быть красивым и послушным.

Глава 10. Под покровом

Кей свернул в сторону жилого сектора — на автопилоте, но не дошёл.

Перед ним всплыл дрон.

— КЕЙ-333. Индивидуальная коррекция. Куратор Корвелиан. Кабинет С-07. Немедленно.

Голос был безликим. Как команда интерфейса. На полу мигнули стрелки. Молчащие. Не дающие права на отказ.

Кей отправился по маршруту. Медленно. Без эмоций.

Когда он вошел в кабинет, Корвеллиан уже стоял у панели — выпрямленный, собранный, точно отлитый из стали. Но на этот раз — что-то было не так. Чувствовалась не обычная для куратора холодность, а тяжесть, не оформленная в слова, но читаемая в теле.

— Подойди.

Голос резкий. Как будто его ждали, а он опоздал. И ждали не как подопечного, а как ошибку, которую нужно исправить.

Кейлан подчинился. Каждый шаг звучал громче, чем должен.

Кей замер напротив. Куратор не посмотрел на него сразу. Только выпрямился — как будто собирался передать не мнение, а вердикт.

— Знаешь, где ты сейчас должен быть?

Пауза.

Кей молчал.

В воздухе висело ощущение нарушенного порядка, и Корвеллиан фигура, призванная его восстановить.

— В сером профиле. — Голос Корвелиана не повысился — но стал режущим.

— Ты не подчинился. Перед всеми. Это системная ошибка.

Куратор не кричал. Даже не смотрел на него как на личность.

— Ты думал, это жест? Что у тебя есть право на драму? Или тебе вдруг показалось, что ты можешь выбирать?

Кей молчал.

В горле — сухо. Он не пытался оправдаться. Знал: здесь это не работает.

— Если бы инструктор Зейна повторила команду — тебя бы здесь не было, — подытожил куратор. Ровно.

Пауза.

На лице Корвелиана не было угрозы. Только факт. Острый, как гильотина. Ни раздражения. Ни сожаления.

Просто — он бы исчез.

Кей вдруг понял. Не как возможность. Как уже почти случившееся. Повторное "на колени" — и его бы списали как сбой.

Без драмы. Без поклона. Без финальной сцены.

И вдруг почувствовал запоздавшую дрожь под ребрами — не страх, нет. Он давно вышел за грань страха. Это было как сбой в ритме: чужая команда, не до конца исполненная, и тень наказания, которая всё же прошла мимо.

Корвелиан сделал шаг ближе. Хищно. Не угрожая — просто заполняя пространство.

— Зейна решила тебя пожалеть. Один раз. Потому что я веду.

Кей замер.

— Теперь я в долгу перед ней. А ты — в долгу передо мной. Потому что всё ещё дышишь.

Шепотом:

— Ты знал, что делаешь. И всё равно подвел меня.

Холодный, тяжёлый клубок. Не от страха исчезновения. От вины.

И — вдруг — он понял, кого он подвёл.

Его.

Того, кто методично давит и ломает. Куратора, к кому Кей не испытывал ничего, кроме отвращения и злости. И всё же… что-то сработало. Потому что вина была настоящей. Кей действительно почувствовал, что подвёл.

Что обманул чью-то ставку.

И это было хуже всего. Неправильно. Почти омерзительно. Но — факт. Он сам не узнал себя в этом.

Что со мной?

Внутри молчание. И вина… Глухая, необъяснимая, почти тёплая. Он сам вдруг испугался, насколько глубоко она легла.

Потому что это значило: что-то в нём отозвалось. На чужой голос, на власть, на внимание. Он не должен был так чувствовать. Но чувствовал. И в этом не было логики. Только слом. Что-то в нём откликалось на Корвелиана — как на того, кто держит. Кто не отпускает. Кто ведёт.

Кей уже не знал, кто он сейчас. Тот, кто выстоял? Или тот, кто уже начал сгибаться?

Пауза.

— Ты больше не элитный экземпляр. Не чья-то гордость. — продолжил Корвелиан. — Здесь ты — сопровождающий с нарушением. И пока ты не доказал обратного — ты брак.

Кей знал, как звучит это слово в системе. Не как оскорбление — как приговор. И что самое страшное — это не вызывало ярости. Только чувство… неправильно собранного тела. Как будто он и правда треснул где-то внутри.

— Ты здесь. Потому что у тебя осталась ценность. Не достоинство — ценность. И если ты ее уронишь — здесь не будет трагедии. Будет утилизация.

Кей не дрогнул. Но дыхание стало другим — коротким. Как будто его поднимали из грязи за волосы.

— Забудь, кем ты был, КЕЙ-333. И начни выполнять команды с первого раза.

— Тебе дали шанс исправиться.

Пауза.

— Я лично позабочусь, чтобы ты им воспользовался, — куратор произнес это негромко, но в этой фразе чувствовались контроль и тихая, отточенная угроза.

Воздух как будто сгустился.

— По результатам предыдущих сессий у тебя слабый отклик, — ровно произнёс Корвеллиан. — Повышенное напряжение. Отсутствие пластичности. Я проведу коррекцию. Прямо сейчас.

Корвеллиан повернулся к нему.

— Сними комбинезон до пояса. Встань в центр. Спина прямая. Руки за голову.

Кей замер — всего на долю секунды. Но достаточно, чтобы вызвать недовольство.

— Быстрее! — велел куратор.

Он подчинился. Потянул край водолазки, стянул ее через голову. Положил одежду на край скамьи. Потом шагнул в центр. Поднял руки за голову, сцепил пальцы за затылком.

Он стоял. Прямо. Молча.

Воздух холодил открытую кожу. Тело выставлено как на витрине — без защиты, без смысла.

Он должен быть гладким. Отыграть покорность. И всё же чувствовал, как вдоль позвоночника медленно ползёт напряжение. Привычный инстинкт: укрыться, спрятать уязвимое. Стыд. Тревога.

Корвеллиан обошёл его кругом. Смотрел не на него — на материал. На линии, на зажимы.

Пальцы коснулись шеи — не мягко, но и не грубо. Лёгкое нажатие. Не касание, а утверждение власти.

— Видишь, как ты держишься? Ты не умеешь расслабляться, — голос куратора стал почти мягким. — Потому что думаешь, что ещё способен на контроль. Но это не контроль. Это страх. Защитная фиксация.

Кей застыл.

Он не просто стоял — вся спина была натянута, как арка. Плечи сведены. Мышцы напряжены до боли. Он чувствовал — тяжесть собственной стойки. Будто каждое движение шло сквозь сопротивление.

Глава 11. Искусство соблазнения

После завтрака — дрон подал команду: направиться в аудиторию B-7. На экране вспыхнуло обозначение модуля: 2.5 — Искусство соблазнения.

На полу зажглись направляющие стрелки. Кей проследовал за ними — без вопросов.

Аудитория не изменилась. Те же поглощающие свет стены, тот же гул вентиляции, те же модули для сидения. Кей снова выбрал место в последнем ряду. Тело — в неподвижности. Взгляд — вниз.

Лектор появился, как в прошлый раз, незаметно. Серый костюм. Отсутствие возраста. Голос — ровный, будто алгоритм декламировал текст.

— Предыдущий модуль: теория подчинения. Этот — прикладная основа. Тема: Искусство соблазнения.

Прозрачный экран вспыхнул. Линии, формы, схемы. Контуры тел, анатомически точные, без индивидуальности.

— Функция приватного уровня — не только отклик. Но и захват. Не агрессия. Не инициатива. А направленное создание желаемой проекции.

На платформе перед экраном возникла голограмма — полноразмерная, почти материальная. Фигура стояла в нейтральной стойке. Затем — движение. Плавный переход в изогнутую позу. Плечи оголены. Взгляд — вверх. Без страха. Без желания. Только приглашение.

— Подчинённость — инструмент. Но соблазнение — процесс. Вы должны уметь не просто отвечать на стимул. Вы должны уметь возбуждать потребность. В вас. В вашем отклике. В иллюзии вашей слабости.

Голографическая фигура опустилась на колени. Медленно. Руки на бёдрах. Пальцы расслаблены. Дыхание грудное. Голова наклонена. Тело без напряжения.

— Позиция приглашение. Сигнал: доступ. Не сопротивление. Не согласие. Пространство для воли клиента.

Следующая проекция: фигура полулежит, опираясь на локоть. Спина изогнута. Взгляд — вбок. Не в глаза. Не вниз.

— Позиция ловушка. Стимул на активность. Клиент интерпретирует её как вызов, но без угрозы.

Лектор не повышал голос. Но в его тоне появилась плотность.

— Ваше тело — это инструмент управления возбуждением.

Как музыка. Как запах. Как свет.

Новый блок.

Анимация: силуэт клиента приближается, касается плеча приватника. Реакция: лёгкое движение кожи, задержка дыхания, полуулыбка, перевод взгляда.

— Ошибка: автоматизм. Если тело отзывается механически — возбуждение теряется. Возникает ощущение фальши. Клиент не платит за куклу.

Пауза.

Экран погас. Голограмма исчезла. Лектор произнёс:

— Вы обучаетесь сценической модели возбуждения. Это значит: каждый жест — как дирижерская палочка. Каждый выдох — интонация. Ошибки — как фальшивые ноты. Их слышат.

Он сделал жест — и голограмма снова возникла. На этот раз — лицо. Фотореалистичное. Мужское. Красивое до абсурда: точёные черты, светлая кожа, янтарные волосы. И глаза. Серо-зелёные. Живые.

Слишком живые.

Кей не мог отвести взгляд. Хотя знал: это не человек. Только изображение. Код. Но с первого кадра внутри что-то сбилось — как будто тело уловило больше, чем экран показывал. Как будто изображение не проигрывалось, а смотрело в ответ.

Эти глаза не играли. Не просили. Не имитировали.

Они были.

Если это и была программа, то она дышала. Не по коду. По памяти.

Он не мог объяснить, почему это пробивало, как ток. Но пробивало. Как будто за экраном, в цифровом коде, был кто-то, кто видел его. Не как участника. Как собрата.

Кей не знал, кто это. Только чувствовал: это — не про обучение. Это — предупреждение.

— Сценарий №1. Клиент — властная фигура. Необходим отклик: податливость с оттенком страха.

Голограмма повторила движение. Колени, прогиб, взгляд — вверх, с дрожью, которой не было страха. Кей вдруг понял, что эта модель создана по образу живого человека. Что-то в ней было слишком настоящим, слишком живым для искусственного интеллекта.

— Интерпретация: я боюсь. Но хочу. Я дрожу. Но не ухожу.

Пауза.

— Возникает ощущение доминирования без принуждения. Это возбуждает.

Следующий сценарий. Голографическая фигура сидит у ног. Спина ровная. Руки на коленях. Глаза закрыты. Затем медленно открывает их. Взгляд — вверх. Спокойный. Признание без слов.

— Клиент хочет быть признан. Его возбуждает восхищение. Вы — инструмент этого признания.

Лектор заключил:

— Вы — система откликов. Но лучшие сопровождающие — это режиссёры желания. Если клиент верит, что владеет сценой — вы справились. Если он покупает — вы выиграли.

Лектор не попрощался. Просто ушёл.

Голограмма исчезла. Осталась тишина. Только дыхание и мысли, которые не всем позволено думать.

Кей вернулся в свою ячейку. Но глаза голограммы — эти глаза — не исчезали. Они остались внутри как предупреждение.

После завтрака — дрон подал команду: направиться в аудиторию B-7. На экране вспыхнуло обозначение модуля: 2.5 — Искусство соблазнения.

На полу зажглись направляющие стрелки. Кей проследовал за ними — без вопросов.

Аудитория не изменилась. Те же поглощающие свет стены, тот же гул вентиляции, те же модули для сидения. Кей снова выбрал место в последнем ряду. Тело — в неподвижности. Взгляд — вниз.

Лектор появился, как в прошлый раз, незаметно. Серый костюм. Отсутствие возраста. Голос — ровный, будто алгоритм декламировал текст.

— Предыдущий модуль: теория подчинения. Этот — прикладная основа. Тема: Искусство соблазнения.

Прозрачный экран вспыхнул. Линии, формы, схемы. Контуры тел, анатомически точные, без индивидуальности.

— Функция приватного уровня — не только отклик. Но и захват. Не агрессия. Не инициатива. А направленное создание желаемой проекции.

На платформе перед экраном возникла голограмма — полноразмерная, почти материальная. Фигура стояла в нейтральной стойке. Затем — движение. Плавный переход в изогнутую позу. Плечи оголены. Взгляд — вверх. Без страха. Без желания. Только приглашение.

Глава 12. Ритм боли и выдержка

Вызов: Модуль 2.5Позиционная выдержка. Инструктор: Местра Ливей

Кей шёл по коридору на очередное занятие. Маршрут, как всегда, показывали неяркие стрелки на полу. Он шагал не спеша. Уже знал: можно не торопиться, главное не останавливаться и не сворачивать с указанной траектории.

Он почти прошёл мимо, когда заметил, что одна из боковых дверей приоткрыта. Из помещения в коридор пробивался луч света. Тусклого, серо-желтого, как в комнате для допросов.

Обычно по пути не встречалось открытых помещений. Только гладкие панели, монолитные, словно коридор сам ведет тебя в нужном направлении. А тут — полоска света. Молчаливая. Незначительная. Как будто дверь случайно забыли закрыть.

Кей не должен был останавливаться, но замедлил шаг. Просто позволил взгляду скользнуть внутрь — и сразу пожалел.

Зал был мрачный. Пол — чёрная резина, поглощающая звук. По периметру, на коленях — шесть человек.

Он сразу понял: "его" группа. Те, с кем он прибыл. В последний раз их было восемь. Сейчас — шесть.

Узнал по кудрявому шатену и по тёмнокожей девушке с короткой стрижкой. Остальные сидели в тени.

В зале не было ни инструктора, ни куратора.

Но они делали то, что делали.

Шатен вышел в центр круга. В руке — гибкий предмет, похожий на тонкий ремень. Парень не хлестал себя им. Просто щелкнул по плечу. Контакт едва слышен, но тело дёрнулось. Ни следа. Ни звука. Только тихий изгиб боли.

Между ударами он говорил:

— Я присваивал себе чувства. Хотел быть любимым. Это — нарушение. Знал, что я вещь, но думал иначе. Я отрицаю это. Отказываюсь от себя.

Речь без надрыва. Не для зрителя.

Только система, только программа, только он — и она внутри.

Следом поднялась темнокожая девушка. Говорила тише, смотрела вниз.

— Я говорила, когда меня не спрашивали. Пыталась цепляться за свое «я». Пыталась быть чем-то большим, чем тело. Это — ошибка.

Она подошла к электропанели у стены. Приложила язык. Контакт — короткий щелчок. Тело вздрогнуло.

— Этот импульс — напоминание, что я не голос.

Кей беззвучно замер в дверном проеме. Шаг прервался. Дыхание тоже.

Они — там. Они уже в этом. Он — нет.

У него не было ни одной такой сессии. Почти никаких групповых практик.

Кей не знал, почему так. Не знал, надолго ли.

Дальше он не смотрел. Дверь перед ним резко захлопнулась.

Холодно. Точно. Как будто это было не для него. Пока.

Он пошёл дальше, но внутри что-то сдвинулось. Глухо. Как будто он на какое-то время уклонился от своей участи, но это все равно его ждет.

***

Когда Кей вошёл в нужный тренировочный зал, он почувствовал сразу — воздух здесь был другим. Не просто холодный, как в технических коридорах, не стерильный, как в жилых отсеках. Этот воздух был оформлен: сдержанная прохлада, мягкий запах металла и кожи. Приглушенный свет. Отсутствие мебели. Гладкий черный пол, зеркальные стены и стойки для фиксации у дальней стены.

Зал был пуст — за исключением одной фигуры.

Мес.

— Раздевайтесь, — прозвучал ее голос. Тот самый: мягкий, как ласка, но скользящий прямо под кожу. — До нижнего белья.

Инструктор эффектно вышла из тени, будто материализовалась из воздуха. На каблуках, в облегающем костюме, который подчеркивал изгибы точеной фигуры. Волосы собраны в хвост. В руках — тонкая плеть, похожая на линию графического планшета: ровная, с узким жалом на конце. Она повела ею по воздуху — и щелчок разорвал тишину.

— Сегодня форма нам не помешает. — Улыбка с оттенком игры, будто Мес знала, насколько всё это абсурдно, но тем вкуснее.

Кей чуть замешкался. Внутри всё сжалось: не от страха — от неловкости. Раздеваться под её взглядом, под этим светом, перед зеркалами. Он знал, что это — часть обучения. И всё же руки дрогнули, когда он стянул форму через голову. Остался в одних стрингах. Кожа покрылась мурашками — от холода и от осознания. Он стоял, чувствуя, как взгляд Мес медленно скользит по телу.

— На колени, — мягко сказала она. — Поза «ожидание».

Он замер, не сразу поняв, что именно от него ждут. Тогда она уточнила, всё так же спокойно:

— Колени на ширине плеч. Спину выпрямите. Руки — за голову, сцепите пальцы.

Он подчинился. Колени коснулись пола, бёдра разошлись чуть шире, чем удобно. Спина — ровная, руки подняты, пальцы сомкнуты за затылком. Он чувствовал, как обнажается грудь, открываются пах и горло. Поза — почти театральная. Уязвимая. Но собранная.

Она смотрела. Он стоял.

Затем Мес обошла его кругом, медленно, каблуки отсчитывали ожидание. Кей слышал только их звук — и собственное дыхание.

— Вы знаете, зачем вы здесь?

Кей догадывался, но промолчал. Он уже почти отвык отвечать. Тишина казалась куда безопаснее слов.

— Нет? — протянула она, чуть склонив голову. — Тогда я расскажу. Сегодня вы будете учиться держать лицо. Не терять стойку. Даже под плетью. Даже когда тело орёт. И это не про боль. Это про контроль. Над собой. Над откликом. Над телом, которое больше не ваше.

Слова вонзились в сознание остро. Плеть. Лицо. Контроль. Кей выдохнул медленно, почти незаметно. В горле пересохло. Он не дрогнул, но внутри всё сжалось. Значит, сегодня — боль.

— Раньше был подобный опыт? — Мес остановившись за спиной. Плеть скользнула по его лопаткам — легко, почти как перо.

Он покачал головой.

— Жаль. Пригодилось бы. — Её голос обволакивал. — Если клиент пожелает испытать вас в болевом протоколе — вы не должны подвести. Не вздрогнуть. Не отползти. Не сорваться.

Не сорваться.

Прозвучало почти унизительно. Тело вздрогнуло изнутри, как струна, натянутая до предела. Мышцы сжались в ожидании.

— Контроль, — произнесла Мес, — это не про позу. Это когда тело орёт, а вы ему не верите. Это не о боли. Это о границе, где вы — вещь, но всё ещё держитесь.

Кожа покрылась мурашками, когда плеть легла на плечо. Легко. Просто чтобы обозначить.