Привычка разводиться

Глава 1

Антон

— Матерь Божья! Пресвятая Дева Богородица! — Ирина Викторовна показушно хватается за сердце и откидывается в кресле, едва мы успеваем зайти в кабинет, — Опять вы?

Я падаю на соседний стул, перехватываю её руку и галантно чмокаю сухую, морщинистую кисть с идеальным маникюром.

— Ириночка Викторовна, прекрасно выглядите. Как Зоя, Павлик? Маркиз?

— Не заговаривай мне зубы, Мейхер! — она грозно сводит брови и смотрит на меня с нескрываемой злостью, приблизительно как моя драгоценная тёща, — Ну ты же мне обещал! Ты же мне клялся, что это в последний раз!

— Это в последний! Вот теперь точно в последний! — киваю я.

Чувствую тяжелый, угрожающий взгляд в спину, будто стою со своим заклятым врагом на краю пропасти, и в любой момент рискую получить увесистый пинок под зад и полететь вниз.

— Хм-м, хм-м, — грозно раздается сзади, что лишний раз подтверждает мои опасения.

Я поднимаюсь со стула, иронично смотрю на свою вот уже пять минут как бывшую жену, держащую в руках свидетельство о разводе и свой паспорт. Протискиваюсь в сторону, указываю рукой на освободившееся место.

— Ave Satan, — говорю с ядовитой ухмылкой, приглашая её сесть.

Сатанина закатывает глаза, плюхается рядом с Ириной Викторовной и молча протягивает ей документы. Сотрудница ЗАГСА откладывает свидетельство в сторону и сразу листает книжицу в кожаной обложке. Вздыхает. Берет в руки большую прямоугольную печать.

— Ставлю последнюю. Больше не влезет, — бормочет негромко и примеряется.

Мне хочется высказать свои претензии людям, которые придумали внутреннюю начинку российского паспорта. Для семейного положения отведен всего один разворот — четырнадцатая и пятнадцатая страница. Куда это годится? Почему так мало? На них помещаются только четыре штампа: два о браке и два о разводе, далее, если захочется жениться ещё раз — паспорт придется менять.

Мне тридцать, и я сменил пять паспортов. Теперь придется делать шестой. Слава богу после двадцати пяти лет и не помню какого по счету развода, на меня нашло озарение, что необязательно каждый раз для этого фотографироваться, достаточно — попросить напечатать побольше экземпляров фотографий.

Шлёп — и готово! По кабинету разносится пружинящее эхо. Ничего необычного. Это мой восьмой развод, даже не юбилейный.

Сатанина сегодня немногословна, она сдержано кивает Ирине Викторовне и поднимается со стула. Я тут же его занимаю и заботливо подаю регистратору свой паспорт сразу на нужной странице.

Шлёп — и на меня поднимается замученный взгляд.

— Мейхер, я умоляю тебя больше не приходите! — жалобно стонет регистратор, — Иначе я буду брать с тебя деньги за бумагу и краску.

— Не волнуйтесь, моя дорогая. На этот раз между нами действительно всё кончено.

— Ты сам-то в это веришь? — цокает колко.

Вообще-то, да. Это точно наш последний развод с Геллой. Первые три раза я разводился с ней с такой драмой, будто вместе с ней уходит и моя жизнь. Середина была довольно средней, но местами крайне напряженной, а когда мы разводились в шестой и седьмой раз, я и вовсе был уверен, что это ненадолго. Что скоро мы обязательно друг по другу соскучимся, помиримся, поженимся, поживем счастливо пять или шесть дней, и с превеликим удовольствием продолжим мотать друг другу нервы.

Но не в этот раз. Больше я её не люблю. И даже не знаю, как её теперь называть.

Когда у нас мир и любовь — она Геля. Или даже Ангелина, если уж совсем удариться в сентиментальность. Когда я опять в чем-то виноват и она ходит с лицом мирового диктатора — Гелла. И исключительно Сатанина — когда начинает «пахнуть» новым разводом, плюс пару недель после.

Мы выходим из ЗАГСа почти синхронно, шаги по привычке ещё совпадают. На улице красота — золотая осень. Сатана со своей рыжей головой прекрасно выглядит на фоне кружащихся в воздухе листьев. Я ещё не привык. Она меняет цвет волос каждый раз перед тем, как мы расстаёмся, это уже ритуал. Дочка Мефистофеля намекает мне, что начинает новую жизнь. Рыжая впервые.

Гелла спускается по ступеням и останавливается, я встаю рядом, поворачиваемся, смотрим друг на друга. Судя по её взгляду она рассматривает старое кресло, которое жалко выкинуть, но жить с ним больше невозможно. Придется вытаскивать на помойку котам. А я разглядываю её с ехидной улыбкой и слегка щурюсь от теплого солнца.

— Ну что, Гелла, пока, — вздыхаю с ухмылкой, — Счастья тебе, здоровья. Жениха богатого и терпеливого. Побольше детей…

— Спасибо, Тошенька, — растягивается в широкой, белоснежной улыбке, но глаза убивают, — И ты уж как-нибудь не обделайся.

— Да постараюсь… — смеюсь я, и медленно пячусь назад, — Больше не звони. Даже если просто захочется перепихнуться.

— Антон, — ехидна вновь закатывает глаза, — Если я захочу перепихнуться — я позвоню кому угодно, только не тебе.

— Уже составила список?

Воздух разрезает ее недовольное, ироничное цоканье. На самом деле, я шучу. Может показаться, что я ревную её, но нет. Мне бы даже хотелось, чтобы она поскорее себе кого-нибудь нашла.

— Пока! — она разворачивается на каблуках и гордо вышагивает по яркой, шуршащей дорожке листьев.

Пару секунд я смотрю ей в след, а потом поворачиваюсь в противоположную сторону и иду к своей тачке, не скрывая совершенно счастливого лица.

Ну здравствуй, новая жизнь!

Глава 2

Гелла

Просыпаюсь лицом в подушку. Отдохнувшее тело приятно гудит. Потягиваюсь, лениво зеваю, откидываю руку назад и несколько раз хлопаю по матрасу. Губы ползут вверх сами собой. Я одна. Никакого Мейхера. Наконец-то буду жить спокойно и счастливо.

Открываю глаза и улыбаюсь новому дню. Немного пугаюсь своих ярко-огненных прядей, раскиданных на подушке. Ничего, скоро привыкну. Я люблю экспериментировать с внешностью. Мне кажется, я была уже всех цветов и оттенков, но рыжей — впервые. Однажды случился экстремально розовый, он вышел случайно — в момент отчаяния я в очередной раз закрашивала любимый блонд Антона, и слегка погорячилась. Но тот развод был самым коротким — всего две недели, поэтому я проходила так совсем недолго.

Сейчас каждая клеточка моей души чувствует, что на этот раз мы расстались навсегда. Как поклонница символизма, не могу не отметить, что развод по счету восьмой, а восьмерка знак бесконечности. А ещё есть ощущение, что наконец-то замкнулся круг. Мы познакомились в день рождения Антона, и в этот же день, двенадцать лет спустя решили поставить окончательную точку. Стандартный двенадцатилетний цикл завершился, и в жизни наступает новый виток. В котором не будет ни всех наших проблем, ни Мейхера, ни его сумасшедшей семейки.

Пятьдесят пять лет назад в столичном роддоме пробудилось древнее зло, называемое Марина Владимировна. Я ненавижу эту женщину до остервенения. На её счету как минимум три из наших развода. Эта дамочка питается исключительно моей кровью, кровью Антона, а так же своего мужа и дочери. Страшно представить какое количество людей она сгноила со свету и довела до полного нервного истощения, начиная от работников кухни и уборщиц, заканчивая обыкновенным доставщиком воды. Но я — её самая любимая добыча. Она считает, что я забрала у неё её любимую сыночку, и именно из-за меня он так плохо живет.

Мы познакомились, когда Антону стукнуло восемнадцать. Наш роман завертелся так быстро и стремительно, мы так сильно были увлечены и не могли друг от друга отлипнуть, что оба почти перестали ходить в универ, и нас чуть было не отчислили с первой же сессии. Для Антона это было не страшно, родители бы его отмазали, а мне, как приезжей, поступившей на бюджет провинциалке, пришлось долго оправдываться и приносить купленные Мейхером справки о болезни. Придурки. Всё никак могли расстаться. Мы подали наше первое заявление в ноябре, как только восемнадцать исполнилось мне. Мы даже не думали о будущем, нами двигали только сумасшедшие эмоции, ударившая в голову любовь и моё дурное желание лишиться невинности в первую брачную ночь. А ждать её слишком долго очень не хотелось. Тем более, впервые он сделал мне предложение через неделю после знакомства, но всерьез я это не восприняла.

Не смотря на обеспеченную семью, Мейхер особо не сорил деньгами, ему не давали их в таком количестве, чтобы можно было шиковать, мы не могли снять квартиру больше чем на несколько суток. Поэтому он притащил меня жить в их семейный дом. В тридцать лет я понимаю, какое это удовольствие, когда твой сын приводит домой какую-то неизвестную провинциалку и заявляет, что пару дней назад он на ней женился, и теперь она будет жить с нами. Но то, что мне устроила Марина Владимировна — было настоящим адом. Я бы не сказала, что я как-то сильно их объедала или за мной приходилось убирать. Она в жизни не делала ничего по хозяйству сама — всё помощницы. Мы вообще старались приходить домой только ночевать. Возможно это её и бесило. Как и то, что я совсем не ровня их сыну. Но она выпила такое количество моей крови, что через год я удирала из их дома, роняя тапки. Антон защищал её, выгораживал, говорил, что мама очень переживает, плюс он никак не мог оклематься от её акта демонстративного повешения от горя. Я вернулась жить в общагу и мы развелись.

Обоим было очень плохо, помирились через три месяца, он покинул родительское гнездо и ушел жить ко мне в общежитие, осознав, что его мать та ещё манипуляторша. Поженились второй раз. Жили бедно и плохо, а ещё постоянно ссорились. По уровню драмы второй развод может переплюнуть разве что третий, когда мы передрались так, что соседи вызвали на нас полицию, а когда они приехали — подумали, что в квартире кого-то убили, потому что всё вокруг, как и мы, было залито кровью. Нет, мы не били друг друга. Мы перерезались разбитой посудой, осколки которой валялись абсолютно повсюду, но не смотря на впивающиеся в кожу куски острого стекла, мы не могли остановиться и перестать друг в друга что-то швырять. Первое, что мы сделали, вернувшись из отдела полиции — продолжили. После третьего расставания был самый большой перерыв — пять месяцев, новая жизнь никак не начиналась, и я смертельно страдала и скучала по нему. Хорошо, что первым не выдержал Мейхер, он жутко напился и всю ночь орал под моими окнами, что любит меня и не может без меня жить. Я лежала в кровати, затаив дыхание, и с блестящими от восторга глазами, слушала как его снова пакуют в милицейский «Бобик». Позже он сказал, что я бессердечная, раз не вышла к нему и не открыла дверь. А я считаю, что мы очень романтично помирились, когда утром я пошла в отдел его забирать.

В нас было слишком много дури. Наш последний развод, по сравнению с первыми — скучное, нудное мероприятие. Однажды мы пришли разводиться с паспортами, в которых уже были выдраны в порыве гнева страницы о семейном положении, но так как в ЗАГСе нас уже хорошо знают, нам молча выдали свидетельство о разводе и очень просили больше не приходить. Надеюсь, теперь точно не придем.

Этот развод прошел намного спокойнее всех предыдущих. Мы не разговаривали ровно два месяца. Никак, совсем, даже не здоровались, но продолжали спать в одной постели, в которой абсолютно ничего не было. Мне больше не хотелось ни скандалить с ним, ни мириться, будто внутренне я уже подошла к черте, которую готова перейти.

Я поняла, что больше не люблю Мейхера в его день рождения, в точно такое же теплое, осеннее утро. Я проснулась, посмотрела на его спокойное, безмятежное лицо на белоснежной подушке, и к горлу подступила изжога. Я знала, что мне придется сегодня поздравить его, придется ехать и покупать ему подарок, выбирать его так, чтобы понравился, с душой, а позже — вручать, весь вечер сидеть по правую руку и сдержано кивать с мягкой улыбкой, когда гости будут произносить тосты, а ещё придется говорить ему что-то самой. Хорошего сказать — нечего, привычно брызгать ядом — значит испортить праздник. Я встала, попила кофе, собрала свои вещи и ушла. Возможно, это может показаться жестоким — бросать человека в его юбилей, но если посчитать сколько я проплакала праздников — не хватит пальцев ни рук, ни ног. Тем более, он не сразу меня хватился, только к вечеру написал смс, спросил, где я нахожусь. Я ответила, что хочу, чтобы он встретил новый этап своей жизни без старых проблем и в новом статусе. Он написал спокойное: «Хорошая идея. Спасибо», а дальше мы перекинулись буквально парой сообщений, чтобы обсудить формальности. И вот она — свобода.

Глава 3

Антон

Встречаем бархатный сезон в новом статусе и в новой локации. Я заслужил отпуск. Считаю, что за жизнь с Геллой мне полагалось два раза в год ездить в санаторий для восстановления здоровья и нервных клеток.

Если иерархия демонических существ и правда бы существовала — Гелла занимала бы одну из самых высоких ступеней. Я клянусь, это не человек, это чистая нечисть!

При этом нечесть — невероятная. Манкая, почти кошачья женственность, мягкий, будто обволакивающий голос, потрясающая фигура — и всё это в сочетании с жестким, удивительно сволочным и вспыльчивым характером. Первые несколько лет я был просто без ума от этого, но с годами привык и перестал считать это чем-то очаровательным. Особенно, когда спасал из ванны свой утопленный ноутбук или шлифовал тачку вкруговую, после того, как она прошлась по ней ключом, приревновав меня к какой-то непонятной тёлке. У нас даже нет ни одной совместной фотографии, потому что эта дура в порыве ярости удалила весь архив за много лет, и восстановить его не смогли даже в специализированном центре. Но сейчас этот архив мне ни к чему. Расстались и расстались. Устал. И больше не буду за ней бегать. Наши обязанности были строго разделены: Гелла отвечает за порчу имущества и разводы, я — за примирения. Она не пришла ко мне ни разу! Не было ни одного долбанного расставания, где она сказала бы, что была не права и скучает по мне. Каждый раз — великое одолжение. Но когда я был помоложе, считал, что это того стоит. Ведь хорошее тоже было. И много. Сначала гораздо больше, чем плохого. Нам было здорово вместе, даже не смотря на все ссоры, первые лет десять мы вообще очень сильно друг друга любили, и в отличии от некоторых наших семейных друзей не превратились в скучающих пенсионеров. У нас постоянно кипел какой-то вулкан страстей. А потом любовь прошла, и мы посмотрели друг на друга другими глазами, и стало понятно, что Гелла — неуравновешенная, ревнивая истеричка, которая клюёт мне мозг каждый божий день, а целует — уже не каждый. А я, по её словам, — ненадежный, безответственный, самовлюбленный бабник, который всегда думает только о себе и не пропускает глазами ни одну юбку. Интересное мнение, очень далекое от сути. Но и это уже в прошлом.

Выкатываю чемодан. Смотрю на него крайне недоброжелательно. Слишком огромный — для двоих. В последний раз мы ездили в отпуск в прошлом году. На восемь дней. Шесть из которых друг с другом не разговаривали, Гелла каталась по экскурсиям и гуляла пешком, я — чилил у бассейна с бутылочкой пива. Естественно, для того, чтобы разглядывать чужие жопы в красивых купальниках. Какие ещё могут быть варианты?

Запихиваю чемодан обратно и лезу на верхнюю полку за рюкзаком. Не буду набирать много, хватит пары футболок и пары шорт. Тем более, я опять никуда не поеду — лягу у бассейна и буду разглядывать новые жопы. Такое хобби.

С верхней полки на меня валится целая куча бумажек. Я сгребаю их в руки, рассматриваю. Нашлась моя коллекция писем Геллы. В ней погибла очень талантливая писательница, обычно после каждого примирения, на второй или третий день, она оставляла мне письмо на столе, вместе с завтраком. Где писала, что любит меня, ценит, хочет, чтобы мы жили нормально и надеется, что в этот раз так и будет. Иногда расписывала, что я пропустил во время ссоры, вроде: «Надеюсь, мы больше никогда не будем ссориться, и мне не придется смотреть без тебя новую серию Жуков, попивая белое вино, а потом — плакать почти до утра». Было трогательно. Но от этого момента можно было засекать ровно пять дней — и из мужчины её мечты, я превращался в мудака. Потому что хожу на работу, где куча баб — и изменяю ей, хожу в зал — пялиться на тёлок и ей изменять, езжу с мужиками на рыбалку, где по мнению Сатанины, непонятно куда чпокаю русалок. И прочие мелочи. Удивительная вещь — природа, создала такого непревзойденного жихаря, который умудряется кого-нибудь трахнуть даже в пробке, задерживаясь с работы.

Надо отдать должное — раньше Сатана такой не была. Это «приветик» от моей маманьки, повлекший за собой наш третий, самый драматичный развод. Она позвонила поздравить меня с днем отца. Какого-то хера. Сказала, что знает, что отцовская секретарша Наташа беременна от меня. Демонические существа обладают сверхъестественным слухом — какой же был скандал… Как бы я не объяснял Гелле, что это полная чушь — не сработало, даже пришлось подключить несчастную, замужнюю Наташу. Всё равно развелись. Помирились накануне родов, вроде поверила мне на слово, выдохнула когда у Наташки родился стопроцентный армянский ребенок. С матерью не общался почти год, но потом она серьезно заболела и наши отношения плавно стали теплеть. Правда, когда она поправилась, мне стали приходить очень подозрительные смски. «Антошенька, твоя рядом?», «Уже скучаю по тебе, Антон», «Когда мы увидимся в следующий раз?». Незнакомые номера. Да мне и некому такое писать. Но недоказуемо. А маменька отнекивалась, говорила, что я просто очень видный жених. Только я не жених, а муж Сатаны. Что-то успевал чистить, что-то попадало под взор демонического создания с безупречным зрением. Как бы я не объяснял ей, откуда растут ноги — без толку. В итоге ещё одна ссора с матерью и ещё один развод. Я не знаю, были ли эти истерики реальными, или Гелла просто находила повод, или сублимировала реальные проблемы в сцены ревности. Но всё сложилось, как сложилось. Однажды я потащил её на полиграф, принудительно усадил на стул, и в присутствии специалиста покаялся, что максимальная измена, которая у меня была — это загул в клубе, где я весь вечер, вместе с Глебом, пил в компании девчонок и одну из них пригласил потанцевать. Всё! И то, это было в тот момент, когда Гелла в очередной раз меня бросила и я страдал и хотел развеяться. Думаете это помогло? Нет! Я ещё и выхватил за этот танец, прямо при напуганном мужике. У меня тоже хватало к ней претензий. Честно говоря, я тоже не самый спокойный человек в мире. Поэтому, хорошо, что наш сумасшедший дом подошел к концу.

Глава 4

Гелла

При виде знакомой фигуры в красных шортах, голого торса, и, чую задницей, наглого взгляда под глухими, черными очками, замираю. Нет, нет, нет. Опять? Я не хочу мириться! Я не буду с ним мириться! Хотя это очень мило, что он прилетел. А как узнал? Чёрт, я же не вышла из своей электронной почты на его ноутбуке, скорее всего Мейхер увидел билеты на самолет и бронь гостиницы. Однажды он уже приезжал за мной к моим родителям, и не смотря на то, что я не отрыла ему дверь, мужественно куковал у подъезда несколько часов, прежде чем я перед ним сжалилась. Но сейчас я не собираюсь возвращаться назад, ни через три часа, ни через четыре.

Мейхер стоит как приклеенный к своему месту. Вот что делать? Сразу наорать за то, что испортил мне отдых своей навязчивостью или быть немного помягче, ведь человек потратился и старался. Наверное, я такая мягкая потому что все ещё благодарна ему за закрытый кредит и шестнадцать колец.

Подхватываю шляпу и медленно иду вдоль бортика бассейна. Его голова поворачивается по ходу моего движения, а ноги до сих пор не сдвигаются ни на сантиметр.

Останавливаюсь напротив, стараюсь не наступить на липкие брызги и куски стекла. Смотрю на него слегка нахмурившись.

— Слушай, Антон, — начинаю помягче, — Мы же вроде обо всем договорились. Не обижайся, но вместе мы больше не будем.

— Нет? — переспрашивает слишком тонким, взволнованным голосом.

— Нет, — вздыхаю я.

— Ну тогда, ладно.

В смысле? Я хмурюсь ещё сильней. Поднимаю его очки и смотрю в совершенно растерянные глаза. Подозрительно. Опускаю очки назад.

— Я тогда пойду? — спрашивает он.

— Иди, — отвечаю опешив.

Между нами тут же возникает сотрудник отеля с веником и совком, и принимается собирать стекла. Пользуясь случаем, Мейхер пятится, подбирает с шезлонга свое полотенце и спешно идёт в сторону гостиницы, после фонтанчика —практически переходит на бег.

Мудень… Он не знал, что я здесь. Тоже прилетел отдыхать… Бывают же такие совпадения. Не надо было жадничать, надо было ехать в Дубай, но я решила взять самый недорогой и приличный вариант и сэкономить денег на косметолога. Эта гостиница как раз предлагала очень хорошую скидку О. Боже. Мой. Я на отдыхе второй день, впереди ещё неделя. Как мы будем жить в одних стенах — известно одному богу, но можно сказать с уверенностью — отпуск пропал.

Двигаюсь за ним, чтобы догнать и спокойно договориться, кто будет ходить на обед, а кто — на ужин, с завтраком проблем не будет — Мейхер не встает раньше двенадцати. Я могу пожертвовать бассейном, чтобы лишний раз с ним не пересекаться. Вхожу в широкий холл, и меня тут же обдает прохлада холодного кафеля. Вижу на ресепшене широкую спину, с накинутым на плечо полотенцем, Антон перегибается через мраморную стойку и пытается что-то объяснить маленькому, смуглому турку в классической черной жилетке.

— I need help! Please! Which is here! Understand? Ведьма, понимаешь? Сатана! Мне срочно нужно переехать! — тараторит очень испуганно и обреченно, я останавливаюсь неподалеку скрестив руки на груди, — Али, Махмут, Ахмет, Мустафа! Пересели меня срочно!

Тот только растеряно улыбается и качает головой.

— Почему же ты не понимаешь русский язык? — стонет Мейхер, — К вам же кроме нас больше никто не ездит! My ex-wife came here! Хюррем Султан приехала! Мне надо спрятаться!

— Тебе сейчас санитаров вызовут… — цокаю недовольно. Услышав мой голос Антон буквально подпрыгивает.

Я медленно подхожу ближе, рассматриваю его, не скрывая разочарования. Как я могла потратить на него столько лет…

— Антон… — я прохожусь взглядом по его красным щекам и бегающим зрачкам, — Ну кому ты нужен? Живи спокойно, я к тебе не подойду. Можешь делать абсолютно всё, что захочешь — никаких проблем. Ты приехал на отдых, я — тоже, давай не будем обращать внимания друг на друга.

— Ага, так и сделаем, — он иронично кивает головой.

— Почему нет? — морщусь я, — Я благословляю тебя на курортный роман и другие приключения. Можешь прямо сегодня пойти в клуб и кого-нибудь себе снять.

— Да ты меня сразу задушишь! Однажды ты воткнула в меня штопор! — он приподнимает ногу, демонстрируя кривой шрам выше колена.

— Не драматизируй! У меня просто сорвалась рука!

— Откуда у тебя вообще взялись деньги на отпуск? — произносит возмущенно, будто отдыхать имеет право только он.

— Оплатил любовник, — я закатываю глаза.

— До какого ты здесь?

— Это тебя не касается!

Вижу как на нас подозрительно косятся вошедшие в гостиничный холл две молодые девушки. Кстати, очень даже классные, блондинки — как любит Антон.

Я делаю шаг в их сторону и окликаю их.

— Девчонки, привет! — говорю с теплой улыбкой, — Вы здесь вдвоем? Без парней?

— М-м-м, да, — отвечает одна из них немного растеряно.

— Собираетесь вечером пойти куда-нибудь тусоваться?

— Да, планировали пойти в клуб, — говорит, все ещё подозрительно на меня скосившись.

— Прихватите с собой моего брата, — я умоляюще свожу брови, — Я не люблю тусоваться, а он очень весёлый, но стеснительный. Угостит вас чем-нибудь… И вам будет безопаснее, а то придется отбиваться от турков.

Они бросают взгляды мне за спину, туда, где стоит Антон, а потом переглядываются между собой.

— Да он нормальный, — мягко продолжаю я, — Тридцать лет. Не женат. Детей нет. Зато есть квартира в Москве и небольшой магазин автозапчастей.

— Ну… — мямлит та, что посмелее.

— Да, не волнуйтесь вы, мы же тоже отсюда, — я протягиваю запястье с красным браслетом, — Я живу в четыреста четвертом, Антон… тоже где-то здесь живет.

— В принципе, можно, — говорит вторая.

— Тогда дальше сами договоритесь, — ещё раз улыбаюсь я, и иду к лестнице так на него и не посмотрев.

Приблизительно предполагаю, как дальше будут развиваться события. Мейхер выпьет для храбрости анисовой водки под вечернюю шоу программу на открытом воздухе, и придет в мой четыреста четвертый номер. И зачем я это ляпнула?

Глава 5

Антон

— Бедненький… — вздыхает Кристина, хлопая густыми черными ресницами.

— Сука! Грымза! Сатана! — продолжаю возмущаться я, — Это же надо было догадаться, отправить своего мужа на свидание с двумя девчонками!

— Ты же говорил, что вы развелись… — хмурится Ленка.

— Да у нас так принято, — отмахиваюсь я.

— А зачем ты пошел? — продолжает она. Нашлась ещё одна очень умная, — Ты не мог сказать, что не собираешься никуда идти с другими девушками?

— Я что, ненормальный? — отвечаю обижено, — После стольких лет она откровенно спихивает меня, а я ещё буду перед ней оправдываться и объясняться! Спасибо, что не выложила мою фотографию в группу «Отдам Бесплатно»!

— Так ты же сказал, что тоже хотел бы, чтобы она побыстрее кого-нибудь себе нашла.

— Ленка! — я гневно на неё зыркаю, — Давай не мороси! Ты ещё мелкая и ничего не понимаешь!

— Я всё понимаю! Это проверка, и ты её не прошел. А значит все свои жалобные сказки — сплошные отговорки. Мог бы просто пригласить её куда-нибудь, и не было бы никакой проблемы. Солнце, море, романтика…

— У всего есть лимит. Свой — я выработал. Она могла узнать в каком номере я живу, прийти и нормально со мной поговорить. Но вместо этого она пошла тусоваться вниз — я из окна видел. Она меня в день рождения бросила! — произношу особенно горько, — Постоянно надо за что-то оправдываться, постоянно за ней бегать!

— Что же ты с ней столько лет жил? — не унимается Ленка.

— Я её любил! — цокаю, отвечая на совершенно идиотский вопрос.

— А мне Антошу жалко! — грустно говорит Кристина.

— Спасибо тебе, братан! — я тяну к ней краба, сжимаю слабую, девичью кисть, — Закажите себе ещё что-нибудь…

Мы не поехали в клуб, мы сидим в баре. Здесь потише. Я не настроен на танцы, тяжелая папка, которой меня отхлестали, навсегда вбила клин между мной и хореографией. Сатана так и не пришла, хотя я ждал её до одиннадцати часов, а потом решил, что я всё-таки на отдыхе, а вместо того, чтобы расслабляться — опять напрягаюсь. Оно мне надо? Хотя расслабиться так и не выходит. Предвкушаю, что и за сегодняшний вечер я тоже выхвачу, не смотря на то, что Сатана его практически организовала. Хочет меня поскорее пристроить — давай! Будем считать, что я уже пристроенный! Пусть думает так и как следует попсихует. Что-то подсказывает мне, что мы опять подеремся. И мне достанется ещё и за это. Что ж, в Турции мы ещё не дрались. В момент потасовок в Геллу вселяется настоящий бес, она лупит меня как хочет, но не дай бог схватить её немного крепче допустимо уровня или отвесить ей успокоительный чапалах — новая драма. При этом её не устраивает, если я просто стою и смиренно жду, пока она проорется и отлупит меня, Гелла хочет именно потасовки. Такой человек. Постоянно нужна кровь, нужно мясо.

— А я говорил вам, что я жертва насилия и абьюза? — говорю грустно, а потом отпиваю новый глоток из бутылки пива.

— Нет, — жалобно ахает Кристина, а Ленка ехидно цокает и качает опущенной головой.

Потерпите, девки, мне просто надо выговориться. Кому, если не людям, которых я вижу в первый и последний раз? На самом деле, я шучу. Ну разве я не мог угомонить Геллу? Конечно, мог. Просто мне тоже всё нравилось. А сегодня такое настроение — хочется немного сочувствия. Потому что у меня конкретная паника, и я очень боюсь, что мы с Сатаной совершенно случайно помиримся после драки. Я не хочу с ней мириться! Я не буду с ней мириться! Теперь я одинокий волк, опасный хищник. Который жалуется двум девочкам на свою бывшую.

Пока эти бедолаги не выслушали истории связанные со всеми восьми разводами, мы не вернулись в отель. Не смотря на то, что бар закрыли — мы сидели на пляже. Под утро Кристина, явно проникшаяся ко мне состраданием, пожелала мне найти хорошую, спокойную девушку. Злыдня Ленка сказала, что не сомневается, что мы ещё сойдемся, потому что природа сохраняет баланс, и таким идиотам надо держаться вместе, чтобы не отравлять жизнь другим нормальным людям. Я тоже выслушал истории о их гадских бывших, внутри себя офигевая от того, какие же у них смешные проблемы. Потом мы бросили камни в воду, загадав желание, и побрели в отель. Я загадал спокойствия и умиротворения.

И очень удивился, когда моё желание сбылось практически моментально. Надо было загадывать что-то другое. По поводу моего похода в неизвестном направлении с неизвестными юными блондинками не было не то что драки, не было даже скандала. Я не видел Геллу за обедом, но она встретилась мне за ужином — сдержано кивнула мне головой с другой стороны зала и вернулась к своей еде. Сердце бахнуло довольно громко. Раньше бы она сначала убила меня глазами, а потом помогла бы миссии осуществиться любыми попадающимися под руку предметами. Теперь — начихать. Она тоже меня больше не любит. Ладно, я — её, она все-таки демон, но меня-то почему?

Наверное, у всего есть свой срок и наша история действительно пришла к своему логическому завершению.

Отпуск прошел удивительно мирно и скучно. Несколько дней я вообще не видел Геллу, даже подумал, что она уехала, но русскоговорящий Махмуд на ресепшене сказал, что мисс Мейхер всё ещё проживает в отеле. Мисс Мейхер она только по загранпаспорту, и то ненадолго. Впервые после развода Гелла решила вернуть свою фамилию, все предыдущие разы — так и ходила с моей. Её фамилия смешная — Банько. Это была моя самая ходовая шутка, что родителям нужно было назвать её Ира или Инна, чтобы она была И.Банько, и не морочила людям голову.

Я встретил её всего два раза: в лобби и в каменной арке, при выходе с территории отеля. Спокойно поздоровались, прошли мимо. Надо же, как оказывается умеем. И летели мы одним рейсом, только в разных концах самолёта, хотел предложить подвезти её домой, но у Геллы возникла какая-то проблема с багажом. Я постоял в стороне со своим рюкзаком, посмотрел на то, как она ругается с сотрудником авиакомпании, и пошел дальше. У неё было семь дней, чтобы что-то исправить, но она не захотела. А я больше не буду её уговаривать. Не в этот раз.

Глава 6

Антон, пол года спустя, апрель

Просыпаюсь с улыбкой на губах, потягиваюсь, укладываюсь на другой бок, сминаю вторую подушку и поджимаю её под себя. Мне снилась Сатана. Сон был очень сексуальным и довольно детализированным, я буквально ощущал касания и запахи. Ладно, нет смысла больше тянуть, сегодня начинаю операцию «примирение через унижение».

Я успокоился и всё ей простил. Дам ей ещё один шанс. На этот раз я обиделся на неё сильнее обычного. За несколько месяцев до развода, после очередной неудачной попытки завести ребенка, мы прошли очередное полное обследование. Результат — не радостный, у обоих неважные показатели, но не криминал. Врач сказал, что такое бывает, возможно мы просто не совместимы, раз за десять лет осознанного отказа от предохранения, Гелла ни разу не забеременела. Обрадовала, что очень часто, как только женщина меняет партнера, беременность наступает очень быстро, то же самое касается и мужчины. Но нужно пробовать ЭКО. Гелла не хотела, боялась, что прием гормонов может спровоцировать онкологию, которая была у обеих её бабушек, а так же у матери — чудом нашли на первой стадии и удачно вылечили. Мы поговорили, решили, что даже если с детьми так и не выйдет — мы не расстанемся. Потом очередная ссора, два месяца молчания, и она уходит от меня в мой день рождения, по её словам — на этот раз насовсем. Какое милое совпадение. Мне было так важно, чтобы Гелла пришла ко мне сама. Важно именно в этот раз. Чтобы дала мне понять, что это просто очередная ссора. Что я важен ей. Или сказала честно: прости, но я попробую начать жизнь сначала и найти человека, с которым у меня получится забеременеть. Но Гелла как обычно свалила всё на меня.

И даже не смотря на это, я скучаю. Дома пусто. Ну не могу я без неё жить, что мне сделать? Я надеюсь, что причина была не в детях, и за то время, что мы провели порознь, Гелла тоже пришла в себя и осознала, что даже если мы очень друг на друга злимся и думаем, что больше друг друга не любим — это только эмоции, а правда в том, что мы оба немного ненормальные, и как бы не складывалась жизнь, в ней всегда остаётся константа — наши чувства, которые не могут никуда деться, даже когда порой кажется, что они ушли навсегда. Никуда они не ушли. Я всё так же люблю эту противную склочницу и уже очень хочу поскорее с ней поссориться.

После такого количества разводов очень сложно придумать какое-то оригинальное примирение, чего только не было. Но судя по тому, как мы преисполнились во время нашего последнего расставания, возможно, ничего не нужно изобретать. И мы можем пропустить этап ухаживаний и сразу перейти к унылому, показательному страданию по Гелле. Так влом соблюдать официальный протокол и оббивать её пороги, хочется просто позвонить и пригласить на свидание. За пол года мы ни разу не списывались. Правда, я отправил довольно милое смс в её день рождения, но она не удостоила меня своим ответом. И я опять психанул. Так, может быть, соскучился пораньше.

Верчу телефон в руках и никак не могу решиться набрать её номер, злюсь сам на себя. Ну что я как маленький? Я делал это миллион раз! Не давая себе времени на раздумья, звоню. Из трубки тут же слышится громкий, противный сигнал.
Абонент недоступен.
Звоню ещё раз. Абонент недоступен.

Всё-таки заблокировала, бестолковая рыжая голова. Или сменила номер.

Плохо, плохо, неважно… Значит не смогу отправить ей цветы, потому что курьеру нужно оставить контактную информацию для связи. Такими выходками Гелла делает хуже только себе, убивая всю романтику. Можно подумать, я не знаю, где её искать. Либо дома, либо на работе. Я смотрю на часы — двадцать минут первого. Она точно в салоне, а ждать вечера слишком долго.

Я еду в студию, где Гелла работает последние восемь лет. Она довольно популярный мастер по наращиванию ногтей, к ней строится очередь. По дороге заезжаю в кофейню. Беру два латте — ей с овсяным, себе обычный. Пока бариста возится с сиропами, вижу на стойке вазу с тонкими веточками гипсофилы нежно сиреневого цвета. Жду когда он отвернется и отрываю небольшую, короткую, но пушистую ветвь, прячу в карман, озираясь по сторонам, будто совершил серьезное преступление. Когда выхожу, втыкаю её прямо в крышку второго стакана. Пусть будет букет в миниатюре.

Перед тем, как зайти в салон, случайно сталкиваюсь с нарядной, явно куда-то опаздывающей женщиной. Она матерится, я извиняюсь и думаю: хороший знак. В нашей истории всё, что начинается с конфликта, заканчивается постелью. Вхожу в стеклянную дверь, сердце опять колотится, хотя я делал это сто раз. В воздухе пахнет какими-то духами, вокруг настоящее женское царство — куча девушек сидят за столами, шепчутся и пилят ногти. Я заворачиваю сразу в нужный угол. За столом Геллы сидит чужая девица. И выглядит стол совсем по-другому, нет мелочевки, которую покупала Гелла. Я замираю. Наверное, выгляжу, как человек, который зашёл в свой дом и обнаружил, что там живут другие люди.

— А где Гелла? — говорю, подходя ближе.

— Кто? — девушка поднимает глаза.

— Ангелина Мейхер, — уточняю я.

— А… — она недовольно куксится, — Не работает она здесь больше! Еще с прошлого года! Когда вы уже перестанете ходить?

— А где работает? — спрашиваю, немного опешив. Гелла очень держалась за это место. Говорила, что салон расположен очень удачно, и аренда не такая дорогая, как в таких же студиях по соседству.

— Понятия не имею! — закатывает глаза и продолжает пилить.

— Ясно, — бурчу под нос и пячусь к выходу.

Сажусь в машину. Делаю глоток из своего стакана. Второй — с цветком и нарисованным чужой рукой сердечком теперь выглядит совсем нелепо. Даже если Гелла дома, кофе остынет. Такая мелочь, а почему-то очень грустно. Но я все равно беру его с собой, когда забираюсь на восьмой этаж шестнадцатиэтажки на окраине. Опять не работает лифт. За дверью крошечной квартиры Сатаны стоит идеальная тишина. Я возвращаюсь в машину и несколько часов сижу у подъезда. Оба кофе выпиты, абонент недоступен.

Глава 7

Пальцы левой руки вцепляются в руль, правая — крепко прижимает трубку к уху, в голове стоит противный писк, пульс бешено колотится в висках, а на том конце провода стоит звенящая, мертвая тишина. Я не уверен, что хочу сказать что-то ещё, потому что я боюсь услышать что-то такое, от чего тут же свихнусь.

— Алло… — говорю очень тихо и напугано, стук моего сердца, бьющегося о рёбра, звучит куда громче.

— Да, — тревожно отвечает моя бывшая тёща.

Я сглатываю. Горло сухое, будто набито пылью.

— Что-то случилось? — спрашиваю, и сам не узнаю свой голос.

На том конце опять тишина. Такая, что я начинаю слышать собственное хриплое и неровное дыхание. В эти секунды я успеваю прожить всё: аварию, болезнь, больницу, белые стены, чёрный пакет.

Я вижу это так ясно, что от страха едва не выворачивает.

— Антон… — наконец произносит она, тяжело выдыхая. — Я не знаю, как тебе сказать…

Мир сжимается в крошечную точку. Холод мгновенно заполняет грудь, от кончиков пальцев до затылка. Сейчас мне не хочется, чтобы она что-то говорила. Я не хочу этого знать.

— Когда Ангелинка возвращалась из отпуска, по дороге из аэропорта в её такси въехал большегруз.

Я сейчас сдохну от напряжения. Я отказывать это принимать. Мне кажется, я даже видел в пабликах новость об этом, но мне почему-то кажется, что это случилось вечером, а наш самолет прилетел днем. Вспоминаю, что Гелла потеряла багаж, и внутри окончательно холодеет.

— Что? — спрашиваю почти шёпотом.

Чувствую как будто провалился под лёд.

— У неё были серьезные травмы. Два месяца она провела в коме.

Воздух рвётся из груди рывками. Я не дышу — задыхаюсь.

— Сейчас уже пришла в себя. Потихоньку восстанавливается.

— Живая ?.. — спрашиваю с невероятным облегчением, и вся моя жизнь снова проносится перед глазами в секунду.

— Живая… Но… — она замолкает, и я уже знаю, что дальше будет какое-то ужасное «но».

— После черепно-мозговой травмы у неё проблемы с головой. И с памятью.

— А где она вообще? — вскрикиваю нервно, — Почему мне никто не позвонил?!

— Вы же развелись, — хмыкает бывшая тёща слишком ехидно для этой ситуации.

— Ну и что? Первый раз что ли? Вы там в себе вообще?

— У меня нет твоего номера. И Ангелинка говорила, что на это раз вы расстались окончательно.

А ты и рада, старая ведьма. Родители Геллы ненавидят меня точно так же, как Геллу ненавидит моя мать. Считают, что я вымотал доченьке все нервы, украл молодость и из-за меня у нас нет детей.

— Так где она? — бросаю довольно грубо.

— Дома, с нами.

— Я прилечу первым рейсом.

— Не надо! — грозно хмыкает тёща, — Не помнит она тебя, Антон. И Слава Богу!

— В смысле не помнит? — гаркаю я.

— Я говорю тебе: у человека проблемы с головой. Помнит, что жила в Москве, помнит, кем работала. Даже мать твою помнит, но почему-то считает, что она была её преподавателем в институте. А когда мы спросили, позвонить ли Антону? Ответила: какому Антону?

Да ну нахер?! Мы что, в каком-то сериале? Я гневно хмурюсь и истерично стучу пальцами по рулю.

— Ничего страшного, я ей напомню, — шиплю через зубы.

— Отвяжись от моего ребенка! — громко взвизгивает тёща, — Болеет она! Ее нельзя оставлять без присмотра, она забывает выключить воду, забывает надеть обувь на улицу! У неё страшные головные боли! И меня меньше всего сейчас интересует ваши разборки между собой!

— Я приеду и заберу её, здесь хотя бы есть нормальные больницы.

— Да что ты говоришь?!— агрессивно басит старшая ведьма, — Кто же тебе ее отдаст? Ты кто вообще такой? Никто! Где ты был эти пол года? А тут вдруг вспомнил, что слишком давно не портил жизнь моей дочери?

Самое смешное, что она права. Я ведь даже ничего не почувствовал. Не было ни плохих снов, ни тревоги. Я просто жил, сначала злился на Сатану, а потом ждал когда наступит точка кипения, и желание снова быть рядом переселит желание жить спокойно. У нас всегда было так, мы смертельно уставали друг от друга, расставались, но спустя время отходили и мирились. И даже не смотря на то, что в этот раз я ждал первого шага он неё, а она этого не сделала, я всё равно наступил себе на горло и решил помириться. Кто же знал, что сделать шаг ко мне она не может…

— Ангелинка знает, что была замужем, но она говорит об этом настолько поверхностно, будто сообщает, что в детстве ей делали прививку от столбняка. Ты понимаешь, что ты для неё сейчас посторонний человек?

— Мы сами между собой разберемся…

— Я тебе разберусь! — нагло обрывает меня, — Я тебя даже в дом не пущу! А если ты решишь устраивать концерты, я ей расскажу про все ваши разводы, ваши драки, и то, как она моталась по всей Москве со своими вещами и искала пристанище, пока ты не соблаговолишь позвать её назад!

Бл@ть… От обиды буквально рычу. Ну это же было совершенно не так! Я же ни разу ее не выгонял и порой не знал, как загнать обратно. Гелле нравится драма. Господи, она же и раньше была И.Банько, что же там теперь происходит…

— Ей хотя бы выписали схему лечения? — немного остужаю пыл.

— Выписали, лечится, — отвечает всё ещё недовольно.

— Вы же понимаете, что в Москве ей будет лучше…

— Нет, Антон! Позже — возможно, но не сейчас. Поговорите, когда Ангелинке станет легче.

— Хорошо, — нехотя бурчу под нос, — Давайте, я хотя бы отправлю денег.

— Деньги у нас есть…

— Я буду звонить, — произношу бегло.

— Звони, — ворчит недовольно и отключается.

Руки дрожат. Руль под пальцами скользкий от пота. Всё внутри вперемешку — ужас, вина, отчаяние.

И где-то посреди этого кошмара сидит крохотная, отчаянная радость: она хотя бы жива. Пока я не знаю насколько всё плохо, об этом я узнаю завтра. А сейчас я не могу себе простить, что не пошел мириться сразу. Ведь место для этого было просто идеальным. Никуда бы Гелла не делась, я слишком хорошо знаю её «нет», это «да», но предварительно хорошенечко отымев мою голову. Мне так хотелось, чтобы она хоть раз пришла ко мне сама. Я бы тоже никуда не делался, как бы не накидывал на себя пуху. Ну как же я мог оставить Геллу в аэропорту и уехать? Зная её, я был уверен, что скорее проблемы будут у сотрудников, а не у Сатаны. Ничего бы этого не произошло, если бы я просто помог ей, дождался и подвез её домой. Как мне жить в этой информацией? Если бы я только знал…

Глава 8

Гелла родилась в Аксаково — небольшом поселке городского типа, где из достопримечательностей есть только железнодорожная станция и усадьба-музей одноименного русского писателя. Поселение совсем крошечное, но довольно чистое и красивое. Семья Банько живет в одной из немногочисленных пятиэтажек, тесть работает участковым, тёща — повар. Если за Геллой действительно нужен присмотр, скорее всего, кто-то из них уволился.

Ночным рейсом долетаю до Уфы, далее — два с половиной часа трясусь в прокуренном такси, чтобы быть в Аксаково на рассвете. В голове просто каша. Я не могу в это поверить. Хочется думать, что мать Геллы драматизирует или привирает. Запрещаю себе паниковать до тех пор, пока мы не увидимся лично и не поговорим. Я не верю, что Сатана совсем меня не помнит. Возможно какая-то информация и правда пропала, но не вся. Хоть бы это был эпизод с танцем с незнакомой мне бабой, я бы даже заплатил за такую опцию. Что же она тогда помнит, если всю сознательную жизнь мы были вместе и все её воспоминания должны быть связаны со мной? Мои —только с ней и связаны, если бы вдруг у меня пропали все воспоминания о ней, в голове бы звучало пустое эхо. Это то же самое, что сброс до заводских настроек.

Конечно же, я не буду звонить в дверь. Уверен, на всякий случай домофон уже отключили. Занимаю наблюдательную позицию на лавке у соседнего дома. Вижу, как ближе к семи в их окнах загорается свет. Другие подробности недоступны. Без пятнадцати восемь из подъездной двери выплывает мой любимый тесть, по сторонам не смотрит, только под ноги, он спешит по узкой тропинке вдоль дома и скрывается за поворотом. Матери пока не видно, скорее всего, как я и предполагал — уволилась. Несколько часов брожу туда- сюда, обдумываю, что делать дальше. Наверное, войду в подъезд с кем-нибудь из соседей и всё-таки буду надеяться, что меня запустят в квартиру. Дальше — по обстоятельствам.

В одиннадцатом часу решаюсь подойти поближе, накидываю поглубже свой капюшон и медленно бреду к подъезду Банько. У домофона гадаю какую нажать кнопку, выбираю сорок четвертую, только к трубке никто не подходит. Звоню в сорок третью — тоже мимо. На сорок второй — сброс. Можно попытать удачу еще раз, но вместо этого я делаю нервный круг по асфальтированной площадке и растираю руки. Сквозь приоткрытую форточку слышу тихие голоса — по лестнице кто-то спускается. Я подхожу к двери и хватаюсь за ручку, когда она распахнется, я не столкнусь с соседями, но удержу её чтобы не захлопнулась. Писклявая мелодия бьет в ухо, массивная железная дверь распахивается — и сердце тут же сковывает тисками. Из подъезда выбирается моя любимая тёща, вслед за ней — Гелла. Я вижу её только со спины, но естественно узнаю. Бросаю дверную ручку — смысла входить уже нет, провожаю взглядом медленно удаляющиеся фигуры и не могу двинуться. Гелла даже с такого ракурса выглядит странно: на ней одежда, которая не соответствует ни возрасту, ни статусу, будто взрослую женщину нарядили в одежду старшеклассницы из прошлого десятилетия, и сверху накинули бабушкину кофту. К её рыжим прядям я так и не привык, но теперь они и не рыжие — они блеклые, тусклые, как полинявшая тряпка. Цвет примерно на ладонь съехал вниз, у корней — родной русый оттенок. Идет ровно, не хромает, не подволакивает ноги. Не смотря на это, начинать паниковать уже можно. Старая ведьма не обманула — проблемы с головой есть. Никогда в жизни, находясь в твердом уме и здравой памяти, Гелла не вышла бы так из дома. Уход за собой — это её религия. Она будет умирать, но никогда не отменит окрашивание. Мы будем опаздывать на два часа, но она не выйдет из дома без полного марафета, даже если мы едем в приют для животных, чтобы оставить корм, и на обратном пути заскочить на Вайлдбериз в нашем же квартале. Если бы она была в порядке, она бы уже давно отправила кого-то за краской и закрасила бы волосы сама. В любой цвет. Она была уже и розовой и слегка зеленой. Но ей всегда шло.

Ноги ведут меня сами собой. Держусь примерно в пятнадцати метрах. Чувствую себя маньяком — прячу голову под капюшоном и переодически бегло её поднимаю, чтобы убедиться, что не потерял их из виду, и тут же опускаю ее вновь.

Они входят в небольшой магазин. Внутрь не захожу — слишком маленькое помещение, рискуем встретится лоб в лоб, а я очень не хочу делать этого при матери Геллы. Я остаюсь стоять у соседнего здания. Приваливаюсь к железной трубе, рассматриваю ботинки, по-шпионски наблюдая за стеклянной дверью. Когда из неё выходят Гелла с матерью, сердце снова растеряно трепыхается в груди. Они меняют траекторию, идут другим маршрутом — в мою сторону. Я не знаю, чего я боюсь, возможно того, что Сатана и правда меня не узнает. Я поворачиваюсь в пол оборота, уверен, выгляжу сейчас очень подозрительно, но деваться уже некуда. Мать занята пакетами, пыхтит, Гелла идёт с пустыми руками. Когда между нами остается всего пара метров, не могу удержаться — смотрю на неё. А она смотрит только вперед и что-то негромко рассказывает. Меня продирает ледяной ужас. Неухоженные волосы — это такой пустяк, по сравнению с тем, как выглядит ее лицо. Весь лоб, от брови до верхней точки виска рассекает огромный, широкий шрам. Это даже не шрам, это серьезный рубец. Почти такой же идёт вниз от глаза к щеке: кривой и пугающе страшный. Есть ещё несколько — более мелких и не таких широких, совершенно не подходящих этому прекрасному лицу. У неё даже глаза другие. Я их не узнаю.

В груди что-то лопается и заполняет меня черной, отчаянной тревогой.

Они равняются со мной, так на меня и не посмотрев. Стою как вкопанный, снова глядя им в спину. А потом не выдерживаю. Хрипло и взволнованно её зову.

— Гелла…

Не оборачивается, не притормаживает и даже не дергает плечом, продолжает идти.

— Гелла, — произношу громче, но заметно нервознее.

Её никто так не называет, кроме меня, семья не использует даже обычное сокращение — Геля.

— Ангелина…

Тут же замирает, оборачивается. Моя грудь вибрирует от бешеного биения сердца. Я делаю пару быстрых шагов вперед. Кажется на фоне матерится тёща, но я полностью её игнорирую и смотрю только с любимые, совершенно растерянные глаза. Гелла хмурится, слегка прищуривается и переводит взгляд на мать.