Призыв ведьмы. Часть первая

Глава 1

Сначала Милена подумала, что это всего лишь дурной сон.

Яркий слепящий свет, белый, холодный, окутавший её с ног до головы, она словно парит, но нет, это только ощущение, которое пугает, но между тем восхищает. Но восхищение было мимолётным, потому что внутри всё дернулось и Милену вырвало. Это был завтрак, тот самый, который она ела с таким остервенением и злостью на мать. Реальный завтрак, во всём нереальном происходящем, как и обида за сказанные ей слова мамы.

Может Миле и не стоило принимать их так близко к сердцу, не первый раз она слышала что-то подобное, но всегда прощала. Ничего другого ей не оставалось. Милена всегда напоминала себе, что мама такая, что она не специально, что ей очень плохо, что это всё горе потери.

А теперь почему-то пришло осознание, что мама и Милену, потеряла – внутри поселилось что-то страшное, болезненно яркое до умопомрачения.

Девушка с трудом встала на четвереньки и вытерла рот тыльной стороной ладони.

“Это сон. Просто жуткий сон, – стала она повторять себе, пытаясь уговорить сознание, что ничего страшного не происходит, – ещё немного и это закончится, просто нужно проснуться. Может я не ругалась с мамой? Вдруг это часть сна? Просто нужно заставить себя открыть глаза и всё станет хорошо!”

Она зажмурилась и попыталась открыть глаза, в отчаянной попытке проснуться. Открыла, но ничего не изменилось. Всё то же помещение, заполненное белым светом так, что не понятно, где стены, где верх, да и пол понятно где, только потому что она на нём сидит.

А ещё этот запах рвоты – такой реальный, резкий. Но во сне ведь не бывает запахов?

И чувство страха, что родилось внутри ранее, стало разрастаться и укореняться – это всё происходит на самом деле!

Милена тряхнула яркими пышными волосами, поняла, что видит своё отражение в белом полу и попыталась в очередной раз найти в происходящем логику. Она начала цепляться за то, что было сейчас самым реальным и знакомым – за себя саму.

Лицо, с правильными привлекательными чертами, длинная шея, волнистые волосы. Милена была обладательницей роскошной копны светло-русых волос. Она подкрашивала их в рыжие оттенки, превращая в россыпь медной нити. И сейчас она видела их перед собой, такие к каким привыкла.

Видела своё тело, которое она строила с остервенением и упорством. Милена была строга к себе, даже жестока – ничего сладкого, жирного, никакого гастрономического мусора, считала калории и изнуряла себя физическими нагрузками.

Внутри был страх, что, потеряв идеальность тела, потеряешь себя, потеряешь мир вокруг, ничего не достигнешь. Станешь этакой тёткой, погрязшей в пустом быту, нелюбимом муже и раздражающих детях. Она и не знала откуда в ней это, но было убеждение, что нужна только такая вот стройная, красивая, не стоящая на месте.

И она считала, что до стройности, до красоты, до идеала ещё очень далеко. Поэтому фитнес-клуб был в её расписании, как учёба и работа, словно панацея от будущей безысходности и запланированном провале. Весь её день был расписан по секундам – от и до.

Милена попыталась сесть, что было сложно, потому что голова кружилась так словно она была пьяна, мотало из стороны в сторону, как после катания на карусели. Неприятное чувство.

Постепенно глаза привыкли к яркому свету и она начала различать стены и потолок. Но спустя несколько секунд они снова стали мерцать, стало совсем не по себе, и Мила зажмурилась, ухватившись за мысли о том, что сейчас наконец-то проснётся, снова потеряла сознание.

— Ты уверен, что она белая? – прямо-таки прогромыхал мужской голос где-то над её головой.

— Конечно, уверен, достопочтенный митар Изарии, – ответил другой, тонкий и неприятный, мужской голос, заискивающим и немного оскорбленным тоном.

— Она вообще какая-то хворая, нет? Худая, мне кажется. Вообще выживет в наших-то условиях?

“Хворая? Худая?” – мысленно возмутилась Милена, пытаясь возразить что-то вслух и открыть глаза.

— Ну может это заставит её побыстрее выполнить то, ради чего мы её столько времени искали и с таким трудом вытащили из её мира? – предположил тот, что заискивал.

Первый, который громыхал, с сомнением хмыкнул.

— Но если вам не надо, достопочтенный митар Изарии, то мы на такой диковинный товар быстро найдем другого покупателя, – мерзкий голос пропел эту фразу и Милену снова стало выворачивать наизнанку.

— Нет, с чего вдруг? – возмутился этот самый достопочтенный. — Она наша. И мы её забираем. И свою кровь мы впустую не тратим.

По звуку удаляющихся шагов стало понятно, что мужчины ушли. Милена попробовала открыть глаза и осмотреться, но ничего не вышло. Голова была тяжелой и словно ей не принадлежала. Внутри стала разрастаться какая-то будто обида на себя и происходящее. Обида готовая обрушиться на неё истерикой.

Девушка ещё раз попыталась пошевелиться, но, как ей показалось, ничего не вышло. Однако именно в этот момент совсем рядом с ней третий голос, которого она ещё не слышала, вдруг возвестил:

— Достопочтенный митар Изарии, ведьма приходит в себя, вам надо спешить.

И спустя всего пару мгновений после этих слов, чьи-то сильные руки подхватили её и безо всякого труда оторвали от твердой поверхности, на которой она лежала. Мужчина был огромным, как ей показалось, и руки у него были просто чудовищного размера.

Милена почему-то вспомнила, как в далеком детстве папа переносил её спящую с дивана в комнате родителей к ней в комнату. И это ощущение тепла и невесомости захватывало её и казалось невообразимо волшебным, сказочным, словно она принцесса и мир вокруг полон добра и света. И сейчас было так же – эти несколько шагов, пока она была крепко прижата к широкой мужской груди.

А потом снова словно карусель и снова желудок свело и, если бы он не был пуст, её снова вывернуло бы наизнанку.

— Достопочтенный митар, – последовал возглас, когда карусель остановилась. — Вы так скоро? Это белая ведьма?

Глава 2

Когда ему пришлось заказать у магов Хангыри новую чёрную ведьму, он совершенно не предполагал, что всё с её приходом в его жизнь перевернется с ног на голову.

Предыдущая чёрная умерла от хвори, с которой не смогла справится. Все поудивлялись, но списали на старость, потому как злая эта женщина была чёрной ведьмой при Изарии уже столько времени, что никто и не мог точно посчитать сколько тиров она наводила страх на всех приближенных к дому Горан.

Сам Рэтар был маленьким мальчиком, когда ведьма уже была седой, как ему казалось, старухой, нет не сгорбленной, не сотрясающей своими костлявыми перстами воздух – она была худой, но статной, прямой как палка, на лице её можно было распознать красивые когда-то черты, высокие скулы, прямой нос, волевой подбородок. Она носила не те серые одежды, которые носили другие серые их дома, а более темные, и они делали её лицо мёртвым, лишенным красок жизни. Это лицо было похоже на жутковатую маску. Живыми были только глаза, но жизнь в них была полна ненависти ко всему живому.

Рэтар всегда старался как мог избегать встреч с этой женщиной. Нет, он не боялся – как сыну ферана ему ничего не грозило, но ему становилось каждый раз жаль всех тех, кого эта женщина свела со свету. Даже врагов дома Горан было жалко, хотя, естественно, он никогда никому бы в этом не признался.

Когда он стал фераном и ему можно было использовать силу чёрной ведьмы по прямому назначению уже самому, Рэтар всё равно старался делать всё без её участия. А потом она внезапно ссутулилась, ссохлась, захворала и однажды просто не проснулась. Вот так бывает и с ведьмами – навалилось всё то зло, что она распространяла по миру и придавило её насмерть.

Но без чёрной ведьмы ему было нельзя. И хотя Рэтар старался не использовать призыв, но ему пришлось сделать это.

Было странно, но ведьму искали достаточно долго и они с Роаром отправились в башни Хангыри, чтобы забрать её. Однако в последний момент маги стали выворачиваться, говорить, что достанут другую, а ту, которую нашли, они отдать не могут.

Сначала они с Роаром решили согласиться. Однако радость, которая нарисовалась на самодовольных и раскормленных лицах двух магов, морочивших им головы, придумывая отговорки, чтобы не отдавать призванную ведьму, в конечном итоге разозлила Рэтара. И он потребовал отдать ту ведьму, которая была, и немедленно. Маги приуныли, но отказать они не могли. Феран Изарии был в своём праве, да и спорить с одним из самых влиятельных феранов Кармии было безрассудно даже для магов Хангыри.

Когда её привели, Рэтар не поверил своим глазам. Перед ним стояла взрослая уже женщина, а не юная девушка, как обычно бывает с серыми. У неё были тёмные с сединой волосы, короткие и растрёпанные в разные стороны. Лицо было круглое и мягкое, яркое, красивое: густые чёрные брови, глаза цвета пасмурного неба, на щеках румянец, немного курносый нос придавал ей задорный вид, а губы были припухшими, притягивающими к себе внимание. Фигура была женственной, округлой – небольшая грудь, живот, бедра скрывали юбки серого платья, которое ей шло как ему показалось как никакой другой серой. Тонкий пояс вытачивал талию, которую хотелось держать в руках. Взгляд пасмурных глаз был не озлобленным, как у всех чёрных, а бесконечно печальным.

Рэтару стало стыдно, что они вытащили эту женщину из её мира, оторвали от её привычной жизни. В голове представилась счастливая семейная жизнь с любящим супругом и крепкими детишками. У такой наверняка есть полноценная семья и Рэтар её отобрал. Он бросил на Роара быстрый взгляд и понял, что мысли их сошлись.

— Это достопочтенный феран Изарии Рэтар Горан, – тем временем пробурчал маг, который, как заметил Рэтар, отошел от ведьмы на приличное расстояние, — теперь ты будешь служить ему.

Женщина бросила на мага совершенно невообразимо прекрасный и уничтожающий взгляд, не злой, не полный ненависти или презрения, а просто уничтожающий. После она мягко присела, подогнув колени и склонив голову.

— Можно я этого малохольного прибью, достопочтенный феран Изарии Рэтар Горан? – спросила она хрипловатым голосом, похожим на шуршание варсы, поднимаясь из этого странного поклона, немного вызывающего, дерзкого.

Их взгляды встретились. Рэтар не был готов к такому вопросу, он подавился сдерживаемым смехом и одновременно смешался открытостью взгляда ведьмы, но тут вмешался маг, который завопил резким полным истерики голосом.

— Ты что не достаточно нам тут уже натворила? Что ещё тебе охота сделать? Достопочтенный феран, не ведитесь – злая, мерзкая, мелочная баба! Забирайте уже, раз так хотели её получить! Всё, подите с ней вон! И имя её сами выведывайте!

С этими словами он предпочел побыстрее скрыться в коридорах башни магов странным образом стараясь прикрыть свою спину.

Роар приподнял одну бровь, с интересом наблюдая эту совершенно странную для этого места картину – обычно тут всё происходило чинно и размеренно. Этот бурный всплеск был прямо сказать нетипичным и озадачивающим.

— И чем же ты так их напугала, чёрная, – спросил Рэтар, когда они втроем, шли в сторону портала, который должен был доставить их домой. И это тоже было странно, потому как обычно хотя бы один маг сопровождал гостей, чтобы они не заплутали в коридорах башни Хангыри.

— Да ничем я их не пугала, тоже мне убогие, всего-то бородавок на задницы наговорила, а шума столько будто мужская немощь на них нашла, – ответила ведьма бодро идущая за фераном.

— Бородавки? – переспросил Роар замыкающий их небольшую процессию.

— Ну это… может лучше показать? – оглянулась на него чёрная.

— Эй, ведьма, я вообще-то митар Изарии, так что ты поаккуратнее, – возмутился Роар.

— А, ну раз митар, то могу на член их вам, достопочтенный, наслать, вместо задницы.

— Чего? – Рэтару показалось, что Роар это пискнул.

— Ну, девки зато счастливы будут, уж поверьте, потом, когда отвалятся, сами попросите вернуть, – пренебрежительно ответила ведьма.

Глава 3

Роар весело посвистывая ввалился в рабочую комнату ферана, но весёлость улетучилась, когда он встретился взглядом с тяжелым, пронзительным взглядом своего тана.

— Спал ты плохо, как я понимаю, – заключил Роар.

— А ты хорошо, – отозвался Рэтар.

— Не могу пожаловаться, – митар повёл плечами. — Может разомнёмся?

Учебный бой всегда шёл на пользу ферану.

— Может, – буркнул тот.

“Но видимо не в этот раз…” – мысленно заключил Роар.

И тут в их комнату ворвался всклокоченный и задыхающийся Брим:

— Достопочтенные… там… это… ведьма… – воин с трудом перевёл дыхание, — боги спасите! Лютует ведьма новая.

Все трое как один ринулись в сторону комнат серых, откуда слышался крик и вопли, смешанные разговоры, а у дверей собралась уже неприлично большая толпа зевак.

“Нехорошо", – подумал Роар и начал протискиваться к двери.

Благо, когда зеваки из домашних понимали, что это митар и феран они и сами расступились, чтобы их пропустить.

“И что мы будем делать?” – митар начинал нервничать.

Хэла поутру ходила к реке на пару с двумя прирученными ею молодыми харагами, которых она спасла совсем крохами от охотников, когда только появилась у Горанов. И значит сейчас её тут не будет и им придется встретиться с разбушевавшейся белой ведьмой лицом к лицу самим.

— А вот и мои мучители, – зашипела девушка. — Что пришли, позабавится?

Она горько ухмыльнулась, потом всхлипнула:

— Отпустите меня домой, имейте совесть, что вам от меня нужно? Не могу я вам цветов наделать. Не умею я колдовать или чего вам надо, нет во мне магии! – она мотнула головой, обняла себя руками. — Я хочу домой, понимаете? Хватит меня мучить! Я хочу обратно! Хочу к брату, к бабушке! У меня сессия, работа, тренировки, абонемент в фитнес! У меня поездка на Байкал! Я её год ждала!

И она зашлась рыданиями, взвыла, заломила руки, кажется вцепилась в свои волосы. В ней было столько всего – злость, отчаяние, горе, боль, ярость. Такого не было ни разу ни с одной серой. По крайней мере сам Роар никогда такого не видел. Кто-то из серых их просто молча ненавидел, кто-то был смиренен и тих, или, как Хэла, был язвителен и резок.

Сейчас ему самому хотелось плакать вместе с этой маленькой девчонкой, которая билась, словно дикий зверь в клетке. Ему хотелось обнять её, хотелось прижать к себе, погладить по голове, пока она не перестанет плакать. Ему хотелось всего того, чего он сделать никак не мог. И от ощущения этого бессилия ему стало тошно.

— Тише, тише, – Роар силился вспомнить как же её зовут, ведь Хэла вчера это спрашивала и девушка отвечала. И почему он не слушал? — Прости, всё будет хорошо. Правда, мы тебя не обидим.

Это выглядело жалким, каким-то мерзким – стало стыдно за себя, за всех, за свой мир, который почему-то не справлялся сам и приходилось призывать кого-то из других миров.

Феран не помогал, он хмурился сильнее и сильнее, внутри казалось растёт раздражение и ярость, а это было очень и очень плохо. Тут белая ведьма снова обратила на них свой взор и снова с придыханием зашипела:

— Ты, – указала на него пальцем белая, — ты меня сюда притащил, тащи назад. Я хочу домой, ясно? Я-хочу-домой, чтоб вам всем…

— А ну, тихо, – резкий и полный злости голос Хэлы громогласно разнёсся над их головами и стало тихо.

Роар видел озадаченное лицо белой ведьмы, которая пыталась что-то сказать, но не могла. Её искривленный истерикой рот открывался и закрывался, она обвела их заплаканным взглядом, в попытке понять, что произошло. Вокруг повисла мёртвая тишина, в которой были только быстрые шаги Хэлы и шорох её юбок. Он обернулся на неё и встретился с невероятно страшным лицом – вот сейчас никто не сказал бы, что она не чёрная ведьма.

Скулы на мягком, круглом лице Хэлы ходили ходуном, взгляд был яростным и диким. Никогда бы он не встал на пути у чёрной ведьмы, у которой было такое лицо.

— И что вы тут устроили? – строго проговорила чёрная ведьма, кидая вопросительный взгляд сначала на одну из серых, а потом и на Роара.

Ответить он конечно тоже не смог – приказ тишины был един для всех.

— Ты что себе позволяешь, детка? – проговорила Хэла, обращая свой взор к белой ведьме.

С лица девушки сошла вся краска, так она испугалась подошедшую к ней женщину. И скорее всего того, что Хэла смогла сделать всего одним словом.

— Я скажу тебе это только один раз и никогда больше не повторю – в этом мире каждое сказанное такой как ты слово имеет значение. Ощутимое. Реальное. Слышишь? – Хэла ткнула девушке в грудь пальцем. — И будь добра зарубить себе на носу – ни-ког-да не кидайся такими выражениями, как “чтоб вам”, “идите вы” и прочее. Это ты дома могла пожелать, чтобы у машины, облившей тебя грязью, колесо спустило. И вероятность исполнения твоего пожелания была равна нулю. Но в этом мире, твои слова имеют силу и будут стоить кому-то жизни! Понятно объясняю?

Белая ведьма с трудом кивнула и хотя Роар вообще не понял, о чем именно сейчас шёл разговор, но было понятно, что сказанное нашло какой-то отклик в девушке.

— Хорошо, – продолжила Хэла тем же жестким, хлестким словно плётка голосом. — Поэтому пока ты здесь, будь любезна, перед тем как хоть какой-то звук вывалится из твоего рта, сто тысяч раз подумать к чему это может привести. Поняла?

Снова обреченный кивок.

— Теперь про твои хочухи и желания. Ты можешь нас всех слезами залить до наводнения, но участь твоя от этого не изменится. Ты домой хочешь? К маме, папе, брату, детям, друзьям-товарищам? Сейчас хочешь, вынь да положь и никто твою беду и горе кручинное не понимает? – Хэла фыркнула и подбоченилась. — А вот представь себе, краля моя, что мы тоже не по туристической визе в этом тематическом лагере, а-ля полное погружение, отдыхаем, и как смена закончится, домой отправимся со спокойной душой.

Чёрная ведьма посмотрела на присутствующих здесь серых. На лицах призванных девушек были сожаление и сочувствие.

Глава 4

После того как Хэла вышла из комнаты, тишина, наступившая с её приказом, прошла. Милена осела на пол, ошарашенная и пораженная. Ей было отчаянно стыдно, обидно, слёзы душили, но словно не было больше сил на то, чтобы они выходили наружу. К ней подошла одна из девушек, мягко обняла за плечи:

— Не надо сидеть на холодном полу, милая, хвори у серых никто не лечит.

Голос её был таким приятным, тягучим, глубоким, а сама она была такая небольшая, круглая, ладная. Лицо из-за круглости было без единой морщинки, выглядело детским, приятным. Светлые глаза и волосы могли бы сделать её внешность бледной, но румяные щёки давали ей столько цвета и яркости, что прилагательное “бледная” было последним, что приходило на ум глядя на неё.

Милена поддалась и встала. Её усадили на кровать.

— Вот так! Меня зовут Грета. А это Сола, – она указала, на худенькую девчушку, которая присела на кровать с другой стороны от белой ведьмы. — А вон там Анья и Карлина, а еще есть Донна, Маржи, Оань, Лорана, Томика, Куна и Йорнария. Мы хотели звать её Йорна, но она злиться страшно, так что не уменьшай её имя ни за что.

Кто-то хихикнул, кто-то улыбнулся.

— А я Милена, но можно Мила, – ответила она, ей было так пусто, что хоть действительно иди топись.

— Мы понимаем, что тебе плохо, правда, – проговорила та, которую Грета назвала Сола, голос у неё был высоким, даже писклявым. — Я, когда попала в белую комнату рыдала до беспамятства, а потом приходила в себя и снова рыдала. Даже не знаю, сколько времени я там провела. У меня мамочка больная совсем, мне надо ей помогать, но я здесь, а она теперь там, а может и нет её больше. Я тут уже больше одного тира, наверное и у меня там итор прошел целый.

Девушки начали горестно вздыхать, кивая.

— А у меня было исследование, были подопытные, были отчёты – работа всей жизни! А теперь я стираю и полы мою, – проворчала высокая, стройная девушка, с темной кожей и светлыми волосами, вытянутым, но приятным лицом с глазами цвета миндаля и голосом гулким и очень похожим на мужской. — Я Карлина.

— А я вот не жалею теперь, что тут оказалась, – отозвалась та, которую Грета назвала Аньей. — У меня был голод в поселении, отец у меня был жестоким, бил меня, принуждал ко всякому, а накануне, как я сюда попала, он мне сказал, что отдаст своему другу, старому, жуткому!

Она сморщилась:

— Как вспомню – выворачивает. А ещё я тут хоть ем нормально, и работа совсем не тяжелая. Вот ведь задача – полы мыть, – и она закатила глаза, перед этим бросив взгляд в сторону Карлины.

На вид Анья была самой младшей из всех присутствующих. Милена дала бы ей лет двенадцать, если бы не её взгляд и какая-то еле уловимая манера говорить, словно она давно уже не ребенок. Хотя конечно как можно быть ребенком, когда с тобой такие страшные вещи происходили.

— А на Хэлу ты не обижайся, она хорошая, строгая, но добрая. Справедливая. И очень сильная, бывает страшной, – повела головой Грета. — Но я вот застала предыдущую чёрную ведьму, что вместо Хэлы была – кровавый понос можно было от неё получить только за то, что не так в её сторону посмотрела.

— Боже, – всхлипнула Милена.

— А Хэла не такая, – поспешила добавить круглолицая серая.

— Ты поспи, – погладила её по спине прохладная рука и ей показалось, что рука эта наверняка принадлежит Карлине.

— Я не понимаю, – всхлипнула Мила. — Почему я?

— Так никто не знает, – отозвалась Анья. — Это вот так вот и всё.

Это заявление было такой жирной точкой, не терпящей никаких дальнейших вопросов или возражений.

Милена легла, закрыла глаза, её трясло и она не могла понять отчего – от истерики или от холода. На неё находила икота, нос был забит соплями, из-за продолжительного плача. Она шмыгнула им и кто-то из девушек услужливо дал ей отрезок ткани, чтобы она могла высморкаться. А потом они накрыли её чем-то тяжелый и тёплым.

В голове девушки возникла мысль о том, что какими же иногда бывают приятными простые и даже неприглядные вещи – платок, вот, например.

Сон накатил незаметно, утянул за собой во мрак безысходности.

Когда Милена проснулась комната была залита мягким розовым светом.

— Это у них второе светило садится, – подала голос Хэла, сидящая на кровати, что стояла рядом с кроватью, на которой спала Мила.

Всё тело девушки нещадно болело, кожа лица была натянутой от соли в слезах. Как бы было хорошо умыться, но шевелиться совершенно не хотелось.

— Второе светило? – в недоумении переспросила она.

— Ага, не спрашивай. Я вообще не очень понимаю как тут что. И почему при том, что солнце у них в двойном размере всё равно холодно, как в холодильнике, – фыркнула женщина недовольно. — Тут много еще такого, что невозможно понять, сравнивая с нами. Короче, я хоть физику знала не очень хорошо, но тут поняла, что если бы и знала, то мне это не помогло бы ни разу. Некоторые её законы тут вообще не действуют.

Она усмехнулась, потом перевела взгляд на Милу:

— Хотя о какой физике может идти речь, если слова имеют реальную силу. Я вот по первости так ими давилась, жуть. Я знаешь как чертыхаться люблю? – Хэла вздохнула. — Но как представлю, что за вакханалия тут начнется, если я пошлю всех к чертям. Становится не по себе.

Она замолчала и Милена всё пыталась понять её слова, ей всё ещё казалось, что это дурной сон. Длинный, ужасно длинный сон. Но может всё-таки он закончится? Может ещё немного и она осознает, что можно просто открыть глаза и оказаться где-то там, где воздух пахнет всяким дерьмом, слышен постоянный шум машин, где грязный снег на улицах слезает весной и обнажает собачьи экскременты и это на самом деле прекрасно?

— Топиться-то пойдём? – спросила Хэла внезапно, выдергивая Милену из тяжёлых размышлений.

Она нахмурилась. А может именно это и нужно сделать, чтобы проснуться.

— А мне поможет это проснуться? – спросила она скорее у вселенной, чем у сидящей рядом женщины.

Глава 5

Вставать рано утром Хэла ненавидела всегда. Это была почти мука смертная, в обыденной жизни доставляющая невероятный дискомфорт. Но тут поднимались рано и с лучами первого светила надо было уже вылезать из постелей.

В Трите было приятнее с гигиеной – умылись, оделись, причесались. Потом еда, за ней – дела. И хотя Хэла могла не делать ничего, она всё равно делала. В разные дни она помогала серым то в одной работе, то в другой.

Думать о доме она себя отвадила – было слишком больно, слишком щемило сердце, выворачивало наизнанку, накатывала паника и казалось, что ещё немного и Хэла умрёт. И, несмотря на то, что в своей обычной жизни она домашнюю работу не любила, но тут это была просто отличная идея – натирать полы, стирать бельё, убирать в этих бесконечных комнатах, даже мытьё посуды, тем более, что в нём она практиковала свои магические умения.

Когда была в башне магов, она справлялась с состоянием пустоты и страха просто напиваясь. Делала из воды какой-нибудь забористый алкоголь, вставляла в уши наушники и умирать было уже не страшно, а “ну, норм”. Но в башне не было понятия времени. Не было дел. Ничего не было.

А тут…

Попав в Изарию, Хэла поняла, что своим алкогольным трипом окончательно подорвала здоровье, угрохала режим дня и перестала спать. Но, по правде говоря, она никогда не могла нормально спать, когда была пьяна. Могла отрубиться только, когда алкоголь попадал в организм, а вот потом – пропустил момент и, здравствуй, бессонница, а порой и паника.

И если в башне, находясь в белой комнате, можно было снова выпить и трава не расти. То вне башни стало не так всё просто. Когда, наконец, вот он свежий воздух, когда вернулось понимание дня и ночи, когда вокруг стало что-то происходить, когда появились люди, хоть какие. И несмотря на то, что Хэла людей не очень любила, но она всегда жила по правилу “относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе” и потому, хоть и оказалась внезапно “чёрной ведьмой”, призванной для причинения вреда – творить всякого рода беды совершенно незнакомым ей людям и в голову не приходило.

И ещё важным для Хэлы было то, что немного побыв здесь, она поняла, что в целом никто никого не пытает, не унижает, не насилует, не убивает безнаказанно, а значит местный феран действительно человек не плохой.

Да, когда она увидела его впервые, то подумала, что всё, конец. Вид у него был жёсткий, непримиримый, воинственный. И дело было не в жутком шраме, что шёл через всё лицо и уходил ниже, перепахивая грудь. И внезапное умение видеть то, что увидеть нельзя, которое появилось у неё со способностью творить молнию руками и делать из воды алкоголь, не прибавляло приятности.

Ей только показалось странным, что этот шрам феран не убрал, потому как Хэла точно знала, что, такой как он, мог позволить себе полный комплекс услуг лечения от магов "под ключ", так сказать. То есть маги могли бы сделать, что шрамов вообще никаких не осталось. Значит не убрал намеренно? Впрочем, мужчина, представший перед ней, был неотделим от войны. Что такому шрам? Два, три? А Хэла видела, что их там под одеждой тьма, а сам феран словно не умел снимать доспехи, не умел убирать меч в ножны.

Весь его вид говорил, что он на войне всегда, и для неё это означало, что придётся валить для него народ направо и налево без перерывов на отдых, сон или приём пищи. И вот этого она боялась, потому что чего-чего, а убивала Хэла беспощадно только комаров и тараканов. А тут люди. Какая война в этом мире, Хэла знать не знала, и узнавать не хотелось. Впрочем, война везде война – не оставляла шансов никому.

Это понимание, эти мысли отталкивали её от ферана Изарии на километры и даже дальше. Но что было делать? Упираться? Сражаться с ним?

Вот это она очень быстро решила завернуть. И хотя позволяла себе то, что, судя по всему, не позволялось никому – взгляды, высказывания, поступки. И всегда можно было повести плечом, типа “ну, а что вы хотите от чёрной ведьмы?” Но, как ни странно, феран был терпелив, только внутри него порой колыхался гнев на неё. Когда говорила слишком смело, смотрела открыто или, как тогда, когда она спела песню Арии “Обман”.

Гнев этот был такой осязаемый, словно чёрная непроницаемая стена, тёмная материя, которая в прямом смысле сдвигала Хэлу с места. Иногда ей казалось, что ему хочется, если не придушить её, то выпороть. Но он усмирял себя, тьма рассеивалась, однако и того было довольно, чтобы понять – когда-то у него лопнет терпение и проверять, что будет после этого, ей совсем не хотелось.

Точнее по-началу, когда кошки отчаянно скребли на душе, она порой прям специально испытывала ферана на прочность, ей хотелось, чтобы не сдюжил, хотелось. Но потом как-то отпустило. Потому что он держался, а узнавая его больше, она видела хорошего человека, заботливого и внимательного к своим людям, не равнодушного и справедливого.

Хотя иногда всё же дёргала нечаянно сроднившимися с ней песнями. Но тут считала, что имеет право.

Хотя не очень понимала, как это работало, но песни из её прошлой жизни сроднились с ней. Хэле не составляло труда спеть любую, если она знала её, слышала хоть раз. Слова и мотив всплывали в голове и озадачивали, словно всегда были в её голове. Прямо “окей, Хэла…”

Но, когда только её забрали из башни, все шугались её, обходили стороной, и она просто сидела в одиночестве, слушала музыку в телефоне, подпевала себе под нос. Не заметила, как её облепили серые девочки.

Сначала они просто проходили мимо, останавливались послушать, потом словно приходили в себя и убегали. Но постепенно стали садиться рядом, кто-то пытался подпевать. Но забавнее всех была Найта.

Она сидела скромненько, поодаль и боялась подойти ближе, не из-за страха перед ведьмой, а чтобы не побеспокоить, чтобы не показаться назойливой. Эта девочка заставляла сердце Хэлы разрываться от боли, тянула мысли домой, слёзы душили, внутри появлялась пропасть черноты. И тогда женщина улыбалась и пела через силу, чувствовала отдачу и становилось легче.

Глава 6

Рэтар был не просто в гневе. Его раздирало с одной стороны желание уничтожить стоящего перед ним Ворга, с другой взять ведьму и удушить, а потом заставить Зеура её воскресить, потому что без неё он уже кажется никак не мог.

— Достопочтенный феран, – начал было воин, которого феран знал с детства. — Я не виноват, я вам клянусь. Она виновата сама, она серая, все серые такие. Вон и ведьма такая. Слышали, что она говорила? Достопочтенный феран, это же мерзость такие слова от женщины слышать. Ваш отец бы ей голову снёс, если бы такое услышал…

Рэтар глянул на Ворга и тот подавился словами. Всё что сейчас говорил воин было ещё большей мерзостью, чем вольные и бесстыжие слова Хэлы. К её манере он уже привык, она никогда не замалчивала, никогда кажется не испытывала стыда, словно это чувство было ей совершенно не знакомо. Это изводило его, но и притягивало к этой женщине, словно сам он не был себе хозяин.

Ситуация с серой по имени Томика была обычным делом для любого ферана любого ферната Кармии. Нигде не стали бы даже обсуждать то, что случилось – подумаешь какой-то мужик имел близость с серой, даже если бы взял силой. А если ребенка бы ей заделал, то ей смерть, а ему ничего. Даже взгляда осуждающего не получил бы.

И Рэтара на деле это доводило до ярости. Он был не из тех, кто считал, что серые нелюди, что они не имеют право на защиту их жизни. И при нём в Изарии никому нельзя было трогать серых. По закону выходило, что они его собственность, как дом, как вещи, как земля и всё что на ней было. И ему это не нравилось, но лучше так. Пусть все считают, что вред серым – это вред ферану, а за это можно и головы лишиться.

Его отец сказал бы ему, что он слабак, что серые всего лишь инструмент, что нечего вообще думать о них. Одна сломалась – забудь, призови другую, неужели не хватает средств? Отец всё измерял силой, властью и достатком.

И у дома Горан с достатком всё было лучше, чем у многих других, иначе не протянули бы они столько времени в условиях холода и неурожайности.

Хотя на обозы с провиантом, которые Рэтар закупал в других областях, постоянно нападали. При отправке продовольствия в дальние области, к границе, обозы грабили, охрану убивали и там, в самых отдалённых местах Изарии, люди умирали от голода, даже несмотря на то, что он разрешил в условиях лютого времени холодов охоту для пропитания.

Но зверь тоже уходил из Изарии, чтобы кормиться там, где было что есть, а тот, что оставался, был суров и жесток, как те же хараги, которые в конечно итоге с голода начнут грызть людей.

Границы постоянно были атакованы. Это были и воины армии противника, мирового соглашения с которым Кармия так и не подписала, и ошалелые банды наёмников, которые не оставляли после себя ничего живого.

И вот посреди всего этого вдруг возникала такая мелкая и казалось бы незначительная проблема – воин, который обманул или соблазнил серую девчонку, и теперь делал вид, что ничего плохого и не произошло.

Отец Рэтара, которого припомнил только что Ворг, рассмеялся бы и сказал, что его сын полнейший дурак, раз вообще слушает все эти объяснения и хочет в этой ситуации поступить по совести. Эарган Горан просто высек бы девчонку почти до смерти за то, что она раздвинула ноги перед свободным мужиком, или заклеймил бы её и отдал на забаву своим воинам, объяснив это тем, что “вот хотела мужика, а теперь у неё этого мужика хоть отбавляй да еще и на любой вкус”.

Перед глазами всплыла картина утра, когда Хэла, полная злости, вытащила несчастную девочку на мороз и облила её водой. Такую маленькую, хрупкую, невзрачную. Рэтар глянул на стоящего перед ним мужика. И стало тошно, в голове нещадно застучал молот, не давая возможности даже нормально вдохнуть.

— Не смей говорить мне про моего отца, – прорычал он. — Не смей говорить мне про заговоры, привороты и ворожбу. Мы с тобой были не в одном походе и прошли не одно сражение, и в каждом селении тебя кто-то ворожил так, что твои боевые товарищи стаскивали тебя с девок, чтобы твой отряд не ушёл без тебя. Не было такого?

Ворг опустил голову и промолчал.

— Ты, надеюсь, помнишь, что, если и нет как такого наказания за причинение вреда серым, и благо ты девку не силой взял, но есть наказание за ложь своему ферану. И потому, – Рэтар обратился к одному из воинов всё ещё стоящих рядом с Воргом, — запереть до завтрашнего утра.

— Достопочтенный феран, – попытался возразить несчастный.

— Коли не виноват – не посереешь, – отрезал феран, — а в обратном случае, понесешь наказание за то, что стоял тут и лгал мне в глаза.

Ворг видимо хотел что-то возразить, но потом передумал и спокойно ушёл за своим товарищем, которому приказали его запереть.

— Кард, собирай отряд без Ворга, – отдал приказ Рэтар.

Тот отозвался и все воины вышли оставив ферана наедине со своим митаром.

— Ты же понимаешь, что он виноват и тебе придется его наказать? – тихо спросил Роар у своего тана.

— Да, – отозвался феран.

— И ты же знаешь, что её тоже…

— Знаю! – взревел Рэтар. — Чтоб тебя, Роар, я знаю, что девчонку тоже надо наказать. Я знаю, что Ворга надо наказать. Я знаю, что даже Хэлу, по хорошему, надо наказать! Оставь меня, а?

Тан ушел и феран остался один. Мысли в его голове неустанно бились о непрекращающуюся боль, к которой он привык и жил с ней уже очень давно.

Не мог он теперь пропустить случившееся с серой девчушкой. Хотя конечно Хэла уже достаточно наказала Ворга, и именно поэтому он не стал её останавливать, хотя мог.

Но Рэтар надеялся, что мужчина повиниться, и не придется самому его тоже наказывать, но уже за весьма весомое преступление – преступление против ферана, а значит ферната.

Он не заметил, как наступило время темени и второе светило скрылось за горизонтом.

Боли в голове не щадили Рэтара Горана с тех пор как он получил это страшное ранение. Это было давно, тогда он был митаром, а фераном был Рейнар Горан, отец Роара и младший брат отца Рэтара. Но после того сражения всё изменилось – Рейнар погиб, а Рэтар стал фераном.