Про ведьм и ослов

Глава 1. Нехороший подарок

Глава 1. Нехороший подарок

— У меня для вас подарок, госпожа Хмельная.

— Георг Павелевич, я ведь вас просила называть меня по имени!

Мужчина, что опустив локти на барную стойку, пристально вгляделся в мое лицо и усмехнулся как-то недобро. Был поздний вечер, приличные люди уже разошлись по домам, мне бы закрывать зал и начинать уборку, но начальник полицейского департамента Буйска никуда не спешил. Ну конечно, ему ли бояться ночных улиц?

Я не люблю свою фамилию, звучит она слишком уж… провокационно. А что поделать, если мой покойный супруг был потомственным… нет, не ресторатором, а кабатчиком? Это уже после его смерти я превратила обычное питейное заведение в небольшой уютный ресторанчик.

— Как желаете, Ильяна Ильяновна.

Я снова вздохнула, красноречиво покосившись на дверь. Хоть бы Август, что ли, побыстрее вернулся! А то, неровен час, господин Туманов руку и сердце предлагать будет… в третий раз! А у меня такой соблазн согласиться если и не на законный брак, то на тайный грех!

— Так что за подарок-то? Не томите.

— Вот.

Туманов выложил на стойку какую-то бумагу. Я притянула ее к себе, с любопытством наклоняя голову и пытаясь разглядеть в неверном свете масляного светильника выцвевшие чернила. Ах! Сердце вдруг замерло, а потом заколотилась о ребра с такой силой, что у меня закололо в груди. Похолодевшие пальцы задрожали.

— Откуда это у вас? — выдавила я из себя, глядя на приятного с виду мужчину с ужасом.

— Вы же умная женщина, Ильяна. Догадайтесь сами.

— Дочка ювелирова отдала, — безнадежно шепнула я. — Да, я слышала, что она в Буйск вернулась. За починку дома, говорят, принялась. Август рассказывал, что девочка вся из себя деловая.

— Все так. Нашла тайник, записи принесла мне. Сказала, что справедливости желает.

— Странная это штука — справедливость, — я уронила бумагу на гладкую деревянную поверхность, а потом достала из-под стойки бутылку крепкого вина и чистый стакан. Плеснула себе. — А ведь Ковальчик ее убил тогда… А она не умерла. Вы знали, что я хотела сиротку к себе забрать, жалко ее стало?

— Знал, конечно. Вы же ко мне и приходили, просили о помощи.

— И вы мне не помогли, Георг Павелевич. Второй раз не помогли.

— Вы были вдова с младенцем на руках. Куда вам еще сирота убогая? К тому же девочку забрал другой человек, мужчина.

Я кивнула, зажмурившись и залпом опрокинув в себя вино. Теплее не стало. Меня колотило как на морозе. Эта бумага, что лежала между нами на столе, содержала мой смертный приговор. Интересно, меня повесят или еще что придумают? А ресторан? Отдадут ли его Августу или конфискуют все имущество?

К мужеубийцам в Буйске милости не было.

— И что теперь? — стыло спросила я Туманова. — Если вы мне это принесли, то все знаете? Арестуете меня сейчас или позволите попрощаться с сыном?

— Я ведь уже сказал, что это подарок, — Георг покачал головой укоризненно. — Забирайте. Копии у меня нет, я клянусь.

— А что вы хотите взамен? — только что пережившая мысленно позорную смерть, я никак не могла его понять.

— А сами как думаете?

— Меня? — скривила я губы.

Ясен пень, о браке речи уже не шла. Но я знала, что нравлюсь ему, очень нравлюсь. Георг ухаживал за мной несколько лет. Вначале предлагал стать его любовницей, а потом, видя, что я не заинтересована в тайных отношениях, звал и женою. Но теперь я была в его руках. Он мог требовать, а я подчинюсь. Я так хочу жить! Я так боюсь суда и позора…

Он молчал, глядя на меня и поглаживая острую бородку. Мне он раньше казался похожим на Атоса из старого-старого кино. Теперь же сходство исчезло. Все мужчины одинаковы! Им только дай власть в руки — и они уже не помилуют.

— Вы хотите прямо сейчас? — нервно спросила я. — Или на постоянной основе?

И поскольку он все еще сверлил меня глазами, я принялась расстегивать пуговки на блузке. Паника с головой захлестнула меня. Я должна была немедленно услышать заверения, что я в безопасности, что о бумаге никто и никогда больше не узнает. Особенно Август.

— Подойдите ко мне, Ильяна. Мне плохо видно.

Я вышла из-за стойки на неверных ногах. Встала перед ним. Мы были одного роста. Наверное, это недостаток для мужчины, особенно для главы полиции. Он не выглядел внушительным и сильным.

— Что вы от меня хотите? — прошипела я истерично. Хотелось орать, но я пока сдерживалась. Ненадолго меня хватит, конечно. — У вас настолько плохо с личной жизнью, что вы готовы шантажировать немолодую вдову? А может…

Он положил палец на мои губы, заставляя замолчать.

— Успокойтесь, Иль. Мне ничего от вас не нужно. Я же сказал, это подарок. Не все мужчины — подлецы и сволочи.

— Но вы же…

— Я надеялся на поцелуй. Или хотя бы на благодарный взгляд. О большем даже помыслить не мог. Чего вы так испугались?

— Но я…

— Иль, у меня хорошая память. Я все помню. Я прекрасно знаю, почему вы это сделали. И вы верно сказали — я виноват в том… инциденте… не меньше вас. Вы просили о помощи, а я отказал. Не плачьте, не нужно, я ненавижу женские слезы.

— Я убийца, — вырвалось у меня со всхлипом.

— Я тоже, разве вы этого не знаете? На моих руках крови столько, что не отмоешь. Я убивал лично, я убивал по закону. Не мне вас судить.

Он криво улыбнулся и подхватил шляпу.

— Лучше сожгите расписку.

— Непременно.

— Прощайте, Иль. Берегите себя.

Я молча смотрела, как он уходит, и не могла сдвинуться с места. шепнула только:

— А поцелуй?

— Отдадите, когда сами пожелаете. Если пожелаете, конечно.

Вернувшийся Август застал меня отчаянно рыдавшую в кресле в обнимку с бутылкой.

— Мам, ты чего? Что-то случилось?

— Все хорошо, малыш.

Вопреки обыкновению, он не обиделся на “малыша”, не стал возмущаться и пыхтеть. Присел рядом, забирая у меня стакан.

— Тебя кто-то обидел? Это Туманов, да? Он тебя оскорбил? Я его убью, ты слышишь? Прямо сейчас догоню и убью.

Глава 2. Прошлое

Глава 2. Прошлое

Много лет я хранила тайну, уверенная, что вся моя нынешняя жизнь — наказание. Ад. Ну, может, чистилище. Нет, я славно устроилась. У меня были сын, свобода, деньги. Но я невольно вспоминала известную цитату классика “Они не заслужили света, они заслужили покоя”. О, как отчаянно я хотела этого самого покоя! Как хотела все забыть! Но прошлое меня не отпускало, я помнила все.

Я была не самым лучшим человеком. Я лгала, клеветала, изменяла, унижала людей. Я шла по головам, я никого не любила, я всегда считала себя лучше других.

Мне нечего сказать в свое оправдание: я просто жила. Как все, наверное. Но это не снимает с меня вины. Поэтому я даже не слишком удивилась, когда оказалась в самой глубокой заднице, которую только могла себе представить.

Тот день, когда я попала в этот мир, я помнила в мельчайших подробностях.

***

Проклятье, как же не вовремя сломалась моя ласточка! Пришлось сдать ее в сервис и ехать к родителям на общественном транспорте. Зачем? Кому это нужно? Лучше б я просто перевела им денег. Все равно ничего не изменится. Они мне не рады, давно пора это признать.

Я проснулась от громкого детского плача. Ну слава небесам, а то такое снилось! Давненько я не видела настолько реалистичных кошмаров! Впрочем, неудивительно: обед был отвратительный, в старом автобусе пахло бензином, а окна открывать зимой никто не собирался. Водитель еще явно не так давно пересел за руль автобуса или с гоночного болида, или с машины с дровами, мы с остальными пассажирами так и не решили.

— Ты чего разлеглась, корова, — раздался над ухом грозный рык. — Там твой сын плачет, иди успокаивай!

Мой кто?

А потом меня с такой силой толкнули в бок, что я улетела с сидения автобуса прямо в проход — даже глаза не успела открыть. Стоп. Не с сиденья, а с постели. И не в проход, а на пол.

Было больно и обидно, а еще ничего не понятно. Что происходит? Я брежу?

— Я непонятно объяснил?

Пришлось открывать глаза, чего делать страшно не хотелось.

Пол. Доски. Гвозди. Вытертая краска. Чужие руки с тонкими, покрасневшими от холода пальцами и обстриженными под самое мясо ногтями. Белый саван ночной сорочки.

Пошатывась, я поднялась и огляделась, напрочь игнорируя сопение на кровати и пронзительный вой младенца. Это ни разу не автобус. Более того, это вообще место, которое я никогда не видела. Похоже на какую-то очень старинную гостиницу: деревянные панели, над ними — пыльно-зеленые обои с претензией на элегантность. Беленый потолок, ситцевые занавески на окне, добротная деревянная мебель, такая массивная, что с места ее не сдвинешь. Шкаф, комод, кресло… Кровать, огромная, широкая, с белоснежным постельным бельем. А на ней толстый старый противный мужик в белом балахоне и ночном колпаке. Чисто клоун, но клоун явно недобрый.

— Илька, ты давно не получала, что ли?

Я ощутила некий дискомфорт в груди, опустила голову и судорожно вздохнула. На целомудренной белой сорочке расплывались мокрые пятна. Молоко прибыло.

Но фишка в том, что я никогда не была матерью и уж точно никого не кормила грудью. Могла бы, но не была.

Я поднялась и словно сомнамбула отправилась на звук плача. В соседней комнате в колыбельке обнаружился довольно симпатичный младенец с рыжим пушком на голове и светлыми глазками. Судя по цвету локонов, рассыпанных у меня по плечам (они доставали до середины бедер, не меньше), это все же был мой младенец. Я неловко подхватила его на руки, ощутив тяжесть мокрых пеленок. Твою мать, что мне с ним делать-то? Где взять памперс?

Огляделась потеряно, обнаружила симпатичный комод из светлого дерева, а на нем стопку пеленок. Ну ладно, это ведь просто? Я в кино видела. Распеленать, помыть, запеленать заново. Что ж, приступим.

При детальном осмотре малыша выяснилось, что он, действительно, мужского пола. А еще младенческий филей весь красный. В пеленках тоже оказался зловонный сюрприз. Мать-мать-мать, за что это мне? Я сбросила мокрые вонючие пеленки на пол, обнаружила на столике у окна кувшин и таз с водой. Ну потерпи, засранец, сейчас. И да, мыть я тебя буду в холодной воде.

Как ни странно, ребенок затих. Мне он уже нравится, сообразительный! Кое-как (видимо, включилась генетическая память, или инстинкты там, не уверена) я его протерла и даже перепеленала, а потом села в кресло-качалку у окна и решительно обнажила тяжелую ноющую грудь. Для этого в сорочке были специальные разрезы. Грудь была совершенно чужая, явно не мой пятый размер. Впрочем, и весила я теперь килограммов на сорок меньше.

— Ну давай, пацан, дальше как-нибудь сам, — сказала я младенцу.

И он не подвел! В грудном вскармливании он явно разбирался лучше меня. Отлично, одной проблемой меньше.

Теперь у меня есть время немного подумать.

Стало быть, это был не сон: и ночная поездка по скользким дорогам, и внезапный снегопад, и водитель, который решил поиграть в пятнашки с впереди идущей машиной. И тот страшный грохот, когда на арену вышел новый игрок — большая фура, сверкающая огнями, словно новогодняя елка. Остальное моя память милосердно утаила, но догадаться было несложно: удар, наверное, переворот. Может быть, огонь, боль, агония.

Я умерла.

А сейчас, судя по младенцу у меня на руках, я в аду. Там мне самое место.

Много лет назад я со скандалом разводилась с мужем. Тогда я ждала ребенка, я его не хотела, не принимала, он был мне не нужен. И я его потеряла, чему вначале очень радовалась. А потом я ненавидела себя за эту радость. Я знала, что рано или поздно придет расплата.

И вот она меня настигла.

Я больше не я, а какая-то рыжеволосая Илька. У меня теперь сын и муж, потому что тот боров в постели никем иным быть не может. Я не удивлюсь, если окажется, что я в каком-то другом мире, где женщина не имеет никаких прав. И разводов тут не предусмотрено.

“Ладно, Ирка, и не из такого выпутывались, — сказала я себе. — Я жива, это главное. Надо бы провести рекогносцировку”.

Глава 3. Рекогносцировка

Глава 3. Рекогносцировка

Младенец сыто вздохнул и уснул у меня на руках. Какой славный парень! Надо бы как-то узнать его имя и не прослыть при этом сумасшедшей. А еще хотелось бы взглянуть на себя в зеркало. Пока я могла только очень осторожно положить ребенка в колыбельку, поправить свое странное одеяние (кстати, белья под ним не было, что меня весьма тревожило) и на цыпочках выползти из детской. Главное, чтобы тот, страшный, меня не заметил.

Как ни странно, я уже приняла, что все вокруг — реальность. И стены, и пол холодный, и руки озябшие. Это я, уж какая есть. И знаете, что? Черта-с-два! Я на такое не подписывалась! Сколько себя помню — я ангелом не была. Наоборот, неудобная, колючая, горделивая, да еще и хамка. Вот спасибо, мироздание, нашло, куда меня засунуть.

А может, это не ад, а чистилище? Ну, типа, вот тебе клетка, выбирайся как хочешь? Или наоборот, смысл в том, что нужно терпеть и прощать?

Господа, где моя инструкция?

Дом был довольно приличный, видала я и похуже. Было чисто, тараканов и плесени не наблюдалось. На стенах обои, потолки беленые, доски на полу новенькие, ровные, без особых щелей. Все не так плохо, как показалось мне с первого взгляда. Очевидно, самая большая проблема в спальне на кровати.

Нашлась и уборная с узнаваемым унитазом, раковиной и большой медной ванной. А над раковиной было зеркало, которому я обрадовалась, как манне небесной.

Итак, я молода. Слишком даже молода, если учесть младенца в детской. Интересно, этой напуганной девочке в отражении есть хотя бы восемнадцать? И откуда на теперь уже моем лице заживающая ранка на губе и желтый синяк под глазом? Я задрала сорочку и убедилась: на ребрах и тощих ногах тоже ссадины и следы постоянных побоев. Что-то мне это совершенно не нравится.

А еще меня смущали волосы. Они были очень красивыми: длинные, густые, медно-рыжие. Ухоженные. Сколько сил и времени нужно, чтобы их поддерживать в таком состоянии? И что же, этот боров никогда за них не таскает?

Я заплела волосы в тугую косу. Умылась — только для того, чтобы почувствовать себя хоть немного живой. Выглянула в окно: дома, чахлый сад, тусклый свет фонаря. Ранняя зима или поздняя осень, даже и не знаю. Серо, хмуро, местами снег, но какой-то ненадежный. Растает скоро. А потом снова выпадет.

— Ильянка!

Твою мать, ну чего ты опять орешь? Ребенка разбудишь!

— Ильянка!

Пришлось выходить.

Смотреть на мужика было страшно. Красотой он не блистал и в прежние времена, а сейчас ему на вид было к пятидесяти.

— Что нужно?

Бам-м-м! Голова взорвалась болью. Я не упала только потому, что схватилась за косяк двери.

— Как с благодетелем и хозяином своим разговариваешь? Совсем разум потеряла? Думаешь, если сына родила, то хозяйкой тут стала? Ты никто тут, нищета подзаборная, собачья дочь! Я тебя из милости приютил, без меня ты б с голода подохла или на панель бы пошла, забыла?

Очень хотелось сказать, что лучше на панель, чем к этому в постель, но промолчала. Училась я всегда быстро, а через побои любая грамота усваивается с первого раза.

— Ну? — мужик явно ждал ответа.

— Не забыла, — выдавила из себя я, ссутулясь.

— Ну?

— Не забыла… господин.

— Любимый господин.

— Любимый господин, — послушно повторила я, мысленно пообещав засунуть эти слова ему в глотку когда-нибудь.

— Руку целуй и проси прощения!

От дальнейшего унижения меня спас заоравший младенец. Я невольно дернулась в сторону детской, прошипев:

— Все же разбудили!

— М-м-м… дура! Что вылупилась, иди к сыну! И оденься уже! Как нянька придет, сразу на кухню, пора уже трактир открывать.

Твою мать, да он издевается? Еще и трактир? А как же декретный отпуск?

Одной рукой удерживая тяжелеющего с каждой минутой безымянного пока младенца, я другой рукой быстро перебирала вещи в шкафу. Мой… допустим, хозяин, не мужем же его звать, в самом деле!.. уже оделся, в счастью, помощь ему не потребовалась. Поглядев на его наряд: кальсоны, рубашка без рукавов, потом высокие, до колена, полосатые носки, шерстяные штаны, плотная рубашка с рукавами и жилет с меховым воротником поверх всего этого великолепия, я выбрала нечто подобное. Панталоны, белая нижняя юбка, серая шерстяная поверх. Рубашка, кофта со шнуровкой. Хватит или еще что-то нужно?

Младенец лежал в это время на постели и активно выпутывался из пеленок. Я больше всего боялась, что он грохнется на пол и убьется. Пеленать я не умела, да и нужно ли? На вид он довольно бодрый, может, и ничего, что он подрыгает руками и ногами?

— Госпожа Ильяна, простите за опоздание, — в комнате появилась средних лет женщина неряшливого вида. — Ох, идите уже, я все сделаю сама. Вы даже запеленать Августа толком не можете, а все туда же.

— Куда “туда же”? — холодно спросила я, с неприязнью наблюдая, как нянька ловко обращается с пеленками.

— Говорят, вы давеча булочнице дерзили.

— А ваше какое дело? — не утерпела я.

— Постыдились бы. Все знают, что господин Хмельной такое доброе дело сделал, когда честно на вас женился! А мог бы просто попользоваться и выкинуть.

— А что, это нормальное дело — изнасиловать девочку-сироту? Тут такое часто бывает, да?

— Скажите пожалуйста, девочку! Да кто знает, сколько у тебя мужиков-то было, может, мать тебя за кусок хлеба продавала и не раз!

— Вы, кажется, пришли за малышом присматривать? — сдвинула я брови. — Или сплетничать и мне гадости говорить?

Нянька промолчала, поджимая губы, из чего я сделала вывод, что права. А еще мне стало ясно, что защитника я тут вряд ли найду.

Но и бить себя я не позволю! Хотя как я могу противостоять здоровому сильному мужику?

— Илька! — раздался рев откуда-то снизу.

Я нехотя покинула спальню. Что-то мне не слишком хочется оставлять сына с этой бабой. Надеюсь, она не причинит ему вреда.

***

Я очень быстро поняла, зачем господин Хмельной женился на сиротке. Работы для меня было не просто много, а адски много. Мне для начала пришлось вымыть гору посуды, потом полы, столы и даже стены самого настоящего трактирного зала. Они все были заляпаны жиром и, кажется, вином. Когда уборка была окончена, хозяин погнал меня в кухню — чистить, резать, варить. И там я вспомнила про ребенка: лишь потому, что грудь налилась и стала болеть.

Глава 4. Бьет – значит любит

Глава 4. Бьет – значит любит

Воспоминания радости не принесли. Каждый раз я удивляюсь — и как только выжила? Как только не откинула коньки от безумной усталости, не прыгнула в колодец и не зарезала этого жирного борова ночью?

Няньку-то он тогда выгнал, а работы меньше не стало. И мне пришлось перетащить колыбельку в кухню и ночевать там же.

Побои были обыденностью. Пересолила суп? Получи по лицу. Ребенок долго плачет? Оплеуха — плохую мать нужно учить. Не так поглядела, не так ответила, не услышала с первого раза? Мог и пнуть, и полотенцем хлестнуть.

Единственное утешение — в постель не тащил. Плевался, что слишком тощая. Раньше было лучше. А с чего бы мне поправиться, если ребенок на груди и поесть не всегда успеваешь? А Август был славный малый, зря не орал, спал по ночам, даже зубы вылезли без проблем. Видимо, жалел меня.

В один далеко не прекрасный день муж отправил меня к мяснику, а ребенка я взяла с собой, примотав шарфом к телу — коляску мне никто, конечно, не покупал. Только вместо мясника я заявилась прямиком в полицейский участок.

— Вы зачем здесь, барышня? — остановил меня молодой парень в форменном кителе.

— Хочу защиты просить. Муж бьет, а защитить некому.

— Бьет, значит любит, — глубокомысленно ответил полицейский. — Просто так разве ударит? Да и не похожи вы на жертву: одеты богато, чистенькая, ребенок вон спокойный.

— Что тут, Иван?

— Да барышня вон какая-то. От мужа сбежала, жаловаться будет.

— Проводи ко мне в кабинет.

Так я впервые встретила Туманова. Было ему тогда к тридцати, но выглядел старше — с той же бородкой, в очках (для солидности), в белоснежной рубашке и форменной куртке с серебряным кантом. Весь из себя важный, надутый. Он тогда только что получил повышение — стал заместителем начальника. Неудивительно, что ко мне он отнесся снисходительно.

— Муж бьет, — повторила я, машинально покачивая сына. — Много. Постоянно. Иногда ногами. Иногда скалкой. По лицу редко, не хочет, чтобы следы оставались.

— Так может, есть за что?

— Нет. Я не гуляю, не пью, за ребенком исправно приглядываю. Не ругаюсь, не скандалю, много работаю.

— Госпожа… как вас там…

— Хмельная.

— Госпожа Хмельная, почему бы вам просто не уйти от него, если все так плохо?

— Куда? На улицу? С ребенком? Я сирота, у меня нет никого.

— Оставьте ребенка отцу. Если у вас нет ни работы, ни жилья, все равно вам его никто не отдаст.

Я ревниво прижала к себе Августа.

— Думайте, что говорите! Это мой сын! Как я его оставлю?

— Тогда ничем не могу помочь.

— Ясно, когда убьют, тогда и приходите, — гневно сказала я, поднимаясь. — Хваленое южное лицемерие! Мы не дадим женщинам никаких прав, только обязанности, пусть будут рабынями. А помрет — так сироток много, найдем еще.

— Подождите, не стоит так переживать. Вы не в самом плохом положении, — попытался утешить меня этот болван. — Вы не голодаете, не ходите в обносках, не просите милостыню, не продаетесь за медяки. У вашего сына есть будущее. А что до господина Хмельного, я с ним проведу беседу. Обещаю. Ну не имеем мы права в семейные дела лезть, это не наше дело!

— Ну да, а он сломает мне шею после вашего визита.

— У меня есть идея, — Туманов вдруг заулыбался. Идиот несчастный, ничего он не понимает! Его бы на мое место на пару дней, смог бы он тогда улыбаться? — Послушайте, ваш муж пьет?

— Конечно. Стакан пива за ужином.

— Алкоголь на него влияет? Какой он, буйный или, наоборот, спокойный?

— Спит он, если напьется, — припомнила я. — Так ведь стакан пива для него ни о чем.

— А вы хитростью его поите. Скажите: дорогой, пиво, кажется, стухло. Или: ой, на дне кувшина осталось, допей. Так он быстро заснет и вас меньше тревожить будет.

Хм. А он дело говорит! План хорош, его несложно осуществить. Но вообще я бы предпочла решить этот вопрос по закону: например, через развод и раздел имущества. Да я столько в этом кабаке вкалываю, что мне не меньше половины полагается!

— Благодарю, — кивнула я Туманову. — Не уверена, что так поступлю, но все равно спасибо.

У выхода из полиции меня окликнул незнакомец, худой юноша с кудрявыми волосами, длинным носом и живой улыбкой.

— Госпожа Хмельная, позвольте я вас провожу.

— Не позволю, — ответила я. — Иначе мой супруг меня вовсе убьет, а мне нельзя умирать, Августу нужна мама.

— Именно об этом я и хочу с вами поговорить. Меня зовут Матвей Ковальчик, я — ювелир-артефактор.

Интересным человеком оказался этот Ковальчик. Он сказал, что случайно подслушал разговор и может мне помочь. Есть у него амулет, который усилит склонность Хмельного к пьянству. Да, конечно, это запретная магия, о таком кому попало не говорят, но у Ковальчика жена и дочь, он как представил, что на его девочек кто-то руку поднял… Дорого, конечно, шесть золотых. Но зато результат гарантирован.

Никаких шести золотых у меня не было и быть не могло никогда. Но я задумалась.

Вернувшись домой, я сунула нос в кувшин пива и пробормотала:

— Пахнет странно. Скисло, что ли?

— Дай сюда, дура, — тут же подскочил муж. — Ну, налей, я попробую.

Выдул стакан и крякнул:

— Нормальное пиво.

— Да нет же, кислое. Вы просто так быстро выпили, что не поняли ничего.

После третьего стакана Хмельной захмелел, глазки его заблестели.

— Вы бы поспали немного, дорогой супруг, — сказала я ласково. — Умаялись ведь. Меня долго не было, все сами, сами. Отдохните, я справлюсь.

Уговаривать его долго не пришлось.

Я действительно справилась. Посетители никогда не посмели бы поднять на меня руку, а большего мне было не нужно. В отсутствие мужа я спокойно и твердо выпроваживала пьяных гостей, не стесняясь их слегка обсчитать перед уходом. К вечеру у меня ломило ноги и спину, но зато в кармане приятно звякало несколько медных монет. Я спрятала их в саду под камнем.