Проблема Губернатора

Глава 1 Все началось с ведра…

Мама Маша

Белые брызги с соломенной кисточки летят на джинсы

— Ауч! — с досадой осматриваю свои джинсы и футболку, на которых сейчас красуются белые пятна.

Руки тоже грязные, все пальцы в известке. Надо было надеть резиновые перчатки, да забылось как-то.

— Маруся! — ко мне бежит Людмила Филипповна.

Запыхавшись, тормозит возле меня, хватается за бок, дышит со страшной одышкой.

Отхожу в сторону и подношу табуретку. Женщина тут же плюхается на нее.

Людмила Филипповна — мой секретарь, по совместительству бухгалтер, частично юрист, завхоз, советник, критик, психолог, подушка для рыданий и практически мама.

Она вообще тут для многих «мама».

Это место — детский дом.

Наконец женщина траурно произносит:

— У меня для тебя плохое известие!

— К нам едет ревизор?! — спрашиваю с усмешкой.

— Хуже, — сглатывает. — Губернатор.

Смех как рукой снимает. Все это не очень хорошо. Такие неожиданное визиты не предвещают ничего хорошего.

Обычно нас заранее предупреждают о прибытии чиновников. Не то чтобы мы как-то нуждались в подготовке, у нас всегда и все в порядке, но, тем не менее все это ненормально.

Людмила Филипповна сводит брови.

— Не нравится мне это, — качает головой.

— У нас все в порядке с документами, у детей есть все, что полагается, — пытаюсь найти оправдание скорее для себя, чем попытаться доказать что-то женщине.

— Ты же понимаешь, если чинушам нужно — они найдут, к чему придраться, — она переводит взгляд туда, где за небольшим парком при детдоме плещется теплое море.

Мда. Иметь на берегу моря гостиницу, огромный развлекательный центр или просто элитный жилой комплекс куда интереснее, чем поддерживать безродных сирот.

Людмила Филипповна продолжает говорить и внимательно следит за мной:

— Наш новый губернатор на подъезде, будет с минуты на минуту. Хочет лично посмотреть на детский дом. Уж не знаю зачем…

— Ясно зачем, Людмила Филипповна, — тяжело набираю в легкие воздух. — Давайте хоть друг друга не будем тешить иллюзиями. В нашем крае появился новый губернатор, которому как кость в горле встал участок в пятьдесят гектар на берегу моря.

Помогаю женщине подняться, кидаю в пластиковое ведро, кисточку, которая тут же тонет в белой массе, и, гордо неся голову, направляюсь ко входу в детский дом.

В ворота въезжают два седана представительского класса и минивэн.

Все двери открываются разом, из машин вываливают люди, как тараканы.

Среди них статный мужчина. Он делает шаг и выпрямляется во весь свой немаленький рост. Я моментально чувствую себя рядом с ним грязной букашкой.

Он окидывает пространство взглядом, стряхивает с лацкана пиджака невидимую соринку. Рубашка настолько белая, что хочется прикрыть лицо от этой ослепительности. На улице пекло, а он в шерстяном костюме. Да не просто костюме — в костюме-тройке. Алло, тебе там как вообще внутри? Нет теплового удара?

Хотя какой там удар, от мужчины просто веет холодом. У него вместо крови, походу, течет талая вода, а вместо сердца кусок льда.

Весь такой чистенький, холеный. И все атрибуты человека голубых кровей тут как тут. Часы. Галстук. Запонки. Носок в нагрудном кармане. Носок!

Ухоженная бородка, аккуратная прическа, уложенная на одну сторону.

Хочется подойти и взъерошить ему волосы. Интересно, его хватит удар, если это случится? Нет? Так у меня в руках ведро с известью — ему можно найти применение.

Нет, если отбросить все предвзятости и заочную ненависть за то, что он хочет лишить детей их дома и какой-никакой семьи, пусть и временной, то можно сказать, что он красавчик.

Около сорока лет, подтянутый, мускулистый.

А глаза… мамочки…

Внутри меня что-то начинает ворочаться, будто засохшее дерево вдруг решило возродиться из пепла и начало поднимать свою полумертвую крону.

Пока я разглядывала мужчину, он разглядывал меня.

И что в его взгляде — один Господь знает, потому что люди, подобные ему, очень умело скрывают свои эмоции, их этому учат с пеленок.

Уж мне ли не знать…

Но даже через эту маску бесстрастия можно угадать его неверие и самую толику презрения.

Ну да. Один его гребаный костюм стоит как моя годовая зарплата.

И я оказываюсь перед ним в рваных джинсах, растянутой футболке и косынке. Грязная. Забрызганная известью. Внутри все сжимается оттого, что ощущаю себя уязвимо, нет на мне вообще никакой брони, один лишь смех.

Его люди вон тоже косятся на меня, как на умалишенную.

— Как его зовут? — шепчу Людмиле Филипповне.

— А черт его знает, — отвечает так же шепотом.

— Так вы ж голосовали за него! — ахаю от возмущения.

— Так и ты ж… — разводит руками.

Нас спасает помощник губернатора, который выступает вперед:

— Мария Станиславовна, добрый день, — парень косится на мою руку, которая в побелке, будто сомневается, жать ее или нет.

Не жмет.

Не сдерживаюсь и закатываю глаза, пока никто не видит.

Откуда ж вы вылезли чистенькие такие?!

— Ринат Булатович решил наведаться к вам в гости, посмотреть, как обстоят дела.

Ага. Ринат Булатович, значит.

Как истинный паж, парень отходит в сторону, едва ли не кланяясь, и шаг вперед делает губернатор. Поднимаю подбородок и стойко встречаю темный, практически черный взгляд.

— Здравствуйте, — стараюсь вложить в голос всю силу и показать, что мы тут, в общем-то, не пальцем деланные.

Это сложно, потому как мужчина значительно выше меня.

— Добрый день, — произносит он красивым, уверенным, но холодным голосом.

Я не делаю попыток пожать руку. Зачем? Я челядь. Директриса в захолустном поселке, даром что курортном.

Но мужчина удивляет. Протягивает мне свою идеальную ладонь с ухоженными ногтями, и я вкладываю в эту руку свою — с засохшей известкой и полным отсутствием маникюра.

Именно это время решает выбрать ведро. И совершает диверсию.

Глава 2 Ни-ког-да

Пиджак Булатович

Со мной такого не случается никогда.

И под «никогда» я подразумеваю ни-ког-да. Вообще.

Но пластиковому ведру плевать на мою статистику и мой костюм, сшитый итальянским портным, который старше этого места. Он шил костюмы еще моему деду и явно получил бы сейчас сердечный приступ, увидев, во что превратила эта девчонка мой костюм.

Непозволительное кощунство.

Еще меня напрягает то, что я не увидел, было сделано это преднамеренно или случайно. А все из-за дамочки напротив.

Вообще сегодняшний день не предвещал ничего хорошего.

Все началось с того, что накануне вечером меня дернул кое-кто из думы.

Мол, поезжай, Ринат Булатович, туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что. Получено разрешение на строительство казино. И даже место определено — то, где стоит детдом, на берегу моря.

И вот теперь я тут, чтобы посмотреть на предмет внимания и намекнуть местной директрисе, чтобы она начинала собирать вещи. Детей — в другие детдома, персонал — на пенсию.

А вот что делать с директрисой, хрен знает. Потому что при словах «директор детского дома» представляешь даму в очках с толстыми линзами и ртом, полным золотых зубов.

Но никак не голубоглазую нимфу с уверенной четверкой и точеной талией.

Она точно директор? Мы не ошиблись?

Ну сколько ей? Тридцать есть?

Пухлые губы, сексуальные округлости, глазищи как у олененка, Невысокая, идеальная.

В неопрятной, грязной, рваной одежде. С немытыми руками, шеей, лицом. Косынка эта старческая. От нимфы за версту пахнет известью и еще чем-то очень сладким. Абсолютно ничего здесь не соответствует нормам приема руководства края.

Вся она категорически не соответствует не только этим нормам, но еще и общественным.

Женщина не должна так выглядеть и делать то, что она делает. Даже если ты директор — есть подряд, есть бюджет, в конце концов. Всем этим можно пользоваться. Или деньги давно украдены, а за неимением их нужно как-то приводить в порядок детдом?

Она закатывает глаза, когда думает, что ее никто не видит. Жмет руку непозволительно крепко для леди.

Хотя о чем я. Тут леди и не пахнет.

Пахнет чем-то другим. Глицией, пионами, акацией.

Откуда я, черт возьми, знаю, чем пахнут эти растения?

Но все это теперь не имеет значения. Я не успеваю развить мысль, потому что меня окатывают известью из ведра.

Кто-то ахает. Кто-то хватается за сердце. Женщина, которая стоит рядом с директрисой, крестится и квадратными глазами пялится на мои ноги.

Одна только Мария Станиславовна смотрит мне в глаза нечитаемым взглядом.

В приличном обществе в принципе не допускалась бы такая ситуация, а даже если и случилась бы — девушка должна принести извинения.

Но Мария невоспитана, поэтому, когда она открывает рот, вместо «извините» у нее вылетает неподобающее:

— Упс, — и нервный хохот.

Я поднимаю взгляд и смотрю на нее внимательно. Не знаю, что она видит, но веселье будто схлынуло с ее лица как волна, оставляя после себя презрение.

Все идет не так.

На меня не смотрят таким взглядом. Потому что знают, кто я. Знают, как я могу бить и что лучше не попадаться мне под руку.

— Я могу предложить вам мокрое полотенце, — размышляет директриса, — но вы только размажете это все. Останутся белые разводы. Они засохнут и будут похожи на… на… нана.

Краснеет. Щеки, скулы, даже губы.

— Достаточно, — говорю спокойно и выставляю вперед руку. — Мы можем пройти внутрь детского дома?

— Конечно, — пожимает плечами Мария Станиславовна и продолжает с наигранно-вежливой улыбочкой. — С чего бы вы хотели начать? К сожалению, уведомление о вашем визите затерялось где-то, поэтому мы не понимаем его цели.

Ее слова сочатся сарказмом.

— Оно не затерялось, — чеканю. — Его не было.

Мария понимает, что играть в ее игру я не буду, поэтому вся спесь с нее сходит.

Она нервно трогает лоб. Хмурится, когда нащупывает косынку на голове, явно позабыв, что она надета. Проводит рукой по голове, смахивая ткань назад.

Копна русых, немного волнистых волос рассыпается по плечам. Волосы тут же поднимаются с порывом ветра и бросаются в лицо девушке.

Откашливаюсь:

— Давайте вы нам покажете, как тут все обустроено, а мои помощники пока ознакомятся с документацией.

Киваю Васе, тот подходит и наклоняет голову:

— Конечно, Ринат Булатович, будет сделано. — Обращается к Марии: — Мария Станиславовна, кто нам сможет показать интересующие нас отчеты?

Директриса бросает быстрый взгляд на женщину, стоящую рядом с ней, и кивает той.

— Людмила Филипповна, покажите, пожалуйста, господам все, что их интересует.

Часть моей команды уходит, остается только пара человек из охраны и Семен, мой второй зам.

— С чего начнем? — И снова вызов от нее. — С учебного корпуса, спального или моря?

Не парка, а моря. Все-то она знает.

— С корпусов, — отвечаю я.

Парадокс в том, что мы оба понимаем: все это фарс.

Пыль в глаза.

Что ни делай, как ни крути, это место сравняют с землей. Хочет того чумазая нимфа или нет.

Девочки, буду благодарна вам за поддержку, каждую звездочку и комментарий ❤️

Глава 3. Пустоголовый пролетариат

Мама Маша

Что бы я ему ни показывала, реакция этого безэмоционального мужика одна и та же: он просто поджимает губы.

— Это одна из спален мальчиков.

Поджатые губы.

— Это мастерская, здесь ребята учатся работать с деревом.

Поджатые губы.

— Актовый зал.

— Что за пианино? — о, новая реакция.

— «Аккорд».

Поджатые губы.

Ар-р-р!!! Ты что же, чистюля, думал, в детдомах стоят Steinway&Sons?

— Что за постройка там, вдали? — прищуривается.

— Это хозблок для садового инвентаря.

Поджатые губы. Тяжелый вздох.

Ладно, это обычная халабуда.

Самая халабудистая халабуда из всех существующих в мире халабудистых халабуд. Мне кажется, она видела динозавров, реально. Но у меня иные приоритеты. Дети. Все имеющиеся деньги я вкладываю в их комфорт и развитие. Сарай — последнее, во что я буду вкладываться.

— Откуда тут лошади? — спрашивает недоуменно и следит взглядом за табуном вдали.

— Часть территории отдана в аренду конному клубу, — поясняю я.

— Это нормально, что у детей под боком ипподром? — выгибает бровь, а парень по имени Семен все-все фотографирует и снимает на видео.

Злюсь. Яд подкатывает к горлу, так хочется поделиться им с кем-то, но я молчу. Дышу.

Господин губернатор бросает на меня косой взгляд в ожидании ответа.

— Знаете, Ринат Булатович, лошади порой гораздо добрее и умнее людей. Наши воспитанники работают на ипподроме. Совмещают приятное с полезным — учатся ухаживать за животными и зарабатывают деньги.

— Это законно? — интересуется он.

— Дети, которым есть четырнадцать лет, могут работать в свободное от учебы время.

На самом деле, я вру. В конюшню часто бегает ребятня поменьше — поглазеть, поиграть. Иногда они помогают. Но если и делают это, то добровольно.

— Как так вышло и кто дал разрешение на все это? — хмурится.

— Не знаю, — отвечаю честно. — Когда я пришла, все было так уже лет десять. Я не вникала, зачем и почему. Официальный договор на аренду подписан. Дети довольны. Больше меня ничего не интересует. О, смотрите, мальчишки играют в дартс! Пойдемте, познакомлю вас!

Тяну его за локоть.

Бесцеремонно, да.

Бестактно, да.

Вообще плевать на все это. Да! Только отцепись ты от этой несчастной конюшни.

Мужчина поддается и идет в ногу со мной. Сгибает руку в локте, и теперь уже не я тяну его, а он ведет меня. Это сделано на автомате, я уверена. Джентльмен есть джентльмен, даже в облитом известью костюме. Но все равно, глупая и очень одинокая часть моей души, как пригретый котенок, хочет мурлыкнуть.

Этот глупый котенок просто запамятовал, что бывает с теми, кто забывается!

Отдергиваю руку.

Господин губернатор косится на меня, но ни о чем не спрашивает.

— Привет, мальчишки! — здороваюсь я и первая прохожу в беседку. — Эй! Это что такое!

Ловлю увернувшегося Лешку и выхватываю из его рук сигарету, отшвыриваю ее в сторону.

— По губам надаю! — стараюсь быть суровой.

— Ну мам Маш, — стонет детина.

Лешке четырнадцать, хотя с виду все восемнадцать. Высокий, крепкий, а глаза совсем детские.

— Я тебе говорила, что сделаю, если еще раз застану тебя с сигаретой?! М-м?!

Беру его за ухо, парень нагибается. Трое других ребят ржут.

— Не надо! — вскрикивает Лешка испуганно.

— Надо, Леша. Надо. Ать-два на кухню. Тетя Римма ждет тебя и плачет горькими слезами.

— Так я тоже буду плакать! — стонет.

— Будешь! Обязательно будешь! Мешок лука сам себя не почистит.

Леша стонет, но уходит.

Взмыленная, растрепанная еще больше, поворачиваюсь и натыкаюсь взглядом на поджатые губы губернатора.

Так. Где мое ведро с известью?!

— Педагогично, — выдает вердикт он.

Пошел ты! Пиджак Занудович!

— И что, как мешок лука должен повлиять на отказ от курения?

Делаю шаг вперед. Ставлю руки в боки и поднимаю подбородок.

— Вы когда-нибудь чистили лук?

— Нет, — просто отвечает он.

— Ни одной луковицы?

— Ни одной, — нейтральный тон.

— Даже вот такусенькой? — свожу в миллиметре пальцы перед его лицом.

Молчит, ответ понятен и без слов.

Развожу руки в стороны.

— Что ж, тогда моя философия необъяснима, Ринат Булатович. Просто выкиньте из головы то, что вы только что видели. Здесь нет ничего интересного для вас. Вы все равно не поймете.

Качаю головой и опускаю взгляд в пол.

Слышу шорох позади себя и оборачиваюсь.

Мальчишки смотрят выжидающе, застигнутые врасплох, крутят в руках дротики. Ребятам от четырнадцати и больше. Они взрослые. Все понимают. Все четко улавливают.

— Ой, а что это у вас на брюках?— не сдерживаются и хохочут, хрюкают от смеха.

— Ребята, познакомьтесь, это наш новый губернатор, Набиев Ринат Булатович. А это Ванька, Илья и Айдар.

— Здра-а-асьте, Булат Домкратович, — отвечают разом и еле сдерживают гогот.

— Дети, — развожу руки в сторону, краснея.

— Да, — господин губернатор будто даже и не обижается, выдает милую улыбку ребятам. — Я все понимаю. Очевидно, в вашем детском доме мало знают о правилах приличия.

Он говорит спокойно, тон его не намерен кого-либо оскорбить. Но слова порой могут ранить сильнее.

— Это видно невооруженным глазом. Достаточно посмотреть на их директора, — окидывает меня взглядом. — Знаете, рыба гниет с головы. Кажется, все, что хотел, я увидел.

До боли сжимаю зубы. Неверяще смотрю в глаза мужчины. Ты же не серьезно?

Ну должен же ты понимать, что ребята — просто дети, которые шкодничают, ошибаются. Не все же родились в костюме-тройке и запонках!

А я работала в саду. Ну что ты предлагаешь мне, в юбке и блузке под елками лазить?

В тишине тесной беседки я готова разреветься. Я буквально в шаге от этого.

Но слез не случается, потому что сбоку слышится тихое: «Ой!»

Набиев зажмуривается и стонет. Бросаю взгляд на парней. Там больше нет юношеского озорства. На смену пришло что-то совсем взрослое и осознанное. Злое.

Глава 4. Приказ губернатора

Мама Маша

Ладно. Я его погуглила.

Набиев Ринат Булатович. Сорок лет. Вдовец. Детей нет. Выходец из известной столичной династии Набиевых.

Вот семейное фото — на каком-то приеме для высокопоставленных особ. Папенька. Высокий, взгляд в камеру такой, что сжимаюсь даже через экран. Более строгая, даже безжалостная версия господина Губернатора.

Маменька. Холеная светская львица. Такие обычно являются председателями какого-нибудь клуба подобных ей же степфордских жен.

Сестра. Лет двадцать. Избалованная. Пренебрежительный взгляд.

Напоминает мне кого-то. Например, меня в прошлом.

Закусываю губу и смахиваю всплывший в голове образ, дальше смотрю фото.

Дедушка. Он единственный, у кого более-менее человеческий взгляд.

Скроллю статью дальше, читаю.

Набиевы богаты. Из поколения в поколение они приумножали капитал. Вхожи в ближний круг президента.

Ринат Булатович учился в МГУ, потом был Оксфорд. Умный, прекрасные манеры. Сдержанный, абсолютно сухой внутри.

Был женат. Жена умерла от рака семь лет назад. Больше не связывал себя узами брака. Личная жизнь держится в секрете.

Есть старая фотография с женой. Они стоят плечо к плечу. Она такая же, как и он. Одного круга. Его рука на ее талии, она льнет к нему плечом. В глазах у обоих тоска смертная.

То, что я вижу, меня не удивляет — все так, как я и предполагала.

Он высшая каста. Выше некуда. Такие не просто проживают свою жизнь, а делают то, что велят другие. Играют по правилам, которые установлены этим самым высшим обществом.

Несмотря на кажущуюся благодетельность, высшее общество очень жестоко. Ему плевать на твои желания, твою боль. Ты лишь чей-то инструмент.

Нервная дрожь проходит по спине.

Я не хочу вспоминать все это…

Нахожу другие фотографии. На некоторых он с мужчиной, своим ровесником. Это единственные фотографии, где губернатор выдает хоть какие-то признаки улыбки. Мужчина отличается от Рината Булатовича.

Читаю: Рэн Сато, наследник Kinzoku Corporation. Отец японец, дипломат. Мать — дочь советника предыдущего президента.

Блокирую телефон и переворачиваю его экраном вниз.

Ясно, понятно.

Окидываю свой кабинет придирчивым взглядом. Старый стол, от которого у меня постоянно занозы и дырки на колготках. Много шкафов с документами и делами воспитанников, сейф.

На полу ловушки на мышей.

Протертый линолеум, деревянные окна. То тут, то там цветы. Под потолком вентилятор, который сломался еще при Советском Союзе, да так и не был починен.

Это как два разных мира. Соприкасаются они очень редко, вынужденно. Они никогда не проникнут один в другой и не поймут проблем друг друга.

— Маруся, — без стука входит Людмила Филипповна, — я только что получила официальное письмо от губернатора.

Мне хватает одного взгляда в глаза женщине, чтобы догадаться, что последует дальше. Людмила Филипповна садится напротив моего стола и кладет на него распечатанное официальное письмо.

Я не хочу прикасаться к нему, будто это какая-то проказа.

Откидываюсь на спинку крутящегося стула и отворачиваюсь к окну.

— Что там? — спрашиваю отстраненно.

— Приказ. Детский дом признан аварийным и подлежит сносу. Детей расселят в соседние детдома, персонал будет распущен.

И вроде как я должна быть готова ко всему этому, но тем не менее страшно и больно.

Поднимаюсь на ноги и отхожу к окну, нервно дергаю занавески, распахиваю створки, впуская утренний свежий морской воздух.

Людмила Филипповна рассуждает:

— Я только одного не понимаю — на каком основании они сделали вывод об аварийности детдома? У ребят свежий ремонт. Полы мы меняли недавно, окна тоже. В учебном корпусе укрепили стены, правда, вся мебель не новая. Но мы приводим ее в порядок каждый сезон. Может, дело в крыше? Сейчас лежит обычный шифер. Да, обветшал малость, но крыша прочная, не течет.

Поворачиваюсь к женщине, складываю руки на груди.

— Людмила Филипповна, они подготовили приказ об аварийности, но у нас не было ни одной официальной экспертизы. Все решено заочно. Только это не значит, что я не буду бороться за наше место и ребят.

— Что намерена делать? — хмурится женщина.

Отхожу от окна, беру ключи от кабинета, выхожу. Мой секретарь за мной.

— Поеду в краевую столицу. Посмотрю в глаза этому чудовищу. И напомню о том, что все сделано не по протоколу, — слишком нервно дергаю замок, закрывая кабинет.

— Марусь, ты же понимаешь, что, если они запланированы нас сравнять с землей, они это сделают?

Заведенная, я иду быстро, Людмила Филипповна еле поспевает за мной.

— Конечно понимаю. Но молча наблюдать за тем, как все уничтожают, не буду. Я уехала, звони мне только в экстренном случае.

Женщина крестит меня, а я сажусь в машину и по дороге заезжаю в свой дом. Распахиваю дверцы шкафа и придирчиво осматриваю вещи.

Мне предстоит общаться с врагом, и я должна говорить на его языке.

Бежевый костюм от Chanel с юбкой до середины колена, черные лодочки Gucci и самое дорогое — маленькая сумочка Valentino.

Руки привычно зачесывают пушистые волосы в ненавистный пучок. На лицо — нюдовый макияж, в уши гвоздики-брюлики.

Все это вещи, которые не видели света больше десяти лет. Они были похоронены за скрипучими дверцами допотопного шкафа.

Выхожу на улицу. Мой сиреневый пыльный «Солярис» на фоне меня выглядит смешно, но плевать.

Завожу машину, газую, поднимая пыль за собой, и направляюсь логово Дракона Губернаторовича.

Да начнется война.

Глава 5. Обычная бунтарка

Пиджак Булатович

— Ты не можешь и в этот раз слиться, — сетует мой друг Рэн.

Включаю громкую связь и кладу телефон на столешницу.

— Дружище, предыдущий губернатор оставил после себя полнейший бардак. Моя команда не успевает разгребать письма, которые поступают на имя губернатора. Все повязло в откатах и взятках. Черт ногу сломит.

— Знаешь, что я слышу? Бла-бла-бла, — хмыкает друг. — Это просто очередная отмазка. Два часа из твоей жизни, потраченные на приятную компанию, не затронут основ мироздания. Или ты, как гребаный Танос, пытаешься захватить мир? Чувак, без меня у тебя все равно ничего не получится, — смеется по-злодейски. — Так что поднимай свою задницу и тащи ее на мой прием!

Я тоже смеюсь, ослабляю галстук и протираю глаза.

Усталость неимоверная. Я работаю как проклятый вот уже две недели. Две недели с тех пор, как впервые увидел замарашку-директрису, вид которой противоестественен моему глазу.

Но вот мозгу плевать. Поэтому он постоянно подкидывает мне ее образы.

Мне не до нее. Все это от скуки.

Работа помогает.

— Я поражаюсь, как с таким поведением и словечками тебе удается быть уважаемым человеком и вращаться в высшем обществе, — усмехаюсь я.

Рэн парирует:

— Это называется обаяние. Некоторым оно неподвластно. Например, тебе.

Не сдерживаясь, смеюсь.

— Ты же знаешь, нет ничего, что было бы мне неподвластно.

Смех на том конце стихает, и Рэн начинает говорить серьезно:

— Когда-нибудь тебя шандарахнет так, что ты поймешь: все, к чему ты идешь, не имеет никакого смысла. Вся эта пыль в глаза потеряет важность. Ты просто сгоришь.

— И что же дальше? — спрашиваю уже без веселья.

— А дальше, мой друг, выхода два: возродиться из пепла или остаться там, где ты есть, — переключается так же быстро. — Но пока этого не случилось, я жду тебя в «Аэроне» сегодня вечером. Познакомишься с какой-нибудь красоткой, а может, с несколькими.

— Ты же знаешь, меня это не интересует.

— Эй! Ты гетеросексуальный мужик, тебя не могут не интересовать красотки! — наигранно возмущается. — Кстати, когда возвращается Диана?

Черт ее знает.

— Через месяц. Или два, — но лучше бы никогда.

— Ясно, — усмехается друг и продолжает заговорщически: — Тогда я на всякий случай сделаю тебе в пригласительном плюс один.

И отключается, даже не попрощавшись.

Далее трачу битый час на то, что пытаюсь сосредоточиться на работе. И мне это даже удается, пока не звонит селектор и моя секретарь не произносит:

— Ринат Булатович, к вам посетительница. Ей не назначено, но она настаивает, что вы обязаны ее принять.

Да, таких за день приходят много.

— Как зовут? — спрашиваю устало.

— Кравченко Мария Станиславовна.

Мария Станиславовна…. Мария Станиславовна… кто это?

— Она директор детского дома, — поясняет моя секретарша, когда понимает, что я плыву и не могу вспомнить.

Ясно, нимфа. Интересно, что ее привело сюда?

— Пусть пройдет, — командую я.

Секунда, и дверь распахивается.

Я не знаю, почему ожидал увидеть чумазую девчонку с грязными руками и растрепанными волосами. Это глупо — прошло две недели, да и тогда она была застигнута врасплох.

Но как бы то ни было, я оказался не готов к тому, что передо мной предстанет невероятной красоты девушка. Привлекательная, статная, ухоженная. Настоящая леди.

Ее внешний вид тянет на целое состояние.

И я бы мог обвинить ее в том, что она обворовывает сирот, но нет. Судя по отчетам, там чисто, и это не потому, что кто-то делает все «красиво», а потому, что деньги реально полностью расходуются на детдом.

Откуда тогда украшения и дорогая одежда?

Ладно, Ринат, ты же понимаешь откуда.

Уверен, за этой дамочкой тянется шлейф из спонсоров, которые жаждут ее и ее тела.

Бесконтрольная волна гнева поднимается из недр, из самых глубин души. И я понимаю, что права на эти чувства не имею, но какого-то черта завожусь как муж-тиран. Хочется стащить с нее все эти цацки и вещи и натянуть растянутую футболку с грязными джинсами, лишь бы никто не смотрел на эту красоту.

Двигаю шеей, пытаясь сбросить напряжение.

Это что такое?

Ревность?

Я не знаком с таким чувством и не уверен, что это оно.

Тем временем Мария, явно довольная произведенным эффектом, подходит к столу вплотную.

— Здравствуйте, Ринат Булатович, — произносит уверенно.

Запоздало во мне включается джентльмен, и я поднимаюсь, обхожу стол, жму ее маленькую ладошку, которая тонет в моей руке.

— Добрый день, Мария Станиславовна, — киваю на стул. — Присаживайтесь. Чай, кофе?

— Ничего не нужно, спасибо, — садится.

Спина ровная, подбородок выставлен вперед. Это вообще другая женщина. Как может быть разница столь значительной?

— Что привело вас ко мне?

Возвращаюсь на свое место.

— Можно подумать, вы не понимаете, — выгибает бровь. — Ваш приказ о том, что детдом признан аварийным. И указание по расселению сирот.

Молчу, буравлю ее взглядом.

Проблема в том, что я никаких указаний не давал. Я не принял окончательного решения и всячески пытался не думать о том месте и ее хозяйке в последние две недели.

Значит, кто-то сделал это в обход меня. Значит, чья-то голова полетит с плеч.

— Ринат Булатович, давайте не будем ходить вокруг да около. Здание детского дома не аварийное. Несущая способность конструкций в учебном и спальном корпусах не исчерпана, их техническое состояние удовлетворительное, никаких прямых угроз жизни и здоровью жильцов не несет, — Мария явно нервничает, ее голос подрагивает, и я ловлю себя на ненормальном чувстве: я кайфую от того, насколько уязвимо она ощущает себя рядом со мной.

Кайфую от того, что от меня зависит все, чего желает эта девушка.

Тем временем она продолжает:

— Не было межведомственной комиссии, никаких экспертных заключений не делалось. Ваш приказ незаконен.

Глава 6. Мои секреты

Мама Маша

— Может, надо было послать его? Это же верх наглости! — рассуждает Алиска, развалившись на моем диване.

Алиса моя подруга и скорее старшая сестра для детей-сирот, которая учит девочек шить, готовить, стричь, неофициально помогает с английским.

Я перебираю наряды.

Они брендовые, но… устаревшие. Из прошлых коллекций десятилетней давности.

— Я бы и рада послать, Алис. Но тут на чаше весов моя гордость и шанс помочь детскому дому. Я не могу игнорировать его. Мы и так в плохом положении.

— Слушай, Маш, а если тебе охмурить его?

— Чего? — ахаю.

— Ну а что? Ты у нас красотка каких поискать. И красота у тебя натуральная, в отличие от этих… из силиконовой долины. Губы, волосы, глаза, фигура — все свое. Ни один нормальный мужик не устоит! Глазками поморгаешь, губки подожмешь, пофлиртуешь — и вуаля! Он в тебя влюбится, спасет наш детдом, а тебя будет носить на руках, и ты сама дальше решишь, что делать. А?

— Ты такая фантазерка, Алис, — смеюсь и продолжаю перебирать гардероб.

— Зря ты так. Подумай. В этом есть смысл. А если это? — Алиска поднимает со стула ярко-розовый сарафан.

У Алисы рыжие волосы, вся ее одежда очень ярких оттенков. Она не признает черный цвет, всегда говорит, что жизнь слишком коротка, чтобы носить скучные вещи.

— Это прием для толстосумов, — вздыхаю. — На него нельзя пойти в пляжном сарафане.

Она бросает вещицу обратно на стул и складывает руки на груди.

— Мне не нравится его затея. Этот Ринат — чтоб ему пусто было — Булатович играет с тобой. Думает, нашел себе мышку. И, как самый настоящий наглый кот, принялся измываться над ней, — улыбается хитро. — Но мы же не такие?

Замираю. Бросаю еще один взгляд на шкаф, и мое лицо озаряет коварная улыбка.

— Не такие.

Выуживаю оттуда черное платье. Оно в пол, корсет плотно облегает мою немаленькую грудь, плечи открытые, и ткань, которая густой волной струится по бедрам, спускается до щиколоток.

— Помоги застегнуть, — прошу Алису, и она тянет молнию вверх.

Оборачиваюсь.

Мой отец ненавидел это платье. Считал его вульгарным. Его ценник даже тогда был баснословно высоким, а корсет слишком недвусмысленно для светских правил приличия подчеркивает грудь. Так, что, увидев декольте, попросту невозможно не опустить туда взгляд.

— Ты страшная женщина, Маня. Хотя какая ты Маня? Мария.

Глаза у подруги загораются.

— Я впервые получаю эстетическое удовольствие от черной одежды. Скажи, почему ты прятала это платье в самой глубине шкафа? И вообще — у тебя там что, Нарния?

Я не сдерживаюсь и смеюсь:

— Куда ты предлагаешь мне носить это? На конюшню или розы обрезать в нем?

— Точно, — сникает.

А я продолжаю сборы — вновь укладываю волосы и надеваю на шею жесткое золотое колье, которое похожее на изогнутый гвоздь. Шпильки. Парфюм.

И красная помада.

— Нормально? — спрашиваю у подруги.

— Нормально? Это вау! — отвечает восхищенно.

Бросаю взгляд на часы. Уже семь, вот-вот должен приехать Ринат Булатович.

Но пока его нет, я опускаюсь на стул и перевожу дыхание. Алиска сидит на соседнем стуле и окидывает глазами мой домишко. Когда я переехала сюда, первым делом купила его.

Он совсем маленький. Кухня, спальня и ванная с туалетом. Да, непрезентабельный. Мебель очень бюджетная и ее немного, но мне хватает. Мне не нужна роскошь.

— Почему ты не продала свои наряды? — с интересом смотрит на меня Алиска.

Она в курсе моей истории.

— Я и продала. Просто оставила себе кое-что.

Совсем немного. Не знаю зачем. Может, как напоминание о том, откуда я. Может, на всякий случай. Как, например, сегодня. Но денег, вырученных с этих нарядов, мне хватило на образование и несколько лет нормальной жизни.

Я слышу шелест автомобильных шин, беру клатч и поднимаюсь на ноги.

Алиска осматривает меня и тянет пальцы вверх.

Выходим на улицу. Возле представительского седана стоит водитель, курит. Увидев меня, выбрасывает окурок и подается вперед:

— Мария Станиславовна, Ринат Булатович попросил вас забрать.

Господину Губернатору не по чину заезжать за деревенскими зазнобами, а потом час тащиться по загородной пыльной трассе.

Не знаю почему, но тот факт, что он не приехал, выбивает меня из колеи. Ведь мы никто друг другу. Мы просто спутники на сегодняшний вечер.

Набиев, как джентльмен, прислал машину, чтобы я не тащилась в центр на своей старушке. Джентельменский поступок?

Еще бы.

Но это злит.

И да, он не обязан был приезжать, это я в свой глупой голове напредставляла себе что-то. Кляну себя на чем свет стоит, прощаюсь с подругой и сажусь в автомобиль.

Дорога проходит незаметно.

Когда автомобиль въезжает в краевую столицу, я даже теряюсь от неожиданности. Все происходит очень быстро. Меня высаживают возле пафосного ресторана.

Тут же из дверей появляется Пиджак Булатович.

Он сменил костюм на смокинг, и, казалось бы, идеальнее этот мужчина попросту не может быть, но нет. Вот он: безупречный, во всей красе. Я делаю несколько шагов вперед. Мужчина смотрит на меня внимательно, а когда я подхожу ближе, протягивает руку, берет мою и целует ее:

— Превосходно выглядите, Мария Станиславовна.

— Благодарю, — отвечаю сдержанно.

Мы должны пройти внутрь, но мужчина медлит. Он не выпускает моей руки из своей, просто смотрит.

— Полагаю, нам стоит войти, — намекаю ему.

Он откашливается, кладет мою руку в изгиб своего локтя и заходит в ресторан.

Тут все на высшем уровне. Дорого. Пафосно. Кричаще.

Набиев берет у официанта два бокала с шампанским, протягивает один мне, и я делаю едва заметный глоток, смачиваю губы. Я здесь не за развлечением. Кругом много красивых людей. Все одеты богато, сверкают бриллиантами, сапфирами, изумрудами.

Накатывает небольшая волна паники. Все это достаточно болезненные воспоминания, и я не хочу возвращаться в них.

Глава 7. Тиранище

Мама Маша

После разговора с Рэном я стала более внимательной. Рассмотрела каждого гостя на предмет узнавания, а поняв, что знакомых лиц нет, немного расслабилась.

Ринат Булатович постоянно был рядом со мной, знакомил с гостями; иногда к нам подходил Рэн и продолжал ненавязчиво интересоваться мной.

Мой спутник тактично его отправлял лесом и продолжал представлять меня другим толстосумам.

— Мария Станиславовна, познакомьтесь. Это Земцов Сергей, председатель правления «ПромСтройТорга».

Земцов Сергей тут же похабненько ныряет взглядом в мое декольте, тянет свою потную руку с толстенькими пальчиками к моей, а потом присасывается к ней ртом.

— Безумно приятно познакомиться с такой невероятной женщиной, — его глаза пошло блестят.

Фу-у, но…

— И мне очень приятно познакомиться.

Набиев просто смотрит, но я чувствую, как он напряжен.

— Чем занимается такая прекрасная леди? Благотворительность? Салон красоты?

— Я директор детского дома, — и снова вежливая улыбка.

Мужчина округляет глаза:

— Как?

Вытаскиваю руку из его хватки:

— Вот так. Детский дом небольшой, воспитанников немного. Как раз сейчас у нас настали непростые времена. Детдом требует больших вложений.

— Я был бы счастлив поспособствовать вам, прекрасная Мария.

А я была бы счастлива не видеть твоего похабного взгляда, но что ж делать.

— Думаю, мы можем обсудить все за ужином, — стреляет глазками Земцов.

Внутренне сжимаюсь. Нет, на это я не пойду.

Горячая ладонь ложится мне на талию. Ринат Булатович по-хозяйски притягивает меня к себе и стальным тоном отвечает Земцову:

— Полагаю, вопрос благотворительности можно обсудить по телефону.

Я не сопротивляюсь. Пусть Земцов увидит, что у него вариантов тут нет.

— Даже, пожалуй, будет лучше свести твою жену с Марией. Насколько мне известно, Ирина занимается благотворительностью, — продолжает он.

Земцов смотрит на руку Рината Булатовича и криво улыбается:

— Конечно. Так будет лучше.

Весь его запал сходит на нет, и я мысленно выдыхаю.

Мужчина уходит. Я поднимаю взгляд к Набиеву:

— Спасибо. Сама бы я от него не отделалась.

Вместо простого человеческого «пожалуйста» он просто кивает.

Через полчаса для всех присутствующих становится понятно, что я и господин Губернатор нечто большее, чем просто спутники, и нос в мое декольте больше никто не сует.

Я нахожу несколько желающих поучаствовать в помощи детдому, беру контакты у людей.

Перед самым отъездом решаю посетить дамскую комнату. Привожу себя в порядок, поправляю прическу и макияж, а когда выхожу, натыкаюсь на Земцова.

Он подвыпивший, смотрит на меня премерзко.

— Какая неожиданная встреча.

Уж очень сомневаюсь.

— Мы уже уезжаем, — делаю ударение на «мы». — Всего доброго, господин Земцов.

Прохожу мимо него, но он перехватывает меня.

— Легла под губера, директриса? Думаешь, выхватила проходной билет? — смеется гаденько. — Не советовал бы тебе раскатывать губу.

Дергаю рукой, пытаясь вырваться, но мужчина держит ее крепко. По спине бегут мурашки страха.

— А я не советовал бы тебе так обращаться с дамами, — словно из ниоткуда появляется Набиев и как гора становится между мной и Земцовым.

Тот сразу же выпускает меня.

— Я просто прощался с вашей спутницей, Ринат Булатович.

— Это низко и глупо. Даже для тебя, Сергей, — Набиев говорит спокойно, но от его голоса даже волосы на затылке начинают шевелиться.

— Я… не… это не то, — Земцов подбирает слова, но не может сформулировать свою мысль.

— Мне кажется, ты слишком спокойно сидишь на своем бизнесе по добыче артезианской воды, — продолжает Ринат Булатович. — Ты же знаешь, что происходит с теми, кто ведет бизнес нечисто?

Ох, я уверена, тут намек вовсе не на бизнес.

Земцов как рыба, выброшенная на берег, открывает и закрывает рот.

— Приятного вечера, Сергей, — обманчиво-мягко произносит Набиев. — Возможно, это последний приятный вечер в твоей жизни.

Господин Губернатор разворачивается, берет меня под руку и выводит на улицу, помогает сесть в машину.

Я настолько ошарашена, что не сразу соображаю, что вместо того, чтобы попросту отправить меня домой с водителем, Набиев садится рядом и командует ему ехать.

Мы располагаемся в разных углах машины, молчим. Я смотрю в окно. Не потому что там что-то интересное, нет. На улице темно, и в отсвете стекла я вижу Набиева. Он сидит с ровной спиной и что-то изучает в планшете. Даже не ослабил бабочку. Собранный. Деловой. Статный, сильный. Пугающий и одновременно манящий. Слой за слоем хочется стянуть с него всю эту шелуху, чтобы увидеть — что там внутри? Мне кажется, там есть что-то мягкое, даже уязвимое.

Когда оцепенение проходит, я оборачиваюсь и произношу тихое:

— Спасибо.

Ринат Булатович поднимает взгляд и отвечает:

— Не нужно благодарностей.

— Вы правда сделаете то, о чем говорили?

Мужчина буравит меня взглядом и отвечает не сразу:

— Вы не моя женщина. Но вы моя спутница, пусть и на один день. Никто не смеет обращаться неуважительно с тем, что принадлежит мне.

Открываю рот от шока:

— Это было очень высокомерно!

— Это было моей правдой. И мне плевать, как к ней относятся другие.

Тиранище. «Есть мое мнение, а есть неправильное».

Ладно, очевидно, что спорить с ним бесполезно. Это все равно что пробить стену, кидая в нее горох. Глупо и бессмысленно.

— Ринат Булатович, спасибо и за то, что пригласили меня на вечер. Я завела несколько полезных знакомств и нашла спонсоров, которые, я уверена, смогут помочь.

Вместо ответа просто кивок.

— Если мы успеем сделать все за этот месяц, я могу рассчитывать на то, что детский дом не тронут? — решаюсь засунуть руку в пасть тигра.

— Никаких гарантий, Мария Станиславовна, — отвечает Набиев, я же поджимаю губы и опускаю взгляд на свои руки.

Глава 8. Светловолосая амазонка

Пиджак Булатович

— Ринат Булатович, вы просили подготовить список ремонтных работ, которые нужно произвести в детском доме и проверить, какие недочеты в документации им необходимо исправить. Все готово, — отчитывается Семен.

— Отлично, — киваю.

Я не знаю, зачем делаю это.

Приказ сверху был однозначным: на этом месте не должно остаться ничего. Вскоре там закатают все в асфальт. Но я дал надежду Марии, хотя понимаю, что не имел на это права.

Чисто теоретически, конечно, все возможно откатить назад. Уговорить вышестоящее руководство не трогать детдом.

Но зачем мне это надо? Каковы мои мотивы?

— Хотите, чтобы я отправил эти документы секретарю Кравченко? — спрашивает Семен и складывает бумаги стопкой.

— Нет, — отвечаю даже не подумав, чем напрягаю сам себя. — Оставь мне, я сам передам.

Семен тушуется, моргает несколько раз, словно пытается переварить смысл моих слов. Складывает документы в папку и протягивает мне.

— Есть достойные кандидаты на место помощника? — спрашиваю я.

Василий отправлен на все четыре стороны за самоуправство. Хрен его знает, что было в его голове, когда он решил подготовить приказ от моего имени и выдать его директору детского дома.

Зато теперь все знают, что если сделают что-то за моей спиной — получат волчий билет.

— Есть пара кандидатов, я чуть позже приведу их к вам на собеседование.

— Отлично, свободен.

Семен уходит, а я беру папку с документами для детского дома.

Вот, спрашивается, нахрена мне это надо? А ведь надо, иначе сказал бы отправить сканы по электронке, да и все. Но нет же, я решил усложнить себе жизнь.

Работаю еще пару часов рассеянно, постоянно поглядывая на папку, будто она может встать на ноги и уйти к Марии.

При воспоминании о девушке моментально встает картинка перед глазами.

Вот она чумазая, но свободная. Открытая, живая. А вот холеная, статная, собирающая восхищенные взгляды мужчин и ненавидящие женщин. Молодая, сочная. Губы эти… грудь…Она вдыхала воздух, а я призывал весь свой здравый смысл не опустить взгляд туда, где под плотной черной тканью билось сердце. Прикрывал ее собой как мог, лишь бы лишний раз на нее не пускали слюни.

И я не могу понять, которая из двух женщин мне нравится больше. Обе ее ипостаси невероятны, и выбрать нереально, потому что ты понимаешь: вместе, единое целое — это атомная бомба.

Ей двадцать восемь. Мне сорок. Двенадцать лет разницы. Разбег в социальной дистанции непреодолим. У меня никогда не было таких женщин, как она. Всегда рядом оказывались понятные, от которых знаешь чего ожидать. Ты понимаешь, как они себя поведут в ответ на каждую твою фразу, на каждый жест.

А здесь — бездна. И нырнуть туда я не могу себе позволить. У меня больше пяти миллионов жителей края, несколько сотен в подчинении, семья, долг и, конечно, вышестоящее руководство.

Не могу позволить, да.

Или могу?

Потому что я поднимаюсь, отменяю через секретаря все встречи на сегодня, отправляю по домам охрану, запрягаю водителя и прошу отвезти меня в детский приют, в который я не думал когда-либо вернуться.

Чего я тут не видел? Все посмотрел, выводы сделал.

Но уже в пути понимаю, что спешу не в детдом, а к одной конкретной женщине.

Когда машина подъезжает к воротам, выходит охранник, увидев меня, впускает внутрь. Естественно, никто не встречает. Оставляю водителя, а сам выхожу и двигаюсь в сторону главного корпуса.

Видно, что начались ремонтные работы.

С приема прошло всего несколько дней, а Мария уже развила бурную деятельность. Эта девушка удивительная. Несмотря на кажущуюся хрупкость, у нее внутри стержень. Видно, что она ратует за детей и за детдом.

Пробегающая мимо ребятня с интересом смотрит на меня, быстро здоровается, сбегает. А я толкаю дверь в приемную директора. Здесь сидит Людмила Филипповна и печатает на компьютере.

— Добрый день. Мария Станиславовна у себя? — спрашиваю ее.

Женщина вскидывает на меня глаза, открывает рот.

— З-здравствуйте, Ринат Булатович. А Маруси… то есть Марии Станиславовны тут нет.

— Мне нужно передать ей кое-какие документы, — поднимаю папку.

— Так давайте мне, я передам, — протягивает мне руки.

Отдавай, Набиев. Отдавай и вали отсюда. Нахрен ты приперся?!

— Нет, мне нужно передать лично в руки, — упорно стою на своем.

Женщина растерянно моргает, опускает руки.

— Что ж, раз лично… — дергает бровью. — Вы можете найти Марию Станиславовну в конюшне.

— Она там тоже помогает? — у этой девушки силы вообще когда-то заканчиваются?

— Иногда, — отвечает туманно. — Когда надо проветрить голову. Любит она лошадок очень.

И смущается, явно понимая, что сболтнула лишнего.

— Что ж, благодарю.

Направляюсь в сторону ипподрома, а подойдя, замираю, потому что взгляд безошибочно находит Марию.

Она восседает на белоснежной лошади. Держит спину ровно, ведет лошадь по кругу рысью. Распущенные волосы подхватываются порывами ветра. Потоки воздуха вплетаются в светлые пряди, соединяясь в единое целое, и поднимают их.

На Марии рваные джинсы, светлая рубашка, высокие сапоги.

Она держит поводья уверенно, не тушуясь. Видно, что получает невероятное удовольствие от этой прогулки.

Я как завороженный слежу за ней.

Красивой. Свободной. Настоящей. Пленительной и манящей.

Хочется узнать все ее секреты и как паук утянуть в свою нору, чтобы больше никто не видел этого волшебства.

Мария наклоняется к лошади, гладит ее по гриве рукой с хрупким запястьем и тонкими пальчиками, похлопывает по шее, улыбается.

Эта девушка настолько многогранная, что я не успеваю знакомиться с каждым из ее ликов.

Будто чувствуя мой взгляд, она оборачивается. Легкость и веселость уходят из ее лица, а я хмурюсь.

Нет, так не должно быть.

Ставлю все свои бушующие чувства на паузу. Так не должно быть. У меня есть четкий план на жизнь. И светловолосой амазонке в нем нет места.

Глава 9. Адель и Буян

Мама Маша

Я плохо сплю в последнее время. Чувствую на себе огромный груз ответственности за ребят и это место. Получить деньги от спонсоров легко только на словах. На деле же все это занимает немало времени и достаточное количество шагов.

Не все люди, пообещавшие помощь, сдержали слово, когда дошло до дела. Я не злюсь на них, — пускать пыль в глаза типично для общества, именующего себя элитой. Хорошо, что остались люди, которые перевели деньги. Их я тут же пустила на ремонт, благо подвернулась бригада, которая прониклась моей слезной историей. Сейчас они принялись за обновление коммуникаций в главном корпусе.

Это удобно, потому что учеба закочнилась, а занятия можно перенести на свежий воздух.

Усталость, недосыпы, головная боль. Я сбежала на конюшню, потому что тут мне дышится легче всего, и привела в порядок свою любимицу — Адель, запрягла ее.

Это молодая, очень нежная, но сильная лошадка. Она чувствует меня, мое настроение, поэтому понимает все даже без команд. Я делаю рысью несколько кругов по ипподрому, переключая голову.

Несколько конюхов с ребятами остались в конюшне, они заботятся о других лошадях. В корпусе по соседству ржет вороной конь, Буян, который отказывается признавать человека.

Набиева я замечаю не сразу, а когда вижу, замираю. Зачем он тут?

Подвожу Адель к ограждению.

— Ринат Булатович, чем обязана? — спрашиваю его, не слезая с лошади.

Набиев смотрит на меня каким-то странным взглядом, еще ни разу я не видела такого выражения на его лице. Это не маска, не равнодушие, тут что-то другое, но распознать его эмоции я не могу.

— Я привез документы по детскому дому. Здесь перечень того, что необходимо исправить, — отвечает он.

Удивительно. В век технологий и интернета нет необходимости приезжать лично. Он проезжал мимо и решил заглянуть к нам? Или же наносит визит, чтобы придраться еще к чему-нибудь?

— Благодарю, — бросаю хмурый взгляд на черную папку.

Я не знаю, что сказать еще. Наступает неловкое молчание. Он не уходит, протягивает руку, гладит Адель. Я же просто наблюдаю за ним со стороны.

Можно сказать, что впервые я вижу у господина Губернатора проявление каких-то человеческих эмоций. То, как человек обращается с животным, очень многое говорит о нем.

Этот момент кажется интимным, но тишину нарушает Людмила Филипповна.

— Нашли Марию Станиславовну? — спрашивает она.

Тот опускает руку, которой гладил лошадь, и поворачивается:

— Да, но передать документы ей явно не получится.

— Людмила Филипповна, миленькая, занесите папку в мой кабинет, пожалуйста, — прошу ее.

— Конечно-конечно, — она забирает документы и уходит, а между нами с Набиевым снова наступает неловкая пауза.

— Красивая кобыла, — говорит он. — Как ее зовут?

— Адель. Она очень нежная, — произношу ласково и глажу свою любимицу.

— А кто там? — спрашивает Набиев, указывая подбородком на лошадь в отдельном загоне.

— Это Буян. Он не очень любит людей и редко подчиняется. Своенравный конь.

Я вижу момент, в который взгляд Рината Булатовича загорается. Азарт, интерес, любопытство.

Растягиваю рот в улыбке:

— Хотите прокатиться, Ринат Булатович?

Мужчина переводит взгляд на меня, задумываясь лишь на секунду, а потом качает головой.

— Не думаю, что это уместно.

— Конечно, — отвечаю наигранно-вежливо и цыкаю. — Ваша одежда не предназначена для этого, обувь запылится, а волосы растреплятся. Мы не может этого допустить. Что ж, господин Губернатор, не смею вас задерживать. Кожаное кресло и пресс-папье ждут вас.

Я знаю, что дергаю дикого зверя за усы. С ним так нельзя. Эти игры могут очень плохо обернуться для меня. Но Набиев ведется на мой крючок, его взгляд загорается. Он снимает пиджак, вытаскивает запонки из манжетов и кладет их во внутренний карман, закатывает рукава.

При виде красивых жилистых мужских рук сердце бьется сильнее; я инстинктивно облизываю губы.

— Я хочу прокатиться на Буяне, — выдает он уверенно.

— Что? — ахаю я. — Он очень своенравный. Я имела в виду другого, более спокойного коня.

Нервничаю. Если губернатор убьется на территории детского дома, то нас точно закроют. Однако ж Набиев веселится, и я понимаю, что он ни за что не отбросит идею прокатиться на Буяне.

— Я наверняка об этом пожалею, — качаю головой. — Идемте.

Мы встречаемся у входа на ипподром, я прошу конюха подготовить Буяна. Пока не видит губернатор, он крутит пальцем у виска, но я развожу руки.

Мужчина даже выдает Набиеву специальные сапоги.

Когда все готово, я запрыгиваю на Адель, а Ринат Булатович собирается оседлать Буяна.

— Вы хоть умеете ездить на лошади? — спрашиваю запоздало.

Вместо ответа Набиев ловко перекидывает ногу и оседлывает Буяна. Тянет за вожжи, поднимая коня на задние ноги. Волосы Рината Булатовича рассыпаются, конь ржет и с шумом возвращается на все четыре ноги.

Все, что мне остается, — это в восхищении открыть рот. По телу проносится волна жара и концентрируется где-то внизу живота. С ума сойти.

Этот мужчина сведет меня с ума.

— О, конечно вы умеете, — бормочу себе под нос, но мужчина все слышит и одаривает меня потрясающей, просто крышесносной улыбкой. — В этом мире вообще есть что-то, что вы делаете плохо?

— Все, чего касаются мои руки, получается идеально, — отвечает он, а я немного смущаюсь.

В этом ответе мне видится что-то более интимное, но Рината Булатовича ничего не тревожит.

— Мы можем поскакать за пределы ипподрома? — он очень нежно гладит Буяна, который как-то притихает. — Мне кажется, он очень хочет на свободу.

Вывожу Адель на тропинку в лес, Буян идет за нами. И вот мы остаемся один на один с Набиевым. Я не знаю почему, но чувствую, что ничем хорошим это не закончится.

Глава 10. Вовсе не красивая история любви

Мама Маша

Недалеко от детского дома находится поселок, в котором я и живу. Мы двигаемся шагом по улице. Когда доходим до поля, пускаем лошадей галопом.

Я впереди, а Ринат Булатович позади, на Буяне, но в какой-то момент это меняется, и он догоняет меня, а после и вовсе обгоняет.

Мужчина был прав. Буян скучал по простору.

Я не могу отвести взгляда от Набиева.

Это какой-то дикий магнетизм!

То, как его руки уверенно держат поводья. Сильные, жилистые. Кожа на руках по-аристократически светлая, яркое солнце сразу же оставляет на ней свой след.

То, как его сильные бедра с явно проступающими мышцами обхватывают бока коня. То, как он уверенно, с ровной спиной, держится в седле, — все это потрясающе.

Даже то, как он дает команды Буяну, а тот слушается, не ратует, не пытается сбросить своего всадника.

А всадник как Мистер Дарси — гордый, с безукоризненными манерами, с породистым лицом. Я не буду врать самой себе: этот мужчина идеален. Даже волосы, которые растрепались от быстрой езды и ветра, тоже идеальны.

Хорошо, что подо мной Адель, иначе я бы наверняка свалилась на землю, споткнувшись и засмотревшись на него.

Мы оставляем позади поселок, минуем поле и двигаемся через лес. Когда и он остается за нашими спинами, выходим к устью реки. Я спрыгиваю с кобылы и подвожу ее к реке.

Ринат Булатович делает то же самое.

Пока наши лошади отдыхают, я отхожу к поваленному дереву, опускаюсь на него, достаю воду и два яблока. Набиев не садится рядом со мной, остается стоять, возвышаясь как гора.

— Вы часто бываете тут? — спрашивает он.

Я откусываю яблоко, а второе протягиваю мужчине, вообще не надеясь на то, что он возьмет его. Но господин Губернатор забирает яблоко и принимается его есть.

— Иногда, — пожимаю плечами. — Мне нравится уходить далеко, когда надо подумать. Здесь очень много красивых мест. Там, за лесом, — киваю головой, — лавандовое поле. А если пойти еще дальше, то можно выйти на тропу. Она ведет на мыс, с которого открывается красивый вид на море.

Ринат Булатович съедает только половину яблока, а после подзывает Буяна и скармливает ему вторую. Пока конь ест яблоко, мужчина гладит его по морде.

Сердце больно стягивает от умилительной картины. Я никогда не могла подумать, что этот сухой, абсолютно скупой на эмоции мужчина может с таким трепетом обращаться с кем-либо.

— Это очень далеко, — отвечаю я, прочищая горло, но голос все равно дрожит. — Разве вам не нужно быть где-то в другом месте, Ринат Булатович? Вернуться в город? Вас наверняка потеряли ваши люди.

Я произношу это без сарказма. Отчасти потому, что мне страшно — я чувствую, будто мы переходим какую-то границу. А делать этого нельзя. Это дверь в одну сторону, и туда ни мне, ни господину Губернатору не нужно.

Он смотрит на меня в ожидании, обволакивает взглядом.

— Я именно там, где хочу быть, Мария, — отвечает, неумолимо обжигая мои внутренности огнем. — Вы не против, если я буду называть вас так?

Его бровь дергается, улыбка трогает губы.

Машка, тормози! Вот только очароваться губернатором тебе не хватало! Никто не спорит, что он потрясающий. Сильный, взрослый. Но это другие правила игры, а в игры ты перестала играть десять лет назад.

— Хорошо, Ринат Булатович, — я стараюсь улыбнуться расслабленно, но мне кажется, у меня это плохо получается.

Поднимаюсь и делаю шаг вперед, не глядя под ноги. Наступаю на камень и едва ли не заваливаюсь, но Набиев меня ловит. Конечно, как истинный джентльмен, он ловит меня.

Его рука обжигает мой живот, спиной я чувствую его сердце и дыхание с запахом сладкого яблока возле виска. Ахаю, открываю рот, хватая ртом воздух.

Пульс зашкаливает, волны желания простреливают каждую чувствительную часть моего тела.

Машинально я кладу руку поверх его руки, которая все еще лежит на моем животе. Ощущаю пальцами вены, чуть шероховатую кожу.

«Ну давай, отдайся ему еще прямо тут!» — вопит внутренний голос, а я понимаю, что, сделай он хоть один шаг, я бы отдалась. Потом наверняка ревела бы, проклинала весь белый свет и собственную глупость, но все равно не сказала бы «нет».

Но, конечно же, Набиев, как истинный джентльмен, ставит меня на ноги и отходит.

— Спасибо, Ринат Булатович, — отвечаю тихо, чтобы не выдать своего напряжения.

— Не нужно этого официоза, — выдавливает он улыбку. — Достаточно просто имени.

Киваю, потому что сказать больше ничего не могу. Подхожу к Адель и ставлю ногу в стремя. И тут Ринат выделяется — поднимает меня за талию, помогая сесть в седло.

— Спасибо.

Но Ринат улыбается и качает головой:

— Мария, перестаньте меня благодарить. Мне складывать ваши благодарности некуда.

Не дожидаясь ответа, уходит, ловко запрыгивает на Буяна, который будто бы сроднился с мужчиной и вообще не против его компании.

Идем по руслу обмелевшей реки, а после выходим к лавандовому полю. Лаванда в пике своего цветения, поэтому запахи тут умопомрачительные.

Я спешиваюсь с Адель и опускаюсь на колени возле кустика, вдыхаю запах, прикрываю глаза от удовольствия. Когда поднимаюсь обратно на ноги, ловлю на себе пристальный взгляд Рината.

Стоит в метре от меня и смотрит с теплотой во взгляде. На его лице даже появляется тень улыбки.

— Что? — выгибаю бровь.

Вот не хватало еще, чтобы надо мной смеялись.

Но мужчина подходит ко мне вплотную, и я поднимаю глаза на него. Я не понимаю, чего он хочет от меня, но эта близость ощущается очень остро.

Он поднимает руку и аккуратно, не касаясь, отводит от лица мои волосы и закладывает мне за ухо веточку лаванды. Я трогаю ее, проверяя, не веря, что он действительно это сделал.

В его глазах что-то меняется, появляется нечто более тягучее, тяжелое, и он отвечает:

— Это место идет тебе больше, чем светские приемы.

Открываю рот, но ничего не произношу, потому что… что тут сказать? Я действительно так ощущаю себя. Мне плохо в городе и там, где правит пафос, придворные игры. И хорошо тут — среди простых людей, животных и морского простора.

Глава 11. Привычные условия

Пиджак Булатович

Мы возвращаемся мокрые насквозь. Хорошо, что сейчас лето, потому что я не мерзну, есть лишь дискомфорт, который я ощущаю где-то отдаленно, концентрируясь всеми своими мыслями на девушке, на животе которой лежит моя рука.

От Марии пахнет летом, сладкими цветами и чем-то настолько будоражащим душу, что весь мой словарный запас сводится лишь к мычанию.

Я никогда не проводил дни вот так.

Мать бы назвала это развлечением для бедных.

Езду на лошадях она воспринимает только в двух видах: игра поло и скачки. Я уже представляю ее пренебрежительное выражение лица из-за моего неподобающего вида.

Но в свое оправдание хочу сказать, что даже не предполагал, что этот день может закончиться таким образом. То, что начиналось как вызов, закончилось чем-то большим, более живым и настоящим.

Я плохо помню, когда ощущал себя так в последний раз. А может быть, я и не чувствовал ничего даже близкого к этим эмоциям.

Набиевы — урбанисты. Династия, которая родилась в городе. Для меня природа — очень абстрактное понятие. Мой максимум — это какой-нибудь остров вдали от мегаполиса с белым песком на пляже и лазурной водой.

То, что я видел сегодня, не просто природа, это жизнь в разных ее проявлениях. И сотни эмоций, с которыми я едва справлялся, пронеслись во мне. Бескрайние просторы, беспокойное море, пугающие раскаты грома, прохладные капли на лице.

И нечто более красивое — девушка, волосы которой цвета пшеницы, а глаза ярче небосвода, кожа жарче солнца, а улыбка завораживает и останавливает время.

Когда мы подъезжаем к конюшне и заводим лошадей внутрь, сразу же выходят конюхи и забирают у нас Буяна и Адель. Я прощаюсь со своим конем, глажу его.

Мария делает то же самое.

Между нами небольшое расстояние, и рыжеволосая девушка в ярком дождевике, которая залетает в конюшню, явно не замечает меня, а может, просто не признает, ведь выгляжу я далеко не как представитель власти.

— Машуня, как ты? — верещит она. — Тебя так долго не было. Ванька сказал, что ты поехала с губернатором. Где он?! Молю, скажи, что ты не скинула этого Пиджака Булатовича с обрыва.

Тихо усмехаюсь. По-всякому меня называли, но так впервые.

Мария бросает на меня испуганный взгляд и дергает головой — мол, а вот и он.

Девушка прищуривается, пытаясь разглядеть меня, и я вижу момент, в который она узнает меня, потому что звучит тихое: «Ой!»

Оставляю Буяна и подхожу к девушкам. Рыжеволосая уже покрылась красными пятнами, глаза испуганные, на лице кривая улыбка.

— Добрый вечер, — улыбаюсь я и протягиваю руку.

Девушка берет ее и нервно дергает.

— Простите, Пиджак Бу… Ринат Пиджа… — зажмуривается. — Ринат Булатович, я сегодня не с той ноги встала, да еще и непогода, а у меня давление, аритмия, головная боль, СДВГ и вообще, знаете, не все хорошо с головой.

Мария кладет руку ей на плечо и говорит тихо и мягко:

— Алиса, успокойся.

Оборачивается ко мне и представляет девушку:

— Ринат Булатович, познакомьтесь, это Алиса, моя подруга и сотрудник детского дома.

Киваем друг другу, и Алиса снова начинает тараторить:

— Вы простите, ради бога, меня. Я смотрю, вас нет и нет, думала уже отправить кого-то на ваши поиски, а то мало ли что могло случиться.

— Например, кто-то мог сбросить кого-то с обрыва, — еле сдерживаю смех.

— Что? Нет! — и снова у нее глаза округляются. — Так вот, я смотрю, и водитель ваш на месте — он, кстати, до сих пор вас ждет. А дороги размыло, и проехать там только на квадроцикле можно, а вас все нет. И я звоню-звоню, а телефон твой, Маш, в кабинете. А телефона Рината Булатовича я не знаю. Да и откуда мне его знать! Губернатор же! И куда скажешь писать-звонить?! Простите, я всегда, когда нервничаю, много говорю.

Алиса тяжело выдыхает, и мы с Марией вместе с ней.

— Где сейчас мой водитель? — спрашиваю я девушку и оборачиваюсь к Марии: — Его тоже надо куда-то пристроить.

Мне неудобно напрягать их, но я не могу оставить своего сотрудника в машине на всю ночь.

Снова вмешивается Алиса:

— А, так за это вы не переживайте, Людмила Филипповна уже сказала, что приютит его. У нее как раз комната свободная есть, сын на учебу уехал.

Я киваю и оборачиваюсь к Марии:

— Мне нужно переговорить с ним.

— Конечно, вы идите пока к нему, а я заберу сумку из кабинета и можем отправиться ко мне. Тут идти пару кварталов.

— А вы останетесь у Маши? — Алиса кидает беглый взгляд на свою подругу.

Мария тут же отвечает:

— Да, Алис. Не могу же я бросить человека в беде. Тут спать негде, гостиницы нет. А из жителей поселка его вряд ли кто-то пустит, — виновато разводит руками и смотрит на меня. — Вы незнакомец, даром что губернатор.

Конечно, я понимаю все. Расходимся в разные стороны, я иду к своему водителю, забираю сумку с планшетом и вторую, с чистой спортивной формой, с которой обычно езжу в спортзал, отправляю подчиненного к Людмиле Филипповне, договариваясь завтра в десять встретиться на этом же месте.

Дождь идет по-прежнему, но я уже промок до нитки, так что по большому счету на это плевать.

Возвращается Мария, и мы идем быстрым шагом. Топаем по траве, стараясь не вымазаться, и я понимаю, что никогда раньше не гулял под дождем. Мне кажется, я и намок-то впервые. Слишком много ни-ког-да происходит рядом с этой девушкой.

Мы подходим к уже знакомому домишке с невысоким деревянным забором. Мария открывает калитку, направляется к двери в дом, а я быстро осматриваюсь — тогда было темно, и я плохо разглядел территорию, а она, надо сказать, тоже красивая.

Деревья, кустарники, разномастные цветы. Колодец, небольшой столик и пара стульев, над которыми вьется какое-то ярко пахнущее растение, наверняка создающее замечательную тень во время зноя. Все мокрое от дождя, но очень милое.

— Вы идете? — кричит Мария, и я выныриваю из этого омута эмоций и ощущений, направляюсь к девушке, которая стоит на пороге.

Глава 12. Невысказанное обещание и магнетический самогон

Пиджак Булатович

Маша суетится, явно напряженная оттого, что у нее гости.

Убирает со спинки стула платье, сворачивает шнур от фена, поправляет покрывало на маленькой односпальной кровати.

— Простите, у меня редко бывают гости. Только Алиса и ходит, так что у меня не убрано.

Беру ее за локоть, разворачиваю к себе.

— Маш, посмотри на меня. Все в порядке. Можешь дать мне полотенце?

Быстро моргает, соображая.

— Да, конечно, — открывает дверцу шкафа, и я украдкой подмечаю, что внутри ровными стопками разложена одежда и постельное белье.

Она протягивает мне полотенце и поджимает губы.

— А переодеться не во что, простите.

— Не переживай, — забираю полотенце. — Я взял с собой сумку со спортивной формой. Собирался сегодня в спортзал, но, видимо, не судьба.

— Ясно. Ну вы пока идите, а я после вас, мне тут еще кое-что надо… — мнется.

Я не настаиваю и ухожу в ванную.

Ну как ванную.

Она размером как моя душевая кабина. Все очень компактное, игрушечное какое-то. Я с ходу сметаю баночки с полки. Тихо про себя матерюсь.

— У вас все в порядке? — кричит девушка.

— Да, — отвечаю и аккуратно раздеваюсь, чтобы больше ничего не свалить.

Горячая вода доставляет неимоверное удовольствие, мышцы, напряженные после долгой прогулки, наконец расслабляются. Когда я выхожу из душа, чувствую настолько крышесносные ароматы, что рот моментально наполняется слюной.

Маша стоит спиной ко мне и нарезает салат, а рядом на плите что-то шкворчит. Она оборачивается и отчитывается:

— Почти все готово. Сейчас я быстро искупаюсь — и будем ужинать, — накрывает сковороду крышкой, выключает газ и сбегает в ванную, а я не решаюсь лезть туда, поэтому иду в комнату.

Большой книжный шкаф забит книгами, в основном старой классикой, но есть книги и помоложе. Какие-то статуэтки, советские рюмки, вазы, часы.

А на этой полке только Машины вещи, которые резко диссонируют с остальными предметами интерьера — современные, они сразу выделяются.

В шкафы не лезу, но и без этого я замечаю кое-что важное. В комнате нет ни одной фотографии. Это странно, потому что у любого человека в доме всегда стоят фотографии. С родителями, друзьям. А у нее — нет.

— Ринат, пойдемте ужинать, — зовет она, и я оборачиваюсь.

На Маше широкая футболка и шорты. На голове тюрбан из полотенца, лицо красное от горячей воды. Сейчас она выглядит вообще девчонкой — лет двадцать, не больше.

— Перестань мне выкать, Маш.

— Мне неловко, — вздыхает. — Вы губернатор. И вы старше.

Никогда еще я не переживал так за свой возраст. Видимо, на моем лице что-то отражается, потому что девушка спешно добавляет:

— Простите, я не то хотела сказать.

— Брось, Маш, — стараюсь говорит расслабленно. — Что есть, то есть. Я старый бюрократ, да.

А ты такая нежная и сочная девочка, что мысли мои вообще не в ту степь уходят. И то, что мы замкнуты в тесном пространстве, делает лишь хуже.

Идем на кухню. Я сажусь на стул, и Маша накладывает мне полную тарелку горячей жареной картошки, ставит пузатую миску с салатом из огурцов, помидоров и зелени, аккуратно нарезанный ароматный хлеб.

Я замираю над всем этим.

— Извините, — прокашливается Маша. — Извини, у меня не было готового ужина, поэтому ничего лучше, чем на скорую руку пожарить картошки и нарезать салат, я не придумала.

И тут же я получаю разгон он невинной зайки до смертоносной пантеры.

— Если бы я знала, что господин Губернатор пожалует в мое скромное жилище, накупила бы деликатесов.

Слова сочатся сарказмом как ядом.

Женщины. Сама придумала, сама обиделась. Я не выдерживаю и начинаю смеяться, а Маша злится сильнее.

— Маш, я даже и не думал ни о чем таком. Я никогда не ел жареную картошку, да. Но это не значит, что я не роняю сейчас слюни.

— Никогда-никогда? — спрашивает она тихо.

— Никогда, — я тут же беру в руки вилку и начинаю есть.

Еда простая, но безумно вкусная, и я уплетаю за обе щеки и картошку, и салат. Но давлюсь последним, когда Маша спрашивает:

— А ты не хочешь самогона? Меня сосед, Никифорович, угостил, — и спрашивает это шепотом, заговорщически. Я замираю, а она выгибает бровь: — Что, самогон ты тоже никогда не пил?

Маша, не дожидаясь моего ответа, закатывает глаза и бормочет себе под нос:

— Господи, конечно нет, — качает головой недовольно, будто это она, а не я младше нее на двенадцать лет и вообще жизни не видел.

Достает графин, и я отбираю его у нее, разливаю самогон по стопкам. Выпиваю, охреневаю, закусываю и попадаю в нирвану. Повторяем с Машей это действие несколько раз, до тех пор пока я уже готов признаться ей в любви и остаться жить прямо тут. Можно на вот этом придверном коврике, настолько мне хорошо.

Мы не пьяные, нет. Но внутри все согрето до такой кондиции, что можно полюбить весь мир. Они наркоту, что-ли, подмешивают в этот самогон? Потому что эти чувства мне тоже незнакомы. Я никогда не отличался любовью к чему или кому бы то ни было. В моем мире любовь слишком недолговечная валюта, поэтому ей не верят.

И снова это «никогда» догоняет меня.

— Маш, почему ты живешь тут? — спрашиваю ее.

— Дом рядом с детдомом, тут тихо, уютно, а мне большего и не надо. Когда я только переехала сюда, этот дом продавали по невысокой цене, а у меня как раз сбережений было немного.

— Откуда ты переехала?

Маша тут же запинается, хмурится.

— Почему ты спрашиваешь, Ринат? — серьезнеет вмиг. — Я же тебя просила не лезть в мою жизнь.

Встает резко на ноги, собирает тарелки, принимается мыть их. Причем делает это со злостью.

— Что такого было в твоей жизни, что ты так тщательно скрываешь ее? — видимо, алкоголь лишил меня всякого такта, раз я упорно лезу туда, куда Маша просит не лезть, — что ей не нравится. — Ты же явно не из этих мест.

— С чего ты взял? — спрашивает с раздражением.

Глава 13. Непринцесса и вымерший вид джентльменов

Мама Маша

Иногда мне снится страшный сон.

Меня вжимают лицом в шелковые простыни, которые обманчиво пахнут свежестью. Горными цветами, легкостью и счастьем.

Вот только никакого счастья на этих самых простынях не происходит.

Мои руки крепко держит чужая рука возле поясницы. Они уже онемели, и я не могу пошевелить пальцами, потому что больше не чувствую их. Дышать тоже тяжело, потому что вторая рука вжимает мое лицо в постель, и я хватаю воздух урывками, когда мне позволяют это сделать.

Лучше бы не позволяли, так я хотя бы смогла отключиться от реальности и упасть в спасительную темноту.

Но слово милость незнакомо человеку, который делает все это со мной, поэтому он продолжает гасить мой крик в постели, — а она настойчиво пахнет потрясающим ароматом гор и альпийской свежестью.

Я не знаю, почему концентрируюсь на этом запахе, как будто он может скинуть тяжелое тело с меня и избавить от всего этого.

Одежда давно порвана, кожу обжигают капли чужого пота, которые падают на спину.

А еще… боль. Она повсюду. Моему телу больно, но мою душу пронзает еще более невыносимая боль от беспомощности, от несправедливости, и я как в последний раз кричу в мягкие простыни, которые когда-то были белыми…

— Маша… Маша! Проснись!

Меня трясут, и инстинктивно я машу руками, отбиваюсь. В полусне-полуяви чувствую, как мои запястья перехватывают. Тоже крепко. Фиксируют так, что я не могу пошевелиться.

— Мария, блять, перестань брыкаться, ты же только хуже делаешь! — произносит со злостью мужской голос, и я распахиваю глаза.

В предрассветных сумерках, после вот такого ночного кошмара, плохо соображаешь. Поэтому я, когда вижу мужчину, который практически сидит на мне, принимаюсь орать во весь голос.

Уже после того, как я начинаю кричать, мозг подкидывает воспоминания о вчерашнем дне и о том, что впервые в жизни в моем доме на ночь остался мужчина.

Да не просто мужчина, а господин Губернатор.

Но мозг, инстинкты и гормоны — это вообще вещи, которые не особо взаимодействуют друг с другом, поэтому, даже осознавая, что на мне сидит Ринат, я не перестаю орать.

Все заканчивается резко, в одну секунду.

Мой рот накрывают губы.

Шок.

Последнее, чего я ожидала от черствого, скупого на эмоции и застегнутого на все пуговицы губернатора, это того, что он так целуется.

И, говоря «так», я имею в виду та-а-ак.

Сначала он просто затыкает мне рот своими сухими губами. Но когда это происходит, возникает четкое осознание: назад дороги нет.

И снова в бой вступают гормоны с инстинктами.

Его губы очень, просто до трясучки нежны. То, как он касается, прикусывает, а потом входит в раж и нахально запускает язык в мой рот, выбивает из колеи. Вышвыривает напрочь за пределы ринга.

В момент, когда я чувствую возбуждение мужчины, включается мозг. И вот мои руки мягко выпутываются из его хватки, и я аккуратно отталкиваю его.

Но все не так просто.

Выясняется, что при свете дня Ринат реально принадлежит к вымершему виду динозавров… ой, джентльменов. А вот ночью в нем просыпается ненасытный неандерталец, руки которого, освободившись, пробираются под ткань моей пижамы.

Я, едва выхватывая секунду, выворачиваюсь и произношу твердое:

— Остановись.

И Ринат останавливается.

Смотрит на меня ошарашенно, вытаскивает руки из-под моей футболки и отсаживается к краю кровати со словами:

— Прошу прощения. Ты кричала, а я не мог тебя разбудить.

Мне бы наорать на него, но у меня вырывается истерический хрюк, от которого в высшем обществе случился бы инфаркт как минимум у дюжины леди. Истерический хрюк перерастает в смех, и сквозь него я не без труда произношу:

— Я ж говорила, что не принцесса. Мог не целовать.

Обстановка разряжается, и Ринат являет миру свой смех. Практически явление Христа народу, не меньше. А я уж было думала, будто все человеческое ему чуждо.

Мы успокаиваемся, и мужчина говорит:

— Часто с тобой такое? Ты знала, что кричишь во сне?

Веселье уходит моментально. Я обхватываю себя за плечи:

— Иногда.

— Мне кажется, если я спрошу о том, что тебе снилось, ты мне не ответишь, — говорит мягко.

— Я же сказала, в моей истории нет ничего красивого. Так что да, рассказа и объяснений не будет, — отвечаю спокойно, потому что весь адреналин ушел.

Это все Пиджак Булатович виноват. Разбередил вчера старые раны своим интересом к моей личной жизни.

— Все в порядке, правда, — отвечаю куда бодрее. — Прости, что разбудила.

Перевожу взгляд на часы. Шесть утра.

Смысла дальше спать нет, поэтому мы быстро завтракаем наспех сделанными горячими бутербродами. Набиев ест с аппетитом, произошедшее никак не комментирует. Надевает вчерашнюю одежду — она постирана и высушена, и мы идем в детский дом.

Я отправляюсь в комнаты — мне нужно доклеить обои в спальне девочек, а Ринату говорю, переходя на официальный тон, так как вокруг дети:

— Можете расположиться в моем кабинете, мне пока он не нужен, я буду занята другим.

— Я не стесню вас? — Ринат все прекрасно понимает и тоже переходит на «вы».

— Ни в коем роде. Вот ключи. Людмилу Филипповну я предупрежу.

Наши пальцы соприкасаются, по телу проходит ток, и я тут же отдергиваю руку. Мы ничего не успеваем сказать друг другу, потому что в Рината врезается Айдар.

И тут же начинает наигранно причитать:

— Ой, простите, извините, так вышло, я не хотел.

Все настолько неискренне, что вызывает оскомину.

Лешка, который шел вместе с Айдаром, ржет в кулак, глядя на ноги Рината. А там хороший такой слой грязи из-под кроссовка, которым наступил ему на ногу Айдар.

Надо отдать должное Набиеву — он тут же выпрямляет спину и улыбается парням:

— С кем не бывает, да?

— Да-да, — отвечают наперебой. — Ну мы пошли, мам Маш, хорошего дня! — лыбятся и сбегают.

Глава 14. Инстинкты и их отсутствие

Мама Маша

— Можно с тобой в город? — Алиска складывает ладошки перед грудью. — Мне надо переключиться.

У меня назначена встреча. Необходимо сдать отчеты по детдому.

После того как уехал губернатор, прошло две недели. Основной объем ремонтных работ завершен, но в отведенный месяц мы все равно не уложились — кое-что по косметике нужно доделать.

Да и в парке работы еще много. Мы с Алисой сделали перерыв в прополке и теперь сидим в тени раскидистой липы.

— Мать? — спрашиваю понимающе.

Алиса вытягивает перед собой ноги и отпивает минералку из пластиковой бутылки.

— Мама считает, что Ромке нужен отец, — вздыхает подруга.

Она одна воспитывает сына.

— Его отец вообще в курсе, что у него растет сын? — спрашиваю аккуратно.

— Пес его знает, — фыркает она. — Может, знает, может, нет.

— Это как? — открываю рот от шока.

— А вот так, — подруга разводит руками. — Мое дело было поставить в известность, а он… уехал из страны. Ну что ты мне предлагаешь, бежать за улетающим самолетом? Нет. Я передала через его родню эту новость, но дошла ли она до отца Ромки — вопрос.

— Мать хочет видеть рядом с внуком его настоящего отца или любого мужчину?

— Мне кажется, мама сама не понимает, чего хочет. Это просто лишний повод третировать меня. Все уши мне прожужжала, что ее старшая дочь идеальна. Аня то, Аня се. А младшая непутевая дура. Ну что я, виновата, что-ли, что моей сестре больше повезло в личной жизни? Повезло найти нормального мужика, узнать, что такое взаимная любовь?

Пожимаю плечами. Откуда мне знать, что такое взаимная любовь? Да и невзаимная тоже. Я не любила никогда в жизни. Алиса закусывает губу и с обидой смотрит вдаль, туда, где плещется море и купаются ребята.

— Пойдем искупаемся, что ли? — с тоской смотрит на неубранные клумбы. — Вообще отвлечься надо. Мы тут всем составом месяц без выходных и праздников горбатимся на благо общего дела.

Это да. Коллектив с охотой помогал все это время. Кто чем мог. Наверное, поэтому мы и сделали основной объем работы за столь короткое время.

— От работы кони дохнут, Маш, — Алиска толкает меня в плечо и улыбается. — И люди, вообще-то, тоже.

— Ладно, — машу рукой. — Пошли купаться. Через два часа выезжаем. Как раз должны к трем приехать в администрацию.

Идем на море, плаваем, остываем, получаем свою дозу счастья.

Пляж у нас небольшой, но чистый и красивый. Лишних людей тут нет, о нем знают только детки и сотрудники ипподрома. Участок для купания расчищен, все организовано для купания и переодевания, но, если отойти к скалам, там уже начинается дикий и необлагороженный пляж, на котором никто особо не бывает.

Потом расходимся с Алисой по домам. Я привожу себя в порядок, надеваю платье, босоножки на каблуке, волосы распускаю. Мне просто нужно отдать документы, и все, можно сказать, неформальная встреча с бухгалтерией.

Сажусь в машину и заезжаю за подругой. Она выходит из дома в легком желтом сарафане, с развевающейся рыжей шевелюрой. Ромка следом. Я выхожу из машины и улыбаюсь мальчику, сразу приветствую маму Алиски:

— Здрасте, Валентина Владимировна, — кланяюсь.

Мама Алисы улыбается:

— Здравствуй, Машенька, — и поворачивается к дочери: — Алиска, вот посмотри на подругу и бери пример с нее. Аккуратное платьице, каблучки. А ты снова как светофор вырядилась!

— Ну, мам, — Алиса стонет и садится на корточки перед сыном. — Ромаш, погуляешь пока с бабулей, ладно?

— Хорошо. Мы малину собирать пойдем! — гордо выдает мальчик.

— Классная идея! — восклицает подруга радостно. — Оставишь мне пару ягодок?

Мальчик кивает, а Валентина Владимировна выпроваживает нас:

— Все, хорошей дороги, девочки. И, Алиска, давай там без приключений. Лучше мужика себе найди нормального.

Алиса закатывает глаза:

— Ага. Мы в городе на мужицкий рынок заедем, я себе обязательно там выберу мужика. Чтоб покрасивей да побогаче. Их же там как мух, на любой вкус и цвет.

Слова подруги сочатся сарказмом, а я поджимаю губы, чтобы не смеяться.

— Вот в кого ты такая уродилась, Алиска?!

— Так в тебя, ма! — подруга расцеловывает мать, сына, и мы уезжаем.

Всю дорогу Алиса жалуется на маму и ее гиперопеку, говорит, что та переходит границы, а я молча киваю.

Я тоже испытала на себе мамину гиперопеку. Отчасти потому, что я вела себя отвратительно и позорила ее, отчасти потому, что так мое поведение трактовало общество. Много причин, на самом деле. И ни одна из них не связана с любовью и тревогой за ребенка, в отличие от мамы Алисы.

В город долетаем быстро. Тут пекло, все плавится. Лето в самом разгаре. Жара ощущается во сто крат хуже, чем на берегу моря. Пока Алиска ждет на улице, я сдаю отчетность, потом мы с подругой едем развеяться. Гуляем в парке среди тени деревьев, пьем холодный лимонад, едим мороженое, болтаем.

Я не переставая оглядываюсь, в оживленном потоке машин подсознательно ищу представительский седан губернатора, но не нахожу его.

Вечереет, солнце заходит, и зной спадает, принося с собой долгожданную вечернюю прохладу.

— Слушай, а пойдем съедим по бургеру? Я в соцсетях видела рекламу крутого места с брутальными бургерами и мужиками.

— Пойдем, — смеюсь. — Тем более ты матери обещала вернуться с отцом для Ромки.

Подходим к ярко мерцающей вывеске BBQ и входим внутрь. Это полубар-полубургерная. Все оформлено в стиле лофт. Бородатые мужики у стойки бара с бутылками пива в наличии. Девушек, кроме нас и парочки официанток, нет.

Заказываем бургеры, пока ждем их, ловим на себе заинтересованные взгляды бородачей.

— Давай поедим и скорее уже поедем домой? — спрашиваю тихо у Алиски.

Та тоже тушуется под взглядами мужчин и отвечает:

— Кажется, это будет самый быстрый ужин в моей жизни.

Нервно смеемся. Бургеров мы так и не дожидаемся, потому что к нам подсаживаются два огромных мужика. От них пахнет пивом и карри. Клянусь — это второе ненавистное сочетание запахов после «горной свежести».

Глава 15. Доводы рассудка

Пиджак Булатович

Устало тру глаза и смотрю на друга, который без предупреждения входит в мой кабинет.

— Дружище! — восклицает он торжественно. — На дворе девять вечера. Сколько можно работать?!

Жмем друг другу руки, и Рэн садится в гостевое кресло, закидывает ногу на ногу.

Последние недели я нагружал себя работой. Ее реально много, мой предшественник оставил после себя бардак.

Конечно, это официальная отмазка. В действительности я просто делаю все возможное, чтобы лишний раз не думать о Марии.

Ее образ прошивает насквозь. Она проникла глубоко внутрь меня, и вытащить ее оттуда у меня не получается. Едва я замедляюсь, сразу перед глазами возникает ее образ.

Ее растрепанные волосы и мягкие губы. Я помню их вкус, как будто это было вчера, а не несколько недель назад. Все это время я находил тысячу причин, чтобы сорваться к ней, встретиться лично.

А потом тысячу раз тормозил.

— Есть что выпить? — спрашивает Рэн и оглядывается по сторонам.

— Здесь, вообще-то, администрация, — я давлю в себе улыбку.

— И что? — искренне не понимает друг.

— Тут нет алкоголя, — качаю головой.

— Как нет? — Рен удивлен как ребенок. — А как вы тогда вообще вывозите это все?

— Как-то, — развожу руками.

— Нахрена оно тебе вообще, Ринат? Сидел бы себе и дальше на посту гендира в компании отца.

— Родительский бизнес есть кому продолжать, — намекаю на брата и сестру. — А мне он никогда не был интересен.

Сворачиваю бумаги, выключаю ноутбук:

— Поедем выпьем, что-ли?

И мы отправляемся с другом в небольшой ресторан, заказываем себе виски. Рэн задумчиво покручивает в руках бокал, глядя на меня, и наконец произносит:

— Или работа тебе не в радость, или произошло что-то. Потому что вот уже месяц ты ходишь поникший и задумчивый. Будто на тебя взвалили груз, который ты не тянешь. А так как в администрации все спокойно, я осмелюсь предположить, что дело в даме. И имя ей Мария.

Напрягаюсь и поднимаю взгляд на Рэна.

— Что, дружище, поделишься? — Сато спрашивает без улыбки, но с интересом. — Она бортанула тебя? Отказала?

— Я не спрашивал, Рэн, — отпиваю виски.

Друг выгибает бровь:

— То есть ты привел ее на званый вечер, держал около себя, внушал всем, она не просто так рядом и что ты имеешь на нее виды, а потом просто сказал ей… «пока»?

— Именно, — киваю.

— Ты не в себе? — Рэн открывает рот, а я морщусь.

Семья Рэна тоже из высшего света, но он никогда особо не гордился этим, наоборот, старался казаться проще, чем есть.

— У меня скоро свадьба с Дианой, — напоминаю я.

Теперь уже друг морщится.

— Будете обсуждать Рембрандта до конца жизни и соревноваться в конкурсе «Кто более презрительно посмотрел на горничную»? Нахрена она тебе? Она ж скучная, как подставка под зубную щетку! Красивая, да, бесспорно, но что кроме этого?

— Рэн, это решенный вопрос, — спокойно отвечаю я.

— Да насрать! — выпаливает неожиданно. — Тебе что, двадцать, чтоб тебя женили насильно? Тем более у тебя уже был такой брак.

— Диана станет идеальной женой для человека нашего круга, — произношу на автомате чьи-то слова.

— Поставишь ее на полку, как вазу династии Мин, и будешь любоваться? — Рэна понесло.

— Что ты хочешь от меня, Рэн? — спрашиваю устало и выпиваю залпом алкоголь.

— Чтобы ты поднял свою задницу и начал жить! Пригласил эту Марию на простое человеческое свидание, завел нормальные отношения, где нет сраного протокола и расписания встреч.

— У Марии своя жизнь, у меня своя. Шанса на то, что они пересекутся, нет, — кого я вообще нахрен убеждаю?

Себя или своего друга? Я повторяю эти слова день за днем в надежде, что поверю в это когда-нибудь.

Рэн задумывается.

— Ты думаешь, она не вывезет все это? Слушай, Ринат, я уверен, что уже видел ее где-то, — задумывается и трет подбородок. — Ты видел, как она держалась? Она не просто человек с улицы, понимаешь?

— Маша живет там, где чувствует себя спокойно. У черта на куличках. Вдали от цивилизации. Там, где нет асфальта, магазинов и бутиков. Кто я такой, чтобы рушить это все?

— Я тебе говорю: она не та, за кого себя выдает. Давай я поручу своим ребятам выяснить о ее прошлом? Больше чем уверен — там все не так просто, как кажется.

— Не смей туда лезть, Рэн, — злюсь. — Не вмешивайся в мою жизнь. Не вмешивайся в ее жизнь. У всех у нас есть прошлое. Если Маша не хочет о нем говорить, значит, на то есть причины.

Рэн только собирается что-то сказать, как у меня звонит телефон, и я замираю, глядя на номер, который высветился.

— Кто это? — спрашивает друг.

— Маша.

Время десять вечера. Может, просто ошиблась номером? Я беру трубку.

Мария, нервничая, произносит:

— Ринат… э-э Булатович, простите за поздний звонок, но я не знаю, кому еще могу позвонить.

— Что случилось, Маш? — ее испуганный голос меня напрягает.

Я еще пока не знаю, что произошло, но тело реагирует быстро. Ноги сами поднимают меня, одной рукой подзываю официанта и расплачиваюсь, пока слушаю, что говорит девушка. И я понимаю, что готов сорваться куда угодно, лишь бы помочь ей.

— Понимаете, мы ужинали с подругой, но в заведении началась потасовка, и нас вместе с зачинщиками драки забрали в полицию. А мы вообще ни при чем.

Я понимаю, что она что-то недоговаривает, но не цепляюсь за это.

В голове набатом — «спасти». И пусть она не принцесса. Но она девушка, от которой у меня срывает напрочь крышу. И никакие доводы рассудка тут не помогают.

— Скажи, где ты.

Маша спрашивает у кого-то номер отделения и отвечает мне.

— Я еду, Маш, — говорю и кладу трубку.

В себя прихожу возле автомобиля с водителем.

— А все-таки иногда ваши миры пересекаются, не так ли? — торжествующе спрашивает Рэн за моей спиной. — Я поеду с тобой.

Направляется к своему автомобилю.

Глава 16. Японский друг и боевая подруга из Сумасбродино 

Мама Маша

— Господи, стыдно-то как, — закрываю лицо руками и сразу же шиплю от боли в скуле.

Алиса подсаживается ближе и берет мое лицо в руки:

— Болит, да? Прости, Маняш. Меня взбесили эти подонки, которые посчитали, что имеют право так разговаривать с девушками.

— Ладно, чего уж тут, — отмахиваюсь и кладу голову подруге на плечо. — Но все-таки лучше было бы просто сбежать. Сейчас бы уже дома были.

У Алиски урчит в животе.

— Ага, — соглашается она. — И не поели. Господин офицер! — зовет полицейского, и тот, звякая ключами, подходит. — А тут предусмотрено питание?

— Пятиразовое. На завтрак лобстеры с шампанским, на обед финский суп, на ужин фуагра, а в промежутке дают на выбор красную и черную икру.

— Ясно, — Алиса закатывает глаза, а мужчина, посмеиваясь, уходит. — Пиджак Булатович обещал приехать?

— Да. Как в глаза ему смотреть-то? — снова стону.

— Вали все на меня, Маняш. Говори, что рецидивистка я, а ты, считай, мимо проходила.

— Вообще-то, примерно так оно и было, — смеюсь я.

Мы сидим в тишине каких-то пять минут, а потом отделение взрывается паникой. Все вокруг начинают бегать. Бледные, потерянные, шокированные полицейские перешептываются, и наконец, вытирая потный лоб, к нам подходит полицейский, который шутил про еду, и уважительно произносит:

— Девушки, прошу на выход, пожалуйста.

Мы выходим, и Алиса бросает мне:

— Кажется, Пиджак Булатович наделал шуму своим появлением.

Я же начинаю мандражировать, поправляю платье, стряхиваю невидимые пылинки.

— Все нормально, Мань, — шепчет Алиса. — За исключением синяка на скуле, все хорошо. А за него прости.

Киваю.

Нас ведут в кабинет начальства, где уже сидит Набиев. Тучный полицейский, красный, как вареный рак, стелется перед ним:

— Произошло недоразумение, именно так. Мы приносим свои извинения. Сами понимаете, ребята действовали по протоколу. Задержали до выяснения обстоятельств.

Мужчина еще что-то говорит, но Ринат смотрит на вперивается в меня тяжелым взглядом. Рассматривает одежду, задерживает глаза на скуле, хмурится.

— Есть еще повреждения? — спрашивает меня, вообще не обращая внимания на мужчину, который уже чуть ли не в ноги падает и не целует обувь губернатора.

— Нет, — отвечаю тихо и машинально прикасаюсь к скуле. — Мы с Алисой в порядке, а это так… мелочи.

Вместо благодарности Ринат оборачивается и бросает полицейскому:

— Мы уезжаем.

— Конечно-конечно, — даже я слышу этот вздох облегчения.

Набиев толкает нас с Алисой в спину и выводит из отделения.

— Ринат Булатович, простите за то, что позвонила, отвлекла вас. Что вам пришлось ехать сюда. Мне очень жаль. Мы просто хотели перекусить и тут же ехать обратно домой, но… — опускаю взгляд.

Мне реально стыдно. Я как маленькая девочка, родители которой пришли в школу, и сейчас будет разнос во всех смыслах этого слова.

— Маш, прекрати, — он касается шершавыми пальцами моего подбородка и поднимает его, разглядывает синяк.

В темноте ночи я тону в омуте его внимательных глаз. Мы с Ринатом замираем во времени, без сил произнести что-либо. Непонятно, кто мы друг другу. Не друзья, не возлюбленные, не враги. А взгляд слишком многозначителен, чтобы говорить о равнодушии.

— Кхе-кхе, — Алиса напоминает о себе, и мы поворачиваем головы в ее сторону. Подруга сразу же смущается.

А потом переводит взгляд нам за спины, сводит брови, присматриваясь. Я вижу, как краска сходит с ее лица, а глаза распахиваются в шоке и панике.

Она даже делает несколько шагов назад, но я перехватываю ее руку и подхожу к ней ближе, оборачиваюсь.

Из тени, как сам дьявол, выходит Рэн Сато.

Воцаряется гробовая тишина, только Алиса и Рэн буравят друг друга взглядами. И если на лице Алисы шок и паника, то Рэн смотрит на подругу давящим, мрачным взглядом.

Теплой ночью даже у меня по телу пробегает дрожь от электрических разрядов, который искрят между всеми нами.

— Ты, — почти выплевывает Алиса, глядя на Рэна.

— Здравствуй, дорогая, — Сато растягивает рот в оскале, мало похожем на улыбку.

— В жопу себе засунь свое «дорогая», — кидает ему с желчью подруга.

Рэн ведет плечом, ноздри дергаются. Все его тело вопит о напряжении.

— Как же я скучал по этому, — произносит с хриплым смехом.

Я же как болванчик поочередно смотрю то на Рэна, то на подругу, неожиданно понимая, что узкие глазки Ромки, сынишки Алиски, вероятно, от Рэна. Или, правильнее сказать, папы. Ахаю и тут же закрываю рот рукой.

Алиса смотрит на меня испуганными глазами и шепчет одними губами:

— Не смей!

И я прикусываю язык. Наконец вмешивается Ринат:

— Маша, Алиса, сейчас уже достаточно поздно для возвращения домой. Вы переночуете у меня, а завтра я попрошу водителя отвезти вас.

— Ни в коем случае, — сопротивляюсь. — Мы поедем домой.

Вмешивается Рэн и, не оставляя шанса на протест, просто поднимает на руки визжащую Алису, закидывает ее на плечо и говорит Ринату:

— Отличная идея, братишка! Эту я беру на себя, — поворачивается ко мне и кивает: — Мария. Мое почтение. О вашей подруге я позабочусь.

Алиска переходит на новый язык — матов — и начинает крыть Рэна на чем свет стоит. Все происходит очень быстро, я и сама теряюсь в пространстве, а в себя прихожу на заднем сидении седана Рината.

— Я не давала согласия! — выпаливаю запоздало и обнимаю себя за плечи.

В машине довольно холодно, кондиционер работает на всю катушку.

Набиев просит водителя выставить более комфортную температуру, улыбается, глядя на меня, снимает пиджак и набрасывает мне на плечи.

— Это не было предложением, Маш.

Достаю телефон и набираю Алиске сообщение, спрашивая, все ли в порядке с ней.

— Твоему другу можно доверять? Он не обидит мою подругу?

— Рэн никогда не обидит женщину, — серьезно отвечает Ринат. — Тебе бояться нечего.

Глава 17. Сдохшие бабочки

Мама Маша

— Проходи, Маш, — томно произносит Ринат, и у меня по позвоночнику идет дрожь.

Ладно, произносит он вполне себе спокойно, а томные нотки дорисовывает мозг.

Я делаю шаг в дом губернатора.

Дом большой, разделен на несколько зон. Все современное, кричащее о своей стоимости. Типичный дом светского человека.

В широком коридоре замираю, поднимаю лицо и смотрю Ринату в глаза. А что дальше?

— Проходи на кухню, сейчас будем ужинать.

И, словно по заказу, живот выдает совершенно несвойственное леди урчание.

Ринат, как истинный джентльмен, делает вид, что не слышит ничего. Невозмутимо переступает порог кухни, достает мясо с овощами из духовки, нарезает его и раскладывает по тарелкам, ставит одну передо мной. Откупоривает бутылку красного вина, наливает мне и себе.

Склоняюсь над тарелкой и втягиваю потрясающий аромат.

— Кто это приготовил?

— Повар. Он приезжает днем, готовит мне ужин и уезжает.

Я тушуюсь под внимательным взглядом мужчины, но не могу остановиться — ем с аппетитом, потому что ужин великолепен. Выпитое вино пьянит моментально.

— Я не знаю, кто это готовил, но отдала бы все, что у меня есть, за этот рецепт!

Ринат улыбается, подливает вино.

— Сразу скажу: меня развозит очень быстро, поэтому лучше мне больше не наливать.

Набиев откидывается на спинку стула, оттягивает галстук, снимает его и закатывает рукава на рубашке, превращаясь из чопороного губернатора в обычного домашнего мужчину.

Ладно, до обычного мужчины ему как до Эвереста.

Но вот этот высокомерный флер уходит, оставляя после себя в облике нечто завораживающее.

Замираю, очарованная картиной, и гипнотизирую взглядом сильные руки, на которых напряглись мышцы.

— Не переживай, — мягко говорит Ринат. — Это очень хорошее вино. И со мной не страшно.

— Не боитесь, что я буянить начну?

«Ты давай мне еще позаигрывай с ним», — назидательно произносит голос разума.

Но о чем он? Во мне десятилетнее вино, разве это вообще можно как-то контролировать?

— Попробуй,— Ринат прожигает меня взглядом. — Иногда я не против таких игр.

Свинина встает поперек горла, и я кашляю. А когда успокаиваюсь, краснею.

И далеко не «она очаровательно покраснела». Мои щеки становятся пунцовыми. Нет, совершенно никакой очаровательности.

Но Ринат не смеется — спокойно пьет вино и продолжает смотреть на меня. И взгляд у него темный, блестящий. А я одним жадным глотком допиваю вино.

Мне снова подливают.

— Ты споить меня решил? — открываю рот.

— Хочу, чтобы ты забыла весь стресс, с которым столкнулась сегодня, — хмурится. — Я запросил видео с камер видеонаблюдения в баре. Хочу найти того, кто тебя ударил.

— Э-э. В общем-то, и искать не надо, — развожу руками. — Это была Алиса.

— Алиса? — он выгибает бровь. — За что?

Ага. И ты даже не заметила, как ловко он съехал с темы алкоголя.

Рассказываю Ринату, что было на самом деле, он задает вопросы.

— А в город вы зачем приехали? — спрашивает он.

— Так отчетность сдать.

— В администрацию заезжала?

— Да.

— Почему не позвонила? — как бы между прочим интересуется он.

Открываю рот в шоке.

— Я не думала, что у меня есть такое право.

Я директриса детдома в захолустье. Он губернатор. Между нами социальный разбег размером с Гранд-каньон. Он серьезно сейчас?

Но Рината вообще ничего не смущает, он как ни в чем не бывало продолжает:

— Конечно, у тебя есть такое право.

— А мне кажется, нет, — упираюсь рогом. — И как ты себе это представляешь? Я звоню тебе и такая: «О, привет! Я в городе! Поболтаем?»

— Достаточно было информации о том, что ты в городе. Дальше я бы сделал все сам. — На лбу Рината пролегает складка, и мне кажется, он сам не верит в слова, которые говорит.

— Зачем тебе это? — задаю самый страшный вопрос.

Я жду, что Ринат выдаст какой-нибудь светский бред в духе: «Ну, мы же здравомыслящие люди, которые знают друг друга», но он отвечает:

— Потому что ты всю душу мне наизнанку вывернула, — произносит это спокойно, но я вижу, как напряжено его лицо, как пальцы сжимают бокал. — Потому что днем и ночью одна ты в голове. Никак не вытравить тебя, в силки не поймать.

Я думала, бабочки внутри меня сдохли. Но глупые создания вылезают из-под засохших кореньев и летят, летят все выше. Я закусываю губу — не ожидала, что услышу нечто подобное, и теперь хочется кричать от счастья. Вопить на всю округу, чтобы все знали о том, что я нравлюсь господину Губернатору.

Ринат, не давая мне ни малейшего шанса на ответ, вручает свою футболку, шорты, полотенце и ведет в ванную комнату, где я прижимаю к себе все это, скатываюсь по стеночке вниз, утыкаюсь носом в вещи и вдыхаю запах чистого белья.

И нет здесь никаких триггеров. Это просто одежда, которая пахнет чистотой и мужчиной.

«Дура ты, Маняша. Он пережует тебя и выплюнет. А ты себя как собирать будешь? Как выживать потом думаешь без него?» — назидательный голос звучит где-то на задворках сознания.

Сколько у него таких? Было и будет. И жена будет. Красивая кукла Барби. Манерная и изысканная. А у тебя синяк в пол-лица, размазанная тушь и сломанные в драке ногти. А еще сорок детей, которые кроме тебя особо-то и не нужны никому.

Ну просто таки завидная невеста с приданым.

Прогоняю эти мысли и плетусь в душ. Штормит, голова пьяненькая, но горячая. Хочется еще поговорить с Ринатом.

Выплюнет!

Да и пусть выплевывает, черт возьми!

Я так редко позволяю себе что-то. Удовольствия так вообще под запретом. А тут мужчина. Взрослый. Сильный. С ним вообще не страшно. С ним как за каменной стеной.

Хочется обнять его со спины, уткнуться носом ему между лопаток и просто замереть.

Романтичная дуреха!

Выхожу из ванной, беру гостевой набор, расчесываю волосы, чищу зубы, настойчиво игнорируя мысль о том, что здесь вообще он есть, этот гостевой набор.