Бабка лежала неподвижно, но дышала с жадностью, будто понимала, что скоро умрет. Александр Викторович предрекал скорую кончину еще в мае. Потом в июне. В июле. В августе. И вот почти миновал декабрь, но бабка всё еще цеплялась за жизнь. Она была парализована и до основания безумна. Впрочем, о её безумии сохранились лишь воспоминания, так как её речевые отделы были поражены многократными инсультами.
- Афазия, - сообщил Александр Викторович.
- Овощ, - резюмировала Сашка.
Сашка была трудным ребенком. Позже трудным подростком. А теперь трудным взрослым. Она рыдала над судьбой сериальных героев, но с нулевой эмпатией проходила мимо чужого горя и будто радовалась жестокому мироустройству. Перед сном она изучала биографии Теда Банди, Чарльза Менсона и прочих психопатов.
- Кто у нас сегодня? – спрашивала я без особого интереса.
- Джеффри Дамер. Представляешь, он хранил головы своих жертв в морозильной камере. Это так глупо. Но больше всего меня поражает пресса, которая невыразительным пером умудрилась слить историю о каннибализме в унитаз. Чувак сожрал семнадцать человек, и всё, что они смогли вынести в заголовки - это «самый кровожадный маньяк» и «психопат-убийца в твоём доме».
- А как бы написала ты?
- Я бы ввела прямую речь: «Если мы то, что мы едим — значит, скоро я стану тобой». Ты Новый год с Игорем встречаешь?
- Неа. Новый год – семейный праздник, а я не его семья.
- Он её никогда не бросит. Ты понимаешь?
- Понимаю.
Я зареклась заводить отношения, и как бывает в таких случаях, на меня пролился дождь из мужиков. Каждый из них обещал изменить мою жизнь, которая меня вполне устраивала. Игорь не обещал ничего. Он был неприкаянным гением, просеявшим свой талант сквозь сито судьбы, и раз в неделю – ровно столько обстоятельства позволяли нам видеться – мы выскребали остатки даров Минервы и возвращали ему веру в себя. Сантиметры между нами стремительно сокращались пока двое не стали одним. Мы перенесли наши поиски его «я» в спальню, которую покидали по крайней необходимости.
Однако ветхозаветного счастья не случилось: дома его ждала супруга. Игорь предпринимал попытки уйти ко мне, его жена начинала плакать, и он бросался её утешать. Я плакать не умела, потому с мрачным фатализмом наблюдала за крахом нашего союза.
Бабка не могла самостоятельно переворачиваться, и жизни в ней было донышке, но три раза в день она открывала один глаз и вместе с тем рот и готовилась принимать пищу. Мы с дочерью делали овощные пюре, варили кисели и жидкие каши и всё это аккуратной струйкой вливали ей в рот. Процесс глотания был единственным, которым бабка могла управлять. После приема пищи мы обтирали её влажными салфетками, надевали новый подгузник и меняли положение её тела.
Двадцать лет назад мне так же случилось встречать с ней Новый год. Тогда бабка еще не распрощалась с рассудком и бодро шагала по жизни, распыляя свою зырянскую мудрость на потомков.
- Ох, наворотишь ты дел, Машка, - крякала бабка после рюмки водки. – Знаю я этот блядский взгляд, голодный до приключений. Запомни, красота твоя – разменная монета. Забудь о ней. Духом живи, сообразно ему действуй.
Хорошо, что к мудрости веков не прилагается конкретика и от неё можно отмахнуться, как от надоедливой мухи. «Духом живи». Что это вообще значит?
…Сашка поправляла у зеркала макияж, когда в дверь позвонили. На пороге стоял Тимофей – Сашкин одногруппник, полгода назад внушивший себе великую любовь ко мне. Тимофей раз за разом применял новую схему охмурёжа. Сначала он разыграл карту робкого юноши, позже пылкого романтика, а увидев мой книжный шкаф, пару месяцев исполнял роль уставшего интеллектуала. «Бездуховность ведет к уродству души. Не об этом ли век назад предупреждал нас Антон Павлович?», - шпарил Тимофей, обращаясь к домашним заготовкам. В этот раз он смотрел нагло, и я поняла, что пришло время познакомиться с его развязной ипостасью.
- Марьсергевна! Только я сделаю вас счастливой! И сделаю это прямо сегодня, - Сашка неприлично заржала, а сам Тимофей сделался свекольного цвета.
- Так я ж не против, Тимоша. Иди, положи себе оливье. Я счастлива, когда у деток хороший аппетит.
Дверной звонок спас Тимофея от ответа.
- Это за мной, - Сашка рванула дверь, впуская в прихожую свою очередную любовь – долговязого Николая.
- На пару слов, - вцепилась я в дочь и потащила её на кухню. – Забери Тишу с собой, прошу. Последнее, чего мне хочется, это возиться в новогоднюю ночь с постпубертатным юношей.
- Да забей, мам. Он безобиден как птенец. И всё равно не пойдет со мной.
Сашка взяла Колю под руку и вытолкала кавалера на лестничную площадку.
- Ну, хорошо, - я решила раз и навсегда исцелить Тимофея от мнимых чувств. - Вот как всё будет. Сейчас ты поможешь мне помыть бабку, поменяешь ей подгузник и почитаешь ей на ночь «Братьев Карамазовых», а там поглядим.
- Я…Я хотел провести этот день только с вами.
- А вот так и выглядит день, проведенный со мной. Или ты думал, что в свои сорок лет я ношу кружевное бельё и ищу того, кто согреет мою постель?
В коридоре раздался грохот и незнакомый мужской голос проорал: «С-с-суки!». Тимофею сегодня везло. Второй раз за вечер он был избавлен от необходимости отвечать в заведомо проигрышном споре.