
.
Моя кровь принадлежит черному дракону – убийце миров.
Но еще ребенком меня спрятали на Лавандовом острове в семье травницы. Я не стану служить тьме.
Однажды мой мир рухнул. В мою тихую жизнь ворвался таинственный и жуткий незнакомец. Он протянул мне руку помощи и напомнил о том, что я давно забыла. Он несет с собой и спасение, и смерть.
Я не горю в его пламени и не могу ослушаться его приказов. Меня тянет к нему, да и он не дает мне уйти…
Что же скрыто в нем – и во мне, – если целые драконьи семьи хотят уничтожить нас?
.
________________
- Вот и ты, - протянул низкий, до костей пробирающий голос. Я было испугалась, что обращаются ко мне, но незнакомец, от одного присутствия которого у меня кровь стыла в жилах, продолжил: – Моя кровная служанка. Али. Вернулась, чтобы исполнить мою волю хоть на грани смерти. Ты долго скрывалась от меня.
Обернуться мне удалось только очень медленно, будто в воде. Руки и ноги казались невесомыми и призрачными. Сквозь собственные ладони я видела и роскошное убранство раскинувшегося подо мной зала, и скрючившуюся на полу маленькую фигурку умирающей тетушки, и громадного мужчину в красном, прохваченном металлом плаще, нависшего над пожилой женщиной, как ястреб.
Нет, не как ястреб. Как дракон.
Тетушка же смотрела прямо на меня, будто я и правда могла быть здесь, будто происходящее реально. Она приложила сухонький палец к губам, отчаянно приказывая мне молчать.
- Я умираю, господин, - ответила Али дракону в человеческом обличье. – И со мной кровные слуги уходят в небытие, как вы и хотели. За всю свою жизнь я не совершила против вас ни малейшего преступления. Как и все слуги, кого я когда-либо знала. Пророчество, сулившее вам гибель от наших рук, лишь попытка вас ослабить.
- Такие ничтожества, как вы, не способны на подобное, - согласился дракон, обходя застывшую на коленях женщину по кругу. Плащ тянулся за ним кровавым потоком, лавой по каменным плитам. Лица я все еще не видела. – Но все проще: я предпочту лишиться всех вас даже малейшей возможности потерять свою силу.
Наконец он остановился, и его отдающиеся в высоте шаги по камню смолкли. Дракон присел, поднял подбородок Али пальцами. Кажется, даже смоляные с седыми нитями пряди его длинных волос источали жар. Я попыталась крикнуть, но не смогла.
Я ощутила, как тяжелею и опускаюсь. Чем внимательнее всматривалась в дракона и его кровную служанку – кажется, я понимала значение этих слов! – и чем четче видела происходящее, тем большей силой и весом наливалось мое тело. Раньше я могла различить лишь смутные очертания высоких неровных стен, а теперь в подробностях видела тянущийся по каменной кладке узор в виде пламени и сложных плетений. И сами стены, уходящие ввысь – уже надо мной, - и оканчивающиеся не потолком, а пустотой, упиравшиеся прямо в небо.
Даже металлические нити плаща дракона теперь отливали красным и серебром.
- Нет, нет, нет, - забормотала тетушка, задирая голову вверх, ко мне. В глазах ее читался страх. Дракон высоко рассмеялся. – Не надо тут ни на что смотреть, нельзя, это сон, сон.
Она говорила мне! Мне!
- Ты сошла с ума, не выполняя моих приказов, Али, - своим треснутым тенором констатировал мужчина. – Где бы ты ни пряталась, теряя контроль, ты возвращаешься сюда. Такова сила данной твоей бабкой кровной присяги, которую я не отменял. Тебе все равно не скрыться. Однако... Мне нужно знать, какой способ ты нашла, чтобы улизнуть от меня. Говори.
И тетушка забормотала – я в тот миг точно поняла, что она не сможет замолчать, пока не выполнит приказа своего ужасающего господина:
- …магия, воплотившаяся в земле маленького мира. Я скрывалась с помощью нее…
.
И тут зал почернел и содрогнулся. Стены обрушились вниз мгновенно, словно их кто-то сдул, как карточный домик. Обломки проходили сквозь мою полупрозрачную плоть, не причиняя вреда, но вызывая дикую боль, словно меня протыкали мечами.
«Это все магический сон, и когда он закончится, мы с тетушкой проснемся в хижине на Лавандовом острове», - зажмурившись, шептала я себе под нос.
Грохот, последовавший за этим ударом, бросил меня вниз, на груды камней, под которыми уже расправил крылья в агонии громадный черный ящер. Однако когда он раскрыл пасть, и все вокруг замерцало призрачным пламенем, что-то ударило его снова, и вместо рева из глубины горящего горла раздался почти человеческий крик.
Миг – и на его месте уже лежал иссыхающий на глазах смуглокожий старик. Теперь я, наконец, смогла разглядеть обращенное кверху лицо, когда-то красивое, хищное, но заостряющееся, словно из него выкачивали влагу. Ошарашенное, злое, неверящее. Лицо правителя, которому вонзили нож в спину.
Теперь дракон тоже увидел меня – я вся покрылась холодным потом, - а затем оскалился и хрипло рассмеялся, глядя куда-то вбок:
Кошмары.
Когда я забывала принять настойку амарассы, мне и раньше снились беспокойные сны.
В них небо закрывали черные крылья, воздух наполняло всепожирающее пламя, не просто сжигавшее камни и плоть, но обращающее их в пыль. А затем на место жизни приходила тишина, словно кто-то захлопывал книгу – и все погружалось в глухой мрак.
Раньше мне положено было рассказывать о своих кошмарах наставнице Алираасе, которую я звала тетушкой. Иногда мы пытались понять, слышу ли я голоса трав и растений, предчувствую ли беду, улавливаю ли присутствие безобидных духов мест. Тетушка искала во мне искру, которую лишь она одна представляла себе – а я с самого детства была уверена, что почти не обладаю магией.
Но когда я упоминала этот сон, Алирааса очень расстраивалась. Впервые я заговорила о нем в восемь лет – и тогда же тетушка начала поить меня амарассой.
«Никогда даже мысленно не призывай черного дракона, девочка. Ты позовешь – он может услышать тебя и явиться, пусть и от скуки. И тогда всему, что ты знаешь здесь, придет конец. Это не дух. Драконы – создатели и разрушители миров».
«Почему тогда я вижу его во сне?»
«Из-за твоей болезни. Она делает тебя такой чувствительной к пластам мира, но она же погубит тебя, если забудешь про амарассу».
А я совсем не ощущала себя больной. Я знала, что нельзя покидать Лавандовый остров – тетушка твердила об этом с детства, - но мне совсем не было плохо. Травы пели для меня и здесь, и даже похожая на россыпь желтых горошинок, так тщательно культивируемая моей опекуншей необычная трава, источающая пряный аромат, ластилась к руке, истекая терпким соком поверх мелких плодов.
Мир звенел, когда я касалась его. Мы были заодно.
Я проглатывала все легенды о духах мест, что могла найти. Иногда на Лавандовый остров приплывали торговцы, привозившие плетеные кожаные книги, и тетушка скупала для меня их все, и я на недели с головой погружалась в чтение. Но сколько бы ни читала, не могла найти даже упоминаний чего-то похожего на происходившее со мной. Рассказы о великих травницах всегда сводились к одному и тому же, и никаких драконов в них не появлялось.
Однажды, когда мне было десять, Лавандовые поля посетил только что коронованный правитель с Большой земли – ему полагалось принести жертвы местным духам, чтобы они приняли его. С королем Оросом Неггаст, наш крупнейший город, ненадолго наводнили историки и маги, травники, лекари, ритуалисты и воины. Я пробралась тогда в поместье, где остановился монарх, и даже ухитрилась проскользнуть на пир, переодевшись служкой. Тогда мне казалось, что я всех обвела вокруг пальца. Много позже я поняла, что беседовавшие со мной придворные маги все понимали.
Рассказывая мне о большой земле, они пытались выведать секрет травниц Лавандового острова. Им не повезло – тогда я его еще не знала.
И конечно, ни один не рассказал мне о драконах. Само слово «дракон» вызвало у них недоумение. Наверно, они приняли его за разновидность описания местных духов, как принимали жители Неггаста, приходившие пополнить запасы пресной воды мореплаватели, да и все остальные.
Драконов в нашем мире не существовало. Не было ни картинок, ни сказок. Ничего.
Когда тетушка выяснила, что я пытаюсь разузнать о драконах, она отхлестала меня гибким ивовым прутом.
«Эли, никогда не произноси их имена всуе!»
«Да я же не знаю их имен!»
.
В конце концов, наставница Али всегда заботилась обо мне, как мать. Она не посоветовала бы что-то вредное. Что я теряла, выполняя ее наказ и каждый вечер наливая себе двадцать терпких коричневых капель сока амарассы?
Ведь я знала, что драконы существуют.
Восемь лет спустя.
.
Что-то поменялось в ветре. Теперь он нес беспокойство.
Воины с Большой земли обходили мою хижину стороной, даже если пополняли неподалеку запасы пресной воды: считалось безрассудным злить таких, как я – одиноких травниц, которые, как все были уверены, общаются с силами земли и могут повелевать ими.
Даже молчаливые громилы, за годы на судне изголодавшиеся по женскому теплу, вместо того чтобы ночевать под моей крышей, предпочитали принести жертвы духам и уплыть, не вступая со мной в разговор. Те же, кто появлялся, умоляя меня об исцелении, соблюдали молчание, боясь навлечь на себя немилость холмов, питавших мои знания и мою силу.
Поэтому когда я увидела зарницы в ночном небе и учуяла тонкий звон ярости и отдаленной боли, который с вечерней росой опустился на родные долины, то привычно не стала прятаться. Вместо этого накинула шерстяное верхнее платье, подобрала волосы под платок, как полагалось незамужней девушке, и выступила мужчинам навстречу, предполагая, что раненым в боях понадобится моя помощь.
Ветер предупреждал меня, не пуская сойти с крыльца, вот только все равно некуда было бежать: мой дом и огражденный частоколом сад расположились в узкой ложбинке между двумя вросшими друг в друга крутыми холмами. Когда я ступила на дорожку, где-то вдалеке, со стороны Неггаста, услышала крики и треск пламени, и сердце сжалось от сочувствия – и от понимания, что случилось что-то страшное. Там нужна была моя помощь – да любого целителя! Поэтому я ринулась к дороге, на ходу прикидывая, что из трав мне может понадобиться.
Вместо того чтобы постучать в калитку, чужестранцы высадили ее силой, а потом увидели меня, застывшую от неожиданности – и сладострастно, зло расхохотались.
Громадные, в дубленых от соли кожаных накидках, в легких металлических кольчугах и с длинными, увитыми вязью рун клинками за спинами, вояки наполнили мой двор. Их было не меньше четырех десятков. Они шли прямо по огороженным мною камнями кругам, в которых я сажала лечебные травы, не замечая, топтали хрупкие стебельки.
Не местные. Мои земляки никогда бы не ступили в каменный лабиринт, боясь проклятия духов. Чужаки и выглядели непривычно: смуглые, преимущественно темноволосые, с длинными бородами и волосами, выбритыми на висках.
Когда я только увидела оскал их вожака, еще до того, как он обратился ко мне, поняла: скорее всего, я не переживу эту ночь.
- Мои ребята очень устали, - выплюнул вождь на нашем островном языке, правда, с акцентом. Он ухмылялся криво, словно ему кто-то разрезал щеку, чтобы продолжить улыбку. – Городские сказали, тут есть золото и опьяняющие зелья. Но никто не посчитал нужным упомянуть, что нас встретит сладкая красавица.
Его дружина загоготала. Вояки громко переговаривались между собой, оценивая мои женские прелести, не смущаясь, рассуждали, что я послана им небесами как ответ на удачную охоту после долгих месяцев пути.
- Я – травница Лавандового острова, Элиасаана, - собрав волю в кулак, вместо того чтобы бессмысленно ринуться прочь и быть остановленной стрелой в спину, выступила я вперед. Старалась держаться, как учила меня наставница: просто и с достоинством, не бросая никому вызов. – Я могу залечить ваши раны. На алтарях у родника вы вольны принести жертвы духам, и они благословят ваши путешествия. Я могу напоить вас горной водой. За хижиной из земли вырывается горячий ключ и вырыта купель. Вы можете отдохнуть здесь.
- Ты сладко шепчешь, птичка, - облизнул полные губы вожак. – Составишь мне компанию в купели. А потом моим парням. Если хочешь жить целехонькой. Будешь хорошей девочкой – и с собой заберу.
- Вы не здешние, - сделала я еще несколько шагов к нему. Все внутри меня заворачивалось в узел от ужаса, кровь колотилась в ушах. Но я продолжила, будто и не боялась: – И не знаете наших обычаев. Травницами становятся больные женщины, не способные к продолжению рода и контакту с мужчинами. Я не дам вам того, чего жаждет ваша плоть, а прикосновение ко мне обернется болью.
Только бы не ошибиться! Как жаль, что сегодня я уже приняла амарассу, думая, что скоро лягу спать! Я мысленно призвала на помощь все силы, когда-либо оберегавшие меня, и потянула сок ядовитого плюща с деревянной изгороди, будто нечаянно облокотившись на нее бедром. Жгучий экстракт горел у меня под кожей, ослепляющей волной боли подбираясь к открытым запястьям. Контролировать его было сложно, но пока амарасса не разлилась по моим венам – вполне возможно.
- Если не верите – возьмите меня за руку, - продолжила я, едва сдерживая боль. – Сами увидите. Но не хочу, чтобы вы сердились, обнаружив это мое свойство позднее и прикасаясь иначе. Я бы предпочла пережить нашу встречу.
Не знаю, как мой дрожащий голос вообще мог кого-то остановить. Но вожак, вместо того чтобы самому взяться за предложенную мною ладонь, толкнул вперед молодого парня с жидкими усами и бородой и еще не сошедшими юношескими прыщами. Тот оглянулся на притихшую толпу, потом посмотрел на меня, ухмыльнулся, будто подражая старшим, и схватил за воротник.
Платье затрещало, а я повисла, болтая ногами, не способная вдохнуть.
- Если заразишь меня чем-то, ведьма, мы вырежем каждого мужчину, женщину и ребенка в Неггасте, поняла? – обдавая меня перегаром, прорычал он. – Целительницы же не любят смерть? – то ли у меня, то ли у своих товарищей спросил юнец чуть менее уверенно.
Дорогие друзья!
Добро пожаловать в мою новую книгу!
Вас ждут любовь, магия и власть. И драконы ;)
.
Вот кого (и не только) вы встретите на страницах книги.

.
Семья Обсидиановых драконов (Черные):




.
.
Семья Медных драконов (Красные):



.
.
Семья Золотых драконов:



.
.
Остальные персонажи:

.
Очень прошу вас поддержать книгу "звездочками" - мы с Музом трепетно замечаем их, радуемся и связываем из них вдохновение :)
С любовью, Энни Вилкс.
Я молилась, чтобы Завиток, моя кобылка, мирно паслась где-то неподалеку. Обычно она не уходила далеко, но сегодня вполне могла испугаться и убежать – или еще хуже, сунуться к чужакам и оказаться зарезанной впопыхах.
Я неслась по темным просторам лавандовых полей, сквозь висящий в воздухе туман, сквозь одуряющий аромат потревоженных моим бегом цветов, поскальзывалась на росе. Прислушивалась, ища в густой тишине звон: на шее Завитка я крепила бубенчики, чтобы легче искать ее.
Дзинь. Дзинь.
- Завиток! – закричала я, оглядываясь, словно за мной гнались все демоны мира. – Завиток, ко мне! Ну же, где ты?
Лошадка, неспешно гарцуя, появилась из-за ближайшего склона, и сразу звон стал громче. Она остановилась от меня в нескольких десятках шагов, напряженно пригнула уши. Ноздри ее раздувались.
- Давай же, девочка, - шептала я, подбегая к ней.
На спину лошади мне удалось вскочить сразу, несмотря на проклятый плющ, все еще заставлявший кожу гореть огнем. Теперь я совсем ничего не могла с этим сделать: амарасса вступила в полную силу, и мои способности покинули меня, сделав глухой и беспомощной.
Ледяной ночной ветер, слишком холодный для лета, немного остужал мое лицо и руки. Без седла ехать оказалось очень непривычно, но вполне реально.
Я направила Завиток прямо к Неггасту, по главной дороге. Могла бы пуститься через поля, опасаясь встреч с разбойниками, но на открытой местности они все равно увидели бы на фоне сумеречного неба мой силуэт, а путешествуя по тракту, я здорово экономила время.
Никто не встретился мне по дороге. Очень плохой знак: горожане могли бы пытаться бежать.
И когда я миновала последний поворот, обогнула «зуб» - похожий на маленькую скалу острый черный камень, выраставший из холма, - то увидела догорающий Неггаст.
Уже темный, черный, тлеющий в темноте красными искрами. Раньше город был ярко освещен: не только в домах, но и на улицах обычно использовались масляные фонари. Сейчас же лишь редкие багряные вспышки и отвратительный запах еще не ставших пеплом дерева, ткани и... плоти. И черные, как изваяния, пустые дома.
Меня передернуло. Я почти не ощущала жизни. Не сразу я поняла, что это амарасса оглушила меня, и те мгновения, что я боялась смерти всех, кого знаю, чуть не заставили меня лишиться сознания.
Но вот за грудами, оставшимися от домов, залов и церквей я увидела здание ратуши – целехенькое, окруженное каким-то мерцающим контуром. Пламени не удавалось пробиться за призрачную завесу, мерцавшую – что совсем дико! – тоже пламенем в темноте.
В окнах ратуши горел свет. Двери были распахнуты, и через проем я видела битком набитый холл. Люди теснились внутри, кто-то несмело выглядывал наружу. С радостью я обнаружила множество знакомых лиц. Они тоже увидели меня – на улицу выбежала трактирщица, Олле.
Она размахивала белым полотенцем:
- Эли! Травница! Сюда! Здесь безопасно!
Я спешилась у самого контура, от которого моя Завиток с храпом отшатнулась, словно в ее лошадином мире не существовало ничего страшнее. Я еле смогла удержать повод, но стоило мне немного ослабить натяжение, обычно послушная кобылка рванулась прочь, уздечкой сдирая кожу с моих ладоней.
Темный контур мерцал. Это почти незаметное пламя завораживало меня. Я подошла совсем вплотную.
- Через него можно пройти? – спросила я трактирщицу. Почему-то у меня не было ни капли сомнений в том, кто мог создать такую завесу. – Вы проходили?
- Через что? – не поняла Олле. – Там маг круг нарисовал, сразу как собрал нас тут. Он защищает нас от пожара и захватчиков! Маг этих сволочей не смог его разрушить! Скорее иди к нам, Эли! Они все еще рыщут где-то тут!
- Травница! – прогудел за ее спиной глава Неггаста. – Слава духам! Нам нужна помощь! Тут раненые! Скорее!
Они не видели пламени. И думали, что я смогу помочь, а я была совершенно бесполезна, да еще и сама обессилена!
Я тяжело выдохнула, зажмурилась.
- Смотри, еще одна! – услышала за спиной знакомый говор с акцентом. – Хватай!
Как беспомощного кролика, меня тут же опутали воздушные сети, я и пискнуть не успела. Только сделать шаг, пошатнуться на стреноженных ногах – и упасть прямо через контур, прощаясь с жизнью.
.
Невидимое для остальных пламя вмиг сожрало и сети, и мою одежду, и даже сок плюща из-под моей кожи. Я лежала на спине прямо на теплой и колючей земле, наконец не ощущая жгучей боли, нагая, не понимающая, что произошло. По голеням проходила граница призрачного круга – и за ней мои ноги все еще были не только обуты, и обхвачены полосой подола юбки, но и укутаны воздушными силками.
Я подтянула ноги к груди – и заклятие вместе с туфлями пропало, обращаясь пеплом.
- Ой! – вскрикнула Олле.
- Твою ж!.. – расхохотался кто-то из дроаганов. – Арк, это еще что за заклятие?!
- Я б такое освоил! - в тон ему ответил другой.
Я наконец очнулась. Повернулась на бок, притягивая колени к груди, пытаясь как-то прикрыться руками, длинными волосами – чем угодно.
- Это мог быть кто угодно другой?
Арро`Ильберт, лорд и глава семьи Обсидиановых драконов, беспокойно мерил шагами восстановленный после смерти Арро`Орлага тронный зал. Как и десять лет назад, по полу струилось выложенное из яшмы и турмалинов пламя, и этот орнамент вырастал и на стенах, уходивших в пустоту темного кустящегося неба.
Этот зал, замок, мир – все принадлежало ему. И все это отвергало его как правителя.
И он, и Эльва, расчетливая красная драконица из Медной семьи, так и не вышедшая за Ильберта замуж, прекрасно знали причину. Наследовать великому Орлагу должен был не внук, а сын.
- Только если на свете есть еще Обсидиановые драконы, вырвавшиеся из твоих рук, - обманчиво расслабленно откинулась на спинку кресла Эльва. – Мои дроаганы даже не поняли, что увидели. Но я опознала черное пламя. Причем использованное куда более искусно, чем мы ожидали от того, кто вырос вдали от драконьих миров. Хотя с такой глупой целью, что я не могу не задаться вопросом, понимал ли твой дядя вообще, что делает.
Ильберт остановился. Ему бы обрадоваться, но на душе было мерзко и неспокойно. Так что за его оскалом стояло куда больше тревоги, чем самонадеянности.
- Мир дроаганов. - Блеснули янтарные глаза. – Вязкий, почти без магии, закрыт от нас. Орунтар, если не ошибаюсь. Туда сложно найти дорогу во второй раз, поэтому магические расы предпочитают не посещать его.
- А из посетивших почему-то мало кто возвращается. Идеальное убежище, разве нет? – пожала плечами Эльва Ор`Аминар. – Есть ведь еще нюанс. Нам туда нельзя, это граница владений демонов, и если кто-то из них уловит, что мы нарушили договор, начнется война.
Она закинула руку за голову, будто лежала на траве.
- Драконьи семьи сильны, - сам не понимая почему разозлился на ее предостережение Ильберт.
- А демоны искусны, - лениво заметила драконица. – И их больше. Наши предки не просто так установили мир, стоит ли нам проверять их выводы.
Сверху, в черном небе, вспыхнули молнии, и тут же раздались раскаты грома. Ливень не проникал в зал, несмотря на отсутствие крыши, и наверху, там, где острые клыки стен впивались в тучи, начал куститься густой и горячий пар, в который обращались капли. В этом мареве молнии вспыхивали так ярко, что каждый удар освещал зал целиком.
- Думаешь, почему он там? – облокотился на круглую тумбу для каменных цветов Ильберт. – Это какой-то подвох?
- Я бы предположила, что он ищет то же, что и мы. То есть мои дроаганы.
Из всех народов, рассыпанных по тысячам миров и тайно поклонявшихся драконам, этот нравился Эльве чуть больше остальных, и Ильберт понимал почему. Во-первых, они чтили божеством именно красного дракона, а значит, род Медных с легкостью присваивал себе власть над их умами.
Во-вторых, стоило самой Эльве проникнуть в их сны и там перевернуться, поражая заплесневелое воображение – и дроаганы уже готовы были рисковать жизнями ради прихоти той, кого считали извечной богиней.
Вот только ключ, обнаруженный каким-то чудом глупой Али в далеком молодом мире, прихотью не был. Ничто не обладало возможностью глушить драконью магию, так тесно она была связана с самой тканью мироздания – и вот оказалось, что кровная служанка не только нашла такой способ, но и использовала его, чтобы скрыться от всевидящего взора Орлага.
Миров, подходящих под описание Алираасы, было восемнадцать, но только два из них оказались молодыми, с сильной магией земли, и только один – как раз мир дроаганов – из собственной крови создала легендарная золотая драконица, бросившая перед смертью вызов общему порядку.
- Думаешь, ему нужно?..
- То, что меняет все и делает нас фактически людьми, пусть и на время? – перебила Эльва. – Я бы на его месте обзавелась подобным козырем, если бы захотела вернуться.
Повисла тишина. Шум превращающегося в пар ливня и раскаты грома наполняли ее.
Драконья ярость наполнила Ильберта, когда он представил, что полукровка-дядя занимает трон в этом зале. Лица его Ильберт никогда не видел, но ему казалось, что он должен быть копией деда: смуглокожим, черноволосым, с высокими скулами и волевым подбородком, и с глазами, прожигающими души.
Образ Орлага, страшнейшего из драконов, стал причиной кошмаров всех, кому удалось пережить этого жестокого и кровавого тирана. И даже совершивший невозможное и свергнувший его Ильберт исключением не был.
Рядом с Орлагом никто не мог доверять себе. И, как и многие сомневающиеся в своей силе, Ильберт выбрал путь подражания, стараясь все больше походить на деда и черпая из этого уверенность. Что сделал бы Арро`Орлаг? Неужели стал бы ждать? – Нет, он выжег бы эту болезнь на корню. Дед ничего не боялся.
- Давай задушим его прямо там? – обернулся к Эльве Ильберт. – Он же наверняка ничего не может. Не нужно ждать, пока научится.
- Мы зайдем в Орунтар один раз, ты же знаешь это? – пожала плечами Эльва, и Ильберт со смесью восхищения и злости заметил, что драконица совсем не напугана. – Пошли сначала слугу, пусть подтвердит, что Гилберт там. И будем тихими, как мышки, - с улыбкой закончила она.
По ощущениям, меня мягко тронули за плечо, будя, минут через пять. Но первым, что я увидела, как открыла глаза, оказался рассветный луч, бьющий через стоящие рядом высокие окна ратуши с восточной стороны. Уже утро?
Этот светло-желтый луч, наполненный пылью, прорезал душное пространство насквозь, не прерываясь, как если бы уставшие, измотанные люди из суеверного ужаса обходили его, и упирался в возвышение, служившее сценой для выступлений. Прямо рядом с сапогом таинственного двуликого Гилберта.
Похоже, все замолкли в ожидании его слов. Чужак держался свободно, скромно, неброско. Находиться на возвышении перед толпой казалось для него естественным, но точно не необходимым.
- Он вернулся, - шепнула растолкавшая меня Олле. – Сейчас скажет, что нам делать.
- С каких пор мы слушаем чужаков? – удивилась я ее слепому повиновению.
- А может, его король нам на помощь послал? – обиделась добрая трактирщица. – Не стал бы он просто так за нас впрягаться, да?
- Наверно, - вздохнула я, но тут на нас в унисон цыкнули и справа, и слева, и Олле потупилась.
Я села. Ее большое грубое платье все время сползало у меня с одного плеча, а широкий ворот, предназначенный для ношения поверх нижней блузы, норовил оказаться под грудью. Я поправила платье, натянула его назад и прижалась спиной к скамье, чтобы удержать ткань. Длинные волосы, не собранные, как обычно, лентой, упали мне на грудь, частично забились под кромку. Я вытащила их, пытаясь привести себя хоть в какой-то порядок.
И тут заметила, что князь Гилберт смотрит прямо на меня. Спокойно, заинтересованно, почти улыбаясь. Никуда не торопясь.
Будто и не было тут еще трех сотен людей.
Глаз я прятать не стала. Только через несколько мгновений все-таки завернулась поверх платья в плед, который притащил кто-то из ребят – так голую кожу рук не царапало шершавое дерево скамьи. Когда я снова подняла взор, Гилберт уже будто бы потерял ко мне интерес.
Я машинально потрогала пальцами правой руки левое запястье. Место, вчера ощущавшееся как ожог, было теплее окружающих тканей, причем тепло это ощущалось каким-то неровным, словно ко мне прислонили узорный, нагретый на солнце прут. Я попыталась пробежаться кончиками пальцев: да, действительно, тепло складывало на коже – или под ней? – невидимый узор.
Наверно, это должно было испугать меня. Но чем больше я оглаживала невидимую линию пальцем – под пледом, конечно же, чтобы никто не заметил, - тем менее опасной она мне казалась. Я уже знала, что сделаю, когда окажусь дома: попробую провести по этой линии пером с чернилами, чтобы рассмотреть символ.
- Дроаганы вас покинули, - без предисловий сказал наш спаситель. – Кто-то еще скрывается в холмах, тут будьте осторожны, но большинство не вернутся. Так что барьер я снял, вы можете спокойно выходить.
- Что им было нужно? – раздался женский голос из толпы.
- Они город пожгли… - почти обвиняюще крикнула другая.
- Во-первых, мы вам очень благодарны за помощь и спасение, - своим звучным басом перехватил инициативу глава Неггаста. – Люди просто напуганы. Не сочтите за неуважение.
- Не счел, - отозвался незнакомец.
- Можем ли мы как-то наградить вас за помощь?
- Я страстно увлечен исследованием трав, - вдруг улыбнулся Гилберт, и его белые зубы блеснули. – Так что перенять часть опыта у легендарных травниц Лавандового острова – более чем достойная плата. На этом откланиваюсь. Элиасаана, составьте мне компанию, пожалуйста.
- Но что нам теперь делать?! – снова раздался из толпы тот же несчастно-обвиняющий голос.
Лицо мужчины вроде и не изменилось – а как-то посуровело.
- Вы ждете еще какой-то помощи от меня? – иронично усмехнулся он. – Меленькие города. Дай ноготок – схватят лапку по плечо.
И что-то было в его тоне такое, что все замолкли, даже явно хотевший извиниться Мадлек. Гилберт обвел толпу взглядом, а потом, игнорируя лестницу, даже не спрыгнул – скорее сошел со сцены в одно движение, что казалось невозможным. И медленно двинулся по центральному проходу, а за ним перешептывались испуганные, не решающиеся вперед него покинуть здание ратуши горожане.
Я не сразу поняла, что он идет ко мне, и что компанию гостю предлагается составить прямо сейчас. Но вот мужчина остановился у нашего ряда скамеек и застыл, ожидая. Олле подтолкнула меня, я медленно поднялась на деревянных ногах и, не говоря ни слова, вышла за таинственным магом в распахнутые двери.
.
Свет утра обнимал пострадавший город, сглаживал ночные кошмары. К моей радости оказалось, что вовсе не все здания были сожжены: скорее всего, ночью они смотрелись головешками лишь потому, что чернели без света в окнах. И вообще, сейчас все выглядело куда мягче, чем ночью.
Еще и птицы пели. А в садике около пруда, которым заканчивалась начинавшаяся от ратуши улица, я заметила Завиток – она меланхолично жевала куст барбариса. Мадлек отругает меня за это позже, а сейчас ее присутствие немного согрело душу.
Головешки, оставшиеся от рынка, пары жилых домов, таверны и ведущего к порту деревянного настила, еще парили – правда, в ярком свете почти незаметно. Слава духам, основные жилые кварталы не пострадали – похоже, дроаганам не было до них никакого дела.
- Роженицы приходят сюда, потому что им больно, - объясняла я человеку, которого никогда бы не рискнула назвать учеником. – А я могу пустить сок смеси трав так, чтобы не задеть плод. Иногда женщины или их заботливые мужья просят усыпить на время схваток. Поэтому… вот.
- Чем они платят тебе? – поинтересовался Гилберт, к удивлению моему без тени отвращения подхватывая на руки Амилку, чудом не родившую три дня назад во время набега дроаганов, что сейчас казалось почти нереальным.
- Ничем, - пожала я плечами. – Но если я приду в Неггаст за съестным, мне дадут его. Это не совсем оплата. Тут все по-простому. У нас и деньги-то почти не в ходу. На большой земле, откуда вы, все иначе.
Тут я лукавила: прекрасно помнила вскользь брошенные им слова про другой мир. Мне невероятно хотелось узнать больше. Никто в Неггасте, да и во всем Анураке не знал о других мирах. Те сказки, что рассказывала мне тетушка, большинство сочли бы плодом больного воображения.
А Гилберт, так и не назвавшей своего родового имени, если оно у него вообще было, не упоминавший родных земель, так отличался от всех, кого я знала, что я почти готова была ему поверить. Новый мир – новое имя.
Как его звали раньше?
К тому же, он обнаруживал потрясающее незнание культуры и истории Анурака. Даже не так: из разговоров с ним складывалось впечатление, что он набрался самой разной информации, прекрасно запомнил даже мельчайшие детали, но сама эта информация была изначально искажена. Так он видел нас слабовольными фермерами, глупыми, не способными к техническому и любому иному прогрессу. Я легко могла представить, что это дроаганы рассказали ему об Анураке – тогда все вставало на свои места.
По внешности он мог быть только с северной части континента, может, даже с земель Империи Белого Солнца – светлая кожа и зеленые глаза. А сам упоминал только о юге, где господствовали пустынники – о племенах Гильколиба, о королевстве Мойга.
- У вас очень тихо, - заметил Гилберт, укладывая спящую женщину в кресло. – Бескрайние просторы холмов. Давно не видел таких пейзажей. Добрые люди. Жаль, что и вашу жизнь отравляют народы вроде дроаганов. Но к моему большому сожалению, везде найдется подобное, сколь чудесным ни был бы мир.
Вот оно!
Амилка пошевелилась. Я погладила ее по животу: напряженное чрево спешило выпустить в мир новую, уже готовую к этому жизнь.
- А откуда вы? – как бы невзначай спросила я, словно для меня это было обычным делом. – Из какого мира?
Вот только сердце колотилось как бешеное. Любой засмеялся бы – но Гилберт не засмеялся.
Не пользуясь своим магическим талантом, намного превосходившим все, что я видела, Гилберт легко подхватил большую кадку с водой. Под тонкой тканью рубашки напряглись мускулы, но он поднял ее быстро и мягко, как мог бы поднять перо. Поставил рядом с креслом, а затем присел на стол для катания свечей, скрестил руки на груди.
Посмотрел на меня заинтересованно. Я сразу поняла, что он разгадал мой маленький маневр, но куда уж было отступать?
Мне нужно было знать о нем больше. Вот только я все никак не могла начать расспрашивать – почему-то в голову всплывала мысль, что это я его учу, а не наоборот, а значит, подобное неуместно.
Неуместно! Глупости какие. Пустить незнакомца, расправившегося на твоих глазах с десятками врагов, в свой дом, ничего не спросив. Кормить его, открывать ему тайны своего дела – и неуместно узнать больше.
Последние дни я не понимала ничего – провела их как в трансе. Мне было не по себе: все, о чем я думала, так это о том, что должна научить князя как можно лучше. Это казалось мне моей важнейшей и первостепенной задачей, я и на Амилке-то концентрировалась с большим трудом, впервые в жизни, наверно, размышляя, как же будет здорово спровадить обратившуюся за помощью.
Не то чтобы я не могла осознать всего этого. С удивлением я признавала, что это странно, с не меньшим – что странность не вызывает у меня ни протеста, ни страха. Почему я вообще согласилась рассказывать Гилберту о травах?
И почему он хочет о них узнать, разве его магия не сильнее всего, что могут дать эликсиры и настойки? Почему ведет себя так, словно мы знакомы сто лет?
И почему рядом с ним одновременно и дух захватывает, и уютно, как под тонким одеялом в теплый день?
Тысяча вопросов. Как сон, в котором этот человек был и ключевой фигурой, и основным мотивом, проходили час за часом, сутки за сутками. Неггаст восстанавливался после набега – в город уже первым вечером прибыли строители и воины короля, - а я отсиживалась в своей хижине с этим незнакомцем, ничего мне о себе не поведавшем, но почему-то более важным, чем весь привычный мир.
Сейчас я глядела, как он рассматривает меня сверху вниз, и это было… естественно?
- Странно, - тихо сказала я, закопавшись в мысли и даже потеряв предыдущую тему, такую важную для меня.
Вот так обычно все и заканчивается, отметила я машинально. Я просто забываю вопрос.
- Что именно? – поинтересовался Гилберт.
- Вы, - прямо ответила я. – Вы зачаровали меня? Вы такое умеете?
- Не уверен, что умею, - отозвался Гилберт. – Почему ты смотришь на меня, а не следишь за роженицей?
Три дня тишины. Совсем как в старые добрые времена, когда Гилберта звали иначе – да и жил он там, где о прожорливых и грозных поедателях миров никто не слышал – и уж точно не мог заподозрить в подобном разврате своего хорошего друга, умелого воина, главу магического ордена, героя десятка войн и в целом очень уважаемого члена общества.
Отличные были времена. Жаль, что всему приходит конец.
Новая веха в и так не слишком скучной биографии.
Наследие нашло его, время править пришло.
И опять – борьба с собой за себя же. Раз за разом, снова и снова.
Услужливо подвернувшееся под руку прекрасное место, полезное, красивое, тихое и по-простому счастливое, да еще населенное наивными, доверчивыми, добрыми, как слепые котята, людьми, подходило, чтобы немного переждать, пока и так уже взятая под контроль драконья сущность окончательно перестанет трепыхаться, пытаясь подменить доводы разума драконьими инстинктами.
За долгие сотни лет, проведенные в добровольном изгнании среди принадлежащих демонам миров, дракон-полукровка перестал зависеть от своего прошлого и выстроил систему ценностей, кардинально отличающуюся от этики Обсидиановой семьи и отца, которого Гилберт не считал ни примером, ни по-настоящему могущественным существом: неуемная жадность, развращенность, внутренняя пустота делали великого лорда скорее даже ничтожным, несмотря на всю его силу.
«Люди – ресурс, - любил глубокомысленно поучать развалившийся на каменном троне владыка Арро`Орлаг. – Они заселяют почти все миры, как грибок. Иногда магические расы почему-то смешиваются с ними, и тогда в людях просыпается магия, которая в свою очередь несется через поколения, медленно растворяясь и распространяясь. Лучший способ стать сильнее – это заселять принадлежащие тебе миры такими вот людьми с остатком магических способностей и теми, кого они могут оплодотворить».
Даже будучи мальчишкой, Гилберт замечал в этом подходе изъян – не знавший сомнений в собственной мудрости Орлаг по сути лишал смысла не только чужое, но и собственное существование. Изощренность в способах удержания власти не помогала ему преодолеть простую – вполне человеческую! – глупость.
Гилберт знал массу очень интересных людей. Они создавали, меняли мир вокруг, строили новые города, обители, убежища, лазареты, школы и ордена, учили, любили, искали истину, защищали важное и жили не зря.
А великий правитель наверняка чуял зияющую пустоту в себе, раз был так жаден, чтобы на вопрос «И что дальше?» без тени сомнения отвечать:
«Когда мир разовьется достаточно, ты можешь прийти и выпить их. Оставив, разумеется, хотя бы десятую часть, чтобы цивилизация продолжила существовать и плодиться».
Съешь – станешь сильнее. Отбери семена. Затем посади новый урожай. Жди, пока взойдет. Съешь. Великая мудрость тысячелетий драконьих семей спрессовалась до вот такого сухого пищевого остатка.
И все же по воле неумолимого провидения от воззрений Орлага зависели миллионы разумных и куда более сложных, чем он сам, существ, которых глава семьи Обсидиановых драконов привык считать лишь букашками. Одной из таких безымянных мушек оказалась и мать Гилберта.
Однажды, перед самым своим уходом, он все же спросил о смерти матери – и не удивился ответу.
«Она умоляла меня пощадить ее народ, предлагала себя, - плотоядно усмехался великий драконий лорд. – Я взял, и ей и правда удалось меня удивить. Это увлечение продлилось дольше дня – а значит намного дольше, чем заслуживает человек. Это запомни, мальчишка. Ты – дракон. Твоя мать не смогла выносить тебя именно поэтому. Поэтому ты еще жив. Решишь, что ты человек – я убью тебя».
.
Гилберт привык обходиться куда меньшим количеством силы. Не слыша драконьей крови, он выковал из себя превосходный клинок, которым смог бы пронзить любого – демона, дракона, юе, да даже всякую бестелесную дрянь, так любившую питаться в мире, на несколько веков ставшем Гилберту домом.
Конечно, новая мощь давала власть, но к власти Гилберт был почти равнодушен. Ему не требовалось ничего и никому доказывать, мир и так податливо сминался, стоило разозлиться или захотеть чего-то достаточно сильно. А легкость, с которой Гилберт привык относиться к собственным способностям, не забывая шлифовать их до блеска, осталась прежней – и спасла его разум.
Возможно, будь он столетним или даже трехсотлетним юнцом, купился бы на возможность стать вторым Орлагом. Гилберту иногда казалось, пусть и редко, что внутри него просыпается что-то, похожее на жадность обсидианового лорда, и что эта пустота пытается подменить нити ценностей, нашептывая: абсолютная власть, сосредоточенная в руках, делает все вокруг лишь пустыми декорациями.
И еще этот черный рокот ярости в груди.
.
Иногда у хижины травницы, которую Гилберт пока занял, появлялись оставшиеся в живых и не имеющие возможности покинуть остров дроаганы. Они хотели мстить, пытались умолять отпустить их, требовали честного поединка, пытались купить возможность построить корабль, просились в услужение, что-то еще, чего «князек» не слушал. Дроаган, попадавший в поле его зрения, умирал – ни тени шанса.
Черный дракон внутри с удовольствием рычал, поглощая силу одаренных пустынников, обращая саму плоть в пыль, и Гилберт позволял ему это: за время, что он провел на корабле с поэтичным названием «Песчаный змей», узнал своих спутников достаточно, чтобы заключить: каждый из них заслуживал смерти.
Травница мерцала светом и, что немало удивляло, силой. Если бы Гилберт не понимал, насколько это маловероятно, то решил бы, что и она драконьего племени, но предположение казалось смешным до тех пор, пока несколько минут назад он случайно не удостоверился, что Элиасаана – его кровная слуга.
Все сразу обрело смысл.
«Повезло, что вообще понял, - подумал он с необъяснимой тревогой, покидая ставший вдруг тесным домик и жадно вдыхая вечерний воздух. – Бедная. Она не заслужила судьбы, подобной жизни рабов Орлага. Впрочем, и я – не Орлаг».
Гилберт прислонился затылком к холодному камню алтаря, собирая мысли.
Прежний Гилберт, еще звавшийся Робертом, вернул бы Элиасаане присягу в тот же миг, как понял, кто она – просто из жалости к девушке. Но этот, новый, вопреки любым ценностям посчитал ее своей – и отказался расставаться с нею.
«Странно, я обычно не такая…»
«Конечно, не такая. Ты светишься, когда говоришь о помощи другим, и тебе не за что себя винить».
Но даже мимолетная мысль о том, чтобы отпустить Элиасаану, пробудила черного дракона и вызывала в нем такую ярость, что Гилберт ощутил себя беспомощным. Впервые за долгое время на несколько мгновений, только дернувшись было совершить правильный поступок, он почти перестал владеть собой.
Сейчас контроль возвращался медленно, неохотно, словно проверяя, оставил ли Гилберт свою идиотскую затею распрощаться с незаметно ставшей такой важной девушкой.
.
Стараясь не прислушиваться к тому, что происходит в хижине, Гилберт в очередной раз напомнил себе: драконьи связи следовало изучить. Короткие сведения, почерпнутые еще до достижения двадцатилетия, никуда не годились. Всего о трех видах пут Гилберт слышал в свое время: иерархических с родственниками, кровных со слугами и истинных связях пар драконов.
Элиасаана точно не принадлежала к черной драконьей семье. Она не могла оказаться истинной парой – тогда, наверно, произошло бы что-то, дававшее подсказку? Нет, травница однозначно являлась кровной слугой Обсидиановой семьи. Вероятно, раньше она подчинялась Орлагу, а после смерти того стала принадлежать Гилберту.
Чаще всего в венах таких рабов текла кровь других драконьих семей, пусть далекая, смешанная десятки раз, но дающая возможность проникнуть, например, на чужую территорию. К тому же, слуги не горели в пламени хозяев, и это давало возможность использовать их во время разрушительных войн. Идеальное живое оружие, полностью послушное и неизменно полезное владельцу.
«Полезное».
Могло ли тепло, исходящее от травницы, умиротворявшее ярость внутри, быть связано с фактом ее принадлежности ему и ее неосознаваемым стремлением помочь?
И снова черный дракон зарычал, застилая глаза пеленой, пеня дыхание:
«Она нужна мне, и она моя».
.
Гилберт сел на камни, погрузил руки в теплую воду по локоть, наблюдая, как вечерний свет проникает сквозь чуть зеленоватую гладь. Как Эли и учила, ему удалось проследить за водой, ощутить, как она питает холм, тысячи и тысячи стебельков, истекающих соком и наливающихся плодами.
За спиной шевельнулся воздух. И сразу последовал удар, быстрый и смертоносный, от которого бывалому воину удалось уйти даже с запасом – лишь купель вскипела, оплавились камни. На маленький пятачок земли словно одномоментно опустилась ночь, и новая атака, в этот раз пламенная, настоящая, отбросила успевшего поставить щит Гилберта к алтарю.
- Значит, ты мой родственник, - с улыбкой сказал он, поднимаясь, глядя в ошарашенные глаза нападавшего и почему-то прикидывая, в безопасности ли травница. – Разодет в черное и серебро, самонадеян, считаешь, что я должен уже кучкой пепла осесть у твоих ног. А у самого поджилки трясутся. Только не говори мне, что лорд Обсидиановой семьи – это ты. Это даже не смешно.
Амилка отдыхала, укрытая мягким одеялом с успокаивающей крапивной набивкой. На высоком лбу блестел пот, но даже во сне с губ не сходила улыбка.
Так просто – еще вчера их дом был разрушен, а сегодня она счастливо провожала новый день, более не беспокоясь о будущем. Удивительно, но все мы, испуганные, вдруг выброшенные из привычных безопасных вод в опасность жестокого мира, о котором на Лавандовом острове разве что страшные истории рассказывали, спустя всего три дня уже вели прежнюю жизнь.
А я смотрела, как ее муж обнимает счастливую молодую мать и своего похныкивающего сына, и меня окатывала волна за волной холодная паника.
Я просто вернулась в свою хижину – и не удивилась отсутствию тел.
Я пустила в дом чужака, который на моих глазах одним ударом убил несколько десятков человек. Не расспросила его ни о чем.
Постелила ему постель, а сама спала в соседней комнате, не беспокоясь о своей чести. Удивительно, как он не навещал меня ночью – мне очень повезло, я бы и пикнуть не успела, учитывая то, что видела раньше.
Этому чужаку я рассказывала про травы – все, что знала от тетушки! – стоило ему только спросить. Без зазрения совести выбалтывала все секреты, от рецептов эликсиров до легенд о происхождении тех или иных растений.
Я рассказала ему секрет, который не знал никто из ануракцев: что духи намного слабее, чем все вокруг думают, и как, хотя я могу общаться с ними, подозреваю, что они вообще не замечают людей.
За три дня я не возвращалась в Неггаст, хотя очевидно, что там нужна моя помощь!
Я только сидела здесь и учила этого Гилберта, не занимаясь, по сути, ничем другим!
И я наконец помогла Амилке только тогда, когда он ушел.
Я вспоминала слова Олле: «Он скажет нам, что делать». Он и мне сказал, что делать, а я, как пастушья собачка, кинулась выполнять команду, разве что хвостом не виляя.
.
Вероятно, жуткий чужак, умеющий внушать людям желание подчиниться, бродил сейчас вокруг моего дома, глядя на Лавандовый остров как на собственные владения. Все мы были перед ним беззащитны.
Снаружи раздался скрип колес, а за ним – треск и лошадиное фырканье.
- О, эт тесть мой, - поднялся счастливый отец. – Он повозку послать обещал. Я не в обиду, очень благодарен, Эли, но Амилке лучше дома лежать. Там жеж все родное.
- Хорошо, - рассеянно отозвалась я. Потом тряхнула головой, собираясь: - Я тебе настойку кленадра дам. Пусть пьет, если завтра слабость не пройдет, а если родовая горячка пойдет – сразу ко мне, понял?
- Понял, - довольно подтвердил мужик, отодвигая занавеску.
Улыбка на его лице передалась и Амилке, и даже малыш, беспечно сосавший грудь, зачавкал как-то радостнее. Холодно тут было только мне.
Я придержала дверь, чтобы мужчина, держащий свою жену на руках, смог вынести ее наружу. Вот они вдвоем с отцом Амилки уложили молодую мать на сено, прикрыли одеялом, а муж сел так, чтобы голова любимой лежала у него на коленях. Они медленно тронулись в путь, счастливые, умиротворенные, а я только на миг привалилась к починенной Гилбертом вчера калитке, оглянулась на дом и сад, заметила, что опасного чужака нигде нет…
И, ведомая быстрым животным импульсом, рванулась вслед за больше похожей на телегу повозкой, быстро вскочила на козлы, тесня старика, схватилась за одну из жердей и приникла к служившему скамьей пустому ящику.
- Травница? – сначала даже не нашелся хозяин телеги. – Вам в город?
Я только кивнула.
Да, нужно всех предупредить, пока он отпустил меня.
.
Колеса стучали по неровной дороге. Садящееся солнце порождало длинные, похожие на монстров тени. Старик что-то напевал себе под нос, а сзади негромко переговаривались счастливые родители.
Чем дальше я была от дома, тем тяжелее на душе становилось – и вместе с тем легче дышалось. Дикое, неправильное чувство.
Я закатала рукав. Метка так и не проступила сквозь кожу, но все еще ощущалась под ней. Не могло быть такого, что именно с помощью этого магического знака Гилберт зачаровал меня?
Это стоило проверить. Если я права, у той же Олле или Мадлека тоже могли обнаружиться похожие.
Я лихорадочно вспоминала все, что читала о чарах принуждения. Считалось, будто некоторые духи могут внушить людям яркие и порой неестественные человеческой природе страсти, что заведет в тиски беды. Но духи мало интересовались людьми, лишь изредка подпитываясь от них, да и это «принуждение» сложно было назвать однозначным приказом.
Кроме того, ходили легенды, будто великие маги могли убедить других в том, что они видят или слышат что-то, не соответствующее действительности. Но и это сложно было назвать принуждением.
Из всех трав, сок которых мог дать подобный эффект, мне была известна лишь пузырчатка – сок ее заставлял выпившего эликсир невероятно доверять тому, кто находился рядом с ним, а потому он мог и рассказать свои секреты, и повестись на просьбы, становясь похожим на пьяного. Но опять же, ужас ситуации заключался в том, что критику я сохраняла: я же понимала, насколько все происходящее странно!
Дом главы Мадлека был сожжен во время атаки дроаганов, поэтому он занял верхний этаж здания спасенной Гилбертом ратуши.
Воины, посланные королем Оросом и сейчас патрулирующие город, предложили проводить меня, но я отказалась. Нужно было подумать, что именно сказать: как объяснить, как вообще сформулировать, что что-то, чего не существует в мире, появилось на нашем маленьком уютном острове и грозит нам всем?
Доверие ко мне со стороны горожан было велико, но границы знало. У меня неимелось причин лгать, как раньше я не была замечена в болезнях разума, так что очень надеялась, что Мадлек пошлет королю срочную весть и организует... я даже не знаю, что именно.
Только чуяла: что-то подступает к нам. Как это донести?!
- Глава Мадлек обедает в «Финике и бараньей голове», у него там какая-то важная встреча, - развела руками жена главы, натиравшая скамьи внизу. – Сегодня все хотят его видеть, там гости с большой земли, - округлила она глаза.
- От короля? – с надеждой уточнила я.
- Даже не знаю, - пожала плечами женщина. – Очень замысловато одеты. Как маги. – Она немного помолчала. – Тебя давно не видно, травница.
Пропустив мимо ушей ее вполне справедливый намек, я бросилась по земляной дороге, а потом по доскам причала, и по валунам наверх. Домики вокруг меня светились жизнью, теплый летний вечер был таким же чудесным, как и другие летние вечера, так что горожане выходили наружу и пили чай на ступеньках, негромко переговариваясь.
Там, где раньше были головешки, все уже разгребли. Как быстро! И без меня...
Трактир Олле находился совсем рядом. Я даже не заметила, как оказалась на пороге, только пришла в себя, когда меня обняла сама Олле, вышедшая на улицу вытряхнуть передник.
- Ну как ты? – тепло спросила она. – Все говорят, ты сильно пострадала и смутилась, раз прячешься у себя. И что молодой князь с тобой.
- Все... – Я хотела сказать «хорошо», но язык не повернулся. – Не волнуйся за меня, Олле. Мне бы с Мадлеком поговорить. Как можно скорее.
- Так не один он, - нахмурилась трактирщица.
- Знаю. Маги от короля мне тоже очень нужны.
- Случилось что?
Игнорируя ее, я протиснулась между выпивавшими эль ребятами, чтобы завернуть за шкаф со снедью, туда, где у невысокого окна обычно сидел Мадлек.
И застыла как вкопанная.
Он не просто был не один.
.
Рядом расположились двое. Один – совсем молодой, худой парень с коротко остриженными черными волосами и зачем-то разукрашенным серебром лицом, - стоял за спиной главы, будто охраняя его. Лицо выглядело почти подростковым, но я могла поклясться, что он намного старше и меня, и Мадлека, и даже Олле. Но больше всего испугали его красивые вытянутые глаза – кроме основного цвета, который я не могла разглядеть, в них светился янтарь. Я было подумала, это отблеск масляной лампы, но сразу поняла, что ошибаюсь, и мне сделалось не по себе.
Одет этот парень был очень красиво, но и очень странно. Бархатная куртка угольно-черного цвета словно поглощала свет, но хотя бы была похожа на наряды вельмож. А поверх нее он накинул что-то вроде верхней части колета – только ворот и плечи, очень угловатые, несуразные. По этой конструкции в непонятные мне узоры свивались золотые и серебряные нити.
Руки в черных же перчатках парень положил на столбики спинки кресла, в котором сидел глава. Этот незнакомец нависал над Мадлеком, как гриф, и вместе с тем казался не подходящим Лавандовому острову, чуждым ему, словно наклеенная на расписную стену головешка, таким же лишним, как...
Как Гилберт. Точно так же.
Но даже не он испугал меня. Второй, сидевшей ко мне спиной, была женщина. Стройная, статная, режущая глаз. Красная накидка с острыми плечами, расшитая золотом так же богато, как и рубинами, почти что хрустящая, будто была соткана из металла и светилась даже в ярком свете таверны. Рыжие волосы косами струились по спине, и в них тоже проглядывали блестящие нити.
Еще до того, как меня, застывшую в нерешительности, заметил мужчина в черном, и женщина обернулась, чтобы проследить за его ничего не выражающим, но пристальным взглядом, я поняла, какое лицо увижу.
И она тоже узнала меня.
Миндалевидные глаза – тоже то ли янтарные, то ли медные, - расширились на миг. Капризные, но точеные губы изогнулись в улыбке, а затем растянулись шире. Я почти была готова, что сейчас рот раскроется еще – и блеснут острые зубы.
Однажды, в далеком сне, эта женщина чуть не сожгла меня. Ее звали Эльва.
Я машинально сделала шаг назад. Еще один.
- Эли! – поднял руку глава. – Рад тебя видеть! Все хорошо?
Я не смогла ответить. Только смотрела в полные пламени глаза Эльвы. Кажется, забыла, как дышать.
- Приведи ее, - мелодично приказала Эльва второму, черному.
И он тут же оказался за моей спиной. Мадлек потер глаза с недоумением, не заметив движения. Я даже моргнуть не успела, а мужчина с разукрашенным и бесстрастным лицом уже теснил меня к столу. Отчего-то мне было страшно, что он прикоснется ко мне, и я послушно пошла вперед, как овечка.
Я выпила вино залпом. Оно оставило на языке терпкий привкус винограда и жгучий аромат специй, обожгло горло и удивительно охладило желудок.
- Вы будете? – вежливо спросила я у слуги Эльвы, так и не посчитавшего нужным сесть, а все еще нависавшего за креслом напротив.
Тот сверлил меня пустым взглядом конвоира, и не потрудился даже качнуть головой. Уже понимая, чуя, что я – пленница, я все-таки плеснула рубиновую жидкость и в пустой кубок перед ним, а затем снова предприняла попытку разговорить мужчину:
- Меня зовут Эли. Как мне обращаться к вам?
И снова он не ответил. Только во взоре появились нотки усталости, даже раздражения. Я заметила, что иногда он быстро смотрел на блюдо со свежим хлебом и холодным запеченным мясом, к которому не успел притронуться Мадлек, и, сделав вывод, что слуга голоден, попробовала последний раз:
- Помогите мне с едой, пожалуйста. Олле очень обидится, если мы оставим тарелки полными. Олле – это трактирщица, вы ее видели, она – добрейшей души женщина, и я бы не хотела ее расстраивать.
И он продолжил молчать! И не двигался, как статуя!
Тогда я сжала губы и поднялась:
- Я пойду.
- Не уходи, - наконец, заговорил мой таинственный страж. Голос его оказался мужским, но каким-то невыразительным, словно он ни в одном слове не делал ударения. – Снаружи может быть опасно. Госпожа Эльва расстроится, если ты умрешь.
Это меня совершенно обезоружило.
Умру?!
И тут, словно подтверждая его предупреждения, с улицы раздались крики. Сначала тихие, разрозненные оханья, а потом и нарастающий панический шум. Все в таверне притихли и застыли, прислушиваясь, смолкла даже музыка – кто-то из молодежи играл на флейте.
«Что там?» - раздался шепот.
А небольшое деревянное здание разве что не ходуном ходило. Это ощущалось, как если бы кто-то дул на него из громадных кузнечных мехов – протяжно, ритмично, при этом резко. Трещали закрытые ставни, скрипели доски, стонали двери.
Я увидела, как несколько мужчин бросились к выходу, услышала на мгновение визг ветра, когда открыли дверь – мне было не видно отсюда ничего, - и как с треском деревянное полотно сорвалось с петель. Люди, сидевшие в основном зале и более осведомленные, чем я, тоже закричали, кто-то пригнулся, покатились чашки и графины, заплясали тарелки.
Даже до нашего закутка донесло ледяной, окрашенный дымкой поток воздуха, ударившего в занавески с такой силой, что они взметнулись вверх. Мне тоже захотелось пригнуться, а еще лучше залезть под стол, как уже поступили многие женщины, прятавшие в юбках детей, но вместо того я бросилась к двери.
Точнее, бросилась бы, если бы не черный слуга. Он просто схватил меня за руку – длинные тонкие пальцы даже не сомкнулись, а обвили мое запястье полтора раза, - и я поняла, что его хватка прочнее любых стальных оков.
Лицо мужчины все так же ничего не выражало.
- Там! Там, в небе! – услышала я крик какой-то молодой девчушки у самого окна.
Сердце колотилось где-то в горле.
Порыв за порывом ветра наполняли таверну холодом. Задуло очаг, свечи – и все погрузилось во тьму.
Теперь сквозь резные ставни, через которые должен был бы пробиваться оранжевый свет масляных фонарей и факелов, виднелись разрозненные зеленые и голубые вспышки, как если бы снаружи били молнии. Вот только не было никакой грозы, не слышалось шума дождя.
И крики уже смолкли.
Я рванула запястье на себя, и, к моему удивлению, слуга отпустил его. Он стоял между мной и выходом в основной зал, невозмутимый, почти скучающий среди всего этого хаоса. Ни мускул не дрожал на удлиненном лице, хотя его черные волосы так же бились на ветру, как и все остальное. Похоже, его задачей являлось удерживать меня здесь.
Пряди лезли мне в глаза, я еле упихала их под воротник. Ветер стал таким сильным, что сложно было вдохнуть, как если бы меня погрузили под воду.
- Без паники! – прогрохотал Мадлек откуда-то издалека. – Это только буря! Спрячьтесь под столы, ураган пройдет!
Я знала главу Неггаста много лет – и могла поклясться, что он лгал.
Тогда я рванула на себя толстую раму с мутными стеклами, а потом, прежде чем мой сторож среагировал, распахнула наружу ставни.
- Я же сказал не выходить, - донесся сзади холодный голос.
- Я не собираюсь наружу! – воскликнула я, закрываясь руками: удар ветра чуть не сбил меня с ног. Глаза мигом заслезились.
Многострадальная же рама грохнулась о стену, посыпались стекла, я отшатнулась и упала, а когда смогла наконец сесть, нырнула немного вниз, чтобы увидеть небо.
Крик застыл у меня в горле.
Там, в вышине, за черными кустящимися тучами, не ясно откуда пригнанными, мелькали в синем и зеленом свете тени громадных, размером никак не меньше четверти Неггаста, крылатых ящеров. Вспыхивал свет – и вот становилось видно чудовищный силуэт, слишком большой, чтобы быть правдой, - и снова все потухало, израненные светом глаза слепли, и опускалась тьма.
Низкий рев и мерцание. И биение крыльев, рождающих порывы ветра такой силы, что деревья выдирало с корнем, срывало крыши с домов. Вспышка – силуэт – тьма. Теперь уже без криков – только рев или оглушающая тишина.
- Все еще спит?
Ильберт обернулся. Красная драконица стояла на пороге спальни, разглядывая кровать без столбиков, где под одеялом комочком свернулась слуга дяди. Это убогое место – дом главы порта – не подходило Эльве, привыкшей блистать в роскошных залах драконьих дворцов. Она смотрелась инородно, как рубин в олове.
Лицо Эльва держать умела прекрасно. То, как ласково она убеждала главу Неггаста, что все в порядке – почти смиренно – с одной стороны, вызывало у Ильберта смех, а с другой – истинное восхищение.
Красные драконы, нужно признать, были во взаимодействии с людьми лучше остальных. Именно им эти ничтожества посвящали культы почти в каждом мире, куда члены Медной семьи заглядывали. Обсидиановая семья похвастаться такой слепой любовью не могла: в служении им людьми обычно двигал животный ужас, абсолютный настолько, что человечки готовы были сами себе горло перерезать, лишь бы не встретиться с разгневанным божеством.
Вообще-то, у Эльвы стоило учиться. Она умела многое: была не только превосходным бойцом, но и умелым целителем. Именно ей удалось хотя бы стянуть нанесенные Ильберту ночью раны – ни одно из ничтожеств, звавшихся здесь лекарями и травниками, не смогло бы сделать подобного.
- Гилберт не появлялся? – вместо ответа спросил Ильберт.
Говорил он с трудом, немного сипя. Силы так и не восстановились. Если бы не Эльва и не безымянный слуга, Гилберт убил бы его.
- Нет. Он зализывает раны где-то еще, - пожала плечами Эльва. – Нас трое, он один. Боится.
- Нет, не в этом дело, - покачал головой Ильберт. – Ты не видела его вчера. Сама знаешь, что для меня значит признание подобного, но мы ошиблись. Он не слабее, а сильнее нас. Может, чуть хуже контролирует дракона, но я чудом выжил. И только благодаря этой малышке.
Эли будто услышала, что говорят о ней. Она пошевелилась под тонким одеялом, сворачиваясь крепче, и красивое нежное личико нахмурилось. Темные пряди солнцем разметались по подушке, как высокий гребень, израненные пальцы сжимали краешек одеяла. На бледной шее светилась окольцовывающая призрачная метка, которую Ильберт успел создать, рискуя собственной безопасностью и пропуская удар, стоивший ему трех ребер и ключицы.
- Что ты будешь с ней делать?
Ильберт провел кончиками пальцев по белой щеке, и травница заворочалась. Нежная, гладкая кожа. Намного мягче человеческой. Девчонка точно несла в себе дальний след драконьей крови – вероятно, золотой или лунной. Прикасаться к ней оказалось очень приятно, словно что-то забытое пробуждалось внутри.
- Использовать, - пожал плечами Ильберт. – Что еще? Дядя плохо контролирует дракона, я же сказал. Когда я схватил девчонку, он вспыхнул яростью. Значит, привязан, может, даже более того. В целом, я его понимаю. Провести с ней несколько ночей и не соблазниться мало кто смог бы. Впрочем, это неважно, - остановил себя Ильберт, встретившись с ироничным взглядом никогда не поощрявшей его распутство Эльвы. – Если нам по-настоящему повезло, то его реакция говорит вовсе не о простой привязанности...
Он не стал договаривать, но слово «истинная» повисло в воздухе. Проверить предположения они с Эльвой не могли: метку ощущали только те, кто был связан, но...
Эльва поняла. И вскинулась, блеснули в улыбке зубы.
- Она не была защищена, - с сомнением возразила она, но ноздри ее раздувались от ликования, и грудь вздымалась от призрака власти, которую женщина уже ощутила в своих руках. – Гилберт защитил бы ее. Он же не совсем идиот.
- А представь, что он не знает, - медленно проговорил Ильберт, усмехаясь. – Что он настолько долго жил вдали от драконьих миров, что попросту не понял?
Эльва плотоядно облизнула губы. Поглядела на Эли, потом на своего жениха.
- Есть и плохие новости. Когда я сжег часть Лавандового острова, дядя явно дал понять, что я сделал это зря.
Ильберт не стал говорить, как именно это прозвучало: «Идиот!»
- И?
- И думаю, ключ в земле, позволивший спрятаться и заглушить драконью кровь служанкам, находился именно там. Травница должна о нем знать. Похоже, она рассказала Гилберту. Теперь расскажет и нам.
Эльва не торопясь подошла к окну, отодвинула цветастые занавески. Ее изящная кисть поверх грубых ромашек смотрелась, как нарисованная. Поглядела вниз, на шумящий город, на очередное разгружаемое судно.
- Если мы завладеем такой возможностью, это изменит все. Перед нами склонятся все драконьи семьи, - тихо проговорила она, глядя на муравьишек-людей, встречавших корабли с континента. – Так что буди свою милашку-травницу скорее. Если ты прав, если все так, это выигрыш по-крупному.
Ильберт понимал Эльву. Ее амбициозность шла вразрез с линией, которой придерживалась ее семья: в отличие от своего деда и молодого брата, Эльва не хотела отказываться от поглощения жизни и увеличения своей мощи. Престиж Медной семьи, которую поддерживали лишь слишком наивные и человеколюбивые слабенькие кланы, все падал и падал, а наследница рода хотела иного – той же власти, что была у Орлага.
Эльва была настоящей королевой.
Признаться, мысль о том, что есть способ лишить любого почти всесильного дракона его бессмертия и возможности раскладывать материю на силу – пусть и временно – захватила воображение и Ильберта. Мягкосердечная золотая драконица, когда-то создавшая этот мир, чтобы скрыться и дать шанс скрыться другим, убила бы себя раньше, знай она, чего будет стоить это новое, чудовищное оружие.
Многие сочли бы странным, что такие могущественные маги, как драконы, могут не заметить столь очевидных вещей, да еще и у себя под носом. Однако Гилберт жил достаточно долго и общался с достаточным количеством тиранов, чтобы знать: уверенному в собственном всемогуществе стоит только испугаться, что он не самый сильный на всем белом свете – и тут уже можно скормить ему что угодно под соусом «нет, самый сильный все-таки именно ты».
Так и это «чудо» - племянник, если верно понял Гилберт из откровений чересчур болтливого и кажущегося только его обладателю острым языка, - испугалось, что дядя его прикончит. Так что стоило дяде «проиграть», Ильберт вцепился в мысль, будто он в полной безопасности.
Ведь не мог же израненный, не контролирующий себя черный дракон-полукровка только сделать вид, что вынужден отступить, чтобы зализать раны? И тем более оказаться столь близко, на расстоянии вытянутой руки, под личиной верного слуги, не достойного даже имени?
Нет, нужно было отдать Ильберту должное: на словах-то он понимал расстановку сил. Вот только рассуждать и быть в глубине души уверенным – совсем не одно и то же. Неужели мальчишку не научили столь простым истинам? Не так уж много потерял Гилберт, не оставаясь с родичами.
Эльва врала себе меньше, и признаться, когда она столкнулась с тут же почтительно посторонившимся Гилбертом в коридоре и скользнула по нему равнодушным взглядом, тот подумал, что его раскрыли. Но нет, и медная драконица лишь отметила, что не имеющий имени слуга просто как всегда охраняет покои хозяина, и поспешила внутрь, к своему любовнику.
Принюхайся она – учуяла бы кровь, проступающую через наспех закрытые раны. Приглядись, да даже всматривайся чуть дольше, чем этот быстрый взгляд – наверняка, заметила бы иллюзию чужого облика. Но и она просто не предположила, что враг может оказаться близко, и увидела то, что была готова. Ощущения не врали ей: один бастард Черной семьи вместо другого. Никакой разницы.
Драконы всегда отличались высокомерием, это Гилберт отлично помнил. Нос кверху – в голове пустота и шорох собственного величия. Короны вместо гребней.
Поэтому маг просто прислонился к косяку, слушая. Вероятно, он поступил бы так, даже не будь во власти этих двоих Эли.
.
Бедную травницу Ильберт руками еще тогда целого слуги – значит, можно действовать руками слуги, как своими, отметил Гилберт, - сковал заклятием. Метка-кольцо, проходящая под гортанью. Что-то вроде клинка у шеи, который не нужно держать. Простенький заговор: создай его кто угодно другой, Гилберт вскрыл бы кольцо за десятую долю минуты, в его родных мирах такие даже не использовали, настолько нестойкими они себя показывали.
Но Ильберт все же был драконом. И каждое его заклятие, даже самое примитивное, имело серьезный вес и впечатывалось в облик мира почти что намертво. Чтобы освободить девушку, Гилберту пришлось бы остаться с ней наедине хотя бы на час, а то и на половину дня.
Таким и был изначальный план. Освободить Эли, от тщательно прогоняемого страха за которую у Гилберта леденело сердце, и заодно узнать что-то полезное о нынешнем положении дел в Обсидиановой семье. Может, после того как травница окажется в безопасности, остаться еще на несколько дней, если приказы этого испорченного мальчишки и его любовницы не будут слишком накладными.
Все пошло наперекосяк, еще когда Ильберт коснулся лица Эли отвратительно собственническим жестом. Его спасло лишь то, что он тут же отодвинулся, подошел к Эльве – и Гилберту удалось сдержать первый порыв кровавой ярости.
И после.
«А представь, что он не знает. Что он настолько долго жил вдали от драконьих миров, что попростуне понял?»
Словно по голове врезали обухом, и грудь начало жечь от воздуха, который Гилберт забыл выдохнуть. Ворох быстрых мыслей пронесся в разуме, воедино сложилось все сразу. Истинная?
В щель было видно, как Эли ворочалась под одеялом. Нахмуренный высокий лоб, сжатые губы. Ей ничего не снилось – попросту не могло после его приказа, - но сон все равно был беспокойным. Может, ощущала метку.
Драконам почти не было до пленницы дела. Эли пока оставалась в безопасности – до тех пор, пока не появится сам Гилберт.
Истинная.
Гилберт прислушался к себе. Это предположение хоть и поразило его, но при том совершенно не казалось диким и тем более не вызывало протеста. Более того: вероятно, если бы он сам решил выбрать себе пару, то выбрал бы такую, как Эли – теплую, светящуюся, светлую, смелую, добрую и рассудительную. Рядом с которой Гилберт всегда ощущал себя так, будто находится дома, и от которой не хотел уходить, даже все узнав про амарассу.
Дракон внутри довольно заурчал – иначе Гилберту было не назвать то пронзившее его чувство силовой вибрации, что прокатилось в груди.
Вот только что это значило? Можно ли было, как со связями демонов, отказаться от связи? Означала ли она, что Эли дополняет его, и что рядом с ней всегда будет лучше, чем без нее?
«А то ты здесь только чтобы послушать драконьи сплетни, - осадил Гилберт сам себя. – Когда она оказалась в лапах Ильберта, не ты ли по-идиотски пропустил несколько ударов, а после совершил почти невозможное, чтобы оказаться с ней рядом? Не испугался ли за нее намного больше, чем за себя? Разве что-то поменялось? Обрело словесное воплощение – и все».