Зима в тот год лютовала необычайно. Метель бушевала вторую луну кряду, а мороз крепчал день ото дня, превращая царство нагов в снежную промерзшую пустыню. Дома занесло до самых крыш, и теперь о них напоминали лишь возвышающиеся холмики да печные трубы очагов, коптившие тёмным закручивающимся дымом выцветшие небеса.
В царском дворце стоял жуткий холод: стены огромных коридоров и многочисленных галерей оледенели, а огромные окна и высоченные витражи превратились в причудливые белоснежные полотна в пушистых рамках. Вдыхая стылый воздух, прислуга денно и нощно скармливала вечно голодному огню тонны угля в надежде хоть немного согреться. С шерстяными свитерами и шапками не расставались ни на миг. Сам царь, закутанный в кожаные плащи, подбитые изнутри диковинным мехом янтарного барса с южных островов, ходил по своей большой спальне и впервые в жизни сетовал, что его покои столь непозволительно роскошны. Ревущий камин и принесенная с кухни жаровня не справлялись. Коварные сквозняки упорно пробирались в комнату, заставляя цепенеть от непривычного холода. В отяжелевшую от бесконечных дум и бессонных ночей царскую голову уже не шли никакие здравые мысли. Это был величайший провал царя Ц’хайла за всю историю его правления.
И виной тому были демоны. Царь нагов уже не сомневался в их причастности к начавшейся столь внезапно суровой зиме, подобной которой наги не ведали никогда прежде. Обычно снег выпадал лишь к Чёрному Солнцу, да и то всего на пару дней. В ту пору никто из дома и носа не высовывал, боясь переохладиться и впасть в анабиоз. Теперь же былые страхи сбывались наяву. С начала холодов связь с провинциями стала быстро обрываться, и всего за неделю царь потерял весь север. К сожалению, анабиоз не был столь безобиден. Эта особенность, доставшаяся нагам от их ближайших родственников змей, вполне могла помочь преодолеть тяжелые времена, но слишком низкие температуры способны были насмерть заморозить уснувших собратьев, а тех, кто впал в спячку в змеиной форме, лишить человеческого облика. Что уж говорить о голодном безумии, которое могло постигнуть народ после выхода из анабиоза! Зная всё это, Ц’хайл с ужасом представлял, что его ждёт и сколь рискованно нынешнее промедление.
Демоны Фацуки обладали невероятными силами, особенно главенствующая шестёрка агни. Последние могли высушивать моря и топить континенты. Устроить же засуху, или заковать в ледяной плен неугодную страну было сродни развлечению. Агни боялся весь Союз так же сильно, как и ненавидел. Демоны с удовольствием дёргали за ниточки и вечно что-то затевали. Порой они играли в справедливость и благородство, но ни один из народов Союза не верил в эту показную искренность. Ц’хайл предпочитал держать нейтралитет. Долгие годы ему это хорошо удавалось, пока шестёрка агни не надумала устроить взаимное обучение. Демонам вдруг захотелось, чтобы страны обменялись опытом с будущими наследниками и важными лицами. Стоило признать, эта идея Ц’хайлу не понравилась сразу. Где-то в глубине души он чувствовал подвох и, похоже, дождался. Царство нагов вот уже несколько сотен лет было закрыто от иных народов, не принимая на своих землях ни друзей, ни врагов. Но совсем недавно, ранней осенью, когда листва ещё только подернулась желтизной, демоны начали настаивать, чтобы Ц’хайл принял иностранных гостей. Это неожиданное предложение не подразумевало отказа, однако царь нагов осмелился пойти наперекор. Он слишком хорошо знал подлость демонов, и потому мог с уверенностью заявить, что среди иноземцев, которых пришлют на обучение в змеиное царство, наверняка будет эльф. А «где эльфы, там война», — гласила народная нагская мудрость. История знала не одну сотню войн нагов с эльфами, и Ц’хайл имел честь завершить последнюю из них.
Когда-то в пору его ещё зелёной юности во дворец прибыл посланник Фацуки. И хоть визит демона был тайным, Ц’хайлу случайно удалось увидеть его издалека. Эта встреча оказалась для него незабываемой. До того дня Ц’хайл, будучи младшим сыном и, как он тогда предполагал, будущим учёным, демонов видел лишь на картинках в учебниках, а те никак не могли передать всю выразительность демонического облика. Алые волосы полыхали огнём, глаза цвета крови буквально прожигали насквозь. Само лицо (хотя Ц’хайл тогда уже знал, что демонам не составляет труда менять свои черты) было настолько прекрасным и ужасным одновременно, что невольно хотелось упасть на колени и в благоговейном трепете начать воспевать мантру. К счастью для собственной гордости, Ц’хайл тогда успел ухватиться рукой за выступ, но посланник Фацуки, словно дразня его, удивил своим уходом. Он вдруг рассыпался на тысячи мелких огненных пташек, и те через мгновение растворились в воздухе. Это настолько поразило юного Ц’хайла, что даже сейчас, закрыв глаза, он мог всё так же чётко увидеть происходившее, вот только теперь он испытывал при этом вовсе не восхищение, а приступ безудержного страха. Та жутковатая встреча имела самые трагические последствия. Отец Ц’хайла словно обезумел. Ему, на старости лет, вдруг понадобилось прославиться ещё одним победоносным сражением с эльфами. Однако триумфа не вышло: война была позорно проиграна. Так, за один год наги потеряли множество славных воинов, сотни кораблей, царя и его главного наследника. И, вполне возможно, урон мог быть куда более крупным, если бы Ц’хайл, неожиданно унаследовавший трон, тоже беспокоился о чести больше, чем о жизнях своих подданных. Постыдный договор о ненападении, подписание которого было сродни не одной сотне битв, стал тем самым хлипким миром между нагами и эльфами. Несмотря на всю горечь от бесславной смерти отца и брата, Ц’хайл весьма гордился тем, что вот уже не один десяток лет сохранялось это перемирие. Но… оно было слишком хрупким. Достаточно и одной искры, чтобы заполыхало пламя.
— Проклятье Полоза! — в сердцах воскликнул Ц’хайл, поняв, что едва чувствует кончики своих пальцев.
Рена очень волновалась. Поправив в сотый раз муаровые занавески, она вновь попыталась разгладить несуществующую складку, а затем нервно оглядела главный зал в поисках оставленных недочётов: немногочисленные украшения, отполированные до блеска полы и сверкающие люстры — всё должно было быть в идеальном состоянии. Солнце уже давно минуло зенит, и это значило, что отец с гостями вот-вот должны были прибыть. Бросив ещё один тревожный взгляд на отполированные ручки дверей, в которых можно было увидеть собственное отражение, Рена шумно выдохнула.
«Всё хорошо, я справляюсь», — повторила она про себя, после чего вышла из зала и направилась на кухню. Ей нужно было забрать любимый отцовский чай и проверить состояние подготовленных гостям комнат, а также проконтролировать ещё кучу всяких мелочей, ведь сегодня она впервые была Хозяйкой дома. До недавнего времени обо всём этом заботилась её мать, но после того, как Рена достигла первого возвышения, согласно нагским традициям, именно она стала Старшей в семье.
Признаться, ей никогда не нравилась суматоха и когда что-то приходилось делать в последний момент, но у отца всё всегда было «срочно». Подумать только, ещё вчера она пребывала в полном умиротворении, играя на рианте в Храме Полоза! Рена очень любила уединяться в музыкальной комнате после обеда. Именно в это время туда приходило солнце, и его косые лучи пробивались сквозь цветные витражи, создавая на полу таинственные узоры. Рена называла их «солнечными змеями» и охотно аккомпанировала им, пока они исполняли свой неведомый вечно изменчивый танец. Она обожала музыку. За время обучения в Храме Рена выучила все песни, мантры и танцы, которые только смогла отыскать в библиотеке, а после церемонии первого возвышения она порой просто пробегала по струнам, сочиняя что-то своё.
Ей следовало вернуться домой ещё до Чёрного Солнца, но Великая Стужа, как прозвали в народе прошедшую суровую зиму, задержала её, чему Рена была искренне рада. Она не хотела покидать Храм. И хотя обучение уже закончилось, Рена не оставляла надежд убедить отца отдать её на службу. Правда, она догадывалась, что тот едва ли согласится. Обычно старших дочерей сэйлов выдавали замуж ещё до того, как те достигали звания Младшей Жрицы.
Рена вздохнула. Мысли о Храме навевали лёгкую грусть. Как же было бы хорошо сейчас поиграть на рианте, а не носиться по всему дому, наводя порядок!
На кухне было шумно и душно. В многочисленных котлах и кастрюлях что-то шкворчало и булькало, раскалённое масло яростно шипело на сковородах, от каждого стола был слышен стук ножей и перекрикивания поваров. Будоражащие аппетит ароматы вились в ставшем сизым от горящего жира густом воздухе. От нестерпимого жара печей на лбу Рены почти тут же выступила предательская испарина. Надо было поскорее отсюда выбираться: ещё чего не хватило предстать перед гостями будто какая-то взмыленная кухарка! В нетерпении Рена окрикнула поварёнка, пробегавшего мимо. Тот тут же замер и метнул в её сторону беспокойный взгляд.
— Сэйлини Рена? — наконец опомнился он и спешно поклонился. — Чего желаете?
— Я за отцовским чаем, — пояснила она, стирая со лба начавшие бежать капли. Мальчишка тут же бросился к самому маленькому котелку.
— Нужен сладкий, правильно? — переспросил он. — Хозяин не любит традиционный?
Рена усмехнулась. Змеиный чай сильно отдавал горечью, потому большинство нагов старались разными способами перебить этот вкус. В Храме его делали пряным, отчего он становился вполне сносным, а на знаменитой столичной ярмарке можно было попробовать и жгуче-острый, и травянисто-кислый, и даже маслянисто-солёный, но отец признавал только подслащенный. Рена дождалась, когда поварёнок наполнит небольшой чайничек, после чего поставила тот на поднос вместе с чашкой и, наконец, покинула жаркую кухню. Коридор встретил её благодатной прохладой. Переведя дух, Рена направилась в отцовский кабинет.
Конечно, стоило доверить это дело слуге, но Рене всё ещё непривычно было раздавать указания, вдобавок она опасалась упустить что-то важное, излишне доверившись другим. Именно желание удостовериться во всём лично привело её в мужскую половину дома. Гостей решено было поселить в отдельном крыле, рядом с кабинетом и небольшим залом для переговоров. По-видимому, отец рассчитывал присматривать за иноземцами лично. А, может, и не только присматривать.
Ради этой встречи он даже вызвал с учёбы старшего из братьев Рены — Рэла, что однозначно говорило о невероятной важности дела. Раньше для особых поручений во Дворце Совета отцу хватало её одной. В обязанности Рены входили довольно простые вещи: ей следовало разузнать о вкусах важных персон, подобрать подобающий подарок, или же понять, в чём те нуждаются, что всегда очень помогало в переговорах. Несмотря на то, что царство нагов оставалось закрытым, торговля с другими странами процветала и недостатка в желающих заключить выгодные сделки не наблюдалось. Особенно ценились ювелирные украшения, оружие и редкие лекарства, а также всевозможные драгоценные камни и металлы.
Рена задумалась. Последний раз она была во Дворце Совета ранней осенью, и тогда снова начали ходить недобрые слухи о выдуманном демонами Фацуки «обучении» в других странах. Возник инцидент, кажется, на Ю. Там кто-то кого-то соблазнил и тем самым чуть не вызвал войну двух кланов. С другой стороны, в царстве поговаривали, что несколько оборотов назад подобное «обучение» весьма успешно прошёл один молодой сэйл. Об этом, правда, мало кому было известно, собственно, Рена не знала ни его имени, ни из какой семьи тот происходил, потому никак не могла утверждать, что подобные россказни не чьи-нибудь выдумки.
Огромное оранжевое солнце, шипя, спускалось в море, а вечерний бриз приносил к берегу остатки пены, бросая её доживать свои последние минуты на золотистом песчаном пляже. Марселу стоял на самой высокой дозорной башне родного замка и с тоской провожал закат. Ему впервые в жизни предстояло покинуть родную страну и отправиться к нагам на далекий Линк. Его отец — хот-рейм Мауру, правитель Ю, — решил, что Марселу уже достаточно вырос и готов пройти обучение в других странах Союза. Ещё пару недель назад об этом просто не могло быть и речи. Мать Марселу, леди Милора, твердила своё непоколебимое «нет», так как не допускала и мысли подвергнуть сына малейшей опасности. И, вполне возможно, она и дальше тряслась бы над ним, если бы не ужасающие события, произошедшие в день его совершеннолетия. Марселу и сам до сих пор не мог в полной мере осознать эти перемены. Особенно сильным ударом стало для него резко изменившиеся отношение матери: она слегла с лихорадкой и не желала его видеть. Растерянному Марселу не оставалось ничего другого, как согласиться на время покинуть страну. Он поверил словам отца, что время поможет принять свершившееся.
Неизвестность страшила Марселу. Будущее, ранее казавшееся таким светлым и безоблачным, теперь представлялось ему тёмным и зловещим. И хотя у него не было нужды так сильно опасаться чужеземцев из-за Слёз Моря — дара его мира, надёжно защищавшего некой сверхъестественной силой от любых врагов, он всё-таки тревожился. Единственное, что несколько успокоило его, так это компания, с которой предстояло начать своё обучение. Их было двое — эльф и человек. Совсем недавно, всего пару месяцев назад, они проходили подобное обучение на его родном Ю, и успели не только познакомиться, но и подружиться. Особой симпатией Марселу проникся к гостю из Каэра — Дамиану. Пусть тот и не обладал необходимой знатностью, но он вполне окупал это своими способностями. Будучи всего на год старше Марселу, Дамиан превосходно владел оружием, а ещё у него был секрет, который совершенно случайно оказался раскрыт. Он умел колдовать. И это было нечто другое, чем иллюзорная или боевая магия эльфов, не походило оно и на мощные сверхъестественные силы демонов. И всё же удивительное волшебство сумело не раз выручить их. А выручать было от чего.
Пожалуй, самой большой головной болью для Марселу стало знакомство с Этьеном. Младший принц Империи Шак-ли отличался удивительным для эльфов дружелюбием и лёгкостью нрава. В общении с ним Марселу вовсе не чувствовал себя глупым ребёнком рядом со взрослым мужчиной, хотя Этьен, по летоисчислению Ю, вполне годился ему в отцы. Конечно, по меркам Шак-ли, эльфы достигали совершеннолетия только к пятидесяти солнечным годам, и многое в поведении Этьена намекало на его юность, всё же Марселу, прожившему всего четырнадцать лет, было трудно это осознать. Ещё труднее оказалась понять невероятную увлеченность эльфа женщинами. Этьен явно умел нравиться, и, едва переступив порог замка Ю, успел очаровать всю прислугу. Впрочем, он и сам всячески поддерживал к себе подобный интерес, не стесняясь оказывать знаки внимания симпатичным девушкам. Всё это, конечно же, в итоге превратилось в большую проблему, когда выяснилось, что в Этьена влюбилось сразу несколько знатных леди, некоторые из которых происходили из весьма воинствующих кланов, и битва за внимание эльфа едва не превратилась в настоящую войну.
В отличие от того же Этьена, Марселу слыл тихим и скромным, ему была свойственна замкнутость и излишняя мечтательность. Хот-рейм Мауру неоднократно ругал сына за подобное витание в облаках. Он считал мечтательность уделом для благородных девиц и неудачников. И словно в насмешку, Марселу окружали такие благородные девицы, которые были напрочь лишены этой привлекательной особенности. Так его младшая сестра была девочкой бойкой и решительной. Её скорее интересовали всякого рода забавы, а не эфемерные мысли. Малышка Марианна готова была носиться с мечом по всему дворцу, тогда как Марселу явно предпочитал спрятаться где-то с книгой. И всё же знакомство с Дамианом и Этьеном, оказало на него большое влияние. Перед ним открылся новый, удивительный мир, полный неожиданностей и приключений, в который Марселу, несмотря на всю свою нерешительность, был не прочь вновь окунуться.
Проводив закат, он неспешно направился в свои комнаты, по дороге любовно и с грустью от предстоящей разлуки любуясь украшенными узорами стенами замка. Марселу расставался с теплотой своего детства, понимая, что время беззаботных шалостей уже прошло. И хотя его кроткий нрав и не позволял никогда устраивать нечто шокирующее, он все же прощался с казавшимися раньше таинственными играми в привидения, с секретами запертых дверей и неизвестностью, спрятанной за поворотами чёрных лестниц. Всё это более не занимало его, разве что, как доброе светлое воспоминание. Ведь теперь Марселу уже знал, отчего закрыты двери и куда ведёт каждая из лестниц в замке. Что до пугающих некогда привидений, то теперь он понимал, что скрип дверей или ставень не был чем-то таинственным, а это всего лишь потехи разгулявшегося ветра и нерасторопность прислуги, забывшей закрыть на ночь ставни и смазать петли.
Марселу в тот вечер даже не надеялся уснуть. Он был настолько взбудоражен, что едва находил себе место, так и проведя целую ночь в думах и тревогах. Едва за окном забрезжил рассвет, Марселу быстро собрался и присел на кровать в ожидании эскорта.
Проводы оказались весьма скромными. Кроме отца никто не вышел с ним попрощаться, а из сопровождающих была лишь телохранительница Присцилла, с которой они и прибыли через Сияющие Врата во Дворец Совета.
Дойдя до посольских апартаментов нагов, Марселу встретился с давними знакомыми. Дамиан был один, его никто не провожал, но это, похоже, нисколько его не заботило. Рядом с Этьеном был подтянутый довольно миловидный эльф — посол Шак-ли, старший принц Франсьен. За время коротких приветствий и ожидания, Этьен успел пофлиртовать с Присциллой, что показалось Марселу забавным. Вот уж поистине подходящая парочка! Телохранителями женщин и не достигших совершеннолетия детей знатных особ по традиции Ю становились суккубы. Эти привлекательные и соблазнительные создания превосходно справлялись со своей работой. Притягивая к себе всё внимание, они были легки на расправу, смело высасывая жизненную силу зазевавшихся мужланов. Но от хорошего урока, который мог бы состояться от более близкого знакомства Этьена и Присциллы, эльфа спас появившийся в коридоре посол Рош. Оглядывая этого статного, коренастого мужчину, Марселу засомневался, что тот мог превращаться в змею. Половину земель Ю населяли оборотни, причем оборотни самые разнообразные: люди-волки, люди-медведи, люди-кошки, люди-ястребы и ещё великое множество видов. Но всех их даже в безопасном человеческом обличии выдавали походка, взгляд или внешность, порой очень сильно напоминающие животного, в которого они и превращались. Марселу в степенном и сдержанном после никак не удавалось уловить хоть каких-то особенностей: Рош ничем не отличался от самого обычного человека средних лет.
Рена долго не могла уснуть. Мысль о предстоящем замужестве окончательно выбила её из колеи. Лежа в кровати, она крутила в руках увесистый медальон и всё пыталась представить себе, каков её жених, и как сложится их будущее. И ещё она бесконечно сожалела, что теперь ей никак нельзя остаться в Храме. Уже начало светать, когда сон, наконец, одолел уставшую Рену, но вместо успокоения принёс лишь тревоги.
Она быстро шла под высокими сводами любимого Храма. Ей было зябко и как-то волнительно. Колонны сменялись одна за другой, и Рене всё казалось, что она кружит на месте. За каждой новой колонной, украшенной барельефом различных видов змей и почти сразу же тонущей во мраке, появлялась другая, почти такая же. Рена давно минула медянок и тайпанов, позади остались эфы и крайты, но кобры всё не уступали место золотистым полозам, предваряющим вход в алтарь. А она всё спешила, почти бежала туда, к самому сердцу Храма, где покоилось Священное Яйцо. Но колонны всё больше напоминали дремучий лес, в котором Рена блуждала, не разбирая дорог и путей. Её страх нарастал. Она бросалась к следующей колонне с нарастающим отчаянием. Кобра, опять кобра… И вот вдали заблестело что-то золотое, и Рена устремилась туда. Доверяя сомнительному отсвету, она погрузилась в бархатную темноту и вдруг вынырнула прямо у алтаря. На большом постаменте-чаше, напоминающем искусно выделанное гнездо, было водружено Священное Яйцо. Обычно оно светилось изнутри каким-то потусторонним неясным светом, но в этот раз этот свет померк. Яйцо выглядело тусклым, почти безжизненным, а рядом сгущалась непроглядная тьма. Она наступала, поглощая в себе каменные плиты пола, и всё ближе подбиралась к алтарю. Уже через миг тьма лизала края чаши. Рена с ужасом понимала, что ещё чуть-чуть, и мрак доберётся до Яйца. Она кинулась было вперёд на защиту и тут же очнулась…
Рена долго не могла отдышаться. В комнате было темно, несмотря на раскрытые шторы. Рена медленно привстала на кровати и с тревогой принялась искать медальон жениха. На шее его не оказалось. Рена ощутила явное беспокойство и зашарила по прикроватной тумбочке, думая, что могла оставить его здесь. Но тумбочка была пуста. Рена, волнуясь с каждой секундой всё больше, поднялась с постели и шагнула в угол комнаты, где висела небольшая полка для культовых вещей. Там обычно находилась небольшая статуя Великого Полоза и маленькое яйцо — уменьшенная копия Священного — на круглой подставке. Нащупав кресало, Рена высекла искру и зажгла свечу. Золотая статуя Полоза таинственно заблестела в жёлтом мягком свете, а рядом с ней, в круглой подставке… вместо яйца лежал медальон! Рена схватила его и зашарила рукой, надеясь, что яйцо просто закатилось вглубь полки, но там было пусто. От этого стало резко не по себе. Рена опустилась на колени, предположив, что яйцо могло упасть и укатиться. Но его нигде не было. Она обшарила почти весь пол, и, холодея от ужаса, вдруг поняла, что потеряла его. Страх и отчаяние накатили такой волной, что Рена… по-настоящему проснулась.
Она ловила ртом воздух, словно полузадушенная гадюка, и взирала на рыжеватый от первых солнечных лучей потолок. В руке она сжимала висевший на шее медальон, показавшийся ей в тот момент ужасно холодным. Всё ещё не веря своим глазам, Рена поглядела в сторону священной полки и с успокоением убедилась, что её маленькое яйцо и статуя Полоза на месте. Она ничего не потеряла. Это был всего лишь глупый сон. Два глупых сна.
Конечно, жрицам нередко снились вещие сны, искусству трактовки которых уделяли особое внимание в Храме. Чуть успокоившись, Рена принялась размышлять и сопоставлять обрывки своего сновидения. Довольно быстро она пришла к логичной версии: замужество лишало её счастья дальнейшего обучения, потому и медальон занял место священного яйца на полке. Что же касалось первого видения, то Рена придала ему куда меньше значения, сочтя всего лишь тоской по любимому Храму.
Желая согнать неприятную сонную пелену, Рена устремилась в ванную комнату, после чего неспешно начала собираться. Ночная рубашка, платье на выход и на смену, то же самое для Рэла и что-то похожее гостям. Выбирая вещи, Рена невольно задумалась, как будет выглядеть в их одежде смуглый мальчишка с Ю и этот блондин. Неяркая внешность Дамиана меньше всего должна была выделяться в толпе, потому Рена выбрала для него самые обычные вещи. А вот с остальными пришлось повозиться.
Завтракать им предстояло до первого боя барабанов, потому, разобравшись с одеждой, Рена отправилась будить Рэла. Подходя к комнате брата, она вдруг вспомнила, что забыла его предупредить о раннем подъёме. Рэл был известным лежебокой, потому внезапное пробуждение не пришлось ему по вкусу.
— И зачем ты подняла меня в такую рань?! — негодовал брат, зевая и протирая глаза.
— Я не могу сама будить гостей! — парировала Рена.
— О нет! — простонал Рэл. Перспектива идти к чужеземцам с утра пораньше его совсем не вдохновила.
— Мы едем в город, — заговорщически произнесла Рена.
— Да? В какой?
— Асашарам!
Рэл заметно приободрился. В столице, в отличие от Рены, он был всего несколько раз и то ненадолго, можно сказать проездом. И теперь Рэл явно предвкушал интереснейшее путешествие.
— А мы увидим царский дворец? — Его глаза мечтательно заблестели.
— Разумеется, — с улыбкой ответила Рена, она и сама была не прочь вернуться в знакомые места. — Нам же придётся хоть издали показывать Храм.
— А ярмарочную площадь? — не унимался Рэл, по его восторженному лицу было видно, что он принялся вспоминать все достопримечательности столицы, о которых когда-либо слышал и теперь желал увидеть воочию.
Утро, по мнению Марселу, наступило слишком быстро. Он едва успел сомкнуть глаза, как уже забрезжил рассвет и начался новый день. И в этот день Марселу вступал несколько утомлённым и сонным. Явно сказывалась и непривычная обстановка и долгая дорога. В отличие от него, Дамиан был энергичен и полон сил, он весело носился по комнате, пытаясь растормошить Марселу и помочь ему собраться. Выходило, конечно, не очень. Кое-как натянув на друга рубашку, Дамиан всучил ему расчёску и направился будить Этьена. Оставшись наедине с зеркалом, Марселу нахмурился своему отражению. Выглядел он болезненно и растёпанно: смуглая кожа казалась какой-то серой, волосы топорщились во все стороны и, несмотря на все усилия, не спешили укладываться.
За стеной послышался недовольный голос Этьена. Эльф, насколько Марселу уже успел заметить, предпочитал по утрам нежиться в постели, если, конечно, ему удавалось в ней оказаться. В весьма жестких походных условиях Этьен всегда был собран и неприхотлив. Сегодня же он явно демонстрировал свойственный всем эльфам капризный нрав.
— Ди, ты не на посту! Незачем будить весь дом в такую рань! — ворчал он.
Дамиан отвечал тихо, потому Марселу не разобрал его слов.
— Ну я ведь буду плохо выглядеть, — протянул Этьен.
— Надеюсь, к своему погребальному костру ты успеешь навести красоту! — не сдержался Дамиан. — Очнись уже, ты у нагов, а не в эльфийском дворце!
— Да-да, мамочка Ди, — пробурчал Этьен, и, кажется, зашевелился.
Марселу усмехнулся. Иногда Этьен вёл себя совсем как ребёнок, и в такие моменты становилось понятно, почему по меркам эльфов, тот считался ещё совсем молодым. За Дамианом же ребячества не водилось вовсе. В свои пятнадцать он уже числился королевским стражем, и входил в отряд дозорных, которые трижды в неделю патрулировал границы Каэра. Марселу печально вздохнул. Рядом с Дамианом он нередко ощущал себя беспомощным младенцем. И именно за этими мыслями его и застали врасплох.
— Лу? — В комнату вернулся Дамиан. — Ты тут не заснул? — и, оценивающе оглядев друга, не без удивления добавил: — Экспериментируешь с причёской?
— Не-е-ет, — с отчаянием протянул Марселу, признавая поражение в битве с укладкой.
Дамиан тяжело вздохнул и, заметив, как друг ещё больше опечалился, постарался улыбнуться.
— Мамочка Ди спешит на помощь, — произнёс он, забирая расчёску.
К моменту, когда в комнату постучал Рэл, все уже были готовы.
Завтрак, вопреки опасениям Марселу, вышел сносным, хотя бедняге Дамиану снова пришлось набивать свой желудок иглами можжевельника. Новость о поездке была принята всеми с большим энтузиазмом, который, правда, довольно быстро угас. Во всяком случае, у Марселу. Оказавшись в экипаже напротив Рены, он напрочь потерял покой. Возможность смотреть на неё была столь соблазнительна, что все воззвания к благоразумию оказались бессильны. Он всё-таки смотрел. Пусть и исподволь, то бледнея, то темнея от обуреваемых его чувств. Марселу буквально заставлял себя дышать — размеренно и чинно, чтобы хоть как-то сохранить приличия и не обращать на себя всеобщее внимание. От него же не ускользнула ни одна деталь. С каждым мгновением он лишь убеждался в невероятной красоте Рены. Всё в её облике казалось ему достойным восхищения: тонкие резные губы, которые та невольно поджимала, провожая взглядом знакомые места; густые тёмные ресницы, прикрывающие притягательные зелёные глаза; нежный изгиб шеи, и даже маленькая родинка возле правого уха, спрятавшаяся чуть позднее за выбившимся из прически локоном. Это было пыткой и в то же время счастьем находится так близко и смотреть на неё. Но всё значительно усложнилось, едва они въехали в безликую серую пустыню.
Посол Рош закрыл окна, и Рена невольно принялась осматривать всё вокруг. Боясь ненароком пересечься с ней взглядом, Марселу предусмотрительно закрыл глаза. И его почти тут же начало укачивать. Он и сам не понял от чего именно. От того ли, что экипаж трясся по барханам, или от того, что в маленькой кабинке стало сумрачно и душно. Ясно было одно, Марселу решительно стало не до Рены. Он вновь сосредоточился на дыхании, пытаясь совладать с то и дело подступавшим к горлу завтраком, потому как позволить себе опозориться было просто недопустимо. Не при ней.
Дорога превратилась в бесконечную борьбу с собой, за которой Марселу пропустил странный инцидент, взбудораживший весь экипаж. Он так и не понял, что именно произошло, и, обменявшись многозначительными взглядами с Дамианом, осознал, что сейчас никто не удовлетворит его любопытство. Туманное «позже» от Этьена выглядело ещё более подозрительно, как и напряженный тон посла.
По въезду в город, наконец, открыли окна и ненадолго стало полегче. После однообразия серой дороги, в стремительном и ярком хороводе цветов трудно было различить дома и магазины, спешащих по делам нагов и расставленные у дороги мелкие палатки и лавочки — всё сливалось в одну сплошную мешанину.
Обилие всевозможных мелочей быстро начало утомлять. В глазах всё расплывалось и неприятное состояние, вызванное долгой дорогой, быстро начало возвращаться. Марселу снова был вынужден закрыть глаза и заняться своей уже привычной дыхательной гимнастикой. Его заметно мутило даже после того, как он, наконец, выбрался из экипажа.
Добравшись до выделенных апартаментов, измученный Марселу осторожно присел на диван. В глазах рябило от буйства красок, он всего на миг прикрыл веки…
— С тобой всё в порядке? — обеспокоенно спросил Дамиан, проскользнувший в комнату подобно вору.