Прочитано - странно

Конфеты

- Здравствуйте, Павел Игоревич, - сказал сосед, пожилой мужчина с желтоватыми усами. Видел его Пашка хорошо если третий раз в жизни.

- Здравствуйте, Ратибор Игнатьевич, - поднес к антимоскитной шляпе руку Пашка, но открывать сеточку не стал. Смущался синяка: вчера ночью, выходя в туалет, впечатался в ветку яблони.

Разрослась, видите ли.

- Хорошего улова, - кивнул сосед на удочку в Пашкиных руках, крякнул, потер поясницу и побрел дальше.

С минуту Пашка смотрел ему вслед с подозрением. Отец предупреждал: Ратибор — мужчина суровый, относиться к нему уважительно. Сторож работал здесь еще в предыдущий Пашкин приезд.

И вот, прошло лет двадцать, а Ратибор почти не изменился. Все такой же пожилой, кряхтящий — и волосы не все седые.

Сторож свернул за угол. Пашка, выбросив из головы неуместные мысли, побрел на речку.

- Здравствуйте, Павел Игоревич, - раздалось старушечье покашливание за спиной. Пашка обернулся: Марфа, согбенная, с яркими черными глазами, улыбалась ему ртом, на удивление полным зубов.

- Здравствуйте, - ответил Пашка вежливо. - Как поживаете?

- О, артрит совсем замучил, - пустилась в подробности старушка, - стоит проснуться ночью, и никак заснуть не могу…

Голос ее журчал водой, полной мусора, пробирающейся по ржавым трубам. Пашка в легком трансе смотрел, как открывается и закрывается рот, как язык облизывает желтоватые губы.

- Так не забудьте, - закивала Марфа, - ваша очередь, все-таки.

- Простите? - переспросил Пашка, очнувшись.

Позавчера, в честь приезда, пришлось посетить чаепитие у председателя. В крохотной комнатушке, вокруг уставленного бело-голубым сервизом стола собралось человек шестнадцать, и весь вечер разыгрывали конфеты.

Лица у всех были серьезные, и Пашка, выигравший целых три штуки, ежился под чрезмерно завистливыми взглядами — словно миллион отхватил, не меньше. Он даже попытался отдать Красную Шапочку тете Вале, сидящей справа, но она, криво улыбнувшись, отказалась наотрез. От улыбки бородавка на ее носу почти сползла на щеку, и выглядело это одновременно забавно и жутко.

Ратибора, кстати, на том собрании не было. Он и приехал-то только вчера, очень сокрушался, что «пропустил такое важное событие».

- У председателя сегодня в восемь, - укоризненно покачала головой Марфа. - Вольно-то вам так легкомысленно…

Но тут она осеклась, сгорбилась и, не прощаясь, побрела в ту же сторону, что и Ратибор. Пашка проводил ее взглядом, поморщился и отправился дальше.

Те самые конфеты лежали в кармане брюк. Почему-то съесть их не хватало духу, словно предчувствие какое-то мучило.

Добравшись до плеса и обустроившись, Пашка завалился на спину и принялся наблюдать за облаками. То, что нужно для расслабления после месяцев изнурительной работы. И чего он раньше на дачу не выбирался! Напряжение отпускает быстрее, чем в Таиланде. Там-то все чужое, бодрящее… а ему бы тишины, спокойствия.

От речки донесся тихий плеск. Пашка, не совсем осознавая, что делает, забрался рукой в карман, на ощупь выбрал Красную Шапочку, не глядя, развернул обертку и укусил.

Шершавая сладость набилась в рот, вафля захрустела так похоже на треск дробящейся кости, что Пашка чуть не подавился и в испуге сильнее сжал челюсти.

Язык пронзило острой болью: прикусил. Пашка выплюнул покрасневшую конфету в траву и скривился. Сладкое — зло, верно мама говорила.

Только через полчаса Пашка, наконец, успокоился, и решил: ни в какие фанты не играть. И оставшихся Мишку на Севере и Каракум, виновато оглядываясь, выкинул в речку.

На этот раз комнатушка председателя казалась куда просторнее. Может, потому, что стола больше не было и пространство в центре пустовало, а может, потому, что собралось всего человек восемь. И все, кроме Ратибора — из тех, кто позавчера выиграл конфеты.

Дверь захлопнулась за Пашкой с металлическим лязгом, заставив передернуться: повеяло средневековой мрачностью. Плотно задернутые шторы и тускло горящая лампочка без люстры, казалось, не сулили ничего доброго.

- Наконец-то все собрались, - зазвучал глубокий бас, и в середину, под лампочку, вышел председатель. Его морщинистое лицо недобро улыбалось. Взмахнув руками, он затянул мерным речитативом что-то на незнакомом Пашке языке. По комнате прошуршал сквозняк, лампочка мигнула и погасла.

- Сегодня Ратибор выступает против Павла! Да свершится жребий! - провозгласил председатель, и со всех сторон раздался шелест разворачиваемых конфет.

Пашка хотел было выскочить за дверь, но не смог сдвинуться с места. Что-то упало.

Бас выкрикнул нечто неразборчивое, лампа мигнула и загорелась.

Ратибор лежал на ковре в ярко-красной луже.

- Поздравляю с победой, Павел Игоревич, - устало проговорил председатель. – Не каждому удается пережить три конфеты.

Пашка мигнул и, почувствовав свободу, выскочил за дверь. Бежать, бежать от этих чокнутых!

Только выруливая на проселочную дорогу, он мельком углядел в зеркале заднего вида собственное отражение и с размаху надавил на тормоза.

Мужчине в зазеркалье было не больше двадцати.

Впрочем, ни жена, ни коллеги по работе перемены как будто не заметили, парикмахер при стрижке находил у него на голове – несуществующие для самого Пашки – седые волосы, и он, поняв, что окружающие видят его прежним, выбросил из головы случившееся тоже. Но дачу отцовскую продал по дешевке почти сразу.

Оказывается...

Андрей Игоревич — настоящий гений. У других анестезиологов пациенты на следующую ночь то и дело болеутоляющее просят, снотворное. А после него спят как младенцы, просыпаются бодрые и с кровати встают куда быстрее.

Я думала поначалу, хирург наш это, Кривошеин, такой кудесник — Андрей Игоревич с ним все время работал. Потом Кривошеин перевелся в столицу, Андрей Игоревич стал меняться то с одним, то с другим, и всегда после его операций — чудеса настоящие.

Надеюсь, я к нему попаду… сегодня же его смена, верно?

Командировка вот уже заканчивается. Материал для диссертации собрал, осталось оформить выводы — и можно начинать составлять уже итоговое заклинание. Не в человеческом мире, понятно, здесь атмосфера слишком тяжелая для нас, фэйри. Но заклинание получится отменным, все об этом так и пищит на разные голоса. Еще каких-нибудь пару дней…

Белый кафель в коридорах, желтоватый линолеум в палате, слегка шипящие лампы, новенькие высоченные койки с так и ерзающим матрасом — сколько я их перестелила после выписки пациентов… Я лет десять санитаркой в этом отделении работаю, и почему-то и не предполагала на неотложке сюда прикатить. В животе будто еж пытается свернуться клубком, да все кишки мои мешают. А может, и не кишки… Голова ватная, перед глазами двоится, как под градусом — но не в этом дело, конечно.

О! Андрей Игоревич! Его смена, действительно! Что ж, хоть в чем-то да должно было повезти.

Десять лет назад я вселился в это тело незадолго до того, как оно себе успело вкатить смертельную дозу наркоза. Анестезиолог, видите ли, доступ к препаратам, служебное положение. За годы соседства с этим депрессивным козлом (не шучу, в прошлой жизни козлом был, повадки остались) я так и не понял, что его сподвигло на такое сумасшедшее решение. Людей вообще у нас даже академики не все понимают, а я хоть и собираюсь уже академиком стать — лет эдак через сто — но люди и меняются слишком быстро, и не претендую я на всеведение.

Да честно, не волновало меня, почему и как козел этот решил спуститься по лестнице эволюции и обратно с амебы начать. Так важен ему этот выбор — после моего ухода повторит, задерживать уже никто не будет.

Гораздо интереснее, что люди делают, осознав свои потаенные желания. Это их свойство — не понимать самих себя — для меня как вызов. Не-до-пус-ти-мо так оставлять!

Десять лет потратил, всю пыльцу с крыльев извел — а подобрал параметры, при которых люди от наркоза просыпаются, уже осознав свое важнейшее желание. Три года разбирался, почему в одном случае из ста они вдруг начинают думать, будто их самый большой страх — это и есть их искренняя страсть. Оставлять так нельзя, они после этого самоубийством заканчивали, если после воздействия каждый сотый себе эволюцию сбрасывать будет, тебя, того гляди, в геноциде обвинят. Но наконец уже поддалась мне и эта загадка. Осталось оформить изобретение в заклинание — и памятник в хрустале обеспечен.

Жду не дождусь возвращения. Еще часов сорок — и прощай, мир людей, лет на сто, не меньше. А пока надо этой санитарочке анестезию организовать. Заодно мозги ей прочищу своим будущим заклинанием. Смотрит на это тело глазами влюбленными, а подойти не решается. Пусть, что ли, с козлом сойдутся после моего ухода, либо она от него уже отвернется наконец и к своим делам перейдет. Надеюсь, признаться, на второе — жалко симпатягу депрессивному самоубийце оставлять. Но кто их поймет, этих людей… Может, он для нее — судьба. И так ведь бывает тоже.

- Все с вами понятно, Надежда, - говорит мне Андрей Игоревич, снимая колючую манжету тонометра с моей руки. - Расскажете после операции, какие сны видели.

Его пациенты мне через одного признавались: он их о наркозных видениях расспрашивает. И я как-то сразу успокаиваюсь и верю: все будет хорошо. И когда после его ухода для меня привозят каталку и помогают на нее забраться, я даже ощущаю какое-то предвкушение чуда.

Но все равно, отсчитывая уползающие назад яркие плафоны и слушая стук колес по стыкам коридорной плитки, скрещиваю пальцы на удачу, зажмуриваюсь и загадываю: если все пройдет удачно, куплю Маришке слона, о котором она вторую неделю просит.

Не знаю, что находит в этих бесконечных слонах моя дочь, но пусть будет еще один, в самом-то деле.

Три года убил на то только, чтобы узнать: если перед воздействием люди обещают себе что-нибудь — что угодно, не важно! - на удачу, то эта самая удача от них отворачивается, и просыпаются они от наркоза, убежденные, что мечтают воплотить в реальность свой самый серьезный кошмар.

По счастью, если их перед операцией успокоить, обещаний себе они уже, как правило, не дают. Я так и не разобрался, почему это, но мне главное: работает? Отлично!

Вот и симпатягу я уж успокоил так успокоил. Свежайшую пыльцу перевел, все, что с утра на крыльях наросло. Только на само воздействие и осталось, если что пойдет не так — не отменю уже ничего. Но что может пойти не так? Сейчас приду на операцию, вкачу ей одновременно и наркоз и мое воздействие, а наутро она уже проснется с четким пониманием… Нужен ей этот козел или нет. И я им площадку освобожу вскоре после.

Последние приготовления — шапочка, маска, еще раз вымыть руки….

- Аристарх! - неожиданно слышу голос куратора. - Почему задержался на сутки?