Прочитай меня

Чёрный алтарь. Глава 1. Странный поход.

Деревня встретила Анну не тишиной, а замершим дыханием. Она, словно призрак, шагала по тропе, где прошлое рассыпалось под ногами сухой, опавшей листвой. Оболочки домов, черные глазницы окон, смотрели на нее сквозь паутину времени, и казалось, каждый кирпич хранил свою тайну, свой невысказанный стон. Солнце, красным, кровавым глазом, глядело с запада, окрашивая небо в оттенки предчувствия, и ветер, проникая в эти призрачные жилища, пел погребальную песнь забвению.

Анна выбрала убежище. Дом, который еще держался, словно упрямый старик, сопротивляющийся неизбежному. Внутри, в сумраке, пахло пылью веков и чем-то еще – чем-то неопределимым, сладковато-землистым, что, казалось, проникало сквозь поры ее кожи. Она легла на пол, укрывшись старым, покрытым истертым узором покрывалом, и почувствовала, как реальность истончается, как грани мира размываются.

Когда последний луч надежды покинул небо, а мир стал чернильной бездной. Тогда и начались звуки. Они исходили не извне, а из самого сердца тишины. Шорох, такой легкий, что мог быть просто ее собственным дыханием, но от него стыла кровь. Затем – тихий, мелодичный шелест, словно нежные пальцы скользили по шелку, и этот звук пробуждал в Анне не только страх, но и странное любопытство.

Тени. Они не были просто тенями от вещей, эти тени жили своей жизнью, пульсируя в полумраке, словно приливы неведомого океана. Они были текучи, изменчивы, и в их движении Анна видела завораживающую грацию. Воздух сгустился, стал осязаемым, пропитанным ароматом, от которого сладко закружилась голова, пробуждая древние, забытые инстинкты.

Сердце ее билось в груди, как пойманная птица, но каждый удар отдавался не только тревогой, но и дрожью предвкушения. По телу пробегали волны жара, кожа становилась чувствительной к малейшему изменению температуры, к невидимым потокам энергии. Из глубины комнаты, из самой тьмы, донесся звук – тихий, глубокий вздох, который, казалось, прошел сквозь нее, заставив каждую клеточку тела откликнуться.

Это был не просто страх. Это было пьянящее смешение ужаса и желания, древний зов, пробужденный силами, которые она не могла ни понять, ни остановить. И Анна, чувствуя, как гравитация ее страха ослабевает, медленно, почти неосознанно, начала поддаваться этому необъяснимому влечению, этой ласке неведомых прикосновений. Деревня жила. И ночью, в ее объятиях, пробуждалась ее собственная, темная, неизведанная сущность.

Из глубин комнаты, где тени сгущались, обретая плотность, начали рождаться силуэты. Это были не просто призрачные образы, а существа, сотканные из самой ночи, но обладающие очертаниями, почти человеческими. Как чернила, разлившиеся по мокрому пергаменту, они медленно проявлялись, становясь объемными, зловеще-реальными. У них были конечности, торсы, головы, но вся их форма была текучей, будто на грани распада и становления. Их кожа, там, где она была видна, отливала бледностью старой кости или глубиной ночного омута. В их лицах, если их можно было так назвать, читалось нечто чужое, древнее, и то, что казалось глазами, мерцало слабым, внутренним светом, подобным отблескам далеких звезд.

Они двигались. Неуклюже, но завораживающе плавно, словно подталкиваемые невидимым течением. Их шаги не касались пола, они скорее скользили, издавая тихий, едва уловимый шелест, напоминающий прикосновение шелка к воде. Воздух вокруг них словно вибрировал, неся с собой либо прохладу, пробирающую до костей, либо странное, пульсирующее тепло, которое, казалось, проникало сквозь одежду и кожу.

Их путь лежал к ней. К спящей Анне, чье тело, даже во сне, интуитивно чувствовало это надвигающееся присутствие. Ее дыхание стало глубже, прерывистее, словно легкие пытались поймать воздух, насыщенный чужим, манящим запахом. Ее зрачки, даже за сомкнутыми веками, расширялись, реагируя на приток света, исходящего из них.

Они остановились у изголовья ее кровати. Невидимые глаза, или то, что их заменяло, внимательно изучали ее. Одно из существ склонилось ближе. Анна почувствовала легкое дуновение – не ветер, а словно чье-то дыхание, касающееся ее щеки, шеи. Это было нежное, почти ласковое прикосновение, от которого по ее телу пробежала дрожь. Но это была уже не дрожь страха, а дрожь пробуждающейся плоти.

Чужое тепло начало окутывать ее, словно невидимые руки медленно, но настойчиво исследовали контуры ее тела. Там, где эти "прикосновения" проходили, кожа становилась горячей, пульсирующей. Внизу живота зародилось тупое, но нарастающее томление, как предвестие грозы. Анна не просыпалась, но ее тело, словно реагируя на неведомый зов, начало двигаться. Легкое покачивание бедрами, выгибание спины, словно в поисках большего контакта с этой незримой лаской.

Она чувствовала их взгляды, их желание – или то, что казалось ей желанием, – как физическое воздействие. Они ощупывали ее своей энергией, своей чужеродной чувственностью, и это пробуждало в ней самой то, что она, возможно, никогда не знала. Ее разум спал, но тело начало свой собственный, древний танец, отзываясь на прикосновения теней, которые приняли человеческий облик, чтобы разбудить в ней то, что было скрыто в самой глубине ее души.

Ее одежду, словно пыль веков, медленно и почтительно отводили от ее тела. Не руки, а словно тени, проникающие сквозь ткань, растворяющие швы, заставляющие материал отступать, подчиняясь неведомой силе. Тонкое кружево ночной рубашки, еще недавно казавшееся защитой, теперь просто таяло, открывая их взору обнаженную кожу. Каждый волосок на теле Анны, казалось, вставал дыбом, отвечая на неосязаемые прикосновения. Воздух, наполненный тем дурманящим ароматом, теперь казался густым, вязким, словно она дышала сладким, медленно действующим ядом.

Одно из существ, более плотное, более "материальное" в этот момент, чем остальные, приблизилось. Его очертания стали чуть яснее – тонкое, почти андрогинное тело, с длинными, бледными конечностями. Его "лицо" оставалось размытым, но Анна чувствовала в нем концентрацию чего-то неописуемо древнего и голодного. Оно склонилось над ней, и ее дыхание замерло.

Чёрный алтарь. Глава 2. Дорога домой.

Спутник, словно тень, растаявшая в утреннем тумане, исчез. Его уход был так же внезапен, как и его появление, оставив Анну одну перед лицом рассвета, который казался теперь не обещанием нового дня, а лишь продолжением кошмара. Она попыталась встать, но тело ее отказывалось подчиняться, скованное остаточной энергией алтаря и тяжестью пережитого. Однако, когда она наконец обрела подобие контроля, что-то новое, пугающее, завладело ею.

Это было не просто желание, а нестерпимое, всепоглощающее влечение. Ее тело, словно очнувшись от долгого сна, реагировало на прикосновение воздуха, на шелест листьев, на собственное биение сердца с новой, извращенной чувствительностью. Кожа горела, словно от жара, а внизу живота пульсировало настойчивое, требовательное томление. Это было отвратительно и одновременно завораживающе. Осознание того, что частица той тьмы, что прошла через нее, теперь живет в ней, вызывало одновременно ужас и странное, темное возбуждение. Она чувствовала себя оскверненной, но в этом осквернении пробудилась какая-то новая, дикая сила.

Со смутной надеждой на нормальность, на тепло человеческого присутствия, Анна, превозмогая физическую слабость и внутреннюю борьбу, двинулась прочь от проклятого леса. Лес, казалось, провожал ее, но уже не с той враждебностью. Теперь он был просто местом, где она оставила часть себя, где ее предали и где что-то в ней изменилось навсегда.

Путь казался бесконечным, но инстинкт выживания и настойчивое, всепоглощающее влечение вели ее вперед. И вот, сквозь деревья, показались крыши. Не покосившиеся, как в той деревне, а целые, с дымом, вьющимся из труб. Деревня, жилая.

Она вошла на ее окраину, стараясь держаться в тени, чувствуя себя чужой, словно ее внешность или аура выдавали все, что произошло. Одежда, хоть и сохранившаяся, была грязной и порванной, а сама Анна чувствовала себя обнаженной, даже под плотной тканью. Ее взгляд метался, искал признаки жизни, но когда она увидела пожилую женщину, поливающую цветы у дома, ее охватила сильная, почти отчаянная тоска.

Она подошла, чувствуя, как дрожат колени. "Простите..." – начала Анна, ее голос был хриплым, непривычным. – "Я... я заблудилась. Я очень устала. Вы не могли бы... не могли бы пустить меня на ночлег? Хотя бы на ночь?"

Женщина подняла глаза, сначала с любопытством, затем с легким замешательством, окинув Анну оценивающим взглядом. В ее глазах мелькнуло что-то похожее на подозрение, но рядом с ним – и жалость. Анна чувствовала, как ее тело реагирует на эту близость, как желание, которое она так старательно пыталась подавить, начало пробуждаться вновь, делая ее движения более резкими, взгляд – более притягательным, чем она того хотела. Она чувствовала, как ее собственная природа, искаженная, но теперь пробужденная, начинает вырываться наружу, делая ее и опасной, и уязвимой одновременно.

Женщина, чье лицо было изборождено морщинами, как карта прожитых лет, колебалась лишь мгновение. В глазах ее мелькнуло что-то, похожее на жалость, смешанную с глубоким, интуитивным недоверием. Но, видимо, вид Анны, ее истощенность и странная, едва уловимая дрожь, убедили ее.

"Ладно," – сказала она, ее голос был резковатым, но не враждебным. – "Есть комната на чердаке. Не богато, но чисто. Иди, отдохни."

Анна ощутила огромное облегчение, смешанное с новой волной стыда, когда следовала за женщиной по узкой, скрипучей лестнице. Комната на чердаке была маленькой, с низким потолком и крошечным окном, выходящим на звезды. Простой топчан, покрытый шершавым одеялом, казался ей королевской кроватью. Она поблагодарила хозяйку и, закрывшись в комнате, почувствовала, как тело ее напряглось от усталости, но и от чего-то иного.

Когда темнота сгустилась, а дом погрузился в сон, те ощущения, что она пыталась подавить весь день, вернулись с новой силой. Желание. Оно было не просто физическим, а пульсирующим, всепоглощающим, словно кровь в ее венах превратилась в горячий, пьянящий нектар. Каждый вдох, каждый стук сердца отдавались волной жара, распространяющейся по телу. Она чувствовала себя как натянутая струна, готовая лопнуть.

Сквозь щель в двери она слышала тихие звуки дома – мерное дыхание спящих, потрескивание углей в печи. И вдруг, сквозь эти обыденные звуки, раздался звук шагов. Мужчина. Он тихо спустился по лестнице, и Анна услышала, как открывается и закрывается входная дверь. Он вышел.

Сердце ее бешено заколотилось. Не от страха, а от чего-то иного – от возможности. Или, вернее, от неконтролируемого порыва, который захватил ее. Она знала, что это безумие, что это опасно, но тело ее, словно собственная воля, уже приняло решение. Она не думала. Она просто действовала.

Она тихонько встала, чувствуя, как дрожат колени. На ней было лишь простое, хлопковое нижнее белье, оставшееся от прежней жизни, казавшееся теперь тонкой, почти прозрачной преградой. Она бесшумно отворила дверь своей комнаты и вышла на лестницу. Спускаясь, она слышала, как ее спутник, муж хозяйки, ушел покурить на крыльцо. Его шаги были медленными, уверенными.

Анна вышла из дома, проскользнув мимо спящей хозяйки. Ночной воздух был прохладен, но ее тело горело изнутри. Она видела его. Он стоял у края крыльца, спиной к дому, его силуэт выделялся на фоне темного неба. В руке он держал трубку, выпускал колечки дыма. Его взгляд, казалось, был направлен куда-то вдаль, в темноту.

Он не слышал ее. Анна шагнула вперед, медленно, осторожно, по траве, росой которой приятно щекотало ее босые ноги. Ее намерение было неясным даже для нее самой. Было ли это желание соблазнить? Узнать? Попытаться забыть? Или просто позволить своему телу, которое так долго было под властью чужих сил, наконец, взять верх? Она приближалась, и каждый шаг, казалось, приближал ее к той грани, за которой не было возврата.

Ее босые ступни бесшумно ступали по росистой траве. Каждый шаг отдавался легким покалыванием, пробуждая не только кожу, но и что-то более глубокое, дремавшее внутри. Она чувствовала, как холодный ночной воздух ласкает ее обнаженную кожу, усиливая пульсацию, которая теперь казалась оглушительной. Нижнее белье, которое она надела, было лишь тонкой завесой, почти иллюзией, скрывающей то, что теперь рвалось наружу. Ее движение было нерешительным, но неумолимым, как прилив, который нельзя остановить.

Чёрный алтарь. Глава 3. Тёмное семя.

Возвращение в стены педагогического института казалось сюрреалистичным. Белые стены аудиторий, гул голосов студентов, знакомый запах пыльных книг – все это было настолько чужим по сравнению с лесной глушью, с алтарем, с теми ужасными существами. Анна старалась держаться как можно незаметнее, ее взгляд часто блуждал, словно она все еще видела тени в углах. Ее тянуло к тишине, к уединению, но она заставляла себя присутствовать, заставляла себя учиться.

На лекции по истории славянских народов, которую вел профессор Иванов, речь зашла о темных культах. Анна слушала рассеянно, механически записывая даты и имена. Но затем преподаватель включил проектор, и на экране появилось изображение. Черно-белый рисунок, сделанный, по всей видимости, с какого-то старинного документа. Анна замерла.

Это были они. Символы. Те самые, что она видела на камнях, на алтаре, в отголосках тех ужасных снов. Спирали, переплетающиеся с искаженными глазами, пентаграммы, направленные вниз, и жуткие, абстрактные фигуры, напоминающие искаженных демонов, которых она видела в святилище. Ее сердце забилось быстрее, а руки, лежащие на столе, начали дрожать. Она почувствовала, как прилив крови приливает к лицу, но постаралась сдержать внешние проявления.

"Мы видим здесь примеры ритуальных символов, которые, по мнению исследователей, могли использоваться различными, скажем так, неортодоксальными группами, распространенными на территории Восточной Европы в период раннего средневековья," – говорил профессор Иванов своим монотонным голосом. – "Их практика часто включала в себя элементы, связанные с почитанием темных сил, привлечением демонов, и, как предполагается, принесением кровавых жертв. Вот, обратите внимание на эту группу символов..."

Анна не слышала больше ничего. Она смотрела на экран, ее взгляд был прикован к знакомым узорам. Это было не просто совпадение. Это были те же знаки. Те, что были на алтаре. Те, что, возможно, дали ей силу. В ее голове проносились обрывки воспоминаний: холод камня, прикосновения демонов, голос спутника, обещающий знание.

Лекция продолжалась, но для Анны она теперь звучала совсем иначе. История, которую она учила, обретала личное измерение. Эти демонические культы, которые раньше казались ей лишь частью мрачного прошлого, теперь были живой, пугающей реальностью, частью которой она, кажется, стала. В ее глазах, полных прежней рассеянности, теперь горел новый, тревожный огонь – огонь узнавания, огонь пробудившегося страха и, возможно, зарождающегося понимания. Она чувствовала, что где-то здесь, в переплетении истории и ее собственного кошмара, кроется ключ к тому, что с ней произошло.

Дни в городе шли своим чередом, но Анна чувствовала себя как на другой планете. Учебный процесс, который раньше был для нее естественной частью жизни, теперь стал ареной для ее личной, темной одиссеи. Она зарылась в книги, архивы, старые фолианты, которые профессор Иванов советовал студентам для углубленного изучения. Ее внимание было приковано к разделам, посвященным восточноевропейским культам, к текстам, которые раньше казались ей лишь сухими историческими фактами, а теперь звучали как личные, жуткие откровения.

Она искала закономерности. Искала то, что связало бы ее опыт с чем-то большим, чем просто случайный кошмар. Она находила описания ритуалов, где темные сущности якобы "внедрялись" в избранных, наделяя их силой, но взамен требуя "плод" – проводника для своей дальнейшей экспансии. В одном из трудов, написанных на полузабытом диалекте, она встретила термин, который заставил ее сердце замереть: "semĭnĭs obscūrum" – тёмное семя.

Это было именно то. Она не была просто "осквернена" или "одержима". В нее было нечто внедрено. Нечто, что жило в ней, питалось ею, и, как описывали древние тексты, искало способа распространиться. Самый частый механизм, который упоминался в связи с подобными сущностями, был физический контакт. Интимная близость, кровное слияние – все, что объединяло двух существ на самом глубоком уровне.

Внезапно, все стало на свои места. Прошлое ночное переживание в лесу, близость с мужчиной из деревни... Она вспомнила его взгляд, его прикосновения, ее собственное неконтролируемое желание. Была ли она тогда уже "носителем"? Инфицировала ли она его? Или же он был лишь частью этого, своеобразной "разминкой" для того, что ей предстояло? Ужас охватил ее. Каждый импульс, каждое желание, которое она испытывала, теперь представало перед ней в новом, чудовищном свете.

Она поняла. Каждый, кто войдет с ней в близкий контакт, кто разделит с ней ложе, рискует стать одержимым. Рискует стать проводником для этой тёмной силы, для этого "семени", которое стремится поселиться и разрастись. Это означало одиночество. Одиночество, которое могло стать вечным. Она стала источником опасности, ходячим очагом заражения. Чувство вины, которое она пыталась заглушить, навалилось на нее с новой силой. Она больше не была просто жертвой. Она была потенциальным убийцей, распространителем зла. Эта мысль отравила ее, погрузив в еще более глубокую бездну отчаяния.

Понимание того, что она стала "носителем тёмного семени", обрушилось на Анну с силой цунами. Её исследование, начавшееся как попытка осмыслить пережитое, превратилось в жуткое самодиагностирование. Каждое воспоминание о физической близости – с мужчиной из деревни, в той машине, и даже, возможно, ранее – теперь вызывало приступы тошноты и паники. Её тело, которое она пыталась вернуть себе после лесного кошмара, оказалось чужим, заражённым.

Она начала избегать людей. Родительские объятия, раньше такие тёплые и успокаивающие, теперь вызывали у неё дрожь. Она стала придумывать отговорки, чтобы не встречаться с друзьями, отвечать на их звонки всё более короткими, холодными фразами. Мысль о том, что любое её прикосновение, любой её поцелуй может стать началом конца для другого человека, была невыносима. Она чувствовала себя прокажённой, ходячей чумой, обречённой на вечное одиночество.

В её снах, которые и так стали кошмарными, теперь появился новый, более явный элемент – чувство распространения. Она видела, как тени, её прежние "партнёры" по кошмарам, выходят из неё, как она сама, словно сеятель, бросает в землю семена тьмы. Эти видения подпитывали её страх, но в то же время, как ни парадоксально, усиливали её решимость понять, что с ней произошло.

Чёрный алтарь. Глава 4. Рождение богини.

Исповедь, казалось, лишь усугубила её состояние. Слова священника, полные утешения и призывов к покаянию, не могли проникнуть сквозь броню её отчаяния. Осознание того, что она стала носителем чего-то тёмного, чего-то, что распространялось через близость, делало любое человеческое прикосновение невыносимым. Она чувствовала себя живым ядом, и это знание не приносило ей облегчения, лишь усиливало страх и изоляцию.

Вернувшись на лекцию, Анна смотрела на профессора Иванова с новым, странным пониманием. Он, изучающий тёмные культы, возможно, знал больше, чем просто академические факты. Она подошла к нему после занятий, её сердце колотилось от волнения и той новой, жуткой энергии, что бушевала в ней.

"Профессор Иванов," – начала она, её голос был тихим, но настойчивым. – "Я... я хотела бы поговорить с вами о том, что вы рассказывали на лекции. О культах. О символах." Она сделала паузу, собираясь с мыслями. – "Я... я столкнулась с этим. Не в книгах. Я... я была там."

Иванов поднял на неё взгляд, его глаза, привыкшие к анализу древних текстов, теперь смотрели с явным интересом. Он, видимо, заметил её необычное состояние, её страсть, её страх.

"Вы столкнулись?" – его голос был осторожен. – "С чем именно, Анна?"

"С... проявлением. С чем-то, что оставило след," – Анна старалась говорить максимально осторожно, не выдавая всего. – " Я ходила в церковь, я ищу ответы. Что-то, что может... помочь."

Профессор Иванов задумчиво посмотрел в окно, затем снова на неё. "Церковь – это одно. Но есть и другие пути. Старые пути," – произнёс он. – "Знания, которые передаются не из книг, а из рук в руки. Я знаю одного человека. Он живёт далеко от города, в глуши. Старый знахарь. Он знает травы, знает старые заговоры, знает, как работать с тем, что обычные люди считают просто суеверием."

Он сделал паузу, оценивая её реакцию. "Он может помочь. Но путь к нему нелёгок, и он не терпит праздных любопытных. Если вы действительно ищете помощи, я могу отвезти вас."

Анна кивнула, едва сдерживая дрожь. Это было то, что ей нужно. Не церковные молитвы, а что-то более древнее, более сильное. Что-то, что могло бы противостоять тому, что жило в ней.

На следующий день Анна отправилась в путь. Поездка была долгой, машина тряслась по просёлочной дороге, уводя всё дальше от цивилизации. Леса становились гуще, воздух – чище, но в то же время в нём витал какой-то странный, землистый запах, вызывающий в Анне знакомые ощущения.

Желание вернулось. Но теперь оно было иным. Оно не было просто потребностью, оно было требованием. "Семя" в ней, казалось, чувствовало близость чего-то – возможно, знахаря, возможно, места, где оно могло найти новый путь. Анна сидела в машине, чувствуя, как её тело горит, как кровь стучит в висках. Она старалась дышать ровно, но каждый вдох приносила ей лишь новый прилив возбуждения. Она видела как её спутник, бросает на неё быстрые, обеспокоенные взгляды. Он, вероятно, чувствовал её состояние, и это, возможно, пугало его. Но Анна уже не могла себя контролировать. Её борьба становилась всё более отчаянной, но сила, что жила в ней, была неумолима. Она чувствовала, что скоро не выдержит.

Иванов довёз Анну до дома знахаря, старой, покосившейся избы, затерянной среди густых, вековых деревьев. Воздух здесь был пропитан запахом сушёных трав, смолы и чего-то ещё – землистого, первобытного. Сам знахарь, высокий, сутулый старик с седой бородой и глазами, казавшимися древнее самих деревьев, встретил их на пороге. В его взгляде не было удивления, лишь какая-то глубокая, всепонимающая печаль.

"Вы привезли её," – произнёс он, его голос был скрипучим, как старое дерево. – "Я чувствовал её приближение."

Он провёл Анну внутрь, в комнату, заставленную полками с банками, склянками и пучками трав. Иванов остался стоять у порога, чувствуя себя чужим в этом мире. Знахарь начал осмотр. Он обошёл Анну вокруг, его взгляд был сосредоточен, словно он видел не её тело, а то, что находилось внутри. Он прикоснулся к её лбу, затем к груди, к животу. Анна чувствовала, как её собственное желание, которое, казалось, немного улеглось, снова начинает пульсировать, словно реагируя на присутствие знахаря, на запахи трав, на его древнюю энергию.

"Это не обычная хворь," – произнёс знахарь, отстраняясь от неё. – "В ней живёт нечто... древнее. Что-то, что не из этого мира." Он посмотрел на Иванова, и в его глазах мелькнул страх. "Я пробовал свои силы. Всё тщётно. Оно не поддаётся. Оно лишь крепнет."

Он снова повернулся к Анне, и его взгляд стал ещё более напряжённым. "Я чувствую его. Его силу. Оно... оно голодно. И оно не хочет уходить. Скорее, оно хочет захватить вас целиком." Он помолчал, затем сказал, обращаясь к Иванову, но его слова были адресованы и Анне: "Я не могу один. Эта сила... она слишком велика для меня. Мне нужна помощь. Вам придётся остаться. Возможно, вы сможете... наблюдать. Или помочь, если понадобится."

Знахарь провёл Анну в небольшую, чистую комнатку, служившую ей спальней. "Отдохни," – сказал он. – "А утром мы попробуем снова. Но я не обещаю, что это будет легко. Я сам боюсь того, с чем мы имеем дело."

Анна осталась одна. Желание, которое она пыталась сдержать, теперь захлёстывало её с новой силой, подкреплённое страхом и осознанием своей беспомощности. В стенах этого старого дома, пропитанного запахами трав и древних знаний, она чувствовала себя ещё более уязвимой. Она знала, что ночь будет долгой, и что "семя" внутри неё, возможно, найдёт свой способ проявиться, даже в этом месте, предназначенном для очищения.

Ночь в доме знахаря была наполнена не тишиной, а напряжённым ожиданием. Анна чувствовала, как "тёмное семя" внутри неё пульсирует, реагируя на близость этого места, на древнюю энергию, которая, казалось, пронизывала стены. Её собственное желание, которое она так отчаянно пыталась сдержать, вырвалось на свободу, став не просто потребностью, а инструментом.

Около полуночи, когда дом погрузился в сон, Анна встала. Её ноги несли её сами, словно ведомые невидимой силой. Она подошла к двери комнаты знахаря. Изнутри доносились тихие, прерывистые звуки – то ли чьё-то дыхание, то ли едва слышный стон. Она прислушалась. Это был он.