Прочитай меня и сожги

Глава 1: Прошение. Прощение. Прощание.

Эпиграфъ

“Лишь из души должна стремиться речь,

Чтоб прелестью правдивой, неподдельной,

Сердца людские тронуть и увлечь”.

Гёте

Прочитай и сожги.

Эпилог: Здесь всё кончается

Глава 1: Прошение. Прощение. Прощание. [1]

Прошу прости, мой путь земной окончен, смерть прибрала к своим рукам и если ты читаешь эти строчки, пожалуйста дочти[2] и прах развей мой по волнам. Прошу отдышись и вложи две монеты в мою ладонь для паромщика. [3] Прошу[4] сожги, но ничто мне больше не принадлежит и не кремируют, чтобы было куда прийти и помолиться по утерянному телплу[5]. Даже, если и сожгли, щепотку, уверен, оставила ты у себя, чтобы не распылять над завораживающими и бурлящими водами вечной реки.[6]

Река течёт везде и НИГДЕ[7] от неё не укрыться. Водами своими омывает она всё сущее, затекает в рот, в ноздри, заливается в легкие. Мучительно дышать, захлебываешься и тонешь в неудержимом потоке, что тянет за собой и не даёт вынырнуть обратно. Умело плаваешь? Будь ты самой быстрой рыбой скользящей в тоннах и толщах тёмной воды, поток всё-равно утянет тебя за собой. Нет берега, чтобы ухватиться, нет дна, чтобы упереться и затормозить об него ногами, нет коряги в которую можно вцепиться, чтобы перевести дух. Только ты быстро несешься вперед, а что впереди? Не ясно сегодня, пасмурно[8]. Захлебываются рано или поздно все, но верю, что настанет тот день и тот час, когда утратит река силу свою.

Она пропитывающая всё[9] обволакивает и всё затягивает. Даже знаешь куда она в конце концов приведёт, но восхищаешься ей и даже любишь её. Жизнь как акт мазохизма? Всё течёт вместе с ней не в силах повернуть вспять. Кто-то считает до десяти прижавшись к стене играя в прятки, а кто-то считает, что река эта ест своих детей[10], но что же тогда их порождает, не она ли сама[11] ли она не[12], как созидающий водоворот, всё из ничего, нет в ней экономии. Сеет целые миры своей энергией изобилия, подобно льющейся музыке. А что остаётся для нас? Безропотно восхищаться и вглядываясь в ночное небо, узревать истинное творение. Вглядываться в безграничную силу вечного движения, что заложена во всём окружающем нас мире и в нас самих. Неудержимость, спокойствие и что-то третье, на твой выбор. [13]

Один экземпляр оставил и его я тоже, прошу тебя, любовь моя, придай забвению, когда дойдешь до конца. Сожги её и мир обратится в прах, распадется, закончит свой оборот сансары. Сотрешь из мира мандалу, что выкладываю из слов, чтобы душа книги тоже обрела покой. Прах впитается в почву и возможно когда-нибудь снова оживёт в чём-то новом. О многом хочу поговорить, но делай, как знаешь, право твоё и время твоё, а для вечности всё равно. [14] Там в конце всё запутано, так, что я и сам, пока иду по этой дороге в самый конец до конца по дороге созданной из слов, не знаю к чему это приведет. Ты же всегда меня знала, даже, когда меня не знала. И думаю, что знаешь, о чём подумаю, о чём напишу дальше. Потому что слишком умная и слишком требовательная, чтобы читать посредственность. Взять и закончить муки этого письма, страдание каждой новой строки. Ты смысл для себя давно нашла без всех этих вылитых, размазанных черными буквами по бумаге слов. А я только мараю идеальные и совершенные, чистые страницы.

Это путешествие для нас двоих, но прежде чем оно начнется постарайся вспомнить, где и когда мы встретились. Хотя возможно мы никогда не встречались и всё это плод чьей-то безумной фантазии, какой-то дурацкой нелепой игры, где всё заранее задано, а мы просто играем свои роли в каком-то странном спектакле в полном ванили[15] мире. Жизнь. Умираем, рождаемся, встречаемся, любим и снова расстаемся в вечности. [16]И так каждый раз, и всё время по кругу. Помню, как пот выступал по всему телу и я взмокал от ударов бившегося в грудной клетке сердца зимой моё сердце пылало и жар был такой, что расплавил бы солнце и превратил бы его в стекающий с неба сыр. Так жадно старался хвататься, цепляться в каждый проходящий миг, чтобы заставить замереть вечность и остаться в твоих объятьях навсегда, в чувстве счастья, любви к тебе, что пылает и вырывается изнутри каждой буквой. Мир замирал на секунды наших объятий, но у меня больше нет рук, чтобы тебя обнять, только строки, что оставил здесь для тебя. У меня же больше нет сердца, чувства все заточил сюда, чтобы они вырвались из под замка, когда ты раскроешь книгу и твои пленительные карие глаза будут скользить по этим оживающим строкам, как завидую им, когда твой взгляд упадет на них и на мгновение, они соприкоснутся с вечностью и навсегда останутся в прошлом.

Драмы жизни не обошли стороной нас с тобой. В нашей любви старался оставаться человеком, иногда сварливым, но всё же человеком[17]. Правда всегда казалось, что бесконечно глупым, чтобы понять тебя. Слишком много времени минуло с тех пор. Казалось, что прочитанные книги, помогали что-то понять, но скорее еще глубже пробурили дно в глубину собственной невежественности. Поумнел или просто постарел без ума и вскоре речь и рассудок от болезни утрачу, но пока силы не покинули меня, пишу, дурак. Порой думаю, что так будет всегда, осталось в руке моей только слово, но рука трясется под тяжестью времени, суставы уже не те, вывожу каждую букву, замучила болезнь. Но пока мысли не предали и рука еще может продолжать писать, нужно двигаться вперёд иначе поток поглотит и не отдаст мне больше мне переданных и вверенных слов. Отправимся вместе в наше с тобой последнее путешествие, открой карту и найди на медианах и параллелях точку, что обозначу.

182 245. Такой нет, потому что их всего сто восемьдесят, жалко, что их так мало, хотя даже если было бы больше, всё равно мало. Мало потому что человеку всегда мало и он строит границы там, где их нет. Территории, страны, войны. Всё это придумали люди, чтобы поделить и контролировать. Земля она одна, у неё нет границ, только люди дерутся за границы и называют их заграницы. Убивают, хвастаются, разделяют сами себя национальными соревнованиями, глумясь над теми кто проиграл и радуясь, тому что победил сам. У кого больше? Больше, больше, еще больше!!! Всё моё! Жадные до власти примитивные приматы. В руке человека есть сила способная запускать ракеты к звёздам и созидать, но где осознанность, чтобы эту силу направить в правильное русло, а не изничтожить планету. Технологии дают человеку силу, но разума не дают. А надо бы в первую очередь давать человеку разум и инструкцию по пользованию. Иначе получается, что лежит перед тобой великая книга, нет, не эта конечно, а он и букварь не видел никогда. И что толку от книги? В печь разве только бросить, чтобы согреться. И думают только о том, как бы взобраться вверх на пальму какого-то идиотского первенства и радуются, что правят, управляют, решают судьбы мира. И думают только в рамках собственного комфорта, и это в лучшем случае. А думать стоит разве днём или даже годом или сиюминутными желаниями? Думать необходимо вечностью. Она за пределами любых законов, границ, контроля, за пределами жадности и алчности, за пределами жизни и смерти. Вечность не знает границ. Каждый свободен в своём сознании. И поэтому Будь. Буди Будду[18] и будущее будет будоражить.[19]

Глава 2

Царство Аида[33]

Где-то в глубинах тьмы по тихой глади воды[34] расплывается лунный свет пробивающийся сквозь просвет в пещерных сводах. Отражаясь на каменной стене и как лампа светит во тьме, к которой мы идём взявшись за руки.[35] На мне пиджак[36], из промерзших ран сочится тёплая кровь, белая рубашка алеет и насыщается розовизной смешиваясь с капающей сверху водой, боли нет. Дышу, чувствую тепло от растекающейся по коже крови и иду вперёд[37]. На тебе длинное платье красного цвета с чёрными кружевами и замшевые длинные перчатки до локтя. Зачем они тебе, зачем скрывать твои нежные, заботливые, прекрасные руки? Хочу снова почувствовать тепло их прикосновения[38] Только сейчас разглядел, что камень на который падает свет – это врата высотой метров в тридцать. От них веет мертвенным, чёрным холодом, вид их внушает трепет и необъяснимый страх. Умолк внутренний голос, но не из-за каменных громад, а из-за звуков, что прокрадываются сквозь щели стен, странное место, где даже у стен прорезался слух, чтобы расслышать мрачные отзвуки органа[39] становятся всё громче и чем ближе мы подходим, тем шаги становятся медленнее и время будто бы замирает. Многотонные камни не могут сдерживать эту стихию. Пальцы музыканта вонзаются в ноты, то ускоряются, то замедляются и умолкают на секунды оставляя наедине со своими мыслями в звенящей тишине. В бурлящий поток одержимости окунает он не слух, но души не души. За сковывающей тишиной раз за разом прорываются звуки страстной музыки, вонзаясь как иголки в перепонки и с каждой нотой подчиняет своей воле композитор. Играет на струнах истерзанной плоти залечивая душевные раны. =[40] обмен. Застыл в оцепенении не могу сделать и шаг. Невозможно остановить разверзающиеся, пленяющие звуки. Они бесконтрольно разносятся по телу. Сковал или наоборот освободил от оков? Дыхание затаилось, остановилось и мысли растворяются. И кажется будто они возвращаются назад, но нет, исчезают при каждом новом звуке, им нет здесь места, как нет места сомнениям. Стоим в тёмной, грязной, холодной пещере, опираясь на пронизывающую гармонию и чистоту.

Орган на миг затихает. Ты берёшь мою холодную, окоченевшую руку, и ведешь за собой. Толкаешь эти на вид многотонные врата и они распахиваются от одного твоего лёгкого, нежного прикосновения, будто ты толкаешь не горную твердь, а ветхую хрупкую дверь старого дома, что готова рассыпаться в прах. Бах. Перед нами открылся круглый зал сплошь наполненный танцующими огнями. Ощущение, что стены горят. Из глубин земли на зеленеющих стеблях, высотой с человеческий рост тянутся вверх пламенеющие цветы. Огоньки подпрыгивают и пляшут в такт вновь извергаемой органом музыки. Композитор не обращает внимания ни на инструмент[41], ни на то, что происходит вокруг. Запрокинул голову, на лицо его падает синий свет. Взгляд его устремлён куда-то ввысь, в бескрайние горизонты под своды пещеры. Там вверху перед его глазами огонь танцует с водой, свет смешивается с тьмой и видит он лица детей.[42]

Всякого сюда входящего [43]встречает незнакомка с огненно-рыжими волосами. По зелёному её платью растекаются голубые речные ручьи. На щеках её легкий румянец, зелёные глаза стреляют искрами и лукаво всматриваются, с озорством. Те кто впервые видят её могут подумать, что она приветлива и доступна, но это маска для несведущих. Взгляд её как острая игла вонзается в плоть и проникает через одежду, кожу, кости и больно протыкает душу, выискивая в ней потаённые места, грехи. Ей достаточно бросить один взгляд, чтобы понять, кто ты.

Незнакомка приветствует нас, слегка наклонив голову вперёд, но не произносит, ни слова, вместо этого её голос зазвучал в голове: "Здесь право душновато. Недавно заточенный в пещере ветер носится по ней днями и ночами. Мы его заставили летать здесь, чтобы остудить жар[44]. Непокорный, своенравный и нахальный, так часто тревожил он наши владения, приносил с собой тех, кому здесь быть не следует. А они всё приходили, приходили, молили с бесконечными просьбами, дать им минуточку, часик, передать что-то. Но таких к счастью с его заточением стало меньше, меньше и тех, кто помнит. Отвлечённые, одурманенные и отравленные современным миром, совсем стало не до сути, принесли познание в жертву алгоритмам. Может поесть или попить желаете с дороги?[45] Нет смысла отвечать, я читаю ваши мысли. Не хотите значит, знаете, что ждет. Дева, вижу в кармане твоём книгу. Ты такая чистая, такая скромная, добрая, такая неприступная, непорочная и сильная. Я уж думала, что таких не осталось. Отдай мне книгу и отправляйся домой, она не нужна тебе и этот тебе не нужен. А ты что же, думаешь поэт? Слово твоё что-то значит, вечность сотворяешь? Ничтожество. Думаешь тебя не забудет Муза твоя? Думаешь, что если напомнишь о себе своей никчемной писаниной, то воскреснешь даже на мгновение? Она знает, что ты мёртв! Со всё нарастающим гневом в голосе и яростью, что поднимала огненно-рыжие волосы девушка продолжала свою речь – “Я не дам тебе больше отлучаться, только если кто-то вспомнит о тебе на минуту и призовёт из пучины забвения, чего не произойдет, ведь у неё единственный экземпляр, так что довольно игр, вернись обратно в мир теней!”.

- Не тебе решать, а ей и только ей. Памяти её решать, любви её, как часто можно доставать меня из мира забвения и сколько еще времени я буду с ней, не в твоей власти и не во власти мужа твоего.

- Как смеешь ты мне перечить! Твои слова в мире живых все произнесены без остатка и больше тебе не полагается. Хватит писать сидя в своей камере и бродя по миру теней. Кому ты пытаешься писать? Пустоте? Ты не сможешь ничего исправить, твои слова останутся только тебе. Ты сам здесь сойдёшь с ума, зная, что не сможешь ничего изменить, ты мёртв. Не сможешь вылечить своими словами собственную мёртвую плоть и истерзанную душу. А души той, что пришла к тебе за надеждой - подавно.

“Слово промолвить мне дайте. Замолчи наконец, царица смерти, ты не указ мне в этой пустоте, куда попала я по вашей воле, не по своей” - Со стен от прикосновения голоса твоего певучего сошла многовековая пыль и начали проступать символы, один смог чётко различить в шуме падающих в треске камней. Синей нитью света выгравированная в камне бесконечная завихряющаяся спираль. “И коль час мой еще не пробил, и может никогда не пробьет, потому что в строках буду вечно жить сгорая в пламени, которое его поглотит. И стану пламенем, что разрушит твой убогий, жалкий мир, где мы видим только горе, плач и утрату. Для меня пиши, Орфей, я тебя слышу. Неужели ты, Персефона, думаешь, что какая-то жалкая смерть может остановить нас?”!

Глава 3

Ветер. [48]

Нас нёс за собой, с собой, на себе и в себе, розовый ураган, бушующий, ревущий. Необузданную силу просвещения несет в себе, разламывает времена, устои, знания и саму материю. Он стихия.[49] Завихряющийся поток летит вдоль улиц. Вот распахнул ветер все окна в двухэтажном доме, что повстречался на его пути. За одним из окон стоял ребёнок, крепко сжимавший чистый лист и ручку в маленькой ручке. Он вглядывается в сумрак грозовой не чувствуя страха, скорее внутреннюю непоколебимость и ощущение надвигающегося с ураганом вдохновения. В глазах его отражались плывущие облака которые ещё пропускали солнечный свет.

Ветер низко заскользил по городу, краями своими, катается он как на коньках по дорогам и сугробам как по катку. Взметнулись вверх снежные хлопья и рассыпались в пыль, играя на свету, как мириады огней отражающихся в бесконечных зеркалах. Только они начинают падать и снова подхватывает их воздушный поток и мечутся снежинки между улиц, взлетают высоко в небо, а некоторым повезло, они не опускаются, а поднимаются высоко вверх и остаются там где-то среди звёзд и ослепительно ярко горят в ночном небе. Проносится ветер дальше по аллее, ныряет в проулок и вылетает на площадь, где под аккомпанемент ритмичных ударов барабанов и ласкающей слух флейты, с гитарой в руках, ведьма поет свою страстную зачаровывающую, быструю и мелодичную песню. Ветер влетел в её голубые волосы на мгновение взметает их вверх, развеивает, потрёпывает, и хаотично укладывает на место. Она призывала его каждый день сотни лет, пока он был в заточении и наконец он прилетел сюда, на её зов. Лавина новогодних звуков улицы, музыки, голосов, слились с ветром, заполнили его нутро звуком и голос ветер обрёл благодаря ведьминой песне, и заговорил на ведьмином языке с нами.

Оставляю вас в своём потоке, вам нужно перемениться, чтобы Аида сбить со следа, перед тем, как снова захвачу вас и понесу дальше в путь.

Абсолютная тьма и тишина, в которой лишь ничто способно проявиться.[50] Сколько мы там пробыли я не знаю. Кажется, что целую вечность[51], а не тебя, чтобы она дала мне подсказку. Ищу тебя во мраке, нащупав во тьме, боюсь отпустить твою тёплую руку. Не слышу голос, заложило уши. Во тьме научились мы жить, вижу всё время один чёрный цвет, что дальше увижу не знаю, вечный мрак кончится однажды. Нужен контраст для абсолютной тьмы, как вспомнить цвет, которого никогда не знал и не видел? Ловлю себя на мысли, что слепой человек видит больше абстрактного чем зрячий. Пробую написать чёрным пером по черной бумаге. Если писать черным по чёрному, ничего не будет видно. Нужно, чтобы отчётливо смотрелись выведенные буквы на листе бумаги. Самое чёткое отражение и явное отторжение черного и будет белым. Не вижу, сквозь вихревые потоки иногда пропадает на щеки холодный снег и обжигает кожу, какой он холодный и как песок рассыпается просачиваясь сквозь пальцы, руки и лицо обжигает холодом, не чувствую их. Твоя тёплая рука держит меня и греет, обнялись. Свет бывает и теплый. Он не греет, течёт, неужели такой равнодушный? Его задача не греть, только светить. Тепло - это побочный эффект.

Смешиваю чёрный и белый, получается серый. Но ты не можешь быть серой, ты красная, тобой нужно девица[52]. Что-то с носом, закапала кровь, провожу обратной стороной ладони и прижимаю её к губам, тёплая, солёная, водянистая, с привкусом железа. Вспомнить вкус первого красного цвета, первый порез, чувствуется резкая боль в ране, которая не стихает, наполняет и бежит она по складкам ладони как река заполняя речные каналы. Ничего краснее не встретишь. Чёрный, белый, серый, как хлеб. А красный он, как помидоры сочный, как острый перец, обжигающий весь рот и язык, не пей воду, туши пожар молоком. В палитре цветов какие ещё нужно вспомнить, чтобы выпустил ты нас отсюда, ветер. Жёлтый. Цвет солнца, цыплят и осенних листьев. Кислый вкус лимонов, сладких бананов и солёной кукурузы застревающей в зубах. Вспоминаю, то чего никогда не помнил. Оранжевый цвет, цвет тепла, цвет огня, цвет апельсинов, тыквы и моркови. Чувствую тепло - значит оранжевый где-то близко с красным и жёлтым, но он между ними. Как серый между чёрным и белым.

Блу...м . Всё же нет, синий или голубой.

Сам их постоянно путаю, наверное виноват английский язык, ох уж это Bloo.

Голубой - цвет неба, цвет волны, чувствую вкус воды, спокойствие и прохлада растекаются по телу.

Синий же темнее голубого, черника, ежевика, черёмуха окрасила язык и оставила неприятный налёт на зубах, выплюнул маленькие кости. Голубика, но голубая ли или всё же синяя?

Между голубым и жёлтым проскакала по лопуху зелёная лягушка, проквакала. Листья на деревьях зашелестели подавшись порыву ветра. Веду кончиками пальцев по высокой, гладкой траве, порезался небрежно оторвав несколько травинок, кто-то еще думает, что красное с зелёным плохо сочетается? Для вас клубника с хвостиками. Вкус огурцов, горошка и капусты. Небо распускается фиалкой и желтая сердцевина, как сырное блюдце скользит по небосводу, за ней плывут тучи баклажанов, слив и инжиров над коричнево-шоколадными крышами домов.

[48] Слушать “Мельница” – Прощай.

[49] ветер он, стихия она, немного играю с языком, пробую на вкус эти буквы, они похожи на хрустящее печенье или многослойные тонкие и хрустящие вафли.

[50] Моя покойная ненейка, да, есть такое слово. На русском значит бабушка. И я мог бы написать бабушка, чтобы было меньше вопросов, но таким образом я оскорблю её память. А я не имею права поступать так по отношению к человеку, которого очень люблю и уважаю. Она ослепла и до самой своей смерти не видела ничего. А эта глава была навеяна кроме всего прочего попыткой представить цвет глазами слепого через вкусы, через запахи и цвет. Понимаю, что это невыполнимая задача, но всё же это творческая попытка, акт творчества.

[51] Целую вечность

[52] Игра слов, красна девица. Для тех, кто ищет грамотную речь оставлю это обычное - дивиться.

Глава 4

Плоть. [58]

Долго скитались мы, но держались за руки и ветер принёс нас к Мысу Бурь. Обдуваемый со всех сторон ветрами, место где ветра ведут свои беседы. Перед нами ветхий, деревянный бар. Двери шатаются из стороны в сторону, ветер оставил нас перед входом, плотно забиты щели. 342132, 182821. За барной стойкой паба стоит трактирщик, седовласый мужчина, на вид ему лет шестьдесят, прическа ёжиком, с ухмылкой посматривает он на нас, не как на заблудившихся путников, которым нужны кров и еда, а как на кошельки. "Эй, подходите к моему столу, я вам расскажу, несколько забавных историй, и выпивки вам подолью. Забудьте невзгоды и отбросьте печали" - декламировал он как из какого-то дешёвого, сального и рекламного ролика. И продолжал: "Будьте как дома, в моём прекрасном царстве. Посмотрите на заблудших и бродяг, поговорите с ними. Прекраснейшие люди". Справа от нас сидит мужчина в шапке-ушанке, с козлиной бородкой. Огромными глазами разглядывает нас, будто встретил приведение, лицо скривилось в попытке изобразить улыбку и он страстно рассказывает какую-то историю, всё время прикладываясь к стеклянному стакану, который не пустеет. Губы он что ли в нем вымачивает? Брызжет слюной во все стороны и смеется над собственными шутками. Из костюма его торчит то-ли платок, то-ли лист[59]. Как нитями сплетаются и вьются узорами точки, буквы, запятые и строчки и кажется, что они легче пуха, образуют все новые и новые узоры на душе, но могут стать тяжелее гробовой плиты. Тадж махал, отцеубийца, самая красивая и самая тяжёлая.[60] Пусть снятся треугольники, а не прямоугольники.[61] Не чувствуешь момента, когда повернуть назад и возможность навсегда упущена. Твой мир кому принадлежит? Тебе или цветку? Трактирщик наливает свои горячительные напитки и впихивает их под нос, начинает горланить: "Пей до дна! Пей до дна! Как можно пить до дна, если уже на дне? Ветер неистово бьется в двери, но не может попасть внутрь, "Пей до дна!!!", беру стакан в руки и разбиваю об пол, с возгласом: люди вы или свиньи? Падают вниз и лижут старый, грязный, деревянный пол, впиваются в языки занозы, осколки битого стекла в перемешку с мерзким пойлом. Трактирщику это даже нравится он разбивает целую бутылку об стойку, поджигает её, а посетители обжигая языки пытаются урвать часть своего забвения. Ветер врывается внутрь, пламя разгорается, надо бежать, но опьяненные люди вскакивают со своих мест и рвутся к бутылкам, которые остались в баре, продираясь сквозь огонь. Хватаю тебя за руку, бежим к выходу. Огонь расползается по стенам, по крыше, за шкирку волоку беднягу, что сидел рядом с нами, но опьяненный держится мертвой хваткой за доски, готовый заживо сгореть, но только, чтобы выпить с пола нектар. Еле-еле вытаскиваю беднягу на улицу. Выбегаем наружу, здание охвачено огнём, пары этой мерзости сладко обволакивают. И когда мы отходим от рушащегося здания бродяга вбегает внутрь, слышу только крики[62]. Я не понимаю, как это возможно. Сознание есть, а осознанности нет. Опустошён. Бредём по скале, всматриваемся в потоки воды, волны, что бьются о камни. Скала завибрировала под нами, что-то рвануло в здании и скала обваливается у нас под ногами затягивая в голубую бездну.[63]

[58] Слушать Sia – Chandelier. Эта глава пропитана Лотофагами и эта песня о зависимости. Она передаёт надрывную боль и с ней можно прочувствовать эту главу по-особенному. One,two,three. One,two,three. Drink!

[59] Торчит лепесток лотоса

[60] Провал в собственные мысли.

[61] Просто, чтобы была цель впереди.

[62] Проклятое греческой богиней Манией место, что каждый день сгорает и снова отстраивается убивая всё новых и новых людей.

[63] Здесь так совпало, что конец главы выпал на одноименный фильм. 1988 год. Жан Рено и Жан-Марк Барр в главных ролях.

Глава 5

Атлантида. [59]

Как понять, что пишешь из сердца и для сердца? Если в моменты, когда строки наполняются словами и смыслами, а на глаза наворачиваются слезы, значит пишешь из глубины души, затрагивая черствеющие струны собственной души. Пусть здесь, на этих строках они и останутся, слезы смешавшиеся с чернилами и будут строки напиваться ими, плача вместе со мной. Бумага вздувается, в тех местах, где дождь оставил следы, размывая буквы как следы на песке, что смываются с новой волной. А там, где не осталось места, чтобы пропитывать страницу солью слез и чернилами, осталось место для крика сорвавшегося со скалы отчаяния и бессилия, надеюсь, что ещё человека.

Скалы ударились со всей своей мощью о гладь воды, о Карна[60] ли как же ты скалишь[61] эту страницу! Боюсь только одного, самому не дойти до конца, не успеть дописать. Перечитываю написанное десятки раз. Выбивает хлопушка ковёр, вздымаются вверх пылевые облака, шлёп-шлёп-шлёп-шлёп, бьются падающие камни о гладь воды. Прячемся в этой буре песчаной, что поднялась от упавших камней от разговоров, кривотолков, таинственных рыб. Так красивы воды эти издали свой всплеск и так кровожадны вблизи, желают откусить от тебя кусочек. Издали издали звуки издали музыку из Дали.

Помню, как некий странник предположил, что мир - это рыба, зарывшаяся глубоко в песок, живущая в морских глубинах и питающаяся лавой. Надоест ей всё, тряхнет хвостом, поднимет волну и смоет надоедливый мир. Весь мир как большая рыба, две чёрные кости на флаге пиратов, не хватило краски на белые. Черные метки, чёрные воды, чёрные глаза. Ничего не слышно, только жестами с тобой говорим, держимся за руки и плывем навстречу неизвестности, туда, куда несет нас с тобой теплое течение.

Расстелился под нами древний город усопших Богов - покинутая вечность. Мимо древних статуй огромных мужчин и женщин, мимо храмов с заостренными пиками и мимо причудливых каменных круглых домов проносит нас поток, куда-то вглубь этого города. Дергаю тебя за руку. Устреми свой взгляд вправо, пока поток не унес нас. Косяки рыб зависли в неподвижном торнадо, застыли акулы и киты, и даже луч солнца остается, вечно неподвижен в самом центре этого вихря. Будто они застыли в момент падения Атлантиды, в неподвижности, веками как статуи вмурованные в воду.

Поток вынес нас вверх, по этим замысловатым лабиринтам в какое-то темное мрачное помещение, в древний храм города-государства, которого никогда не было. На полу камни полукамни, а в центре комнаты установлена спиралевидная лестница со прозрачными стеклянными ступеньками.

[59] Слушать Björk - Oceania

[60] У древних славян богиня печали, скорби и горя.

[61] Как скалит зубы