Продана криминальному боссу

Глава 1

Аннотация

— Сколько вы хотите за неё?

— Вы хотите купить мою женщину?

— Почему нет? Сколько вы хотите за неё?

Цинично. Словно выторговывал у него эксклюзивную тачку или скаковую лошадь. Прокурор потёр покатый блестящий от пота лоб. Хмыкнул. Полез в портфель, достал папку.

— Вот, — он перелистнул пару страниц. Там были даты, цифры. В пластиковом кармашек лежали счета, чеки. Всё, что на неё потратил, записал. Вот свинья…

— Сколько?!

— Шесть миллионов двести семьдесят семь тысяч сто двадцать рублей, — он зачитал итоговую сумму. — Вам прислать её вещи с водителем?

Он — бизнесмен и по совместительству глава влиятельной преступной группировки. Он холоден, расчётлив и богат.

Она — живая игрушка в руках влиятельного садиста. У неё есть всё. Она красива, образованна и... сломана. Решившись, наконец, бежать, она едва не попадает под его машину.

Альтернативная Россия (в плане преступных группировок, их законов)

ПРОДА 2 РАЗА В ДЕНЬ. ПОСЛЕ ПОДПИСКИ РАЗ В ДЕНЬ ИЛИ ЧЕРЕЗ ДЕНЬ.

Я и мой Муз будет рады комментариям и лайкам. Не забудьте положить книгу в библиотеку, чтобы не пропустить выход новых прод. Всем добра, любви и удовольствия от прочтения!

Глава 1

— Мы взяли их.

Сухо и отрывисто прозвучало в трубке смартфона. Звонил Леонид — правая рука «Семьи». Значит, поймали с поличным. Александр резко отрапортовал «Я понял» и крепче сжал корпус телефона. Грани трубки впились в пальцы.

Он глубоко вдохнул, в надежде, что порция холодного воздуха сумеет остудить пожар в груди. Кондиционер не помог — внутри всё полыхало. Александр встал с кресла и, сделав шаг, ткнулся лбом в прохладное стекло панорамного окна.

Вид с девяносто первого этажа офиса консалтинговой компании Воскресенских был превосходным — над пыльно-серыми, стеклянными колоннадами небоскрёбов словно бы сверху лежало чернильное полотно Москвы-реки. Много раз вид безмятежной воды успокаивал нервы. Но не сегодня.

Жену поймали на измене. Младший брат решил отойти от дел. Отца жрал рак. Ему на голову рухнуло управления делами «Семьи» в полной мере. Это должно было случиться не раньше, чем через двадцать-тридцать лет — Глава покидает свой пост лишь после смерти. Отцу, в лучшем случае, оставался год, и Александр понимал, что всё ещё не готов. «Семья» — это больше, чем просто кровное родство нескольких людей. «Воскресенские» были одной из основных группировок, которые начали еще в 90-х и плавно перетекли в легальный бизнес, которым прикрывались.

Какой из него к чёрту глава, если он даже за собственной женой не сумел уследить?!

— Александр Искандерович, ваш кофе.

Секретарша Алёна вошла с подносом, так и не дождавшись разрешения войти. Видимо, стучала, а он ничего не слышал.

— Спасибо.

Воскресенский задержал взгляд на глубоком вырезе её блузки. Пар исходил от чашки огненного, его любимого, американо, и кокетливо то скрывал, то открывал краешек красного бюстгальтера, будто бы случайно выглянувшего наружу. Алёна давно ходит возле него, как кошка. И выглядит соответствующе. Совсем потеряла страх. Кто у них отвечает за дресс-код вообще?!

Ох, как много тёлок хотели лечь под братьев Воскресенских! Как будто это высшая цель их жизни и билет к безбедной жизни до конца их дней. Глупые. Однодневки его никогда не интересовали, даже раздражали больше. Глупые, обколотые с ног до головы. С ним даже поговорить не о чем. Просто куски мяса не возбуждают.

— Я уезжаю. До конца дня меня не будет.

В Семье не ходят налево. В семье чтут честь и достоинство жён. За десять лет брака Александр откинул сотни таких вариантов. А почему, собственно? Лена изменяла ему чуть ли не в открытую! Он уже не был уверен, что эта её измена не первая. Почему он-то себя тормозит?

Направляясь к выходу, Александр обошёл секретаршу, растерянно стоящую посреди кабинета, и вдруг резко остановился. Повернулся. Взял её за плечи. Девчонка ахнула, опустила глаза в пол и покраснела. А по лицу видно было – довольная! Воскресенский сделал два больших шага, её ноги засеменили, запутались вслед за его. Прижал её к стене, потянул узкую юбку вверх. На ней ожидаемо были чулки. Никакого профессионализма. Кто только набирает этих проституток на работу?!

Алёна молча возилась попеременно с его ремнём и своей блузкой, чтобы показать во всей красе своё юное тело. Продать подороже.

Послышался треск ткани, кажется, разрез юбки треснул и стал ещё выше. Воскресенский подсадил её на себя, Алёна обхватила его ногами. Девчонка уже была готова – Александр понял это сразу, как вошёл в неё. Даже сейчас она ни разу не подняла на него свои бесстыжие довольные глаза, только тихонько всхныкивала и подмахивала на каждый толчок. Воскресенский не церемонился с ней – вбивался нещадно, будто хотел втрахать в неё всю свою злость на изменщицу-жену. Как будто хотел через неё сделать больно всем загульным бабам, которые падки на чужие члены и кошельки.

Он не стал затягивать процесс. Скинув напряжение ей на похотливо развернутые бёдра, Воскресенский торопливо привёл себя в порядок и ушёл, хлопнув дверью.

-2-

Глава 2

— Приберите здесь, — скомандовал Леонид своим людям.

Началась суета. Заворачивали и выносили тела, убирали кровь. Александр даже не заметил, как к нему подкатилась отцовская коляска. Воскресенский-старший, собравшись с силами, поднялся на ноги. Около него забегала жена, но он отмахнулся от неё, как от мухи. Выпрямился и, расправив худые плечи, встал напротив старшего сына.

— Посмотри на меня.

Наверное, единственное, чего Саша Воскресенский боялся в своей жизни — это смотреть отцу в лицо. Он выдохнул, закрыл глаза и открыл их снова. Звонкая пощёчина и стыдная, острая боль в правой щеке — Александр дёрнул рукой, чтобы дотронуться до пылающего лица, но усилием воли оставил её висеть вдоль тела.

— Я должен был научить тебя, как обращаться с собственной женой, чтобы она не пошла налево?! — отец тяжело дышал в приступе гнева, метнувшуюся было к Александру мать он остановил резким жестом руки. — Не стоит, Галя. Не жалей его. Это его вина.

Люди вокруг делали вид, что ничего не видят и не слышат. Александр опустил голову, не в силах бороться с обжигающим чувством стыда.

— Будут последствия. Придётся отвечать за них.

Искандер Борисович тяжело опустился в кресло, его лицо на миг исказило болью. Он кивнул жене и та, жалостливо взглянув на старшего сына, покатила коляску к лестнице — там её приняли охранники и, подняв, потащили наверх. Отец наотрез отказывался устанавливать в доме пандусы, словно не желал расписываться в своём бессилии.

Демид, проводив отца гневным взглядом, подошёл к брату, встал с ним плечом к плечу.

— Он перегнул.

— Он прав.

Прав, как и всегда. Александру проще было принять сторону отца, чем всю жизнь мучиться от несправедливости к себе. Так было проще. И сложнее одновременно.

— Останешься сегодня дома?

— Нет, к себе поеду. Где Данька?

Присутствие всех сыновей на казни было обязательным. Данил уже второй раз пропускал это событие.

— Сказал, на работе, — Демид вздохнул, покачал головой. — Опять проигнорировал. Ему тоже скоро достанется. Отец уже злится, говорит, Лиля его с толку сбивает.

Данилу вряд ли достанется. В этой семье всегда доставалось только Саше. Только к нему у отца семейства были огромные требования. Демид не обладал ни большим умом, ни характером, он был мягким, как пластилин, чутким, как мать, и не слишком инициативным, он не нарушал правил, но и не делал ничего выдающегося. Данил же всегда был сам по себе. Несмотря на строгий кодекс, он всегда искал пути выйти из жёстких рамок семьи, и даже почти нашёл их, женившись на одногруппнице без одобрения родителей.

Искандер Борисович всегда закрывал глаза на его проступки, думая, что Данил ещё юн и глуп. Многое из того, что никогда не простили бы Александру, Даньке часто сходило с рук, оттого между старшим и младшим братьями Воскресенскими не было дружбы. Демид был тем самым клеем между ними, он сглаживал острые углы и находил для них точки соприкосновения. Он всегда мог найти верные слова. Жёстким руководителем он бы не смог стать, но он сумел стать хорошим братом.

— Сань. Мне жаль.

Демид тронул брата за плечо.

— И это пройдёт, — выдал он заученную фразу и сухо улыбнулся.

Александр Воскресенский уехал из особняка, когда уже стемнело. Оседлав свой представительский седан от «Линкольн», он нетерпеливо посигналил, чтобы ему скорее открыли ворота. Серебряный бор мгновенно остался позади. Александр любил быструю езду — его сделанное на заказ авто давало разгон до сотни за четыре секунды. Переливающийся начищенными боками цвета бургунди и хромированными вставками «Линкольн» гнал по Рублёво-Успенскому шоссе домой, в квартиру, где он проводил время один. Туда даже Лена не совалась. Он гнал на предельной скорости, словно старался выветрить из себя недавние события. Всё проходит. Пройдёт и это. Иначе быть не может.

Он увидел тень, бредущую вдоль дороги. В сумерках, в тёмном пространстве между фонарями её было почти не видно. Александр мог бы сбить девчонку, если бы взял чуть правее. Он намотал уже полсотни миль, но огонь в груди не переставал полыхать ни минуты. Стоило бы хорошенько выпить и лечь спать, а не гонять вдоль побережья, едва смотря на дорогу. Могло бы случиться непоправимое. Она как привидение…

Он резко ударил по тормозам, и машина застыла на обочине шоссе. Александр посмотрел в отражение зеркала заднего вида. Девушка всё так же шла по кромке дороги. Она словно не заметила, что в паре сантиметров от её безвольно болтающейся вдоль тела руки только что пронёсся автомобиль. Воскресенский чуть сдал назад и торопливо распахнул дверцу машины.

— Дамочка, это проезжая часть!

Она ничего не ответила ему, только замедлила шаг и споткнулась. Её нога завернулась набок, слетев с высокой шпильки. Девушка неловко замахала руками, но выстояла. Александр заметил, что каблук у неё сломан.

Он оглядел её снизу доверху: её темно-бордовое платье было измято и испачкано, бретель на правом плече была надорвана, и платье то и дело соскальзывало вниз, обнажая высокую полную грудь — девушка постоянно поправляла ткань, пытаясь сохранить приличный вид. Он увидел тёмные пятна на её коленях. Подойдя поближе, понял, что это ссадины. У неё были синяки на плечах, на лице — чёрные разводы туши. Из истрепавшейся причёски выбились локоны. Напуганная, избитая, она не выглядела бродяжкой или женщиной «низкой социальной ответственности». Тут такие не ходят вдоль дорог.

Дальше по пути была Жуковка, весьма приличный район. Она, похоже, шла откуда-то оттуда. Наверное, из местных. Какой-то зажравшийся мудак её, похоже, избил. Александр потёр шею, словно на ней всё удавкой висел галстук, валяющийся теперь на сиденье машины. У них так не поступают. У них женщин не бьют. Женщин убивают выстрелом в грудь…

— Девушка?

Она остановилась, но так и не подняла на него взгляда. Александр вышел из машины.

— Что случилось?

У неё вдруг мелко затряслись плечи. Её рот, слишком крупный для такого маленького лица, скривился в рыданиях. Она всхлипнула и, поднеся ладони к губам, а потом подломилась, словно сухая ветка. Александр поймал её почти у самой земли.

Глава 3

— Зря вы остановились. Было бы лучше, если бы меня сбила машина.

Низкий, хрипловатый голос выдернул Воскресенского из глубокой задумчивости. Девчонка очнулась.

— Так вы за этим вышли на дорогу? А о водителе вы подумали?! — его мигом взбесила её беспечность. Сколько таких глупых дурочек так глупо и трусливо заканчивали с жизнью. Хоть бы о родителях подумала.

— В жизни бывают такие моменты, когда меньше всего хочется думать о других.

Снова этот странный, царапающий слух тембр, который так не шёл её очень юному, утонченному лицу. Она говорила, как заядлая курильщица, только вот табаком от неё не пахло. Александр повернул в её сторону голову. Она повернула тоже. Их взгляды встретились, и Александр почувствовал, что его будто толкнули в грудь. На вид ей было чуть больше двадцати, но глаза выдавали в ней вековую старуху.

— В бардачке влажные салфетки и фляжка. Там виски. Выпейте, вам не повредит.

Воскресенский следил за дорогой, прислушиваясь, как она зашуршала в недрах бардачка, открутила крышечку, сделала глоток и часто задышала раскрытым ртом. Видимо, крепкий алкоголь ей непривычен. Потом она сделала ещё глоток, потом раскрыла салфетки и принялась стирать с лица остатки макияжа.

— Кто вас так? — «отделал» хотелось добавить.

— Мужчина, очевидно, — усмехнулась она. — С которым я сплю, — дополнила она с откровенностью, которая обычно лезет наружу после спиртного. Алкоголь разогрел её и чуть расслабил — закончив с умыванием, она откинулась на спинку кресла и чуть склонила голову набок, прикрыла глаза.

— Раньше я думала, что он просто любит пожестче. Мне не особенно нравились все эти связывания, плетки, кляпы, но было терпимо.

Она пьяно жестикулировала, водя в воздухе ладонью (как же мало ей было нужно!), говорила медленно, нараспев чётким, хорошо поставленным голосом, словно она училась ораторскому мастерству или вокалу.

Слишком деликатная тема для разговора между незнакомцами.

— Сегодня, после ужина, он заставил меня изображать собаку. Надел поводок, заставлял лаять и бегать на коленях по саду, по камням. Если я бегала недостаточно быстро — бил. По-настоящему…

— Да уж, умеют люди развлекаться.

Он не был готов к таким откровениям, и без того нервы были на пределе. Воскресенскому вдруг захотелось поскорее избавиться от неё, пока его благородные стремления помочь ближнему не зашли слишком далеко. Александр взглянул на её исцарапанные колени и в красках представил себе, как сажает на поводок того ублюдка, посмевшего вытворить такое с этой хрупкой девушкой. А ведь его это не касается. Совершенно не касается…

— Вы такое не любите? — просто и как-то даже с удивлением спросила она. Как будто каждый мужчина хотел именно такого. Странная.

Александр не был ханжой, но со своим традиционными отношением к семье и к сексу в частности решил оставить вопрос без ответа.

— Вам стоит обратиться в полицию.

— О, нет. Не в моем случае, — усмехнувшись, пропела она.

Полицией этого «героя» не напугать, это предельно ясно и без подробностей. Но на любое действие найдётся противодействие как в рамках закона, так и вне его. Ему — члену одной из самых влиятельных синдикатов в Москве, берущей начало ещё в девяностых — это известно очень хорошо.

— Вам нужно уйти от этого мужчины.

— Я уже ушла…

— У вас есть деньги?

Она выставила вперёд руку и повертела запястьем, позвенела браслетом с крупными прозрачными камнями, после дотронулась до ушей и шеи, демонстрируя колье и серьги.

— Это бриллианты. На первое время хватит. Жаль только, документы у него в сейфе.

— Можно новые сделать. У меня есть один человек…

— Нет-нет, не нужно! — резко оборвала его она. — Я сейчас не в состоянии отрабатывать вашу доброту.

До него дошёл смысл её слов. Она думала, что он захочет взять с неё плату тем же способом, что и её обидчик.

— О чём вы? — сухо уточнил он, стараясь успокоить злость.

— О том, о чём думают все мужчины. Абсолютно все.

— В мыслях не было.

Сегодня он стал вдовцом. Сегодня он понял, что такое измена. Сегодня он начал холодную войну с группой Клинских — группировкой, с которым отец двадцать лет пытался добиться перемирия. Предаваться похоти — последнее, чем бы он хотел сегодня заняться. Тем более с беззащитной девчонкой.

— У меня сегодня тоже, знаете, день не задался…

— Сочувствую, — вдруг выдала она.

Сарказм? Чему она там собралась сочувствовать. Ей бы кто посочувствовал. Честное слово, какая-то инопланетянка.

— Сейчас мы едем в больницу, потом отвезу вас в отель, переночуете, разберемся с вашим паспортом и вы уедете.

Она будто протрезвела от его резких слов. Девушка опустила голову и замолчала. Александр ощутил, как больно кольнула совесть.

— Как ваше имя?

— Эмилия. Эмилия Салимова.

Казалось, ее голос охрип ещё сильнее. Она отвернулась к окну и украдкой смахнула со щеки слезу. Воскресенскому захотелось извиниться, но он не мог подобрать слов. Остановившись возле больницы, он снял с манжеты платиновую запонку и протянул ей.

— Вот, закрепите платье.

Эмилия приняла её, чуть задев его палец острым кончиком ногтя, торопливо оттянула несколько нитей с каждого края, вставила в них кончики запонки и застегнула её. Вышло вполне сносно.

— Спасибо, — оно кротко улыбнулась одними уголками губ. Глаза её остались печальными.

Она сбежала из больницы, когда Александр отошёл к кофейному автомату. Вместе с запонкой стоимостью три тысячи долларов. Наверное, её «бриллианты» были не настоящими, разве разглядишь в темноте? Он не стал заявлять в полицию, три тысячи — не слишком большая потеря, но он запомнил. Её большие влажные глаза и имя, сладко-пряное, как ореховый ликёр. Эмилия Салимова.

Мои дорогие! Я и мой Муз будет рады комментариям и лайкам. Не забудьте положить книгу в библиотеку, чтобы не пропустить выход новых прод. Всем добра, любви и удовольствия от прочтения! Лайки и отзывы тоже очень важны для авторов, а также подписка на автора🥰😘Не бойтесь оформлять подписку, книга полностью дописана, можете мне доверять. И сейчас самая низкая цена, потом, после окончания, немного подниму.

Глава 4

Воскресенский встретил её снова на ежегодном мэрском балу. Ровно через месяц.

На ней было платье цвета шампанского, оно сияло, искрилось в свете тысяч свечей, оттеняя её загорелую кожу. И она сама сияла. Совсем не похожа была на ту себя плачущую и изломанную. Рядом с ней был низкорослый мужик лет за пятьдесят. С залысиной, лоснящимся от пота лицом и огромным брюхом. Прокурор Осипович, ну надо же. Александр вспомнил, что Ленка в шутку называла его помесью бладхаунда и старого, разжиревшего мопса, но тогда Воскресенский не придавал значения его внешности.

Потому что тогда он не знал, с кем прокурор спит.

Эмилия скромно держала руку у него на плече. На своих огромных шпильках она была выше его на голову, наверное, поэтому господину прокурору удобнее было держать её за зад, а не за талию. Его вполне можно было представить с плетью в руке — Павел Василич был заядлым охотником и любителем необычных экспериментов, но этим слухам Александр ровно так же не придавал значения.

Потому что тогда он не знал, с кем прокурор спит.

Осипович находился на прикорме у Калинских, но в группировках не состоял. Берёг репутацию. Мир оказался чертовски тесен.

Наверное, Воскресенский слишком долго её разглядывал — Эмилия почувствовала, что на неё смотрят, повернулась. И замерла, когда увидела Александра. Пристально глядя ей в глаза и криво улыбаясь, Воскресенский отсалютовал ей полупустым бокалом шампанского. Эмилия смущённо отвернулась. Ему показалось, что она покраснела, даже несмотря на толстый слой косметики.

— Надеюсь, ты не собираешься просить моей руки вместо моей сесты?

Александру пришлось сфокусировать взгляд — перед ним, закрыв собой Эмилию, стояла Даша Калинских, младшая сестра его покойной жены. У неё было круглое лицо, лоб сердечком и вздернутый, маленький нос. Даша всегда напоминала ему поросёнка. В ярко-розовом платье с юбкой-пачкой она походила на свинью ещё больше несмотря на то, что была тощей, как плеть. Характером она вышла куда мерзее Лены — Воскресенский никогда не мог найти с ней общего языка. Даже простое обсуждение погоды порой перерастало в обмен колкостями. Следуя этикету, она приятно улыбалась (насколько могла быть приятна улыбка на её неприятном лице), но глаза её горели злобой. Она ненавидела его за то, что он выбрал Елену. И, конечно же, за то, что убил её.

— Нет, я не совершу такой ошибки.

Его ответная улыбка была похожа на оскал. Александр покинул зал, оставив розовое облако, состоящее из многих метров ткани и одной Дарьи Калинских, наедине со своей ненавистью. Не было секретом, что эта взбалмошная девка втюрилась в него еще до свадьбы с сестрой. Но в ней не было той породы, которая была в Елене, будто Дашка вообще была рождена от другой женщины. Даша Калинских была совершенно не в его вкусе, и этого она ему не простила.

Он вышел на балкон, поставил бокал на парапет, ослабил бабочку и вдохнул свежего вечернего воздуха.

Балы в последнее время проводились в Царицыно, в Большом дворце. Его лес. К тонко выкованным воротам высотой в два человеческих роста выстроили изящный мост. Богато украшенные кареты с ряжеными лакеями довозили прямо до парадного входа. Царство пафоса.

На мэрский бал обычно приглашали крупных чиновников и видных бизнесменов. Члены самых влиятельных группировок — Самарины, Воскресенские, Калинских и Борисовские — а так же их приближенные, давно и крепко внедрившиеся в официальные структуры, были как среди тех, так и среди других. Отец по понятным причинам присутствовать не мог, Данил не хотел, Демид опаздывал, общаться с кем-либо из «друзей» Семьи — судьёй Малинской, начальником таможенной службы Патричевым, управляющим банка «РосАгро» Николаевым — у него не было никакого желания. Он жутко разочаровался, увидев Эмилию с тем, кто её бил. И из-за этого более-менее стабильное настроение улетучилось.

— Я должна вернуть вам это.

Со спины раздался тяжелый, хриплый голос. Александр ощутил горьковатые нотки аромата мандарина. Он повернул голову. Возле бокала блестела его запонка. Эмилия стояла у парапета, всматриваясь вдаль.

— Я вижу, далеко вы не ушли, госпожа Салимова, — криво ухмыльнувшись, Воскресенский взял бокал и выпил его до дна. Запонку он спрятал в карман брюк. Она всё ещё хранила тепло её пальцев.

— Всё не так просто.

Она так и не посмотрела в его сторону. Ресницы у нее дрогнули, но голос остался ровным — казалось, его слова задели её, но она старалась сохранить лицо. Решительно сказанное ею тогда в машине «Я уже ушла» оказалось пустым трёпом. Ненадолго её хватило. Александр бросил на неё короткий, оценивающий взгляд — платье, прическа, бриллианты в ушах. От красивой жизни так легко не отказываются. Ради красивой жизни можно и собакой полаять, верно, Эмилия?

— Ваш мужчина — эта свинья?! — сам не зная почему, повысил голос. Это ещё он мягко выразился в сторону прокурора. Цензурно.

— Я надеялась полюбить его не за внешность.

— А за кошелёк? Или за новшества в постели?!

Воображение рисовало красочную сцену: эта нимфа грациозно скачущая на члене, точнее на брюхе этого пса; утопающая в жировых складах и паховых зарослях; кричащая какую-нибудь пошлость. Мерзость.

«Мой пухленький котик».

«Возьми свою собачку на поводок».

Да какое ему, собственно, дело?! Сплошь и рядом здесь такая «любовь», отчего его так заедает? Тут каждая вторая эскортница на этом приёме.

— Послушайте! — Эмилия дёрнулась, резко развернулась к нему, подошла поближе. Вышла из образа светской львицы, разозлилась, сверкнула глазами. Аромат мандарина стал густым, почти удушливым. Слишком близко подошла. Александра словно схватили за шею и сдавили — и это лишь один её взгляд. В котором слишком много боли злости и отчаяния. — Это мой крест, и я несу его, и вас это не касается!

Она не сказала — прорычала, и тут же будто бы смутилась своего порыва. Её на мгновение ожившее лицо вновь окаменело, превратилось в маску благочестивой дамы. Она сделала шаг назад и нервно замотала головой в поисках выхода.

Глава 5

Темой вечера стали вездесущие китайцы, которые были либо слишком смелы, либо слишком глупы, без спроса влезая в подконтрольный Семьям бизнес. Их нужно было поставить на место. Эта перспектива выливалась если не в проблему, то, как минимум, в череду лишних и весьма нудных действий. Девяностые давно прошли. «Бизнес» теперь был легализован. Приходилось играть по новым правилам. Настали времена, когда необходимо тщательнее убирать за собой — так часто любил повторять отец.

Александр поймал себя на мысли, что стал чаще думать об отце в прошедшем времени — подтачиваемый болезнью, его мозг медленно умирал, а характер безвозвратно портился. Конец был близок, но Александр пугала не столько ответственность перед кланом, которая уже и так лежала на нем в полной мере, сколько то, что Искандер Борисовича никогда не был и уже не станет для него настоящим отцом. Александр стремился заслужить похвалу или хотя бы добрый взгляд за свои успехи, но вместо них получал лишь вновь возрастающие требования. Но Саша не мог его ненавидеть, наверное, потому что всё же любил. Болезнь и осознание близости смерти не сделала Искандера Борисовича мягче, отец не собирался меняться, глупо было на что-то надеяться, но Александр надеялся. Вопреки здравому смыслу, наивно, по-мальчишески. Он давно вырос, но это жалкое, гадкое чувство недолюбленности, казалось, преследовало его по пятам. Может, Ленка была права, он не умел любить, потому что просто не знал, как это бывает?

— Как здоровье уважаемого Искандера Борисовича? — язвительно раздалось где-то сбоку.

— Вашими молитвами, Владимир Юрьевич, — ответил в тон Воскресенский.

Владимир Калинских — крепко сложенный мужчина за шестьдесят с белыми, курчавыми волосами, уложенными на пробор, всегда казался Александру моложе, чем есть на самом деле. Калинских подошёл к нему сбоку и, тронув за локоть, увёл чуть в сторону, к столику с батареей разносортных сигар. Александр, следуя негласному закону старшинства, откусил ножничками кончик у одной и, поднеся огня, помог бывшему тестю прикурить. Прикурил сам. Глоток крепкого дыма, следом два глотка шотландского виски в полнейшем молчании. Александр знал, о чём это молчание, но не спешил нарушать его первым.

Он огляделся. Цельные деревянные панели на стенах, музейные фолианты на полках, старинные витражи в створках книжных шкафов, зеркала в массивных серебряных оправах, зелёное сукно на столах, где играли партию-другую в покер или блэкджэк с чисто символическими ставками — антикварным перстнем, небольшой яхтой или парой бутылок «Шато Лафит». Веяло духом царской России, упакованным в современную атрибутику.

— Нельзя просто так брать и убивать публичных людей, Саша. Мог бы вернуть мне мою дочь.

Лена, кажется, числилась руководителем каких-то благотворительных фондов, через которые Калинских часто перегоняли деньги. Она никогда фондами всерьёз не занималась, потому Воскресенский забыл об этом. Да и что бы изменилось? Приговор никто не отменил бы. Но он услышал, как при слове «дочь» у Володи Калинских дрогнул голос. Он любил её.

Любил.

А как это вообще?

— Не мог. Она предала мою семью, не вашу, — бесстрастно ответил Воскресенский.

Александр был упрям, как отец. Даже если бы мог вернуться в прошлое, поступил бы так же. В его семье не разводятся, хотя многие меняют жен на молодых, и это давно нормально. Время идет, но что-то должно оставаться постоянным. Он не собирался нарушать правила, которым его учили с детства. Иначе его жизнь потеряла бы смысл.

— Методы твоего отца устарели. Ты делаешь то же самое. Это выйдет тебе боком, Саш, рано или поздно.

Воскресенский вдруг ощутил странное покалывание в груди — раскаленные спицы, вонзающиеся в пространства между рёбер. Что-то закипало внутри. Эйфория? Гордость? Его наконец-то сравнили с отцом. Неужели это всё, к чему он стремился в жизни?!

— Я знаю тебя десять лет, Саш. Этого хватило, чтобы хорошо тебя понять. В тебе нет ничего сложного. Ты — глупый щенок. Раб своего отца. Рано тебе в большие дела. Искандер — не истина в последней инстанции. Он может ошибаться. Вырастай из коротких штанов. Это последнее, что я скажу тебе, как твой тесть. Как твой почти отец.

Калинских произнёс это медленно, чётко, словно вворачивая в мозг свёрла, проговорил каждое слово с ненавистью. Сделал затяжку. Его лицо на мгновение исчезло за густыми, белыми хлопьями дыма.

— Я бы убил тебя прямо здесь. Но сам понимаешь, время другое… — продолжил Владимир. — Наши давнишние соглашения аннулируются. Мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я хочу, чтобы ты убрал своих людей с западных железнодорожных линий. Считай, это ультиматум.

— Не могу вам этого обещать, Владимир Юрьевич.

Александр устало потёр лицо и плеснул себе ещё виски. Круглые шарики льда с плеском отправились в стакан — Воскресенский взял их прямо руками, без щипцов. Пальцы закололо от холода. Боль была приятной, отрезвляющей.

— На другое я и не рассчитывал, — ответил Калинских.

Это означало войну.

Девочки, приглашаю вас в зубодробительную, горячую и бешеную историю про мексикана-женщину и сдержанного (до поры до времени) британца. Книга бесплатная. Есть продолжение и будет ещё!

Экшн, секс, закрученный сюжет - вас ждут незабываемые вечера!

КУСОЧЕК

— Снимай одежду.

Голос Данэма вывел её из прострации. Он отстегнул наручники, рывком стащил её со стула и отбросил его в угол одним ударом ноги. Он явно нервничал, а Эйсе становилось хуже с каждой секундой — среди вони испражнений животных она чувствовала запах смерти.

— Зачем?

— Я не хочу лишней возни.

Он не хотел тратить время и стаскивать одежду с трупа. У неё задрожали губы, от отчаяния Эйса едва не рассмеялась.

— Быстрее.

Он стоял ровно напротив неё, в перчатках для разделки мяса, вымазанных в крови по самый локоть, взгляд его был усталым и рассеянным.

Глава 7

Служащий вывел его машину из «конюшни» особняка, припарковал её возле выхода и с поклоном протянул ему ключи. Александр на автомате сунул ему в ладонь тысячу.

Последние минут двадцать он всё делал на автомате: перебрасывался с кем-то не обремененными смыслом любезностями. Улыбался, пробираясь к выходу. Пил мимоходом виски. Осознал, что садится за руль сильно подшофе — и всё на автомате. Усмехнулся — у Воскресенских не бывает проблем с полицией. Он воткнул рычаг передач и собрался было гнать с места да так, чтобы шины визжали погромче.

Но пассажирская дверь распахнулась в последний момент. В салон влетело создание в искрящемся платье цвета шампанского.

Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, но у него, кажется, получилось — Эмилия снова, как в ту ночь, сидела у него в машине.

— Послушайте, я — шлюха, ясно?! Он вам не солгал.

Она сказала это ему в лицо с вызовом. С отчаянием. Словно она разочаровала его и сейчас пытается оправдаться. Глупо и истерично. Как будто ему есть до этого дела. Ведь нет?

— Скажу вам по секрету, Эмилия, все женщины в этом зале за редчайшим исключением – шлюхи. Но ни одна из них в этом не признается, напротив, будет страшно оскорблена. У вас хватает силы духа и честности называть вещи своими именами. Браво. Что-то ещё?

Сарказм. Он старался сохранять бесстрастность, но внутри колючим комом ворочались ярость, отвращение и влечение — низменное, животное чувство к этой женщине. Прежде он не испытывал ничего подобного, наверное, потому что почти всю сознательную взрослую жизнь был женат. Ошибки юности, мимолетные интрижки — всё то, что было до Лены — стёрлось из памяти. Он вдруг почувствовал себя чудовищно старым. Стариком, так и не успевшим пожить.

— Я хочу, чтобы вы знали мою историю. Выслушайте! — она перебила его, заметив, что Воскресенский пытается возразить. — У моего отца был бизнес, а моя мать была довольно успешной певицей. Она научила меня петь и играть на фортепиано. В старших классах я даже играла на сцене. Потом я поступила в университет, собиралась стать дизайнером одежды, мечтала открыть сеть магазинов. Через год мама умерла, отец потерял бизнес и покончил с собой. У меня ничего не осталось, ничего, даже вшивой тысячи рублей, которые вы с лёгкостью швыряете швейцарам! Мне пришлось бросить учёбу. У меня больше не было будущего, мне негде было жить. Я работала официанткой, мыла по ночам посуду, но мне еле хватало на комнату, понимаете?! Я жутко, я всё время жутко хотела есть!

Эмилия перевела дыхание. Воскресенский услышал, как рвано она хватала воздух, словно пыталась сдержать слёзы. Он не выносил на дух женских истерик, но здесь он ничего не мог поделать. Не выкидывать же её из машины? К тому же — Александр с неохотой себе в этом признался — ему было любопытно.

— Я познакомилась с ещё одной такой же неудачницей. Её взяли официанткой на вечернюю смену. Она подрабатывала — оказывала «небольшие услуги» проезжим водилам. Уговаривала меня. Один раз я согласилась сделать одному клиенту минет за завтрак. Самое обидное, что потом я этот завтрак выблевала. Кто знал, что надо было делать минет до, а не после? — она горько усмехнулась, шмыгнула носом. — Она говорила, ты привыкнешь, а я умереть хотела, понимаете?! Потом мне повезло. Сменщица рассказала, что для выездного обслуживания требуются официантки с опытом. Это был дом в Жуковке. Район престижный, безопасный, оплата хорошая. Я отработала смену, и да, я съела пару закусок на кухне. Паша засёк меня. Он вообще всегда всё видит, всё замечает, даже сейчас он знает — я уверена, знает! — что я здесь, с вами! Это был его дом. Вместо того, чтобы уволить… — она замолкла, закусив верхнюю губу, задумалась о чём-то своём. Опомнившись, провела языком по зубам, убирая с них отпечатки кофейного цвета помады. — В общем, так всё и началось. Я подумала, что он один лучше, чем десяток разных каждый день. Чем мытьё посуды по ночам. Чем адская боль в ногах после двенадцатичасовой смены с подносом в руках. Можете считать меня слабачкой, дурой, кем угодно. Но я больше не хочу голодать.

Александр провел рукой по лицу, потёр подбородок с наметившейся вечерней щетиной, приоткрыл окно. В салон ворвался свежий вечерний воздух с ароматом хвои и приближающегося дождя. Его машина стояла на узкой подъездной дорожке, среди густых голубых елей, клёнов и посаженных в ряд кустов мелких диких роз и туи.

Александр расслышал чей-то приглушенный смех и далекие отзвуки музыки — на террасе, под открытым небом играл джаз-оркестр. Послышался рокот мотора. Автомобиль Демида поравнялся с его. Брат нахмурился, жестом руки и выражением лица спросил, всё ли нормально. Александр ровно так же молча, жестом руки ответил, что всё в норме и указал ему пальцем вперёд, на дорогу. «Встретимся дома». Демид кивнул и двинулся дальше. Средний брат всегда понимал его без слов. Чего не сказать о младшем.

— Зачем вы всё это мне рассказали?

Он взглянул на неё. Она сидела, обняв себя руками и вжавшись в кресло. Её взгляд потух, и сама она словно сдулась, притихла. Его вопрос смутил её.

— Не знаю. Я не знаю, — она затрясла головой, потёрла виски. На запястье звякнул золотой браслет с подвеской. — Вы помогли мне тогда. Я вам обязана...

— Не стоит. Вы мне ничем не обязаны.

— Я обязана, как минимум, быть с вами честной, — твёрдо завершила она, прямо и откровенно взглянув на него. Её кошачьи глаза были густо подведены чёрным, в них плескался скотч со льдом. Алек вдруг отчётливо вспомнил, как держал её на руках — жаркую, дрожащую, невероятно тонкую и хрупкую — и отвёл взгляд.

— Эмилия, люди такого типа имеют неприятную особенность. Они быстро пресыщаются. Вы ему наскучите, и он вас просто выбросит. Или убьёт. Вы понимаете это?

— Да. Пусть так. Я устала бороться.

Она отвернулась к окну, закинула ногу на ногу. Тонкая искрящаяся ткань натянулась на её сочном бедре, обняла крепче стройную, длинную ногу. Блеснули тончайшие ремешки босоножек. Из-под шлейфа платья показался высокий, как ножка фужера, каблук. У Александра помутился рассудок — захотелось дотронуться до её узкой ступни, провести ладонью вверх до колена, огладить бедро… Предложение прокурора показалось ему чертовски заманчивым.

Глава 6

Он снова увидел Эмилию на выходе из библиотеки. Она спускалась по лестнице. Её изящные, тонкие, музыкальные пальцы скользили по мраморным перилам. Они словно ласкали камень. Александр подумал, что под такими пальцами ожил бы любой…

Нет, он просто пьян. В груди всё ещё пекло, а сердце стучало в висках — после разговора с Калинских адреналин зашкаливал не на шутку, эмоции требовали выхода. Воскресенскому вдруг захотелось дать кому-нибудь по роже. Или заняться сексом. И после, с пустой, свежей головой, подумать, что теперь делать. За десять лет мира с семьёй Калинских он успел расслабиться, растерять хватку и сосредоточиться на развитии легального бизнеса, ведь тылы были прикрыты. У него не было плана на подобный исход. Нужно обратиться к отцу за советом. Испоганить ему и без того вечно поганое настроение, получить обвинение в недальновидности…

Нет, фигура у Эмилии просто божественная. Таких вообще не существует, она ему кажется.

— Что, понравилась? Я видел, вы уже успели почирикать? Доброго вечера, Александр Искандерович.

Прокурор Осипович тёрся у дверей библиотеки, словно пёс, которому хозяева сколотили будку на улице и не пускали в дом, чтобы не наследил грязными лапами. Осипович ожидал новостей, как объедков со стола. Он улыбнулся, уцепившись короткими, округлыми, как сосиски, пальцами за край смокинга в раздумьях — подавать руку или нет. Александр посмотрел на него так, что прокурор понял — руку подавать не стоит, не пожмут, и будет неловко. Но Воскресенский задержался, вместо того чтобы пройти мимо. Ведь речь шла о госпоже Салимовой.

— Девчонка хороша, даже слишком, — щелкнув языком, добавил прокурор.

Они оба смотрели, как она сходит с лестницы, едва касаясь пола, лишь с той разницей что Воскресенский смотрел с восхищением, а Осборн — с предвкушением. С предвкушением того, что вечером свалит её лицом в подушку и…

— И поэтому вы её избили? — невозмутимо уточнил Александр, с удовлетворением наблюдая, как на его толстой, блестящей от пота, изрытой ямами от оспин шее расцветают красные пятна. Воскресенский явно застал его врасплох, но прокурор, очевидно, не страдал муками совести.

— Ох, птичка успела разболтать наши секреты? — сунув нос в пузатый бокал с виски, усмехнулся Павел Васильевич. Сделал глоток, причмокнул губами, гаденько осклабился. — Вы знаете, Александр Искандерович, она ведь шлюха. Эскортница. Я серьёзно. Не для красного словца говорю. Я подобрал её с улицы. Она была тощая, вечно голодная. Я её за руку поймал, когда она на моей кухне объедки жевала. Как кошка бродячая. Зато смотрите, какая она сейчас! Это я сделал её такой. Она моя. Я имею на неё полное право собственности. Хотите, дам вам её в аренду? На ночь, на недельку? Обкатаете, потом поделитесь впечатлениями.

— Котик. Тебе, кажется, хватит.

Котик. Черт, надо же, угадал!

Эмилия подошла к прокурору со спины, положила ему на плечи обе руки, красноречиво заглянула в его бокал. Она слышала весь разговор — Воскресенский видел, как она побледнела. Она пыталась сдвинуть Осборна с места, увести подальше, но не получилось. Она спрятала глаза и не поднимала их. Ей было стыдно. Ей было страшно, что он согласится.

Александр зло усмехнулся, не сдерживаясь, не прячась. Неловкость от предложения Осиповича сменилась отвращением к этой сцене — сцене, где нимфоподобная Эмилия, пинком под зад спущенная на грешную землю, изо всех сил старалась соблюсти приличия. Отвращение сменилось яростью. Захотелось ударить. Ощутить, как кулак входит в мягкую, обрюзгшую щёку этой старой свиньи. Как лопается кожа на чужой скуле. Ощутить, как сила инерции гонит его вперёд, а потом вниз, следом за опавшей на пол прокурорской тушей. Замахнуться для нового удара…

— Милечка, не лезь в мужские беседы. Сходи, скушай ещё бутербродик.

— Котик…

— Нет, ну а что? Посмотри, какой красавчик! Неужели не нравится?!

Но кто он такой, чтобы осуждать её выбор?

Воскресенский развернулся и ушёл. Поискал глазами брата, сделал знак, что пора бы закруглиться. Формальности соблюдены, пища для размышления получена, пьяные выверты и чужие женщины его не интересуют. Глухой, журчащий, как водопад, голос Эмилии растворился среди других голосов. Александр попытался не обернуться, и у него получилось.

Глава 8

Воскресенскому нравилось вставать до рассвета. Окна его квартиры выходили на парк. Ему нравилось наблюдать, как солнце вставало над ним. В этот самый парк он выходил на ежеутреннюю пробежку, глубоко надвинув на голову капюшон толстовки и невзирая на погоду — этим летом дожди шли едва ли не через день. После шёл в свою минималистичную ванную и принимал душ в кабинке, похожей на простую усеченную пирамиду из стекла. Домработница, проходящая трижды в неделю, по его просьбе натирала её до блеска. Стенки кабинки становились настолько прозрачными, что ранее никогда не бывавший в квартире гость легко мог с налёту вписаться в них.

Стекло и белый мрамор — Александру нравилось дизайнерское решение этой части квартиры. Спальня, кухня и гостиная — дерево, металл и каменная кладка. Ничего лишнего, голые стены, функциональная мебель, минимум декора. Единственным исключением был барельеф в спальне над кроватью с лицом печальной женщины.

Воскресенскому здесь легко дышалось. Здесь всё было чисто, честно, выпукло и даже как-то голо, но именно здесь ощущал себя самим собой. Родительский дом был похож на музей: роскошь снаружи — дряхлый, совершенно непригодный для жизни хлам внутри. В их семье никогда не было поддержки, ощущения сопричастности, искренности — каждый носил маску, отрабатывал свой долг, пытался соответствовать роли, отведённой каждому из них отцом. Даже братья порой смотрели друг на друга с недоверием, словно пытались просчитать, кто кого подставит перед отцом за грешки и промахи. Со временем это ушло, и не потому, что братья стали друг другу ближе, а потому что дистанция между ними увеличилась.

Александр становился жёстче, бескомпромисснее, он становился Искандером, иначе семью было не вытянуть. Даже в Демиде он не видел родственной души, хотя тот всегда был к нему расположен и ни разу не заставил его сомневаться в своей искренности. Одному было проще, и со временем одиночество стало частью его существа. Срослось с ним, как вторая кожа.

После душа Александр медитативно варил себе кофе, сам готовил себе завтрак, мыл и вытирал посуду, выбирал костюм, рубашку, подбирал к ним галстук, часы и запонки — педантично, не спеша, в тишине и молчании. Так он набирался сил для долгого рабочего дня.

Иногда он спускался в барбершоп, расположенный на первом этаже дома, освежал стрижку, глядел, как его буйно разросшаяся щетина превращалась в снобистскую бородку, с которой он сразу же становился на пяток лет старше. Здесь, в этой квартире его уединение никто не нарушал. Вход в его квартиру был закрыт даже для жены. Только Данил, мелкий, плевать хотел на его заскоки.

Он завалился к нему в шесть утра, в беговых кроссовках и с сигаретой в зубах — младший брат всегда состоял из одних противоречий — бросив короткое «Привет» он без спроса плюхнулся в его любимое серое кресло и сцапал с подноса стакан для виски, чтобы использовать в качестве пепельницы.

Вчера Александр так и не явился в отцовский особняк.

До боли в стиснутых зубах не хотел снова получать тычки и укоры от отца. До отвращения не хотел снова видеть его надменный взгляд. Воспоминания о пощёчине всё ещё были свежи. Поэтому младший брат явился к нему сам.

— Дела не очень, если честно, — с ходу начал Данил. — Мой иск отклонили. На Романова клепают дело. Мы стараемся повернуть всё так, чтобы о его связях с нами никто не пронюхал.

Повеяло табачным дымом. Александр с брезгливостью подумал, что ему придётся сутки выветривать эту навязчивую вонь, но промолчал. Иск Фёдору выдвинула администрация города, а конкретно Департамент землепользования города Москва. В этом Департаменте у Калинских были крепкие дружеские связи. Александр не нравилась линия, которую выстраивал брат — он подала на администрацию встречный иск. Нагло, по-хамски, он дразнила злую собаку, тыча её палкой в морду вместо того, чтобы бросить ей кость. Он неоднократно говорил об этом брату. Но Данька упрямо гнул своё.

— Зато мне нравится, как идут дела с прокурором. Ему грозит лишение лицензии за взятку. Он сейчас, как уж на сковородке. Если я докажу, что иск против Романова проплачен, дело примет другой оборот.

— Откуда информация?

Имя прокурора, сказанное в таком контексте, разбудило хищный азарт, взбудоражило. Шанс подложить свиноподобному Осиповичу свинью покрупнее, чем он сам, здорово бы потешило самолюбие, но Александр знал по опыту, что у всего есть цена.

— Один доброжелатель подкинул компромат.

— Будь осторожнее с доброжелателями, — Воскесенский нахмурил брови. Обойдя кресло, он стряхнул с обивки невидимые пылинки. Ему не нравилось, с каким хамским нахрапом брат взялся за это дело.

Никто не думал, что Данил Воскресенский — циничный, свободолюбивый раздолбай — женится так рано. Никто не думал, что он так скоро заделает двоих детей и станет так ревностно оберегать свою семейную идиллию. Что после своих дебильных увлечений — то автогонками, то скайдайвингом, то путешествиями автостопом без рубля в кармане к черту на рога — вернётся к учёбе и станет высококлассным юристом, ведущим юристом «Воскресенский Консалтинг». И что однажды он принесёт заявление на увольнение, заявив, что открывает свою фирму. Бизнес-процессы Воскресенских он взял на аутсорсинг. Не скрывал, что хочет отойти от нелегальных дел. Искандер, что удивительно, не имел мнения на этот счёт, а если и имел, то не озвучивал. Наверное, ему было достаточно крепко привязанного к семье старшего сына и Демида, их главного финансиста, да и слова Данила пока ещё оставались словами. «Выход из семьи возможен только через смерть», старое правило, стоявшее у истоков еще с 90-х, по прошествии времени теряло силу, но всё ещё изрядно действовало на нервы.

— Саш. Пообещай мне одну вещь, — Данил вдруг взглянул ему прямо в глаза. Серьёзно и пристально, как никогда раньше не делал. Александр увидел в его глазах тревогу. — Что бы ни случилось, мы будем заодно. И против друг друга не встанем.

Александр молча кивнул. Поганое чувство. Как будто он дал обещание, которое не сможет сдержать.

Глава 9

Александру приходил на работу раньше всех.

Каждое утро он отслеживал по внутренней программе, во сколько система отщелкивает пропуска сотрудников на входе в здание. Демид приходил за сорок-сорок пять минут до начала рабочего дня, руководитель отдела безопасности — за полчаса, главный программист — за три минуты. Секретарша Алёна всегда опаздывала ровно на пятнадцать минут, уверенная в том, что босс либо не замечает, либо не придает значения. Ведь что такое пятнадцать минут для дамы, которая едва ли не каждый час поправляет на рабочем месте макияж? В свете множества гораздо более серьёзных проблем Александр не придавал значения этим ничтожным цифрам, но они почему-то упорно откладывались в голове, словно там у него — бездонная чёрная дыра, жадно поглощавшая любую информацию.

Воскресенский выходил ровно в шесть тридцать утра, чтобы в семь уже быть на рабочем месте, но сегодня что-то пошло не так. Он застегивал кожаный браслет часов, когда экран его смартфона вспыхнул и следом взорвался пронзительной, непривычной трелью — так ему приходили звонки с неизвестных номеров.

— Воскресенский, — резко охватил Александр, напряжённо вслушиваясь в трубку.

Ему ответила тишина.

Александр посчитал про себя до трёх и сбросил звонок, положил телефон на столик. Досадная, не вписывающаяся в привычный ритм мелочь. Он ощутил лёгкое раздражение не то от звонка, не то от намертво застрявшего в карабине ремешка часов. Как всё вовремя!

Через мгновение звонок раздался снова.

— Говорите, иначе я вычислю вас, и мы встретимся лично...

— Извините…

Александр оторвал трубку от уха и взглянул на экран, будто на нём вместо бессмысленного, неизвестного набора цифр надеялся увидеть звонившую. Этот низкий, царапающий нервы и слух голос невозможно было спутать ни с каким другим.

— Простите. Я…

— Эмилия?

Она профессионально умела заставать врасплох. Александр подошёл к окну, взглянул на парк, смахнул пальцем невидимую пылинку с панорамного стекла, прозрачного изнутри, но абсолютно непроницаемого снаружи. Взял паузу, словно готовился нырнуть на неизведанную глубину.

— Что-то случилось?

— Нет-нет! — Ему почудилось, что она виновато улыбается. Александру живо представилось её покрасневшее лицо, стыдливо опущенные ресницы, изогнутая линия чуть подрагивающих в нерешительности губ. В деталях. Как на том злополучном балу. — Мне просто… просто совсем не с кем поговорить.

— Он вас обидел? — Александр прекрасно помнил, зачем дал ей свой номер. Ему казалось, что Эмилия лишь тянет время, пытаясь подобрать слова.

— Нет! — Эмилия вскрикнула. — Нет, — добавила мягче, но Воскресенский услышал, что она врёт. — Он просто… Просто у него проблемы на работе. И он разозлился. Он запер меня в комнате, запретил выходить, забрал телефон.Я звоню с номера моей домработницы. Он сейчас уехал.

Александр был почти уверен в том, какие именно проблемы преследовали господина прокурора и что эти проблемы — дело его рук, рук Воскресенских. Он готов был проклинать своё богатое воображение, которое подкидывало ему ужасные картины.

Он будто бы своими глазами видел, как чёртов прокурор тащит её за локоть по лестнице, как швыряет её — такую тонкую и хрупкую — в комнату и запирает дверь, чихая на её плач и протесты. Это из-за него. И определённо ещё и из-за того, что она тогда села к нему в машину…

— У меня есть надежные люди в полиции.

— Пожалуйста, не надо, — она взмолилась. Александр привиделось, как она трепетно прижимает руки к груди, подаётся вперёд, смотрит на него снизу вверх, полными слёз глазами… Проклятое воображение!

— Если хотите, я пришлю за вами своего человека.

— Это будет вторжение на частную территорию. У вашего человека и у вас будут проблемы. Пожалуйста, Александр. Просто поговорите со мной…

Она просила. Не с гонором, не с пренебрежением, как Лена просила пополнить кредитку, вкладывая между строк «ты мне должен» одним лишь взглядом. Она просила, как просит слабая женщина сильного мужчину. Просила так, что невозможно было сказать «нет».

— И как часто он предлагает вас своим друзьям? — съязвил Александр в последней попытке скинуть с себя путы. Она обволакивала его, как паучиха вплетает в паутину незадачливую муху.

— Ни разу, никогда. Понимаете, он очень жаден… жаден до таких вещей. Мы вместе уже три года, и за эти три года… — она сделала паузу, словно раздумывая, и наконец, словно бы уговорила сама себя. — Он просто напился.

Надо же, а ему предложил. Лицемерная прокурорская свинья. Заискивать решил. А за спиной творит дерьмо. Только Воскресенскому эти манипуляции как семечки.

Почему-то всплыла в памяти фраза «Любовь живёт три года». Наверное, очередной модный романчик, которые Лена читала перед сном. Так ли это на самом деле, Александру узнать так и не удалось. Их отношения с женой на протяжение всех десяти лет были такими же ровными и безжизненными, как пустыня.

Отношения Данила и Лили напоминали американские горки: они могли всерьёз поцапаться даже на семейном обеде, однако, спустя час Данил выходил с красной, довольной рожей и сбитой набок бабочкой откуда-нибудь из библиотеки или гостевой ванной. Демид на работе иногда мечтательно улыбался и посылал кому-то цветы. Александру порой казалось, что в своих личных отношениях его младшие братья за свои двадцать восемь и тридцать один пережили по отношению к женщинам весь спектр эмоций, кроме равнодушия.

Равнодушие, видимо, осталось для старшего брата.

Да, черт возьми, он был чудовищно одинок и несчастлив в своём браке, почему-то только сейчас Александр признался в этом самому себе.

— Вы ему надоели.

Отвращение, недоумение, злость и чёрт знает откуда взявшаяся ревность — эти чувства, словно градины, навязчиво барабанящие по жестяной крыше, пробивали брешь в его броне. Александр привык воспринимать всё с холодной головой, сдержанно и отстранённо. Привык жить, мыслить и действовать по давно обкатанному алгоритму, а сейчас он блуждал в собственных ощущениях, терялся, словно слепой.

Глава 10

Когда он явился в приёмную, секретарша подскочила со стула и, звонко пропев «Доброе утро, Александр Искандерович!», бросилась к кофемашине.

После голоса Эмилии её голос показался ему гудением газонокосилки.

Сосредоточиться не выходило — Александр включил макбук и тут же захлопнул крышку. Письма на столе оставил нетронутыми. Вести о скоропостижной смерти его супруги "от удара током в ванной" расползлись быстро, но его не интересовали десятки одинаковых соболезнований.

— Александр Искандерович, ваш кофе.

Секретарша вошла без стука. Поставила поднос. Проходя мимо, как бы невзначай коснулась бедром его плеча. Александр повернулся, посмотрел на неё — её блузка была расстёгнута уже на три пуговицы, а не на две, в чёрном кружеве прозрачного бюстгальтера читался призыв к действию. Алёна тоже, вероятно, очень желала посочувствовать его утрате.

Ощутив на себе его взгляд, она задержалась. Улыбнувшись, притворно стыдливо опустила глаза в пол, красноречиво взглянула на дверь, которую она предусмотрительно закрыла за собой. Алёна молчала, но гудение в голове лишь усиливалось, в ушах застучала кровь. Александр подался вперёд, взял её за руку и дёрнул на себя; охнув, секретарша упала ему на колени. Она первая вцепилась ему в губы и перед этим — Александр услышал отчётливо — победоносно ухмыльнулась. Она ждала секса с ним почти год, с самого первого её рабочего дня. И с прошлого раза она, видимо, сделала для себя вывод, что теперь это будет на регулярной основе.

Воскресенский бесцеремонно расправился с её блузкой — чёрный кружевной бюстгальтер, почти прозрачный, едва скрывавший полные, крупные полукружия сосков, предстал во всей своей соблазнительной откровенности. Александр не стал его трогать, оставляя себе место для фантазии. Он не стал ни ласкать её, ни целовать в губы — сработала внутренняя брезгливость к дешёвым женщинам. Ей этого было и не нужно — секретарша мечтала скорее насадиться на член, словно исходила возбуждением от одного только его вида и ни в каких дополнительных стимуляциях не нуждалась.

Александру даже ничего не пришлось делать, она сама ловко расстегнула ему брюки и сползла вниз, пристраивая свою ярко-рыжую голову ему между ног. Она делала это с таким усердием и с такой преданностью заглядывала в глаза, словно этот акт — всё, к чему она в этой жизни готовилась. Апофеоз всего её существования — сидеть скрюченной на полу с нелепым, почти смешным выражением лица, с раздутыми щеками, издавая гнусные звуки крайнего удовольствия и истекая слюной, пытаясь протолкнуть его член глубже в глотку. Александр не хотел смотреть на это лицо — он резко поднял её за подмышки, развернул к себе спиной, уложил на стол и задрал ей юбку. Под юбкой обнаружились кружевные чулки — ну как же иначе? Белья на ней не было — ещё одно подтверждение тому, что секретарша готовилась именно к этому. Не хуже, чем к международной конференции.

Он взял её прямо на рабочем столе. Толкался в неё грубо, быстро, ничуть не заботясь о её удовольствии и стараясь при этом не запачкать полы рубашки — Воскресенский не радовала перспектива пахнуть кислой женской смазкой до конца рабочего дня. Едва растянув процесс на две минуты, он кончил ей на ягодицы, и скрылся в небольшой туалетной комнате, спрятанной в нише своего кабинета, оставив её разбираться со своим внешним видом самостоятельно.

После, в обеденный перерыв, она явилась снова, чтобы повторить.

— Вы уволены.

Александр не собирался превращать свой рабочий кабинет в траходром.

— Простите?

Присевшая на краешек стола, в довольно фривольной позе, она казалась ему дешевой шлюхой. Он больше не видел в ней сотрудника «Воскресенский Консалтинг».

— Суммарное время ваших опозданий составило шестьдесят шесть рабочих часов. Это неприемлемо.

Причина была более чем неоспоримой. Он плевать хотел на возможные обвинения в домогательствах, а нет — пара миллионов денег способны заткнуть любой рот. И вряд ли эта глупая девчонка что-то сунется доказывать Воскресенским.

Он больше не желал видеть её, она стала ему омерзительна. Он сам себе стал омерзителен.

Секс с секретаршей принёс лишь физическую разрядку, а пустота внутри свалилась ещё глубже. Воскресенский старался не допускать эту мысль, заталкивал её на самое дно подсознания, туда, где гниёт бессмысленный хлам из непозволительных эмоций — эмоций, которые так тщательно выбивал из него отец — но мысль эта лезла наружу, как убегающий из турки кофе. Мысль о том, что пустоту эту могла заполнить только женщина с медовым голосом. Чёртова Эмилия Салимова.

Глава 11

Она позвонила ему снова в пятницу, поздним вечером, спустя два дня после их первого телефонного разговора. Всё тот же номер — номер её горничной, значит, Эмилия всё ещё наказана.

Воскресенский всё ещё был на работе, и его новая секретарша — Ирина Константиновна, полноватая женщина средних лет, аккуратная и исполнительная — спешила собраться домой. Ирина Константиновна, так он её и называл, и так ему было комфортно. У неё было отличное резюме: она работала и в муниципальных предприятиях, и с бизнесом, знала делопроизводство, этика была на высоте.

Она боялась уйти вовремя, хотела, чтобы новый начальник оценил её рвение. Воскресенские всегда предлагали сотрудникам полный соцпакет, ДМС, высокие зарплаты с ежеквартальной индексацией и всяческую поддержку в трудных жизненных ситуациях. Многие хотели получить место в фирме, а те, кто получали, держались за него. Александр её рвение ценил, потому что оно касалось исключительно работы и не было частью хитрого плана по поиску доступа к его ширинке — он чувствовал такие вещи за километр. Увидев её вопросительный взгляд сквозь стеклянное полотно двери, он кивнул — иди.

— Я могу ещё спеть вам?

Воскресенский молчал. Молчал и стискивал зубы так плотно, что, казалось, их скрежет слышен на том конце провода. Двое суток взаперти. Дело прокурора Осиповича застопорилось — обвинению оказалось мало улик. Сколько ещё она так просидит? Сколько ещё он будет издеваться над ней?

— Меня больше некому слушать, — сухо, обречённо произнесла она.

Александр вдруг отчётливо понял, что ему не всё равно. Его должен волновать лишь скользкий, как уж, адвокат Осиповича, щедро оплаченный из кармана Калинских, но его беспокоит Эмилия Салимова, будь она трижды неладна. Она и её сладкий, густой, как мёд, голос. Его изматывало чувство вины за то, что в этом противостоянии Воскресенский-Калинских она оказалась девочкой для битья — прокурор просто вымещал на ней злобу. Не мужчина — подобие… Яйценосец вонючий.

— Что вам спеть?

— «Летняя пора». Луи Армстронг, Элла Фицжеральд. Английский знаете?

В трубке послышался лёгкий вздох. Этот вздох прошёлся невесомой дрожью вдоль позвоночного столба, поднял волосы на загривке. Ладонь, державшая телефон, вспотела, и сам аппарат, казалось бы, нагрелся от возбуждения, когда Эмилия запела.

На высоких нотах её голос был лёгким, как вуаль, а на низких опускался, словно тяжёлый, меховой плед Александру на плечи. Это было похоже на спуск с горнолыжного трамплина: сначала плавный, а потом всё ускоряющийся до свиста в ушах. Это было похоже на погружение к коралловым рифам — давящая сверху глубина и невероятная красота иной реальности, непригодной для человеческой жизни. Когда-то давно Александр играл на фортепьяно — отец заставлял, утверждая, что через пальцы развиваются мозги — но у него не было ни слуха, ни голоса. А сейчас ему захотелось вдруг аккомпанировать ей, чтобы отвлечься от горячего желания залезть самому себе в трусы. Нет, это чёрт возьми, было чудовищное испытание. Надо либо заканчивать, либо…

— Эмилия! Миля…

В трубке зазвенел голос её прислуги, а следом послышался грохот и вскрик.

— О, боже, — шепнула Эмилия. — Паша вернулся. Он понял про телефон. Простите меня, простите.

Она отключилась, и Александр вскочил с кресла. Тайна мобильника служанки перестала быть тайной — наверное ушлые охранники просекли.

Воскресенский не выпускал из рук нагретый аппарат. Он подошёл к панорамному окну, прислонился к прохладному стеклу лбом. Москву-реку словно обсыпало ржавчиной — закатное солнце касалось её безмятежной воды, окрашивая в рыжий глубокую тёмно-серую гладь и бедную узкую полоску моста. Эта удивительная гармония природы больше не успокаивала Александр. «И это пройдёт» растеряло свой волшебный эффект. Нужно принимать какое-то решение, и Александр уже знал, каким оно будет. Набирая номер Лёни Багирова, Воскресенский полностью отдавал себе отчёт в том, что его поступок потянет за собой последствия...

***

Лёня Багиров был мастером своего дела. Пятнадцать лет он отдал войскам спецназначения. После была частная военная компания, где он получил обширный опыт подготовки операций захвата, легальных и не очень, а после — официальная должность начальника службы безопасности в «Воскресенский Консалтинг» с теми же функциями, разумеется, неофициальными. Леониду Багирову не составило труда найти план особняка прокурора города Москвы Павла Осиповича в Жуковке, как и не составило труда выяснить состав охраны и расположение видеокамер, и пусть при этом паре человек пришлось пожертвовать здоровьем. Лёня Багиров был верен Воскресенским и лично Искандеру Борисовичу долгих пятнадцать лет и никогда не осмеливался ставить под сомнение приказы её членов. Даже сейчас.

Его парни на гражданских автомобилях бизнес-класса (чтобы не слишком выделяться среди местных Роллс-ройсов и Ламборгини) прибыли в Жуковку ранним утром. Дождавшись, когда прокурор в сопровождение водителя и телохранителя уедет на работу, они без лишнего шума, словно тени, пробрались в особняк, заглушили по пути всю электронику, уложили всю охрану и домашнюю прислугу, взломали дверь, где сидела, забившись в угол, испуганная девушка в длинном атласном халате. Она была измотана страхом и ожиданием нового страха — эта девушка с огромными раскосыми глазами, полными слёз, даже не закричала, когда в её комнату ворвались четверо вооруженных мужчин в балаклавах. Она не сопротивлялась, когда к ней подошли двое из них и взяли её под руки. Она упала в обморок, спускаясь по лестнице. Один из ребят, забросив её тело себе на плечо, хмыкнул в переговорное устройство, что, мол, от голода, наверное, на ногах не держится, лёгкая, как пушинка. Когда его парни сгрузили Салимову Эмилию на заднее сиденье его винтажного «Кадиллака Фаэтон», Леонид, лично возглавлявший столь щекотливую операцию, взглянул на неё и понял всё.

Саша попался на крючок.

— Куда её? — спросил он в телефонную трубку.

Глава 12

Когда Леонид лично занёс Эмилию в квартиру Воскресенского, она была в полуобморочном состоянии. Её маленькая тёмная голова с растрёпанным пучком качалась его на руке. На скуле зиял тёмный синяк. Покрытая сухой коркой трещина пересекала её пухлую нижнюю губу.

— Вызови врача, — скомандовал Александр осипшим от злости голосом.

Ему хотелось убивать.

Ему хотелось убивать, когда он принял маленькое едва живое тело из рук Багирова.

Он осторожно перенёс её в свою спальню, уложил на постель, застеленную графитовым покрывалом из венецианского шёлка, заметался по спальне в поисках того, чем бы её накрыть.

Она была босой, её длинные, тонкие и стройные ноги виднелись в распахнутых почти до талии полах халата, треугольник светло-сиреневых кружевных трусиков светился на загорелой, оливковой коже, невольно притягивая взгляд. Под тонкой тканью атласного халата угадывался плоский живот с мягкими впадинками тренированных в спортивном зале мышц. Её тело притягивало взгляд, и чем дольше он смотрел на неё, тем сильнее закипал в нём гнев. На Осиповича — за то, что посмел поднять на неё руку. За то, что посмел спать с ней. На себя — за то, что поддался слабости. На неё — за то, ворвалась в его жизнь тёмной, призрачной фигурой с обочины шоссе, и так и застряла в ней, словно глубокая нарывающая заноза.

Александр метнулся в гардеробную, вынул с нижней полки клетчатый шерстяной плед — подарок матери, метнулся обратно, набросил его на Эмилию. Плотная ткань спрятала соблазнительные до тянущей боли внизу живота изгибы её тела. Александр вернулся в гостиную, к Леониду, по-военному вытянувшемуся у порога.

— Всё нормально прошло?

— Да, всё чисто, — отчеканил Багиров.

Александр заметил, как едва различимая тень осуждения мелькнула на лице помощника. Александр и сам себя винил. Его поступок был крайне далёк от обдуманного. Он поддался эмоциям и приказал выкрасть девушку из дома прокурора! Словно в нём — в тридцатичетырёхлетнем взрослом мужчине, без пяти минут главе клана Воскресенских — проснулся бешеный семнадцатилетний юнец с горячей кровью. Узнал бы об этом отец… Сколько он выбил из него юной дури, готовя себе в преемники! И как удивился бы, узнав, что выбил не всю.

— Её нужно проверить на предмет отслеживающих устройств, — сказал Александр.

С Осиповича станется чипировать девчонку, как собаку. Недаром же он находил её, где бы она ни была.

— Врач будет через пару минут, он её осмотрит, — ответил Леонид, хмуро глядя перед собой. Он жевал губы, кончик его пальца отбивал нервную дробь по ладони. Лёня порой спохватывался и снова изображал камень, но взгляд выдавал его.

— Говори, — Александр сел на диван, нарочито небрежно откинулся на подушки, плеснул себе водки. — Вижу, тебе что-то покоя не даёт.

Багиров бросил на него долгий, испытующий взгляд.

— Как долго ты собираешься держать её здесь?

— Я не собираюсь держать её здесь. Я хочу обеспечить ей безопасность.

Александр выпил. «Абсолют Кристал» обожгла горло, обдала горячими парами пищевод, разлилась теплом в желудке. Но не успокоила. Александр ровно так же, как Леонид, словно в треморе отстукивал носком ботинка азбуку Морзе — получался набор слов. Мышцы окаменели, напряглись, как перед броском. По венам ещё гулял адреналин. Воскресенский пригубил ещё глоток. Потом ещё. Эмилия спасена. Теперь она здесь. Александр с удивлением отметил, что мечтал, чёрт возьми, увидеть её в своих владениях. Пусть не при таких обстоятельствах, но так даже лучше. Жаль, что не для неё…

— Я надеюсь, ты осознаёшь все риски.

Проникновение в частные владения? Причинение лёгкого вреда здоровью? Похищение? И у кого?! У прокурора Москвы, протеже семейства Калинских! Он прекрасно осознавал, что повлечёт за собой его поступок. Осознавал и принимал это. Придётся отвечать. Выкрасть женщину у прокурора и друга Калинских — дерзкий акт, ещё одна брошенная в лицо перчатка. Ведь труп Лены — его жены и дочери Владимира Юрьевича Калинских — ещё не остыл в могиле…

Александр сжал челюсти, а после залпом выпил обжигающий напиток. Тепло разошлось по груди быстрее, чем обычно — так бывало, когда он нервничал или возбуждался. Наверное, сейчас он испытывал и то, и другое. Александр не успел ответить — в дверь зазвонили. «Врач» — именно так, без фамилии и имени — сухой, малорослый старичок с большой красной лысиной и кудрявыми, седеющими висками вошёл в квартиру. Он нёс перед собой кожаный, видавший виды чемоданчик. Александр помнил его с юных лет — «Врач» латал подстреленных ребят Воскресенских в убогих, захолустных времянках, подальше от любопытных, жадных ментов и официальной медицины.

— Александр Искандерович, — он наклонил голову в знак приветствия.

— Лёнь, проводи доктора.

Багиров довёл его до приоткрытой двери хозяйской спальни, толкнул её. Александр невольно бросил внутрь взгляд. Эмилия сидела у изголовья, укутавшись в плед и поджав под себя ноги. Длинная, узкая ступня с мерцающим кристаллом на ногте большого пальца виднелась из-под него, и на тёмно-сером покрывале казалась похожей на голую кость. Без броского макияжа, без украшений и дорогих платьев она выглядела иначе — моложе. Сколько же ей лет? Надо дать распоряжение Лёне проверить всю её подноготную. Странно, что Воскресенский не додумался до этого раньше. После знакомства с этой женщиной «странно» стало слишком часто возникать в его жизни.

Глава 13

Когда дверь распахнулась, Эмилия зябко поёжилась. Александр перехватил её взгляд. Испуганный и в то же время обречённый. Прокурор, будь он проклят, довёл её до полного безразличия к собственной судьбе. Врач поздоровался с ней, положил на прикроватную тумбу свой истёртый чемодан, раскрыл его. В нём было всё: от стетоскопа до хирургического набора.

— Позвольте осмотреть вас? Я — врач, я не причиню вам вреда.

— Делайте, что хотите, — немного помолчав, ответила она.

Её терпкий, тягучий голос раздался в его спальне — спальне, в которую Александр никогда не водил женщин. В этой спальне он от женщин скрывался — от их интриг, козней, ожиданий и требований. И именно в этой спальне была сейчас Эмилия Салимова. Словно нечисть, которая не могла переступить порог без приглашения. А он и рад был пригласить.

Врач поставил ей капельницу с глюкозой и витаминами, вколол успокоительное, не ленясь объяснять каждое своё действие и успокаивать её. Она вздрагивала и провожала нервным взглядом каждую иглу, которую Врач готовил по её душу.

— Эмилия, вам делали операции? — осторожно спросил он. Александр прислушался.

— Да. Две. Пластические.

— Позвольте уточнить, где.

— Нос и грудь.

Осипович даже под нож её положил, перекроил по своему вкусу. Чёртов ублюдок! Лучше бы брюхо себе уменьшил, свинья.

— Возможно, вам делали приколы или надрезы в других местах.

— После ринопластики, сзади на шее, был пластырь, — осторожно начала она. — Я спросила, что это, и мне ответили, что там была папиллома, которая не нравилась… — Эмилия оборвалась, взглянув на дверь, словно чувствовала, что её слушают. И не хотела произносить имя прокурора.

Александр никогда не скрывал от неё своей неприязни к Осиповичу, которая стократно усилилась после знакомства с его женщиной. Эмилия знала это. Знала и не хотела задеть его чувства. Что ещё она знала? Понимала ли, что Воскресенский испытывает к ней на самом деле? Понимал ли он сам в полной мере?

Алек молча кивнул Багирову. Леонид всегда был понятлив — достав кармана небольшой контейнер, он вошёл в комнату.

— Не бойтесь, — хмуро приказал он, словно эта сухая фраза могла с ходу отключить у неё инстинкт самосохранения.

Но Эмилия боялась. Боялась двух незнакомых ей мужчин, которые тянули к ней руки, боялась так, что на глазах у неё выступили слёзы беспомощности. Александр не выдержал, встал с дивана, отпружинив от сиденья, словно подброшенный, вошёл в спальню. Ему показалось, или Эмилия испытала облегчение, увидев его лицо.

— Александр… — в её томном, тихом голосе послышалась надежда.

— Делайте, что они скажут. Вам здесь никто не навредит.

Эмилия смиренно поджала губы и откинула растрепавшиеся волосы на плечо, чуть развернула корпус, чтобы дать доступ. Тонкая шея с бархатистым пушком тёмных волосков и с тонкой цепочкой из белого золота… Александр отвёл глаза, не мог смотреть. Леонид поднёс к ней сканер. Прибор пронзительно запищал.

— GPS-модуль, — констатировал Лёня, и Александр снова едва сдержался, чтобы не разнести всё вокруг.

Прокурор действительно чипировал Эмилию — это раз, прокурор уже наверняка знает, где она — это два. Стоило отвезти её в отель, а не тащить к себе. В этом случае, своё участие в этой чёртовой спасательной операции ещё можно было бы скрыть, а сейчас придётся действовать на опережение…

— Извлекайте.

Хоть в этом и не было больше смысла.

— Эмилия. Сейчас может быть немного больно.

Врач вколол ей анестетик и подготовил скальпель. Отмеряя на наручных часах необходимое для действия местного наркоза время, он крутил скальпель в ладони, одетой в белую стерильную перчатку. Блики света играли на его гладкой, стальной поверхности. На постели уже лежала плёнка и одноразовая впитывающая салфетка, а Эмилия путалась в завязках халата, чтобы освободить спину.

Её худые лопатки казались Александру обрезанными крыльями. Из-под тонкой оливковой кожи один за другим выпирали позвонки. Плечи её были тонкими, словно из фарфора. Эмилия сидела на краешке его постели, ссутулившись, и прижимала к груди руки, комкая в ладонях синий атлас халата. Она изо всех сил пыталась скрыть свою наготу. Жестом руки Александр отправил Леонида прочь, а сам отвернулся к окну.

Над городом нависли тяжёлые дождевые тучи, густая зелень в парке потемнела и словно бы замерла в ожидании дождя. В детстве и юности Москва казалась ему ульем, и днём, и ночью полным суетящихся пчёл. Он не успел заметить, когда сам стал точно такой же пчелой. Для праздности не оставалось времени.

Редкие вылазки на яхте, отпуска не больше десяти ночей в горнолыжной Швейцарии или на по-итальянски уютных Виргинских островах в Карибском море, не давали ему столь желанного ощущения расслабленности. Его дёргала Лена, дела семьи держали его, словно в упряжке, он не выпускал из рук телефона и даже спал тревожно. «Отдыхать» в лексиконе отца означало «валять дурака», и Воскресенский придерживался этого негласного правила долгие годы. Только сейчас, видя краем зрения Эмилию, слыша её мученические вздохи, он вдруг задумался, а правильно ли это? Сегодня он отступил от этого кодекса, сегодня он крупно облажался, но отчего-то он больше не сомневался в правильности своего поступка.

— Вот, Александр Искандерович.

Врач показал ему железный поднос с маленькой микросхемой, испачканной в крови. Александр придавил её бокалом с виски словно таракана и, раскрыв окно, смахнул остатки вниз. Бокал с пятном крови на дне он оставил на подоконнике, горничная разберётся.

Эмилия всё также сидела на краешке его постели, придерживая рукой свежую повязку сзади шеи. Она была слаба. Кажется, её качало даже потоками воздуха из приоткрытого окна.

— Я дал ей успокоительное и оставил на столике обезболивающее на утро и на ночь, если проснётся. Пусть выспится хорошенько, — напутствовал его Врач. Следом молча ушёл Лёня Багиров. Его работа была сделана.

Они остались вдвоём. Неловкость можно было трогать руками, до того она была ощутима. Казалось, он знал её достаточно хорошо (она пела ему, боже, ему никогда никто не пел!), но в то же время не знал вовсе. Он стоял истуканом посреди собственной спальни, пропахшей ароматом мандарина и антисептика, не зная, как подступиться к ней и стоит ли это делать. Он впервые был не один в этой своей лофтовой берлоге, и чувствовал себя чертовски неуютно. Время было почти десять утра, он давно должен был быть на работе, его тянули незаконченные дела, иск к Феде Романову, наглые китайские конкуренты и море, море всего, а он тут, как приклеенный… Заигрался в героя.

Глава 14

Маленький серый родстер от «Порше» стоял у здания «Воскресенский Консалтинг» прямо под проливным дождём. Цвет его наверняка слился бы с цветом мокрого асфальта, если бы не молочно-белая откидная крыша и такого же оттенка салон — яркое пятно под лобовым стеклом. Александр никогда не понимал логики Данила — в таком климате редко удавалось покататься в кабриолете. Наверняка, эта машина была прихотью его жены.

Водитель, невзирая на то, что мокнет сам, выскочил из салона и раскрыл над Александром огромный чёрный зонт. Воскресенский мельком взглянул на его костюм: мятые от долгого сидения полы пиджака, дешёвая ткань, тёмные, крупные капли-плевки на плечах и спине. Александр не помнил дату его поступления на службу, не помнил имени — безопасность была на Лёне — зато всегда отмечал внешний вид.

Воскресенский ненавидел небрежность, точно также он ненавидел, когда перед ним выслуживались. Сопровождающие его лица должны выглядеть достойно и вести себя должны соответственно — о каком уважении может идти речь, если его сопровождает мокрый и суетливый секьюрити? Алек вращается в слишком придирчивых кругах, чтобы позволять себе или кому-то из своего окружения подобные оплошности. Сделать выговор или повысить премию, чтобы хватило на более дорогой костюм? Александр мысленно сделал себе пометку и вошёл в услужливо распахнутые двери.

В конференц-зале его ждали оба младших Воскресенских. Ирина Константиновна уже разливала им кофе. На передвижном столике стояли ром, виски и мартини — по вкусу каждого из братьев. На белоснежном блюде аккуратными пирамидками выстроились канапе с сыром, оливками и прошутто с дыней, поджаренный хлеб с ветчиной и кудрявыми листьями салата. Для следящего за питанием Данила в отдельной пиале подавались сбрызнутый лимонным соком авокадо и тонкие, почти прозрачные ленты огурца, свернутые в цветок. Ирина Константиновна знала своё дело. И никогда не задерживалась. А вот Александр явился на целых два часа позже.

— Наш безупречный брат опоздал, ну надо же! — хохотнул Данил и убрал ноги с подлокотника соседнего кресла, зная, как старший брат этого не любит. Александру удалось сдержаться, чтобы не сделать ему замечание. Наверное, в тысячный по счёту раз.

У Данила, казалось, ноги были слишком длинными, и он попросту не знал, куда их деть. Наличие у него мелкого, почти женского родстера делало эту ситуацию едва ли не комичной.

— Всё нормально? — участливо спросил Демид, приподнимаясь в кресле, чтобы пожать ему руку.

— Да, порядок, — Александр пожал ему ладонь в ответ, младшего хлопнул по плечу. Подкол от него он проигнорировал.

Александр сам же свои правила нарушил, но при этом совершенно не испытывал стыда. Зеркальные стеновые панели, которыми был украшен конференц-зал, отражали его горящие нездоровым блеском глаза.

Несмотря на то, что его мысли были заняты Эмилией, сидящей на его постели в одном только атласном халате, Александр безошибочно ощутил напряжение, исходящее от обоих братьев. Сев на своё место во главе стола, он сложил руки в замок и испытующе взглянул на обоих.

— Федя задержан, — начал Демид. — В его личном вагоне обнаружили наркотики. При обыске в его доме обнаружили ещё.

— Партия небольшая, но обвинение давит на то, что Романов использует свои поезда, как канал, — подхватил Данил, зажёвывая сказанное огурцом. Этот хруст показался Александру самым мерзким звуком на свете.

Словно кто-то перекусил ему хребет.

— Он не занимается наркотой. — Федя Романов не занимался такими вещами, слишком опасно. Наркотики были прерогативой группировки Калинских и Борисовских. Сферы влияния были поделены чётко, никто другу к другу не лез. Вряд ли Федю Романова настолько обуяла жадность, что он полез в не «свою» сферу.

— Ты не можешь знать точно, — парировал Данил, с вызовом глядя старшему брату в глаза. Александр прочёл в них «если я могу начхать на правила, то почему этого не может сделать кто-то другой?». Воскресенский ничего не ответил ему.

В силу своей глупой юности Данил не понимал масштабы: кичась своей независимостью от группировки, он продолжал от неё зависеть. Потому что всё ещё вёл «Воскресенский Консалтинг». Потому что всё ещё получал огромную ежемесячную сумму на счёт.

— Проблема в том, что теперь Главуправление по контролю за оборотом наркотиков перетряхивает каждую его поставку, каждый рейс, — вступил Демид, пододвигая брату кожаную папку с документацией. — Особое внимание, как мне сообщили источники, уделяя контрактам с «Воскресенский Консалтинг». Не исключаю содействие Калинских.

И его друга прокурора. Александр увидел резолюцию Осиповича под стороной обвинения.

— Я бы сказал, Демид, что слово «не исключаю» здесь лишнее, — вставил Данил.

— Тебе следует поднять все договора с ним, Данил, и вам обоим провести полный финансовый аудит.

Перегон наличных средств через дочерние фирмы Феди Романова и его «Мостостроя», которые «Воскресенский Консалтинг» осуществляли с периодичностью раз в квартал — самое малое, что могло бы привлечь доблестное правосудие. Инвестиционный фонд, с которого проплачивались тендеры, тоже. Все сделки чисты, как первый снег, но Александр хотел перестраховаться.

— Мои юристы уже занимаются, — ответил Данил

— А чем занимаешься ты? — Александр чуть склонился вперёд, сощурив глаза — подавляя, выдавливая брата из слишком уж безмятежной зоны комфорта. Это действовало всегда и на всех, Александр знал, как казаться грозным, а порой и опасным, но на Данил его арсенал психологического давления не работал.

— Вечером у меня самолёт в Дубай. Меня пригласили сопровождать крупнейшую нефтяную сделку этого года. У меня, в конце концов, своя практика, Сань, — Данил, многозначительно дёрнув бровью, снова закинул ноги на подлокотник соседнего кресла.

Удивительно, как гордыня меняет человека, насколько отвратительным делает его — Данил словно бы делал величайшее одолжение, находясь здесь. В груди медленно ворочалось что-то липкое, противное и даже страшное — где-то внутри себя Александр желал, чтобы брат, наконец, получил по заслугам, чтобы бумеранг настиг его и ударил по бестолковой голове. Данил слишком себя переоценивал. Хороших юристов много, Александр мог бы нанять любого, но Семья есть Семья. С этим фактом приходилось, скрипя зубами, мириться.

Глава 15

В одиночку хорошо думается. Откинувшись на спинку директорского кресла, Александр прикидывал, что имел на данный момент.

Он убил свою жену.

Калинских объявили ему войну.

Романов под колпаком у следствия.

В его собственной квартире чужая женщина.

Женщина, которую он выкрал, словно варвар. Короткий список, но слишком масштабный и разрушительный по последствиям. С пунктом номер один он уже ничего не мог сделать, с пунктом два и три, которые вполне можно объединить в один, тоже. Предстояла долгая тактическая и стратегическая борьба по всем возможным фронтам, благо, Александр видел несколько путей развития событий.

С последним пунктом он абсолютно не знал, что делать.

Воскресенский вызвал секретаря по внутренней связи. Она вошла спустя несколько секунд, держа в руках ежедневник для записей и ручку. Несмотря на явно лишний вес, Ирина Константиновна была умна и сообразительна, у неё было отличное образование и глубокие познания в культуре и этике, а, кроме того, аккуратный и строгий внешний вид. После рыжей секретутки (он уже забыл, как её звали), которую он поимел прямо на столе собственного кабинета, Александр зарёкся брать на эту работу моделей без опыта на схожей должности и без внушительного списка рекомендаций. Ещё одним существенным положительным качеством Ирины Константиновны было то, что она никогда не задавала лишних вопросов — она просто делала то, что ей скажут.

— Ирина Константиновна, вы звонили в мою квартиру?

— Да, Александр Искандерович. Она сказала, что ей ничего не нужно. Я отправила ей несколько видов обеда из «Эль Порчелино», и два комплекта повседневной одежды из «Патриция Пепе». Надеюсь, угадала с размером. Я взяла эмку, — почти по-армейски отчиталась она. Ни смешка, ни намёка, ни понимающей улыбочки, несмотря на щекотливость ситуации. Стоит прибавить ей жалование.

— В следующий раз закажите эску.

Для эмки Эмилия слишком хрупкая, пожалуй, что только грудь будет слишком выпирать... Грудь у неё явно в эску не влезет.

Александр коснулся ворота рубашки, который вдруг сдавил ему горло. Стоило только представить, как струящийся шёлк платья цвета шампанского обнимает её крепкую, пусть и слегка подправленную хирургом грудь, тонкую талию и живот с впадинкой, идущей от ложбинки грудей до пупка. Захотелось вдруг пройти этот путь кончиком языка…

— Выберите ей пару платьев на свой вкус. Не слишком вычурно, чтобы она могла в этом и ходить, и сидеть. Посмотри у «Версаче» и у «Оскар де да Рента», там бывает что-то неплохое.

— Да, Александр Искандерович.

— И забронируй мне номер на сегодня.

Александр не хотел возвращаться в квартиру. Он не был уверен в том, что Эмилия Салимова была готова воплощать его безумные фантазии в жизнь. Несколько порций алкоголя делали своё дело. Воскресенский хотел эту девчонку. Но решил пока ограничиться подарками.

— «Риц Карлтон»?

— Только не он! — воскликнул он, и тут же одёрнул себя. Ирина Константиновна не могла знать, глупо отчитывать её за это. — Вычеркни его из списка. Подбери что-нибудь другое… Соответствующее.

Именно в этом чёртовом отеле Лена была поймала на измене. Именно в том президентском номере, который они снимали на пятую и седьмую годовщину их свадьбы. Александр больше никогда не появится там, несмотря на то что утечка информации была исключена. Стыд не дал бы ему взглянуть на своё отражение в зеркале. Задетая гордость не дала бы ему заснуть в той постели.

— Поняла. Это всё?

— Да, закончишь, можешь идти домой.

Она поблагодарила его лёгкой полуулыбкой и кивком головы.

Глава 16

Этот вечер Александр встречал в пафосном отеле «Четыре сезона», обложившись деловой прессой и со смартфоном в руках — ему нужно было знать, что пишут об аресте Романова.

«Белые апартаменты» давали усталым глазам отдых, а вид из окна умиротворял настолько, насколько это вообще возможно на данном отрезке его жизни. Бар в номере был полон разнообразия — Александр нашел там сносный виски, плеснул в стакан. Желание выпить — или напиться в хлам — никак не уходило.

Александр ненавидел американские горки. Впервые он сел на них в тринадцать лет и после его здорово стошнило. И сейчас, стоило чуть покопаться в воспоминаниях, Александр испытывал схожее ощущение: под грудью начинало поджиматься, лёгкие словно подбрасывало вверх и вдохнуть было невозможно. Сухой, колючий воздух бил в глаза, а потные ладони едва удерживали перила. Он тогда не чувствовал своего сердца, а сейчас оно билось бескрылой птицей в клетке, потому что жизнь его шла на крутой вираж и готовилась сорваться в свободное падение. Что-то должно было случиться, но Воскресенский никак не мог понять, что.

Без четверти десять Лёня Багиров прислал ему личное дело Эмилии Маратовны Салимовой.

Леонид умел составлять характеристики человека на основе разрозненных данных: досье из полиции, кредитные истории банков, информация из учебных заведений. Эмилия не врала — её мать Марианна Васильевна Верходвинская (ну и имечко!) действительно была певицей, успешно выступавшей в Московских и областных концертных залах и ресторанах первого и высшего класса. Кроме этого, она преподавала вокал и фортепиано в частной музыкальной школе. Марат Оскарович Салимов, её отец, выкупил франшизу одной известной компании экспресс-доставки, взяв большой кредит. Дела у него шли прекрасно. Семья Салимовых — русская и осевший в Москве мигрант из Узбекистана — была крепким представителем среднего класса. Юная Эмилия ещё не окончила первый курс, как её мать скоропостижно скончалась от рака горла. Безутешный отец через полгода повесился в кабинете собственного дома, который на следующий же день опечатали судебные приставы. Тело обнаружила Эмилия… Дом и всё имущество семьи Салимова ушло с молотка в счёт погашения кредита. У неё не было водительских прав и не было сведений о местах работы. Официанткой она работала неофициально, по договорённости с работодателем.

В неполных двадцать лет Эмилия оказалась совершенно беспомощна: её растили, как цветок в теплице, не научив ни зарабатывать, ни как-либо выживать самостоятельно. В неполных двадцать лет девчонка успела пережить две смерти, увидеть собственными глазами висельника, остаться без крыши над головой, узнать, что такое голод и от отчаяния буквально продаться в рабство. Она не лгала ему о себе тогда в машине. Но она почему-то считала во всём виноватой себя.

Перелистывая сканы её школьных фотографий Александр злился. Он злился на её отца, трусливо бросившего дочь на произвол судьбы. На юристов, которые не проявляли к ней ни капли сочувствия. На её работодателя, не удосужившегося позаботиться о сотруднице. На Осиповича, у которого хватило совести фактически сделать её вещью. Он смотрел на её фото из паспорта. Долговязая, угловатая, с чуть длинноватым носом (по мнению Воскресенского, абсолютно не нуждавшимся в исправлениях), с чистым и наивным взглядом, полным надежд — сейчас это была другая Эмилия Салимова. Она научилась играть, чтобы скрывать этот навсегда потухший блеск глаз. Александру до ощутимой боли в груди захотелось защитить её от этого мира. Снова посадить в теплицу, из которой её так бесцеремонно выдернули. И он сделал это. Только чем он отличался теперь от Осиповича?

Телефонный звонок выдернул его из липких, как мазут, размышлений. На экране высветился номер его квартиры. Александр принял вызов и молча поднёс трубку к уху.

— Я запомнила ваш номер наизусть.

Словно кто-то провёл гладким, тёплым кончиком языка вдоль изгибов ушной раковины. Всё внутри вздрогнуло, поджалось и окаменело — голос Эмилии действовал на Александра магнетически.

— Я хотела сказать вам спасибо за инструмент, он прекрасен. Это настоящий итальянский «Фациоли Айвори». Никогда не понимала этого всеобщего благоговения перед «Стенвеями»…

Алек не понимал ни слова из того, что она говорила, он просто слушал, как льётся мелодия её голоса, едва искажённая помехами телефонной связи. Он прикрыл глаза и вздохнул. Зубы не разжимались, мозги не собирались в кучу, чтобы родить хоть полслова в ответ. Александр определённо терял голову.

— И вашей помощнице тоже огромное спасибо, она была очень мила.

Эмилия вздохнула. Чувствительная, тонкая девочка. Осиповичу — этой низко ползающей по земле твари — никогда не понять её.

— Такая отзывчивая клавиатура… — в трубке послышался лёгкий перелив — Эмилия провела пальцем по трём клавишам. — Хотите послушать, как он играет? Что бы вам хотелось послушать?

— Выберите на свой вкус.

Она имеет право делать то, что хочет. А не то, что хотят от неё другие.

Спустя целую вечность тишина прервалась — Эмилия вступила вместе с первыми аккордами рояля. Это была песня из фильма «Касабланка», спетая Фрэнком Синатрой. В её исполнении она приобретала особое очарование. Эмилия могла бы спеть с ним дуэтом, настолько совпадали их тембры, жаль, что этот старый чёрт давно умер — Александр отвалил бы за этот концерт половину состояния. Она пела по-английски о том, что самые важные вещи не меняются со временем: поцелуй остаётся поцелуем, вздох — вздохом, сердца всегда полны страсти, ревности и ненависти, а женщине всегда нужен мужчина…

Он нужен. Именно это она и хотела сказать, Александр был в этом уверен. Александр проклинал своё воображение, потому что видел подтекст там, где, возможно, просто хотел его видеть.

— Вы хотите, чтобы я приехал?

Он ничего не придумал лучше, чем спросить в лоб. Робкое «да», услышанное им в ответ заставило его немедленно сбросить звонок и схватиться за круглую трубку винтажного телефонного аппарата, чтобы связаться с портье.

Глава 17

Личный лифт распахнулся прямо в коридоре его квартиры, но Александр словно ошибся домом. Из гостиной лились чарующие звуки — «Лунная соната», он узнал эту мелодию. Его квартира неумолимо изменилась — всё осталось, как было, но изменился дух. Атмосфера, воздух, свет. Пахло мандарином, верхние лампы были выключены, горели лишь настенные бра, придавая полуголому мужскому лофту ауру чувственности и тайны.

Ослабив и скинув через голову галстук, Воскресенский шагнул в гостиную. Да, рояль был действительно прекрасен. Цвет слоновой кости с едва заметным оттенком золота, элегантная форма без лишних броских украшений — он идеально вписался в интерьер, но солистка, чьи пальцы легко и грациозно касались клавиш, перетянула на себя всё, абсолютно всё внимание.

На ней было насыщенно-красное платье в пол простого, но элегантного кроя: скромный размер выреза дополняла драпировка у талии и совершенно невозможный разрез до самого бедра. Длинные узкие ступни в босоножках с тонкими золотистыми ремешками чутко касались чёрных педалей инструмента. Её чёрные волосы были небрежно заколоты наверх, в ушах блестели крупные серьги с позолотой. Если бы только не пластырь позади шеи, как напоминание о том, что это вовсе не сказка.

Она взглянула на него и замерла. Её тонкая рука с изящным запястьем зависла над клавиатурой. В её глазах застыл немой вопрос и, кажется, надежда.

— Продолжайте, — едва слышно произнёс Александр.

Голос его охрип. У него закружилась голова, когда он опустился на диван, стоящий теперь ровно напротив рояля. Так он мог без зазрения совести разглядывать её. Александр потянулся к столику, где стоял мини-бар и, не отрывая взгляда от Эмилии, плеснул себе двойную. Нет, сегодня он точно напьётся. Виски и Эмилия — одуряющее сочетание, наверняка до жути похмельное на утро, но Воскресенский не собирался останавливаться.

Эмилия вдруг громко ударила по клавишам и резко встала с банкетки. Её чуть шатнуло. На крышке рояля Александр заметил початый бокал вина. Она тоже выпила. Может, для храбрости.

— Вам нравится это платье? Там есть ещё чёрное, оно божественно. Я никак не могла выбрать.

Александр перевёл взгляд на чехол, висящих прямо на распахнутой двери спальни. В нём угадывался мягкий ворс чёрного бархата. Явно роскошная вещь, Воскресенский хотел видеть её и в нём. И обнажённой тоже.

— Мне очень нравится.

— А я? — Она шла к нему, шагая словно по струне, носочек тянулся за пяткой, пятка за носком, осторожно, словно крадущаяся львица. — Зачем вы спасли меня? Почему не послали к чёрту? Я нравлюсь вам?

Она остановилась ровно между его небрежно разведённых коленей, наклонилась к нему, опираясь на спинку дивана. От неё едва уловимо пахло вином и пудрой, её глаза были тёмными и бездонными. Вместо ответа Александр потянулся к её лицу, обвёл его овал кончиками пальцем, спустился к шее, дотронулся до груди, обтянутой в тесный шёлк. Всё внутри его горело и грохотало, низ живота словно придавило бетонной плитой, когда она ответила на его прикосновение зеркально, дотронувшись пальцем до его губ.

Эмилия поставила колено между его ног, и наверняка ощутила, как сильно ему нравится. Её руки вспорхнули и принялись за пуговицы на его рубашке.

— Что вы хотите, Александр? Как вы хотите? — мурлыкала она, лаская кожу его груди нежными, щекочущими касаниями.

Воскресенский перехватил её руки, заставив Эмилию почти упасть на него.

— Если ты вздумала меня так благодарить, тогда я точно пошлю тебя к чёрту.

На мгновение в её глазах, таких теперь близких, мелькнул страх. Она будто играла привычную роль, которую Осипович выдрессировал в ней. Роль безотказной игрушки. Вещи. Заводной куклы.

— Между нами что-то большее, правда? — в её глазах мелькнула искорка надежды. Под маской дорогой эскортницы промелькнула наивная девочка у пианино.

Александр не ответил, лишь крепче сжал её запястья, тонкие, словно из стекла, а после переместил хватку выше, под локти. Он выпрямился, заставив Эмилию изогнуться в неудобной позе. Так, чтобы ей неудобно было притворяться. Александр был честен сам с собой и с ней — он испытывал к ней нечто большее, чем желание иметь её тело. Он хотел её всю: её душу, разум, её голос, её музыку…

— Я хочу вас. Павла я никогда не хотела, а вас… Я с ума схожу.

Он поймал её. Наконец-то. Ту испуганную лань, которую едва не сбил на дороге. Ту открытую, честную девушку, которая отчаянно нуждалась в помощи и так же отчаянно её отвергала, думая, что страданиями искупает свои грехи. Она смотрела на него — та девчонка в платье цвета шампанского, которая яростно била себя в грудь, называя шлюхой. Шлюхой среди таких же шлюх, бездарно играющих в благородство, и оттого кажущейся почти святой. Александр хотел её именно такой.

— Я буду для вас кем захотите… — шепнула она.

— Будь Эмилией. Только ей.

Один последний рывок на себя, и он припал к её губам, к её вкусу и запаху — помада и вино — к влажности её трепетного, отзывчивого языка. Эмилия со стоном ответила на его поцелуй, обвила его шею руками, обмякла, навалилась. Александр, дорвавшись, скользил ладонями по её телу: спина, талия, оголённое бедро, крепкая, маленькая ягодицы в разрезе задранного до колен платья. Эмилия оседлала его, согнула колени так, что и Александр мог схватиться за тонкие каблуки её босоножек. Да, слишком рано, не вовремя, но ждать уже не было сил.

Глава 18

Личный лифт распахнулся прямо в коридоре его квартиры, но Александр словно ошибся домом. Из гостиной лились чарующие звуки — «Лунная соната», он узнал эту мелодию. Его квартира неумолимо изменилась — всё осталось, как было, но изменился дух. Атмосфера, воздух, свет. Пахло мандарином, верхние лампы были выключены, горели лишь настенные бра, придавая полуголому мужскому лофту ауру чувственности и тайны.

Ослабив и скинув через голову галстук, Воскресенский шагнул в гостиную. Да, рояль был действительно прекрасен. Цвет слоновой кости с едва заметным оттенком золота, элегантная форма без лишних броских украшений — он идеально вписался в интерьер, но солистка, чьи пальцы легко и грациозно касались клавиш, перетянула на себя всё, абсолютно всё внимание.

На ней было насыщенно-красное платье в пол простого, но элегантного кроя: скромный размер выреза дополняла драпировка у талии и совершенно невозможный разрез до самого бедра. Длинные узкие ступни в босоножках с тонкими золотистыми ремешками чутко касались чёрных педалей инструмента. Её чёрные волосы были небрежно заколоты наверх, в ушах блестели крупные серьги с позолотой. Если бы только не пластырь позади шеи, как напоминание о том, что это вовсе не сказка.

Она взглянула на него и замерла. Её тонкая рука с изящным запястьем зависла над клавиатурой. В её глазах застыл немой вопрос и, кажется, надежда.

— Продолжайте, — едва слышно произнёс Александр.

Голос его охрип. У него закружилась голова, когда он опустился на диван, стоящий теперь ровно напротив рояля. Так он мог без зазрения совести разглядывать её. Александр потянулся к столику, где стоял мини-бар и, не отрывая взгляда от Эмилии, плеснул себе двойную. Нет, сегодня он точно напьётся. Виски и Эмилия — одуряющее сочетание, наверняка до жути похмельное на утро, но Воскресенский не собирался останавливаться.

Эмилия вдруг громко ударила по клавишам и резко встала с банкетки. Её чуть шатнуло. На крышке рояля Александр заметил початый бокал вина. Она тоже выпила. Может, для храбрости.

— Вам нравится это платье? Там есть ещё чёрное, оно божественно. Я никак не могла выбрать.

Александр перевёл взгляд на чехол, висящих прямо на распахнутой двери спальни. В нём угадывался мягкий ворс чёрного бархата. Явно роскошная вещь, Воскресенский хотел видеть её и в нём. И обнажённой тоже.

— Мне очень нравится.

— А я? — Она шла к нему, шагая словно по струне, носочек тянулся за пяткой, пятка за носком, осторожно, словно крадущаяся львица. — Зачем вы спасли меня? Почему не послали к чёрту? Я нравлюсь вам?

Она остановилась ровно между его небрежно разведённых коленей, наклонилась к нему, опираясь на спинку дивана. От неё едва уловимо пахло вином и пудрой, её глаза были тёмными и бездонными. Вместо ответа Александр потянулся к её лицу, обвёл его овал кончиками пальцем, спустился к шее, дотронулся до груди, обтянутой в тесный шёлк. Всё внутри его горело и грохотало, низ живота словно придавило бетонной плитой, когда она ответила на его прикосновение зеркально, дотронувшись пальцем до его губ.

Эмилия поставила колено между его ног, и наверняка ощутила, как сильно ему нравится. Её руки вспорхнули и принялись за пуговицы на его рубашке.

— Что вы хотите, Александр? Как вы хотите? — мурлыкала она, лаская кожу его груди нежными, щекочущими касаниями.

Воскресенский перехватил её руки, заставив Эмилию почти упасть на него.

— Если ты вздумала меня так благодарить, тогда я точно пошлю тебя к чёрту.

На мгновение в её глазах, таких теперь близких, мелькнул страх. Она будто играла привычную роль, которую Осипович выдрессировал в ней. Роль безотказной игрушки. Вещи. Заводной куклы.

— Между нами что-то большее, правда? — в её глазах мелькнула искорка надежды. Под маской дорогой эскортницы промелькнула наивная девочка у пианино.

Александр не ответил, лишь крепче сжал её запястья, тонкие, словно из стекла, а после переместил хватку выше, под локти. Он выпрямился, заставив Эмилию изогнуться в неудобной позе. Так, чтобы ей неудобно было притворяться. Александр был честен сам с собой и с ней — он испытывал к ней нечто большее, чем желание иметь её тело. Он хотел её всю: её душу, разум, её голос, её музыку…

— Я хочу вас. Павла я никогда не хотела, а вас… Я с ума схожу.

Он поймал её. Наконец-то. Ту испуганную лань, которую едва не сбил на дороге. Ту открытую, честную девушку, которая отчаянно нуждалась в помощи и так же отчаянно её отвергала, думая, что страданиями искупает свои грехи. Она смотрела на него — та девчонка в платье цвета шампанского, которая яростно била себя в грудь, называя шлюхой. Шлюхой среди таких же шлюх, бездарно играющих в благородство, и оттого кажущейся почти святой. Александр хотел её именно такой.

— Я буду для вас кем захотите… — шепнула она.

— Будь Эмилией. Только ей.

Один последний рывок на себя, и он припал к её губам, к её вкусу и запаху — помада и вино — к влажности её трепетного, отзывчивого языка. Эмилия со стоном ответила на его поцелуй, обвила его шею руками, обмякла, навалилась. Александр, дорвавшись, скользил ладонями по её телу: спина, талия, оголённое бедро, крепкая, маленькая ягодицы в разрезе задранного до колен платья. Эмилия оседлала его, согнула колени так, что и Александр мог схватиться за тонкие каблуки её босоножек. Да, слишком рано, не вовремя, но ждать уже не было сил.