Продлить абонемент на жизнь

Глава 1

Вася родилась в чудесный по-летнему тёплый октябрьский день. Мама говорила, что кажется все врачи были невероятно удивлены лёгкости появления девочки на свет.

“Мамочка, это королевские роды!” – проговорила весьма скупая, как поняла Тамара, мама Васи, на эмоции акушерка. Однако лицо женщины тем не менее светилось удивлением и какой-то гордостью, когда она подавала на руки молодой мамочке её новорожденное дитя.

Так малышка получила своё имя. Королевское. Точнее царское – Василиса.

Хрупкая, но крепкая. Любознательная. Рано начала делать всё, что требовали доктора от младенцев – переворачиваться, садиться, ползать, ходить и конечно гулить, говорить…

“Торопыга”, — качала головой бабушка.

Да и не только она.

А потом… сначала Вася стала очень много и затяжно болеть. Никак не хотела выздоравливать. Из одной болезни ухала в другую. Осложнения, осложнения, осложнения. Плохо ела, плохо спала… всё было плохо.

Они с мамой поселились в больницах, где девочка стойко, как солдатик, выносила все процедуры, анализы и исследования. Мама переживала сильнее дочери. А Вася успокаивала её, держа за руку на очередной болезненной процедуре по забору биоматериала для изучения.

Всё это длилось так долго, что и не описать. Бесконечность повторений и разочарований, пока врачи не нашли-таки диагноз, который можно было бы поставить Василисе.

Он стал ударом для всей семьи.

И конечно, каких только комментариев они не слышали.

Это всё прививки – твердили одни.

Это аллергическое – шептали другие…

Божественный промысел, карма, правительственные заговоры и даже инопланетяне.

С каждым таким выводом родственников, друзей, знакомых в доме семьи Листьевых становилось всё меньше и меньше. И каждый раз мама плакала, а папа наливал себе стопку коньяка.

Что до Василисы — она просто смотрела на мир огромными, ставшими нереально большими и выразительными на худом лице глазами, много читала, несмотря на то, что врачи грозили потерей зрения. Её нельзя было остановить.

Вася торопилась жить, потому что:

“Это генетическое, — как-то сказал один именитый профессор, после осмотра Василисы, — понимаете? Скорее всего в вашей семье, или семье мужа были точно такие же случаи, но вы просто не знаете о них, потому что, — он вздохнул, развёл руками, — знаете, как раньше было? У меня самого у деда было в семье три сестры и семь братьев. Знаете сколько до двадцати дожили? Всего пятеро!”

Тамара задумалась, поспрашивала маму, потом Гена, папа Васи, поспрашивал своих родных и выяснили, что было что-то там такое, было — умирали дети у бабушки там какой-то, дальней родственницы, из восьми детей, повзрослел только один сын, да и тот от инфаркта умер в сорок.

Но не было же никакого смысла в том, что они выяснили. Не было. Лекарства не было. Вася росла, с ней росла и эта страшная генетическая болячка, которая отнимала у девочки порой все силы, так что Вася не могла встать на ноги. Особенно тяжело отчего-то было весной и осенью. Тётка, двоюродная сестра Геннадия, как-то пошутила, что вообще-то такие обострения у больных совсем в другой области бывают. Пошутила и тоже перестала появляться в доме Листьевых.

Как ни странно, но благом оказалось то, что болезнь эта была очень редкой и на Василису приезжали глянуть весьма известные светила науки чуть ли не со всего света.

Так, в свои тринадцать, изучив английский, Вася смогла пообщаться с докторами из Европы, Азии, Северной и Южной Америки и даже откуда-то из Африки. Шутила, что только из Австралии к ней не приезжали.

Василиса вообще обладала удивительным для девочки её возраста складом ума и характера, а ещё чувством юмора. Но она только руками разводила — что ещё остаётся, когда таких, как ты, на всём земном шарике всего человек двадцать! А прогнозы выживаемости мягко говоря весьма плачевны?

Сначала говорили, что Вася не доживёт до восьми, потом срок на жизнь дали до десяти, потом продлили. Девочка шутила, что попадая в медицинские центры на исследования она словно стоит в очереди за продлением абонемента своей жизни. Каждый раз ожидая, что продлять не будут, потому что “а вот тут вы, Василиса Геннадьевна, немного косанули!”

Как может косануть девочка, которая в свои двенадцать видела мир только из окон разным медицинских учреждений, а из всех развлечений у неё было – посидеть на лавочке перед домом, посмотреть, как на коробке мальчишки играют в футбол? Ох, эти мальчишки!

Вася, конечно, невероятно много мечтала, да как все девочки – вот бы тот, самый симпатичный блондин ей улыбнулся, или вот этот крепкий брюнет, что стоял на воротах, или вот тот шатен, который никогда не промахивался, а лицо его вечно в ссадинах, но при этом взгляд, который Вася ловила мельком, горел озорным притягательным огнём.

Если бы у Василисы были подружки, она конечно могла бы с ними обсудить эти свои мысли, пошушукалась, хихикая, и поняла, что на деле-то ничего необычного в этом нет. И что нет преступления в том, что очень порой хотела, чтобы шатен непременно забил гол, радостно проорал что-то ну ооочень неприличное, что конечно тихим домашним девочкам слышать ну никак не пристало. И вдруг бы ей подмигнул.

Но Вася была одна. Маме она просто никак не могла рассказать такое. Стеснялась. Папе? Папе подавно. Он так много работал, чтобы обеспечивать семью, потому что мама работать не могла, находилась всё время с Васей, ухаживала, не отходя от постели, когда наваливались эти проклятые обострения. Весной. И особенно осенью. Чаще всего в день рождения.


_______

Приветствую, мои хорошие в моей новой истории!

Она родилась, как рассказ на конкурс, но я не влезла в необходимое конкурсом количество знаков, однако решила, что могу показать вам эту местами грустную и трепетную осеннюю историю, светлую и тёплую, как чашка чая, плед и красота опавшей листвы.
Спасибо вам, что здесь со мной — добавляйте историю в библиотеку, чтобы не пропустить выходы продолжения, буду рада вашим отзывам и сердечкам, конечно ❤

Ваша Эйлин Торен ❧

Глава 2

Но пока абонемент продляли. Последний раз Васе сказали, что на имеющихся препаратах, при соблюдении диет, режима и так далее и тому подобное, она скорее всего проживёт ещё не меньше года.

Через год Васе должно было исполниться четырнадцать. Ничего себе. Она, любительница истории, тут прочитала книгу, где главная героиня, княжна там какая-то, в четырнадцать стала супругой какого-то там короля, а значит сама — королевой. Правда умерла она тоже…

— Эй, мелкая, мяч подай!

Вася вздрогнула, нахмурилась.

— Ты глухая там что ли? — это совершенно точно кричали именно ей, вот тот высокий блондин. Только совсем не улыбался, а наоборот. — Мяч подай!

Вася перевела взгляд на лежащий прямо перед ней, шагах в трёх, футбольный мяч. Мысль, что вот странно — столько раз они играли и ни разу, вот ни разу, не прилетал к ней под ноги мяч. А тут. Она подняла на мальчишек взгляд. Десять пар глаз уставились на неё в ожидании. Внутри случился отчего-то ураган. И если бы могла, Вася, не просто встала и подала бы им мяч — она вскочила и отнесла бы грязный и потрёпанный мячик прямо в руки вот этому сердитому сейчас блондину, ну или вот брюнету… Но Василиса не могла.

Она пробежала по их лицам виноватым взглядом.

— Да те чё сложно? — спросил уже брюнет, а какой-то мелкий, лохматый рыжий мальчишка обозвал её дурой. Спасибо, что не более ёмким словом каким.

В итоге шатен пришёл в движение, бросив “я сам”, прибежал к ней, сделал движение ногой и мяч совершенно волшебным, для Васи понятное дело, образом взмыл вверх, сотворил весьма правильную дугу и упал на площадку, где его тут же подхватили ребята и, не дожидаясь возвращения убывшего игрока, принялись гонять по площадке.

Парень глянул на Васю, она стушевалась, хотя могла поклясться, что негодования или каких-то ещё осуждающих эмоций в нём не было.

— Прости, — шепнула ему, убегающему, в спину девочка, расстроенная до слёз.

Сидеть на лавочке стало неуютно и грустно. Радости страсти разворачивающиеся внутри коробки, где мальчишки играли сегодня особенно жёстко и с азартом, у Васи не вызывали. Она кажется впервые очень сильно хотела, чтобы папа поскорее вернулся с работы и забрал её домой.

Стала собирать листья, что завалили скамейку после очередного порыва ветра.

Как-то, когда Василиса была совсем крошкой, мама рассказывала дочке сказки про смену времён года. И девочка почему-то решила, что раз она родилась осенью, именно тогда, когда листья начинают приобретать тёплые и яркие оттенки, кружат и заваливают собой всё вокруг, то она, конечно именно она никто иной, как осенняя фея. Она мечтательно собирала кленовые листья, усердно плела венки и придумывала, воображала миры и счастье, которое можно сотворить с помощью именно осенних листьев и никаких иных!

— И что ты собираешься с ними делать? — спросил полный сомнения голос. Вася вздрогнула и подняла глаза на склонившегося над ней, выкладывающей на сидении скамейки влажные жёлтые листики, парня. Того самого шатена.

Василиса стушевалась. Припомнить, чтобы с ней разговаривали вот так свободно и легко, ей не удалось. Все её контакты с другими детьми ограничивались теми, кто был пациентом в том же отделении, где лежала и она сама. А сейчас…

Ей всё ещё было стыдно от того, что не смогла помочь им. И убеждения, что она не специально, что вот так вот — она же не виновата, что ноги опять перестали слушаться, что не получилось бы у неё встать, а если бы и получилось, то дойти до мяча, а дальше что?

— Хочу провести обряд упавшего осеннего листа, — отчего-то ответила она.

— Что? — смешно повёл бровью парень. На вид ему было лет пятнадцать, а может шестнадцать. Мячик спокойно лежал под ногой — Вася знала уже, что вот этот потрёпанный мяч, это его.

А ещё Василиса знала, что у него снова на скуле ссадина, кулаки, как она сейчас видела рассматривая его руки исподтишка, в ссадинах. Глаза серые, взгляд выразительный такой. Ухмылка. И брови… ох, эти брови!

— Обряд. Нужно взять лист и, — начала она вполне серьёзно, потом запнулась и подняла на него взгляд. Он же наверное просто смеётся над ней. Да?

— И? — поинтересовался парень.

Василисе показалось, что он наверное ей отомстить пришёл, за то, что мячик не подала. Она сжалась. И ведь столько времени мечтала, что когда-то кто-то из этих мальчишек, играющих в футбол, к ней подойдёт и она… она… она тогда…

— Ты издеваешься?

— Нет. Просто хотел спросить, чего ты одна на лавке сидишь, как старушка.

— Эй, Вась, — а это был папа. Девочка выдохнула. Не хотела бы, чтобы вот парень этот знал, как её зовут, но что ж делать – получилось, как получилось. Просто теперь совершенно точно она не придёт больше сидеть на эту скамейку. Никогда-никогда.

Старушка. Мечтала ли Василиса когда-нибудь, что станет старушкой? Да нет, конечно. Ей бы вот в следующем году отпраздновать четырнадцать и задуть свечки на торте, что мама испечёт.

Папа помог ей встать, отчего стало совсем неуютно и не по себе. И даже странно, потому что никогда Василиса не стеснялась того, что она вот такая. А тут застеснялась. Глаз на шатена так и не подняла, поплелась поддерживаемая папой домой. Вот тут и правда тоже, как старушка.

Глава 3

Конечно на ту лавочку она больше не вернулась. Хотела перестать на улицу выходить вовсе, но осень стояла на дворе такая потрясающе тихая, тёплая и красивая, что отказать себе в том, чтобы посидеть в одиночестве на лавочке, как старушка, глядя теперь уже как малышня играет на детской площадке в небольшом парке, что был чуть дальше от дома. Но оно того стоило. Красиво невообразимо.

Покой разорвался смехом и гоготом подростков, которые явно возвращались со школы, что находилась неподалёку. Василиса вздохнула – для неё школа тоже оказалась недоступной роскошью.

— Эй, пропавшая фанатка, привет!

Василиса подняла глаза и встретилась с огоньком серых глаз, кажется ставшего вездесущим, шатена-футболиста.

— По-почему фанатка? — нахмурилась девочка.

— Ну, — он плюхнулся с ней рядом на лавочку, вытягивая длинные ноги вперёд, — ты столько времени сидела на той лавке, смотрела, как мы играем. Я ж не знал, как тебя зовут, вот и прозвал про себя “фанаткой”.

Василиса повела головой. Что ответить? Снова это странное оцепенение.

— Чего пропала-то? Я вчера такой крутой гол забил, даже расстроился, что ты не видела, — продолжил парень, а девочка улыбнулась. Вот же как. — Вот, — кивнул он, на её улыбку, — прям не хватало.

— Правда? — удивилась Вася. Ей совершенно точно казалось, что они играли и вообще никогда не замечали ничего и никого вокруг, полностью погружаясь в игру.

— Конечно, чего мне врать? — абсолютно естественно пожал плечами парень. — Меня Даня зовут, — представился он и протянул ей руку. Так по-свойски.

— Василиса, — ответила она, опешив, ошарашенно взглянув на протянутую ладонь, но руку свою подала. Он очень аккуратно пожал её, хотя её ладошка в его сбитых, явно по-новой, руках утонула, такая маленькая оказалась.

— Это я понял. Но убедиться тоже хорошо, — отозвался Даня. — А чего не приходишь?

— Ну, — Вася прикусила губу изнутри.

— Только не говори, что это тогда из-за меча, — проницательно всмотрелся в неё парень. И Вася хотела соврать, но он её поймал, ответить не дал, — правда? Чёрт! Прости! И это… за старушку прости. Я бываю тупым. Просто не знал, как с тобой заговорить и сморозил хрень.

— Ничего. И вообще ничего. Это… ну…

— Что с тобой? — спросил Даня.

— В смысле?

— Тебе сложно ходить, да? — Вася кивнула соглашаясь. — Почему?

С мгновение Василиса думала рассказать или нет, но почему-то внимательный взгляд её нового знакомого совершенно не предполагал, что она откажется или скажет что-то там такое дежурное.

— Я болею.

— Мне казалось, что я видел, как ты ходишь?

— Сейчас обострение, иногда у меня вообще нет сил ходить, да и двигаться, осенью тяжелее всего, — призналась Вася. Вообще ожидая, что сейчас парень очень быстро скажет что-то дежурное, извиняющее его, и уйдёт не оглядываясь.

— Это нельзя вылечить? — тем не менее спросил он.

— Это генетическое. Лекарства лишь делают легче и немного продлевают жизнь. Но не лечат.

— В смысле? Оно смертельное, это заболевание?

— Да. Но мне сказали, что я скорее всего проживу ещё год, — Василиса улыбнулась, мысленно прощаясь с этим красивым, таким кажется всегда задевавшим её своей энергией мальчишкой.

Но он снова никуда не делся, слегка нахмурился, перевёл взгляд на играющих детей.

— Херня, — ругнулся он, но потом глянул на неё, — извини!

— Ничего, — отозвалась Вася. — Как твоя фанатка и не такое слышала.

Даня глянул на неё, она на него и они рассмеялись оба. А он развёл руками “мол, да, вот так”.

— О, кстати, что там с листьями?

— Что? — Василиса захлопала на него глазами.

— Ты начала говорить про обряд и не договорила, а я уже всю голову сломал. Вообще сон потерял — что за обряд такой с опавшими листьями?

Девочка покраснела.

— Это… обряд упавшего осеннего листа, — а чего бы и не рассказать. Не было в её жизни вот такого простого разговора ни одного. Ни разу. Те, что с другими ребятами в больницах, они не в счёт. — Ты берёшь лист, сушишь его, хранишь год и в один день, с тем когда его стал сушить, ломаешь и сжигаешь, загадывая желание.

— Год? — уточнил он, скептически хмурясь.

— Да. Это очень сильный обряд, — довольно закивала Василиса.

— У меня терпения не хватит, — отозвался Даня, дуясь.

— А что бы ты загадал?

— Стать звездой мирового футбола, — ни на секунду не задумываясь ответил он. — А ты?

Василиса пожала плечами.

— Честно? Каждый год одно и то же, — ответила она открыто.

— И как? — спросил Даня, кажется не понимая её.

— Пока работает, — улыбнулась Вася. — Но хотелось бы лучше.

Парень замер, слегка нахмурился, потом повёл головой в знак того, что понял её.

— Данич, твою мать! — орнул с дорожки молодой человек. — Ты чего тут отдыхаешь? А тренировка, засранец!

На него сразу же возмущённо зашикали мамочки на площадке. Он развёл руками в извиняющемся жесте. Даня же ухмыльнулся, потом глянул на Васю:

— Никитос, мой старший брат. И все старшие братья такие придурки, — подмигнул и встал. — Возвращайся на коробку, ладно?

— Хорошо, — пообещала Вася, совершенно не чуя себя от радости.

— Буду ждать, — предупредил Даня, потом поднял с дорожки жёлтый листик. — А размер имеет значение? — снова повёл бровью.

— Нет, — ответила Вася, улыбаясь и краснея.

— Тогда я попробую, — кивнул парень и сорвался к брату.

Она же осталась сидеть на скамейке счастливая и поняла, что действительно очень сильно хочет вернуться на ту лавочку, что у коробки.

Правда сделать ей этого не удалось. Никогда.

Глава 4

— Доброе утро, дамы, — в палату больницы, где Василиса провела уже почти месяц, зашёл их лечащий врач Андрей Андреевич Кольский.

Все присутствующие здесь женщины оживились. Видя это, Василиса улыбнулась. Андрей Андреич был видным, красивым мужчиной, холостым и конечно дамы в его отделении просто невероятным образом одаривали его вниманием. Безграничным и порой совершенно, как казалось Василисе, неприемлемым. Но… им можно простить. И он, конечно, прощал.

Самой Васе очень нравился Кольский, он был честным и внимательным доктором, который не растерял человечности и эмпатии, шутил правда порой жестковато, но и сама Василиса Листьева была весьма остра на язык.

Через месяц ей исполнится двадцать два и это счастье, что она столько прожила, абонемент на жизнь всё продляли и продляли, но вот в эту осень врачи особенно неохотно стали давать прогнозы, организм в эту осень совершенно взбрыкнул против неё, настроившись на то, что кажется абонемент уже совершенно просрочен. Вася перестала появляться дома и всё пролёживала бока на больничных койках, проводя под спасительными капельницами почти всё время.

Андрей Андреевич обошёл всех своих пациенток и дошёл до Василисы.

— Доброе утро, царевна моя, — улыбнулся он, всегда называл её именно так и никак иначе. Василиса же, царственная, как иначе?

— Доброго утра, Андрей Андреич, — улыбнулась она.

— Как сегодня? — он глянул на монитор инфузионной помпы, которая уже несколько часов вводила Васе лекарство, которое позволяло хотя бы двигаться. Потом изучил место, куда ввели катетер. — Нормально?

— Да, всё хорошо, Андрей Андреич.

— Голова не кружится?

— Нет.

— Ну и славно. Сегодня последняя, потом перерыв. И завтра будут результаты анализов наших, а ещё… — он нахмурился, смешно так, отчего стали заметны все его морщинки, не совсем естественные для мужчины, которому было тридцать пять, но Вася знала, как много он работает, сколько сил вкладывает в спасение и помощь. А ещё помнила его молодым и деятельным, и счастлива была, что он до сих пор остался таким, как раньше. — Ещё завтра… а вот не скажу, — вдруг заявил доктор. — Сюрприз будет!

— Андрей Андреич! — Вася смешно сложила брови домиком. — Так нечестно!

— Почему это?

— Я могу не дожить до завтра!

— Ничего себе! — шутки Васи, которые на деле шутками увы не были, Кольский воспринимал очень даже нормально.

— Да, буду вас потом преследовать приведением! — пообещала девушка.

— Ничего не знаю, — отозвался он, — это тебе повод определённо дожить до завтра!

— Неужели?

— Поверь, тебе понравится! — подмигнул ей Андрей Андреевич, а девушка рассмеялась. — Видишь, как я умею мотивировать?

— Просто сказочно! — согласилась Василиса.

На следующий день ей разрешили встать уже наконец с кровати, валяться надоело, ходить получалось плохо и хотя она очень сильно хотела, но всё же не дали и усадили в кресло. Собственно это она и посчитала тем самым сюрпризом от лечащего доктора, потому что это и правда было сказочно. Сентябрь стоял мягкий и сегодня светило солнце, даря тепло, и Вася ждала маму, чтобы та вывезла её на прогулку в больничный сквер.

— Дамы? — Андрей Андреич, пришёл повторно, уже после обхода. Вася смотрела в окно, изучая весьма деловую ворону, что сидела на ветке напротив.

— Ох, Андрей Андреич, — заворковала Настя, одна из пациенток, — какого вы нам красавца привели!

— Это не вам, Анастасия, звезда моя, — отозвался Кольский, — и вообще неужели вы мне решили изменить, Анастасия?

— Вы такой ветренный, Андрей Андреич, у вас столько женщин, меняете, как перчатки, а это может более верный и серьёзный мужчина! — пациентки рассмеялись, Вася тоже улыбнулась, но от вороны взгляд не отвела. Видела, в отражении стекла окна, что Кольский пришёл с кем-то, но это было нормально. Ничего необычного.

— Анастасия, звезда моя, ну что я могу сказать, — возразил доктор, — я обожаю вас, девочки мои, с вами я словно падишах, обласкан и утопаю в вашей любви, мужам вашим в глаза стыдно смотреть. А это может и верный молодой человек, но простите, звезда моя, верность будет пока хранить царевне нашей, а дальше…

А дальше Вася не слышала, потому что когда услышала про царевну, конечно обернулась, ведь царевна это она. Обернулась и встретилась со взглядом совершенно не изменившихся, горящих озорством серых глаз.

— А вот и она, — Андрей Андреевич подошёл к Васе. — Позволите мне, светлейшая моя, представить вам Махова Даниила Сергеевича, он исследует ваш царственный недуг и увы, но попьёт вашей кровушки, однако, полагаю, что стать молодца компенсирует эту неприятность.

— А я не отказалась бы, — встряла Настя.

— Звезда моя, — развёл руками Кольский, — нет, вашу кровушку буду пить именно я. И прямо сейчас – мгновение, пришлю к вам Аллочку и парой пробирочек не ограничимся.

И Вася знала, что Андрей Андреевич очень забавно сейчас поиграл бровями, делая взгляд игривым и очень смешным, но она не видела этого, потому что взгляда от Дани не отвела. И она поверить не могла — он совершенно не изменился. Вот ни капельки. И при этом изменился очень сильно.

— Разрешите забрать вас? — поинтересовался он, перенимая манеру Кольского. И Василиса смогла лишь кивнуть согласно, правда, потом, когда они оказались в коридоре нахмурилась.

— А куда мы? — удивительно, но получилось спросить, хотя казалось, что ошарашена была и говорить не получится вообще.

— Так кровь твою пить собираюсь, как и сказал Андрей Андреич, — совершенно неожиданно прошептал ей в ухо Даня.

Она не без усилия обернулась на него.

— Я вообще не понимаю, правда… ты… что ты тут вообще делаешь?

— Хворь твою царственную изучаю, — эти озорные искры во взгляде. Василиса покраснела.

— А футбол? — поймала себя на мысли, что даже не имея возможности выходить гулять, мучаясь с этой своей “хворью”, изучала тем не менее всё это время имена и лица молодых футболистов и искала именно его, Данино, лицо.

Глава 5

Данька рос невероятно подвижным мальчишкой. Все вокруг просто не успевали за ним и вечно то снимали его с деревьев, то столов и, представить страшно, шкафов, и бегали за ним неустанно, потому что как только сделал первый самостоятельный шаг тут же побежал. И ловить его получалось только у старшего брата, который хоть и с превеликим недовольством, но вынужден был в свете невероятной занятости взрослых присматривать за, по его мнению, недоразумением каким-то, являющемся его младшим братом.

Собственно так, следом за Никитой, Данька пришёл в футбол. И оказалось, что у парня не просто талант, а талантище! Именно это, по крайней мере, возвестил тренер, когда посмотрел на мальчишку в деле.

Сергей Махов скептически глянул на вот-вот тут же прям рядом с ними на площадке ввязавшегося в драку младшего сына, потом на Никиту, который пошёл спасать мальчишку, нет не брата, а того мальчишку, которого Даня наметил в жертвы — как обычно выше на голову, более крупный, видно, что сильнее. Но Сергей не удивился конечно, потому что уже давно понял — чувство самосохранения у Дани отсутствует напрочь, а вот упрямства и гонора хоть отбавляй. Вообще считал, что талантище у Дани только один и рождён он исключительно, чтобы нести в этот мир хаос и разрушение, а потом очень живо сбегать от неотвратимого наказания.

Но ладно. Футбол, так футбол, тем более, что удобно — старший ездит на тренировки с младшим, минус одна причина для головной боли. И конечно еще очень радовало, что даже через год, и два, и три, Данька к футболу не перегорел, спал с мячом, ел с мячом, всё свободное время проводил с мячом. Пинал самозабвенно и действительно, тут и Сергей признал, талантливо.

И так уж получилось, что уже никто и не рассчитывал ни на что для Даниила Махова другое, как футбол. Да и сам он ни к чему другому не стремился. Никита футбол тоже не бросал, но всё же переключился на полную и безоговорочную поддержку талантища их семьи, и как бы не мечталось ему, что когда-нибудь выйдет на поле рядом с братом, вот на огромное поле, под рёв трибун, но как есть. Кому-то играть, а кому-то поддерживать. И Никита поддерживал.

А потом…

— Давай ещё одну и гоу на треню, — проговорил старший брат, когда играли с Даней в приставку, в “фифу” конечно, во что ещё? Тут Никита хоть иногда, но делал своего брата.

— Сегодня я не могу, — отозвался мелкий.

— Чего это, — ухмыльнулся Никита.

— У меня самостоятельная по биологии завтра, — заявил Даня, — хочу подготовится.

— Чё? Нафига?

— Мне нужна пятёрка, чтобы попасть в биологический класс, а лучше перевестись в школу, где медицина, в общем надо попахать, — как само собой разумеющиеся сказал младший брат и Никита завис.

Потому что, чего? Биология? Медицина? Школа же спортивная: резервы, лиги, смотры… всё это отнимало кучу времени, а Данька в свои почти шестнадцать уже достаточно известным был игроком, будущее у него в футболе определённное, так что… да что? Институт физкультуры — он бы поступил хоть сейчас, просто, потому что это он.

— Зачем биология и медицина? — спросил Никита, даже не обратив внимание на то, что брат сделал его в очередной раз в игрушке.

Даня отложил джойстик и, пожав плечами, глянул на брата.

— А в генетике разве не это изучать надо? — утверждающе поинтересовался он.

— Генетике? — ухмыльнулся Никита. — Чё? Какая генетика?

— Я решил стать учёным-генетиком, точнее врачом.

Старший брат с секунду всматривался в Даньку, потом хохотнул, и ещё раз, а потом загоготал.

— Врачом? Ты? Данич, твою ж, вот это ты выдал!

Но брат смотрел на Никиту совершенно спокойно и очень серьёзно. И что-то в этом его упрямстве, что отразилось на лице, старший брат понял, что это не хрена не шутка.

— Ты головой приложился на трене? Или подрался? — пытаясь найти в этом разговоре шуточное и несерьёзное поинтересовался он.

Даня вздохнул и решил встать с пола комнаты брата.

— Стой, — тот его не отпустил, — какой врач, Данич, у тебя тройка по биологии, по химии, они у тебя натянуты так, что на жопе трещат!

— Вот поэтому и надо готовится, — заявил он Никите.

— А тренировка? А футбол?

Даня пожал плечами.

— Как получится, — ответил он и вышел, оставив ошарашенного Никиту одного пялиться в телек с запущенной “фифой”.

По самостоятельной Данька получил четыре, и кажется это был шок его биологички, потому что ошибку Махов совершил всего одну. Она не поверила конечно и посчитала, что парень списал. Да только после этой самостоятельной какой вопрос бы она не задала, какое задание они не выполняли в классе или дома, Махов всегда был готов. И следующую самостоятельную снова написал с одной ошибкой, нелепой, чисто потому что, как видела учительница, поторопился. Но правда поверила всё равно с трудом.

Дальше так же. И в итоге она заставила его писать итоговую контрольную работу сидя один на один в кабинете и неустанно вглядываясь в него. Но Дане это не мешало ни разу. Он упёртный. Он сможет.

К концу года он вытащил биологию и химию на отметку отлично, не на четыре, а именно на пять. И учителя странно посматривали на забросившего тренировки Махова, который углубился в изучение предметов, которые ему вообще никогда не давались, хотя, как говорила эта его учительница по химии, глупым Даня никогда не был, просто не считал нужным учить всё это — спортсмен же.

И тогда как в школе всё шло замечательно, дома у Маховых случились катаклизмы, от которых спастись предъявлением хороших отметок было совершенно невозможно.

Глава 6

Cначала Даня стал жёстко прогуливать тренировки. Сергей взбрыкнул. Потому что “ты что собрался похерить столько лет работы и труда, чтобы что?” Даня промолчал, потому что с папой не было смысла спорить, когда он находился в таком состоянии. Семья знала это и потому — Сергей ругнулся, вышел вон с кухни и конечно никаких ответов от сына и не ждал. А вот мама уточнила всё же, спросив “и ради чего всё это?” А потом очень долго нервно смеялась, когда Даня ответил, что собирается стать генетиком.

Никита не вмешивался. Почему-то было понимание, что Даню трогать не надо. Удивлялся только тому, что Данька и правда вытянул учёбу, получая, как казалось старшему брату, совершенно космические оценки.

Скрепя зубами Даня продолжал ходить на тренировки, и учился. Ночами учился. Никита порой приходил с тусовок в три ночи и заставал брата спящим уткнувшемся в огромные талмуды с надписями про медицину и вот эту самую пресловутую генетику.

Так продолжалось год. Даня упрямо, видно было, что переступая через себя, шёл вперёд. И вот очередной скандал случился, когда он понял, что ему надо выбрать — или футбол, или дополнительные занятия по биологии, химии и всему вот этому, что там необходимо, чтобы поступить в медицинский.

Сергей Махов работал обычным водителем, супругу себе выбрал домовитую и трудолюбивую Танюшу, что работала с ним на одном предприятии, хоть и в отделе кадров, но тем не менее, не гениальная, а простая и понятная женщина. И конечно не ждал Серёга от своих сыновей чего-то этакого — хотел, чтобы устроены были в жизни, как он. И конечно как бы со скепсисом не относился к таланту своего младшего сына, но гордился, невероятно гордился — матчи старался не пропускать ни одного, следил за успехами сына и всем приятелям о них рассказывал. Отдавал деньги на занятия, амуницию, на всё, что надо, вообще без сожаления. А тут…

— Чего? — взревел отец семейства Маховых, когда Даня сказал, что ему нужны занятия по вот… что? Какой вообще генетик? Футболист-то сложно, на деле, но ладно понятно, а тут — генетика! Это же что-то из ряда вон выходящее.

— Тогда я брошу, чтобы можно деньги с футбола на дополнительные занятия переводить, — упорствовал Даня.

Сергей вскочил со стула, в сердцах кинул ложку в стол. Она отлетела куда-то со звоном. Никита не удержался, встал тоже. Нет, отец руки не распускал, не боялись они его, но сейчас видно было, что Махов на грани.

— Ничего не получишь, засранец! — пообещал отец и вышел с кухни. Мама покачала головой, осуждающе глянула на младшего сына и вышла с кухни следом за мужем.

Даня тоже встал и молча вышел. Никита, уставший после работы, пожал плечами и сел доедать свой ужин.

Младшего брата он поймал через несколько дней.

— Данич, слушай, я это, — почесал затылок, потом прошёл и сел на кровать, прислоняясь к стоящему рядом столу. — Держи.

— Что это? — Даня уставился на пачку денег, которую старший брат положил на стол.

— Тебе на курсы твои, — ответил тот.

— А? — Даня захлопал удивленно глазами, переводил взгляд с брата на деньги и обратно. Он уже точно решил для себя, что будет заниматься самостоятельно. Ну, не хватало опыта и знаний у его учителя биологии, но она пообещала ему сегодня, что очень постарается помочь, объяснить то, что он не поймёт при изучении материала самостоятельно. А тут… и так много. — Ты откуда? И… тут много. Очень.

— Это я на машину собирал, — отозвался Никита. — Много не мало, останется – вернёшь.

— Но, Никитос, стой, не, а тачка?

— Да хорош, тут на ту, которую хочу, нет, а…

— Так насобираешь, — заупрямился Даня.

— Забей. Повестка мне пришла, так что тачка мне сейчас без надобности, будут у меня год самые крутые тачилы, Уралы называются, — он рассмеялся. Но младший брат знал, что лёгкости в этом смехе нет.

— Как повестка? А мама и папа знают?

— Неа, пока не знают, комиссию завтра проходить, вот пройду и тогда скажу, — пожал плечами Никита. — Правда, когда в военкомате увидели мои права, счастливые стали, слов не найти. Понятно куда меня засунут. Но Камазы и Уралы не так и плохо, да?

— Никитос! Ну, оставь, а? Потом вернёшься же и надо будет заново собирать…

— Да, хорош, бро! Без тачки не останемся, — рассмеялся старший брат. — На ТАЗ накопим с тобой уж точно!

Даня тоже рассмеялся. Но скорее для того, чтобы скрыть то, что хотелось плакать от этого жеста. Денег и правда было более, чем достаточно, чтобы пойти на какие угодно курсы, так ему необходимые.

— А потом ты мне купишь, или что там генетики твои? Много хоть получают?

— Ну, ты знаешь, — скривился Даня.

— Лады, ТАЗ так ТАЗ, — отмахнулся старший брат. — Только учти, Данич, уж не знаю, чего там тебя так серьёзно переклинило, но если ты не станешь этим своим генетиком, я тебе таких люлей навешаю!..

И конечно навешал бы, но Даня не собирался отступать. Чего его переклинило? Да он и сам не понимал. Утыкался носом эти свои энциклопедии и справочники, валился от усталости, приходил в себя и не понимал — а чего это он собственно? Но…

Вот как объяснить, что невозможно было отступить, когда смотрели на него эти огромные серо-зелёные глазища?

Глава 7

— Готова? — спросил Даня, когда собрался брать у Василисы кровь.

— Ты сам? — удивилась она.

— Ага, я свою работу никому не доверяю, — ответил он. — Не переживай, я не промахиваюсь, всегда гол.

Вася не расслабилась, но улыбнулась.

На что рассчитывал Даня, когда сегодня приехал в отделение, куда очень просился, где мог бы вплотную заняться вот этой болезнью, которой посвятил всё своё обучение, ради которой всё и было им сделано?

— Чё завтра, гоу на поле? — спросил Никитос, с которым они на пару снимали квартиру.

И иногда собирали друзей погонять мяч — старший своих, младший своих и рубились друг против друга. “Умники против трудяг” — называл это Никита. Хотя и не так много “умников” было среди знакомых и друзей Дани. Но были, да, многие в меде любили футбол и Махов младший, как бы не учился, себя не помня, но только пиная мяч перезагружался.

Жалел ли он, что бросил? Соврёт себе, если скажет, что нет, но тем не менее — его работа по выявлению этих вот маркеров заболевания, которое было у Василисы Геннадьевны Листьевой, стала известной во всём мире и он отдал её в общее пользование, даже не думая о деньгах, хотя конечно его научный руководитель очень даже планировал сколотить на этом себе хорошенькое состояние, ну и имя тоже, понятно.

Только Данич не дал. Он хоть и был молодым и всем из себя зелёным, но талант финтов не просрёшь — и да, наука не футбол, хотя кто сказал, что нет? А теперь он без зазрений совести сменил своего научного руководителя на другого, и вот работал в связке с доктором Кольским. А у него, у этого Кольского в отделении…

— Не могу, у меня завтра больница, перебираюсь на следующий этап своего исследования, мне грант дали, так что я теперь, наконец в изучении непосредственно лекарства буду углубляться, — ответил Даня, стараясь объяснять как можно проще, чтобы Никитос понял его.

— А до этого что было? — понял, но не до конца.

— А до этого я выдал возможность успешной диагностики этого заболевания, понимаешь? Теперь можно выявить заболевших с большей точностью.

— Едрить, — фыркнул Никита, который после армии решил внезапно стать аж целым поваром, чем вызвал гнев отца. Потому что “ещё один охренел в край!” Должен же быть водилой, а тут “здрасьте!”

— А в больнице этой что?

— А там можно сказать самый уникальный пациент, — ответил Даня. Для него уникальный. Но нет, не только для него.

— Чем же уникальный? — поинтересовался Никита, накладывая им двоим еду.

— Потому что ей двадцать один год. А с этим живут самое долгое до тринадцати, понимаешь? — ответил младший брат.

— Ей? — лукаво подмигнул старший брат.

— Ей, — согласился Даня, не став ничего комментировать.

Никита хмыкнул очень неоднозначно, но и ладно.

Поверить, что она сидела перед Даней было и правда сложно. Действительно, как узнал потом, тринадцать лет — это предел. И ему было страшно, что её не стало уже. Но нет. Листики работали. Её листики. И его листики. Тоже.

Глупо. Может быть. Но Даня верил.

— Ты изучаешь мою болезнь, — произнесла Вася, даже не поморщившись от укола.

— Расслабляй, — указал ей Даня, но она и так прекрасно знала, что и как надо делать. На руки Васи было страшно смотреть, да и вообще — следы от иголок у неё были на всех тех местах, где возможно. — Да, изучаю.

Она хотела что-то сказать, но закусила губу.

Выросла в невероятно красивую девушку. Хотя и тогда в тринадцать была красивой, словно куколка, такая бледная, хрупкая, будто фарфоровая статуэтка. Он сколько играл на той коробке, видеть её на той лавочке было отрадно, невероятно. Даня не понимал, почему, но когда он забивал, девочка улыбалась, он видел, что готова подскочить, но сдерживала себя. Точнее он думал, что сдерживала себя из-за стеснения, а потом оказалось, что просто не могла.

Когда Даня это узнал. И что она умереть может. В груди так стало — больно. Он ничего не боялся. Вообще.

“Чувства самосохранения у тебя есть? Ты вообще нормальный?”

Сколько раз слышал это, но — нету и нет.

А тут совершенно незнакомая девочка сказала, что болеет и может умереть, а у него заболело в груди. Он испугался.

Хотя почему незнакомая? Даня просто не знал, как её зовут, но он точно много о ней знал — как улыбается, как вздрагивает, когда кто-то из них падает, или ругается на другого, как смеётся, как следит за игрой и переживает. Её присутствие стало привычным и таким уютным, что ли, нужным. Она будто самая преданная фанатка, не его, конечно — Тоха Медведев, белобрысый красавец, ей нравился больше. Но она за них всех переживала. И радовалась, очень радовалась, когда Данька забивал. А он забивал, что умел, так это забивать.

— А… — Вася запнулась.

— Пока не найду лекарство, не успокоюсь, — ответил Даня совершенно серьёзно.

Вася нахмурилась снова. И Даня повёл пальцем ей по лбу, расправляя появившуюся складку:

— Не хмурься, а то так и останется, — подмигнул он. Девушка снова улыбнулась, а он подписал пробирки, убрал их, отправился с ней обратно в отделение.

— Дань, а можно я попрошу? — произнесла Вася, когда ждали лифт.

— Конечно.

— Можно мне не в палату, а на улицу? Не могу больше сидеть в четырёх стенах, — пожаловалась девушка.

— Не вопрос.

День был тёплый, на футболку, так что можно было не надевать ничего дополнительно. Они устроились в парке.

— Ты можешь меня оставить, отсюда виден вход, мама скоро приедет, — будто виновато проговорила Вася.

— Вот придёт и оставлю, — пообещал Даня.

От смущения, он видел, девушка стала собирать листики, пока ещё зелёные, потому что пожелтеть не успели.

— Обряд? — улыбнулся Махов.

— А? — Вася вскинулась, смущённо покраснела. — Ты помнишь?

— Более того, — он уселся на скамейке, привычно вытянув ноги вперёд, — провожу каждый год.

Глава 8

— Даниил Сергеевич, — к нему в лабораторию заглянула одна из лаборанток, — там вас спрашивают.

— Кто? — спросил он, понимая, что ещё немного и у него от всех этих маркеров глаза в кучу съедуться.

— Пациентка, Листьева. Ваша же, да?

— А, да, — согласился Даня, глянув на часы, время забора крови. Пропустил.

— Привет, — Вася умудрилась дойти до него на своих двоих, правда используя костыль.

— Привет, — улыбнулся он и шутливо нахмурился, глядя на костыль.

— Сбежала от Андрей Андреича, — пояснила она, принимая его помощь, чтобы сесть на стул. — Всё усадить меня хочет.

— Он прав, — заметил Даня. — Можешь упасть.

— Ну, не начинай, — надулась девушка, заставив его зависнуть на ней. — Ты спал здесь что ли?

— Ага.

— Это плохо, Дань, — не получалось у неё называть его именем-отчеством, но он не настаивал понятное дело. А забота её грела, хотя он и сделал вид, что не понимает о чём это она.

— Не переживай.

— Кольский сказал, что ты только моей “царственной хворью” занимаешься, — заметила Василиса.

— Да, всё так, — смысла говорить неправду или уходить от ответа Даня не видел.

— А сколько ещё ею занимается учёных?

— Хм… трое, ещё правда есть большая группа, которая занимается исследованием целого перечня заболеваний, твоя “хворь”, — он взял слово в воздушные ковычки, — тоже там есть. Но у них хорошее финансирование. Не то что у нас.

— Но тебя профинансировали? Ты же не бесплатно ищешь это лекарство? — нахмурилась Василиса, кажется серьёзно забеспокоившись.

— Нет. Я изобрёл способ более точной диагностики этого заболевания, и мне выделили некоторую сумму на исследование, точнее на то, чтобы я попробовал воплотить в жизнь свою работу, теорию.

— Теорию?

— Лечения, да.

Вася задумалась о чём-то, хмурясь, прикусывая губу. Даня точно знал, что она понимает, что говорит он правду лишь отчасти.

На деле и правда работал практически на голом энтузиазме. Слишком мало людей болело, для семей это трагедия, а для всего мирового сообщества? Какое всем дело до вот девушки Василисы? Или мальчика Эрнесто из Португалии, или малышки Греты из ЮАР, весело улыбающегося миру паренька Аки из Японии? И многих других? Но недостаточно много их, чтобы выделить средства для изучения их недуга. И конечно, чем меньше людей болеет, тем дороже лекарство. А порой и вовсе нет, потому что — вот он один такой, чокнутый, сидит в лаборатории днём и ночью, пытаясь спасти на деле одного единственного человека. Вот её — Листьеву Василису Геннадьевну.

Почему? Потому что верил, что может.

Насколько он безумен? Даня кажется не ответил бы себе на этот вопрос. А если бы она умерла до того, как он добрался до того, что может и делает сейчас? Бросил бы?

Его и правда считали одержимым гением, потому что очень молод, потому что с таким остервенением доказывал всем осмысленность своей работы, потому что шёл напролом. И вот ту группу учёных, про которых ей говорил, он же сам к их руководителю прорвался, с трудом, с невероятным трудом, поймал на научном форуме, где практически впарил свои исследования, уговорил включить эту болезнь Василисы к тому перечню заболеваний, которые изучала эта группа. Оттуда и финансирование худо-бедно получил.

Он глянул в окно, потом на дату в календаре на стене. И на всё ещё думающую что-то там себе этакое Василису.

— Ну, не хмурься же, — снова разгладил ей складочку на лбу. — Пошли листик сжигать? — спросил он, доставая из своих бумаг файл с жёлтым листиком от дуба, который нашёл ровно год назад.

И видел с удовольствием, как зажглись ей глаза, невозможная же, правда!

— Давай, пока Кольский тебя не поймал!

— Слушай, это совершенно ненаучно и просто… — она сидела на скамейке, и держала в руках бутылочку с водой. На всякий случай, пожарный, так сказать.

— Что? Ничего не знаю, — отозвался с серьёзным видом Даня, ломая листик во взятый в лаборатории металлический лоток. — Это ты виновата, так что только попробуй сказать, что это всё фигня и не работает ни разу!

Она рассмеялась.

Даня и Вася уже определённо точно считали эту скамейку их собственной. За весьма щедрый на тёплые, приятные, сухие дни сентябрь они сидели на ней почти каждый день. Болтали, читали, ели, даже в шахматы играли. Даня проиграл, ворча, что вот если бы в футбол, или хотя бы шашки, а тут — шахматы! Но тем не менее на второй или на третий раз смог поставить Васе целый шах — счастлив был, словно забил гол. Ругнулся так же, как обычно, а Вася улыбнулась, вот как тогда, кажется порой, что в прошлой жизни, но и одновременно вчера.

— Что ты загадал? — спросила Василиса, когда поломанные части листика обратились в пепел.

— Не скажу, — ответил Даня, а она надула щёки, делая вид, что обиделась. Он хохотнул, потом пальцами одной руки, схватил легонько её за щёки, сдувая их. — Кстати, — второй рукой достал из кармана небольшой мешочек и протянул ей.

— Что это?

— Подарок.

— Но…

— Да, день рождения у тебя через четыре дня, но это не на день рождения, это в честь нашего знакомства, — заметил Махов.

И Василиса хотела было возразить, но Даня точно знал, что она прекрасно помнит, когда они познакомились – начало октября, за четыре дня до её дня рождения. Он пожал плечами и довольно смотрел, как она достаёт из мешочка браслетик, звенья которого были сделаны в виде разных листочков: берёзовый, дубовый, кленовый, осиновый, рябиновый и даже каштановый. Ласково гладит по ним пальцем, потом поднимает на него полные слёз глаза.

— Дань…

— Вот же, — ругнулся Даня, видя её слёзы, — ты чего?

Но Вася мотнула головой и подалась вперёд, обнимая его, настолько сильно, насколько могла. Он обнял её в ответ, с отчаяньем каким-то, страхом, что это последний раз, когда он сможет обнять ставшую ему такой дорогой девушку. Даня сдерживался, соблюдая этику, не желая подставлять её, да и себя — один неверный шаг и его к ней на сто метров не подпустят. И как бы ему не хотелось не просто помогать ей, не просто сидеть на лавочке рядом, не просто шутить или, чёрт, в шахматы играть. Но больше хотелось вылечить. Спасти, сотворить чудо, чтобы все эти обряды на упавших осенних листьях стали реальностью.

Глава 9

— Андрей Андреич, — сорвался Даня, когда Кольский утащил его в ординаторскую, не пуская в палату к Васе.

— Нет её там, — ответил мужчина, а у Махова внутри всё ухнуло в пропасть. — В реанимации она, — добавил Кольский спешно, сжимая плечо Дани, скорее всего просто видел, как парень побледнел.

И он выдохнул, реанимация – это не смерть. Опустился на диван, зажмурился, действительно готовый разрыдаться.

— Ну, Даниил, понимаю, но… понятно было, что плохо всё, ты же видел, — Кольский тоже сел рядом, на стул, сложил руки, опираясь на колени, сцепил пальцы.

— Нет, ты не понимаешь, Андрей Андреич, не понимаешь, — удручённо и глухо отозвался Даня. — Оно работает, работает! Положительные результаты во всех образцах уже больше двух недель, при всех вводных!

И мужчина поднял на Махова взгляд, удивлённый и удручённый какой-то между тем.

— Парень…

А Даня растёр руками лицо.

— Я мог бы…

— Нет, — Кольский схватил его за руку, — даже не вздумай! Ты не знаешь, а если не получится, ты представляешь, что…

— Что? — не выдержал Даня, вскочил, вырываясь от удерживающей его руки Андрея Андреевича. — Она умрёт?

И конечно Кольский не нашёлся, что ответить.

— Именно! Именно! — повёл рукой, усиливая свои слова. — Она уже почти умерла, Андрей Андреич.

— Только ты ничего не знаешь, не можешь сказать работает лекарство или нет, а просто ввести его умирающей девочке, — он вскочил, — так нельзя, Даня, мы не в сказке, не в сериале каком, где реальное меняют в угоду сюжету. И… ты меня тоже пойми, я же всё понимаю! Неужели ты думаешь, что я не хочу спасти её? Думаешь? Я её знаю десять лет, парень, вот как пришёл сюда после меда, так и…

И Кольский снова сел.

— Только кроме неё у меня ещё целое отделение, парень, тебе только её спасать, а мне их всех…

Даня махнул рукой, вышел, направляясь в реанимацию. В отделении в палате тихо плакала, собирая вещи дочери, Тамара Владимировна, с которой Даня познакомился очень хорошо за это время. Удивительная женщина, силе которой можно позавидовать, и он завидовал, очень. И тому, что она была рядом с Василисой постоянно. А он не мог. И не только из-за того, что жил в лаборатории, пытаясь найти лекарство, но и потому что врач, а Вася его пациентка.

А сейчас у Дани было преимущество — он мог попасть в реанимацию, что и сделал. Встал в боксе, возле лежащей на кровати Василисы, всматриваясь в любимое, очень любимое им лицо и ничего не мог поделать с тем, что она уходила. И самое горькое было то, что у него был способ, возможность помочь ей. Конечно, Кольский был прав, нельзя эксперименты ставить вот так с ничего, тем более на ней, Даня же вспылил, понимал, что не прав. Но… сколько времени уйдёт на то, чтобы вообще с этим что-то поделать? И вообще возможно ли? Просто так. С ничего.

Он горько усмехнулся, понимая, что скорее всего его работа так и останется теорией, которая может и через десяток лет так и останется всего лишь графиками, данными, никому не нужными и не востребованными.

В палате появился реаниматолог, глянул на мониторы Васи, потом на Даню.

— Павел, — протянул он руку, Махов ответил.

— Даня, — пожал в ответ.

— Вы тот генетик, который лекарство пытается сделать?

— Только не пытаюсь, — повёл головой Даня, когда Павел встал рядом с ним, — а сделал.

— В смысле? — нахмурился реаниматолог.

— У меня получилось. Динамика положительная, на тех образцах, что брали у пациентки в работу.

— Отлично!

— Толку-то, если я не могу ничего сделать для неё?

— Ну, есть другие. Да и верить тоже хорошо. А Василиса боец, она четвёртый раз ко мне попадает, с тех пор, как работаю тут. Каждый раз осенью. Я шучу, что ей день рождения тут праздновать нравится, но выходит отсюда каждый раз. И сейчас — обязательно!

Даня хотел что-то сказать, но что тут скажешь? Ничего. Павел сжал его плечо, по-дружески тепло и с пониманием.

— Я побуду здесь с ней? — решил всё же спросить разрешения Даня.

— Конечно, — согласился Павел, а потом ушёл за позвавшей его медсестрой.

Махов же присел на край кровати, всмотрелся в мониторы, а когда перевёл взгляд на Васю, увидел, что она не спит.

— Привет, — улыбнулся он, сжимая её руку.

— Привет, — говорить Васе было сложно, но благо, что дышала она сама. Пока сама. Даня не тешил себя надеждой, как тот же Павел.

— Как ты? — он совершенно дурацкий вопрос задал.

— У тебя получилось сделать лекарство? — вместо ответа спросила Вася.

Даня нахмурился, выругался про себя, но что ему было ответить?

— Что? — глупо переспросил он, а девушка сжала его пальцы и гневно зыркнула глазами.

— Не смей, я не намерена повторять, мне сложно говорить, ты знаешь!

— Вась, — вздохнул Даня, — прости, но… сделал, только нельзя понять насколько оно эффективно, понимаешь?

— А на мне? Можно же на мне узнать?

— Нет, нельзя. Это…

— Мало процентов вероятности? — деловито, но устало спросила она. Обречённо.

— Какие проценты, Васенька! Нет никаких процентов, — проговорил Даня с горячностью, но всё же шепотом, отмечая про себя чудо, что остальные пациенты в этом боксе не в сознании. — Это всё бредни, милая, есть только да и нет, понимаешь? Всё в этом мире пятьдесят на пятьдесят и никак иначе.

— Я хочу чтобы ты ввёл мне это препарат, — твёрдо заявила Василиса. — Хочу, чтобы проверил на мне.

— Фантастических сюжетов начиталась? — угрюмо поинтересовался Даня. — Не бывает так.

— Даже если я дам разрешение? — кажется совершенно искренне удивилась она.

— Ну, может посадят меня не на двадцать лет, а всего на пять, это если всё будет хорошо, в другом же случае — а, и не важно! Вась, милая, правда, — он опустился к ней, взял руку в свои, опираясь на локти, всмотрелся в лицо, прижимая пальцы девушку к губам, — прости…

— Я хочу выписаться, — глухо, но очень твёрдо сказала она.