Проект "Блуждающие камни"

Пролог

Пролог

Последний раз я наблюдал восход солнца в Ницце, в аэропорту с одноименным названием – «Ницца Лазурный берег».

Леони мечтала полететь во Францию бизнес-классом, стать постояльцем отеля «Негреско», в номере – в котором некогда останавливалась Джина Лоллобриджида*. Но мне не по карману было осуществить ее мечту, поэтому я и согласился на предложение Немца. Одна командировка к берегам Африки, пообещал я сам себе.

И как всегда я не сдержал данное слово. А все эти слова, что я начну жизнь с чистого листа, все эти обещания… они не выдержали первых испытаний и банковских счетов.

Да и что я умел? Ничего. Только убивать.

В восемнадцать лет в армии мне впервые в жизни дали автомат. И наш инструктор на полигоне, прежде чем выставить мишени, сказал: «Запомните, убивать будете вы, или же убьют вас». Так что и обещание Немцу, с которым мы до того напились в одном убогом баре, отмечая то, что я завязал с жизнью наемника, полетели к черту.

Когда я позвонил, он даже не удивился моему решению. «Вы все возвращаетесь», - заметил он. И я это знал. Как и то, что потом домой нас отправляли в цинковых гробах. А по-настоящему так никто из знакомых наемников и не завязал с легкими деньгами.

Все мы давали обещания и все мы их не сдержали.

Но тогда я лгал, утверждая, – это в последний раз. Лгал и когда утверждал, что я наемник, а не убийца. Мы все были убийцами, просто кому-то нравилось убивать, а кто-то зарабатывал деньги и закрывал глаза на чужую смерть. Но я был таким же хорошим лжецом, как и убийцей. Так что после побережья Африки, были сотни других заданий. И хотя в армии я полагался на друзей, в отряде Немца я опасался получить пулю в спину. НО зарабатывать эти гребаные деньги было так легко.

А оправдания… тогда я не искал себе оправдания. Не я такой, жизнь такая, со смехом добавлял я, когда мы шли по амазонским джунглям или же нас сбрасывали с самолета в горах Китая.

Но в тот день, когда мы ехали в аэропорт в розовом, его мать, кадиллаке, билеты на самолет были спрятаны в кармане моего пиджака. В костюме ярко-малинного цвета я выглядел кретином, а также, наверное, извращенцем, но Леони утверждала, что малиновый – это цвет сезона. И пусть мне хотелось забыть пиджак в туалете, я оставался в нем.

В машине Леони недоверчиво разглядывала наши фотографии и хохотала, распевая песни Эми Уайнхаус*. Два дня назад мы посетили концерт с виртуальной Уайнхаус. Прошло тридцать девять лет после ее смерти, а ее голос звучал со всех радиостанций.

Леони выглядела нелепо в дешевой фате, которую наотрез отказывалась снять. Но стоило ей запеть, и я уже не сводил с нее глаз, хотя она этого и не замечала, напевая: «and I question myself again: what is it’bout men? *

(*Слова из песни What is it about men. Перевод: И я вновь задаюсь вопросом: что же это с людьми?)

Сама брачная церемония в «Часовне Элвиса» заняла не больше получаса и обошлась мне в 870 долларов.

Я молчал, когда мы ехали в гостиницу. Молчал, когда мы поднимались в номер и собирали чемоданы. Молчал, когда Леони с детской непосредственностью спрашивала, куда мы полетим. И все для того, чтобы увидеть ее ошарашенное лицо, когда мы поднялись на борт самолета компании American Airlines. И это был один из тех дней, когда я по-настоящему ее удивил. День, когда мы не бросали друг другу слова, полные ненависти и желания причинить боль, а также разрушить то, что мы имели. А ненавидеть мы умели также сильно, как и любить. А может, и сильнее.

На борту самолета, устроившись в удобных креслах, мы пили шампанское. Леони съела несколько порций мятного сливочного мороженого, утверждая, на высоте нескольких тысяч над поверхностью земли оно вкуснее. Мы смеялись как сумасшедшие, мы были пьяны, и мы были счастливы. И я даже поверил на какой-то момент, что мне удалось вычеркнуть прошлое из своей жизни. Хотя я всего лишь пытался скрыть волнение от того, что я вновь вернулся во Францию, из которой бежал несколько лет назад.

Но мечта Леони оказалась сильнее моих опасений и я возвращался в прошлое, от которого, я тогда еще не понимал, мне никогда не сбежать.

Самолет приземлился в аэропорту в пять минут шестого утра. Леони – в ярко-красном платье из прозрачного шифона и в затемненных очках – выглядела как кинозвезда. Ветер играл подолом ее платья, и я любовался ее длинными совершенными ногами. Она улыбалась чуть кривоватой улыбкой, которая шла только ей.

Мужчины всегда хотели угодить ей. Не стал исключением и огромный черный носильщик, а также охранник, предложивший Леони проводить ее к выходу. Ей нравилось находиться в центре внимания, быть в центре торнадо – вокруг которого закручивается спираль. Я это ненавидел. Ненавидел, когда она при мне флиртовала с другими мужчинами. Но она любила мстить мне за каждую мою ошибку, за каждый отъезд, а затем участившиеся командировки.

Но в тот день она была счастлива. Тогда ей еще не за что было меня ненавидеть…

Мы познакомились с ней на какой-то идиотской вечеринки, где все курили марихуану. Я обратил внимание на ее рот и влюбился. У Леони всегда была живая мимика. Она поздно научилась говорить: у нее были проблемы с прикусом. В детстве она коверкала слова, поэтому стала проговаривать их про себя, – с возрастом это вошло в привычку. Леони часто шевелила губами, будто вела внутренний диалог или же повторяла беззвучно слова. И чем сильнее ее обуревали эмоции, тем сильнее шептали ее губы.

Глава 1

Глава 1

Бармен наливает мне седьмую рюмку ледяной водки. Я поднимаю стопку, и водка течет по пищеводу, не даруя главного – забвения. Хотя в последние недели я все время пью. Но водка не заглушает боли и злости, напротив, стоит мне вынырнуть из объятий алкоголя, и я отчетливо вижу, что сейчас я подошел к самому краю пропасти. Но я уже не могу остановиться. Как сейчас, когда я пью, не закусывая, а назойливые мысли все равно сверлят мне мозг.
- Угостишь? - на соседний стул присаживается брюнетка в зеленом платье.
Ее движения отрепетированы сотней тренировок перед зеркалом. Она думает, что выглядит дорого в своем вызывающем платье, на которое она потратила треть зарплаты, но она всего лишь дешевка, которая в эту ночь не хочет остаться одной. Ее губы подрагивают в улыбке, а в глубине ее глаз тоска и горькое одиночество. Я практически ощущаю ее страх. Она боится вернуться в крохотную квартиру и лечь спать в холодную постель, в компании фалоимитатора. А может, она мастурбирует перед сном, разглядывая фотографии своих бывших любовников. Сегодня пятница, ее замужние подруги завтра пойдут в парк или проведут уикенд за городом. Она же будет есть из ведерка мороженое и смотреть сериалы. А если в ее квартире тонкие стены, то слушать как более удачливые соседки начинают утро с горячего секса.
- Ирма.
Сегодня она Ирма, вчера была Глорией, а завтра станет Мари. Женщина без имени и лица.
Киваю бармену, она заказывает коктейль, а я сегодня пью водку.
- А тебя как зовут? - неумело флиртует она.
Сегодня я тоже могу стать кем угодно, даже Эндрю, смеюсь, и она несмело присоединяется к моему смеху. Мое веселье она считает хорошим знаком, но мой смех резко обрывается, когда я думаю о том, что Леони сейчас спит в одной кровати с этим самым Эндрю.
- Петр, - представляюсь я.

В последний раз я так давно представлялся этим именем, что сейчас трудом произношу его. Даже Леони я никогда не рассказывал о своем прошлом, настоящем прошлом, а не о той легенде, которую я впаривал всем последние двадцать семь лет. Хотя и легенды были разные.

Мне кажется, я прожил несколько жизней, но так и ни в одной из них не преуспел. И каждый раз все заканчивалось бегством и новым прошлым. Но сейчас я не могу бежать. Не могу бросить Лиз. Закрываю глаза, я ведь обещал сегодня заехать за ней, но я, как и всегда, не выполнил своего обещания. Не смог. Вместо этого я пришел в бар и попытался напиться. Но с моим прошлым… чтобы напиться, мне надо осушить весь бар. И даже тогда…
- О, русский?
Я даже не сразу вспоминаю об этой тени, которая сидит напряженно на стуле. Но она ждет ответа, теребя в руках ремешок сумки. Качаю головой, мне лень отвечать. Эта женщина в зеленом платье, представившаяся Ирмой, может встать и уйти, мне все равно – один я буду этой ночью или нет. Я не могу взять такси и поехать к себе домой, к своей жене и дочери. Делаю знак бармену, и тот вновь наливает мне стопку водки.
Я молчу, а Ирма что-то поспешно бормочет, понизив голос до шепота. Но он все равно остается писклявым. Ненавижу такие голоса. Или я так давно подсел на низкий хрипловатый и прокуренный голос Леони, что остальные женщины превратились в суррогат. Ирма все шепчет, а ее рука оказывается на моем бедре.

Голова раскалывается от кричащей музыки и запахов. Запаха пота, дешевых духов и синтетических дезодорантов, а также алкоголя. Пахнет отвратительно, и только ледяная водка – единственное стоящее пойло в этом баре. Ирма прижимается ко мне всем телом, а затем шепчет мне прямо в ухо, опаляя дыханием «Дайкири», она не хуже меня хлещет коктейли, пытаясь напиться, а может стать смелее.
- Может поедем ко мне?
Ее рука невзначай прикасается через джинсы к моему члену. Но он даже не шевельнулся. Может, я слишком много выпил. И опять я лгу. Просто я хочу, чтобы рядом со мной сидела другая женщина и другая рука ласкала меня. Но я могу закрыть глаза и представить, что это Леони. Я могу отвести Ирму в туалет, прислонить спиной к стене, а еще лучше заставить ее держаться руками за унитаз, пока я буду насаживать ее на свой член, не видя ее лица. В зале слишком накурено. А сигареты – еще одна нить, тянущая меня в прошлое. Я резко встаю и сбрасываю ее руку. Она испугано смотрит на меня, решив, что я хочу уйти. Хочу, но в этот момент я вспоминаю, что Эндрю сейчас с Леони. Трясу головой, чтобы избавиться от новой картины в своей голове.

Я плачу за выпивку, отваливаю щедрые чаевые и, обняв Ирму за талию, веду ее к выходу. Она все время что-то говорит, все еще боится, что я передумаю. Она хочет закурить, но я выбрасываю пачку сигарет в мусорное ведро.

Никаких гребаных сигарет, иначе она может катиться обратно в бар и найти другого сговорчивого парня, который согласится ее трахнуть. Она болтает и в такси, и только ее голос не дает мне заснуть, да еще ее рука шарящая в моих брюках. Встречаю понимающий взгляд таксиста, он завидует мне. А я вижу ободок обручального кольца на его руке. Он не знает, но это я завидую ему. Он закончит смену, а потом поедет к своей семье. Возможно, его жена будет уже спать или же она ждет его, чтобы накормить ужином, а потом они, пока дети спят, займутся сексом в ванной или же в спальне.
- Ты был женат?
Какая наблюдательность, твою мать, она видит белую полоску на загорелой коже. Кольцо лежит в кармане брюк, я снял его с пальца, чтобы зашвырнуть в пропасть прошлого, но вместо этого бережно ношу его в кармане. Дешевое кольцо, которое я купил в Вегасе. Простой золотой ободок без гравировки и камней.

Но Ирме и не требуются мои ответы. Она все время болтает, чтобы заполнить тишину. Как будто она ее боится.
Она выпила достаточно в той забегаловке, чтобы оседлать меня в машине. Запах ее кожи смешивается с духами. Меня не нравится ни первое, ни второе. Я хочу вдыхать аромат привычных духов Opium, ощущать подушечками пальцев молочную кожу другой женщины, а не этой, что лоснится ко мне со страстью уличной кошки. Смахиваю ее с себя. Настроение совершенно испортилось. Я могу выйти прямо здесь, приказав таксисту остановиться, хотя я не следил за дорогой и не представляю, куда он нас завез. Я хочу приказать ему остановиться. Я сам доберусь до квартиры, которую снимаю, а он может отвезти Ирму назад, в бар, и она найдет себе другого попутчика на одну эту поездку и ночь.

Глава 2

Глава 2

Айдет я достаю уже в темной прихожей, я не включаю свет. Старая привычка. На войне ночью мы никогда не курили, чтобы не привлечь внимание снайпера. Сейчас я не на войне, и даже не на зачистке, но я не включаю свет.

Я отключил звук айдета еще днем, чтобы никто не мешал мне напиться. Листаю пропущенные вызовы. Лиз звонила мне четыре раза.

Три часа ночи. Сбрасываю вызов, моя девочка уже давно спит.

Снятую одежду запихиваю в стиральную машину, чтобы смыть с себя запах ночного города, дешевых духов, снега и секса. Ледяная вода водопадом сожалений как наждачная бумага царапает верхний слой кожи.
Бью головой по стеклянным панелям душевой кабины. Теперь вода смешивается со стеклом и кровью, так как я неудачно наступил босыми ступнями на один из осколков под ногами. И все же я делаю воду почти ледяной. К черту контрастный душ, именно ледяной. Чтобы перестать думать, но сегодня и это не помогает.
Переступаю через разбитое стекло и выключаю кран. На плитке остаются следы воды и крови, осколок стекла торчит парусом из ноги. Наклоняюсь и одним движением достаю его, а затем отшвыриваю в мусорное ведро. Аптечка остается в ванной комнате. Но мне лень идти за ней. Да и на мне все заживает слишком быстро. Оставляя на память только шрамы, как карту моего бурного прошлого, а также убийств и собственных несостоявшихся смертей.
Заваливаюсь спать на диван. Ненавижу жару, а датчик температуры барахлит.
Этой ночью, впервые за долгое время, я сплю без кошмаров. Я просто блуждаю в черной дыре.

Телефонный звонок тяжелым металлом разрывает тишину и сон, в котором я парю. Пытаюсь нащупать подушку и набросить ее на голову, но руки хватают пустоту. Старая музыка на айдете и старая жизнь, держащая меня щипцами. Незнакомый номер на дисплее едва не вынуждает меня отшвырнуть айдет в сторону, но все же я отвечаю, ведь мой номер и впрямь мало кто знает. А в случайности я давно не верю.

- Ник Кестер.
Вчерашний хмель еще не выветрился, поэтому, я не сразу понимаю, что это не я представился, а мое имя в айдете прогнусавил чужой голос.
У меня хорошая память, да и жизнь научила запоминать и врагов, и друзей.

Этот голос мне незнаком. Он из настоящего, которое уже раскололо мое существование на два мира, но я еще не знаю об этом.

Я прокашлялся, чтобы прочистить горло и прохрипеть в ответ.
- Да.
Новая модель айдета последней модели су-три состоит из металлического корпуса. Лист сверхпрочного нового металла был способен выдержать не только давление воды, но и открытый огонь, не говоря уже о падении с высоты. В рекламном ролике обещали, что этот айдет прослужит не одно десятилетие.

Но сейчас мои пальцы сдавливают айдет: трещит металл и трескается стекло дисплея. Отбрасываю искореженный су-три на ковер, а затем не торопясь иду в спальню и одеваюсь.

Я достаю из тумбочки пистолет, держу его в руках – старую модель две тысячи пятнадцатого года. Мои движения так же неспешны, когда я выхожу из квартиры и киваю соседке – молодой девчонке – Тони, которая выступает на сцене в ночном клубе. Она возвращается, как и всегда, домой под утро, затем отсыпается, а вечером едет на работу. Взять выходной она позволяет себе крайне редко. Ведь помимо танцев в клубе, она учится на юриста.
- Привет, Ник, - устало машет она мне, поднося руку с чипом к двери. Она едва держится на ногах, видимо, бурная у нее была ночка. И все не ограничилось танцами, а имело продолжение в приватной комнате или в кабинке туалета.
Киваю второй раз и иду к лифту, а затем резко сворачиваю к лестнице, чтобы не столкнуться ни с кем из других соседей. Я ни с кем из них не общаюсь, кроме Тони, но сейчас я не хочу никого видеть. А может, я не хочу, чтобы кто-то видел меня.
Черный джип срывается с места и вливается на городские улицы.

Город, который никогда не спит. Сегодня я не нарушаю правила, а следую за минивэном с женщиной за рулем и двумя детьми на заднем сиденье.
Когда девочка лет десяти со светлыми волосами оборачивается, мои пальцы впиваются в руль, едва не кроша его. Наши глаза с девчонкой пересекаются, и она испуганно что-то говорит матери, а я трясу головой, показалось... она просто похожа...
Вырываюсь вперед, оставляя счастливую мать с ее детьми позади.

Несколько миль и я выезжаю на магистраль, ведущую к новой свалке.
Я слышу сигналы автомобилей и другие режущие тишину звуки, а затем вижу выставку полицейских машин и одну… труповозку. Фургоны с репортерами стоят тут же. Эти стервятники уже слетелись. Они пытаются прорваться через заграждение и полицейскую ленту. Мой взгляд цепляется за эту ленту.
- А ты куда прешь, не видишь, закрыто?
Поднимаю взгляд на толстяка копа, и он, как и те черные парни этой ночью, сглатывает слюну и отступает на шаг. Мы так и стоим с ним под пронзительным ветром. Я молча смотрю и вижу, как в это холодное зимнее утро его лицо покрывается бисером пота. И с меня даже не надо снимать ошейник, чтобы отдать мне команду фас. Нет, я всегда готов наброситься и впиться зубами в шею. И сейчас, как никогда, мне требовался только малейший повод, чтобы напасть. А может, и он мне был не нужен, думаю я и делаю шаг вперед.
- Ник Кестер, - опять гнусавит голос, принадлежащий мужчине средних лет в штатском. Его красный нос разбух как у клоуна. Больные глаза выглядят сосредоточенными, взгляд карих глаз цепкий. А на лице трехдневная щетина.
Расслабляю тело и киваю.
- Пропусти его, Чарли.
Тот, с бисером пота на лице, отводит взгляд.
Мелькают фотовспышки, я кожей чувствую десятки взглядов – сверлящих, пронзительных, изучающих. Для копов, врачей, журналистов – для них всех это обычный рабочий день, а для меня это день, когда земля – нет, не остановилась, но точно замедлила свой бег.
Запах гнили, ржавчины, грязи, отбросов врывается в мой мозг, разъедая его как раковая опухоль. Под ногами скрежет металла и пластиковых бутылок. Мертвые крысы со вздувшимися животами, едкий запах яда. Мусорная свалка – одна из сотен в этом городе. Яркая картина того во что мы превратили наш мир.
Мысли иголками вонзаются в мой мозг, взгляд скачет...
- Здесь направо.
На горе мусора лежит обнаженный манекен с оторванной рукой, парик из светлых волос прикрывает его лицо. Спотыкаюсь, принимая в какую-то долю секунды эту куклу за Лиз.
- Сочувствую, - говорит коп.
"Мне плевать", - не говорю я этих слов. Но мне действительно плевать на эту толпу. Если был бы один шанс, даже надежда на шанс, я обменял бы все их жизни на одну единственную жизнь Лиз. Но проклятое осознание, что время не повернуть назад, что смерть необратима, не позволяет мне взывать даже к Сатане, чтобы совершить очередную сделку, к которым я так привык. Да и нечего мне предложить даже Сатане, свою душу я продал еще тридцать лет назад, когда впервые нажал на курок и пуля, разрывая кожный покров, заставила того мальчишку упасть замертво. А если что-то и осталось тогда от моей бессмертной души, я заключал слишком часто сделки с совестью, и она истончилась, оставив после себя только пустоту.
Ночью шел снег, но на свалке во многих местах он растаял, обнажая внутренности сваленных здесь отбросов. К утру похолодало, и вновь начавшийся сейчас снегопад оплакивал Лиз, лежащую в десяти метрах от изломанного манекена и дохлых, начавшихся разлагаться крыс.