Прогулки по времени

ПРОЛОГ. МОЛИТВА СОЛНЦУ

ПРОЛОГ

Я расскажу вам о тех весенних днях, когда моё сердце, впервые испытав,

на что способны древние обеты и юная любовь, трепетало перед выбором —

остаться верной долгу рода или шёпоту чужеземного сердца. Всё, что вы

прочтёте здесь, — было, или могло быть, или случится снова в иных горах;

и ни одно из слов не придумано мною ради красоты. Я была и

свидетельницей, и участницей, и, если вы захотите слушать, не утаю ни

слабости своей, ни незримого света Камня Душ, что однажды был зажжён во

мне.

МОЛИТВА СОЛНЦУ (ПОЭТИЧЕСКАЯ ПРЕЛЮДИЯ)

К облакам, к немой вершине
Воскурился пар вдали. -
Над руинами твердыни
Дымкой тает сон земли…

Ключ у отчего порога,
Змейкой косы заплетя,
Песнь творит во славу бога,
Светлою слезой блестя.

Солнце-лев, почуяв запах
Трав, что мёдом луг кропят,
На высоких мягких лапах
Мчится в дом – проведать львят.

А восторженные травы
В рос прозрачном хрустале
Царственным сияньем славы
Приклоняются к земле… -

И над гривой в небосводе -
Сонм лучей, - что копий строй:
Белый диск щитом восходит
Средь долины золотой.

* * *

В сумеречном полумраке дома хевисбери Мгелы свет факелов мерцал, словно звёзды на ночном небе. Жаворонок сидел на крыльце, играя на пандури. Длинные его пальцы, будто танцующие бабочки, порхали по струнам, извлекая мелодии, полные тоски и надежды. В воздухе витал аромат дождя, и среди вечернего покоя лилась лишь музыка...

Скрывшись в тени за мощным дедабодзи [1], я исподтишка наблюдала за Тариэлом. Сердце моё билось в такт его игре, и я в который раз ловила себя на том, что мой взгляд против воли снова и снова возвращается к музыканту... Я знала, что должна сопротивляться этим чувствам; но как можно бороться с тем, что кажется естественным, как само дыхание?..

- Подойди, Мзекала, - неожиданно позвал меня по новому моему имени Тариэл, не отрываясь от пандури, - ведь я чувствую, что ты здесь.

Голос его был мягким, как шелест листвы в летний полдень... Смущённая, я поспешно выбралась из своего укрытия и опустилась на скамью слева от него…

Хахматские мужчины сейчас наверняка все разом повернулись, чтобы дружно глазеть мне вслед; просто спина плавится от их взглядов, скоро дыру во мне прожгут, похоже…

Интересно, понравлюсь ли я теперь Жаворонку такая – в пховской одежде?! Такая толстая и тяжёлая ткань, - впечатление, что меня в истинг[2] со всех сторон зашили! Как только бедные местные девушки могут это носить?!

- Тариэл, твоя музыка... она говорит мне о доме, которого у меня никогда не было, - проговорила я, пытаясь скрыть дрожь в голосе.
- Музыка ведёт нас туда, где мы должны быть, - ответил он, наконец обернувшись ко мне.

И в зелёном взоре я увидела отражение собственного сердца – те же желание и страх, те же надежду и отчаяние...

- Но я... я не могу следовать лишь за тенью мечты, - прошептала я, опуская глаза. – Ибо судьбой мне был предначертан другой путь, ты это знаешь.
- Судьба – это сеть дорог, Мзекала. Ты сама выбираешь, по какой из них пойти, - и слова его были словно тёплый ветер, обнимавший мою душу...

Я хотела возразить, но в ту минуту тишину прорезал свист горящей стрелы, пролетевшей снаружи и вонзившейся в соломенную кровлю. Гости Мгелы вскочили с мест, быстро обменявшись настороженными взглядами, и всё вокруг словно ожило, внезапно пробудившись от долгого сна.

Дом хевисбери наполнялся звуками приближавшейся бури. Внезапно топот множества ног, звон клинков и громкие голоса во дворе оповестили об опасности. На село напали монголы!

Тариэл оставил пандури и вскочил на ноги, срывая с пояса меч. Лицо его, как у древнего воина, было полно решимости и силы:
- Они уже здесь! - воскликнул он. - Мы должны защитить тех, кто нам дорог!

Я почувствовала, как сердце моё сжимается от любви… и от страха за любимого.

- Тариэл, будь осторожен! - произнесла я, в порыве на мгновение схватив его за руку.
- Для тебя, Мзекала, я стал бы горой, которую не смогут сломить! - пообещал он, прежде чем исчезнуть в суматохе битвы, и вместе с другими пховцами бросился к выходу.

- Не покидай это место, слышишь?! - крикнул он мне, прежде чем исчезнуть в толпе.

Но судьба уже сплетала свои нити. Битва разгоралась с неимоверной яростью. Среди хаоса и криков, в самый критический момент, когда камни стен рушились на защитников Хахмати, - выглянув из окна, я успела услышать лишь последний возглас Тариэла, простёртого в крови:
- Мзекала!!!

И, когда стены дома дрожали от ударов, когда земля наполнялась воплями воинов и звоном стали, - я осталась одна в этом мгновении, разрываясь между долгом и любовью, между прошлым и будущим...

Сердце моё всё ещё хранит память о том, кого оно любило; до сих пор в снах моих звучит та мелодия, которую я не могу забыть, - мелодия, которую я помнила до тех пор, пока не встретила его снова - в ином времени, в иной жизни...

* * *

...Жизнь моя разломилась надвое – до лекции и после. Профессор Георгий Свани, прилетевший в тот день в наш пятигорский универ из Нью-Йорка, пользовался в народе репутацией гения - и немного чудака. Речь знаменитого физика о временно-пространственных мостиках и переходах в древних «местах силы» взорвала сознание всем слушателям, словно красочный фейерверк. Лекция была настолько захватывающей, что я залипла. Мозг буквально плавился от его теории… Казалось, ещё чуть-чуть, - и Свани достанет из кармана машину времени и покажет всем, как она работает!
И чем больше говорил профессор, тем больше я чувствовала, что уже знаю всё это. Будто слова его были частью мозаики, которая складывалась в моей голове…

Все остальные уже давно рванули в кафешку обсуждать только что услышанное... Я стояла у окна в опустевшем университетском коридоре, молча растворяясь в созерцании заката. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь отдалёнными звуками шагов…

- Георгий Васильевич, простите, что задерживаю, - нервно пробормотала я, когда на пороге аудитории появилась наконец высокая нескладная фигура в синем пиджаке, - можно вас на минутку?
- Элиса, кажется?.. Я заметил ваш явный интерес на лекции. Вы хотели ещё что-то обсудить? - с лёгкой усмешкой спросил профессор, остановившись передо мной и скрестив руки на груди.

Глава 1. Краткий практикум по основам электромистики от мелхистинской жрицы

« - Понимаете… мы, собственно, всегда... как бы это выразить… одновременно действуем в двух планах... - профессор помолчал, погружённый в свои мысли, затем пустился в витиеватые объяснения.

(«Как минимум в двух! - в отчаянии подумала при этом я. - Это для вас, обычных людей - облегчённый вариант. А вот каково быть дочерью Белой Птицы [1] ?!»)

- Здесь - и параллельно в запредельных временах, - вдохновенно продолжал Свани, - куда нас по своим каналам отправляют архетипы. Искра столкнувшихся харизм вспыхивает здесь - и одновременно в той же точке там... Потому и возникает феномен déjà vu.

Перевоплощений ведь, в христианской версии, быть не должно, так?.. А вот генетическая память – есть: нечто подобное феномену царя Навуходоносора, который требовал у магов и истолковать его сон, и вместо него этот сон ещё и вспомнить (сам он даже и не вспомнит, лишь смутное ощущение его). Именно об этом - лермонтовское стихотворение "По небу полуночи ангел летел..." – помните?

Если заряд проходит лишь здесь, то вспыхивает игрушечный свет в ёлочной гирлянде, - легко, мило, чуть забавно и совсем не опасно, через полчаса забудется. А когда и здесь, и там... - представьте только, какой силой бьёт через слой веков удар молнии по точке, сложившейся по абсолютному образу и подобию!

(Злому врагу не пожелаешь, что называется...)

- Это-то именно и произошло, когда я в первый раз им стихи читала.
- Архетипизация.
- И разве я не знала, что нельзя без спросу и как попало пользоваться тайными кодами?..
Косы… рыжие… да, точно, помню, заплетала; платье белое…
- Продолжайте же, я вас слушаю.
-… платье верхнее, узорное, с откидными рукавами в жемчужинках; т1оьхкар [2], кинжал… (злись теперь сама на себя сколько хочешь – для чего (для кого!) наряжалась?!) - ну, а у туьйдаргиш [3] заклинило застёжки, и я решила их просто не надевать, дома оставить (это защитный-то отражатель!) Ага, не так всё просто! Это же не обычное украшение; там всё в сакральной схеме просчитано было, каждая деталь…
Покрывало тоже не накинула, хотя и было оно у меня – то ли торопилась, то ли поленилась… А разве можно, входя в чужое поле силы, столь небрежно обходиться с собственным облачением?!..

Дальше включились стихии по каналам.
Он идёт навстречу, протягивает руки, чуть касается моих плеч…

В этой же точке – восемь веков назад:
Архетипический герой журавлиным жестом поднимает крылья – приветствие перед танцем на ловдзарге [4], куда меня выманили из моего тихого укрытия лукавые мои односельчане…
Приходи ты, дескать, милая, со своею дудочкой, спой, сыграй, сказку расскажи, чудо-фокус на десерт покажи, говорили они… Ну что ты, в самом деле, жеманишься, всем аулом тебя просим! Сколько ж можно в чаще-то над отварами сидеть, и так круглый год почти тебя не видим… успеешь ещё наколдоваться, вся жизнь впереди, говорили они…
Экспериментаторы любопытные… уж как я им наворожу чего-нибудь потом…

Лёгкий скрежет зубов. - Циск пристально смотрит жёлтыми глазами и задумчиво чешет за ухом левой задней лапой. Он со мной согласен.

«Раз уж пожелал наш светлейший князь, – Жаворонок, спой, и мы все тебя просим,» - между делом произносит, улыбаясь, Володя и протягивает кому-то гитару.
«… сирла эл [5]...» - безотчётно откликается где-то в глубине жил… - Ах… что?!
Мир замер. Меня сорвало из цепи, замкнуло и накрыло!

Это здесь – квартирник у Кати Котиковой, и двадцатый этаж, и двадцать первый век. А там параллельно, в фундаментальном плане, уже идёт во всей красе народный праздник на природе под открытым небом. Долина - как глубокая чаша в тёмно-зелёном бархате, лес густой окаймляет края гор…
Нет! Нет! Не может быть; не должно быть… но - тот, кого назвали князем, кивает, улыбается и подзывает меня!
Это наш правитель Олхудзур, мой приёмный отец, и к нему в Цайн-Пхьеду [6] в гости хевсурский друг его приехал, а матушка моя, благодетельница, госпожа Тийна, хлопочет, раздавая поручения служанкам... Настал весенний праздник Тушоли [7], жертву закололи, фольклорное состязание, джигитовка, хоровод с цветами (Марха! предательница! ты где вообще??? сестра, называется – бросила меня, как на расстрел, под взгляды публики…)

А вот и моё терзание. - Струны тихо звенят под пальцами...
Торола! О…- Матово-алое облако плывёт, растворяясь в воздухе над вершинами деревьев. Мягкий, словно кошачья лапка, закат - в совершенно небывалых тонах… Росинки трепещут на лепестках, переливаясь в лучах вечернего солнца. - Преображается земля…

Как… это всё опять так же сложилось, и они ведь все тоже видят это так же, как и я… Мне не показалось! Они… они меня нашли! Они всё знали!!! И ничего не сказали… Ну, благодарность большая им всем… Что со мной теперь будет?!
(«Ааай… Алелай… Матушка, спасай меня, Птица моя Белая… - срочно уноси отсюда в укрытие, пока я ещё не уничтожена!» – Свита переполошенная материализуется, кличет, поднимает вокруг метель из перьев, прикрывают крыльями меня… - успеют ли ещё?)

- Я только хотела поиграть...
Поиграла она… жизнями человеческими. Кипиш заварила на всю округу, - так просто, мимо пролетала, пёрышком задела. Рассказывай это кому-нибудь другому, кто тебя ещё не знает! Нет, это не ты уже здесь всё решаешь! Это сам Села [8] раздул небесный огонь на жертвеннике, и гудящее пламя, как магнит, находит и выносит тебя к себе!

Чем теперь я заслонюсь, - как теперь я скроюсь? - о, где же ты, мой ясменник… и другие заросли?!

«Добрый вечер…»
Включен незнакомый режим. Да, да… Элгур, жрец, рассказывал про чужие поля силы. Опасность таится в неуловимых мелочах. Тембр голоса, мимолётное движение рук… Вот то, чего я боялась, - оно и настигло меня... - Надо было вовремя слушать и спрашивать, а не ворон ловить на уроке, вспоминая песенки с ловдзарга, в душу вкрутившиеся яркой спиралью!
Клюв не повинуется, пытаясь лепетать отмазки… Вот я попала-то… прямо в котёл кипящий!..
Сила уже меня вытолкнула на круг… - десятки глаз… сойти нельзя, уже поздно, уже хлопают, ритм пошёл, программа игры запущена, подведу всех, сорву праздник… позор… что мне скажут?! - А что, кстати, потом мне скажет Элгур-наставник, оттачивающий малейшие душевные движения?.. Зачем меня-то к людям в их жизнь из лесов понесло?!

«…маленькая птичка!»
Стоп… Ну… да! Так ведь, собственно, это же я и есть... Птенец Птицы Белой, накануне дня своего посвящения сбежавший в другие времена и пространства… Да… это мы такие… - Сколько ни оттягивай минуты и часы, сколько ни опаздывай, хоть до самого вечера заставь себя ждать, а явиться тем не менее придётся. - Центр поля неумолим. Огонь на жертвеннике разгорелся, полыхает…
Глаза поднимать не буду, - авось меньше харизмой, точно миной, подорвёт провода...
Всё-таки не выдержала...

Аааай… Мааамаааа!..
Я инстинктивно сжимаюсь в комок в безмолвном предчувствии боли, пытаясь отклониться назад…
…но неотвратимо впивается, крутясь пращой, чёрная доска углом в солнечное сплетение мне… - и, как древком копья, толкает в грудь, сметая с ног, невообразимая воинская, мистическая и музыкальная энергетика, - я просто теряюсь - растворяюсь - и отбрасывает меня неведомый поток во времени и пространстве - туда, само собой, в предопределённый мне тринадцатый век - в языческую мою ещё, солнечную Мелхисту [9]...

Хоть тут же в панике беги и слёзно умоляй о срочной помощи (о какой это и кого же?! боги не пожалеют; какие только зелья не булькают в их котле!..) И хитрая Катя… - а в моём прошлом - Марха! - так усиленно мне названивала, торопила, - а сама в засаде пряталась и посмеивалась надо мною: заманю я тебя, а потом выкручивайся как хочешь!..

Жрицам ложь вообще плохо удаётся. Сказывается профессиональная привычка возносить при жертвеннике душу в состоянии прозрачном, как озеро Галайн-Ам, иначе молитва не поднимется, не пройдёт верхние шлюзы, - а если так, то зачем тогда она нужна…

Слабые попытки отовраться по телефону, когда глаз не видно:
«Да я вообще всегда играю…»

Ну да, сейчас. Это тебе не перед Катей Мархой в костюмы разные рядиться. Клювиком пару минут повертела, крылышками помахала – блесни и можно улетать в новом образе. - Да летай ты, пожалуйста, мотылёк, сколько хочешь, пока не налетаешься... Танцуй себе… вокруг жертвенного огня. Что можно Деле [10], Селе, Геле [11] и другим богам - то нельзя агнице, им назначенной. Тут выбор невелик: либо в жречество, либо в жертвы… Режим не даст сойти с круга, центр поля тебя притянет.

- Я как-то не заметил. Всё было довольно искренне.
Поздно. Меня давно вычислили по повадкам и с улыбкой наблюдают, как я метаюсь… Вокруг огня.

-… родные души…
- Да, да; вот и у ирландцев есть понятие «anam cara»… - заземляю провод в сторону, срочно, иначе ой как сейчас рванёт…

(- Танцуй же, что ты, мотылёк?
- Дотанцевалась уже...)

- Ирландия… да, не спорю; но зачем сразу уплывать так далеко? У нас явление это называют - равноцветием.

И смотрит он прямо мне в глаза, чуть прищурившись, и улыбаются краешки его губ, и сердце моё обрывается и стремительно кубарем падает с вершины Дакох-корт [12] в глубину ущелья, как подстреленный воробышек, и душа моя слышит, как мысленно он зовёт меня по имени:
-Мзекала!

Глава 2. Птичья благодать

«Элгур рассказывал, что я была найдена у святилища зимой, в канун праздника Огу[1]…

Наступал поздний вечер среды. Эрдзие-Бе[2], замок Летающего по небу (правителя Цайн-Пхьеды Олхудзура, - у нас не принято обращаться к старшим в семье по имени, приходится изощряться в прозвищах) наполнялся тихой радостной суетой.

Пеклись пироги, варились каши, из погребов с довольной улыбкой вынимали заботливо заготовленные сыр, творог, сметану – и повсюду было масло, масло, горшки и кувшины со сбитым коровьим маслом… Мука, поджаренная на масле; молочная и кукурузная каши - с маслом; пирог, облитый маслом… А хмельного в такой праздник не полагалось, к превеликой радости той, что в доме [3] - госпожи Тийны.
Сама же она, как хранительница очага, освятила всё угощение огнём, зачерпнула ложкой масла, трижды обвела ею над блюдом и выплеснула масло в огонь для витающих над очагом душ предков, торжественно читая заклинание: «Да останемся мы здоровыми, чтобы хранить масло для покровителя девиц Ога и встретить чистый год.»
Затем явился жрец, и гордый Олхудзур со своим семейством слушал, как тот произносил благословение на скот и умолял богов даровать людям милость… И тут вдруг постучались в двери целой толпой сельчане и принесли меня! – Ну, а теперь лучше по порядку.

В лесу, над нашим селением, есть горный ключ с чистейшей кристальной водой. Неподалёку от этого источника находится местное святилище Тушоли. Марха, сестра моя, готова сама несколько раз в день подниматься вверх по горе, и всё это только для того, чтобы сталкиваться у родника с молодыми людьми, - с неким Мимой, например… и слушать комплименты, - и вот плетётся она потом домой с пустым кувшином, вызывая ворчание идущих навстречу от святилища женщин (кувшин-то пуст - примета скверная!), и возвращается к ручью снова и снова… но это между нами… я ничего не говорила! – Тому уж шестнадцать лет минуло на Огу, - горсточке местных девиц суждено было обнаружить в этих краях меня…

Стайка девушек ходила по дворам и собирала с хозяек праздничную дань - сыр, молоко и масло. Придя в дом, они запевали песни. Пар от тёплых губ мелкими струйками рвался к зимним звёздам…
- Эй, мама, прошу тебя, мама, выходи, мама, - звенел под небом голос первой красавицы села, кареглазой Совгат.
- Еппой! – подхватывал хор её подруг, откликаясь эхом.
- Отпусти ты нас, нам некогда: у тысячи хозяев гости мы…
- Еппой!
- Посмотри в ящик, сунь руку в ушат...
- Еппой!
- О, мама, прошу тебя, мама, прощай, мама!
- Еппой!
- Пусть будет у тебя семь сыновей, и все семеро станут князьями.
- Еппой!
- Пусть будет у тебя три дочери, и все три станут княжнами.
- Еппой!
- Живи благополучно и носи постоянно рубашку из жёлтого шёлка.
- Еппой!

Обойдя село и повеселившись как следует, девушки решили напоследок сходить поклониться Тушоли и там уже поделить угощение между собой. У стен же святилища, в сугробе, непостижимым образом оказался живой младенец. Кроха с головой в золотистых кудряшках была закутана в белую накидку, подбитую лисьим мехом; на шее же младенца висел на шёлковом шнурке специальный мешочек, наполненный волчьими зубами и когтями [4].
Девушки подняли переполох, обегали с криками всю поляну, расколов пугающую тишину... Но ни души не было рядом; лишь на вершине дерева распростёрла свои крыла невероятной красоты и размеров птица, что была белее снега, и блистала она с высоты ярче, чем убор из тысячи алмазов… (По крайней мере, так утверждали очевидицы, а с их слов жрец, а ему сан лгать не позволяет.)

Олхудзур немедленно разослал гонцов по всем окрестным сёлам, пытаясь разыскать преступных и нерадивых родителей, посмевших оставить малое дитя в холодную пору на снегу... Поиски ничем не увенчались. За всю осень ни в одном ауле не закричал ни один младенец. Год был неурожайным во всех отношениях. Чахли поля и фруктовые деревья; скот не желал плодиться и умножаться; к тому же жителей округи десятками косила страшная болезнь к1иг [5].
Почти в каждом дворе резали чёрных кур, поливая их кровью все углы дома, пекли пироги и раздавали их соседям, чтобы задобрить Дашуа-Цу и Киги-нан - богов оспы.

- Киги-нан, дорогая наша, хорошая, - увещевал богиню жрец, совершая обход по дворам, - лучше тебе уйти отсюда. Оставь нас без несчастья, без ущерба кому бы то ни было, покинь нас с благим расположением. О Дашуа-Цу, Золотое Пламя, оспины свои милостиво от нас отошли, чтобы и к будущему году были мы в состоянии запастись для тебя кувшином масла… - заговаривал старый Элгур оспу, убалтывал, умасливал…

Масло, масло… потоки масла… целые реки масла! Маслом этим в течение месяца обмазывали беззащитное тельце найдёныша - ежедневно. И меня оспа не тронула, прошла стороной, не взглянула даже.
И нарекли тогда они меня на седьмой день - Мелх-Азни, девой солнца [6]…

Невезучий Мима-чабан, тогда ещё мальчишка, чудом выстоял в битве с хворью, но она навсегда отметила рябинами его лицо, унеся обоих его братьев, Эсу и Кхаралга. И без того у бедолаги на левой щеке родимое пятно… Иногда, секретничая с Мархой, я подсмеиваюсь над ним заочно, и тогда она мгновенно возмущается и начинает вдруг доказывать, что вот она, мол, подлинная дочь владетеля Цайн-Пхьеды, и знает себе цену, и может назвать восемь поколений своих предков, не то что некоторые с сомнительным происхождением, выпавшие неизвестно из чьего гнезда; а может быть, я вообще биеркат доцу йо1 [7], приносящая несчастье, не зря же у меня косы рыжие; а то и алмаз [8] лесной, - проверить бы не мешало… - Марха расходится всё больше:
- Мы все знаем, кого подбросили к святилищу Тушоли, будто дикую веточку на праздник! В лесу сломали веточку, в лесу она росла!

Видит ли хоть Мима, куда стрела его летит? Сын беднейшей в округе вдовы Дахки, щеголяет в оборванном бешмете... Вид потешный, сам нескладный, зубы смотрят врозь… А тут - моя сестрёнка, идущая по жизни носом кверху… - и во сне никому бы не приснилось поставить их рядом. Что, если бы отец узнал?!..

- Отец? – надменно переспрашивает Марха. – Ты хочешь сказать - мой отец?
- Я не имею права отрекаться от семьи после всего, чем я ей обязана, - отрешённым тоном произношу я.
Марха растерянно моргает... Ну, значит, сегодня один - ноль в мою пользу…
- Летающий по небу даже не разгневался бы на Миму, – победно продолжаю я. - От души посмеялся бы и наградил шутника как следует!
- Эй, Дикая Веточка, постой-ка… ты обиделась, похоже? – прищуривается дражайшая сестрица.
- О нет, что ты! Обижаются ведь только рабы [9].

Я спокойно отхожу, не оборачиваясь… Спиной чувствую, как она с открытым ртом глотает воздух. Знай наших! - Обожаю иногда словесно пикироваться с милой сестричкой, да и её это занятие развлекает не меньше.

Дети госпожи Бетты, первой жены Олхудзура, умершей задолго до момента моего появления в их гнезде, уже успели опериться.

Леча, воплощение небесной доброты и прекрасного благородства, сейчас охраняет со своим войском наши южные границы.
(Как долго я не приезжала домой… Я так по нему соскучилась! Не раздумывая, с радостью пожертвовала бы жизнью за любимого брата! Он настолько безупречен… пусть я и не кровная сестра, но всё бы отдала, чтобы хоть чуточку быть на него похожей!..)

Сестру его, нежную Седу, несколько лет назад выдали замуж, она сама уж дважды стала матерью…

Поскольку Тийна, новая элдзуд [10], вырастившая пасынков, мечтала наконец понянчить и своего малыша, а боги ей всё никак его не посылали, - уступив её уговорам, меня, бездомного птенчика, покинутого (или подкинутого?) под деревом в снегу, славный Олхудзур объявил своей названой дочерью.
Но я не продолжу род: мне суждено стать жрицей. Элгур убеждает меня, что это намного более завидный жребий, чем потерять душу, утонув в пелёнках и крынках до конца дней своих…

Мархе же, нашей самой младшенькой и балованной, довелось увидеть свет через год после моего появления.
- И опять девочка! - ворчал и пыхтел, должно быть по такому случаю владыка наш Олхудзур, сдвинув к переносице нависшие брови, - третья теперь у меня по счёту!!! И всего один наследник. Нет чтобы как у людей!
Та, что в доме, наверняка кротко отмалчивалась с виноватым видом, как всегда...

А у людей как раз встречаются ситуации гораздо сложнее! Кто у нас не знает Бошту-гончара из Комалхи? - У него четыре дочери, которых зовут - Яхита[11], Тойита[12], Сацита[13] и… Ялита[14]! Все соседи над этой семейкой подтрунивают, а девчонкам хоть плачь. Ну вот нет у них брата! Ни одного. И терпят, а что поделаешь!
(Я так, к слову: если вдруг что случится… - как же гончар пятую-то дочку назовёт?!)

Разумеется, я благодарна… признательна… - как же иначе? Я не запятнаю имя Олхудзура никаким низким поступком. Они с добродетельной Тийной покрыли меня своим крылом, выпестовали несмышлёную, и восьми лет от роду передали на обучение жрецу. Премудрый Элгур, чтобы добиться разрешения властителя забрать его воспитанницу к себе, просто из облачения выпрыгивал, на любые жертвы был готов, - утверждал, будто получил обо мне откровение свыше:
- Перелётные птицы улетали от нас – и оставили тебя нам в птичий праздник, в самый день Огу! Ты ведь не считаешь, что это случайно?! Мирами управляют боги, это они распоряжаются кхуллам [15]. Сама Белая Птица, приносящая благодать земле, тебе покровительствует. Думаю, что именно её видели люди в тот день над тобой! Ты же не от этого мира, ты избранница, это я сразу понял. У тебя несомненные врождённые способности к тайному знанию. Породистый птенец и в гнезде петь начинает! [16]

У других - восемь поколений предков в подземном мире, а в здешнем, солнечном - отец и мать, братья и сёстры, кров и очаг, и домашние хлопоты, и земные беды, и праздники, и детские игры на лугу, и скачки, и танцы, и взмахи ресниц, и улыбки у родника... А у меня – лишь белый снег кругом, да ясное небо с ослепительными крыльями над головой, да холодный ручей, мелодично плещущий у изголовья… Я не понимаю, кто я и что я, откуда вышла и куда приду, и зачем и на какой час сотворил Ты меня, великий Дел [17].
Может быть, меня на самом деле и нет в этом мире, и я лишь снюсь всем - и себе самой тоже?..

- Женский ум хвоста лягушачьего короче. Опять закрыла сознание и мечтает о каких-то пустяках! – раздражается и стучит посохом об пол достопочтенный служитель Циу [18]. – Сколько раз втолковывал уже: уважаема всеми будешь, люди чистой назовут тебя, святой. Я не вечно по этой земле буду ходить, сама пойми! Сойду в бухара доьние [19], - и кому я ведовство и дар свой передам, если не тебе? Не стыдно ль только о своей пользе думать? Да как это можно - оставить весь край без знахаря?! Не старайся для себя одной, как мотыга [20]! Я и сам в молодости был глуп – целых два года сопротивлялся духам, когда они меня избрали, всё не мог принять блага своего... Ничего, все мы через это однажды проходим, перетерпишь и ты… Чем быстрее покоришься, тем больше приобретёшь. Всё равно кхуллам предначертан – какой смысл всуе противиться?

* * *

Глава 3. О том, как однажды явился мне Тамаш-ерда

«На дороге бедного сельского жителя всегда подстерегает множество неприятных сюрпризов от духов. Если в урочный час направить свой взор во мглу, можно узнать тёмные тайны природы - те, что обыденный глаз так легко упускает. По горам, лесам, рекам и оврагам шествуют во мраке призрачные сонмы – невидимые хранители земли, и кромешная тьма оживает их песней и шорохом, просто кишит ими. Смельчаки, что не боятся глубоких лесов, не раз становились свидетелями загадочных сцен. Кто-то из них утверждает, что видел, как духи разводили костры на дорогах и готовили себе на них еду, приглашая путника разделить с ними трапезу и беседу. Иногда можно заметить, как они уезжают верхом, а потом исчезают, светясь в темноте и оставив на дороге загадочные следы. Поэтому крайне опасно ходить одному по ночам: не ровен час, угодишь в их обиталище - боьхачу кхета[1], и как раз наступишь на джинна! Хуже ничего нет для человека, чем наткнуться случайно на войну или свадьбу духов: их боевой танец навсегда вынесет сердце из привычного ритма, и незримые руки раскачают ваш разум, как лодку на бурной реке. Заманят они странника в весёлом танце подальше от дома и швырнут в овраг, в ущелье, и тогда непременно сойдёт с ума тот несчастный (как случилось с сыном сапожника Сонтаэлой), и скорее всего умрёт...

Эти рассказы о встречах с духами и их странных обычаях передаются из поколения в поколение. Многие наивные молодые люди пренебрегают этими предостережениями, полагая, что это всего лишь старые легенды и сказки. Но мудрые знают, что в этих историях заключена истина. Мир намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Не случайно опытные люди советуют воздержаться от мало-мальски серьёзных начинаний и трудов после того, как солнце спрячется за горизонтом. А несмышлёным детям и молодым женщинам и подавно лучше оставаться за порогом в эти загадочные часы! Ну, а если природная любознательность всё же тянет вас к неведомому – пусть вашими спутниками в ночи станут х1ейкалаш[2], защитные средства, – скажем, жаркий уголёк, кусочек хлеба, пшеничные или кукурузные зёрна; на худой конец подойдёт и какой-нибудь острый предмет…

У меня есть кинжал, я всегда ношу его с собой. Это память от старшего брата, Лечи, в семье мы зовём его Авлирг [3], потому что милосерднее его нет человека на этом свете... Когда он уезжал со своей дружиной на границу, я до света тайком прибежала из лесов к воротам прощаться, в надежде выпросить на память что-нибудь из тех вещей, которых касались его руки. И он подарил мне свой детский кинжал, а я восторженно целовала рукоять…
- Я тебе даю вечную клятву оруженосца, Авлирг, - лепетала я. Он улыбнулся и широкой ладонью растрепал мои рыжие локоны, выбившиеся на лоб:
- Прячь получше руно своё под платком, большой ведь уже, «оруженосец»!
Брат такой же кудрявый, как я, только темноволосый… так, и что с того, что я приёмыш?!

Лезвие кинжала тонко и поёт под ветром, и так легко срезать им травы для будущих зелий в зыбкий предрассветный час... Ведь у нас, знахарей, всё наоборот, - мы должны держаться поближе к духам, не зря нас повсюду называют «джонишца тайна нах» [4]; над нами довлеет власть иных законов. Наши ритуалы как раз и проводятся в ночное время, когда простой народ спит и не мешает избранным протягивать незримые ниточки между землёй и небожителями…

Ранним утром я поднималась в гору, возвращалась со сбора трав в нашу с Элгуром лесную избушку, прижимая к груди очередную охапку растений. Босые ступни привычно тонули в леденящей росе, и вились распущенные огненные косы поверх заговорённой рубашки из крапивного холста, которую я выткала сама под бдительным руководством жреца… - о, жгучие эти стебли! Пальцы доныне помнят их жестокость и коварство... С восьми лет учил меня искусству крапивного плетения Элгур.
- Терпи, приучайся, отсекай чувства, умерщвляй плоть, - посмеивался он. – Страдание рождает силу и очищает чувства. Духи любят стойких. Времени за тобой не так много остаётся, ты должна все глубины успеть освоить, пока ещё есть кому тебя просветить! Вот у нас в Майсте отродясь не было непосвящённых женщин, - всех с малолетства наставляли на путь...
И следил, не спуская глаз, наблюдал пристально за каждым моим движением из-под лохматых седых бровей.

Тонкой стрункой пондура [5] натягивалась душа, сердце мысленно сплетало цепи заклинаний, а руки – крапивные нити… И, чуть отвлечёшься, заглядишься в сторону, упустив вдруг внутреннюю собранность, напряжение молитвенного мига, - соскользнёт мимо петля, путая судьбоносный узор, – раз! – и свистит внезапно вишнёвая розга по неловким пальцам…
Даже не знаю теперь, что тогда отдавалось в душе больнее – крапивные ожоги, карающие молнии розги или нарочитый, рассчитанный холод во взглядах и интонациях наставника. Он намеренно отдалял от меня всякий повод к выражению чувств, ограждал от громких звуков, зрелищ, прикосновений, вообще от любого яркого переживания, всплеска страстей, каменным ножом резал прямо и ровно, калёным железом выжигал из сердца мирское, тёплое, человеческое, - в цепких своих когтях направлял курс полёта, вёл, не выпуская, напрямую к намеченной цели. Избраннице духов предстояло научиться отодвигать земные линии на второй план, в пользу священного…

…Я, забыв о быстротечном времени, стояла и любовалась завораживающей картиной весенней жизни: вереница лесных муравьёв торопливо сновала, кружа по гигантскому, тронутому утренними лучами могучему буку и по очереди прикладываясь к полузастывшей лужице смолы вдоль длинной и широкой трещины на стволе дерева.
Чуткие усики погружались в смолу и тут же вынимались, покрытые капельками янтарного клея. Тонкие цепкие лапки тоже были выпачканы смолой, но неутомимые маленькие подвижники были полны решимости и трудились в поте лица. Выстроившись в цепочку, от муравья к муравью, они заботливо передавали друг другу смоляные комочки – словно крохотные частички солнца, прогревающего землю. Каждый из них был полностью поглощён делом, и двигались они так быстро, что казалось, будто изящное тельце одного муравья перетекает в другого. Из-под заскорузлой коры уже начали пробиваться первые зелёные побеги…

Зима убегала в горы. Первые капли света уже золотистыми сладкими слезинками просачивались сверху сквозь кроны. Нежно, радостно и отчаянно воспели хвалу Солнцу Божьему весенние птицы. Скоро там, внизу, сёла начнут просыпаться к делам нового дня…

Глава 4. Явление Матери вод и обретение клятвенной сестры

Коня со двора Олхудзура похитили, как выяснилось впоследствии, не без участия моей «дальновидной» сестрички…
И вот как всё это происходило.

Утренний лес дышал весной. Очнувшись наконец от зимнего морока, природа открывала людям свои объятия. Играя в воздухе, у окна с криком носились друг за другом ласточки. Я с улыбкой наблюдала за ними: кажется, они твёрдо вознамерились свить гнездо под нашей крышей…
Циск всю ночь пропадал где-то в чаще, завывая там, как неупокоенная душа, - а к рассвету как ни в чём ни бывало вернулся, вылизался и с чувством выполненного долга улёгся в углу. Пол в избушке с утра снова был покрыт клочьями шерсти: кот отчаянно линял... (ох, опять за ним надо бы подмести!)

Я занималась обычной уборкой и мелкой стряпнёй в отсутствие наставника, который исполнял в святилище тайные ритуалы, - как с вечера ушёл, так до сих пор и не возвращался... И тут в наш лесной домик прибыла запыхавшаяся юная служанка и вручила мне пергаментный свиток с посланием от сестрицы. За мною срочно присылали из замка Эрдзие-Бе!

Девчушка дышала, как загнанная лошадь. Я протянула ей медный к1умаг1 [1] с водой, чтобы ополоснуть руки и лицо, а она… выпила его весь одним глотком! Тут взгляды наши встретились, и она начала медленно заливаться краской:
- Благодарю тебя, госпожа… я не стою такой доброты…
- Не стоит такой благодарности… - отмахнулась я, - вот, держи, - но второй кумганчик тут же постигла участь первого, и, рассмеявшись, я наполнила уже третий:
– Послушай… зачем ты всю дорогу волчьей рысью мчалась? Может, тебя сармаки[2] преследуют? Или ты раньше срока в нижний мир попасть стремишься?
- О нет! Гурметцу[3] сохрани! – в широко расставленных тёмных её глазах плеснулся страх.– Просто мне княжна Марха приказала немедленно идти к тебе с письмом и возвратиться с ответом как можно скорее!
– Значит, ты сестре моей служишь?
- Вот уж полгода, как меня взяли в замок.
- Как имя-то тебе, чудо?
- Чегарди…

Загорелое личико со вздёрнутым носом и громадные очи на пол-лица, - нежные, как распускающиеся в поле тюльпаны... Ей всего лет десять. Совсем ещё ребёнок... Марха, демонстрируя своё превосходство над слугами, не знает меры. Вот что сложного было отправить девчонку в столь дальний путь на арбе?.. Будешь людям говорить «букъ!»[4], они заставят тебя произнести «квак»!

Я принялась за чтение письма. Чегарди, прикрыв глаза густыми ресницами, сползла по стене, опустилась на войлочный коврик и так замерла, приходя в себя.

Из угла выбрался и с величавым видом прошёлся по хижине котище. Он приблизился к девочке, придирчиво её обнюхал - и тут же улёгся, свернувшись кольцом вокруг её ног. Она же, не открывая глаз, заулыбалась и принялась наощупь гладить его мех:
- Цици-цици [5]…
Огромный Циск, в состоянии совершенного блаженства, переворачивался с боку на бок, подставляя под ласку тугое мохнатое брюшко, и удовлетворённо урчал…

* * *

Суть душераздирающего киег1ат [6] от Мархи, приводить здесь полный текст которого нет никакой нужды, заключалась в неотложном требовании прийти с нею повидаться и помочь ценным советом, - иначе она не будет ни есть, ни пить, ни мыться, пока не увидит в своём доме «родненькую спасительницу несчастной малышки, которой больше некому излить огненный плач сердца о своей потерянной судьбе!» - Именно так, ни больше ни меньше. Вот Марха знает, как, когда, кому и что сказать, чтобы успешно вить из всех верёвки и любой ценой добиваться своего...

Подробно расспросив Чегарди о новостях из замка и сопоставив её ответы с тем, что говорилось в письме, мне удалось выяснить - неуклюжий Мима со своими простецкими выходками внезапно попал в опалу. Иная шутка - начало ссоры [7]. На очередном свидании чабан умудрился произнести нечто, уколовшее самолюбие Мархи (а ведь перед нею же, скорее всего, и пытался блеснуть!) Теперь сестра, назло ему, уже с неделю не показывается у родника, отправляя за водой своих служанок (что, право, и давно следовало сделать, - в народе мало-помалу расползлась молва, будто Олхудзур с дочерью родной обращается хуже, нежели с рабыней, - каждый день с утра до вечера гоняет мученицу в гору с кувшином, подумать только!..)

Повадился кувшин наш по воду ходить, не остаться б ему там на берегу [8]… У несчастной малышки, кажется, вместо головы тыква выросла на плечах! Издержки переходного возраста… да уж, и знатных барышень они не минуют. Ну можно ли так бросать тень на семью?!

Зато, сложив с себя тягостную обязанность водоноса, Марха начала подрисовывать брови ольховой краской и принялась менять наряды по несколько раз в день, то загадочно мелькая в окне, то блуждая в одиночестве по замковому саду.

Прислуга в Эрдзие-Бе – народ всё чувствительный и красноречивый, имеющий притом многочисленную родню; и теперь все окрестные сёла обсуждают выходные платья и украшения младшей княжны, причём подробности каждый прибавляет и от себя!
Местные кумушки сделали вывод, что Марху, по всему видать, вскоре будут сватать (не зря же ведь модное приданое демонстрируется напоказ всей округе?!), и с возросшим любопытством принялись следить за событиями. Непрерывно кто-нибудь крутился возле замковых стен, высматривая интересные мелочи. Конюхов и стражу засыпали целым ворохом вопросов, стоило им высунуть нос за ворота...
(Смешные люди, - прежде моего посвящения Летающий по небу точно не планирует что-либо менять в участи младшенькой! Милая крошка спокойно может ещё как минимум год доигрывать в игрушки…)

На незадачливого Миму людям больно теперь смотреть: парня шатает при ходьбе; пастушок побледнел и иссох от переживаний, как сушёная рыба [9]; за неделю от него остались лишь уши, по которым и узнают его соседи, исправно оповещающие бедолагу об известиях из замка, - а также о различных домыслах по поводу известий и о вариантах толкований этих домыслов. (Всё это делается ими из самого чистого сочувствия, не иначе!)

Прочтя письмо, я спрятала его в хуаск [10], где лежали деревянный гребень, шёлковые цветные нитки, иглы и напёрсток, и задумалась. Делать нечего, - пора, кажется, и в самом деле выручать нашу капризную красотку...
Вслед за письмом я уложила туда же узелок с толокном, затем взяла расписной глиняный кувшинчик с водой, заткнутый восковой пробкой и маленькую дуьтару [11]: всё веселее странствовать будет...

У Чегарди при виде свирели глазёнки засияли радостью:
- А я умею петь, госпожа, и столько песен знаю! - похвалилась она и тут же принялась напевать на неизвестном наречии, прихлопывая руками в такт. Мелодия была приятна и легко запоминалась, но слова песнопения, как ни странно, оказались вовсе мне не знакомы.
- Это что, какое-нибудь редкое заклинание? – удивилась я. Мне впервые довелось такое слышать.

Смех Чегарди, зазвенев, рассыпался в воздухе, - и тотчас сами отозвались в такт медные колокольчики белого жреческого знамени, стоявшего в углу:
- Вот это да, разве ты ни разу не слыхала, госпожа? Это же песни Жаворонка нашего серебряного!

Я отрицательно покачала головой.

- Да как же нет?.. - настаивала Чегарди. - Весь край наш распевает их, - каждую весну он нас радует. Хочешь, я тебе ещё напою? Ты непременно тогда вспомнишь! Послушай… Вот я думаю… - с серьёзным видом начала было Чегарди, уютно устроившаяся в углу на коврике, но умолкла и поспешно вскочила, испуганно косясь на дверь. Ямочки на её щеках растаяли.

- Да, песни те хороши, - послышался от дверей знакомый голос, - но в пути чтобы пели только священное!

Меня так и подбросило на месте:
- С миром приход твой, учитель!

На пороге стоял, опираясь на посох, Элгур и, слегка улыбаясь, созерцал нас. Была у моего наставника такая особенность – беззвучно возникать там, где его в эту минуту не ожидали... Иногда можно даже было подумать, будто он внезапно материализуется из воздуха!

(Постойте-ка! – что значит «… в пути»? - Это как… он понял уже, что я собираюсь куда-то идти?! Ничего-то от него не скроешь! Я даже ему ещё не успела рассказать!..)

- Из какого ты очага? [12] – обратился он тем временем к девочке.
- Я из селенья Коротах… дочь Элхи-каменотёса, - робко ответила та, вся трепеща перед священной особой жреца.

Отец Чегарди, в те времена, славился в наших окрестностях как искусный умелец и неутомимый труженик. Его руки творили чудеса из камня - посуду, корыта, величественные статуи богов для святилищ. А уж детвора округи видела в нём почти волшебника - он умел создавать из камня даже детские игрушки! А во время затяжных дождей и при паводках, когда горные речки, набрав силу, бурлили и неслись, передвигая камни, с корнями вырывая прибрежные деревья, он становился незаменимым спасителем местных жителей. Мастерство Элхи превращало речные булыжники в прочные мосты, ведущие через бурные потоки. Сотни крестьян благодаря ему могли безопасно пересекать горные реки, направляясь из своих сёл на противоположный склон горы к сенокосам и пастбищам, несмотря на природные невзгоды.

- Блажен перед небом тот, кто мост построит! Он при жизни заслужил быть принятым в йелцамани [13], – отозвался жрец, одобрительно кивая и ставя в угол многогранный посох, испещрённый, как и древко знамени, бесчисленными симметричными зарубками - согласно числу принесённых жертв. Он сложил с плеч увесистый мешок и снова скользнул по нам взглядом через плечо. Выглядел Элгур чем-то озабоченным.
- Наставник… вот мне из замка сестра пишет…

Пожалуй, отпроситься в неурочный час будет непросто. - По раз и навсегда установленному учителем порядку, мне позволялось погостить дома у родных лишь неделю зимой и три недели летом, всё же остальное время посвящалось занятиям: чтобы не расслабляться в безделии и не отвыкать от знания, - так он всегда это объяснял.

Элгур обернулся и чуть насмешливо оглядел меня с ног до головы так, как будто впервые в жизни встретил. Посланница сестры потупилась и спрятала руки под фартук.

- Что, на поболтушки собрались подружки? – старый жрец просверлил нас обеих насквозь острым взглядом. – Делать, на мой взгляд, тебе там особенно нечего, - как всегда, протреплетесь целую неделю о колечках да о парнишках, как будто не наговорились ещё за прошлый раз! Хотя… - вдруг задумчиво произнёс он, - всё ж и тебе полезно иногда понаблюдать со стороны, как маются у себя в миру непосвящённые! Окунёшься в их суету поглубже – быстро надоест, так и вернёшься быстрее. Хорошая лягушка в своём болоте живёт [14]…

Я покорно опустила глаза и кивнула, но про себя подумала нечто крамольное. - Нет, пожалуй, даже ещё не подумала – лишь ощутила внутри зарождающееся облачко противления…

- Да, кстати, - продолжал он, искоса наблюдая за мной, - как будете проходить через Комалхи – скажите местным жителям, чтобы лягушку покрупнее мне принесли! Конокрад должен быть примерно наказан. Совсем совесть малый потерял.
- Неужели тебе уже известно имя вора, уважаемый Элгур?! – прозвенел хрустальный голосок Чегарди.

На восторженный возглас простушки я таинственно улыбнулась и промолчала. Неужели до сих пор кому-то не ясно, с каким человеком все мы имеем дело?!

Жрец отошёл к окну, скрывая польщённую ухмылку, и проговорил, как бы в пространство:
- Сидит иной в глуши лесной, и что-то знает - вслух не скажет… да пчёлка жало всем покажет! Собирайтесь же, не теряйте попусту времени.

* * *

Когда мы с Чегарди выходили из дверей хижины, Элгур кинул вслед нам горсть прошлогоднего зерна - малое жертвоприношение богине ветров и непогоды Дарц-нан, чтобы та уберегла нас в пути от бед [15]:
- Благой дороги вам и тарамов-хранителей [16] в спутники!

И вдруг резким тоном заявил мне:
- И, хотя смешно лишний раз напоминать о подобных вещах, – никаких танцев. Тебе это совершенно ни к чему!

(О… ну какие могут быть танцы? Что такое он сегодня говорит?!
Немощен уже становится уважаемый Элгур… жаль его, долго он служил богам и народу… да, и уже скоро мне придётся заменять его у жертвенника!
Ни разу в жизни ещё в танцах не участвовала. Всё-таки будущая жрица должна иметь благоговение… и вообще, я сестру иду из опасности вызволять, а не на праздниках развлекаться!)

* * *

Мы с Чегарди брели по весенним лесным тропкам сквозь густой буковый лес. Деревья воздевали к чистым небесам свои ветви. Мне представлялось, будто в Эле - подземном мире - пасутся стада гигантских оленей, а это их рога пробиваются к нам сквозь землю…

Чтобы не износить до срока свою единственную пару обуви, девочка шла рядом со мною босиком, крутя на палке связанные миц1окъинмачиш [17] и трещала, как мельница. Я просто отдыхала душой с нею, и улыбка не сходила с моего лица:
- …а ещё недавно у меня появился новый братик! Угадай, госпожа, как его назвали? – Чачакх[18], вот! Нарочно птичье имя дали, чтобы жил он долго! [19] Он уже с волосиками народился, и весь как есть в родинках, - счастливый будет!.. Ему на прошлой неделе люльку смастерил сосед наш, Дага-плотник. И вот позвали мы Наджа, - это как раз сын Даги, - чтобы он с хорошими пожеланиями братика в люльку положил, – а его, увальня этакого, и люльку угораздило опрокинуть, и ребёнка самого на землю едва не уронил! В доме нашем такой переполох поднялся, не передать! Бабушка, не помня себя, прибежала, поскорее яйцо на том месте разбила и веточку боярышника [20] навязала на люльку слева, чтобы беду от младенчика отвести...
- Наставник как-то рассказывал, - над люлькой желательно волчий клык или коготь вешать, - кстати вспомнила я недавние поучения Элгура.
- О, надо братьям непременно передать – как только они в лес соберутся, пусть добудут! Мы для нашего Чачакха всё сделаем, нам для него ничего не жалко...
- Сколько же у тебя братьев?
- Кроме маленького Чачакха – трое! Боргул, Буха и Лека! И ещё четыре сестры! Куотам и Моша уже большие, а Чаб и Селисат младше меня... А Моша наша в том году пошла на ловдзарг и не вернулась. Её оттуда Маккхал из Тертие похитил…

Маккхала из Тертие я знала, так как он приходился племянником Летающему по небу. Этот парень вовсе не искал приключений на свою голову, как вы уже поняли! Напротив, неожиданности сами его находили… Тот самый прошлогодний случай с лихим умыканием красотки Моши с соседской свадьбы произвёл немало шума в округе. (Иначе и быть не могло, ведь в этом принимал живейшее участие и мой братец со своим дружком Тархом!)
Не слышала об этой весёлой истории у нас только Сатоха-плакальщица, къайелла дзуд [21], да и то по причине своей полной глухоты… хотя, впрочем, едва ли! Соседки-то разве допустили бы такое? Пусть на пальцах, но растолкуют всё, что нужно, прежде чем вы успеете спросить.

- …Тогда братья хотели за ним гнаться, Мошу отбивать, а отец им сказал… я подслушала, совсем нечаянно! – оставьте, говорит, тем лучше, всё равно приданого на них на всех не хватит…

Безотчётно подбирая мотив, скользя пальцами по отверстиям свирели, я сама не понимала, что за новые мелодии плыли вместе с южным ветром в мою душу из-за горного хребта – священные или нет… что, если весна сама по себе священна?..

В подсознании напев повторялся снова и снова, и слова сами собой складывались в строчки:
«Девушка, почему сидишь ты дома?.. Твои ровесницы вышли замуж, почему ты осталась?.. Хэй, какая ты красивая! Кого собираешься осчастливить ты своей нежностью?»

Наваждение какое-то, честное слово!.. я ведь нигде прежде не могла слышать ничего подобного...

Чегарди болтала без умолку:
- …Мне разрешили сбегать домой, когда малышу третий день исполнился, и мы его купали, как положено, с мёдом и с угольком! Бабушка Чавка мне поручила вылить воду после купания в укромное место - у ограды, подальше от порога дома...

Она прыгала спиной назад, скакала вокруг меня, как молодой жеребёнок, у которого тонкие ножки ещё разъезжаются в разные стороны:
- Я стану отпрашиваться из замка, - вот бы княжна Марха почаще отпускала, – когда у брата зубки пойдут, вдруг и первый зубок мне прежде всех повезёт заметить! Тогда бабушка Чавка мне особый хингал [22] испечёт – вооот такой, во весь рост братика!.. – а может, и от родителей получу подарок…
- А тебе самой чего больше всего хотелось бы? – поинтересовалась я.

Чегарди пританцовывала и вертелась, - ни дать ни взять волчок под кнутом на зимнем льду. Чёрные косицы мотались взад-вперёд по её плечам и груди, будто верёвки от качелей:
- Янтарную бусинку [23] на руку! – затем подумала хорошенько и заключила: - Нет… всё-таки лучше – тейнак [24] новый из ниток! Чаб и Селисат уже ни одной целой куклы мне не оставили, все истрепали! Что с них взять, - глупенькие ещё…

Похвала тараму (в стихах)

Когда я в трудный путь отправлюсь по горам,
Со мной последуй ты, мой тарам!

Над кровлею моей в день ясный и в ночи
Туманно реет образ свечи:

Меж мною и бедой, меж мною и виной -
Твоя мольба легла пеленой.

Приносишь мир душе, на раны льёшь бальзам,
Создателем мне данный тарам.

Тот кроткий шелест крыл, чуть слышный вздох у плеч -
Господней длани преданный меч.

Дашь яростный отпор коварным ты врагам,
Дух пламени и бури, тарам!

Летишь стрелой во мгле, полки их вспять гоня, -
Тарам мой ограждает меня.

Меж мною и бедой, меж мною и виной -
Крыло простёрто крепкой стеной.

Во снах и наяву да будет путь мой прям:
Создатель в мыслях, в сердце - тарам.

ПРИМЕЧАНИЯ:

Похвала тараму (от "тхьарам хьестар" (чеч.) - дословно "ласкание, ублажение тарама").

Тарам (чеч. тхьарам – досл.: «похожий, схожий») - могущественный блюститель интересов дома, семьи и рода, фамильный добрый гений-покровитель, имеющий вид двойника человека и обитающий на крыше его дома. Ему поклонялись, его почитали. Этим домашним духом мог быть предок, которому приносили жертвы. Тарамы одобряют людей за все хорошие поступки, но могут также наказывать их, чтобы предостеречь своего подопечного от совершения дурного поступка. Тарам же хранил человека в дороге, особенно в ночное время.
Тарам - alter ego человека, личный дух, который его оберегает. Имеется как у одушевлённых, так и у неодушевлённых объектов.

Данное стихотворение является вольным переложением подлинной древней вайнахской молитвы, дословный текст которой приводится ниже:

«Хорош ты, мой тарам. Благодаря тебе я день хорошо провёл. Ты оберегаешь меня от всего дурного. Ты жизнь мою делаешь мирной. Богом Делою данный мне тарам! Когда я ложусь, сделай так, чтобы я мирно уснул; когда же я, проснувшись, встану, сделай так, чтобы я, будучи в мире, хорошо день начал! Пусть приблизится ко мне тот, кто меня любит. Пусть далеко удалится тот, кто не любит меня. Дай мне сладкий сон. Пусть слаще него будет день, когда я проснусь! Со мною великий Дела, со мною ты, Им данный мне тарам. Долгой жизни тебе, тарам! Попроси ты для нас всего хорошего. Пусть мимо нас пролетит всё страшное и неправедное. Со мною Дела и тарам.»

Глава 5. Что следует знать о лягушках, звёздах и разбойниках

« - Справедливость обязательно восторжествует! – уверенно заявили трое парней из селенья Комалхи, к которому вывела нас с Чегарди лесная тропинка. Мы передали им просьбу жреца раздобыть лягушку для совершения обряда, и в поисках оной, гордые и окрылённые ответственностью, порученной именно их селу, они немедленно отправились в уже известный нам лес.

Чегарди, затаив дыхание и грызя от волнения палец, смотрела им вслед…
- Они ведь тоже могут встретить там её… - вполголоса произнесла она.
- Ты имеешь в виду Хи-нан? Я думаю, их это вряд ли испугает так же, как тебя, - заверила её я. – К тому же, Матерь вод добрая, и, если им не придёт в голову загрязнять её ручей, она не станет им вредить [1].
- Всё-таки стоит предупредить их! – решила Чегарди и, прежде чем я успела что-либо ей ответить, она уже мчалась за ними вдогонку, а через несколько минут – обратно:
- Уфф… Сестрица, я успела им сказать!!! Мне же не всё равно, что с ними случится, - объяснила она, отдышавшись, - я знаю этих ребят, не раз бывала в Комалхи!
- Неужели одну тебя отпускали?
- Нет, конечно, - с родителями ходила! Мы родственников навещали, а это их соседи. У меня два мочхий [2] живут здесь – Пхагал и Сагал...

Чегарди вдруг насупилась и умолкла.

- Что с тобой? – я наклонилась и заглянула в её глаза.
- Я о старшем из них, о Пхагале, сестрица… - с тяжёлым вздохом ответствовала та. - Натворил наш Пхагал дел, а мы теперь переживаем за него! Дешича [3] Суй, его мама, рано умерла - давно, ещё когда оспа по сёлам ходила… - бабушка Чавка про те времена сказывала, меня самой тогда ещё на свете не было, - а как Пхагал отправился искать клады да пропал, то вскоре и Алу, отец его, в нижний мир ушёл… Исчез Пхагал год назад - как в воду канул, и ничегошеньки мы о нём с тех пор не слыхали. Даже и не знаем, что и думать – жив ли он теперь, или случилось что с ним. На вепря ли дикого наткнулся? Бурей ли снежной в горах замело? Может, хьунсага [4] в лесу повстречал, а может, и кровника нашёл… на свою голову!

По дороге я то и дело нагибалась, собирая морозник, ужовник, копытень и другие травы... Знахарь - это метка на всю жизнь; ни во сне, ни наяву не оставляет нас призвание. Девочка, вызвавшись мне помогать, нарвала охапку белых лейдзизигиш [5] и розовых первоцветов у кромки снега, лежавшего островками, и несла их перед собою с видом знаменосца, гарцующего впереди цайн-пхьединского войска... Этот Пхагал, если судить о нём по рассказам Чегарди, был отчаянным сорванцом и доставлял немало горестей своим родителям. Возможно, бродит он теперь по горам в компании лихих друзей, нападая вместе с ними на одиноких путников – таких же, как мы. А что, если вдруг…?!
До замка Эрдзие-Бе, где ждала меня Марха, добраться мы ещё не успели, и мне следует незамедлительно позаботиться о безопасном месте для ночлега с крохой, ведь в случае опасности мы будем лишены всякой охраны (защитите нас, благие тарамы!)

По крутому, поросшему травой склону мы спустились ближе к руслу Чанти-Орг. Целое стадо кабанов захрюкало в ближайших кустах, вспугнув стайку диких уток, огласивших пространство жалобными криками.
Некоторое время мы осторожно пробирались сквозь заросли можжевельника и лещины по левому берегу реки, которая по пути внезапно становилась то стремительной и узкой, как разбуженная змея, то широкой и бурлящей, точно ледяной кипяток в громадном котле. Казалось, будто чьи-то холодные крылья окутывают печальной тревогой наши плечи... От воды тянуло сыростью, и Чегарди, немного поколебавшись, снова обула свои мачиш [6]. Тем временем звёзды не заставили себя ждать, одна за другой зажигаясь на небосводе. В горах смеркается рано, и рукодельница Села-Сата[7] уже расшивала тёмно-синий шёлк тверди искристыми хрусталинками…

- Сколько же звёзд! – восхищённо выдохнула Чегарди. Она ухватилась за мой пояс, чтобы не спотыкаться, и некоторое время шла так, запрокинув голову к вечернему небу. – И откуда только они берутся каждый вечер, - будто кто-то их нарочно рассыпает!.. Сестрица, скажи, - внезапно обратилась она ко мне, - для чего нужны звёзды?
- Кхоьллинарг [8] Дел создал звёзд ровно столько, сколько есть душ человеческих, - припомнила я наставления Элгура, - каждая из небесных звёзд завёрнута в чью-то душу и хранит её.

Чегарди зачарованно всматривалась в небосвод:
- Выходит, и моя звезда где-то там тоже есть? - такая же красивая, как и те!..
- Непременно, - как и у всякого, рождённого на земле.
- Ведь и у тебя должна быть среди них своя звезда, сестрица!
- У меня? Ах, кто знает, – впервые растерялась я. – Возможно, что и нет…
- Почему? Разве ты думаешь, что на тебя одну на небе звезды не хватило? Такого не должно быть! – горячо заявила Чегарди. – Когда мы вечером садимся за стол, - нас много, но мама раздаёт ужин так, чтобы всем досталось. Хоть по маленькому кусочку, а каждому даст, никого не забудет. Не может ведь Дел любить нас меньше, чем мама!

(Оригинальные всё-таки понятия о мироздании у моего «тарама»…)

- Я, может быть, и не рождалась так, как все, – заметила я. - Меня же птицы в этот мир принесли…
- Как ты можешь это знать, сестрица? Ты совсем маленькой тогда была! – усомнилась Чегарди.
- Мне наставник рассказывал... А он-то, верно, всё знает о кхийранаш [9]!

Чегарди, глубоко вздохнув, задумалась.

- Уж он смог бы отыскать на небе наши с тобой звёзды, - как ты думаешь, сестрица?.. Мне кажется, они обязательно висят близко друг от друга! Как тут, например, смотри, - вот целая цепочка звёзд выстроилась в ряд… - Чегарди принялась считать, загибая пальцы, - одна, две, три…
- Их здесь семь, - внимательно приглядевшись, включилась я, - это б1ов Семи братьев.
- Семь братьев – они построили на небе башню [10]? – задумчиво переспросила Чегарди. – Чтобы охранять наши души, да? Как твой брат Леча со своей дружиной…
- Это сыновья Дарц-нан, - начала объяснять я, - они хотели помочь Пхьармату, которого Сел, их отец, приковал железными цепями к скале. И тогда за это Сел со снежной вершины горы Башлам-корт забросил их на небо…

Чегарди расстроенно засопела.

- Но перед тем, как отправиться на небо и покинуть свою мать, - продолжала я, - они обеспечили Дарц-нан неубывающей пищей и негасимым огнём, и теперь у неё в очаге всегда будут гореть три полена… Семеро же братьев ходят по небу в поисках своего восьмого брата, который ушёл туда раньше них. Если они найдут его, во Вселенной произойдут большие перемены.
- Вот так и мы всё ищем нашего Пхагала… - прозвучало неожиданное сравнение из детских уст. - Расскажи ещё о звёздах, сестрица. Откуда тебе столько всего известно?
- У наставника есть седаджейниш [11]. Он двенадцать лет меня по ним учил.
- А как он сам знание получил?
- В скалах водятся особые, волшебные змеи... Жрец рассказывал мне, что однажды, когда он шёл по горам, ему как раз попалась одна из них. Ему было открыто, что нужно съесть эту змею. С тех пор Элгур начал понимать язык зверей и птиц… А чтобы стать хорошим лекарем, надо обрести дар врачевания свыше. Для этого весной, в первую среду после новолуния, знахарь берёт в руки змеиную шкуру, трёт её в ладонях и при этом просит: «Великий Дел, да будут мои руки целебными!» Всё это следует повторять дважды в две по­следующие пятницы, и так возобновлять обряд каждый год...

Чегарди вся обратилась во внимание и самозабвенно слушала, приоткрыв рот.

- А ещё есть у наставника медная де1ехк [12] - точно такая, как бывает у жертвенных животных. Вся она покрыта линиями, а вдоль них написаны магические знаки…

Чегарди благоговейно сложила руки:
- И ты сама можешь их прочесть?!
- Разумеется, - с некоей тайной гордостью отвечала я, - это же моё ремесло! Послушай, что я тебе скажу: не все знают о том, что на всех жертвах, посвящённых богам, показано состояние мира, а на медной печени в момент гадания отражается связь стихий с божествами, населяющими небесный свод. Ибо красная медь сродни огню и крови и, подобно им, передаёт тепло и жизненные силы…

Чегарди созерцала меня сияющими глазами:
- Какая же ты счастливая, сестрица! Ты умеешь сама читать и писать письма, знаешь даже священную грамоту… Научи и меня тоже, прошу тебя!
- Если тебе так хочется, почему бы и нет?

(«Настанет некогда предречённый час, - думала я, - и Элгур воссоединится с предками, - как же мне, должно быть, станет тоскливо одной без него! Впору завыть в ночной чаще, с Циском в унисон… как волк над своим последним курганом!..»)

– Знаешь что, - с зарождающейся внутри надеждой предложила я, - ты прибегай к нам в лес, как только сможешь, - мне ведь твой приход только в радость будет.

Чегарди в предвкушении захлопала в ладоши:
- А нельзя ли нам начать учиться прямо сейчас?!
- У меня здесь под рукой нет пергамента и шекъанаш [13], - с сожалением молвила я. – Пока просто слушай и запоминай... Кроме Семи звёзд семи братьев, есть и другие семь звёзд, что слетелись вместе, как птицы, стайкой, – это ещё один б1ов. Эти звёзды восходят в первую ночь лета, а заходят в первую ночь зимы.
- И кто живёт в той башне? Ещё одна дружина?.. Ну, так и есть, - рассуждала Чегарди, - всё как у вас в Цайн-Пхьеде – там тоже две башни!.. Выходит, на небесах всё делается совершенно так же, как на земле!
- Нет, - возразила я, - эти семеро - шайка нарт-орстхойских разбойников [14]. Их предводителя звали Чухи. Они похитили сына у одного богатого человека и потребовали выкуп. Но, пока отец собрал выкуп, мальчик уже умер, потому что разбойники плохо за ним ухаживали…

Девочка жалобно пискнула:
- Но, сестрица, милая, это же несправедливо!!!

Я погладила её по голове и терпеливо продолжала:
- Тогда родственники мальчика объявили им кровную месть, и разбойники скрылись, но даже побег не помог им избежать наказания: Дел обрёк их на вечный голод. Отправились они странствовать и по пути украли из жилища Джоьр-бабы [15] волшебную чашу, еда из которой не иссякает. Это было для них единственным способом насытиться. Но Дел не оставил и этот их поступок безнаказанным. Подул сильный ветер, и все разбойники вместе с чашей поднялись на небо. Они превратились в звёзды. Все, кроме одного…
- А куда делась потом их волшебная чаша?
- Она превратилась в Северную звезду[16]. Вот она, смотри! Теперь разбойники кружат вокруг неё и хотят дотянуться до чаши, но никак не могут.

Чегарди сосредоточенно размышляла о чём-то, наконец подала голосок:
- Сестрица, скажи - как звали того, последнего разбойника? Который не попал на небо…
- Цазик, - так в легенде говорится.
- А где же он теперь?

Нахмурившись как можно строже, я выразительно посмотрела на неё:
- Всё скитается с тех пор по здешним лесам, поджидает в засаде нас с тобой; и нам точно несдобровать, если ты сейчас же не прибавишь шагу!

Лейтмотив (в стихах)

- Ты слышишь голос мой, - сердце мне открой!
- Пой мне, соловей, пой ночной порой!
Мой сон -
Златая средь ветвей
Лестница блестит;
Сама ступени к ней
Должна сплести…

- Наяву, иль в бреду, или в вещем сне -
Узнай меня, явись ко мне!
Та тропа в ночь светла, путь найдёшь свой ты, -
Луна взошла, и ждут цветы…

- Это я, я лечу, чтоб помочь в беде,
На зов к лучу, к своей звезде!
Может быть, я найду этот тёплый свет,
Где есть любовь, где смерти нет?.. -

Мы были должны в те дни весны
Однажды встретиться:
Души сплетены Лозой любви
Во всех мирах…

- Послушай соловья, светлая звезда!
Ты мечта моя, что так долго ждал
И жду… -
И вновь среди ветвей
Лестница блестит;
И лишь к звезде моей
Сердце летит…

О душа, ты приди - в милосердный час
Тот день найдёт под солнцем нас.
Будет сад, будет свет, чистая река -
Приди, я здесь, судьба близка…

- Подожди, я в пути, я стремлюсь на свет;
Там есть любовь, там страха нет!
Я пою, я зову, я сама пришла,
Я в небесах свечу зажгла.

Я так рождена, - предречена
С тобою встреча мне,
Чтобы вечно жить в твоей любви,
В твоей мечте...

- Ты помнишь песнь мою, что я пел средь скал.
В том лесном краю я тебя искал… -
Пусть вновь
Я буду сердцем с ней -
Чистою весной,
Открыт в душе моей
Родник лесной…

Я прошу, ты приди в безнадёжной тьме,
В печали час спеши ко мне!
Смерть крепка, боль горька, но любовь сильней.
Горит звезда, - иди за ней!

- Ты моя свеча в звёздной вышине.
Я здесь, люблю, ты нужен мне!
Позови, я взойду в этот горний свет, -
Там есть любовь, страданий нет!

Мы так рождены, - обречены,
Скитаясь, встретиться;
Души сплетены Лозой любви
На всех путях…

- У бездны на краю, клятвенный мой брат,
Трепеща, стою, - нет пути назад! -
Прости
Мне все мгновенья лет, что томили кровь…
Уже сомнений нет, - только любовь.

- О душа, ты слезу не роняй из глаз -
Разбит хрусталь, но твёрд алмаз.
Видишь ты: мир лежит в бесконечном зле, -
Наш свет горит, светя во мгле!

С мотыльком на груди в предрассветный хлад
С небес сойди в наш дивный сад…
Пусть в блаженных мирах луч откроет дверь -
Лети ко мне, я жду, ты верь!

Мы так рождены, - так суждены
Друг другу в вечности;
Души сплетены Лозой любви
Во всех мирах...

- Под солнцем золотым биться с тьмой пришлось
Именем твоих солнечных волос, -
Пусть так, -
Хоть сам я в темноте,
Но тебя веду;
И на ступенях тех
Я тебя жду… -

Я приду, если ты меня ждёшь всегда,
Сестра души, небес звезда;
Я пою, если ты сердцу льёшь в ответ
Твою любовь, твой добрый свет!

- О мой князь, прилетай за мной в смертный час,
Чтоб мой огонь во тьме не гас.
Я тебя отыщу посреди теней.
Любовь светла - иди за ней!

Мы осуждены за дни весны
С попыткой вечности, -
Освобождены рукой Любви,
Самой Любви...

- Я за плечом стою - грустно смотришь вдаль…
Той весной в раю я так долго ждал!.. -
Усни, -
Там, на вершинах гор,
Я тебя всё жду,
И я твою с тех пор
Храню звезду... -

Я прошу в первый раз – возвратись домой!
Настал тот час заветный мой, -
Я тебя сквозь века, сквозь миры зову,
Ведь я люблю, пою, живу!

- Я клянусь, для меня нерушим обет, -
Сама Любовь вела к тебе.
Мы с тобой улетим в Невечерний Свет.
Здесь Бог Живой, здесь смерти нет!

Мы так рождены, - сотворены,
Чтоб снова встретиться, -
Мы воскрешены, ведь сплетены
Лозой любви…