Мелисса:
"Дорогой дневник, я совершила ошибку. Нет, не ошибку — катастрофу. И знаешь самое пиздецовое? Даже сейчас, когда всё пошло под откос, моё тело предательски пульсирует от воспоминаний."
Шариковая ручка дрожала в пальцах, оставляя на странице неровные, рваные буквы. В ушах всё ещё стоял давящий гул басов, смешанный с хриплым смехом Сашки, его горячим шёпотом: "Ты такая мокрая, детка..."
Я сглотнула ком в горле, разглядывая себя в зеркале подсобки. Бордовое платье — мамин подарок на день рождения — теперь висело на мне бесформенным тряпьём, бретелька порвана, а на бледной коже бедра отчётливо проступали синеватые следы от его пальцев. Его пальцев. Незнакомца. Того самого, который сейчас, засунув руки в карманы, прислонился к дверному косяку и ухмылялся, будто мы только что разделили какую-то пошлую шутку.
— Эй, Саш, ты где, бля... — голос за спиной резко оборвался.
Меня будто окатило ледяной водой.
Я медленно, слишком медленно повернулась.
В дверях стоял шатен. Высокий. Широкоплечий. В чёрных джинсах и синей рубашке, расстёгнутой до самого низа живота, обнажая твёрдый пресс и тёмную линию волос, уходящую под пояс. Его скулы были острыми, как лезвие, а зеленые глаза — холодными, пустыми. Такие же глаза смотрели на меня с фотографии в маминой папке.
— Демьян, — прошептала я, и моё сердце бешено заколотилось.
Его взгляд скользнул по моим голым плечам, разорванным колготкам, остановился на Сашке, который только что застёгивал ширинку.
"Боже, мама убьёт меня. Нет. Сначала его. Потом меня."
— Ну что, развлекаетесь? — его голос звучал спокойно, но в нём чувствовалась сталь.
Сашка неуклюже засмеялся, потирая затылок:
— Дем, чёрт, это...
— Я знаю, кто это, — Демьян перебил его, не отводя от меня глаз.
Он шагнул вперёд. От него пахло дымом, дорогим виски и чем-то ещё — диким, опасным. Его пальцы внезапно впились мне в подбородок, заставляя поднять голову.
— Рад познакомиться, сестрёнка, — прошипел он.
Демьян:
"Она трахнула моего лучшего друга. Нахуй. Нахуй. Нахуй."
Я сжал её челюсть так, что костяшки пальцев побелели. Мне хотелось сломать ей кости. Раздавить её, как жука. Эта кукла в своём дорогом платье, с размазанной тушью и опухшими от поцелуев губами смотрела на меня не со страхом – нет. Она ведь знает, кто я такой. Знает, что я могу сделать. В её глазах читалось что-то другое… вызов? Презрение? Я так и не смог понять.
— Дем... — Сашка потянул меня за рукав.
Я резко отпустил её.
— Отец будет в восторге, — прошипел я, чувствуя, как ярость пульсирует в висках. — Его новая падчерица — шлюха, которая раздвигает ноги в подсобках.
Её ладонь обожгла мою щёку.
— А твой отец – грязный бандит, – она выпрямилась, поправляя эту чёртову бретельку, словно это могло что-то изменить. — Видимо, яблоко от ябло
Я засмеялся. По-настоящему. Впервые за год.
"Чёрт возьми, я прикончу её."
"Или трахну."
"И то, и другое."
Мелисса:
"Дорогой дневник, сегодня меня одели как куклу для садистского чаепития. Бордовый шёлк, жемчуг, туфли на каблуках, в которых нельзя дышать. Мама сказала: «Ты будешь совершенством». А я чувствую себя жертвой."
Мамины пальцы впились в мои плечи, пока горничная затягивала корсет.
— Не сутулься, — её голос звенел, как лезвие по хрусталю. — Боротовы не должны увидеть ни намёка на твоё плебейское происхождение.
В зеркале отражалась незнакомая девушка: затянутая в бархатное платье цвета запёкшейся крови, с искусственными локонами и губами, подведёнными так, чтобы казаться невинно-пухлыми. Мамин идеал. Принцесса из проклятой сказки.
Мамин маникюр, отточенные до остроты клинков ногти, впивались мне в плечо, мы спускались по мраморной лестнице. Каждый шаг отдавался гулким эхом в моих ушах, словно барабанная дробь, отсчитывающая последние секунды.
— Улыбайся, — прошипела она, растягивая губы в неестественной гримасе. Идеальная маска, скрывающая под собой бурю ненависти и отчаяния. — Весь высший свет здесь. Не смей нас опозорить.
Бальный зал Боротовых… Боже, это не бальный зал. Это целый музей! Хрустальные люстры, словно ледяные сталактиты, бросали холодные блики на позолоченные рамы портретов нескольких поколений Боротовых. Все с одинаковыми, хищными лицами и холодными зелеными глазами, словно высеченными из льда. Бездушные, жестокие глаза, смотрящие на нас с презрением. Гости в чёрных смокингах и изумрудных платьях (бордовое мама запретила – «только мы с ней удостоились чести».) чинно перешептывались у столов, заваленных устрицами и шампанским «Кристалл». Лживые улыбки, фальшивые комплименты, завистливые взгляды…типичный прием, я прошла таких сотню. В свои то 20! Аромат дорогих духов смешивался с запахом политических амбиций и скандального любопытства. Они жаждали крови. Жаждали увидеть власть.
— Друзья! — Борис Боротов поднял бокал, и его бархатный бас, словно раскат грома, легко перекрыл оркестр. Он говорил так, словно отдавал приказ. — Сегодня я делюсь счастьем.
Он обнял маму за талию – его массивная рука, украшенная золотым перстнем-печаткой с фамильным гербом, выглядела как капкан на её хрупком силуэте. Она улыбнулась, но в её глазах я увидела счастье. Вот так, кто-то радуется котикам в интернете, а мама - отхваченной власти.
— Анна Карташова теперь не только мой деловой партнёр, но и невеста.
Толпа вежливо зааплодировала, но я уловила: Старуха в бриллиантах, жена сенатора, язвительно улыбнулась – её дочь три года охотилась за Борисом, и теперь её мечты разбились вдребезги. Молодой наследник какого-то завода искоса посмотрел на меня – оценивая «новую игрушку» Боротовых. Интересно, сколько он даст за меня на торгах?
А он…Демьян.
Стоял в трёх шагах от меня, намеренно не глядя в мою сторону. Словно я – пустое место, ничто. Его чёрный смокинг сидел безупречно, но галстук был слегка ослаблен – единственный признак дискомфорта.
— Мелисса, — мама остро нажала мне на поясницу, заставляя сделать шаг вперёд.
— Добро пожаловать в семью, — Борис целомудренно поцеловал меня в лоб, но его глаза – такие же, как у сына, – сканировали меня с ног до головы. Я почувствовала себя грязной.
Толпа загудела, словно рой встревоженных пчёл.
— Какая прелестная девочка! — фальшиво воскликнула какая-то светская львица.
— Демьян, наконец-то у тебя будет сестра! — язвительно крикнул его «друг», Сашка. Тот самый, с кем я… в клубе.
Демьян медленно повернул голову. Его взгляд обжёг меня, словно лезвие.
— Да. Счастье переполняет, — сарказм его тона сочился из каждого слова.
Оркестр грянул вальс. Сладкая музыка.
— Дети, проявите уважение к нашему решению, — мама широко улыбалась, но её глаза метали молнии в мою сторону. «Не смей испортить мне жизнь», — читалось в них.
Демьян внезапно оказался рядом. Словно материализовался из тени.
— Танцуем, — это не вопрос. Это приказ.
Его ладонь обхватила мою талию через перчатку, но я почувствовала жар. Словно он прикоснулся к моему обнажённому телу. Жарко.
— Не вздумай упасть в обморок, — он насмешливо прошептал на ухо, ведя меня в такт. Его дыхание обжигало мою кожу. — Весь свет будет говорить, что ты не вынесла счастья.
— А ты не вздумай притянуть меня ближе, — я оскалилась, стараясь сохранить «невинное» выражение лица. — Им ведь неизвестно, что ты считаешь меня шлюхой.
Его пальцы впились мне в рёбра, словно пытаясь сломать. Я почувствовала боль, но не позволила себе вскрикнуть.
— О, они узнают. Но не сегодня.
Вокруг нас кружились пары, смеялись, лгали друг другу в глаза – идеальный бал. А я чувствовала, как его нога намеренно задевает мою под юбкой. Жалкая провокация.
Мелисса:
«Дорогой дневник, я сбежала. Как последняя трусиха, как загнанный зверь, спасающийся от охотников. Как жалкая, перепуганная девочка, которая не может выдержать даже пары часов этого лицемерного спектакля, этого змеиного клубка, именуемого "высшим обществом". Но черт возьми, если бы ты видел, как они смотрят на меня…как будто я уже расписана в их грязных списках.»
Зеленый сад Боротовых, куда я сбежала, оказался прекрасен, как кошмарный сон, как декорация для фильма ужасов. Идеальная геометрия, давящая своей правильностью, удушающая своей искусственностью.
Розы здесь цвета старого вина — не кровавые, а бархатные, тёплые, как мамины платья. Теперь я понимаю, почему она так любила этот оттенок. Бордовый — не цвет траура, а цвет жизни, глубокой и таинственной, как этот сад.
Фонтан журчит тихо, его вода тёмная, с плавающими лепестками, будто кто-то разбавил в ней вино. Кипарисы стоят молчаливыми стражами, а их тени не режут пространство, а мягко укрывают, как одеяло.
Здесь нет страха. Здесь есть тишина.
Я сидела на скамейке, затерянной в тени раскидистого дуба, и бутылка бордо, украденная из погреба Бориса, была единственным теплым и живым существом в этом холодном месте. Мой единственный союзник в этом аду.
Бордовое платье, в котором я должна была блистать, цеплялось за каждый сучок, душило, как удавка. Туфли, символ моего "совершенства", впивались в пятки, причиняя невыносимую боль. А корсет сдавливал грудь так, что я едва могла дышать. Но мне было плевать. На всё плевать.
Я отхлебнула вина прямо из горлышка, не обращая внимания на то, что алый напиток оставил кровавый след на моей перчатке.
— Как трогательно.
Голос. Знакомый, ледяной голос. Я не обернулась. Не нужно было. Я знала, кто это. Чувствовала его присутствие кожей.
— Ты потерялся, братец? — я нарочно сделала глоток, демонстративно облизнула губы, провоцируя. — Или твои сисястые спутницы наконец-то надоели?
Шаги приблизились. Медленно, хищно. Словно тигр подкрадывается к добыче.
— Ты пьяна.
— Боже, какой проницательный, — съязвила я, отпивая ещё вина.
Он стоял передо мной теперь, загораживая лунный свет, и я вынуждена была поднять голову, чтобы увидеть его лицо. Демьян. В расстегнутом смокинге, с галстуком, снятым и переброшенным через плечо, словно сорванным с яростью. Его рубашка была распахнута настолько, что я видела начало татуировки на груди.
— Ты испортишь платье, — он кивнул на бутылку с презрением.
— О, нет, — я фальшиво ахнула, прижимая руку к груди, словно заботясь о чём-то важном. — Что скажет мама? Она так старалась сделать из меня совершенство.
Его глаза сузились, словно у хищника, учуявшего добычу.
— Ты играешь с огнем, сестренка.
— А ты — со мной, — ответила я, не отводя взгляд.
Он шагнул ближе, и внезапно его рука оказалась рядом с моей головой, врезаясь в ствол дуба. Я замерла, словно парализованная.
— Ты думаешь, это игра? — его дыхание было горячим, пьяным, опасным. Пахло мятой и чем-то ещё… тёмным, животным. — Ты понятия не имеешь, в каком аду ты оказалась.
Я не отводила взгляд. Пыталась не показать страх. Пыталась найти в его глазах хоть что-то, кроме ненависти.
— Покажи мне, — прошептала я, бросая вызов.
Его рука дрогнула. На мгновение я увидела в его глазах… смятение?
— Ты не знаешь, о чем просишь.
— А ты боишься дать это мне, — ответила я, играя с огнём.
Он замер, словно поражённый моей дерзостью.
За высокими зелеными стенами, лился серебристый говор гостей, переливаясь с звоном хрустальных бокалов. Оркестр играл вальс – томный, сладкий, как сироп, но здесь, в глубине сада, музыка превращалась в едва слышный шепот, будто доносившийся со дна глубокого колодца. Где-то вдали грянул смех – резкий, неестественно громкий в этой тишине. Я вздрогнула. И это вывело меня из ступора.
— Ты ненавидишь меня, — прошептала я, надеясь услышать опровержение.
— Нет.
Он наклонился, и на мгновение я подумала, что он поцелует меня. Желание и страх боролись во мне, разрывая на части.
Но вместо этого его губы коснулись моего уха, обжигая кожу своим жаром.
— Я ненавижу шлюху из подсобки, а не свою сестрёнку, — прошептал он. И его слова были словно приговор.
И прежде чем я успела ответить, прежде чем смогла понять, что происходит, он развернулся и исчез в темноте сада, оставив меня одну с бутылкой, с дрожащими руками.
P.S. Дорогой дневник, я должна ненавидеть его. Должна! За его мерзкие слова и взгляды! Но почему тогда, когда он ушёл, мне стало… холодно?