Пропасть на первую полосу!

Слово редактора. Новая рубрика!

“Авиаграам Газетт»

«Пропасть на первую полосу!»

5, таа-ктсу, 940 г.

Слово редактора.

Привет, друзья мои! Как и всегда я, Кэл ван Киршнер, предваряю своими мыслями очередной, но очень знаменательный нынче выпуск «Авиаграама». На дворе таа-ктсу, «белый хлопок», последний, при том, что сдвоенный месяц зимы. Пять дней назад мы отметили отправку в «штопор» предыдущего 939 года, весь Гранд отметил с размахом. Потому теперь в городской казне денег нет даже для самых отчаянных грабителей этой самой казны, и нужно усиленно работать. Но, вы же знаете, дорогие читатели, что «Авиаграам» работает для вас всегда!

Сегодня пятое. Да! Этот день нельзя забывать. Власти столицы практически ежедневно намекают нам, что Маттс Строд — это фигура, которую если уж не то, чтобы нужно забыть, то точно стоит хотя бы не вспоминать. Но именно сегодня, пятого таа-ктсу, на заре рождения нашей родины именно Маттс подарил нам легендарный первый шаг к государственности. Этот необычный общественно-политический деятель, опальный политик и политолог, ну и «куколка» до мозга костей представил нам проект раннего, новорождённого «Единого Консти́тула», нашей декларации независимости и свободы. И пусть официально датой принятия «Конститула» является далеко не пятое и тем более не таа-ктсу, мы не могли не вспомнить об этом дне, о Маттсе и о его роли в нашей истории.

Именно поэтому сегодня утром наряду со стандартным выпуском «Авиаграама выходит и спецвыпуск на кайзершпрехе, на «языке врага», на языке, родном для Строда. Не могу представить, какой резонанс вызовет это решение, но для нас важно помнить всех, кто стоял у истоков наших Свободы и Равенства.

Но отставим прочь политику.

С сегодняшнего выпуска «Авиаграам» вводит новую рубрику специально для вас, друзья. Она будет называться «Пропасть на первую полосу», как и девиз нашего издания, и посвящена будет вам и вашим, дорогие читатели, историям! Ведь среди вас столько интересных людей (и не только людей), столько важных для нас судеб и взглядов. За время существования газеты нам пришло множество писем с рассказами о необычных случаях из вашей жизни. И у вас, я просто уверен, наберётся ещё немало интересных баек! Присылайте нам свои истории из Пропасти! Мы рассмотрим каждое письмо и самые интересные сюжеты опубликуем в нашей новой рубрике «Пропасть на первую полосу».

Заголовок вашей истории и правда окажется на первой странице издания наряду с важнейшими новостями и событиями из жизни Грагоса и всего нашего мира.

А учитывая этот нелепый закон о «смягчении ненорматива в лексике грагосианцев», который рассматривают сейчас в Консиле наши парламентарии вместо решения вопросов типа «откуда нам взять деньги на новые самолёты» и «кто в прошлом году натырил столько бюджетных денег», мы предлагаем вам не сдерживаться в этой самой лексике и писать как всегда, правду.

Ведь правда и истина — всегда на первой полосе «Авиаграам Газетт»!

Будьте бдительны в небесах.

Всегда ваш главный редактор «Авиаграама»

Кэл ван Киршнер.

Роксана, покорившая Пропасть!

И первая наша история:

Роксана, покорившая Пропасть.

- Па, я никогда, никогда не смогу это сделать!

Самыми яркими моими воспоминаниями, связанными с родным и таким непокорным LT-17 «Ве́стервельт», были конечно времена юности, времена моих безоблачных восемнадцати лет! Ну как «безоблачных»! Безоблачных до того случая, о котором и пойдёт речь в моём письме дорогому издательству. Это сейчас я, сидя у камина и дожидаясь возвращения моей Мико́ко из школы, выкроила пару мгновений написать дорогому «Авиаграам», а тогда…

Тогда за окном были не украшенные вывесками улочки Гранда, не высокие, многоэтажные, сурово сверкающие окнами здания, а просторы, просторы, просторы! Одинокие деревца, колючки, что можно встретить лишь в наших местах, такие прямо «недотроги Пропасти» и, конечно же, чарующий мощью Красный Каньон.

Ну ладно. Вернёмся к моему рассказу, рассказу о преодолении и поиске скрытых сил.

- Да чё ты за херню мелешь, Роксана? Ты ж один раз уже взлетала, твою-то маму. Я тогда чуть не обосрался от счастья. Ведь я мечтаю, что вместо этот ведра, тебе уже совсем скоро покорится ни что-то там, а сам «Зен»!

Папа. Ре́ггер ван Китс. Высокий, сильный, мудрый. С виду не скажешь. С виду то был простой фермер в старом комбинезоне, не отстирывающемся даже в новенькой стиральной машинке «Беьрхо́офен», и в клетчатой рубахе да панаме. Лицо отвратительно украшала вечно неопрятная бородища. Типичный житель юго-запада. Типичный? Да нет! Когда-то весь этот наряд, достойный пугала на наших тыквенных полях, и вообразить на папе было нельзя. На нём был безупречный костюм, галстук всегда точно подобранный к нужной деловой встрече. Лицо было гладко выбрито. Глаза сверкали, предвкушая деятельность. Что уж скажешь — он был казначеем Конси́ла! Видел… да что там видел! Он знал всех сенаторов в лицо! И знал, что они частенько утаивают.

Но то было прошлое моего славного папы. Я же пишу о:

- Ты ж, твою маму, взлетала! Что тогда произошло?

- Не… не знаю. Я почувствовала что-то. А что? Не могу понять сейчас.

- Сука, да что б тебя! Твоя мама бы сейчас сожгла бы нас заживо, но благо она в могиле уж!

Нет-нет, мой отец всей душой любил мою маму. Просто… иногда мне кажется, что работа казначеем требовала от него выдержки и сдержанности. И вот, выйдя на пенсию, он стал самим собой.

- Рокс, ты всё делаешь правильно. Триммер руля высоты только не тереби. Будет у тебя муж — потеребишь всё, что тебе заблагорассудится. А тут просто надо почувствовать момент.

Я кивнула, собралась.

«Вестервельт», тарахча, пошёл вперёд под моим чётким контролем. Ручку держу крепко, триммер не трогаю, педали в любой момент задействую. Шуршит песчаная полоса, ветер подбадривает меня, солнце стоит высоко, нежа весь юго-запад нашей родины в лучах свободы, и ярко отражаясь от не новой тёмно-синей обшивки моего самолёта. «Вестервельт» немного потряхивает, верхние крылья его дребезжат с набором высоты. Ах, неужели это тот момент! Неужели я готова? Нарастающий рокот винта, свист в ушах, ведь ветру нипочём мой старый лётный шлем. Ветер стремителен, он бьёт в мои лётные очки и одновременно подталкивает в хвост мой самолёт. Он теребит мой шарф, вылезший из под плотной лётной куртки. Ветер, этот наглец, ведёт меня за собой. К преодолению! К краю полосы!

Я готова! Вот-вот! Я взлечу. Я смогу в этот раз! Неужели мой биплан наконец расправит крылья свободы над самой свободной в мире страной?

И…

Хер!

Я задёргалась, глазёнки забегали, голова закружилась будто бы от досады. Ручка слушаться перестала, а вторая, в смысле, моя ручка потянулась, паскуда такая, к… ну да, к триммеру рулей высоты.

«Вестервельт» расстроенно запыхтел, затрясся. И хорошо, что я сбросила скорость, а он уже давно отличными лётными характеристиками не отличался. Взлететь он не взлетел, но мог бы после завершения полосы как поскакать по прерии, по камешкам да колючкам. И, Пропасть его (хотя, скорее, меня) дери в Каньон бы и сиганул. Но… «Вестервельт» прозаичен и не кретин, в отличии от меня. Он капотировал в песок полосы и пропахал ещё вперёд метров десять. Может, он намекнул мне так дескать «тебе просто полосы не хватает, детка».

Я выпрыгнула и в ярости сорвала шарф и бросила его в песок. В глаза полетела пыль, а солнце начало светить ещё ярче, точно пытаясь меня ослепить.

Папа подкатил на своём велоцикле, который собрал как-то, когда наш грузовичок накрылся, дабы на этом чуде техники ездить за припасами в город на востоке. Сейчас этот двухколёсный друг помогает ему объезжать поля. Я была готова к нравоучениям.

- Вот смотри, Рокс. Не взлетишь — женю тебя на ком-нибудь из столицы.

- Нет! Я убегу на хрен, па! Только посмей!

Папка хитро прищурился. Он что-то увидел тогда. Что-то, что может увидеть только папка. Увидеть и разгадать сложность, которую и его дитя-то не способно почувствовать…

Область Падения. Для кого-то это чуть ли не мифическое явление и место. Для меня же — это часть пейзажа, такого родного с детства. Сколькими прелестными закатами я наслаждалась, сколько переливающихся красок я увидела! Столько не создаст ни один гений живописи! Почти каждый вечер я стояла на краю величайшего обрыва Пропасти и смотрела на этот загадочный остров вдали, на его вулкан. Чудилось мне, чудесилось прямо-таки, что именно огонь из его жерла окрашивает небеса в алый, в багрянец… в кровь. И лишь оглянувшись назад, взглянув на высоко парящие в небе над любимым Грагосом летуны, высматривая наши «Зены», «гадюки», а то и причудливых «птиц» квиззов да и любые иные борта в беспокойном небе, я всё же искала глазами, осторожно и вкрадчиво, огромный тёмный материк вдали, «злую руку» с чёрным городом на нём. И всматриваясь в тёмный туман, разделяющий нашу светлую и свободную родину с мрачной Цитаделью на горизонте, я вспоминала, что цвет крови придаёт небесам над Пропастью отнюдь не дышащий жаром вулкан на западе. Нет, не он. Не он, а Царство в центре нашего мира.