Растрескался и разлетелся вдребезги мирок спокойной жизни. Произошло второе крупное потрясение на веку черепахи Гораздравна. Он впал в отрешённость: глаза его сузились и провалились в глазницы.
Антилопа Верфина обладала обостренной проницательностью: она усмотрела во взгляде старца открытую рану горечи. Для него всё произошло будто вчера. Черепаха ненароком вобрал в себя концентрат хронического настроения всех жителей Золотой земли.
Верфина шагнула в прихожую и чуть не опрокинула ведро: вода на его донышке подернулась рябью. Трепетом прониклась и антилопа. Каждой клеточкой она ощутила изморозь. Верфине страшно захотелось прервать начавшийся разговор и ретироваться, но она не разрешала себе робеть.
Антилопа задумала образ возрождения всеобщей радости и созидательности. Она верила, что сможет спасти Золотую землю от упадка. Даже если и закрадывались сомнения, Верфина видела единственный путь — пробовать. К старому архитектору она пришла за моральной поддержкой.
Ах, как нетерпеливо трепыхалась в голове Верфины искорка придумки. Подобно вылупляющемуся птенцу она рвалась наружу и намеревалась превратиться в видимый прозрачно-золотистый шарик. Внутри этой голограммы должен был проявиться набросок будущего сооружения.
— В другой раз, — повторил черепаха и отвернул голову.
— Я понимаю, ты не в настроении, мы все серьёзно погрязли в хандре, — сказала Верфина срывающимся голосом, — но... как же мне убедить тебя, что нельзя откладывать. Прошу, посмотри мой прообраз. Это очень важно.
— Ой всё, хватит упрашивать. Придумала тоже. Вот что для меня по-настоящему сейчас важно — это покой. Видишь, я засыпаю, совсем не в духе. Заходи потом.
— Но... Золотая земля с каждым днём слабее... Скоро нас просто-напросто поглотят прислужники тьмы. Неужели...
— Вот именно. Против всеобщей хандры не пойдешь. Твоя вера в красоту никому не нужна.
— Причём здесь красота? Я о спасении нашей Земли...
— Спасай себя от безумия. Все подавлены, и это не изменить. Убирайся!
Черепаха развернулся и направился к полуовальному проему в стене, куда антилопа не пролезла бы. Казалось, всё кончено. В горле Верфины засвербило от досады и ощущения, что от нее отреклись. Слезы размыли взор. Она не верила, что старый архитектор может так с ней поступить. Гораздравн не оборачиваясь прокряхтел:
— Не стоит задирать голову, Верфина. Тебя постигнет разочарование.
— Оу, я кажется поняла, в чём дело... — антилопа шмыгнула, поморгала глазами и выпрямилась. В ее памяти мигом пронеслись эпизоды многолетней давности: один за другим. Сначала она вспомнила, как была юной ученицей этого именитого архитектора. Гораздравн тогда горел невероятными проектами и вдохновлял окружающих.
— Осьм — передовое селение во всей Мистифии, былой источник возрождения мира — любил повторять он, — я хочу, чтобы он был самым изумительным и окрыляющим. Мы знаменуем торжество красоты.
Осьм — это столица Золотой земли. Его еще называли сердцем блеска за полупрозрачно-желтые здания: они состояли из спрессованного застывшего света и радовали взоры горожан и гостей мягким свечением. В основном строения были округлые: в форме цилиндров, раковин, шаров, луковиц. Столицу украшало множество арок с подвешенными кашпо, где красовались фиалки.
В памяти Верфины развернулась страница наивысшего творческого полета Гораздравна. Он тогда увлекся идеей создания шевелящихся зданий. По его голографическому прототипу построили жилую конструкцию в виде гигантской спирали. Она ритмично сжималась и разжималась, а также медленно крутилась вокруг своей оси. Некоторые жители Осьма ожидали, что он успокоится. Мало кто знал, что Гораздравн намеревался возвести в центре мегаполиса строение в виде птицы, которая каждое утро раскрывала бы крылья и хвост.
Верфина вспомнила, как именитый архитектор ее приободрял.
— Я рад, что ты растишь в себе смелость. Это главное в нашем деле, — говорил он. И для подтверждения своих слов рассказывал, как вёл себя при общественном потрясении времен его молодости.
Перед глазами Верфины возникли образы кошмарных рассказов Гораздравна. Песчаная буря обрушилась на окраины Осьма. Она набирала обороты и в самый разгар свирепости стала пожирать строение за строением. Все объекты, которых касался гигантский рой песчинок, вмиг покрывались трещинами, затем дробились на мелкие частицы и рассыпались. Осьм таял на глазах. Это омрачало горожан, ввергало в чувство обреченности.
Ужас в том, что всеобщее уныние как раз и вскармливало песок, давало ему силу. Понимали это разве что мудрейшие и некоторые самые жизнерадостные жители Осьма. Гораздравн относил себя ко второй категории.
Боролись с бурей и унынием по-разному. Например, активизировались труппы смеходарцев. Они давали представления, которые начинались с драматических нот, а заканчивались фейерверком юмора. Смех у зрителей был такой заразительный, будто прорвало плотину. Они не замечали, как в сии моменты прояснялось небо, и воздух очищался от песчаной взвеси. Также песку противостояли фиолетовые колокольчики. Их по всему городу на ветки апельсиновых деревьев развесили волонтеры, в их числе и Гораздравн. Ветер перебирал колокольчики, будто играл на инструменте под названием карильон. Нежный мелодичный перезвон образовывал мощные волны, опрокидывающие песок на зернистые желтые дорожки.
Песчаная буря исчерпалась, но остались печальные руины — изъеденные здания и деревья. Город предстояло восстанавливать. Большинство осьмовцев выступали за стандартную застройку, лишь бы скорее появились дома. Гораздравн же разрабатывал прообразы оригинальных строений и предлагал возрождать красоту по его проектам, хоть это дольше и сложнее. Ему возражали.
— Сейчас не до вздора, — кричал один из спорщиков.
— Я считаю это правильным и всё, — с улыбкой отвечал молодой архитектор.
— Кому нужно твоё благолепие? Кругом горе, многим жить негде, — говорил кто-то еще, — ты бы лучше горемычным помог. Сейчас нужны быстрые и простые решения.