Прощальный поцелуй

Глава 1. Ольга

Тишину позднего вечера нарушал лишь едва слышный гул ноутбука и ровное, сладкое дыхание двух спящих малышей, доносящееся из детской. Я щурилась от холодного сияния экрана, перебирая кадры вчерашней свадьбы. Счастливые лица, улыбки, поцелуй под дождем из лепестков роз… Ирония судьбы – ловить чужое счастье, когда твое собственное разбито вдребезги.

Внезапно тишину разорвала тихая, настойчивая вибрация. Телефон затанцевал по стеклянной поверхности стола, освещая пространство вокруг холодным голубоватым светом. На экране горело имя. Не имя. Ярлык. «Муж сестры».

Сердце, предательское и глупое, отозвалось резкой, знакомой болью. Пропустило удар, замерло, а затем принялось бешено колотиться, сдавливая горло. Рука сама потянулась к аппарату. Когда-то этот контакт назывался «Мой супергерой». Потом хотелось переименовать в «Обманщик», «Предатель» или «Самое большое разочарование». Но я стерла все. Оставила сухое, безличное напоминание самой себе. Чтобы не забываться. Чтобы не строить иллюзий.

«Ну чего тебе? Опять?» – пронеслось в голове, пока палец нерешительно завис над кнопкой принятия вызова. Не отвечать? Сбросить? Но вдруг что-то с мамой? Или с… с ней?

Я провела пальцем по экрану.

– Алло? – мой голос прозвучал тише обычного, осипшим от долгого молчания.

– Привет, – раздалось в телефоне. Его бас, всегда такой уверенный, сейчас звучал устало, приглушенно. От этого сердце сжалось еще сильнее. – Не разбудил?

– Нет. Я за компьютером, обрабатываю фотографии.

– Так поздно? – в его голосе послышались нотки чего-то знакомого, теплого, того, что заставляло меня когда-то таять. Он всегда переживал, что я мало сплю.

«Не надо. Не надо так говорить. Не надо этого ложного участия», – запротестовала в своих мыслях я.

– Фотографировала для души или подрабатываешь? – продолжил он, не дождавшись ответа на первый вопрос.

Я закрыла глаза на секунду. Зачем этот пустой треп? Зачем эти попытки говорить о моей жизни, словно ничего не случилось? Словно он не…

– Андрей, – я прервала его, стараясь, чтобы голос звучал ровно, холодно, без эмоций. – Зачем ты звонишь? Что-то случилось? С мамой? С… Инной?

Глубокий вздох в трубке. Такой мучительный, такой уставший.

– Нет-нет, с ними все в порядке. Они дома, спят. Я… я на работе. Смена тяжелая выдалась.

Он замолчал, будто подбирая слова. А я смотрела на экран, где замерло чужое счастливое лицо, и думала о том, что его «тяжелая смена» – это чья-то спасенная жизнь. А моя «тяжелая смена» – это два спящих малыша в соседней комнате, которые не знают своего отца.

– Просто… захотелось услышать твой голос, – тихо сказал он. – Узнать, как ты. Как дела?

«Дела?! У меня двое твоих детей спят в соседней комнате, Андрей! Они с каждым днем все больше на тебя похожи. У меня сердце разрывается на части каждый раз, когда ты звонишь. А дела у меня просто замечательно!» – кричала на него в своих мыслях, вот только на деле повела себя иначе.

– Все как всегда, – выдохнула я, переводя взгляд на дверь в детскую. – Учеба, подработки, дом. Ничего нового, – врала, радуясь тому, что он не видит моих глаз.

– А что снимала? – не унимался Андрей, цепляясь за любую возможность продлить этот мучительный для нас обоих разговор.

«Прекрати! Пожалуйста, прекрати. Зачем ты это делаешь? Тебе плохо? Стоило тебе выпить или загрустить, как ты сразу звонишь мне. Разве я похожа на укол обезболивающего? Ну, что стало легче? А обо мне… Кто подумает обо мне?!» - металась внутри меня душа.

– Свадьбу, – коротко бросила я, борясь с нестерпимой болью в груди.

Андрей снова тяжело вздохнул. В трубке послышался какой-то отдаленный шум, голоса ребят из его пожарной команды.

– Красивая, наверное… – пробормотал он почти бессмысленно.

Глядя на счастливую супружескую пару на экране монитора, я вновь напомнила себе, что Андрей не мешок соломы, не каменная статуя. Он – человек. Он мог сказать «нет». Мог не поддаваться на провокацию. Если бы любил, то ничего не случилось бы. А раз он пошел у нее на поводу – значит, все, что было между нами – ложь. Андрей с самого начала врал мне. Врал, глядя прямо в глаза. А она… Инна… Она всегда своего добивалась. Как и того, что было моим. Позавидовала нашему счастью? Решила отнять? Ну что же, у нее получилось. Присвоила. Впрочем, как всегда. Но что ему мешало возразить? Сила воли закончилась? Или надеялся, что я ничего не узнаю, и последствий не будет?

– Слушай, мне надо… – я попыталась вежливо завершить разговор, но Андрей перебил.

– Ладно, не буду отвлекать. Просто… Береги себя. Высыпайся.

«Береги себя?! Да какая тебе разница?! Иди к своей жене. К моей сестре. Живи в нашем с тобой прошлом, которое вы оба растоптали, и о ней беспокойся», – едва не выплюнула я, но вовремя сдержалась.

– И ты… – выдавила едва слышно. – Будь осторожен там, – добавила по старой, неистребимой привычке.

– Постараюсь. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Андрей.

Щелчок. Тишина. Гул ноутбука и ровное дыхание из детской. Я опустила голову на ладони, чувствуя, как по щекам катятся предательские, горькие слезы. Он снова позвонил, снова разбередил старые раны. И получив свое, попрощался. А я осталась сидеть в тишине, слушая, как спят его сыновья, и молясь, чтобы Андрей нашел в себе силы больше мне не звонить. Чтобы его голос, такой родной и такой чужой, наконец-то смолк в моей жизни навсегда.

Глава 2. Ольга

Сны пришли тревожные, обрывистые. Сначала мне снился день нашего знакомства с Андреем. Я пришла с института, пообедала и села за уроки. Мама была на работе, а Инна опять где-то гуляла с подругами. В какой-то момент я почувствовала запах гари. Решив, что дворовые мальчишки опять балуются со спичками, жгут осеннюю листву, встала из-за стола, подошла к окну и закрыла его. Вот только запах не уменьшился и продолжал меня преследовать. Очень скоро он усилился в несколько раз.

Испугавшись того, что я забыла выключить плиту, поспешила на кухню. Но стоило мне открыть дверь своей комнаты, как по спине мгновенно пробежал холодок – квартира была заполнена дымом. Я тут же рванула в кухню. Там его было больше всего. В густой пелене посмотрела на плиту – огня не нашла. Меня начало заметно потряхивать. К тому же было трудно дышать, начались позывы кашля, глаза щипало от едкого дыма. Прикрывая рот рукавом и щурясь, я оббежала всю квартиру и поняла, что пожар в другой квартире, дым валит по вентиляции и сквозь щели. Я и не знала, что они есть, но под батареей были видны тоненькие струйки.

Вспомнив уроки по безопасности, поспешила к выходу из квартиры, собираясь срочно ее покинуть. В страхе даже про телефон забыла, оставленный в комнате на столе. Вот только выйти у меня не получилось. Стоило мне открыть входную дверь, как я мгновенно отпрянула назад, захлопнув ее – в квартиру ворвался серый поток дыма, словно он только и ждал, когда я распахну для него новые горизонты. Меня уже колотило от страха как отбойный молоток. Соображать в приступе паники получалось плохо. Казалось, будто этот дым пробрался не только в мою квартиру, но и в голову, вытеснил здравый рассудок. Воздух вокруг меня нагревался, каждый его глоток давался все сложнее и сложнее. Наверное, сработал инстинкт самосохранения, потому что, не раздумывая долго, я побежала в сторону балкона, прихватив по пути плед с дивана.

Выскочив на свежий воздух и откашлявшись, я стала метаться по узкому пространству. Смотреть вниз было страшно, ведь я понимала, что нахожусь на шестом этаже и до земли мне живой не добраться. Но и окна моей квартиры выглядели не менее пугающе – они с каждой секундой становились темнее, тюль уже с трудом просматривался. Паника – плохой советчик, но ничего с собой поделать я не могла. Все, что мне удалось сообразить в тот момент – это то, что надо опуститься ближе к полу, там дыма было меньше. В остальном я повела себя, как маленькая, напуганная девочка: сев на пол, поджала под себя ноги и укуталась с головой в плед. Я не хотела видеть того, что творится вокруг, того, как погибну.

Все, о чем я тогда могла думать – мой папа. Скоро я с ним встречусь. Трех лет не прошло с того дня, как его не стало. Я по нему жутко скучала. Он был моей опорой и поддержкой. Только он меня понимал.

«Папочка, помоги», – шептала себе под нос, дрожа всем телом то ли от холода промозглой осени, то ли от страха.

Я слышала вой сирен, но мной давно овладел ступор. Даже заставить себя пошевелиться не могла. Сидела и вспоминала свое детство, папину улыбку, любящие глаза и теплые объятия.

От внезапного давления на плечо чего-то большого я подпрыгнула. В голове моментально промелькнула мысль, что мой конец наступил, на меня рухнули стены. Но очень быстро я поняла, что предмет мягкий и на бетон не похож. Кроме того, он еще и трясет меня. Набравшись смелости, я отпустила плед, позволив ему упасть с головы. Взгляд тут же наткнулся на почерневшее окно моей квартиры. В ушах стоял гул от биения собственного сердца.

Очнуться помогло мужественное лицо с такими же добрыми глазами, как у моего папы.

– Слушай сюда, красавица. Ситуация у нас простая: тут сейчас будет очень скучно, а внизу – очень интересно. Пошли со мной на экскурсию, – он не спрашивал, а утверждал. Его голос звучал мягко, но твердо, а улыбка позволила забыть о произошедшем.

Будто загипнотизированная, я вложила свою руку в его ладонь. Вернее, в перчатку. Он поднялся, потянув меня вверх. Ноги слушались плохо, но я все же встала. А потом мужчина сказал то, что за секунду разрушило его гипноз:

– Сейчас приедет мой друг на большой машине с корзинкой. Прокатимся с ветерком, – кивнул за балкон. – Все равно, что на лифте, только с видами.

Я повернула голову, и она тут же закружилась. Вниз и с ветерком я совершенно не хотела. Тело среагировало быстрее мыслей – я отпрянула к стене между оконными рамами. Но уже в следующий миг оказалась в крепких руках мужчины в пожарной форме, прижатая к ограждению балкона.

Что он говорил я слышала, но не слушала. Просто смотрела в серые глаза и впитывала тепло рук, обнимающих меня. Я инстинктивно вжималась в его одежду, чувствуя запах дыма, пота и металла. Почему-то этот запах вызывал у меня чувство безопасности. Мне казалось, что я нахожусь под надежной защитой огромной скалы. Мужчина и правда выглядел крупным, был выше меня на голову и намного шире. Возможно, все дело было в его костюме.

Пожарный вновь мне улыбнулся, и мое тело неожиданно взмыло вверх. Я даже пикнуть не успела, как оказалась за пределами балкона, и мои ноги коснулись твердого металла. В тот же миг пол подо мной пошатнулся, а глаза сами посмотрели вниз, на асфальт. Ноги тут же подкосились, мир вокруг стал вращаться, но упасть мне не позволили все те же сильные руки. Они вновь обхватили мои плечи, прижали меня к мужскому телу. Пальцы сами собой вцепились в одежду мужчины. Я почему-то была убеждена, что если отпущу его, то непременно рухну вниз с высоты шестого этажа, и мою лепешку будут долго отскребать от асфальта.

Глава 3. Ольга

Всё утро я пребывала в прострации. Руки отказывались слушаться, а пальцы не держали самые простые вещи: ложка выскальзывала, кружка грозила опрокинуться, а пакет с молоком я едва не уронила, пытаясь налить его в ковш. Я механически кормила Тиму и Диму завтраком, улыбалась их смешным рожицам, вытирала кашу со щёк, но сама была где-то далеко. Мыслями я вновь и вновь возвращалась туда – к тому столику в кафе, к его словам, к его глазам, полным вины и боли.

Помню, как к кафе подъехало такси. Помню, как Андрей молча перенёс мою сумку из багажника своей машины на заднее сидение. Помню, как я, не обронив ни слова, села рядом с ней, словно вещь, которую вернули обратно. Я ехала домой, глядя в окно на мелькающие огни, и чувствовала себя каменной статуей – холодной, неподвижной, бесчувственной.

На автопилоте я поднялась по ступенькам, вставила ключ в замок. Дверь открылась, и в прихожей сразу появилась мама. Она внимательно смотрела на меня, пока я разувалась.

– Виделась с Андреем? – спросила она, и в её голосе прозвучала тревога.

Я лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

– Вы поговорили? – настаивала она.

– Если ты про Инну, то он рассказал, – выдавила я.

– И что? – в её интонации проскользнуло нетерпение.

– Ничего. Я жутко устала и хочу спать, – произнесла я безэмоционально, подхватила свою сумку и направилась в комнату, оставив маму стоять в растерянности.

Я упала на кровать, не раздеваясь. Сквозь стену доносились приглушённые голоса мамы и сестры с кухни. Они о чём-то спорили, стараясь говорить тише, но я всё равно улавливала отдельные фразы. Мне было всё равно. Мои мысли были только там, внутри меня. Я положила руку на ещё плоский живот и зажмурилась. Это, наверное, и есть шок. Я словно отключилась от внешнего мира, замкнувшись в своём горе.

«Всё будет хорошо, мои малыши, – мысленно повторяла я, как делала это каждое утро и каждый вечер последние дни. – Я сделаю всё, чтобы вы были счастливы».

Теперь в моем монологе не было места их отцу. Он состоял только из моих обещаний.

В какой-то момент усталость взяла верх над разумом, и я провалилась в тяжёлый, беспокойный сон.

Утро началось со звона посуды на кухне. Первой мыслью, промелькнувшей в ещё не проснувшемся сознании, было облегчение: кошмар в кафе оказался всего лишь сном. Но взгляд упал на стул, где лежала неразобранная сумка из Тулы, и реальность больно ударила меня по сердцу. Всё было на самом деле.

Я ещё долго лежала, не решаясь выйти из комнаты. Не хотела встречаться с сестрой, видеть её самодовольную ухмылку – ту самую, которая появлялась на её лице всякий раз, когда Инна добивалась своего. Но мой организм, в котором уже росли две новые жизни, требовал пищи. За прошедший месяц я успела узнать его новые правила: если не поесть вовремя, через полчаса накатит тошнота и начнутся позывы. Пришлось подниматься.

На кухне я застала не сестру, а маму. Она стояла у плиты, что-то помешивая в кастрюле.

– Долго же ты спишь, – обронила она, заботливо включая электрический чайник. Помолчав секунду, спросила: – Выспалась?

– Угу, – ответила я на автомате, открывая холодильник и бесцельно разглядывая его содержимое.

– Ну и прекрасно, – кивнула она. – Там колбаска свежая, сыр. Творожок твой с утра сходила и купила.

Меня удивила её внезапная забота, но спросила я о другом:

– А ты почему не на работе? С тобой всё хорошо?

– Да. Просто взяла отгул. Дочь больше двух месяцев не видела, соскучилась.

От этих слов я едва не подавилась кусочком сыра, который успела положить в рот. Её ласковый тон и внезапный порыв чувств поражали. Мама, хоть и всегда отрицала это, но всеми своими поступками демонстрировала исключительную любовь к старшей дочери. Ко мне она относилась ровно, а иногда так, будто я была чужой. Одинаково нас с сестрой любил только папа, но его с нами уже не было.

Причина её внезапной доброты и заботы открылась очень скоро. Стоило мне закончить с завтраком, как мама отложила нож, села за стол напротив и взглянула на меня тем особым взглядом, который всегда предвещал что-то неприятное.

– Оль, а Андрей... он тебе всё рассказал? Про Инну… точнее, про ребёнка? – её голос звучал неестественно мягко.

Я не стала поднимать на неё глаз, уставившись в узор на столе.

– Да, – ответила коротко и безжизненно. – Рассказал.

Мама тяжело вздохнула, качая головой с видом глубокого разочарования.

– Знаешь, я о нём была лучшего мнения. Считала надёжным мужчиной. Порядочным. Радовалась, как дочери повезло… Ну, что ж теперь, – она вздохнула с сожалением. – Поздно кулаками махать после драки. Теперь проблемы решать надо. Хорошо хоть совести у него хватило не отказываться от ответственности. Инна матерью-одиночкой не останется, а малыш безотцовщиной расти не будет.

Я молчала, но внутри у меня всё переворачивалось.

«У меня двое. А у неё – один. Я могла бы бороться. Предъявить свои права, свой перевес. Но он – предатель. Андрей уже не тот человек, которого я любила. Доверие не склеишь, как разбитую вазу. И вообще, что нас в таком случае ждет? Он будет метаться между тремя детьми, а я буду сходить с ума каждый раз, когда Андрей поедет к ней, чтобы повидать своего ребёнка. И что почувствуют сами дети? Нет. Я не хочу этого. Не хочу видеть ни Андрея, ни их общего с Инной ребёнка. Этот ребёнок – вечное, живое напоминание об измене. Лучше обрубить все одним махом: выбросить из головы и из сердца, будто наших полутора лет и вовсе не было».

Глава 4. Ольга

Возвращались с прогулки в приподнятом настроении. Я успела не только нагулять мальчишкам аппетит, но и передать очередным клиентам отснятый материал – флеш-карты с семейными фотосессиями аккуратно сменили владельцев, а в моём кармане приятно шелестел очередной заработок. За два года, что мы прожили с бабушкой, я из застенчивой студентки превратилась в востребованного в Туле семейного фотографа. Сначала заказов было раз-два и обчёлся, но «сарафанное радио» и грамотная реклама в местных пабликах сделали своё дело. Теперь я была главным добытчиком в нашей маленькой семье и гордилась этим. Бабушка получала скромную пенсию, и мои деньги были для нас не просто помощью, а гарантией стабильности и уверенности в завтрашнем дне.

Этот лёгкий, почти незаметный кайф от успешного дня и собственной самостоятельности испарился в одно мгновение, едва я переступила порог квартиры. В прихожей витал знакомый, холодный и сладковатый аромат – мамины любимые духи. Сердце ёкнуло, предчувствуя недоброе. Взгляд сам упал на полку для обуви. Рядом с бабушкиными ботинками стояли элегантные полусапожки на высоком каблуке – именно такие обожала носить Инна.

В горле пересохло. Я замерла, беспомощно глядя на детей, которые тут же притихли, почувствовав мою тревогу. О том, что я родила, маме и Инне не было известно. За все эти годы они ни разу не приехали, не изъявили желания повидаться. Мама лишь изредка звонила, формально спрашивая, «жива-здорова ли я». Тётя с дядей и Вера знали, но хранили молчание. Да в общем-то они толком и не общались с мамой и Инной, заезжали к ним лишь поздравить с днём рождения.

Глубоко вдохнув, я собрала волю в кулак. Тима и Дима, обычно вырывающиеся вперёд к бабушке, теперь робко жались к моим ногам, их большие глаза смотрели на меня вопросительно.

– Идёмте, мои хорошие, – тихо сказала я, снимая с них куртки.

Мы двинулись в сторону кухни, откуда доносились приглушённые голоса. Бабушка говорила чуть громче и напряжённее обычного – верный признак, что ей некомфортно.

Дверь была приоткрыта. Я вошла, ведя детей за руки. В кухне за столом, с чашками чая в руках, сидели мама и Инна. Бабушка металась у плиты, и по её спине я поняла, как ей неловко.

– Ольга, – мама первая нарушила напряжённое молчание, её взгляд скользнул по мне, а затем упал на мальчиков. В маминых глазах мелькнуло неподдельное удивление. – Это... чьи дети?

Инна, не меняя надменного выражения, оценивающе осмотрела меня с ног до головы, а потом уставилась на близнецов. На её губах играла лёгкая, едва заметная усмешка.

Я почувствовала, как по спине побежали мурашки. Пришло время отвечать. Пришло время раскрыть свою самую большую тайну. Но едва я собиралась сказать, как заговорила моя сестра:

– Нянькой, значит, работаешь, – хмыкнула она. – Конечно, на большее ты не способна. Тут либо поломойка, либо нянька. На остальное ума не хватит.

Я так и застыла с приоткрытым ртом в изумлении. Бабушка только удивлённо вздернула брови. А мама сразу расслабила плечи и коснулась руки моей сестры.

– Инночка, прекрати. Зачем обижаешь сестру? Оля молодец, что подрабатывает. Она уже взрослая. В её возрасте негоже сидеть на шее у бабушки. Пенсии нынче невысокие. Учёба не даёт ей права баклуши бить. Ты же учишься? – настороженно посмотрела мне в глаза.

Я закрыла рот и кивнула, не став уточнять, что учусь на заочном отделении. Какой смысл? Её подобное раньше не интересовало. О том, что я не няня и это мои дети, тоже решила промолчать.

«Так даже лучше. Не придётся объясняться и врать», – промелькнуло в моей голове.

– У вас что-то случилось? – поинтересовалась я, желая поскорее узнать о причине их визита и попрощаться.

К своему удивлению, я совершенно по ним не соскучилась. Даже по маме. Перегорело. Давно. Человек, который искренне меня любил и дорожил мной, стоял в двух метрах от меня – моя бабушка.

– Нет. Мы просто приехали вас навестить. Давно не видели, соскучились, – произнесла мама и улыбнулась, но я уловила фальшь в её голосе. – Вы же сами к нам не приезжаете.

– Нас никто и не звал. А мы люди воспитанные, без приглашения или предварительного звонка в гости не приезжаем, – так же приторно-сладко сказала бабуля, передразнивая мимику мамы.

Я не сдержала усмешки. Её тонкий намёк я уловила. Думаю, мама тоже. Она мгновенно перестала улыбаться.

– Нинель Петровна, не стоит так явно демонстрировать вашу нелюбовь ко мне. В конце концов, я не одна приехала. Могли хотя бы внучке порадоваться, – недовольно произнесла мама, повернув голову к бабушке. – Инночка и правда по вам скучала. Она отложила все свои дела и поехала в такую даль. Всё ради вас.

– Вот спасибо, – бабушка театрально поклонилась в пол. – Уважила старуху. Явилась впервые за четыре года. Сейчас в календаре этот день красным карандашом обведу и буду ежегодно отмечать как праздник.

– Я не могла раньше, – скривила губы сестра. – У меня слишком много дел.

– И какие это у тебя дела, внученька? – язвительным тоном спросила бабушка. – Учёба? Работа? Семеро по лавкам сидят?

Инна сжала губы в тонкую нить и надула щёки, сдерживая в себе крик.

– Нинель Петровна, зачем вы так? Ей же больно, – вступилась за старшую дочь мама.

Глава 5. Ольга

– А больше тебе ничего не надо? – раздался спокойный, но ледяной голос за спиной.

В кухню вошла бабушка. Её лицо было похоже на высеченную из мрамора маску – бледное, застывшее, и только глаза пылали холодным, нечеловеческим гневом.

– Никаких долей Оленька на тебя переписывать не будет. Даже не надейся, – медленно проговорила она. Слова падали, как увесистые камни, точно целясь в Инну. – И хватит уже торговать здесь своей «справедливостью». Если судить по заслугам, вас вообще надо на улицу выкинуть.

– Что?.. – мама вскочила, будто её током ударило. – Да как вы можете?!

– Могу. Ещё как могу, – бабушка вздернула подбородок, и этот простой жест был полон такого презрения, что мне стало физически нехорошо. – Эта дрянь моего сына в могилу загнала, – её палец, иссохший и острый, ткнул в сторону Инны. В глазах бабушки заблестели слезы, хотя в голосе звучали стальные нотки. – Если бы не она и не твоё потакание её капризам, мой Тимоша сейчас был бы жив.

Я смотрела то на побелевшую Инну, то на бабушку, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Мысль о том, что бабушка винит их, конечно, крутилась где-то в глубине, подспудно. Но чтобы вот так – вслух, прямо, беспощадно… Это было как обухом по голове. И самое ужасное – я понимала её. Потому что я и сама так думала. И для подобных обвинений у меня имелась веская причина, ведь папу сразил инсульт от сильного волнения за Инну.

Перед глазами тут же поплыло то самое воспоминание, от которого до сих пор сводило желудок. Сестра связалась с каким-то наркоманом, стала часто просить у родителей денег на ту или иную вещь, которые в итоге так и не покупала. Отговорки были разные. Когда папа всё узнал, то на её очередную просьбу ответил отказом. Кроме того, он потребовал разорвать отношения с тем парнем. Инна тут же устроила истерику. Да не простую, а такую, которой ранее в нашем доме не случалось. Всё закончилось тем, что сестра хлопнула входной дверью, напоследок сказав папе, что он ей никто и указывать ей не имеет никакого права. Через час она отключила телефон.

Всю ночь родители не находили себе места. В порыве волнения мама накричала на папу, обвинила его в излишней строгости к Инне и много ещё чего наговорила. Я тогда не выдержала, выскочила из своей комнаты, заливаясь слезами, закричала, что папа самый лучший, а Инна – эгоистка, которой всё мало, которая не терпит ни в чём отказа. Мама тогда обиделась и закрылась в спальне, а папа мягко попросил меня не вмешиваться в разговоры родителей. Сказал, что мама просто не сдержалась от переживаний и на самом деле так не думает.

Инна объявилась только следующим утром, пришла, как ни в чём не бывало. Вернее, заявилась пьяная, с довольной улыбкой на лице и завалилась спать. Папа молча проводил её взглядом, тяжело вздохнул и пошёл на кухню за чаем. А через мгновение раздался глухой, страшный стук чего-то большого о пол. Половину его тела парализовало. Когда приехала скорая, папе стало ещё хуже – он впал в кому. На одиннадцатый день папа пришёл в себя, но лишь на несколько часов. Не успели мы порадоваться улучшениям, как нам позвонили и сообщили, что его больше нет.

Я была потерянной пятнадцатилетней девочкой, поэтому, конечно же, поделилась произошедшим с бабушкой. Мне тогда казалось, что только она меня поймёт и поддержит. Я действительно злилась на сестру и маму, но со временем обида уменьшилась, ведь они не чужие мне люди. Я старалась оправдать их тем, что никто не ожидал таких последствий, папа был ещё молод. Часто успокаивала себя, вспоминая его слова, что Инна – подросток, ей свойственно подобное поведение, а мама просто сильно переживала за дочь. Я постоянно говорила себе, что никто не виноват, просто так вышло.

– Нинель Петровна, это был несчастный случай, трагическое стечение обстоятельств, – голос мамы вдруг стал тихим и уставшим. – Инночка сама переживает. Прошу вас… Она же ваша внучка… Не надо делать ей ещё хуже.

Сестра и правда сидела, сгорбившись, тихо шмыгая носом. Сердце болезненно сжалось за неё. Я вдруг подумала, каково ей самой живётся с таким грузом.

– Не внучка она мне! – неожиданно твёрдо сказала бабушка. – Вот моя внучка, – она положила руку мне на плечо, – а эта бесстыжая девчонка мне никто.

Моя челюсть сама собой отвисла, глаза расширились. Я совершенно не ожидала от всегда сдержанной бабушки подобной жестокости.

– Как вы можете?! – взволновано воскликнула мама, садясь рядом с Инной и обнимая её за плечи. – Не слушай её, доченька. Бабушка просто не в себе. Старость. Ты должна её понять.

– Это всё Олька, – обиженно прорыдала сестра, вскинув на меня колючий взгляд. – Она настроила бабушку против меня. Специально.

Меня словно холодной водой окатили. Это вмиг отрезвило, смыло всю жалость к сестре, помогло разглядеть в её глазах вызов, даже некое ехидство. На самом деле она не плакала и не чувствовала своей вины, Инна просто устроила очередной спектакль. Для неё никогда не было проблемой пустить слезу. Именно так она с раннего детства и действовала – занимала позицию страдалицы, несчастной, никому ненужной девочки. Именно так она получала всё, что пожелает.

В памяти тут же всплыли заученные фразы, её коронные номера: «Я для вас обуза», «Вы меня не любите, ведь я не Оля», «Зачем тогда вы вообще со мной возитесь, сдайте в детский дом», «Вы меня терпите здесь только из жалости», «Конечно, ты, мама и Оля – семья. А я так, приложение», «Мне всегда достаются огрызки, и внимание ваше тоже огрызок», «Я всё равно никому не нужна. Родной отец бросил, а вы меня просто терпите». Это был не крик души. Это был инструмент. Точный и безотказный. Манипуляция в чистом виде.

Глава 6. Ольга

– Мама, ам-ам, – повторил сын, настойчиво теребя мою штанину.

По телу прокатилась ледяная волна, но я быстро подавила панику. Я взрослый человек и не сделала ничего дурного. Просто моя правда сильно отличалась от их выдуманного представления обо мне.

– Мама?! – хором выдохнули сестра и мать. Их лица вытянулись от шока, глаза стали круглыми, как блюдца.

– Мама, – спокойно кивнула я, приобнимая сыновей за плечи, чувствуя их тёплые, доверчивые спины. Моя крепость, мой оплот.

Бабушка тут же засуетилась у плиты, громко переставляя кастрюли, стараясь отвлечь внимание.

– Сейчас, мои пирожочки, сейчас бабушка вас накормит, – затараторила она, но я краем глаза заметила, как от волнения у неё предательски дрожат пальцы. Она давала мне поле боя, понимая, что этот разговор я должна вести сама.

Когда два года назад я, уничтоженная и разбитая, вернулась к ней с чемоданом, она настаивала, чтобы я позвонила отцу будущих детей и рассказала ему всё. Но я наотрез отказалась и заставила её поклясться, что она сохранит мою тайну. Теперь эта клятва висела между нами тяжёлым грузом.

– У тебя… дети? – голос мамы прозвучал глухо, будто из-под толщи воды. Она не сводила с мальчиков растерянного, выцветшего взгляда, пытаясь осмыслить очевидное.

– Да. Тимофей и Дмитрий, – чётко представила я своих сыновей, по очереди касаясь их головок. Потом подняла взгляд и встретилась глазами с сестрой. – Четверо наследников, о которых сказала бабушка – это правнуки и правнучки бабы Люды. И Инна не ошиблась: никакого завещания нет. Баба Люда отписала квартиру дочкам Веры и моим сыновьям с помощью договора дарения. И, как вы понимаете, отказаться от долей в пользу Инны мы с Верой не вправе. Нам это просто не позволят сделать органы опеки и попечительства. Так что ваши требования и спектакли со слезами бесполезны.

Сестра шумно, по-бычьи, втянула воздух, её ноздри раздулись. Она сжала губы в тонкую белую ниточку. Такого молниеносного и безоговорочного поражения она явно не ожидала.

– У тебя есть дети? – снова, как заезженная пластинка, прошептала мама, полностью игнорируя всю юридическую информацию. Её мозг отказывался воспринимать что-либо, кроме этого шокирующего факта.

Переключить её внимание с детей на квартиру у меня не получилось.

– А что тебя так удивляет? – хмыкнула бабушка, повернувшись к ней с половником в руках. – Оля – женщина, а не мужчина в юбке. Функция деторождения в ней природой заложена.

В любой другой ситуации я бы рассмеялась над её колкостью, но сейчас мне было не до смеха. Я чувствовала, как нарастает буря, и лихорадочно придумывала в голове правдоподобную ложь, которую они смогут проглотить.

– И кто отец? – наконец-то спросила мама, собравшись с мыслями. Её взгляд стал жёстким и подозрительным.

– А это важно? – тянула я время, выстраивая в голове окончательную версию.

– Важно!

Я сделала глубокий вдох, глядя ей прямо в глаза.

– Андрей.

Мама мгновенно повернулась к Инне, и на их лицах отразилось одно и то же понимание.

– Вы не о том Андрее подумали, – холодно оборвала поток их мыслей, прежде чем они успели оформиться в обвинения. – Я говорила о внуке бабы Шуры.

– Сосед? – недоверчиво переспросила мама, снова вглядываясь в лица детей, явно пытаясь найти в их чертах сходство с Андреем Тополевым, весёлым парнем из соседней квартиры.

– Да.

Я неспроста выбрала его на роль отца. Он старше меня всего на год. В детстве мы часто играли с ним во дворе, когда приезжали в гости к бабушкам. Нас даже шутливо называли женихом и невестой. С Андреем мы до сих пор дружим. Сейчас он живёт в доме напротив и к своей бабушке заглядывает ежедневно. Хоть на пять минут перед работой, но забежит. Именно Тополев отвёз меня в роддом, когда начались схватки, он же стал крёстным моих детей. Между нами никогда не было ничего, кроме дружеских, почти братско-сестринских отношений. Его девушку Свету я знаю хорошо, и, кажется, у них всё серьёзно – он всё чаще шутит, что скоро попрощается с холостяцкой жизнью.

– Ты замужем? – последовал её вполне предсказуемый вопрос. Глаза мамы тут же устремились к моей правой руке, выискивая отсутствующее кольцо.

– Нет. Мы с Андреем современные люди и считаем, что печать в паспорте ничего не решает. Главное – чувства и доверие друг к другу, – произнесла я с наигранной, но абсолютно уверенной лёгкостью в голосе.

– Значит, обрюхатил и сбросил ответственность, навешав лапши на уши, – тут же сделала она свой чёрный вывод.

– Ты не права.

– Какая у детей фамилия? – мама давила на меня взглядом, но я не стушевалась. Я знала её методы и была готова. Мне уже не пятнадцать. Я сама мать.

– Кошкины.

– Тогда о чём ты говоришь? – её голос начал набирать металлические, сердитые нотки. – Он хоть алименты платит?

– Он живёт с нами и содержит всех, – продолжила я врать, чувствуя, как по спине ползут колючки от этой наглой лжи.

– Я в туалет, – сказала сестра, поднимаясь с места.

– Живёт?! Не женившись?! – мама вскочила, будто её подбросило на пружине. Её стул с грохотом отъехал назад. – Как вы это допустили, Нинель Петровна?! – она с силой стукнула ладонью по столу, заставив звякнуть посуду.

Глава 7. Ольга

Прошёл почти месяц с того взрывоопасного визита. Раны постепенно затягивались, тревожное ожидание сменилось тихим, налаженным бытом. Мы даже успели забыть тот скандал, погрузившись в привычный ритм жизни с двумя полуторагодовалыми сорванцами, моей учёбой, работой и бабушкиными хлопотами по хозяйству.

Как раз в один из таких спокойных дней, когда в квартире царила блаженная тишина, мальчишки и бабушка легли на дневной сон, раздался резкий, настойчивый звонок в дверь.

Сердце ёкнуло. Я бросилась в прихожую, надеясь успеть до второго звонка, который наверняка поднимет всех спящих. Не глядя в глазок, я рывком открыла дверь, уже готовая бросить что-то вроде «Не звоните так громко!», и замерла.

На пороге стояла мама. Но не та, яростная и надменная, что покидала квартиру месяц назад. Передо мной была женщина с почти обыденным лицом. Ни намёка на былую строгость, лишь какая-то отрешённая усталость. Я растерялась, не зная, что сказать.

– Здравствуй, дочка, – спокойно произнесла она первой.

– Здравствуй, – автоматически ответила я, всё ещё не в силах прийти в себя.

Мама молча постояла секунду, затем её губы тронула слабая, едва заметная улыбка.

– Впустишь? Или так и будешь держать меня на пороге?

Секунду я колебалась. Прогонять собственную мать? Нет, на такое я была не способна, чтобы ни случилось. Кивнув, я отступила в сторону, пропуская её в квартиру.

– Проходи на кухню, – сказала я, закрывая дверь. – Только тише, все спят.

Она кивнула и сняла плащ, аккуратно повесив его на вешалку – жест, странно знакомый и чужой одновременно.

– Чай? – предложила я, и она снова молча кивнула.

Мы прошли в маленькую, но уютную кухню. Я включила чайник и села на свой стул, мама устроилась напротив, на то место, где сидела в прошлый раз.

– Как дела? – спросила она после недолгой паузы, оглядывая помещение. – Как дети? Как Нинель Петровна?

– Всё хорошо, – коротко обронила я, всё ещё находясь настороже. – Спят.

– Дочь, я хотела извиниться, – тихо начала мама, не глядя на меня. – За тот раз. Я была не права. Вела себя ужасно. Это был шок, понимаешь? Такая новость… Я не справилась с эмоциями.

Я не проронила ни слова, дав ей возможность высказаться.

– Я просто ужасно разволновалась. Я же мама и переживаю за тебя, – она наконец посмотрела на меня, и в её глазах читалась искренняя тревога. – Я сама через это прошла. Остаться одной с ребёнком… это очень тяжело. А у тебя их двое.

Мама говорила мягко, заботливо, и какая-то часть меня невольно начала таять. Может, она и правда просто испугалась за меня?..

– Спасибо, – осторожно сказала я. – Но мы справляемся.

– Справляетесь? – мама мягко усмехнулась, но в усмешке не было злобы. – Оленька, я же всё знаю.

Я напряглась всем телом.

– Что именно?

– Я знаю, что Андрей с вами не живёт, – выдохнула она. – Инна в прошлый раз не в туалет ходила. Она заглянула в твою комнату. Мужских вещей там нет.

Во мне всё похолодело. Возмущение от того, что сестра рылась в моих вещах, подступило комом к горлу.

– Как она посмела?! – прошипела я.

– Это не важно! – мама резко, но тихо оборвала меня, понизив голос до шёпота. – Важно другое… Ты одна. Одна растишь двух сыновей. У тебя нет образования, нет работы… Вы все живёте на одну пенсию Нинель Петровны.

Она смотрела на меня с такой жалостью и упрёком одновременно, что у меня не сразу нашлись слова. Мама не знала, что я, ещё будучи беременной, перевелась на заочное отделение и уже давно работаю фотографом. Она видела перед собой ту же наивную девочку, что уехала от неё больше двух лет назад.

– Мам, всё не так… – начала я, но она не дала мне договорить.

Мама наклонилась через стол, и её глаза стали твёрдыми, полными какого-то странного, болезненного решения.

– Я не могу смотреть, как вы тут медленно, но верно погружаетесь в нищету, – сказала она негромко, но очень чётко. – Одного ребёнка ты, может, ещё и обеспечишь, кое-как. Но двоих… Это непосильная ноша для такой, как ты. Без поддержки, без мужа, без образования.

Она сделала паузу, давая мне осознать ужас её слов, а затем выдохнула то, ради чего, вероятно, и пришла:

– Отдай мне Диму. А сама сосредоточься на Тиме. Так будет лучше для всех.

Словно ледяная вода хлынула на меня и накрыла с головой. Я онемела. Мозг отказывался воспринимать смысл этого чудовищного заявления. Казалось, время остановилось, и только губы матери продолжали двигаться, обрушивая на меня новый шквал «рационального», бесчеловечного кошмара.

– Тебе же будет легче, Оленька, – её тон звучал убедительно и почти ласково. – Одного ребёнка и прокормить проще, и одеть. И с бабушкой не будете так уставать. За одним-то смотреть не так трудно, как за двумя. И… – она снова сделала небольшую паузу, – и у тебя появится хоть какой-то шанс на будущее. С двумя детьми тебя никто замуж не возьмёт, разве что какой-нибудь бомж или пропойца. А с одним – появится надежда устроить личную жизнь.

Глава 8. Ольга

Спокойствие оказалось хрупким и недолгим. Мать не успокоилась. Сначала на мой телефон посыпались звонки с её номера. В первый раз, по глупости или по старой привычке, я приняла вызов. В трубке прозвучало лишь одно: «Ну что, ты подумала?». Я молча сбросила. Когда она перезвонила снова, я просто отключила звук, наблюдая, как экран то и дело загорается её именем. На следующий день, после очередной настойчивой попытки до меня достучаться, я с холодным спокойствием заблокировала мамин номер.

Тишина продержалась ровно до вечера. Затем названивать начала Инна. Я сразу предположила, что мама просто забрала её телефон, и проигнорировала вызов. Но следом прилетело сообщение. Я машинально открыла его, и мои глаза выхватили лишь обрывки любимых фраз сестры: «…наивная и недалёкая дура…», «…хоть раз в жизни послушай совет старших…». Дочитывать я не стала. Палец сам потянулся к кнопке «удалить», а затем и к опции «заблокировать абонента».

Две недели. У меня было целых две недели тишины и относительного покоя. Я почти начала верить, что мои невзгоды закончились, но проблемы, как известно, не приходят в одиночку.

Я вернулась домой после долгой фотосессии. Родители из детсадовской группы заказали выпускной альбом, и я провела добрую половину дня, гоняясь за улыбчивыми непоседами. Усталая, но довольная, с картой памяти, полной удачных кадров, я вставила ключ в замочную скважину.

Первым, что меня поразило, были странные голоса в квартире. Не бабушкин, не детские, а чужие, женские.

Я распахнула дверь и замерла на пороге.

В нашей прихожей и кухне ходили две незнакомые женщины в строгих, неброских костюмах. Одна, сухощавая, с тугой гулькой на затылке, заглядывала в шкаф, приоткрыв его дверцу. Вторая, помоложе, с планшетом в руках, что-то внимательно изучала на полке с детскими лекарствами.

Они двигались по-хозяйски, с деловым и оценивающим видом, будто составляли опись имущества. Младшая что-то бормотала себе под нос, записывая заметки в свой планшет.

Кровь отхлынула от лица, а потом ударила в виски. Сердце заколотилось с такой силой, что я услышала его стук в ушах.

– Вы кто и что здесь делаете? – голос прозвучал твердо и неестественно громко в наступившей тишине.

Женщины обернулись. Та, что стояла у шкафа, оценила меня холодным, профессиональным взглядом.

– Мы из органов опеки и попечительства, – сказала она ровным, ничуть не смущённым тоном. – Нам поступило заявление. Мы проводим проверку условий содержания несовершеннолетних детей. Вы кто?

– Мама! – радостные крики прозвучали из дальней комнаты, и через секунду в прихожую влетели два моих зайки, тут же вцепившись в мои ноги.

Следом за ними, не торопясь, вышла бабушка, неся в руке кофточку сына. На ней красовалось алое пятно, похожее на след от вишнёвого сока. Увидев меня, бабушка улыбнулась.

– Вот и наша труженица вернулась, – она подошла и поцеловала меня в щёку. – Тимку переодевала, облился соком. Всё в порядке? Как поработала?

– Вы мама? – та самая женщина с тугой гулькой перевела на меня свой пронзительный взгляд.

– Да, – ответила я, прижимая к себе детей так крепко, будто их могли отнять прямо сейчас.

– Мы представители органов опеки и попечительства, – повторила женщина. – Поступило заявление. Проводим проверку условий содержания несовершеннолетних детей.

Бабушка вздохнула и покачала головой, обращаясь ко мне:

– Пришли минут десять назад. Я не стала звонить, знала, что ты скоро придёшь.

Я сразу поняла, о чём она говорит. Выходя из детского сада, я набрала бабушку, сказала, что закончила, и спросила, не надо ли заскочить в магазин.

Женщины, к моему удивлению, были вполне дружелюбны. Они осмотрели квартиру, проверили холодильник, полный еды, заглянули в детскую, проинспектировали шкафы, забитые детскими вещами и игрушками. Также они попросили показать документы на детей, мои и бабушкины. Задали несколько вопросов о распорядке дня мальчиков, их здоровье и развитии.

– Чем занимаетесь? Какой доход в семье? – спросила вторая женщина, не отрываясь от своего планшета.

– Я фотограф. Работаю на себя, как самозанятая, – ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Вот только что вернулась с фотосессии.

Они кивнули, делая пометки.

– Вам нужно будет в течение трёх дней предоставить в наше учреждение справку, подтверждающую доход, а также актуальные медицинские карты детей из поликлиники, – вежливо сообщила старшая.

Наконец, собравшись уходить, женщина с гулькой обернулась на пороге.

– По результатам осмотра нарушений не выявлено. Дети ухожены, здоровы, развиты согласно возрасту. В доме чисто, продуктовый запас достаточный и разнообразный, обеспеченность вещами и игрушками хорошая. Жилищные условия соответствуют нормам. Хорошего дня.

Дверь закрылась. Я прислонилась лбом к косяку, чувствуя, как подкашиваются ноги. Две недели тишины… и вот он, новый удар. Тихий, официальный и оттого ещё более страшный. Когда же эта чёрная полоса закончится и вернётся белая? Я даже двоюродной сестре позвонить и поплакаться не могла: у Веры сейчас своих проблем хватало. Об её детях узнал их родной отец. Одно хорошо: дяде Яше сделали операцию, и он идёт на поправку. Бабушка каждый день с ним созванивается, волнуясь за сына.

Глава 9. Ольга

На следующее утро, едва закончив завтрак, я усадила детей играть и с замиранием сердца разблокировала номер матери. Пальцы дрожали, но внутри было холодно и пусто. Я набрала номер.

Она ответила почти сразу, её голос прозвучал настороженно-деловито:

– Ольга? Здравствуй, дочка. Что-то случилось?

– Здравствуй, мама, – я сделала свой голос уставшим, немного растерянным. – У меня тут проблемы... Заявились органы опеки. Кто-то написал кляузу, будто дети голодают, ходят в рванье, а мы с бабушкой не способны за ними смотреть.

С другой стороны провода повисло короткое, красноречивое молчание.

– Что?! – наконец выдавила она, и в её интонации я уловила фальшивое удивление. – Кто же это мог? Может, соседка какая-то злая?

– Не знаю, – пожала я плечами, хотя мама этого не видела. – Но они, знаешь ли, всё очень серьёзно проверяли. И ведь правда... достаток у нас небольшой. Одна бабушкина пенсия. И детям скоро новую одежду покупать надо, эти вещи уже малы становятся и выглядят... не очень, – врала, едва улыбаясь своему отражению в зеркале. – Опека дала нам срок на исправление. Скоро вернутся с повторной проверкой. Да и честно говоря, тот, кто написал бумагу, был прав – мы с детьми должны нормально жить, а не прозябать в нищете. К тому же, бабушка плохо видит, ей очки новые нужны, а оптика сейчас так дорого стоит. Ужас.

Я сделала паузу, давая ей прочувствовать каждое слово, каждую её же фразу из заявления.

– Я тут думала, думала, как мне быть, и нашла прекрасное решение. Спасибо Инночке, подсказала в наш с ней последний разговор. Без её умных мыслей, сама бы не вспомнила, – с трудом сдерживала смех внутри, готовясь озвучить то, что потрясёт их до глубины души. – В общем, мам, я решила продать свою долю в московской квартире.

«Есть. Получите, распишитесь», – мысленно ликовала я, представляя, как вытягивается мамино лицо, как она бледнеет, оседает в свое любимое кресло. Пусть познает всю прелесть своей подлости.

– Я всё равно в ней не живу и вряд ли когда-нибудь буду, – продолжила, нарушив затянувшуюся тишину в телефоне. – А деньги от продажи можно будет на счет положить и жить на проценты. В Москве квартиры дорого стоят, за её половину сумма получится приличная и проценты хорошие. Детям смогу нормальные условия обеспечить, да и нам с бабушкой намного легче станет. Ты все правильно говорила, я должна думать о будущем. Чтобы мужа достойного найти, мне ведь одеваться надо соответствующе, а то и правда, кроме бомжей и пропойц, на меня никто не посмотрит.

– Ты шутишь? – просипела она шокировано.

– Мам, ты чего? Разве такими вещами шутят? – с искренним изумлением произнесла я. – Я ведь потому и звоню… По закону, я сначала должна предложить выкупить мою долю вам с Инной. Вы же совладельцы. Надеюсь, у вас есть возможность выкупить мою половину. Мне совсем не хочется продавать свою половину посторонним людям. Не дай бог, заедет семья гастарбайтеров, будет вас стеснять, в кухне там или в ванной.

Бабушка, вошедшая в комнату минуту назад, зажала рот ладонью. Ее плечи тряслись от сдерживаемого смеха, в глазах плясал озорной блеск.

Тишина в трубке стала густой, давящей. Я почти физически ощущала, как в голове мамы крутятся шестерёнки, как рушатся все её расчёты и планы.

– Ты с ума сошла! – наконец прошипела она, и фальшивая забота исчезла, сменившись приступом паники. – Какие деньги на выкуп?! О каких деньгах ты вообще говоришь?! Мы еле-еле сводим концы с концами!

– Жаль, – с наигранной грустью в голосе произнесла я. – Ну, тогда буду искать покупателя на стороне. Надеюсь, новые соседи вам понравятся.

– Ольга, не смей! – её голос сорвался на крик. – Это же наша квартира! Семейная! Ты в ней выросла! Тут память о папе!

– Нет, мама. Эта квартира перестала быть семейной после того, как вы меня выставили и вывезли всё до единой моей вещи. Вы стерли из неё все воспоминания не только о папе, но и обо мне, – мягко, но неумолимо парировала я. – И у меня двое детей, о которых мне нужно заботиться. После вашего визита я это особенно хорошо поняла. Но я не зверь, поэтому у вас есть целая неделя, чтобы разобраться с финансовым вопросом, потом я обращусь к риелторам. Если решите выкупать – звоните.

Я сбросила вызов, не дожидаясь ответа. Сердце бешено колотилось, но на душе было странно спокойно. Первый выстрел был сделан. Теперь очередь за ними.

– Молодец, внучка, – одобрительно улыбнулась бабушка, подняв большой палец вверх. – Давно пора было поставить их на место.

Мама перезвонила через два часа. Видимо, столько времени ей понадобилось, чтобы прийти в себя и выработать новую тактику. Голос её звучал неестественно мягко.

– Оленька, давай без крайностей. Ну продашь ты долю... и что? С детьми тяжело, я понимаю. Может, всё-таки рассмотришь вариант... с Димочкой? Я бы...

– Я своих детей очень люблю и никому не отдам, – холодно прервала её я. – Именно ради них я и продаю свою долю. Чтобы обеспечить им достойное будущее, а не прозябать здесь в нищете.

Она замолчала, пойманная на слове.

– Доченька, не горячись, – затараторила она. – Я могу помогать тебе финансово. Немного. Только не продавай долю в квартире.

Я была готова к этому.