Прошу спасти, или Барс для Колючки

Глава 1. Дно

Подошвы стоптанных кроссовок скрипели по обледенелому асфальту. Я шла, вжав голову в плечи, руки глубоко в карманах куртки, которую носила уже третий сезон подряд. Воротник натирал шею, но это была мелочь на фоне того, что ждало впереди.

Еще один день. Еще один визит в ад.

Двухэтажка маячила впереди, как надгробие над моим прошлым. Некогда белая, а теперь грязно-серая, с облупленной штукатуркой и забитыми досками окнами на первом этаже. Даже здесь, на улице, чувствовался запах – затхлость, перегар и отчаяние, впитавшиеся в стены за годы.

Мимо прошел, пошатываясь, мужик в рваной телогрейке. Бормотал что-то себе под нос, не поднимая головы. Из подъезда, откуда несло вонью мочи и плесени, вышли двое – тощие парни с пустыми глазами и дергающимися челюстями.

Наркоманы. Узнаю с первого взгляда.

Они проводили меня оценивающими взглядами, и один сделал шаг в мою сторону.

– Э, краля, есть что занять? – сипло бросил он, облизывая потрескавшиеся губы.

Я даже не взглянула на него. Прошла мимо, как сквозь пустоту.

Привычка, выработанная годами. Не показывай слабость. Не показывай страх.

Еще одно подтверждение в копилку – все они, мужики, одно дерьмо. Грязь, которая хочет затянуть тебя в свою трясину.

Кроме Дэна, конечно. Но Дэн был исключением Алисы¹, моей лучшей подруги, которая пару лет назад обрела свое счастье, и это исключение только подтверждало правило. На миллион подонков рождается один Дэн. Не надейся, Ася. Никогда не надейся, что что-нибудь может быть лучше.

Дверь в квартиру была не заперта.

Петли скрипнули жалобно, когда я толкнула ее, и волна знакомого, тошнотворного смрада ударила в нос – перегар, немытое тело, старая еда, сырость. Я зажмурилась на секунду, собираясь с силами.

Пару шагов. В зале, на голом, грязном линолеуме с облупившимся рисунком, лежала мать. Спала тяжелым, хриплым сном, раскинув руки. Пустая бутылка валялась рядом, еще одна – под диваном. Комната напоминала помойку – однокомнатная клетка, пропитанная безнадегой.

– Марика? – позвала я тихо, сжимая ладонями ручку сумки с продуктами и игрушками.

Слабый отклик донесся с кухни. Сердце замерло в привычном холодном комке. Я прошла туда, обходя разбросанный мусор.

Малышка сидела в углу, на холодном полу, поджав ноги под себя. В руках у нее были осколки – зеленого и коричневого стекла от разбитых бутылок. Она аккуратно перебирала их худенькими пальчиками, выкладывая какой-то узор на грязном линолеуме.

– Маришка! – я бросила сумку и бросилась к ней, опускаясь на корточки и выхватывая смертоносные «игрушки» из ее рук. – Я же просила не трогать это! Порежешься же!

Осмотрела ее ладошки – пока целые, слава богу.

– Но так красиво, – тихо сказала она, глядя на меня большими, слишком взрослыми для пяти лет глазами. Карими, как у меня. Даже это не связывало нас внешне. – Как мозаика получается.

– Я недавно покупала тебе пазлы, милая, – голос сорвался, выдавая отчаяние, которое я пыталась скрыть и от самой себя и от ребенка. – Настоящие, красивые. С принцессами, где они?

Марика покачала головой, и ее тонкие плечики сгорбились под старым растянутым свитером.

– Папа их выкинул. Сказал, что это хлам и занимают место.

Я сжала зубы так сильно, что больно стрельнуло в висках. Конечно, выкинул, ага. Наверняка, продал, как и все теплое, что я приносила. Как детские книжки, нормальную одежду. Как надежду на нормальное детство этой крошки.

Достала из сумки банан – для Марики это был деликатес, роскошь.

– На, солнышко, кушай, – я присела рядом с ней на грязный пол.

Малышка взяла банан обеими руками, с благоговением, будто это был драгоценный подарок. Начала чистить его сосредоточенно, высунув кончик языка, а я смотрела на нее, и комок в горле становился все больше, словно стекла проглотила – и не выплюнуть, и не проглотить.

Пока она ела, медленно, маленькими кусочками, растягивая удовольствие, я пошла в зал. К матери.

Стояла и смотрела на нее сверху вниз. На это бледное, опухшее от пьянства лицо. На синяки под глазами. На грязные, спутанные волосы.

Когда-то она была красивой, я даже помнила фотографии – молодая женщина с яркими глазами и улыбкой. Когда-то она пела мне колыбельные, укрывала одеялом, целовала в лоб.

Теперь это была лишь оболочка, наполненная ядом до верху. Ядом, что разрушал все вокруг себя. И самое страшное – она и Марику обрекла на эту жизнь. Так же, как когда-то обрекла меня.

– Где отец? – мне не удалось скрыть презрения в голосе.

Мать что-то промычала, не открывая глаз, попыталась перевернуться на бок, забраться на диван. Не получилось – рука соскользнула, и она осталась лежать, раскинувшись.

Глава 2. Боль была везде

Отец пошатывался, держась за косяк. Пьян? Но от него не пахло перегаром. Пахло потом, чем-то химическим, кислым.

Я вгляделась в его лицо – запавшие щеки, блестящие, слишком яркие глаза с расширенными зрачками, передергивания.

Сердце упало.

Он снова перешел на дозы. Это было хуже алкоголя, намного, намного хуже.

– Чего приперлась? – его голос был хриплым, липким, с нотками агрессии.

Я старалась не смотреть на него, натягивая на подошедшую и испуганную Марику старое пальто. Руки дрожали, но я заставила себя действовать показательно спокойно.

Никогда. Не. Показывать. Страх.

– Отстань, – сказала максимально ровно. – Забираю Марику на сегодня. Она больна.

Он коротко, уродливо рассмеялся – звук был похож на лай больной собаки. Сплюнул на пол, едва не попадая мне в ногу. Мерзко как же мерзко!

– Эй! – отец резко шагнул вперед и схватил меня за руку выше запястья.

Хватка была железной и завтра здесь будет огромный синяк. Еще один в коллекцию.

– Чего приперлась, я спрашиваю! – прошипел он мне в лицо.

Его дыхание, вонючее и горячее, обожгло щеку.

– Отпусти! – я попыталась вырваться, дернув руку, но он только сильнее сжал пальцы, впиваясь ногтями в кожу. – Я забираю ее! Она больна, ты не видишь?!

– Ты никуда не пойдешь с моей дочкой, – он прошипел, подтягивая меня ближе к себе. – Я тебе сколько раз повторял, а?! Сама сбежала, шлюха, так и вали нахрен! А она дома будет. Пока я жив!

Он отпустил мою руку, с силой оттолкнув меня, отчего я покачнулась, едва удержав равновесие. Отец прошел мимо, на кухню, больше вовсе не глядя на нас.
Достал из-за шкафчика пол-литровую бутылку с мутной жидкостью и налил в граненый стакан до половины, залпом выпил, запрокинув голову.

Это было особенным ядом – дрянь, которая делала из нашего отца не просто пьяницу, а зверя.

Трясясь от злости и страха, я подошла к Марике, взяла ее за холодную ладошку и потащила к выходу. Малышка всхлипывала тихонько, но шла за мной, доверчиво сжимая в ответ пальцы.

– Эй, я кому сказал, сука?! – его рев прозвучал за спиной.

Я не оборачивалась. Упрямо шла к двери, сжимая руку Марики.
Еще несколько шагов. Еще чуть-чуть.

И тут Марику вырвали у меня из рук с такой силой, что она вскрикнула от боли.
Только и успела, что обернуться – и в тот же миг меня схватили за волосы. Мать. Передо мной была очнувшаяся от пьяного сна, с перекошенным от злости лицом мать.

Она со всей дури ударила меня затылком о стену.

Вспышка белого света. Звон в ушах. Боль – острая, ослепляющая – разлилась по черепу, и я с глухим стоном рухнула на колени, пытаясь удержать равновесие. Мир плыл перед глазами.

Звери… настоящие звери.

– Я сказал – проваливай! – рыкнул отец где-то надо мной.

Следующее мгновение снова озарилось вспышкой новой боли.

Его грязный, весь в промозглой земле со двора, тяжелый ботинок врезался мне в живот. Воздух вырвался из легких свистящим хрипом, которого я даже не сразу осознала – это я так кричу? Сложилась пополам, хватая ртом воздух, как рыба на берегу.

Потом – второй удар. По ребрам.

Боль, острая и раздирающая, пронзила все тело. Я упала на бок, сворачиваясь калачиком, инстинктивно пытаясь защитить жизненно важные органы. По привычке.

Меня снова схватили за волосы и потащили, прямо по полу, к двери, едва не сдирая скальп. Я слабо сопротивлялась, пытаясь зацепиться за что-то, но пальцы скользили по влажному от уличных следов линолеуму.

Марика визжала. Ее тонкий, отчаянный голос резал слух хуже любого ножа:

– Не трогайте Асю! Ася! Ася, забери меня! Пожалуйста, забери меня, Асяяяя!

Я пыталась повернуть голову, посмотреть на нее, но отец дернул меня за волосы сильнее, и новая волна боли накрыла с головой.

Дверь распахнулась. Холодный воздух ударил в лицо, и меня швырнули вперед.

Я полетела, вниз, по лестничному пролету, кувыркаясь.

Голова ударилась о ступеньку. Потом удар пришелся на плечо. Бок. Ребра. Каждый отдавался взрывом в теле, пока мир кружился в калейдоскопе серых стен и грязных ступеней.

Остановилась на площадке между этажами, зацепившись рукой за перила. Лежала, не в силах пошевелиться, вся в пыли и крови. Сквозь туман в голове и огненное жжение в боку я услышала, как за дверью наверху кричит Марика.

Потом – глухой удар.

И ее крик оборвался. Резко, как перерезанная струна.

Нет. Нет. Нет.

Откуда-то сразу же взялись силы, как всегда – на краю обрыва внутри. Я, рыча от боли и ярости, поднялась, сначала на четвереньки. Каждая мышца кричала лечь и не двигаться. Потом на ноги, держась за стену.

Доковыляла до двери, оставляя кровавые мазки от раны на ладони от какого-то штыря на перилах. Начала колотить в дверь кулаками, сипло и отчаянно крича:

Глава 3. Не спасай меня

Алиса. Может быть, она поможет.

Эта мысль пришла на следующее утро, когда я стояла перед зеркалом в своей крошечной съемной комнатушке общежития, пытаясь замазать синяк на щеке тональным кремом.

Не получалось. Фиолетово-желтое пятно уродливо проступало сквозь любой слой косметики. Запястье тоже распухло, ныло при каждом движении.

Алиса упоминала что-то о дополнительной подработке в кафе. Или я ослышалась? Нет, точно говорила, мы же искали девочку. Черт, ничего не помню. Месяц назад, когда мы составляли график это стояло остро.

Это был шанс. Может быть, единственный, потому что еще одну подработку на стороне я просто не выдержу.

Может и выдержала бы, но часов в сутках больше нет.

Я посмотрела на себя в зеркало – бледное лицо, темные круги под глазами, потрескавшиеся губы. Когда я последний раз нормально спала? Неделю назад? Две?

Работа администратором в кафе Алисы с восьми утра до четырех дня, потом – курьером до восьми вечера. Потом – ночная уборка в офисном центре до четырех ночи. Три часа на сон, если повезет. И так по кругу, шесть дней в неделю.

Иногда удавалось подремать на какой-нибудь подработке или в маршрутке по дороге.

Но денег все равно не хватало. На комнату, на еду, на лекарства для Марики, на игрушки и одежду, которые исчезали так же быстро, как я их покупала.

На адвоката же нужно было как минимум сто – сто пятьдесят тысяч на весь судебный процесс. У меня было отложено тридцать две.

Я натянула чистый серый свитер, вздрогнув от боли в ребрах, и направилась к двери.

К Алисе. К моей единственной настоящей подруге. К человеку, который жил в другом мире – мире, где были любовь, поддержка и счастливый конец.

***

Стояла у их двери уже минут десять, не решаясь постучать.

За этой красивой, массивной дверью из темного дерева двухэтажного загородного дома – другой мир. Мир Алисы и Дэна. Мир тепла, света и любви, который давил на меня всей своей несправедливой завершенностью.

Мне не следовало сюда идти.

Я – ходячее напоминание о том, что жизнь бывает грязной и жестокой.
Я – пятно на их идеальной картинке.

По совместительству – их подруга.

Но у меня не было выбора. Мысли о Марике, о том, как она замолкла после того удара, гнали меня сюда. Мне нужны были деньги – самой у меня не получится забрать Марику. Я уже пробовала...

Подняла руку и постучала. Слабо, почти неслышно, подсознательно надеясь, что они не откроют, и у меня будет причина уйти. Но нет, увы, дверь открылась почти сразу, будто Алиса стояла за ней и ждала меня, непутевую.

Она сияла. Вся такая ухоженная, в мягком домашнем платье цвета летнего неба, с легким румянцем на щеках и светом в глазах. Волосы мягкими прядями лежали на плечах.

Ее улыбка была такой беззаботной, такой счастливой, что мне стало физически больно смотреть на нее. И эта улыбка исчезла, стоило ей увидеть меня. Сползла с лица, словно ее смыли холодной водой.

Глаза Алисы расширились, в них промелькнул ужас.

– Ась? – голос ее, всегда такой мелодичный, стал резким. – Что с тобой?! Господи, что случилось?!

Ее рука метнулась вперед, схватила меня за рукав и потащила за собой в дом, дверь захлопнулась сама. Пальцы подруги были теплыми, мягкими. В контрасте это ощущалось ужасно – у меня все промерзло и онемело.

«Как же я порчу их идеальное утро», – пронеслось в голове унизительной и жгучей мыслью.

Алиса втянула меня внутрь, в просторную прихожую, пахнущую кофе и свежей выпечкой, а следом повела на кухню, не выпуская мою руку.

Именно тогда я увидела его.

Кира. Кирилла Барсова или просто – Барса, как звал его Дэн по их совместной службе.

Он сидел за большим обеденным столом, такой огромный, широкоплечий, что стул под ним казался игрушечным. В белой водолазке, облегающей мускулистый торс. Короткие темные волосы чуть растрепаны.

Перед ним – кружка кофе и тарелка с круассанами.

Уверенный в себе. Большой и сильный. Довольный жизнью. Спокойный и сытый.

Все, из меня полезла желчь.

Рядом с ним сидел и сам Дэн, муж Алисы – собранный и безмятежный, в рубашке с закатанными рукавами. Читал что-то на планшете, попивая кофе.

Идиллия. Семейная сцена, в которую вломилась я – грязная, побитая, чужая.

Как собака с улицы, ей Богу.

И тут взгляд Кира скользнул по мне.

Я заметила отчетливо, как его глаза, секунду назад спокойные, сузились. Превратились в щелочки.

Он осматривал меня медленно и методично, как рассматривают бракованный товар на рынке. Ссадины на лице и руках. Синяк на щеке, который не смог скрыть тональный крем. Распухшее запястье, которое я прикрывала ладонью.

Глава 4. И падать, падать вниз...

Кир сидел, откинувшись на спинку стула, разминая шею. Даже не смотрел на меня, когда говорил. Просто бросил эти слова в меня небрежно, как мусор.

– Что?! – выдохнула я, ощущая, как внутри вскипает ярость.

Барсов наконец соизволил посмотреть на меня. Карие глаза были холодными и оценивающими. Мне как всегда сделалось жутко от этого взгляда.

– Тебе подруга помощь предлагает, – произнес он медленно, будто объясняя что-то глупому ребенку. – От чистого сердца. А ты ей швыряешь это в лицо. По-моему, это и есть определение дурости.

Я свела челюсти так, что что-то хрустнуло. Он… он ничего не понимал! Не понимал, почему так страшно оказаться кому-то должной! И никогда не поймет, сытая, самодовольная скотина!

– Да… ты… – я не нашла слов, только сжала кулаки до боли в ладонях. Хотелось впиться ему в лицо и расцарапать наглую морду.

– Кир, ты не прав, – неожиданно строго сказала Алиса, вставая рядом со мной.

Ее голос звучал твердо, она защищала меня. Это втрое увеличило мой стыд перед ней за вспышку злости и истерики.

– Не делай таких выводов, ничего не зная о ситуации Аси.

Кир открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут Дэн, молчавший до этого момента, едва заметно качнул головой. Один короткий жест – и Кир замолк, откинувшись назад, только прищурился сильнее и повел могучими плечами.

Воцарилась напряженная тишина. в которой я чувствовала себя загнанной, униженной, чужой. Чужой среди них.

Мне нужно было бежать и прямо сейчас. Пока окончательно не развалилась на куски прямо перед ними.

– Ладно, – пробормотала я, хватая свою потрепанную куртку со спинки стула. – Пойду я. Зря пришла, только побеспокоила вас с утра пораньше.

– Ты не побеспокоила, – голос подруги дрогнул, и когда я взглянула на нее, то со стыдом увидела слезы в ее глазах. – Я за тебя переживаю, Ась. Очень переживаю.

– Все в норме, Алиса, – я попыталась улыбнуться, но получилась, наверняка, жуткая гримаса. – Все у меня хорошо. Как всегда.

Кир закатил глаза – я видела это боковым зрением. Этот жест, полный презрения и снисходительности, добил меня окончательно.

Да, конечно. Просто «бабские проблемы». Просто истеричка, которая не умеет принимать помощь. Пусть так и думает, этот самодовольный придурок.

Чертов Барс!

Я уже направилась к выходу, когда Алиса выпалила то, что повергло в шок всех присутствующих:

– А может… – она сделала паузу, глядя попеременно то на меня, то на Кира. – Может, ты к Киру устроишься? На работу?

Звук, с которым Кир подавился кофе, был почти комичным. Он закашлялся, схватившись за горло, глаза его расширились.

Дэн же откинулся на спинку стула, и на его лице появилась странная, понимающая улыбка – такая, будто он видел что-то, чего не видели остальные.

А я просто замерла с курткой в руках.

Это было так нелепо. Так унизительно. Так… невозможно.

Но кто я такая, чтобы не потоптаться на своей гордости напоследок.

– Что?.. – прошептала, не веря своим ушам.

– Ну, он же ищет горничную в свой дом! – Алиса, не замечая нарастающего напряжения, продолжала щебетать, размахивая руками. – Пришел тут, все утро нам рассказывал, как весь исстрадался! Уже месяц не может найти подходящую! Я знаю, это не совсем то, что тебе обычно подходит, но если нужны срочно деньги, то…

Горничная. У Кира. В его доме.

Мысль была безумной. Немыслимой. Абсурдной.

Но… деньги.

Деньги, которые могли бы стать билетом для Марики. Которые могли бы оплатить адвоката. Которые могли бы вытащить ее из этого ада.

Я опустила голову, разглядывая узоры на их красивом деревянном полу. Мысли метались в сознании загнанными дикими зверьми. Работать у него? Убирать его дом? Нет, не так. Видеть его каждый день? Этого самодовольного, насмешливого…

Но Марика.

Марика важнее гордости.

Марика важнее всего.

Я подняла голову и посмотрела прямо на мужчину, буквально заставила себя встретиться с его карими, теперь настороженными моим молчанием глазами.

– Могу ли я… – голос прозвучал ровно и четко, хотя внутри все дрожало. – Могу ли я устроиться к тебе на работу?

Барсов медленно поставил кружку на стол. Вытер рот салфеткой. Пожал широкими плечами.

– Нет.

Одно слово, короткое и безапелляционное.

– Что?.. – я не поняла. – Но… почему?

Это был шанс. Пусть унизительный, пусть невыносимый, но шанс.

– Просто нет, – он скрестил руки на груди, и мышцы напряглись под тонкой тканью водолазки. – Нет, и все.

– Но Алиса сказала, что ты ищешь…

– Ищу, – перебил он меня. – Но явно не тебя.

Ауч, это было больно. Как пощечина. Как плевок в лицо.

Глава 5. Твой образ в моей голове

Кир

Стоял, опираясь ладонями о холодное стекло панорамного окна, и смотрел, как город просыпается вдали.

Тысячи огней высоток – белых, жёлтых, холодных – вспыхивали в предрассветной мгле, напоминая россыпь далеких, равнодушных звезд. Внешне всё было чертовски красиво и неподвижно, олицетворяя ту безупречную тишину и контроль, к которым я стремился.

Но внутри меня бушевал нестихающий шторм.

Три гребаных дня. Всего три дня прошло с того утра, с того проклятого разговора на кухне у Сокола. Слова Аси не просто звенели в ушах, они въелись под кожу, пульсировали в висках, как осколки невынутой шрапнели.

«Лучше заработать на коленях, чем жить на подачки!»

Я сжал челюсти так сильно, что заныли зубы.

Чёртова гордячка!

Кружка с остывшим кофе стояла на полированном дереве, нетронутая, и я не чувствовал ни голода, ни жажды – только этот скрежещущий, постоянный раздрай. Мне было плевать на кофе. Плевать на сон. Лишь эти проклятые слова и её лицо.

Истощенное, бледное, с темными провалами под глазами, которые ни одна из ее косметических штук не скроет, и этот жуткий, фиолетовый след на щеке – квинтэссенция боли и непокорности.

Но даже сквозь слёзы, сквозь стыд и унижение, в ее глазах горела та самая, обжигающая гордость. Та, что не ломается.

Шлюха.

Я назвал её так. Грязно, резко, мерзко.

Это было выстрелом в нее в упор, и я до сих пор не мог понять, какого хрена эти слова слетели с языка?! Я резко отвернулся от окна, провёл ладонью по лицу, потирая виски, чувствуя, как раскалывается голова от напряжения и недостатка сна.

Кошмары снова вернулись.

Те самые, после которых просыпаешься в холодном поту, хватая ртом воздух, с ужасом, застрявшим где-то в груди. Песок. Кровь. Взрывы, от которых закладывает уши и мир превращается в беззвучное месиво животного ужаса.

Я думал, что оставил это всё там, в пыли, на выжженных камнях. Но оно возвращалось. Каждый раз, когда я позволял себе расслабиться, опускал внутреннюю броню, которую выстраивал годами.

Поэтому я предпочитал работать. До изнеможения. До того момента, когда падаешь в кровать и проваливаешься в темноту без снов. Но последние три дня даже это не помогало. Потому что вместо взрывов и песка я видел её.

Асю.

С её огненными волосами, с её яркими глазами, полными злости и боли, и слышал её голос, сорвавшийся на крик: «Ты не знаешь дна, Барс!»

Телефон на столе завибрировал, вырывая меня из оцепенения.

Я бросил на него взгляд – Дэн. Не хотелось разговаривать. Совсем.

Знал, о чём он будет говорить: Алиса небось достала его этой темой, а он теперь будет меня отчитывать, как провинившегося щенка, которому нужно промыть мозги. Но игнорировать Сокола было… невозможно. Мы слишком многое прошли вместе, мы были друзьями, которые доверяли друг другу все, вплоть до жизней своих и наших близких.

Взял трубку, стараясь сделать голос максимально равнодушным.

– Слушаю.

– Приезжай ко мне в клинику. Сейчас, – голос Дэна был ровным, но в нём была нескрываемая сталь. Это не была просьба от друга. Это было требование от бывшего командира и коллеги, равного по званию.

– Занят, – попытался я отбрехаться, чувствуя себя мальчишкой, в основном из-за того, что и сам понимал – перегнул.

– Кир, – в голосе Дэна появилась усталость, граничащая с угрозой, – не заставляй меня приезжать к тебе и вытаскивать из кабинета силой. Мы оба знаем, что я это сделаю, друг.

Сделает. Точно сделает. Я выдохнул, массируя переносицу.

– Давай через час.

– Тридцать минут. Жду.

Отбой.

Я швырнул телефон на стол, чувствуя, как нарастает волна глухого бессилия и раздражения.

Посмотрел на своё отражение в темном стекле окна: широкоплечий мужик с жестким лицом-кирпичом, коротко стриженными волосами и темными кругами под глазами.

Шрам на линии роста волос – память об осколке, который чуть не снес полчерепа. Ещё один шрам на шее – от ножа, которым меня резали. Я выглядел именно так, как должен выглядеть бывший спецназовец, который повидал слишком много дерьма: жёстко, опасно, непробиваемо.

Непробиваемо…

Тогда почему какая-то рыжая ведьма с характером кактуса и душой, кажется, из стали, пробила меня парочкой слов насквозь? Я развернулся и направился к двери, хватая кожаную куртку с кресла. Пора ехать и выслушивать нотацию от Сокола.

Клиника «Гнездо Сокола» встретила меня привычной, почти стерильной чистотой и запахом антисептика, который всегда казался мне неуместным для такого места. Однако Дэн был неумолим – к черту престиж, безопасность и правила выше фантиков. Я был с ним солидарен, но каких-нибудь девчачьих пахучек здесь не хватало.

Администратор на ресепшене – симпатичная блондинка, которая обычно одаривала меня кокетливыми улыбками – на этот раз просто кивнула, осуждающе посмотрев, Ясно, Алиса и с племянницей мужа уже обсудила меня. Фыркнув, прошел в служебное крыло, где находился кабинет владельца “Гнезда”. Дурацкое название, но Дэну оно нравилось.

Глава 6. Щадя гордость

Барс

Утром того же дня я сидел в своём домашнем кабинете, тупо уставившись в отчёты охранного агентства. Цифры, графики, сухая статистика – всё расплывалось перед глазами в бессмысленную кашу.

Я перечитал один и тот же абзац раз пять, не врубившись ни в одно слово.

Не мог сосредоточиться.

Телефон лежал на столе, и я ловил себя на том, что взгляд сам собой скользит к нему каждые секунд тридцать. Экран периодически вспыхивал уведомлениями – рабочие переписки, которые я игнорировал.

Сидел и ждал одного конкретного звонка, как идиот.

Дэн обещал связаться с Асей сегодня. Через Алису. Сказал, что та уговорит подругу хотя бы выслушать предложение. Что это реально, что девчонка в таком положении, что согласится, даже несмотря на все то, что я ей наговорил в то утро.

А я сидел здесь, в своём огромном пустом доме, и чувствовал себя полным кретином.

Три этажа, шесть спален, огромная гостиная с камином, который я ни разу не зажигал, тренажёрный зал в подвале, бассейн во дворе, которым не пользовался и летом. Всё, что положено успешному владельцу бизнеса. Всё правильно, всё дорого.

Всё мертво.

Я купил этот дом четыре года назад, после особенно жирного контракта. Думал, что это будет символ – я добился успеха, выбрался из грязи и построил нормальную жизнь. Доказал всем и себе, что могу.

Хрень вышла. Потому что нормальной жизни не получалось.

Потому что ночами я всё равно просыпался в холодном поту, хватаясь за горло и ловя ртом воздух, а в ушах стоял звон от взрывов. Потому что в тишине этого музея я слышал крики товарищей громче, чем когда-либо в реальности.

Дом был мне не нужен. Мне был нужен дом. Не здание из стекла, бетона и понтов. А ощущение. Тепло. Свет. Кто-то, кто встретит, когда вернёшься после долгого дня, кто-то, ради кого, блядь, стоит возвращаться.

Смешно. Здоровый мужик за тридцать, прошедший кучу горячих точек, мечтает о домашнем уюте, как одинокая бабка со своими котами.

Телефон завибрировал. Я схватил его, даже не глянув на экран.

– Что надо?

– Ну ты и романтик. Так девушкам отвечают?

Непонимающе глянул на экран. Звонил Дэн, но с телефона Алиски. Шутит, сволочь.

Я медленно выдохнул, откидываясь на спинку кресла.

– Что там?

– Алиса поговорила с Асей. Та согласна на собеседование.

Сердце грохнуло о рёбра. Я сжал телефон сильнее, будто боялся, что он исчезнет, а вместе с ним – эти слова.

– Серьёзно?

– Серьёзно. Завтра, в шесть вечера, у тебя дома. Алиса её привезёт.

Пауза. Дэн стал серьёзнее:

– Кир, я не шутил. Будь с ней помягче. Она идёт на это через силу. Сам понимаешь, чего ей это стоит, учитывая, что ты уже отказал ей и назвал ее….

Перебил его, не дав договорить:

– Понимаю.

Мы попрощались, и я швырнул телефон на стол, глядя, как он скользит на полированной поверхности.

Ася. Завтра. Здесь.

Я поднялся и прошёлся по кабинету, разминая затекшие плечи, чувствуя, как по спине идёт волна напряжения. Взгляд скользнул по комнате – книжные шкафы вдоль стен, массивный стол из мореного дуба, кожаное кресло, медали с наградами на полках. Всё строго. Функционально. Без намека на уют. Как казарма, только дорогая.

Вышел из кабинета и прошёлся по дому, включая свет в комнатах, внезапно пытаясь увидеть всё это чужими глазами.

Её глазами.

Глазами Аси.

Гостиная – огромная, с высокими потолками и панорамными окнами в пол. Мебель дорогая, но безликая, подобранная дизайнером, который получил жирный чек и испарился. Никаких личных вещей. Никаких фотографий на стенах.
Даже пульт от телевизора лежал на своём месте – углом к углу, потому что я, видимо, ёбнутый на порядке.

Кухня – ультрасовременная, со всей техникой, которая мне нафиг не нужна, потому что готовить я не любил совершенно. Холодильник полупустой – пара банок пива, остатки вчерашней пиццы, йогурт с истекающим сроком годности.
Стыдоба, в общем.

Спальня на втором этаже – гигантская кровать, в которой я спал один, раскинувшись по диагонали, потому что мог. Шкаф с одеждой – чёрное, серое, чёрное, проблески белого. Прикроватная тумбочка с лампой и пистолетом в ящике.
Всё.

Монастырь, а не спальня.

Я остановился посреди комнаты, глядя на своё отражение в большом зеркале шкафа-купе. Хмурая рожа и усталые глаза смотрел на меня в ответ.

Что ты делаешь, Кир?

Нанимаю горничную, которая сводит меня с ума одним своим существованием.

Которая будет каждый день находиться в моём доме. Ходить по этим комнатам. Дышать этим воздухом. Которую я хочу так сильно, что это уже перестало быть просто желанием и стало какой-то навязчивой идеей.

Глава 7. Дистанция для колючки

Барс

Ася вздрогнула, как от удара.

Резко подняла на меня глаза, и в них мелькнул страх, смешанный с отчаянной надеждой. Этот взгляд ударил меня в самую грудь, выбив воздух. Помолчал пару секунд, пытаясь найти золотую середину между ее гордостью и нуждой.

– Я плачу горничной сто сорок тысяч в месяц.

Произнёс это спокойно, как самую обычную вещь на свете.

– За три уборки в неделю. Это тебя устроит?

Тишина.

Ася сидела, не шевелясь, глядя на меня так, будто я говорил на суахили. Её губы приоткрылись, но звука не последовало. Алиса в стороне тоже ошалело на меня глянула, но я предпочел это проигнорировать.

– Сто сорок… – прошептала Ася наконец. – Тысяч?

– Да. Сто сорок тысяч в месяц. Оплата в конце каждой недели, если хочешь. Или раз в месяц – как тебе удобнее.

Алиса радостно вскрикнула, хлопая в ладоши:

– Ася, это же замечательно! Это больше, чем ты зарабатываешь в кафе и на других подработках вместе взятых!

Но Ася не радовалась. Наоборот, её лицо стало каменным, глаза сузились. Ну, вот, начинается.

– Это слишком много, – она смотрела мне прямо в глаза, и я видел подозрение в её взгляде. – За уборку дома три раза в неделю столько не платят. Даже за очень большой дом.

Умная девочка. Чует подвох. Прошлой горничной я платил шестьдесят пять.

– Дом действительно большой, – парировал спокойно. – И работы много. Плюс, мне нужна полная конфиденциальность. То, что происходит в моём доме, остаётся в моём доме. Это тоже стоит денег.

– Конфиденциальность? От чего? – Она нахмурилась, и в её взгляде мелькнуло что-то похожее на подозрительность. – Ты что, мафией занимаешься?

Я фыркнул, не сдержав смешка:

– Нет. Я владею охранным агентством. Часто работаю с важными клиентами, серьезными дядями и тетями. Иногда у меня дома могут быть документы, переговоры, информация, которую не стоит разглашать. Мне нужен человек, который умеет держать рот на замке.

Это тоже была правда, хотя и не вся.

Основная причина такой высокой зарплаты была в том, что мне нужно было помочь ей, не уязвляя её гордость. А я уже понял – если предложу слишком мало, она заподозрит, что я жалею её. Если слишком много – заподозрит, что я хочу её купить. Сто сорок тысяч – это та сумма, которая была высокой, но не настолько, чтобы выглядеть нелепо. Грань тонкая, но я на ней балансировал.

Ася сидела молча, и я видел, как в её голове идёт напряжённая работа. Она взвешивала риски, просчитывала варианты, пыталась найти подвох.

– У меня есть условие, – сказала она наконец.

– Какое?

– Оплата раз в неделю. Каждую пятницу. Наличными.

Я кивнул без раздумий:

– Договорились.

Она сглотнула. Её руки разжались на коленях, и я впервые за весь разговор увидел, как она чуть-чуть расслабилась. Плечи опустились, дыхание стало ровнее.

– Тогда… я согласна.

Ася почти прошептала это, и в её голосе прозвучало такое облегчение, такая усталость и благодарность одновременно, что мне стало физически больно.

Насколько же сильно ей нужны эти деньги? Насколько всё плохо?

Алиса радостно взвизгнула и, подскочив, обняла Асю, которая натянуто улыбнулась в ответ. Я поднялся с кресла, протягивая руку:

– Тогда добро пожаловать в команду, и… мне жаль за то утро, – слова вырвались сами. – Я был не прав, прошу у тебя прощения за грубость и оскорбление.

Ася посмотрела на мою руку так, будто это была ядовитая змея. Потом медленно встала и молча вложила свою ладонь в мою.

Её рука была маленькой, холодной, вся в ссадинах и заусенцах – руки человека, который много и тяжело работает, не жалея себя. Я сжал её пальцы осторожно, боясь причинить боль, чувствуя, как она напряглась от прикосновения. Кожа грубая, мозоли на ладони. Контраст с её тонкими запястьями и изящными пальцами был разительным.

Мы стояли так несколько секунд – слишком долго для простого рукопожатия. Я смотрел в её карие глаза, видя в них смесь благодарности, подозрения и чего-то ещё. Чего-то, что заставило моё сердце биться быстрее и сильнее, отдаваясь глухими ударами в висках.

Потом она резко выдернула руку и отступила на шаг, будто обожглась:

– Когда мне начинать?

– Хоть завтра. Дам тебе ключи, коды, покажу, где что находится. Можешь приезжать – я уеду после двенадцати, но если что, могу задержаться. Обычно на работе с восьми утра до восьми вечера. Дома почти не бываю.

Буду бывать. Теперь буду, чёрт возьми.

– Хорошо. Тогда приеду завтра с утра. В девять, если можно.

– Отлично.

Повисла неловкая пауза. Алиса смотрела на нас с довольной улыбкой, явно считая, что сосватала успешно, ну, она прямо как купидон в розовых очках.

– Ну что ж! – Она вскочила с дивана. – Кажется, всё решено! Ася, пойдём, я тебя отвезу домой.

Глава 8. Случайности бывают приятными..

Ася

Руки дрожали, когда я заплетала волосы в косу. Раз заплела. Два. Три.

Начала заново – получилось криво, прядь выбилась, торчала над ухом.

– Чёрт.

Медленно выдохнула, распуская волосы и начиная снова, заставляя пальцы двигаться спокойнее.

Восемь утра. Через час мне нужно быть у него. У Кира. В его огромном, пугающем доме, который вчера показался мне дворцом из другой реальности.

Я до сих пор не могла поверить, что согласилась. Сто сорок тысяч в месяц. Это было спасением. За месяц с лишним я накоплю достаточно на адвоката – нормального, не государственника, который сольёт дело. За три месяца – на всё, что нужно Марике.
На одежду, на лекарства, на няню, пока я на работе. Может быть, даже на съёмную квартиру, где мы будем жить вдвоём, без родителей, без их пьяного угара и воплей по ночам.

Пару месяцев. Всего ничего терпеть его присутствие, его насмешливые взгляды, его… что? Что именно меня так нервировало в нём?

Я зажмурилась, вспоминая вчерашний вечер.

Он был другим, вот что!

Не таким, каким я его видела раньше – язвительным, провокационным, вечно подкалывающим. Спокойным. Сдержанным. Даже вежливым, если не считать того напряжения, которое висело в воздухе всякий раз, когда наши взгляды встречались.

Как будто между нами натягивалась невидимая струна, и я не знала, что произойдёт, если она лопнет.

И этот дом. Этот проклятый дом.

Я выросла в нищете – в вонючей однушке с протекающим потолком и тараканами на кухне, но даже я понимала, что такое жильё стоит миллионы. Мрамор, огромные окна в пол, высокие потолки, дизайнерская мебель, которую боишься даже пальцем тронуть. Всё кричало о деньгах и успехе.

О том, что владелец этого дома добился всего, чего хотел.

И посреди всего этого великолепия – он. Барс. Огромный, мускулистый, с этими тёмными глазами, которые видели тебя насквозь, и с голосом, от которого по спине пробегали мурашки.

«Лучшая горничная – та, которую не видно и не слышно», – вспомнились его слова.

Хорошо. Отлично!

Я буду невидимкой. Буду приходить, делать свою работу и уходить, растворяться в воздухе. Никакого общения. Никаких пересечений. Он будет на работе, я буду здесь, и мы не столкнёмся!

Я справлюсь. Всегда справлялась со всем, что на меня сваливалось.

Наконец коса получилась приличной – ровной, плотной, не рассыпалась. Я оглядела своё отражение в треснутом зеркале над раковиной – старые джинсы, черная футболка, повседневная куртка. Ничего особенного.

Идеально для горничной.

Автобус до его района шёл целый час. Я сидела у окна, глядя на проплывающий мимо город, и думала о том, как сильно может отличаться жизнь людей в одном и том же городе.

Серые панельки моего района постепенно сменялись приличными многоэтажками с охраной и детскими площадками во дворах, потом – малоэтажной застройкой с аккуратными палисадниками, и следом – особняками за высокими заборами. Чем дальше от центра в эту сторону, тем богаче становились дома, тем чище были улицы, тем меньше встречалось людей вроде меня.

Людей, которые ездят в битком набитых автобусах и считают каждую копейку.

Я вышла на нужной остановке и прошла пешком последние десять минут до нужного дома, наслаждаясь тишиной и чистым воздухом.

Ноги несли меня автоматически, пока голова была занята совсем другим.

Вчера вечером, когда Алиса высадила меня у моего подъезда, я сразу же побежала к родителям. Нужно было увидеть Марику, убедиться, что с ней всё в порядок, обнять её, почувствовать её в своих руках.

Дверь открыл отец. Трезвый, что было редкостью в последнее время. Посмотрел на меня тяжёлым, мутным взглядом, в котором читалось раздражение.

– Чего приперлась?

– Марику хочу увидеть.

Я попыталась заглянуть за его плечо в квартиру.

– Спит уже.

Он буркнул это, загораживая проход своим грузным телом.

– Я тихо…

– Сказал же, спит!

Он рявкнул так громко, что я невольно отшатнулась, инстинктивно защищая лицо рукой – старый рефлекс, выработанный годами. Он заметил это движение и усмехнулся – противно, торжествующе, с каким-то извращённым удовольствием.

– Вали отсюда. И денег принеси, раз такая заботливая сестрица. На еду Марике нужно, понимаешь? Ребёнок растёт, кормить надо.

На еду. Ага.

Но я кивнула, потому что какая разница, на что он потратит деньги? Главное, что пока я плачу, он не трогает Марику. Это была плата за терпимость, за то, чтобы она оставалась дома, а не в детдоме, пока я не накоплю на адвоката и не заберу её официально.

– Завтра принесу.

– Смотри у меня, – он сплюнул в сторону и захлопнул дверь прямо перед моим носом с таким грохотом, что я вздрогнула.

Глава 9. Твою мать...

Ася

Моё сердце колотилось где-то в горле, бешено и громко. Дыхание сбилось, участилось.

Его руки инстинктивно обхватили меня за талию, удерживая, не давая соскользнуть, и тогда я почувствовала, как его пальцы впиваются в мою кожу через тонкую ткань. Большие, горячие, сильные. Одна рука Кира легла на поясницу, другая чуть выше, почти под лопатками, и я ощущала отчетливо каждый палец, каждую подушечку.

Я подняла голову, встречаясь с ним взглядом, и забыла, как дышать.

Его лицо было в каких-то сантиметрах от моего – близко, слишком близко. Я видела каждую ресницу, каждую морщинку у глаз, маленький шрам на шее и лице, который не замечала раньше. Тёмные глаза смотрели на меня, расширенные, почти чёрные, с каким-то диким, хищным блеском.

Губы Барса были приоткрыты, дыхание сбилось, как и у меня, горячее и частое. Я чувствовала его на своём лице, вдыхала его, впитывала всей кожей.

– Ты… в порядке?

Он выдохнул хрипло, и его голос был внезапно таким низким исексуальным.

Я хотела ответить, но не могла. Язык не слушался, слова застряли где-то в горле. Только кивнула, не в силах оторвать взгляд от его четко очерченных губ, которые были так близко.

Руки всё ещё лежали на его груди, там, куда они упали при падении. Под ладонями я чувствовала тепло его кожи, жёсткость мышц, бешеный стук его сердца – такой же частый и громкий, как мой.

И тут я осознала, что моё тело вдруг начало двигаться само, без разрешения мозга.

Мои пальцы медленно разжались, отпуская футболку на его груди, ладони начали скользить вверх, поглаживая, исследуя, чувствуя каждый изгиб, каждую впадинку, каждую мышцу.
Футболка была такой тонкой, я отчетливо ощущала его кожу под ней, её текстуру, тепло, и это было опьяняющим.

Что ты делаешь, идиотка? Останови себя! Немедленно!

Но я не могла. Не могла оторвать руки от него, не могла перестать прикасаться, исследовать, чувствовать.

Моя ладонь скользнула по его груди еще выше, к ключице, к основанию шеи, где бешено билась жилка. Я провела кончиками пальцев по ней, ощущая пульсацию под кожей, и услышала, как Кир резко втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.

Барсов застыл подо мной – абсолютно неподвижно, как каменная статуя.

Только его грудь вздымалась и опускалась, только сердце билось бешено под моей ладонью. Его пальцы на моей талии сжались сильнее, почти болезненно, вдавливаясь в кожу, и я почувствовала, как его тело напряглось подо мной, стало ещё жёстче, если это вообще было возможно.

Я посмотрела ему в глаза и увидела там… бурю. Что-то, смешанное с шоком, со сдержанностью, с каким-то отчаянным контролем, который готов был вот-вот сорваться.

– Ася… – он выдохнул моё имя хрипло, почти простонал, и этот звук прошёл по моему телу волной жара. – Не… не надо. Ты не знаешь, что делаешь.

Знаю. Я прекрасно знаю. И не могу остановиться.

Моя рука скользнула выше, к его челюсти, обрамлённой лёгкой щетиной. Я провела пальцами по ней, чувствуя её жёсткость, царапающую кожу, и это ощущение было настолько интимным, настолько горячим, что у меня закружилась голова.

Его дыхание сорвалось, стало рваным. Одна из рук Кира скользнула выше по моей спине, запуталась в моих волосах, сжалась в них кулаком, держа меня на месте, но не притягивая ближе. Словно борясь с собой.

И… почувствовала, как моё тело само подаётся вперёд – медленно, неуверенно, но неотвратимо. Как моя грудь сильнее прижимается к его груди, как я скожу вверх, ближе к его лицу, как мои бёдра смещаются, устраиваясь удобнее между его ног, и только тогда я почувствовала это.

Его реакцию на меня. Твёрдую, горячую, упирающуюся мне в низ живота через ткань его штанов и моих джинсов.

Воздух застрял в лёгких. Кровь застучала в ушах. Между ног стало мокро и горячо.

О боже. О боже. Он… он возбуждён. От… Из-за меня?

Это знание было пьянящим, опасным и безумно запретным.

Наши лица оказались ещё ближе – так близко, что я чувствовала его дыхание на своих губах, видела, как его взгляд падает на мой рот, как его зрачки расширяются ещё больше, становясь совсем чёрными. Бездонными.

Я могла бы ощутить, как его губы почти касаются моих – не совсем прикосновение, но уже что-то большее, чем воздух между нами. Тепло. Обещание. Предвкушение.

Наше дыхание смешалось – горячее, частое, рваное. Я вдыхала его воздух, он вдыхал мой. Я чувствовала текстуру его губ, их мягкость, готова была закрыть этот последний миллиметр, готова была…

– Блядь!

Кир выругался резко, грубо, и это слово было как ушат холодной воды.

Он развернулся в одно мгновение – так быстро, что я не успела понять, что происходит. Его руки обхватили меня за талию, удерживая крепко, и он перекатился на бок, бережно укладывая меня на пол рядом с собой, освобождаясь из-под моего тела.

Глава 10. Твое сердце все в шипах

«разве есть что-нибудь прочнее человеческого сердца,
которое вновь и вновь разрывается, но все еще живо?»
– Рупи Каур

Кир

Мочалка упала на пол кабины с мягким шлепком.

Воздух вырвался из моих лёгких одним резким выдохом, как будто меня ударили в солнечное сплетение.

Она касалась себя. В моём душе. Думая, что никто не видит.

А я смотрел.

Смотрел, как её пальцы начинают двигаться медленными кругами. Как её голова откидывается назад, упираясь в плитку. Как её губы приоткрываются шире, выпуская беззвучный стон для меня стон.

Моя рука сама потянулась к ширинке, расстёгивая её, освобождая член, который рвался на свободу, пульсируя и требуя. Да, белья я не носил.

Картинка отпечаталась навечно перед моими глазами – Ася в моём душе, с рукой между бёдер, лицо её было искажено от удовольствия.

Но я замер.

И понял, что делаю.

Я подглядываю за ней. Веду себя как последний мудак, как тот самый мразотный босс из прошлого моей покойной мамы, которым я никогда не хотел быть.

Но я не мог оторваться. Не мог перестать смотреть на неё, на эту картину, которая выбивала из меня весь воздух, всю волю, весь гребанный самоконтроль.

Её ладонь двигалась быстрее там, внизу, и я знал, что если не выключу камеру сейчас, прямо сейчас, то не смогу остановиться. Не смогу удержаться. И сделаю то, что нельзя.

Недопустимо.

Экран телефона горел в моей руке, показывая её – обнажённую, возбуждённую, мою и не мою одновременно.

Выключи. Немедленно выключи, пока не стало ещё хуже.

Я сжал зубы до боли, заставляя себя прекратить. Пальцы дрожали, когда я нажимал на экран, закрывая приложение, блокируя телефон. Экран погас, оставляя меня сидеть за столом с телефоном в руке и каменным стояком в брюках.

Швырнул телефон на столешницу так сильно, что он подпрыгнул и едва не упал на пол. Упёрся ладонями в дерево, наклонился вперёд, пытаясь отдышаться, взять себя в руки.

Ты не имел права видеть то, что видел.

Голос совести звучал оглушающе громко, обвиняюще, безжалостно.

Как ты теперь ей в глаза будешь смотреть?! Это было бесчестно по отношению к ней. Подло. Низко.

Я провёл ладонями по лицу, чувствуя, как они дрожат. Член всё ещё стоял, пульсируя и требуя закончить начатое, но я не прикасался к нему. Не мог. Это было бы финальным гвоздём в крышку гроба моей чести.

И рано или поздно, но тебе придётся рассказать ей об этом.

Эта мысль была как удар ножом. Потому что я знал – она права. Если между нами когда-нибудь будет что-то настоящее, я должен буду признаться. Сказать, что подглядывал. Что видел её в самый интимный момент. Что нарушил её доверие в первый же день работы на меня.

И она меня возненавидит. Окончательно и бесповоротно.

Ты идиот, Кир. Полный идиот.

Я выпрямился, застегнул ширинку, расстёгнутую в момент помутнения рассудка, и подошёл к окну. Облокотился кулаком о холодное стекло, глядя вниз на город, который медленно погружался в вечернюю тьму.

Где-то там, в моём доме, она сейчас заканчивала принимать душ. Может быть, одевалась. Может быть, готовилась уходить. Может быть…

Заткнись!

А я стоял здесь, за двадцать километров от неё, и чувствовал себя последним ублюдком.

Потому что я был им. По крайней мере, в этот момент.

Ася

Вечером того же дня я сидела в своей комнате на узкой кровати, считая деньги и пытаясь не думать о том, что произошло сегодня днём.

Какого черта ты там вытворяла, Ася?! В чужом душе?! В ЕГО душе?!

Стыд накатывал горячей волной, заставляя краснеть даже в одиночестве. Я провела руками по лицу, чувствуя, как пылают щёки.

Ты ласкала себя. В его доме. Думая о нём.

Да, именно так. Думая о нём. О Кире. О его руках на моей талии, о его губах в миллиметре от моих, о его возбуждении между моих бедер. Всё это крутилось в голове, пока горячая вода лилась на моё тело, и я не смогла удержаться.

Стыдобища. Просто стыдобища!

Как я теперь буду ему в глаза смотреть? Когда приду снова убираться? Как буду стоять рядом, зная, что делала в его душе, в его ванной, в его спальне?

Господи, я просто умру со стыда прямо на пороге.

Я тряхнула головой, отгоняя мысли, и попыталась сосредоточиться на деньгах в руках. Мне нужно было ещё поработать курьером – сегодняшняя смена начиналась в семь вечера. Но перед этим я собиралась заскочить к родителям, отдать деньги, как и обещала вчера.

Пять тысяч. Это было много для меня. Но ничто по сравнению с тем, что я теперь буду получать от Кира.

Глава 11. Спасательный круг

Двухэтажка встретила меня снова. Дом моего детства, дом моих кошмаров – но сейчас это всё не имело значения, совсем никакого, потому что единственное, что имело значение, это Марика.

Я влетела в подъезд, перепрыгивая сразу через две ступеньки и цепляясь за облезлые перила. А через минуту уже снова колотила в дверь родителей обеими кулаками, не заботясь о том, что слышат соседи.
Не думая ни о чём, кроме того, чтобы узнать, где моя сестра.

– Открывайте! – орала я, и голос срывался на визг. – Где Марика?! Открывайте немедленно!

Дверь распахнулась почти сразу, будто он стоял за ней и ждал, и на пороге появился отец – теперь почему-то красный, потный, с каплями пота на висках и расширенными зрачками.
Руки его тряслись мелкой дрожью, которую он пытался скрыть, сжав кулаки.

Опять на дозе. Чёртов наркоман. Меня не было минут десять!

– Снова ты?! – рявкнул он, нависая надо мной всей своей тушей, и я инстинктивно отшатнулась от брызг слюны. – Это ты её куда-то дела?! Призналась, сука! Где спрятала девчонку?!

Он шагнул ко мне, и я почувствовала знакомый страх – тот самый, из детства, когда я была маленькой и беззащитной.
Но сейчас я уже не маленькая, сейчас я боюсь не за себя, а за Марику, которая где-то там, одна. Может быть, напуганная или замёрзшая.

– Я?! – не поверила своим ушам я, и это было настолько абсурдно, настолько безумно, что даже не могла сразу осознать этого обвинения. – Какого чёрта?! Я весь день на работе была! С девяти утра! Где Марика?! Что вы с ней сделали?!

– Не лги мне! – отец шагнул вперёд ещё раз, загоняя меня в угол, и я упёрлась спиной в холодную стену лестничной клетки напротив квартиры. Некуда больше отступать. – Ты её прячешь, хочешь забрать! Думаешь, я не знаю?! Думаешь, я дурак?! В прошлом году тоже самое было и что?

– Я забочусь о ней, потому что вы, скоты, даже накормить её нормально не можете! – выкрикнула и слёзы хлынули сами собой, горячие, злые, наполненные всей болью и яростью последних лет. – Где она?! Скажи, где моя сестра!

За его спиной появилась мать – бледная, с растрепанными жирными волосами, свалявшимися в комья.
В грязном застиранном халате, из-под которого торчала рваная туника. Она качалась из стороны в сторону, держась за косяк костлявой рукой с обломанными ногтями, и глаза её были мутные, пустые, словно там никого не осталось.

Не осталось моей матери.

– Вячеслав, может, она правда не брала... – пробормотала она невнятно, заплетающимся языком, продолжая качаться. – Может, сама куда ушла...

– Заткнись! – рявкнул отец, даже не оборачиваясь, и мать послушно замолчала, только продолжая свой монотонный танец-качку из стороны в сторону. – Заткнись, я сказал!

Потом он снова уставился на меня тяжёлым взглядом, в котором не было ничего человеческого. Только ненависть и параноидальная подозрительность, которую я так хорошо знала и которой боялась всё своё детство.

– Где она? – повторил он тише, но от этого ещё страшнее, почти шёпотом, от которого по спине побежали мурашки. – Говори, пока я добрый. Потом будет хуже.

Ярость вспыхнула во мне так ярко и горячо, что на миг заглушила и страх, и боль, и усталость – всё, оставив только бешенство. Потому что как он смеет, как вообще смеет обвинять меня, когда это они довели ребёнка до того, что она сбежала из дома! Опять!

– Я НЕ ЗАБИРАЛА ЕЁ! – заорала ему прямо в лицо, не отступая больше ни на сантиметр, глядя ему в глаза, несмотря на страх. – Вы сами, скоты, довели ребёнка! Марика от вас сбежала! От ваших пьяных рож! От наркоты вашей чёртовой! От того, что вы её даже не кормите! Она голодная ходит, в рваном, сколько бы я одежды ей не притаскивала! А вы только бухаете и колетесь, твари!

Удар пришёлся мне в лицо так быстро, что я даже не успела среагировать.

Тяжёлая ладонь отца, грубая и мозолистая, с размаху врезалась в щеку, и голова дёрнулась в сторону от силы удара.
В глазах вспыхнули белые искры боли, в ушах зазвенело, и я покачнулась, но устояла на ногах, упершись спиной в холодную стену, А во рту только привычный металлический, такой соленый вкус крови.

– Не смей так со мной разговаривать! – прошипел отец, занося руку для нового удара. И я с отупением следила, как кулак его сжимается, видела желание избавиться от меня в его глазах. – Я твой отец! Слышишь?! Ты мне должна по гроб жизни!

– Ты – никто! – сплюнула кровь ему под ноги, прямо на стоптанные тапки, чувствуя, как внутри что-то окончательно рвётся. – Ты – кусок дерьма, который не заслуживает называться отцом! Ты животное! И я найду Марику! И когда найду – ты её больше никогда не увидишь! Слышишь?! НИ-КО-ГДА!

Я развернулась и побежала вниз по лестнице, не оглядываясь, пока за спиной раздавался его рёв – нечеловеческий, звериный – и топот тяжёлых ног.
Но я уже вылетела на улицу, в холодный вечер, почти ночь, прочь от этого кошмара, который преследовал меня всю жизнь.

Снег усилился, смешиваясь с дождем, и холодные хлопья таяли на горячем от слёз и крови лице, смешиваясь с солёной влагой, пока я стояла посреди двора, оглядываясь по сторонам и пытаясь сообразить, куда бежать дальше.

Темнота уже завладела всем вокруг, фонари здесь давно практически не работали. Их разбили ещё при установке все, кроме одного, и никто не чинил. Вокруг только лужи, снег и грязь, заброшенные гаражи на краю двора с покосившимися воротами и детская площадка с ржавыми качелями, на которых никто никогда не качался.