Проснулась

Ольга стояла у плиты и смотрела, как кипит вода в чайнике. Было 6:15 утра, за окном медленно серело. Сын, Артём, наконец-то уснул после трёх ночных пробуждений. Муж Виталий, как всегда, спал — на другой стороне кровати, отвернувшись, с головой под одеялом. Он всегда «уставал на работе», в отличие от неё, у которой «работы нет, ведь ты в декрете».

Ольга натянула на себя растянутую футболку и тёплые носки. Чайник засвистел — резкий звук, который она спешно заглушила, боясь разбудить малыша. Села на табурет и уставилась в пустоту. Ни телевизор, ни музыка, ни интернет уже не спасали. Она чувствовала, что с каждым днём исчезает. Её никто не спрашивал, как она себя чувствует. Её никто не слушал.

Даже когда она пыталась поговорить с Виталием, получала в ответ раздражённое:

— Ты опять жалуешься? У тебя же есть всё — сидишь дома, не работаешь, занимайся ребёнком.
— Мне тяжело одной… я не справляюсь.
— Да другие как-то справляются. Ты просто слаба.

Именно это слово больно резануло. Слаба.

Каждый день был похож на предыдущий: завтрак, смена подгузников, мытьё полов, стирка, кормление, истерики, колики, уборка игрушек… Невозможность присесть. Невозможность лечь. Даже когда Тёма спал — Ольга не могла. Нервы звенели как струны. Каждый скрип пола, каждый чих — и снова тревога, снова напряг, снова в бой.

Её лицо в зеркале пугало: потухшие глаза, растрёпанные волосы, серый цвет кожи. Где была та Оля, что смеялась, мечтала стать дизайнером, рисовала по вечерам, смотрела фильмы с ноутбуком в обнимку с пледом?

В какой-то момент она перестала себе нравиться. Не просто внешне — как женщина. Она перестала себя уважать. Потому что всё, что она делала, казалось невидимым.

Переломный момент случился однажды ночью.

Тёма снова не спал. Горячий, плачущий, не хотел ни соску, ни качания, ни грудь. Ольга на руках носила его по квартире больше часа, и в какой-то момент, просто не выдержав, заплакала. Настояще — горько, с надрывом.

— Я не могу… — прошептала она в темноту. — Я не могу больше одна…

Тёма смотрел на неё широко открытыми глазами. И в этот миг, казалось, успокоился. Просто притих, приложив ручку к её щеке.

Когда она наконец положила его в кроватку и вышла в кухню, у неё тряслись руки. Она открыла старый ящик, нашла блокнот — случайно забытый, в котором когда-то делала зарисовки платьев, теней, лиц… И вдруг — как будто кто-то шепнул: «Возьми ручку».

Она начала рисовать.

Сначала просто каракули. Потом — образ женщины. Измученной. С тенью под глазами. С ребёнком на руках. Одна. У окна.

Что-то в груди щёлкнуло. Это была она.

На следующее утро, когда Тёма снова уснул, она открыла ноутбук и нашла свой старый графический планшет. Понадобилось время, чтобы освежить навыки. В перерывах между кормлениями, она рисовала. Сначала для себя. Потом — выложила одну работу в Instagram:
«Материнство — это не только любовь, но и одиночество. И это нормально. Вы не одни.»

Комментариев было немного, но все — от женщин, матерей. Одна написала:
«Это я. Спасибо за правду.»

Прошли недели. Подписчики росли. Рисунки становились смелее. Глубже. Ольга рисовала женщин, задыхающихся от усталости, но сильных. Женщин, у которых нет помощников, но есть дети, которым нужны именно они. Женщин, которые молчат и терпят — но в их молчании звучит целая симфония боли и силы.

Она рисовала жизнь, и эта жизнь вернулась к ней самой.

Она начала вставать раньше, не для того чтобы всё успеть, а чтобы рисовать хотя бы 20 минут — только для себя. Она смотрела в зеркало — и видела Олю. Не только мать, не только жену. Женщину.

Виталий замечал её изменения, но не интересовался. Он всё ещё не помогал. В какой-то момент она перестала просить. Просто делала своё.

Когда пришёл первый настоящий заказ — портрет от подписчицы — она расплакалась. Через месяц заказов стало трое. Через три месяца — десять. Потом ей предложили иллюстрировать книгу.

И тогда, в первый раз за долгое время, она сказала мужу:

— Мне нужно, чтобы ты посидел с Тёмой. У меня — работа.
Он фыркнул:
— Какая работа? Сказки рисуешь?
— А ты попробуй. У меня уже гонорар больше, чем твоя зарплата.

Он замолчал. Она повернулась и ушла в свою комнату. Да, в свою. Она уже сняла себе мастерскую. Маленькую. Но свою.

Через год она собрала выставку: «Женщина. Мать. Жизнь».
Её картины покупали. Её слова цитировали. Её приглашали на подкасты, чтобы она рассказала, как не сойти с ума в декрете и не потерять себя.

И в каждой речи она говорила одну фразу:

«Материнство не убивает женщину. Но молчание — да. Говорите. Творите. Ищите себя. Потому что если вы проснётесь — проснётся весь мир».