Просто Дура

Глава 1

— Ну ты и дура, Долли, — трясёт передо мной документами Машуня, сбивая ногами табуретку и распугивая грохотом усатую живность.

На самом деле меня зовут Настя, а овцой Долли награждает подруга за особо глупые и тупые косяки. Наверное, я слишком слабая, бесхарактерная, малахольная и полностью заслуживаю своё прозвище. Не в состояние отстоять свои интересы и сказать «нет», из-за чего на мне ездят все, кому не лень.

Овца, потому что отдала свою долю в большой, родительской квартире второй жене отца, обменяв её на тридцатиметровый клоповник в не самом лучшем районе.

Овца, потому что не смогла набрать всего один бал, чтобы поступить по бюджету на лингвистическое направление и поддалась на уговоры всё той же мачехи, пойдя на исторический.

Овца, потому что из двух претендентов на мои сердце и руку выбрала ушлёпка Семёна, испортившего мне жизнь и приведшего в ту точку бытия, где по потолку пятиметровой кухни соревнуются в спринте здоровенные тараканы, а за стеной единственной комнаты сходится в матерном рэп-баттлинге местная алкашня.

— Ну почему ты подписала отказ от притязаний и всё оставила этому ублюдку Сёме? — негодует Маша, умудряясь наворачивать круги на квадрате восемьдесят-на-девяносто сантиметров. — Вы же ипотеку выплачивали вместе, причём твои подработки на репетиторстве составляли основную часть взносов. И машина…

Да, теперь можно остановиться и, наконец, выспаться, если, конечно, соседи выдохнутся и воспроизведут тишину. Последние три года я впахивала за двоих. Днём вела уроки в элитной школе, вечером преподавала иностранные языки, ночью писала для бездарей и лодырей курсовые и дипломные, лишь бы муж не перенапрягался на двух работах — ведь у него больная спина и тонкая творческая натура.

В результате, мы досрочно выплатили кредит за двухкомнатную квартиру улучшенной планировки, который Семён оформил на себя за месяц до свадьбы, обставили семейное гнёздышко и купили машину, которая тоже осталась супругу.

— У тебя же всё равно нет прав, — обосновал своё решение Караваев, подсовывая мне ручку и отказную на подпись. — Да и на общественном транспорте тебе быстрее добираться до работы. А я постоянно езжу на объекты. Мне без колёс никак.

Теперь Сёма возит на автомобиле любовницу, открыто занявшую моё место, и не скрываясь кувыркает её в нашей спальне, куда я с такой любовью покупала текстиль и выбирала кровать.

— Маш, я в таком состояние была и есть, что мне проще отказаться, чем связываться с этим дерьмом, — тяжело вдыхаю и с шумом выпускаю струю воздуха, показывая всем видом, насколько мне плохо. — Я ведь любила его.

Наверное, последний день моего рождения был самым худшим днём из всей истории никчёмного бытия. Бросить группу продлённого дня, отменить онлайн-уроки, забежать в магазин за продуктами, вином и свечами, прийти домой пораньше, чтобы приготовить праздничный ужин, и споткнуться в собственной прихожей о ботинки мужа и чужие босоножки на блятск… на неимоверной платформе.

Почему-то в тот момент я подумала лишь о том, как собственница этого безобразия не сломала ноги. Сами ноги, кстати, обнаружились на плечах моего любимого супруга, пока тот размашистыми толчками вдалбливался в представительницу животного мира. Почему животного? Так рычать, скулить, стонать и повизгивать могут только братья наши меньшие, имеющие на месте носа рыло или пятак.

Правда, тогда, стоя в проёме спальни, я меньше всего цеплялась за ассоциации. Меня сковало такой нестерпимой болью, что перед глазами тускнел мир и лопались разноцветные пузыри в такт фрикций Семёна. Завести любовницу, привести в нашу квартиру, разложить и трахать на нашей кровати. Да ещё в мой день рождения, когда муж должен дарить жене цветы и подарок.

Хорош подарочек! Они даже не заметили меня, продолжая увлечённо двигаться и кричать, а я постояла немного, дождалась пока кровь снова не начала функционировать в ногах и тихонько пошаркала на кухню, цепляясь для устойчивости руками за стену.

Не знаю, сколько я просидела на стуле, пялясь в одну точку и медленно подыхая от рвущейся в груди боли. Очнулась, услышав над ухом пронзительный визг и увидев перед глазами голую задницу убегающей девицы. Такую тощую, костлявую, подкопчённую в солярии задницу. Моя попа на фоне этой фанеры выглядела тяжеловесной и чрезмерно мясистой, хоть я и не страдала излишком веса.

Дальше послышалось вполне объяснимое голосовое сопровождение, зашуршала одежда, затопали пятки, что-то упало и громыхнуло костями о ламинат. Подозреваю, излишне тощая девица споткнулась о сумки с продуктами, принесёнными мной некоторое время назад. Хлопок двери, режущий обострённый слух лязг замка и осторожные шаги, крадущиеся в мою сторону.

— Насть, ты давно здесь сидишь? — подал голос Семён, испуганно выглянув из-за угла. Я в ответ не смогла вымолвить ни слова. Да что там, задеревеневшие мышцы не позволили даже кивнуть головой. — Это не то, что ты подумала. Мы заехали за документами, а Элеонора пролила на себя кофе. Пришлось ей раздеться, чтобы отмыть пятно.

— Да, а в спальне ты помогал ей со стиркой, — выдавила из себя, зажмурилась, и по щекам потекли предательские слёзы, выжигая солью борозды. По крайне мере, мне тогда так казалось. — Надеюсь, прополоскал ты её качественно.

— А что ты хотела? — сменил трусливое подхалимство на обвинительный тон муж. — Тебя же постоянно нет для мня. То ты тетради проверяешь, то у тебя урок, то всю ночь по клавишам лупишь. Я хочу нормальную бабу в доме. Чтобы стирала, готовила, убиралась, ждала меня с горячим и вкусным ужином, а чего вместо этого? Мне опостылели полуфабрикаты и уставшее бревно в постели.

— Когда мне было готовить и убираться? — проблеяла, заламывая руки. — Я же спала по четыре часа в сутки, чтобы быстрее выплатить ипотеку и купить машину. У меня эти рефераты и тетради в кошмарных снах уже мелькают.

— Ты сейчас предъявляешь претензии на мою квартиру? — навис надо мной Караваев, подбоченившись и перейдя на шипение. — Учти, Анастасия, что куплена она была до брака, а твои основные заработки оплачивались чёрным налом. Так что не смей при разводе заикаться о разделе имущества.

Глава 2

— Этот заморыш посмел открыто привести в квартиру свою шмару, не дожидаясь пока ты вывезешь вещи, — продолжает негодовать Мария, подняв упавшую табуретку и, наконец, сев на неё. — Надо было потрепать ему нервы с имуществом. Я узнавала у юриста. Хоть ипотека и была оформлена до брака, платили вы её вместе. Любой суд встал бы на твою сторону и постановил раздел.

В тот злополучный день я кое как собрала небольшую сумку с первыми попавшимися под руку вещами и позвонила подруге, попросив меня забрать. Следующие трое суток провела в каком-то коматозе у Горновой дома, не соображая где я и зачем. Перед глазами стояла картина предательства, а в голове крутились сказанные Семёном слова, сдобренные злостью и ненавистью.

Сколько раз я спрашивала темноту, окутавшую меня страхом и болью, за что он так со мной? Но она лишь шипела Машкиным голосом, что я тупая овца, выбравшая не того мужчину. К выходным сил реветь и стонать не осталось, а опухшие глаза резало от тусклого ночника.

— Твой ублюдочный Караваев звонил, — раздвинула занавески Машка, впуская в спальню солнечный свет. В золотистых лучах, нарезавших сумрак пластами, весело танцевали брызги пыли. — Сказал срочно забрать вещи, пока он их не вынес на помойку. Давай, Настён, поднимайся и приводи себя в порядок.

Кое-как добралась до ванной комнаты, забралась под обжигающие струи воды, и долго-долго стояла, облокотившись на стену и с трудом удерживая себя в вертикальном положение. Чашка кофе, кусочек сыра — всё, что смогла запихнуть в себя под строгим взглядом подруги, а потом мы поехали туда, где я совсем недавно была счастлива.

— Тварь! Ну какая тварь! — орала Машка, выдирая из ушей разлучницы мои серьги и сгребая в кулак цепочку с кулоном.

Фамильные украшения мне достались от мамы, ей от бабушки, а той от свекрови. И так больше десяти поколений передавали резную шкатулку по женской линии, храня её на протяжение многих лет. Правда, во время блокады коробочка сильно поредела, спася от смерти большую семью. На дне остались резные серьги с опалами, цепочка сложного плетения, кулон с бриллиантовой россыпью и кольцо с изумрудом. Оно, скорее всего, оказалось не по размеру Элеоноре, судя по отсутствию на пальцах.

— Сука! Шкуру сниму и патлы повыдёргиваю! — раздухарилась подруга, впечатывая с грохотом тощую тушку в стену. — Мало того, что чужого мужика увела, так ещё на Настькины украшения позарилась!

Этот самый мужик прятался в туалете, побоявшись вступить в схватку с Марией. Горнова в гневе могла разорвать медведя одними зубами. Так говорили учителя и одноклассники в школе, этим любил ездить по моим мягкости и бесхарактерности отец. Я и сейчас тихо стояла, вжавшись в дверь, и смотрела, как Машка повалила девицу на пол и добивала её ногами.

Рядом лежали две спортивные сумки с моим скромным скарбом и ашановский пакет с предметами личной гигиены. Ярко-розовая мочалка сиротливо валялась на коврике, выпав из прорвавшейся дырки. Ноутбука, принтера, микрофона с наушниками и шкатулки я здесь не увидела.

К разрывающей боли добавились тошнота и брезгливость. Семён оказался не только гулящим кобелём, но ещё и мелочным ушлёпком, решившим урвать и совместно нажитое имущество, и моё личное. Наверное, не будь со мной Машки, махнула бы я рукой и ушла с собранными Сёмой сумками, оставив дорогие мне вещи им. И шкатулку с украшениями, и технику, подаренную отцом на окончание института.

Всё это Мария собирала во внутренностях квартиры, пока Элеонора стонала после побоев и грозилась засудить нас. Выпихнув меня на лестницу, Горнова склонилась к ней и что-то втолковала, воспользовавшись некультурным лексиконом, с удовлетворением пнув ещё раз.

Заявления в полицию не последовало, а сообщение от Сёмы пришло на следующий день. В нём было время похода в ЗАГС и требование оставить подругу дома.

Три года назад в белоснежное здание с мраморными колоннами я заходила в красивом платье и с букетом невесты, сейчас в растянутой футболке и в потёртых джинсах. Тогда я с надеждой шла навстречу счастливому будущему, сейчас ступала по осколкам разбитой вдребезги жизни. Тогда нас встречал торжественный зал, сейчас мы сидели в тесной комнатке, заставленной пыльными папками.

— Раздел имущества через суд, — не глядя на нас отчеканила дородная женщина в строгом костюме. — Если не передумаете, за расторжением приходите через месяц.

— Нельзя как-нибудь побыстрее? — елозил на потёртом стуле Семён. — Если надо, то я могу доплатить.

Точно, Караваев без денег не остался. Свою зарплату он никогда мне не отдавал, а всё, заработанное мной, лежало в верхнем ящике комода. Я ушла без них, вывалившись в невменяемом состояние из квартиры.

— Нельзя, — рявкнула дама, оторвавшись от монитора. Она с неприязнью посмотрела на Караваева, прошлась понимающим взглядом по мне и растянула накрашенные красной помадой губы в оскале, чётко цедя каждое слово: — По закону развод осуществляется через месяц после подачи заявления. Если за это время окажется, что ваша супруга беременная, придётся ждать до родов, а там только через суд.

— Заебись, — выругался под нос Семён и метнул в меня сгустком злости. — Надеюсь, ты не умудрилась от меня залететь?

— Надеюсь, от тебя никто не залетит, — прошептала, убирая документы в сумочку. Стало обидно до слёз. Дура. Я ещё мечтала родить от него ребёнка, бросила два месяца назад пить таблетки. — Генетический материал гнилой. Ничего путного не получится.

Поднялась, попрощалась с женщиной и понеслась на улицу, задыхаясь от спёртого воздуха. Никогда не думала, что можно почувствовать себя обмазанной грязью, всего лишь посидев рядом с бывшим мужем. Вылетев на прожаренный солнцем двор, непроизвольно передёрнула спиной, мысленно сбрасывая с плеч шмотки́ грязи.

— Нам ещё к нотариусу, — поймал меня за руку Семён, выбежав следом. — Подпишешь отказ от претензий на квартиру, или Эля подаст на твою подружку в суд.

Я подписала бы и без шантажа, лишь бы больше не встречаться с Караваевым и полностью вычеркнуть его из своей жизни, но угроза подстегнула послушно сесть в машину, а потом поставить росчерк в присутствии сухонького мужчины, не вчитываясь в текст. Выйдя из конторы, через сквер прошла к метро, спустилась в прохладу подземки и каталась по кольцевой, отключившись от реального мира.

Глава 3

Говорят, родные стены лечат. Смешно… Я своих родных стен лишилась дважды. Сначала отказавшись от доли в маминой квартире, потом… Потом отказали мне, выгнав как ставшую ненужной собаку на улицу.

До квартиры, которая по глупости стала моей, добралась уже за полночь. Войдя в подъезд, провонявший сыростью, плесенью и кошачьей мочой, поморщилась и сжала пальцами нос, а стоило открыть хлипкую, оббитую дермантином дверь и ступить в тесный коридорчик, так вместе с носом захотелось зажмурить глаза.

Пыль, затхлость, разруха, тоска и безнадёжность — именно так можно охарактеризовать моё недвижимое имущество. И не надо мне говорить, что в таких условиях живёт половина России. Этой половине, скорее всего, привычно, а я всю жизнь провела в профессорской квартире, полученной когда-то дедом, занимающимся атомными и ядерными разработками.

Сто двадцать квадратов, высоченные потолки, украшенные резной лепниной, вечный дубовый паркет, натёртый до блеска, антикварная мебель, многоярусные стеллажи под огромную библиотеку, чёрно-белые дореволюционные и довоенные фотографии предков, потрескавшиеся со временем, и уютный запах дома.

Наверное, любовь к языкам, книгам и скрипке мне досталась от мамы. Дочь учёного, ведущая скрипка в филармоническом оркестре, романтик до глубины души. Она обращалась к родителям по старинке на вы, читала в оригинале Флобера и Бронте, верила в любовь с первого взгляда.

Любовью с первого взгляда оказался неотёсанный, грубоватый парень, приехавший на заработки из глубинки. Спросите, как два человека из разных миров смогли пересечься в одной плоскости? Капитальный ремонт дома и замена в квартирах труб. Бабушка падала в обморок, дедушка грозился карами небесными, но им пришлось уступить, когда дочь оказалась беременной.

Грише — моему отцу, пришлось осваивать культурную речь, Илоне — моей маме — учиться готовить и вести быт, деду с бабушкой мириться с недостойным зятем, а мне склеивать весь этот винегрет и доказывать, что у «деревенского мужлана» тоже может родиться утончённая, умная, интеллигентная дочка.

И доказывала, радуя всех успехами в учёбе, выигранными конкурсами скрипачей, увлечением иностранными языками. Всё кончилось, когда мне исполнилось двенадцать лет. Мама упала на моём очередном выступление, и к приезду скорой уже не дышала.

Инсульт, перечеркнувший спокойную жизнь нашей семьи. Дед ушёл в тот же вечер от инфаркта, не справившись с новостью о смерти дочери, бабушка не проснулась через два месяца, оставив нас с отцом совершенно одних. Потерянных, убитых горем и не знающих, как дальше жить.

С того дня за скрипку я больше не бралась, запрятав её подальше на антресоль. Потихоньку мы пришли в себя, а к моему шестнадцатилетию папа привёл в дом Марту — полную противоположность маме. Крупная, громкая, временами хабалистая, но умеющая вкусно готовить. Наверное, отец опирался именно на это качество, устав от пресных супов и слипшихся макарон.

Удивительно, как пословица о пути к мужчине через желудок точно укоренилась в нашем доме. Через полгода папа буквально смотрел новой жене в рот и плясал под её дудку. Не скажу, что Марта плохо относилась ко мне, но её потребности вышли на первый план, а мои топтались где-то на галёрке.

С подачи мачехи я получила не ту профессию, потому что не смогла поступить на бюджет, а оплачивать обучение она запретила, с её же хитрых манипуляций и с моей дурной доверчивости оказалась здесь в компании убогого ремонта и бегающих тараканов.

Конечно, виновата я сама, но ослеплённая любовью, подпитанная уговорами, что можно продать эту конуру и погасить большую часть ипотеки, повелась и обменялась с ней квадратными метрами. Сёма тоже подлил мёда, обещая вечную любовь и рай в нашей общей квартире. Где теперь этот рай?

Правда, с продажей тараканника вышла осечка. Неблагоприятный район, аварийный дом, убитая потопами и временем квартира. Предложение было до слёз смешным — почти бесплатно, и мы отложили торги на потом. Как хорошо, что так сошлись звёзды, иначе жить мне пришлось бы на улице.

Глядя на трещину, пересекающую кривой линией стену коридора, я подумала, что на улице, наверное, не так и плохо. Надо было убраться, смыть пыль, отмочить посуду и отдраить плиту с раковиной, но у меня хватило сил лишь доплестись до кухни, сесть на ободранную табуретку и разгонять живность, вспоминая прошлое и обдумывая будущее. Мысли о настоящем приносили боль и раздирали внутренности.

Я была уверена, что Семён сейчас проводит время намного лучше меня. В нашей спальне, в нашей кровати, не со мной… В какой момент я упустила его охлаждение ко мне? Не увидела тревожных звоночков, не почувствовала другой женщины, крадущей моего мужа.

Через пару часов приехала Машка, привезла бутылку вина, поплевалась от вида квартиры, обругала не самыми лестными словами Марту с отцом и в сотый раз прокляла Сёму с его шмарой. А потом увидела на столе документы, вручённые мне нотариусом, и понеслось.

До самого утра она перекрикивает ор алкашей за стеной, обещает Караваеву грядущую импотенцию, а его жабе гнойники по всему телу.

— Ну как ты будешь жить в этой вонючей помойке? — выдыхается она, отодвигая бутылку, которую так и не открыла. — Давай вернёмся ко мне.

— Нет, Маш, — с тоской осматриваю отклеившийся угол обоины и покосившийся от сырости шкафчик. — Мне пора спускаться с небес и обустраивать свой быт. Сделаю потихоньку ремонт, заведу кошку, высплюсь в конце концов.

— Где выспишься, Долли?! — снова переходит на повышенный тон Горнова. — На тех пружинах, что торчат из убогого дивана? Здесь же ничего нет! Ни постельного белья, ни подушки с одеялом! Господи, да тут даже холодильник не работает и в нём поселилась плесень!

— Всё куплю, — сглатываю горечь, прикрываю глаза и снова по щекам текут слёзы. — Заработаю и куплю. Можешь одолжить мне немного до зарплаты? Последние сегодня на дорогу прокатала.

— Этот мразота тебя ещё и без денег выставил?! Поехали! — хватает за руку и тянет на выход. — Бумаги прихвати. Заставлю его их сожрать!

Глава 4

— Слышь, сволочь! — бьёт Машка кулаком в дверь, второй рукой удерживая кнопку звонка. — Мало того, что ты пытаешься лишить Настю совместно нажитого имущества, так ещё выгнал без копейки! А она, насколько я знаю, получила зарплату за день до твоей блядской выходки и всё оставила тебе! Будь хоть немного мужиком, верни её деньги! Настьке нужно на что-то жить!

— Пошли вон! — слышится с другой стороны злой голос Семёна. — Здесь нет ничего Дубовой! Пусть идёт попрошайничать к отцу! Ах да, забыл, папашка её за пирожки и жареную курицу продал.

— Я сейчас полицию вызову! — прибавляется женский визг. — Не открывай этим больным психопаткам!

— Ну ты и урод, Караваев! — поворачивается Мария к дверному полотну спиной и лупит по ней со всей мощью ногой. — Вас же ещё не развели, правда? Рано успокоился Сёма-кулёма. Я тебе такой раздел имущества устрою! Закачаешься! Придётся продать и квартиру, и машину!

— Она подписала отказ! — с победоносным кличем отзывается Семён, а я в очередной раз поражаюсь такой метаморфозе. То ли моего мужа околдовали или подменили, то ли я безнадёжно слепа. Почему все эти три года не замечала, что за отрава Караваев?

— Под давлением! — вмазывает ему подруга, громко хохоча. — Любой суд посмеётся над твоей тупостью и заставит сожрать бумаги вместе с печатью нотариуса. Нанимай адвоката, придурок, и жди повестку!

— Стой! — срывается на фальцет Сёма, и за дверью шаркают удаляющиеся шаги. Слышится ругань Караваева с Элеонорой, потом доносится возня, похожая на драку, и следом щелчок замка. — Подавись! И чтобы никакого суда!

Сквозь небольшую щель протискивается рука, держащая мятые купюры, и вырывается гневное пыхтение, должное подкрепить только что выплюнутое распоряжение. Пальцы разжимаются, и пятитысячные бумажки плавно планируют на грязную плитку и коврик.

— Вот ублюдок, — шипит Машка и резко наваливается на полотно, прищемляя конечность Сёмы. Больно, наверное, судя по тому, как Караваев с лёгкостью берёт высокую ноту. Не зря я послушала папу и заказала бронированную дверь весом под двести кило. В них отец знает толк. Занимается их установкой. — Подрочишь левой.

Пока Семён с Элеонорой голосят, Маша собирает деньги, проклиная Караваева на бесплодие и импотенцию. Его любовнице она желает разжиреть и покрыться гнойниками, отвечая на матерное сопровождение из квартиры. Не хотела бы я схлестнуться с Горновой, будучи по разную сторону баррикад.

— Идиотка, — скулит Семён, запирая убежище на все замки. — Ты мне руку сломала.

— Смотри, чтобы не свернула тебе челюсть, сволочуга, — выпрямляется Мария, бьёт на прощание кулаком по кнопке и толкает меня в сторону лифта. — Теперь в магазин. Приведём твой бомжатник в удобоваримое состояние. Но имей ввиду, моё предложение пожить вместе в силе. Ты же знаешь, что меня не стеснишь. Наоборот. Надоело приходить в пустую квартиру.

— Замуж выходи, — шагаю в кабинку и беру протянутые купюры. Вот мелочный гад. Здесь лишь четвёртая часть от накоплений, лежащих в комоде. Зарплата, премия, сорок часов онлайн-уроков, восемь рефератов.

— Нет уж, — оскаливается Маша. — Смотрю на тебя и не хочется.

— Не всем же такие фекалии достаются, — шмыгаю носом от вновь накатившей обиды. — Наверняка тебе попадётся настоящий мужчина. Красивый, умный, честный, благородный, заботливый.

— И богатый, — добавляет Машка, обнимая меня. — Как только такого встречу, так сразу.

Подруга везёт меня в торговый центр, где мы покупаем всё необходимое, а потом в четыре руки отмываем многолетнюю грязь и включаем комедию на ноутбуке. Не скажу, что стало уютнее, но, по крайней мере, можно спокойно сесть, не боясь прилипнуть.

Маша уезжает ближе к ночи, а я пытаюсь подготовиться морально и физически к рабочему дню. Отпуск по семейным обстоятельствам, срочно оформленный благодаря Марии, подходит к концу, да и денег сейчас нужно много, чтобы сделать ремонт и заменить убитую мебель.

И если с «физически» проблем нет — помыться, приготовить костюм, проверить в журнале чего прошли ребята пока меня не было, то с «морально» всё оказывается сложнее. Чувствую себя настолько вымотанной и истерзанной, что с ужасом жду завтрашний день.

Где взять сил чтобы встать утром, одеться, позавтракать и поехать туда, где ещё неделю назад я светилась счастьем. Как сказать любопытным коллегам о причинах развода и о месте, в котором вынуждена жить? Как сносить жалостливые взгляды, а за спиной слушать осуждающие шепотки? Побочка работы в женском коллективе.

Заснуть получается с трудом и в лицей я еду разбитой. Уговариваю себя сесть в маршрутку, стучу зубами от озноба в метро, борюсь с тошнотой, поднимаясь по ступеням. До открытия и наполнения учреждения полчаса, так что у меня есть немного тишины до начала занятий.

— Анастасия Григорьевна, — заглядывает в учительскую секретарь. — Юрий Романович просил вас зайти.

Непроизвольно сжимаю кулаки, задерживаю дыхание и вытягиваюсь в струну. Вызов к директору не предвещает ничего хорошего, особенно по утрам, а ехидная улыбка Ларочки, ведущей географию, подпитывает моё предчувствие.

— Присаживайтесь, — указывает на стул Юрий Романович. — Разобрались с семейными проблемами?

Киваю вместо ответа, зависая на краю сидения, нервно тереблю пальцами подол юбки. Ощущаю, что пришла на оглашение приговора и финалом будет казнь.

— Анастасия Григорьевна, — зарывается в документы директор, то ли что-то ища, то ли оттягивая время. — Нам сокращают финансирование, так что мы вынуждены провести кадровые перестановки. Лариса Сергеевна возьмёт на себя в нагрузку ваши занятия, а вас я вынужден просить написать заявление по собственному без отработки.

Одно к одному, как в мои двенадцать. Чёрная полоса стремительно расползается в ширь, поглощая собой всё белое и серое. Сплошная чернота до самого горизонта, и просвета не видать.

— Конец года, Юрий Романович, — тихо блею, качая головой. — У меня шесть классов сдают итоговые экзамены и на конец июня запланирован двухдневный поход.

Глава 5

Когда вхожу в учительскую, Лара всовывает мне в руки пакет с моими собранными личными вещами. Надо же, как споро. Судя по всему, Лариса отдалась нашему престарелому бабнику за дополнительные часы и премию. Или за место Людмилы Марковны, чей пенсионный возраст перешагнул черту в прошлом году, а она не собирается сдавать позиции и уходить на покой.

— Проверь, что ничего не забыли, — медово воркует Ларочка, хитро прищуриваясь. — Возвращаться плохая примета.

— Отдаваться за место старому козлу не лучше, — морщусь от брезгливости, представив эту картину. Стонущая Лариса Сергеевна с задранной юбкой, а над ней потный Юрий Романович со спущенными необъёмными штанами, дышащий как гружёный паровоз на подъёме в гору. — Фу, — передёргиваю плечами и сглатываю тошнотворный ком, подскочивший к горлу.

— Кто бы говорил, мышь, — Лара дёргает на себя пакет и рвёт ручки, отчего вся мелочёвка валится на пол.

Не мышь, а овца, как называет меня подруга. Вполне симпатичная с тонкой, природной красотой и благородными чертами лица, доставшимися по наследству от мамы. Ещё бы характер деда получить, но за ним я опоздала на раздачу. Мне перепала кротость, бесконфликтность и трусость отстоять своё мнение. Меня хватает лишь на такие редкие выпады, за которые потом грызёт совесть, что обидела человека.

Странно, именно сейчас мне не стыдно за свои слова. Обида за то, что эта рыжая стерва подсидела меня и выперла с хорошей работы, оказывается намного мощнее врождённой стеснительности и приобретённой закомплексованности.

— По крайней мере у меня есть гордость и обостренное чувство справедливости, — присаживаюсь и собираю рассыпавшиеся вещи. — Я никогда не иду по головам и не торгую телом ради тёпленького места.

— Сука, — слышу хлёсткий ответ, раздающийся сверху. — Притворялась тихой овечкой, а сама…

Наверное, наша перепалка продолжалась бы и, возможно, закончилась бы так же, как предпочитает вести разборки Машка, но в учительскую заходит Людмила Марковна, и нам приходится обрубить препирательства.

— Настенька, — резво опускается на корточки рядом со мной завуч, не смотря на почтенный возраст. — Мне очень жаль. Нам тебя будет не хватать. И детки… Детки испереживаются. Особенно твой шестой «Б». Да и старшие. Они очень расстроились, что поход отменился.

— Ничего, Людмила Марковна, — перехватываю её кисть и по-дружески сжимаю. — Ребята привыкнут, а я найду новую работу. Психологи говорят, что её нужно менять каждые три года. Значит, время пришло.

Успокаиваю её, а сама в этот бред не верю. Зачем менять, если устраивает всё. Конечно, лучше бы я вела иностранные языки, а не историю, но учить детей, вкладывать в них знания, продумывать план урока, чтобы заинтересовать и рассказать что-нибудь новое, мне по-настоящему нравилось.

Попрощавшись и дождавшись звонка, я последний раз иду по опустевшим коридорам. От подступивших слёз картины на стенах размываются, но я держусь, чтобы не показывать свою слабость. Только оставив позади школу и забившись на самую дальнюю скамейку в парке, позволяю себе выпустить скопившуюся боль и банально разреветься. В одиночестве, потому что Горнова, в отличие от меня, сейчас работает и у неё в турагентстве жаркая пора.

На карточку капают копейки от оставшейся зарплаты и не отгулянного отпуска, и я с всхлипом просчитываю своё неустойчивое положение. На дипломы и рефераты заказов пока нет, занятия языками кончатся через две недели — все родители предупредили, что с детьми мы прощаемся до осени. В другую школу устроиться не проблема, но оплачиваемая работа начнётся только с августа.

— На что я буду жить? — подвываю, задрав голову и глядя в затянутое тучами небо. Редкие капли отбивают тяжёлую дробь, стекают по лицу и впитываются в ткань костюма. — И зонт оставила у Сёмы. Дураааа.

Подскакиваю, бегу в сторону метро, а выйдя из подземки попадаю под ливень, прорвавший небеса. Самое смешное, что он заканчивает лить сразу, как я влетаю в подъезд. Ощущение, что меня сглазили, и обещанное Машкой ожирение с гнойниками вот-вот прицепится ко мне вместо Элеоноры.

Несколько раз чихаю, на ходу сбрасываю вымокшую одежду, забираюсь под душ и выкручиваю вентиль горячей воды, с визгом отскакивая. Поток ледяных струй окатывает с головой, дополняя проклятие.

— Совсем не знаю, что мне делать, — жалобно скулю вечером Горновой, укутавшись по уши в плед и поставив телефон на громкую связь. — Хоть уборщицей иди в ближайший хозяйственный.

— С твоим уровнем и количеством иностранных языков ты вполне можешь устроиться в приличную компанию переводчиком, — старательно повышает мою самооценку подруга. — Давай брошу клич по своим клиентам. Вдруг где-нибудь требуется специалист.

— Какая польза от моих знаний, если у меня нет диплома о нужном образование, — с натягом вздыхаю, вяло откидываясь на подушку. Пружины впиваются в бок, и я с отчаянием всхлипываю, понимая, что новую кровать мне долго не видать.

— Ничего, я поспрашиваю, — пышет оптимизмом Горнова. — За спрос денег не берут. А ты не кисни, Долли. Прорвёмся.

— Хотелось бы верить, — зевая, отвечаю ей. — Глаза закрываются. Соседи сегодня не бухают. Воспользуюсь тишиной.

Машка желает мне сладких снов, и на последнем слове я проваливаюсь, а среди ночи просыпаюсь от жара и одуряющей головной боли. Дождь не прошёл без последствий, а ослабший от стресса организм быстро свалился, задрав лапки.

Покупая всё необходимое, о лекарствах мы даже не подумали. Кое как доползя до кухни, наливаю себе воды и смачиваю полотенце, а вернувшись в кровать, тону в огненном кошмаре, не в состояние выбраться из него.

Глава 6

Не знаю, сколько я борюсь с вязкой топью, пытаясь удержаться на поверхности и не захлебнуться раскалённой лавой, обволакивающей тело. Кожа горит, кости ломит, внутренности скручивает в узел. Тошнота, то ли от голода, то ли от выпитой воды, ползает туда-сюда по пищеводу, прорываясь наружу.

Вроде, активизировалась за стеной алкашня. Орёт, стучит, кажется, орудует отбойником. От их шабаша раскалывается голова и вот-вот лопнет как перезревший арбуз, забытый на грядке. Крик приближается, почему-то Машкин, и к нему добавляется тряска, усиливающая муть.

— Настя, ну как так можно? — зудит над ухом. — На звонки не отвечаешь, дверь не открываешь. Пришлось взламывать. Овца безмозглая. Чего я себе только не напридумывала пока мастер ковырялся в замке.

— Отстань, — вяло отмахиваюсь от неё, делая жалкую попытку вывернуться и отползти. — Плохо мне.

— Да ты вся горишь, — вскрикивает Горнова, кладя прохладную ладонь на лоб, отчего мне на мгновение становится хорошо, и каждая молекула тянется к прохладе. — Скорую нужно вызвать.

— Нет, — удерживаю её руку и возвращаю обратно. — Просто дай таблетку. Волшебную. Чтобы голова и ломота прошли.

— Хорошо, — соглашается Машка. — До аптеки только добегу.

Она ещё несколько секунд обеспокоенно сканирует меня, не решаясь оставить в таком состояние, но всё же благоразумно встаёт и выходит из комнаты. Я же снова проваливаюсь в кипящий котёл, теряясь во времени.

— Давай, Настён, надо выпить, — тычет в мои губы чашку с шипучим напитком, отдающим химозным лимоном.

Делаю глоток, давлюсь от горечи, перемешанной со сладостью, и морщусь ощутив, как кислота разъедает пустой желудок.

— До дна, — ломает моё сопротивление Маша, упрямо вливая в меня отменную гадость. — Спи, а я пока похозяйничаю у тебя на подобие кухни.

Поворачиваюсь на бок, подтягиваю колени к груди, накрываюсь одеялом с головой и засыпаю, даже сквозь сон чувствуя, как отпускает ломота, включается нормальный терморегулятор и перестают стучать зубы. Будит меня тошнотворный запах варёной курицы, заползший, кажется, в каждую щель не только квартиры, но и моего тела.

— Хорошо, что ты проснулась, — вплывает довольная Горнова, неся тарелку и хлеб. — Ешь, а я пока поменяю постельное бельё.

Мария возится с пододеяльником и наволочкой, а я впихиваю в себя ложку за ложкой, стараясь не вдыхать пары курятины, и благодарю высшие силы за такую подругу.

С ней мы познакомились в детском саду, подравшись за внимание Мирона, не сумевшего определиться с кем ему играть. Ну как подрались? Машка толкнула меня, а я, заваливаясь, махнула рукой и случайно разбила ей губу куклой. Шуму-то было… Я реву от обиды, соперница ревёт от боли, воспитательница ревёт от испуга, не зная откуда вытирать кровь — с подбородка, с платья или с пола.

После, попав в один класс вместе с тем же Мироном, мы ещё повраждовали пару месяцев, пока наш объект воздыхания не описался во время урока от волнения. В результате Мирона перевели в другую школу, а мы сошлись на почве разочарования. Надо же, столько времени потратить на слабонервного зассанца.

С тех пор мы с Марией стали лучшими подругами, почти сёстрами, не смотря на абсолютно разные темпераменты и увлечения. Маша помогла мне пережить смерть родных, смириться с мачехой и с предательством отца, поддерживала в любых жизненных моментах, не давая свалиться на дно. Она и сейчас возится со мной как с ребёнком, перестилая постель, варя бульон, бегая за лекарством.

— У меня отличная новость, — садится Горнова напротив, закончив взбивать подушку. — В компанию мужа моей постоянной клиентки срочно требуется переводчик, и как раз с твоим ассортиментом языков. Фирма занимается каким-то промышленным оборудование и у них наклёвывается долгосрочный контракт, а штатная сотрудница легла на сохранение и в ближайшее время на работу не выйдет.

— А как же с дипломом? — начинаю подстукивать зубами, а на теле встают дыбом волоски. Температура медленно и верно возвращается, отчего восприятие реальности путается.

— Мужику сейчас плевать на наличие диплома. Ему знания подавай. Он в полной жопе. Подписание на следующей неделе, а с бумагами работать некому, — вплеснула руками Машка, вскакивая с насиженного места. — Тебя надо срочно привести в потребный вид. Завтра собеседование.

Горлова уносится на кухню за очередной порцией химии и вливает в меня лимонную гадость вприкуску с таблетками, приговаривая при этом, что эти колёса поднимут мёртвого. Не знаю, как с почившими, но я с трудом добираюсь до дивана и ухожу в мир сновидений, с щенячьей радостью зарываясь в чистое бельё, пахнущее кондиционером.

Подруга остаётся со мной до поздней ночи, проводя медикаментозную экзекуцию и заставляя каждое пробуждение есть. Удивительно, но к утру я чувствую себя вполне сносно. Конечно, марафон не пробегу, но помыться, навести марафет и скрутить волосы в учительскую гульку сил хватает.

С дорогой всё сложнее. Уже в маршрутке меня накрывает слабость, кидает в пот, увеличивается слюноотделение и лопаются пузыри в глазах. Только на чувстве ответственности и благодарности дотаскиваю себя до офисного комплекса, где у меня встреча с мужиком, который, по Машкиным словам, в полной жопе.

Деланно уверенной походкой подхожу к стойке ресепшена и понимаю, что не знаю ни названия организации, ни фамилии человека, к которому пришла.

— Чем могу помочь? — интересуется миловидная девушка с такой же деловой гулькой как у меня. Она растягивает губы в дежурной улыбке и в ожидание подаётся вперёд.

— Мне назначено собеседование на переводчика, — включаю овцу, тихо блея.

— А, так вам на третий этаж к Юрию Алексеевичу, — активно кивает девушка головой, но улыбка немного гаснет. — Гостевой пропуск возьмите.

Беру карточку и иду к турникету, ощущая прожигающий взгляд в области лопаток. Не оборачиваюсь, чтобы не выставить себя ещё большей дурой, чем уже показала. Надо же, прийти устраиваться на работу неизвестно куда и к кому.

Глава 7

— Стоять! — рявкает медведь, когда я уже развернулась и собралась припустить к лифтам. — Почему не на рабочем месте?!

Замираю и сразу почему-то вспоминаю Мирона и его мокрые штаны. Становится очень близко́ выражение «ссаться кипятком». От шока моментально пропадает слабость, озноб, мелкая чеканка зубов и другие температурные признаки, а сердце, кажется, застревает в горле. И не сглотнуть, и не выплюнуть. Так и стою́ с пульсирующим зобом в зоне кадыка и миндалин.

— Фамилия? Какой отдел? — нависает надо мной зверюга, заставляя чувствовать себя никчёмной букашкой, заползшей по ошибке на запретную территорию.

— Анастасия Дубова, — трусливо выдыхаю, напрягаясь каждой частичкой тела. — Переводчик.

— Баба? — то ли удивлённо, то ли разочарованно гудит мужик, хватая за локоть и поворачивая меня на сто восемьдесят градусов. — Варя! Что за хренотень здесь происходит?! Я заказывал нормального переводчика, а ты мне кого пригласила?!

— А что я? — высовывается в проёме блондинистая голова. — Ваша жена сказала, что нашла высококлассного специалиста. Половую принадлежность она не уточняла.

Хочется вырвать локоть и позорно сбежать, чтобы выйти из негативного, энергетического пространства мужчины, подавляющего меня, но хватка настолько крепка, что малейшее шевеление отдаётся резкой болью в руке, будто этот бугай раскрошил мне кости.

— Замужем? — встряхивает он меня, словно набивает соломенное чучело.

— Развожусь, — почему-то послушно отвечаю ему, даже не цепляясь за мысль, что не обязана этого делать. Работать здесь не собираюсь, а давать отчёт абсолютно случайному человеку не обязана.

— Дети есть? — склоняется и впивается буравящим взглядом в лицо.

— Нет, — испуганно мотаю головой, отстраняясь и увеличивая дистанцию. Правда, получается плохо, потому что медведь синхронно движется за мной.

— Какие языки? — громыхает так, что я подпрыгиваю на месте, а сердце из горла срывается и падает в живот с влажным шлепком.

— Английский, немецкий, итальянский разговорные. Португальский и французский в техническом состояние. Теорию знаю, практики мало, — зажмуриваюсь и поражаюсь такой длинной фразе, вырвавшейся изо рта.

— Чёрт! Лолка дура! — выплёвывает, долгие несколько секунд рассматривает и дёргает на себя. — Ну, выбора у меня нет. Очередь на пороге не стоит.

— Зарплату задерживаете? — с дуру подаю голос и сразу молча обзываю себя овцой.

— С улицы не беру, — цедит сквозь зубы мужик и оскаливается, демонстрируя либо хорошую генетику, либо качественную работу стоматолога. — Только по рекомендации.

Порекомендовали, так порекомендовали, ловлю грустную мысль и срываюсь с места. Нет, не в сторону выхода, а во владения этого чудовища. Он широкими шагами пересекает длинный коридор, а я бегу за ним на привязи, как знаменитый Пятачок за Винни-Пухом. Не хватает только голубого шарика на верёвочке.

— Перевести, потом написать ответ, — швыряет меня в кресло и угрожающе нависает сверху. — Срочно! — добавляет, тыкая пальцем в бумаги. Хорошо, что не моим лицом.

Наверное, у меня стресс или когнитивный диссонанс, потому что я беру стопку бумаг, чистые листы, ручку и начинаю писать перевод на русский вместо того, чтобы встать, послать далеко и надолго, гордо прошествовать до двери и ломануться из этого здания. Спасибо жене этого монстра. Бедная женщина. Жить с таким абьюзером, терпеть его давление и грубость… кошмар.

Мне хватает полчаса, чтобы перевести и законспектировать текст. Вполне простой договор с небольшим количеством незнакомых терминов, относящихся, скорее всего, к специфике направления. Удивительно, но я даже получила удовольствие от любимого занятия, о котором мечтала всю сознательную жизнь.

— Закончила, — передаю последний конспект мужику, всё это время простоявшему рядом и выхватывающему каждый заполненный лист.

— Хорошо. Хорошо. Здесь надо внести изменения. Сюда добавить проценты и увеличить вилку, — бубнит Юрий Алексеевич, зарываясь пятернёй в волосы и устраивая в них ещё больший бардак. — Так, пиши, — и начинает быстро надиктовывать пункты и требуемые поправки.

От скорости письма у меня вот-вот задымиться стержень, воспламениться бумага, а на подушечках пальцев появятся кровавые мозоли. Медведь же вошёл в раж и неутомимо говорит, говорит, говорит, не обращая внимание на то, что я выдохлась.

— С компьютером дружишь? — не меняя тональности, спрашивает он. Киваю, потирая онемевшую от перенапряжения руку. — Тогда оформи всё это красиво и отправь партнёру.

— Сразу могли подпустить меня к компу? — чувствую, как в груди зарождается протест и возмущение. Они накапливаются, распирают, набирают массу и готовы вырваться. — Не пришлось бы делать двойную работу.

— Учту в следующий раз, — бурчит мужчина, недовольно морщась на моё замечание. — А сейчас нужно доделать и переслать. Там удерживают совет директоров, ожидая на согласование поправки.

И я послушно перепечатываю слова и предложения, красиво оформляя и составляя деловое обращение. Огромная благодарность Серафиме Архиповне, занимающейся со мной языками и уделившей особое внимание деловой форме ведения переписки.

— Паспорт с собой? — коротко чеканит Юрий Алексеевич, недобро смотря на меня.

Киваю и попадаю в захват, слетая со стула. Мой многострадальный локоть простреливает болью, и я опять в роли Пяточка перебираю ногами по длинному коридору. Бугай заталкивает меня в отдел кадров, вытряхивает из сумки документы и кидает всего одно слово: «Оформить». Дальше я в каком-то коматозе подписываю договор из двадцати страниц, получаю пропуск, ключ от собственного кабинета и оказываюсь на сидение чёрного внедорожника, пропахшего в салоне сосновым шишками и смолами.

— Адрес? — спрашивает, но почему-то как будто приказывает.

Довозит до дома, перекашивается в морде, войдя в подъезд, стоически доводит до квартиры и ждёт, пока я трясущимися руками открою замок.

— Завтра в восемь жду на работе, — отражается эхом его рёв. — За опоздание штрафую, так что не советую чудить.

Глава 8

Машка приезжает через полтора часа, кроя матом пробки, задницу, в которой я живу, и Семёна, выдворившего меня. По накатанной достаётся ушлой Марте и бесхребетному отцу, позволившему провернуть такое с дочерью.

Я пропускаю её междометия мимо ушей, ставя чайник на конфорку и вытаскивая из кое-как отмытого холодильника колбасу. При закрытии гудящего гробыльника, пожелтевшего от старости, проскальзывает мысль, что с первой же зарплаты, указанной в договоре, я смогу купить новенький, большой, современный и навороченный, не заботясь об экономии. Более того, денег хватит и на приобретение микроволновки, блендера, новой посуды и другой мелочёвки. Хотя нет. Прежде всего нужна кровать с удобным матрасом.

— Ну и где твои бумаги, — вытирая бумажным полотенцем руки, на кухню заходит Машуня. — Могу их показать нашему юристу. Мишка как раз специализировался на трудовых договорах.

— Он уже подписан, так что смысла от просмотра нет, — указываю на стол и сажусь с краю, собираясь нарезать бутерброды. — Если только ради лазеек по расторжению.

— А зачем тебе его расторгать, — Горнова быстро пробегает по основным пунктам, не скрывая своего удивления. — Охренеть, тут условия как в аппарате президента. Работай, и будут тебе все блага за счёт компании. Посмотри, здесь ещё медицинское обслуживание в приличной сети клиник и оплачиваемые детские сады для детей сотрудников.

— И довеском медведеподобный начальник, не считающий нужным держать себя в руках, — на вновь поднявшихся эмоциях жалуюсь ей. — Сначала этот хам наорал на меня, даже не потрудившись узнать, являюсь ли я его сотрудником, потом обозвал бабой, намекая на тупость, после устроил допрос на предмет замужества и детей, следом утащил в свой кабинет и заставил работать, а в концовке затолкал в отдел кадров и заставил подписать кучу бумаг. Представляешь, он даже довёл меня до квартиры, чтобы наверняка знать где я живу.

— Может ты ему понравилась? — играет бровями Машка.

— Ага, — киваю, откусывая бутерброд. — И поэтому угрозы в мой адрес сыпались как горох из мешка.

— А чё, это как в школе. Помнишь, мальчишки всегда цеплялись и дёргали за косички, проявляя симпатию?

— Маш, ты о чём? — кручу пальцем у виска, закатывая глаза. — Какая симпатия и дёрганье за косички? Во-первых, мужик женат и, скорее всего, есть дети. Во-вторых, он либо типичный холерик, либо без царя в голове. А в-третьих, мне сейчас не до любовной активности. У меня драма.

— Не драма, а радость, — не соглашается Машка, подмигивая. — Вовремя избавилась от гнусного Сёмы. Представляешь, если бы успела наклепать мелких Караваевых? Хрен бы отделалась от пиявки в лице Семёна. Так бы и высасывал из тебя деньги и кровь, привязав детьми.

— От этого не легче, — снова впадаю в депрессионное состояние, удерживая руку, чтобы не потереть болезненное нытьё в груди. — Сердцу всё равно, что из себя представляет любимый мужчина. От предательства его рвёт не меньше.

— Прекращай лить слёзы и жалеть себя, — хлопает ладонями по бёдрам Машка, вылезая из-за стола. — Тебе нужно приготовиться и выспаться. Завтра на работу. Начинается новая жизнь, подруга. В первый же отпуск вытащу тебя на Лазурный Берег. Посмотришь, как надо отдыхать.

Горнова уезжает, а я со злостью бросаю договор в ящик, споласкиваюсь, гневно взбиваю подушку, как будто она виновата во всех бедах, и ложусь спать, с ужасом представляя свой рабочий день под командованием Чадова Юрия Алексеевича. И фамилия ему под стать. Убери первую букву и сразу видно, кому поклоняется этот тиран.

А утром всё, как специально, через одно место. Смеситель издаёт утробный звук, выплёвывая лишь остатки ржавчины, у любимого костюма обнаруживается на лацкане пятно, рвётся сразу две пары колготок, ломается маршрутка на полпути. Задыхаясь, я бегу по эскалатору, когда в сумке разрывается от звонка телефон.

— Время пять минут девятого! — рявкает динамик мужским голосом, и ко мне приходит узнавание. чАдов собственной персоной. — Почему ещё не на рабочем месте?!

— Маршрутка сломалась по дороге, — рвано выдавливаю из себя, сглатывая отсутствующую слюну. Сейчас бы попить холодной воды из холодильника, но о заходе в магазин можно забыть. — Пришлось добираться пешком. У нас транспорт ходит с большим перерывом.

— Где ты?! — прижимает меня к ребристой поверхности движущихся ступеней.

— Выхожу из метро, — блею, втянув голову в плечи. Вроде, начальник в паре километрах от меня, а разрушительные волны доходят и досюда.

— У тебя пятнадцать минут! — несётся предупреждение из трубки, и угрожающе в ухо дышит тишина.

Переулки и дворовые площадки я преодолеваю в темпе спринтера, позволив себе согнуться пополам только в лифте. Десять секунд передышки, пока кабина тащится на третий этаж и есть ещё надежда, что Юрий Алексеевич остыл и не плюётся огнём.

Надежда идёт трещинами, как только створки расходятся по сторонам. Меня встречает перекошенное лицо чАдова, и даже через чёрную растительность вокруг рта я вижу звериный оскал. Жуткую картину дополняют густые брови, встретившиеся в одной точке над переносицей, всклокоченные волосы, требующие либо стрижки, либо расчёски, помятый пиджак, будто хозяин спал прямо в нём.

Почему-то хочется упасть на колени и закричать, что не виноватая я, отвешивая поклоны и отбивая лоб. Да разве проймёшь обозлённого монстра слезами и ложным раскаянием? Смешно. Всего лишь опоздала, а чувствую себя, словно что-то украла.

— У нас видеоконференция в девять, — тихо рычит, но вибрация всё равно катится по стенам, пройдя насквозь меня. — Там куча документов на ознакомление.

Юрий Алексеевич прикрывает глаза, глубоко вдыхает, протяжно выдыхает и так повторяет несколько раз, прежде чем сомкнуть пальцы вокруг моего многострадального предплечья и потащить в свой кабинет. А я быстро-быстро переставляю ноги, бегу за ним и пытаюсь вспомнить плюсы, перечисленные вчера Машкой.

Глава 9

— Вот, — чАдов толкает меня в своё кресло и придвигает распечатанный талмуд сантиметра полтора толщиной. — Не знаю, как ты будешь крутиться, но через двадцать минут у меня должен быть перевод.

Устало потираю лицо, забыв о туши на ресницах, беру ручку и чистые листы, косясь на нависшего надо мной медведя. Как утёс, давящий своей монументальностью и раздражающий не знакомые ранее нервные точки. До бешенства. До скрипа в зубах.

— Будете стоять над душой? — на удивление прорезается голос, и совсем не блеющий. — Лучше приведите себя в презентабельный вид. Причешитесь, — обвожу пальцем контур своего лица, объясняя, что чесать надо всю растительность, а не только на макушке, — смените пиджак, а то он пожёванный как… — «из жопы» — добавляю про себя.

С минуту Юрий Алексеевич буравит меня жгучей ненавистью, демонстрируя дьявольский перекос лица, а у меня шерсть на холке встаёт дыбом от ощущения, что вот-вот словлю болезненного леща.

— Девятнадцать минут, — раскатисто рычит адова особь, делая шаг от меня. Смотрит ещё долгие пару секунд и скрывается за неприметной дверкой в углу кабинета.

«Надо же, собственный санузел», — думаю, услышав шум воды. — «Правильно. Такого психопата нужно держать в изоляции от нормальных людей».

Отключаюсь от окружающей действительности и зарываюсь в выданный материал. Дело спорится, стержень уверенно скрипит по бумаге. Мне везёт — основная масса текста относится к пояснению договорных пунктов, с которыми я работала вчера. Одна треть — чертежи деталей, не требующие перевода, а из нового лишь внесённые поправки, сделанные Чадовым.

Щёлкает замок и петли с тихим скрипом сообщают о возвращение хозяина берлоги. Не глядя, протягиваю документы и застываю, подняв глаза. Тёмная растительность тщательно приглажена, белая рубашка скрипит от чистоты, на поменянном пиджаке ни залома, ни волосинки. Хоть сейчас под венец, как когда-то говорила мама отцу.

— Маркером выделила те пункты, что изменились, — заикаюсь от неожиданного преображения дикаря в подобие делового человека. — Остальное осталось прежним.

Юрий Алексеевич, хмурясь, перебирает рукопись, сам себе кивает, что-то бубня под нос, зарывается пятернёй в шевелюру, портя то, в чём минуту назад навёл порядок. Потом начинает скакать вокруг стола, сгребая бардак в лоток и расставляя стулья.

— Варя! Две чашки кофе и разложи по местам акты с отчётами! — кричит лужёной глоткой, даже не выглянув в коридор. — А ты давай, пересаживайся сюда, — тычет в кресло рядом со своим. — У нас конференция.

То, что мне предстоит сопровождать деловую встречу в виде переводчика я понимаю не сразу. Если честно, мне никогда ещё не приходилось быть мостом между двумя цивилизациями. Сложная задача с непривычки. Слушать обе стороны и доносить мысли оппонентов, не упуская мелкие нюансы.

К концу видеовстречи у меня лопается мозг, от сухости зудит горло, в глазах скрипит песок, а кофе покрыт остывшей плёнкой. Если Юрий Алексеевич ещё попивал горький напиток, пока я работала языком, то мой рот постоянно был занят болтовнёй, и промочить его не было возможности.

Чадов прощается с партнёрами, завершает сеанс и довольно потирает ладони, оставшись удовлетворённым результатами. Удивительный человек. Стоило выйти из обзора камеры, как борода и шевелюра приобретают небрежный вид, скрип рубахи остаётся в недавнем прошлом, а на плечах пиджака откуда-то появляется шерсть.

— Загранпаспорт есть? — интересуется, отъезжая на кресле и вытягивая длинные ноги.

— Да, — заторможено киваю. — Но я ещё никуда не выезжала. Там нет ни одного штампа. И на визу никогда не подавала.

— Ерунда, визу сделаем. Собирайся. Пойдём в кафе. Жрать хочется, — от вульгарного сленга чАдова меня аж передёргивает, но «жрать» я тоже хочу, потому что не успела позавтракать и желудок зычно об этом оповещает.

Нахожу на полу свою сумочку, убежавшую с помощью кого-то под стол, сгибаюсь в три погибели и ползу за ней. Мой променад на четвереньках сопровождается тяжёлым дыханием со свистящей оконцовкой. Не моим. Опасливо выбираюсь из-под стола и выуживаю кошелёк, сразу оказываясь в крепком захвате. Бедное предплечье. Скоро на нём распустится звёздная карта из синяков.

— Это лишнее, — тычет подбородком в сторону кошелька медведь. — Питание сотрудников оплачивает компания. По крайней мере, завтрак и обед.

Сразу вспоминаю те плюсы, о которых с совиными глазами мне рассказывала Машка. Что-то там ещё было про тренажёрный зал, психологическую помощь и молоко за вредность. Разжимаю пальцы, опуская на стол сумку, и согласно киваю, вытягивая из мощных клещей руку. Иду следом за начальником и приседаю от неожиданности, когда он снова даёт указания секретарше.

— Варя! Закажи билеты на четверг и забронируй гостиницу до понедельника! — кричит в никуда Юрий Алексеевич. — Позвони Румынову! Пусть поторопится с визой!

Поразительно! Как эта Варя умудряется уловить недосказанное в коротких репликах чАдова и не напутать в важных мелочах? И как сам чАдов, не заглядывая к Варе в офис, уверен, что она его услышала? А ещё, как я не поехала крышей, проведя в обществе несносного грубияна целое утро? По сравнению с ним Марта просто верх хорошего тона и культурной речи.

Мы спускаемся в кафе, больше похожее на ресторан, заказываем плотный завтрак, по энергетической ценности напоминающий обед, и, когда желудок радостно урчит от полученного гастрономического экстаза, до меня доходит, что билеты, виза и гостиничная бронь касаются меня и нашей совместной командировки.

Что-то переворачивается внутри от осознания патовой ситуации. С четверга по понедельник… Целых пять дней в обществе грубого, неуравновешенного мужлана, общающегося с сотрудниками криком и постоянно распускающего руки.

Глава 10

— Ускоряйся, — между куском мяса и запечённым картофелем командует чАдов.

Его аппетиту можно позавидовать, а я, вместо того чтобы метать вилкой, заворожённо слежу за ним. Вспоминается приём пищи львами в какой-то программе о мире животных. Вроде, слюни не брызжут, куски еды не запутываются в бороде, чавканье и рычание не разносится над столом, приборы с остервенением не шкрябают по тарелке, но в каждом движение челюсти и кадыка, в уверенном взгляде из-под бровей мне мерещатся повадки хищника.

За основным блюдом идёт салат, следом приличный кусок пирога, две чашки кофе, стакан сока. И всё это пока я расправляюсь с котлетой и с картофельным пюре. Изгаляться с десертом и развлекаться чаепитием мне не хватает совести. Юрий Алексеевич смотрит с таким напряжением и осуждением, что кусок в горло больше не лезет.

Как только я отодвигаю пустую тарелку и допиваю сок, чАдов молча встаёт, бросает на стол салфетку и, мотнув головой, идёт на выход. В отличии от Вари, читающей мысли шефа, мне не совсем понятно, к кому относится кивок и что делать дальше.

— Долго будешь тормозить? — доносится раздражённое от стеклянных дверей. — Текст сам не переведётся.

— Господи, за что мне это? — шепчу, закатывая глаза и вытирая вспотевшие ладони. — Сёмы с его любовницей было мало?

Самое главное, что со вчерашнего дня я ни разу не вспомнила о предательстве мужа. Да и о Караваеве подумала только в контексте с раздражением на начальника. Негативные эмоции от общения с боссом полностью вытеснили болезненные переживания и тоску по нашему, совсем недавно, счастливому браку. Хотя, судя по брошенным Семёном словам, счастливым его считала только я, а мой супруг терпел и мучился.

Вздохнув, тащусь за Юрием Алексеевичем, пока он привычно не схватил меня за руку и не оставил новую порцию синяков. Поднявшись в офис, я, наконец, становлюсь обладательницей небольшого кабинетика с собственным столом, удобным креслом, стеллажом, тумбочкой и парой фикусов на подоконнике. Красота, и, главное, хоть какая-то изоляция от чАдова.

Правда, радоваться долго не приходится. Открыв внутреннюю папку, чувствую шевеление волос по всему телу. Там столько документов с пометкой «срочно», что про нормированный день, прописанный в трудовом договоре, берёт сомнение. С таким объёмом мне придётся ночевать вместе с фикусами прямо здесь.

Подхожу к окну, глажу по плотным, зелёным листьям, набираюсь позитива прежде чем погрузиться в работу. Внимание привлекает дорогая машина красного цвета, припарковавшаяся напротив главного входа. У неё настолько тщательно отполированы бока, что яркие лучи взрываются в них золотыми брызгами.

Из салона элегантно выбирается не менее яркая дама с искрящимся огнём в волосах, в чёрном, облепившим потрясающие формы, платье, резко, но красиво контрастирующим с буйством красок вокруг. И на фоне сверкающей палитры солнца мрачно вырисовывается угрюмый властитель ада.

Он без особых эмоций приобнимает женщину за талию, коротко клюёт её носом в щёку и отпускает, переводя внимание на открывающуюся заднюю дверь. С высоты третьего этажа я чётко вижу, как разглаживаются недовольные морщины, как густые брови идут в разлёт, как сквозь тёмную растительность проступает белозубая улыбка, а не оскал. Чадов распахивает объятия, и на нём повисает рыжая девчонка лет семи-восьми.

— Это Лолита Яновна, жена Юрия Алексеевича, а мелкая егоза его дочь, Полинка, — отвлекает от подглядывания Варя, отчего я ощущаю неловкость. — Мне нужна твоя подпись для визы. Курьер ждёт.

— Твоих родных держат в заложниках? — прикусываю губу, не сдержав любопытство.

— Почему? — удивлённо выгибает бровь Варя.

— С Юрием Алексеевичем очень сложно работать, а судя по вашему взаимопониманию ты здесь давно, — уточняю свой вопрос, ставя росчерк на аккуратно заполненной анкете. — В добровольность слабо верится.

— Да ты чего? Наш Алексеич просто душка, — смеётся Варвара, облокачиваясь бедром на край стола. — От него все сотрудницы без ума.

— Странно, — пожимаю плечами, но хочется покрутить пальцем у виска. — Ничего душевного в нём не увидела. По крайней мере в отношение себя.

— Просто ты попала в неудачный момент. Алексеича поражает озверин, когда он в самом разгаре сделки. Сейчас подпишет договор и успокоится. Будет снова белым и пушистым.

С сомнением провожаю Варю, пообещав заскочить к ней на кофеёк, и перевариваю полученную информацию. Не ожидала, что у этого взлохмаченного бугая такая красивая жена и прелестная дочь. И судя по случившейся с мужчиной метаморфозе, дочку Чадов очень любит и балует.

А тут ещё и восхваление босса Варварой. Прослушка? Камеры? Поощряемое стукачество? Только так могу оправдать её «душка, белый и пушистый». Пусть моим синякам, барабанным перепонкам и трясущимся коленкам рассказывает эти сказки.

«Долго будешь тормозить? Текст сам себя не переведёт!» — сразу всплывает душевность шефа. Отмахиваюсь от пустых размышлений и открываю первый файл. Втягиваюсь, не замечая, как песком стекает время. Пропускаю обед, погружаясь в любимый французский, а вынырнув, обнаруживаю на столе кофе с булочкой. Перекусываю и вступаю в бой с предложением на английском, радуясь обширной географии партнёров. Работа мечты, ускользнувшая от меня из-за вредности Марты и из-за папы, не желающего перечить супруге.

Не успеваю толком подумать о родителе, как тишину кабинета разрывает рингтон телефона, поставленный на отца. Игнорирую звонок, но, заткнувшись, он царапает по нервам снова.

— Да, — принимаю вызов и тут же отстраняюсь от трубки.

— Настя! — кричит папа, словно стоит на громкой связи. — Мы только что заехали к тебе в гости, а там какая-то побитая анорексичка жмётся к твоему козлу-мужу! Что происходит?! Как ты могла позволить этому ублюдку привести в дом любовницу?!

— Гришенька, успокойся, — фонит голос Марты сквозь шумное дыхание. — Тебе нельзя волноваться.

— Отстань, — прям вижу, как отец от неё отмахивается своими здоровенными лапами. — Скорую лучше вызови, пока этот сморчок не окочурился.

Глава 11

— Нет, пап, — как бы мне не хотелось вернуться в родную квартиру, где прошло моё детство, я отказываюсь. Не представляю своё пребывание в круговороте, подчинённом Марте. — Пора учиться существовать самостоятельно.

Если разложить мою жизнь на куски, то осознанного промежутка там не было. Сначала всё подчинялось маме и её родителям, потом неумелому правлению отца, следом давление и разворот со стороны мачехи, и побег от них в объятия Сёмы.

Выбрала бы его, останься жива мама? Вряд ли. Это у моих родителей была любовь с первого взгляда, я же глупо доверилась тому, кто подставил плечо и пообещал сделать меня счастливой. На тот момент я уже забыла, что такое полноценное счастье. Отсутствие мамы, подростковый максимализм, разочарование в отце, а впереди вынужденное занятие нелюбимой профессией.

К Семёну у меня были страсть и влюблённость, как у любой девчонки к своему первому мужчине. Потом, оказавшись за ним замужем, почувствовав ответственность за уют и семейное гнёздышко, я развивала в себе более глубокие чувства, за неимением альтернативы. Не возвращаться же к папе, противившемуся этому браку.

— Ты у Машки осела? — допытывается отец, а на заднем фоне слышатся мученические стоны. Скорее всего Семёна, пришедшего в себя.

— Переехала в свою квартиру, — морщусь на слове своё. Кажется, сделай там ремонт, обставь новой мебелью, завесь окна красивыми шторами, эти стены всё равно не станут моими. — Приведу её потихоньку в порядок, заведу кота, чтобы встречал меня по вечерам с работы.

— Давай помогу с ремонтом, — оживляется папа. — Ты же знаешь, что я в этом спец.

— Хорошо, поговорим об этом когда я вернусь из командировки, — соглашаюсь, собираясь проститься с родителем и закончить с сегодняшней работой.

— С каких это пор учителя ездят по командировкам? — хватается он за информацию, а я протяжно выдыхаю, понимая, что завязла в телефонном разговоре надолго. И так не вовремя.

— У меня новая работа. Устроилась переводчиком в крупную компанию. В четверг лечу в Германию, — коротко отчитываюсь, ковыряя ногтем скол на ребре столешницы. — А сейчас я вынуждена закругляться. Надо обработать большое количество документов.

— Удивила, дочь, — ухмыляется папа. — Береги себя и не пропадай.

Отец сбрасывает вызов, а я обдумываю произошедшее. Нужно ли мне съездить к Семёну, чтобы уговорить его не обращаться в полицию? А с другой стороны, пусть отец сам разбирается. В конце концов, Караваев всегда его побаивался.

Выбрасываю всё из головы и возвращаюсь к незаконченному файлу. Когда последний с пометкой «срочно» отправлен Юрию Алексеевичу, в окне уже властвует темень. Если бы не фонари, освещающие стоянку и тротуар, можно было б назвать её кромешной. Тяжёлые тучи затянули небосвод, поглотив собой тусклые звёзды и обгрызенную половинку луны.

Выключаю ноутбук, поднимаюсь из кресла, тянусь и прогибаюсь в спине, разминая затёкшие мышцы. На часах половина одиннадцатого вечера, а мне ещё добираться домой чёрте сколько. Закрываю кабинет и иду по полумраку коридора. В офисе тишина, из-за дверей не проникает ни звука, кроме одной — откуда раздаётся голос Чадова.

— Лол, ну что за претензии? Нет, я с вами не поеду. Объясни Полинке, что у меня крупный контракт. Не начинай, Лол. Мы давно обо всём договорились. Я не могу разорваться. Если тебя что-то не устраивает, ты знаешь к кому обратиться. А накручивать на вилку мои мозги не нужно!

Медведь переходит на рык, и я спешу убраться отсюда, пока не попала под горячую оплеуху. Иду на цыпочках, пытаюсь перемещаться тихо, но видно у зверя отменный слух.

— Ты чего здесь делаешь? — летит в спину, и мне ничего не остаётся, как замереть на месте и, не делая резких движений, развернуться.

— Работала, — испуганно отвечаю.

— У тебя с русским языком проблема? — язвит, оскаливаясь. — В договоре чёрным по белому написано о нормированном вне деловых поездок времени. Рабочий день заканчивается в пять часов. Почему ты ещё в офисе?

— На файлах стояла пометка «срочно» — включаю овечку Долли, заламывая за спиной руки.

— На заборе тоже написано… но ты же на него не прыгаешь! — рявкает чАдов, приближаясь ко мне. — Если у меня возникает острая необходимость в каких-либо документах, то я лично уточняю что сделать срочно. Поняла?!

Киваю болванчиком и пячусь назад, пытаясь не допустить сокращения расстояния между нами. Бесполезно. Мои три шажка укладываются в его размашистый один. Через короткое мгновение я оказываюсь впечатана в стену, а начальник нависает надо мной.

— Что ж вы бабы за дуры, — выплёвывает в лицо, добавляя смачное ругательство. — До дома как собираешься добираться?! Ладно, если бы жила рядом, а то окопалась в криминальном районе, где одни торчки и бухари!

— Я раньше ближе к центру была, но, разойдясь с мужем, пришлось переехать туда, — не знаю, зачем оправдываюсь, стараясь не заплакать. То ли от давления, прущего от этого мужчины, то ли от обиды, что он со мной так общается. Ведь Варя с пеной у рта доказывала, что «Алексеич просто душка».

— А муж куда перебрался? — интересуется, прожигая во мне дыру.

— Остался в нашей квартире, — тихо произношу, всхлипывая. — Живёт там с любовницей.

— Малахольная. Даже замуж за нормального мужика не могла выйти, — вздыхает и отодвигается от меня, как будто противно стало рядом стоять. — Пойдём, отвезу тебя.

Хочется взбрыкнуть, крикнуть, что от тоже не тянет на нормального, гордо метнуться в темноту, послав его в жопу, но на плечи тяжестью наваливается весь пройденный день, и бодаться, отстаивая свою честь, сил нет. Ощущение, что окончательно сдулась от его последних слов. Малахольная, не умеющая разбираться в людях и доверяющая всяким ушлёпкам.

Мы успевает тронуться, забравшись в душный салон, и сразу ожиревшие тучи прорывает потоками ледяной воды. Они гулко стучат по крыше, водопадной стеной ползут по стёклам, пузырятся на ещё неостывшем асфальте и бурлящими воронками устремляются в сливные решётки. Как моя жизнь, рухнувшая с небес и растёкшаяся по дну сточной канавы.

Глава 12

К четвергу я смиряюсь со своей участью, и способствует этому аванс, плюхнувшийся на карточку перед командировкой. Знаете, когда на счету шуршат бумажки, можно снизить градус обиды на необоснованный крик.

Ну разоряется босс, пыхтит, вводит меня в ступор, а я поглаживаю гладкий пластик в кармане и киваю, соглашаясь. Разве что губы не растягиваются в глупой улыбке. И мечтаю о большой, удобной кровати с ортопедическим матрасом.

В среду вечером мы договариваемся о времени встречи в аэропорту. Вернее, как договариваемся — я получаю короткий приказ быть у стойки контроля в семь утра и говорящий разворот спины, удаляющийся в сторону выхода.

А в аэропорту мне приходится поволноваться и получить эмоциональный шок. Наш рейс уже объявляют на посадку, очередь почти перетекла из зоны ожидания в отправочный терминал, а я как дура прыгаю у стойки, пытаясь отыскать в толпе чАдова.

— Долго головой будешь крутить? — слышу за спиной своеобразное приветствие, поворачиваюсь и цепляюсь за полированный мрамор, чтобы позорно не сползти на пол.

Передо мной стоит незнакомый мужчина, и лишь серые, холодные глаза выдают в нём моего начальника. Отутюженный костюм, в цвет радужки галстук, по-солдатски строгая причёска, чисто выбритое лицо. Интересный мужик, оказывается. Рубленный, слегка квадратный подбородок, чёткий контур губ, немного кривоватый нос с горбинкой, вполне гармонично смотрящийся в общей массе лица.

— Ну, чего тормозишь? — подмигивает и оскаливается новый чАдов, окончательно вгоняя меня в ступор.

Куда делся тот обросший зверюга, плюющийся бешенством и жрущий пачками озверин? Я к нему уже привыкла, а от этого человека неизвестно чего ожидать. Верните старого, вечно орущего хама!

Юрий Алексеевич выхватывает у меня из пальцев документы с билетом, кладёт их перед улыбающейся девушкой и подталкивает моё тело к нужному окошку.

— Вы летите вместе? — интересуется сотрудница паспортного контроля, энергично взмахивая наращенными опахалами.

— Да, — киваю, но девушка не обращает на меня внимание. Все её фибры в разрезе рубашки тянутся к чАдову и к его энергетической ауре, расходящейся кругами по залу.

— Предсвадебное путешествие, — обнимает за талию Юрий Алексеевич и прижимает к себе. — Шопинг. Говорят, туда сейчас новую коллекцию платьев привезли. Едем с невестой выбирать.

Вместе с улыбкой с девушки сползает напускная обходительность, а преданный взгляд сменяется на метание молний в мою сторону. Зато обслуживание проходит на удивление быстро. Минуту спустя мы проходим через рамку металлоискателя и теряемся в длинном рукаве терминала.

Я никогда не летала в первом классе. Вернее, не летала вообще. Когда была жива мама, мы ездили на море, но родители предпочитали пользоваться поездами. Стук колёс, мерное раскачивание вагонов, запах курицы и варёных яиц, громкоговоритель на станциях. Приятное воспоминание детства.

— К окну или в проходе? — по-джентельменски интересуется Юрий Алексеевич, пропуская меня вперёд, а я не знаю, как реагировать на такую обходительность.

— К окну, — лепечу, смотря на чАдова как на восьмое чудо света.

Наверное, нужно было разместиться в проходе, потому что все два с лишним часа я заперта и дурею от головокружительного аромата начальника. Что-то из старой, благородной линии, которую любил мой дедушка. Древесные нотки, всплеск соли, жар песка, свежесть цитруса и острота кардамона.

Юрий Алексеевич весь полёт проводит, зарывшись в документы, а я, потерявшись в желаниях то ли вдохнуть поглубже, то ли протиснуться и спрятаться в туалете, не замечаю ни взлёта, ни посадки, ни воздушных ям. И, как только разрешают отстегнуться и пройти на выход, я пулей вылетаю в проход, оттаптывая начищенные ботинки чАдову.

В спину получаю ухмылку вместо привычного рыка, и, расправив плечи, гордо иду на выход. Протест? Внутренний, маленький, жалкий, но он.

Нас встречает представитель компании и сразу везёт в офис. Дальше следует видео-экскурсия по цеху, изготавливающему нужные нам комплектующие, потом обсуждение деталей первой поставки, подписание договора и огромного количества приложений, и уже к вечеру мы попадаем в гостиницу. Уставшие, замотанные, неспособные на какие-либо эмоции. По крайней мере я.

— Завтра едем на завод, — вяло взмахивает рукой босс, прислоняя карточку к замку номера. — Встречаемся в десять на первом этаже.

— Спокойной ночи, — мычу, открывая соседнюю дверь и ныряя в прохладу кондиционированного воздуха. Чисто, прилично, дорого-богато.

Постояв под прохладными струями воды, падаю на большую кровать и берусь за телефон. Отправляю сообщение папе, что долетела нормально и собираюсь спать, переписываюсь с Машкой, делясь впечатлениями о Гамбурге, о немецких партнёрах, о чудесном преображение дикого медведя в плюшевую игрушку.

Утрирую, конечно. До пушистика там далеко. Иногда, звериные повадки проскакивают. То оскал прослеживается в улыбке, то во взгляде что-то ненормальное горит, то предплечье ноет от захвата, то в командах слышится рычащий звук.

Машка предлагает присмотреться к начальнику, пофлиртовать и соблазнить, на что я описываю его супругу и поясняю, что не хочу быть очередной Элеонорой. Для меня подло связываться с женатым мужчиной и становиться причиной развала семьи. Какие бы чувства не обуревали к нему, а относительно чАдова никаких чувств кроме страха нет.

Попрощавшись с подругой, выключаю свет и собираюсь спать, но меня отвлекает сигнал входящего сообщения. Думаю, что Мария чего-то забыла сообщить, но на экране номер Семёна. Долго не решаюсь потянуть за конверт, но всё же сдвигаю иконку.

«Натравила на меня своего бешенного отца? Тебе дорого обойдётся твой длинный язык, Настя».

Глава 13

Отбрасываю от себя телефон, как ядовитую змею, исподтишка укусившую за руку. Ладонь жжёт, тело потряхивает, по щекам расползается жар. Папочка, зачем ты полез к нему? Ну увидел там постороннюю девку, ну ударил ему словесно. Ты же можешь таким словооборотом огреть, что сморщиваются не только уши. С тобой же рядом была Марта. Почему она не остановила тебя?

Марта. Спохватываюсь, что можно ей позвонить, выяснить подробности, расспросить о последствиях, предупредить об угрозах Семёна. Но потом вспоминаю её любимую фразу: «Не лезь. Мы лучше знаем», и отбрасываю порыв пообщаться с ней.

Караваеву не отвечаю. Какой смысл. Он только и ждёт пока я втянусь в перепалку, чтобы посильнее укусить и побольше вытребовать. И как я раньше не замечала его склочность и мелкую мстительность? Ну получил ты по роже. Не просто же так. Заслужил, поступил как последняя сволочь, предал, обманул, нарушил свои же клятвы.

Хорошо помню, как он бил себя в грудь, обещая отцу сделать меня счастливой. Говорил, что будет на руках носить, пыль сдувать, обеспечивать. Конечно, папа не поверил ему и вечером требовал бросить прохвоста. А я… Я считала, что лучшей партии мне не найти, ведь Сёма щедро бросал пыль в глаза и профессионально навешивал лапшу на уши.

Да и авторитет отца на тот момент сильно поблёк с появлением Марты. Не спорю, мужем он был замечательным, что для мамы, что для второй жены, а с отцовством получилась накладка. Не справился, не потянул. Кое-как выволок на вложенном матерью и дедом, а когда запас кончился, просто отстранился.

И дело не в деньгах. Их папа всегда умел зарабатывать. Золотые руки, деревенское упорство, чисто мужское упрямство. Лопатами, конечно, не черпали, но на всё необходимое хватало. А вот с эмоциями, с обычными отцовскими разговорами, с похвалой, необходимой подростку, чтобы не чувствовать себя бесполезной, у него возникли проблемы.

Долго ворочаюсь, то отбрасывая одеяло, потому что жарко, то укутываясь в него, замёрзнув, но усталость берёт своё, и под утро засыпаю. То, в чём я плаваю, сложно назвать сном. Что-то мерзкое, склизкое, липнущее к коже, проникающее в нос, в рот, в глаза. Кажется, из этого вязкого кошмара не выбраться, но из него меня выдёргивает стук в дверь и нескончаемая трель звонка.

Раскапываю в разворочённой постели телефон, сквозь сухую резь пытаюсь рассмотреть входящего абонента и одновременно плетусь к двери, чтобы прекратить бьющий по мозгам грохот.

— Что, чёрт возьми, с тобой?! — рвётся из динамика и в это же время несётся в лицо. — Почему не берёшь трубку и не открываешь?!

От толчка в грудь я подаюсь назад, пропуская разъярённого чАдова. Он обходит номер, с прищуром рассматривает кровать и кивает каким-то своим умозаключениям.

— Нас водитель ждёт уже двадцать минут, а ты ещё не готова, — глубоко вдыхает через нос и выдыхает через рот, пытаясь успокоиться.

— Простите, — сминаю на груди футболку, уставившись на голые ступни. — Не могла долго уснуть. Голова болела.

— Таблетку не пробовала выпить? — зажмуривается, но говорит спокойнее, хоть в напряжённой спине спокойствия не чувствуется.

— Пробовала. Не помогла, — шепчу и разворачиваюсь к ванной комнате. — Я сейчас.

Ополаскиваюсь, стягиваю волосы в узел и всовываю себя в костюм, стараясь не обращать внимание на тяжёлые шаги, протаптывающие напольное покрытие. Медведь вернулся, хоть и избавился от растительности и на один день переформатировался в милашку.

Взмахнув пару раз тушью, собираюсь с мыслями и выхожу в лапы зверя. Вижу, что Юрий Алексеевич немного успокоился и не раздувает широкой грудью, словно кузнечными мехами. Даже в глазах потускнел огонь, похожий на пламя из преисподней.

— Идём, — ровно произносит, но при этом привычно перехватывает моё предплечье. — Лекция о пунктуальности и о ответственности вечером.

Заталкивает сначала в лифт, потом так же на заднее сидение в машину, а после таскает за собой по заводу, как будто боится выпустить из своих клешней.

Что могу сказать о цехах… Это на картинках и в рекламе они чистые, блестящие и красивые. В реальности же там грязь, копоть, разбитые полы и потрескавшийся бетон. Мои туфли и костюм превращаются в нечто, больше похожее на измазанное мазутом тряпьё. А от шума в голове бьёт набатом тысяча колоколов, доводя до тошнотворного состояния.

Моей радости нет предела, когда мы, наконец, провожаем взглядом забор производства, удаляясь на автомобиле. Гид и партнёры едут следом, договорившись с чАдовым о деловой вечеринке. Не представляю, как вечеринка может быть деловой, но благодарна тому, что до неё есть время отдохнуть и привести себя в порядок.

А поздно вечером, зайдя в закрытый клуб, кричащий роскошью, я узнаю, что имел в виду Георг, пригласивший нас сюда. Мужчины в деловых костюмах, фуршетные столы, официантки, разносящие напитки, молодые женщины в нескромных нарядах. Не сомневаюсь, что на верхних этажах номера, куда подвыпившие герры ведут легкодоступных фрау для приятного времяпровождения.

— Анастасия, прекрасно выглядите, — встречает нас Клаус, один из членов правления, и сально мажет по моей груди. — У нас забронирован стол в отдельном зале. Все собрались. Ждём только вас.

Более некомфортно чем сейчас мне становится в присутствии немецких «друзей». Находиться в компании незнакомых подвыпивших мужчин, тискающих элитных проституток, спаивающих единственную мою гарантию — чАдова, делающих мне нескромные, а иногда даже пошлые комплименты — то ещё удовольствие.

Я боюсь в их обществе есть, дотрагиваться до спиртного и обхожусь стаканом с простой водой. Но и такая осторожность не сильно помогает. В какой-то момент мои мысли лопаются пузырями, в глазах расходятся круги, звуки приглушённо удаляются, от пальцев идёт онемение вверх.

— Мне плохо. Отвези меня домой, — шевелю губами, поймав мутный взгляд чАдова, и проваливаюсь в небытие.

Глава 14

Странно. Просыпаюсь я в номере, очень похожем на свой, от мужской ругани на английском языке вперемешку с русским матом и с немецкой, вполне культурной речью. В голове туман, приправленный тупой болью, а во рту сухость, словно пару дней бродила по пустыне.

Из высокотональной перепалки улавливаю, что мой начальник обещает расплющить как муху какого-то урода, а немецкий собеседник просит не выносить проблему и оставить провинившегося для внутреннего разбирательства.

По спокойному, монотонному голосу узнаю оппонента Чадова — Георга, пригласившего нас на деловую вечеринку, больше похожую на шабаш в закрытом клубе для извращенцев. Насколько я помню, он является генеральным директором, и его подпись стоит под договором. Не знаю, можно ли судить о человеке по месту проведения досуга, но само приглашение партнёра в публичный дом о многом говорит. Возможно, в узких кругах так принято. Не зря раньше бани считались лучшим местом для сделок.

— Послушайте, Юрий, мы так долго шли к этому контракту, чтобы сейчас рушить всю многомесячную работу нескольких отделов, — миролюбиво твердит Георг, прерывая рычание Чадова. — Я обещаю, что Клаус очень серьёзно ответит за свой проступок. Со своей стороны, мы готовы принести извинения Анастасии, выплатить ей компенсацию за причинённый вред и предоставить вам скидку на первые три поставки в размере пятнадцати процентов.

— Предлагаешь мне откуп?! — ревёт чАдов так, что идёт вибрация по окнам, и мне становится жалко немца. Щуплый мужчина преклонного возраста против разъярённого здоровяка. — Этот ублюдок подсыпал моей переводчице наркоту! Если бы я не успел отреагировать?! Представляешь, чем мог закончиться вечер для неё?!

Не понимаю о чём речь и за что мне собираются выплатить компенсацию. Я бы ещё послушала, может быть разобралась бы, но очень хочется попить и полежать в тишине, а не вздрагивать от рыка чАдова.

— Юрий Алексеевич, — приподнимаюсь на локтях и пытаюсь крикнуть, воспользовавшись паузой в диалоге. Но из горла раздаётся лишь скрежещущий звук, как будто кто-то топчется по сухому хворосту, ломая его грубой подошвой.

— Настя, — отрывается от собеседника начальник, вбегая в спальню. — Ты как, девочка?

На перекошенном лице босса отчётливо читается паника, а в его «девочка» столько отчаяния и беспокойства, что мне становится ещё хуже. И лопасти вертолётов крутятся быстрее, и боль в затылке пульсирует невыносимее, и к горлу стремительнее подступает тошнота, и мурашки табуном скачут по коже. А самое главное, странная тяжесть внизу живота накаляется огненным спазмом.

— Что со мной? — шепчу, находясь в похожем на похмельное состояние, словно налегала на тяжёлые напитки пока не вырубилась.

— Анастасия, я очень сожалею, — в проходе появляется Георг. — Если вам требуется медицинская помощь, то мы сейчас же всё организуем. Вы только не переживайте. Клаус ответит за содеянное. Мы не оставим его поступок безнаказанным.

— При чём здесь Клаус? — перевожу взгляд на босса, гневно раздувающего ноздри и сжимающего кулаки. На здоровой шее раздуваются вены, рубашка по швам трещит от вздыбившихся мышц на плечах, желваки режут кожу на скулах. Вернулся зверюга. И рычит, рычит, аж вот-вот сосуды в голове полопаются.

— Этот ущербный решил хорошо провести с тобой время, — зло цедит чАдов, зачем-то судорожно ощупывая мои конечности. — Меня глушил вискарём, надеясь напоить до поросячего визга и сплавить к шлюхам, а тебе подлил в воду лёгкий наркотик. Правда, эффект ожидал другой. Что-то пошло не так, и вместо возбуждения ты потеряла сознание.

— Я плохо переношу алкоголь и стараюсь не пить, — выдавливаю из себя, не до конца осознавая подлость и испорченность людей. Там столько было доступных женщин. Зачем ему понадобилось травить меня? — Наверное, на наркотики тоже неправильная реакция.

— Повторюсь, — осторожно вмешивается Георг, сохраняя дистанцию. — Клаус будет уволен с такой характеристикой, что его не возьмут ни в одну приличную компанию.

— Да уйди ты, — рявкает по-русски Юрий Алексеевич, но немец отлично его понимает и спешно оставляет нас одних. — Может всё-таки врача?

— Пить, — вяло мотаю головой и без сил откидываюсь назад. — Только без дополнительных добавок.

— Шутишь, — расплывается в кривой улыбке начальник. — Это хорошо.

Мгновенно в моей руке оказывается прохладная бутылка с водой, а под спину подсовывается вторая подушка. Жадно присасываюсь к горлышку и с блаженством делаю несколько глотков, избавляясь от сухости и тошноты.

Прикрываю глаза, мыча от удовольствия, а открыв, замираю, роняя бутылку. Чадов пожирает меня таким похотливым взглядом, что становится страшно и на затылке встают дыбом волосы. Чернота полностью поглощает холодную сталь, пожирая радужку накаляющейся лавой. Ощущение, что она сейчас перетечёт через край и начнёт с шипением капать на меня, стараясь проникнуть в вены.

Как в замедленном кадре лицо чАдова приближается к моему, сокращая жалкие сантиметры, парализуя и так слабую волю, давя властностью любое сопротивление. Горячие губы несмело касаются моих, смазывают капли воды, лижут языками пламени, а потом с рычанием сминают, клеймя огнём.

Так меня не целовали никогда. Конечно, Сёма не за ручки со мной тискался, особенно в первые месяцы нашего брака, но сейчас у меня ощущение, что Караваев сильно не дорабатывал. По сравнению с неумелыми, слюнявыми чмоканиями мужа, здесь реально закручивается разыгравшийся ураган, выдирая с корнями выдержку.

От звериного напора во рту скапливается слюна, саднит от ожогов губы, лёгкие печёт от нехватки воздуха, в ушах под давлением ревёт ветер, в голове бьются в истерике лопасти, рёбра ломает и рвёт от взбесившихся конвульсий сердца. А между ног…

Господи, убереги меня от этого мужчины…