Протокол безумия

Глава 1

Воздух в комнате стал гуще. Дэвид не дышал, ожидая.
— Что было в видении? — его вопрос повис в тишине, как лезвие.

— Скоро придёт на этот свет кто-то, — голос Карла стал тише, но приобрёл металлическую твёрдость, — злее и могущественнее, чем Азраэль. И возможно, человечество погибнет... как и милый создатель.

Последние слова он произнёс с ледяной, почти неосязаемой иронией, но в его глазах не было и тени насмешки. Была только констатация жуткого, неотвратимого факта.

В этот момент дверь из прихожей с лёгким скрипом отворилась. В проёме стоял Джон, а за его руку, с лёгкой, но уверенной хваткой, держалась девушка. Его лицо, обычно напряжённое, сейчас казалось спокойным, почти безмятежным. Его взгляд упал на Карла, и глаза расширились от немого изумления.

— Как вы вернулись, детектив? — прошептал Джон, не в силах скрыть потрясения. — Вы же...

— Умер, — парировал Карл с короткой, беззвучной ухмылкой. Но его улыбка не достигла глаз. Его внимание было полностью приковано к девушке рядом с Джоном. Он изучал её с холодной, профессиональной оценкой, которую Дэвид видел у него бесчисленное количество раз.

— Это Аглая, моя возлюбленная, — представил Джон, и в его голосе прозвучала непривычная нежность.

Девушка улыбнулась. Её улыбка была идеальной, тёплой и открытой, но в её глубине что-то едва уловимое дрогнуло.
— Очень приятно познакомиться, — сказала она, и её голос был мягким, как шёлк.

— Взаимно, — ответил Карл.
Но его ухмылка медленно исчезла с губ, растворившись в каменной маске невозмутимости. Он не сводил с Аглаи своего тяжёлого, аналитического взгляда, будто пытался прочесть текст, написанный на незнакомом языке. В комнате снова повисла тишина, но теперь она была иной — колючей, насыщенной невысказанными подозрениями и тяжёлым предчувствием, которое только что родилось в этом тесном пространстве кухни.

Дэвид проводил Карла до тротуара. Осенний воздух был резок и влажен, въедаясь в кожу. Он молча наблюдал, как детектив застыл на краю плитки, взгляд утративший резкую фокусировку, ушедший куда-то внутрь.

— Куда поедешь? — спросил Дэвид, не ожидая конкретного ответа. Вопрос был просто заполнением тишины, которая нависла между ними густым, нездоровым туманом.

Карл медленно повернул голову. Его лицо, освещённое жёлтым светом уличного фонаря, казалось высеченным из старого, потрескавшегося камня.

— Придумаю, — бросил он коротко, голос был низким, пропитанным усталостью, которая глубже физической. Руки он засунул в карманы потрёпанной кожаной куртки, плечи слегка ссутулились.

Дэвид видел это состояние. Не размышление — погружение. Машинальный анализ обрывков, которые не складывались в картину, но оставляли во рту стойкий привкус железа.

— О чём думаешь? — спросил он, уже зная, что ответ его не обрадует.

Карл не сразу отреагировал. Его взгляд скользнул по тёмному фасаду дома, по окну кухни, где остались пустые стопки, и вернулся к Дэвиду. В его глазах, обычно таких пронзительных и холодных, теперь плавала тень чего-то неопределённого, почти иррационального.

— Эта девчонка. Аглая, — произнёс он, и имя прозвучало как диагноз. — Она мне не нравится.

Дэвид ждал продолжения. Он привык к прямым обвинениям, к цепочкам фактов, которые Карл выкладывал перед ним как пасьянс. Но сейчас было что-то другое.

— Из неё отходит какая-то энергия, — добавил Карл, и его собственные слова, казалось, вызвали у него лёгкое раздражение. Он сморщился, будто почувствовав странный запах. — Не очень хорошая.

Дэвид почувствовал, как в его усталости пробежала короткая, нервная искра. Не страх, а глухое раздражение от этой сдвинувшейся реальности, где даже Карл Грейсон начинал говорить об «энергиях».

— Давно начал разбираться в энергиях? — спросил он, и в его голосе прозвучала плохо скрываемая колкость, последний оплот саркастической нормальности.

Карл недовольно прищурился. Взгляд его снова стал острым, на мгновение вернувшись к привычной жёсткости.

— Недавно, — отрезал он, и в этом слове была вся горечь непрошеного откровения, знания, которое пришло не через улики, а через контакт с чем-то, что отрицало саму возможность расследования.

Он резко развернулся, не попрощавшись, и зашагал через пустынную дорогу. Его силуэт быстро растворился в сумраке между фонарями, шаги отдавались чёткими, твёрдыми ударами по асфальту, пока не слились с отдалённым гулом ночного города.

Дэвид остался стоять на тротуаре. Холодный ветерок пробежал по его шее, заставив втянуть голову в плечи. Он не сразу двинулся с места. Слова Карла висели в воздухе — тяжёлые, бесформенные. «Энергия». Раньше Грейсон высмеял бы такое слово. Теперь он произнёс его с убийственной серьёзностью.

Он медленно повернулся и направился обратно к дому. Тяжёлая дубовая дверь закрылась за ним с глухим щелчком, отсекая сырой холод улицы. В прихожей пахло старым деревом, пылью и тишиной. Он прислонился к косяку, закрыв глаза. Перед ним стоял образ: улыбка Аглаи, идеальная, как стеклянная витрина. И глаза Джона, смотрящие на неё с тем спокойствием, которое было страшнее любой ярости.

Он не верил в энергии. Он верил в слова, в поступки, в психологию. Но вера эта была потрёпана, как старый переплёт. И теперь, в этой давящей тишине своего дома, он чувствовал только одно: Карл, всегда цеплявшийся за факты, теперь чуял угрозу на уровне, недоступном для фактов. И это пугало больше всего. Это означало, что правила снова изменились. Игра продолжалась, но поле битвы переместилось в туманную область, где его писательский дар был бесполезен, а интуиция бывшего детектива становилась единственным компасом в кромешной тьме. Компасом, стрелка которого дрожала, указывая на что-то, что уже вошло в его дом и устроилось там, притворяясь возлюбленной его сына.

***

Ночь впитала в себя шум бара, превратив его в глухой, назойливый гул. Воздух был густым от сигаретного дыма, дешёвого парфюма и запаха прокисшего пива. Девушка сидела, сгорбившись над почти пустым бокалом красного вина. Тёмная жидкость на дне отбрасывала тусклые блики на полированную стойку. Она ждала. Сначала полчаса, потом час. Телефон лежал рядом, чёрный прямоугольник, молчавший с беспощадной последовательностью. Сообщения оставались без ответа. «Задерживаемся», «Не смогу», «Возникли дела». Три разные подруги, один и тот же итог. Одиночество, наступившее внезапно и окончательно.