Протолан. Код магии

Пролог

«На самом деле, мы все не существуем. Руки, ноги, голова – это все одна видимость, а на деле есть только нули и единицы. И какой тогда во всем этом смысл? Чего ради мы тут убиваемся?!»

Этот вопрос задал мне Кирилл Казаков, когда мы с ним сидели однажды вечером, в конце октября, на общажной кухне. Точнее, сидел-то только я, пялился в экран планшета, вертел в руках кружку с давно остывшим кофе и пытался понять, отчего хренова функция все никак не желает запускаться, хотя по идее должна. А это ведь я еще даже не приступал к поиску гребанных спецсимволов, при одной мысли о которых хотелось бросить все и пойти работать на завод, крутить гайки! Кирилл же расхаживал по кухне из угла в угол, словно ему в ней тесно.

Не скажу, что его заявление меня сильно удивило. Все мы время от времени думали о чем-то подобном. Особенно по вечерам. Особенно на первом семестре. Особенно те из нас, кому никак не давался поиск этих чертовых спецсимволов.

А Кириллу пришлось, наверное, еще тяжелее нас всех. Это теперь понятно, учитывая весь тот трэш, который он потом учинил. Уж на что у нас сумасшедший Институт, но история Кирилла вышла даже по его меркам – просто из ряда вон! История, где любовь, программирование и магия переплелись между собой так тесно, что не разорвешь.

Многие потом его обвиняли, кое-кто даже говорил, что его и вовсе надо было убить, или хотя бы отправить из Института с синей таблеткой в зубах. Я этого мнения не разделяю. Я вообще думаю... впрочем, кого интересует, что я думаю? Это история не про меня, а про Кирилла, а я в ней лицо незначительное. Давайте уж о нем я дальше и буду рассказывать, а начну с самого начала.

Глава 1

А началось все с того, что Кирилл Казаков, в ту пору еще одиннадцатикласник, сидел однажды февральским вечером в своей комнате за компом, и тоже пытался разобраться с каким-то неработающим кодом, который ему задали задебажить на курсах программированию. Тогда это еще был не Протолан, а какой-то самый обычный, человеческий язык программирования. Кажется, JavaScript.

В комнате было темно. За окном мела метель, засыпая снегом узкий двор между двумя высотками в Новой Москве. На кровати в противоположном углу комнаты чуть мерцал в темноте мобильник, на котором младшая сестренка Кирилла Настя смотрела какую-то дораму, заткнув уши наушниками.

Кириллу тоже изо всех сил хотелось заткнуть уши. За стеной в кухне ссорились родители. Впрочем, «ссорились» – не совсем правильное слово. Кирилл считал, что ссорятся люди сгоряча, а здесь это все началось уже давно, не меньше года назад, и давно стало привычным, и бесконечным, как октябрьский дождь.

На людях родители еще держались, дома предпочитали разговаривать только о насущном, чтобы «не начинать», но стоило кому-нибудь из них дома выпить, как он тут шел к другому, и начинал с полуслова бесконечный разговор о том, как ему испортили жизнь.

Можно было бы подумать, что речь идет о каких-то потерявших человеческий образ алкоголиках, но это было вовсе не так. Отец Кирилла был руководителем в ИТ-компании, это он привил ему любовь к программированию. Очень любил говорить, что это профессия будущего, причем почти единственная. Мать же его преподавала в университете конституционное право. Просто вот так у них сложилось: хорошо еще, что он ее не бил.

В постоянных попытках выяснить, кто же из них перед кем больше виноват, они доставали из шкафа какие-то истории из прошлого, одна омерзительней другой, даже не заботясь о том, что их могут услышать дети. Максимум заботы состоял в том, чтобы закрыть на кухне дверь. Это помогало, пока они говорили вполголоса. Когда переходили на крик – не работало совсем.

Кириллу было невыносимо все это слушать, он рад бы был включить какую-нибудь музыку, но под музыку ему плохо думалось, а проклятый код упорно не желал работать, и Кирилл вновь и вновь всматривался слезящимися глазами в экран, пытаясь найти чертов баг, но уже мало что соображая.

Он мог бы пойти сейчас в кухню, наорать, потребовать, чтобы они прекратили. Он уже пробовал. Это ни разу не помогло. Оставалось сидеть здесь и чувствовать, как в нем самом закипает ярость, смешанная с отчаянием. Однажды в таком состоянии он чуть не запустил мобильником в окно. В последнюю секунду остановил руку. В другой раз запустил стаканом в стену, и потом долго собирал по постели осколки.

Кирилл знал, что они, скорее всего, не разведутся. Что-то держало их вместе. А это значит, что все это будет продолжаться снова и снова, и не будет конца. А самое главное, что Кирилл любил их обоих, и не хотел, чтобы они развелись. Или хотел? Да какая разница?!

Иногда он мечтал о том, чтобы уехать куда-нибудь, да только куда? Если бы он жил в каком-нибудь другом городе, он бы обязательно уехал поступать в Москву. С его-то оценками – обязательно поступил бы. Но вот беда: он-то жил как раз в Москве. А куда из нее уедешь? Разве что за границу, но такого родители бы не потянули, да и какая заграница в две тысячи двадцать третьем году? Даже смешно. Поступать предстояло в Москве, а это значило – еще как минимум пару лет в отчем доме, пока не начнешь параллельно с учебой как-то зарабатывать на съем квартиры.

Разноцветные строчки кода смешивались в голове с доносящимися из-за стены обрывками фраз, и он уже не до конца понимал, где заканчивается ругань и начинается программа. Казалось, функции на экране тоже ругаются между собой. Он пытался сосредоточиться, собраться, понять, откуда же взялась ошибка. Какая именно ошибка? То, что код не желает работать, как положено, или то, что два любимых им человека портят ему и друг другу жизнь?! Он чувствовал, как ярость вскипает все сильнее, и в ее вихре исчезает, затягиваясь в воронку, и код на экране и ругань за стеной. Остается только бессильная злость, черная и горячая, словно кофе.

Он не сразу понял, что в темной комнате появился еще один источник света, помимо экрана ноута и Настиного мобильника. А когда оторвал утомленный взгляд от экрана, то похолодел. На стене с бежевыми обоями, прямо над его кроватью висело нечто, похожее на переплетение светящихся нитей. То и дело между нитями вспыхивали цифры, буквы, еще какие-то непонятные символы, смахивающие на китайские иероглифы.

Кирилл зажмурил глаза и снова открыл их. Ничего не изменилось: клубок мерцающих нитей был на месте. Он был размером с экран ноута, даже побольше, пожалуй.

«Вот так это и начинается,» – пронеслось в голове у Кирилла. – «Здравствуй, шиза. Говорить родителям или нет? Сейчас, пожалуй, и не поверят: решат, что все выдумал. А если поверят, потащат к врачам… не хочу! Не хочу! Какого черта?! Почему всякое дерьмо случается именно со мной?! А может, оно само пройдет?».

Он встал из-за стола и медленно, крадучись, подошел к мерцающему клубку. Тот стал деформироваться, теперь он уже походил на прямоугольник с закругленными углами. Светящиеся нити тянулись из одного его угла к другому, извиваясь, словно живые. Чем-то это было похоже на прореху в разорванной рубашке. И сквозь эту прореху то и дело виднелось что-то темное… а может быть, просто стена комнаты?

Глава 2

Это было в феврале, а в марте Кирилл обнаружил своем электронном ящике письмо с извещением о том, что он прошел первичный экзамен для поступления в российский филиал Prototype Institution of Computer Science (сокращенно – PICS). Никакого экзамена Кирилл, конечно, не помнил. Он вообще не помнил, чтобы что-то слышал о таком учебном заведении.

Надо сказать, что к тому времени Кирилл уже успел убедить себя, что та февральская история была сном. Ну, а чем еще она могла быть, если вдуматься? Усталость от решения бесконечных задачек по программированию, парочка просмотренных недавно хорроров, постоянные тревожные мысли из-за ЕГЭ и родителей – все это смешалось и дало вот такой результат. Так, наверное, сказал бы любой психолог. Кирилл к психологам не ходил, он считал, что и сам неплохо разбирается в том, что творится у него в голове.

В первый момент он даже не связал полученное письмо с той историей. Он бы, может быть, и вовсе удалил письмо и забыл про него, если бы его взгляд не зацепился за одно слово: «Протолан». В письме говорилось, что учебная программа делает упор на изучении этого «перспективного языка программирования». Кирилл никогда не слышал о таком языке. Вернее, слышал всего один раз: от странного парня, у которого лучевое лезвие выстреливает прямо из рук.

На всякий случай он загуглил «Протолан». Узнал, что есть какое-то лекарство, которое так называется, а еще какой-то полумифический древний язык. Ни слова насчет программирования. Что же они там изучают? Язык, по которому нет ни специалистов, ни документации? Про который не слышали на stackoverflow? Что-то секретное? Но о секретах не пишут вот так запросто по мылу.

Он стал читать дальше, но после этого в письме шла стандартная информация: пятилетняя программа, диплом государственного образца, отсрочка от армии. Все это смотрелось немного странно с учетом того, что университет, судя по всему, был частным, да еще и спонсировался каким-то иностранным фондом. В наше-то время…

Но была в этом письме еще одна строчка, которая Кирилла заинтересовала:

«Обучение проводится на территории Института в Тверской области, Зубцовский район». Дальше шел подробный рассказ о том, что на территории имеется комфортабельный кампус, столовая, и то, сё, пятое, десятое. Но больше всего Кириллу импонировал сам факт: съехать наконец-то из домашнего ада.

Хотя с тех пор почему-то градус этого ада даже как будто немного понизился. Родители все еще почти не разговаривали друг с другом, только по крайней необходимости. Отец все чаще где-то пропадал, мать угрюмо молчала, а по вечерам все больше сидела уткнувшись в какой-нибудь сериал, лишь изредка и принужденно пытаясь поговорить с Кириллом или Настеной о том, как у них дела в школе и вообще, отчего оба испытывали почему-то неловкость и стыд, особенно Настена, от природы более чувствительная.

Он стал искать информацию теперь уже о самом PICS – у него существовал сайт, были и отзывы на разных площадках, в основном – сдержанно-положительные. Но довольно немногочисленные. Оказалось, институт существует в России аж с девяностых годов, а в мире у него вообще какая-то богатая история. И почему Кирилл тогда о нем не слышал? Возможно, дело в том, что он, судя по информации в сети, готовит узких специалистов и людей набирает немного.

Ну, еще бы. Специалистов по языку, о котором никто ничего не знает…

За всем этим чувствовалась какая-то тайна. Каким образом неизвестный язык программирования связан с тем «разрывом», куда он провалился в своем сне. Или, все-таки, не во сне? Если это был не сон, то…

***

В субботу, когда вся семья собралась за обеденным столом – редкая возможность поговорить с обоими родителями разом – Кирилл объявил, что поступил в PICS и намерен подать туда документы.

– Куда поступил? – переспросил отец, нахмурившись. – Ты ж еще ЕГЭ не сдавал.

Кирилл в ответ начал сбивчиво рассказывать то, что вычитал на сайте института: что предварительно в него зачисляют по результатам собственных экзаменов, проводимых дистанционно, но, конечно, результаты ЕГЭ тоже важны.

– Что это вообще за институт такой? – робко спросила мама. – Ты же хотел…

– Подожди! – оборвал ее отец, скривив презрительную гримасу, махнув рукой. – Сейчас не про это. Когда ты вообще сдавал туда экзамены? Почему ты мне ничего не сказал?

Он так и сказал «мне», а не «нам».

Тут Кирилл стал врать, что прошел дистанционный экзамен просто от скуки, чтобы проверить свои силы, даже и не думая, что сдаст. Отец начал расспрашивать про подробности, Кирилл стал выдумывать их на ходу.

– Да что за институт, все-таки? – вставила снова мама. – Где он вообще?

Кирилл начал рассказывать про кампус в Тверской области, и тут же увидел, что родители оба смотрят на него, как на сумасшедшего. Будучи коренными москвичами, они не особенно верили в то, что за МКАДом есть жизнь, во всяком случае, разумная. Столь трогательное единство даже поразило Кирилла.

Глава 3

В город Зубцов Тверской области Кирилл приехал утром двадцать девятого августа. То есть, за три дня до официального начала занятий. На сайте института было указано, что в этот день открывается заселение первокурсников в кампус, и он решил не тянуть, а приехать и осмотреться на месте.

ЕГЭ он сдал не то, чтобы блестяще, но неплохо, документы подал в электронном виде, получил по почте уже финальное приглашение, и вот теперь ему не терпелось взглянуть на место, где предстояло провести следующие пять лет.

Зубцов оказался городком почти сплошь одноэтажным, утопающим в зелени. Кирилл катил чемодан по разбитой дороге, разглядывал окружающие дома и наслаждался теплым солнечным днем, в котором, тем не менее, уже чувствовалась подступающая осень.

Его переполняли два разнонаправленных чувства. С одной стороны пузырилась волнующая радость от обретенной свободы, словно у человека, которого выпустили из тюрьмы, причем досрочно. С другой – чем ближе он приближался к месту, откуда его должен был забрать «шаттл» (так было написано в приглашении), тем острее становилась смутная тревога. Как будто этот «шаттл» увезет его в какой-то совершенно незнакомый мир, из которого уже нельзя будет вернуться.

Оба эти чувства, наверное, совершенно обычны для человека, впервые вылетевшего из родительского гнезда и отправившегося учиться в другой город. Но у Кирилла имелись свои причины как для радости, так и для опасения.

Он вспоминал разговор с Николаем Всеволодовичем. «Деструктивный культ», «промытые мозги»… что он имел в виду? Может быть, хотел просто напугать? Да вот делать нечего этому солидному и, кажется, занятому человеку, кроме как встречаться с незнакомым ему школьником, только чтобы его напугать. Нужно было держать ухо востро – это ясно.

Остановился он возле воинского мемориала с бетонной стелой, куда, если верить приглашению, через полчаса должен был подкатить первый «шаттл» до института. Отсюда открывался вид на две сливающиеся неширокие речки: только благодаря карте в телефоне Кирилл узнал, что одна из них, оказывается, Волга. Он облокотился на ручку чемодана и стал смотреть на открывающийся пейзаж.

– Привет! Ты тоже в институт?

Он обернулся. Голос принадлежал полненькой темноволосой девушке в очках и черной футболке. В руках она держала надкушенный пирожок, видимо, купленный в соседнем ларьке.

Кирилл кивнул.

– Ну, слава богу! А я уж думала, что не туда пришла. Представляешь, стою тут полчаса, никого нет.

– Так ты рано просто, – сказал Кирилл, рассматривая ее. По виду в ней не было ничего необычного. Впрочем, а что необычного он ожидал увидеть. Рога? Крылья? Хвост? В конце концов, он и сам выглядел, как обычный компьютерный задрот.

– Я Соня, – она протянула ему пухлую маленькую ладошку, которую он с некоторым удивлением пожал и тоже представился. – Ты как в этот институт попал?

– Ну, я получил приглашение по мылу. Разве не все так сюда попадают?

– Да я тоже, это понятно. Но почему тебе его прислали? Меня вот нашли на олимпиаде по программированию. Какой-то мужик в очках с каменным лицом сидел все два часа и смотрел, как мы кодим. А когда закончили, он подошел сперва ко мне, а потом к еще одному парню и сказал, чтобы мы ждали приглашения. Причем, самое интересное знаешь, что?

Кирилл вопросительно поднял глаза.

– Олимпиаду-то мы с тем парнем оба продули. Я его потом в ВК нашла, специально спросила. Он пригласил не тех, кто выиграл, понимаешь? Но и не всех, кто проиграл. Непонятно.

– Нет, я на олимпиаде ничего такого не видел. Я в этом году вообще не участвовал. К ЕГЭ готовился и вообще…

– А как тебя тогда выбрали?

– Понимаешь, однажды мне приснился странный сон… и… – он вдруг смутился. Не рассказывать же ей про гигантскую сороконожку и парня с призрачным лезвием. Но раз уж начал про сон… – и, короче, я увидел в нем человека, который сказал, что мне нужно учить какой-то Протолан. А потом я получил приглашение. Вот.

– Вау! Если ты не врешь, то это очень круто. Я так сразу заподозрила, что с этим институтом что-то не так.

Кирилл подумал, не сказать ли ей, что у него гораздо больше причин думать, что «что-то не так». Но решил промолчать. В конце концов, разговор с Николаем Всеволодовичем точно был не из разряда тех вещей, о которых стоит рассказывать первому встречному.

Как их компании присоединились еще двое неразговорчивых парней к тому времени, как подкатил «шаттл» оказавшийся неприметным стареньким «Пазиком», в салоне которого пахло дермантином и бензином. Меланхоличный небритый водитель проверил у всей компании билеты, после чего махнул рукой: дескать, устраивайтесь. Минут пять спустя автобус двинулся по залитой солнцем улице к выезду из города.

По шоссе они ехали около получаса, а затем, шаттл свернул на неприметную грунтовку, терявшуюся среди деревьев. А минут через десять бесконечной тряски перед ним возник какой-то огромный купол зеленого цвета, словно на его фоне кто-то собирался снимать фантастическое кино.

Глава 4

За два дня Кирилл успел мельком познакомиться кое с кем из своих будущих однокурсников, которые один за другим прибывали в кампус, так что он, поначалу полупустой, постепенно начал походить на жужжащий улей. В итоге какому-то явившемуся под вечер тридцать первого парню даже вовсе не хватило места, так что его подселили третьим в соседнюю с Кириллом комнату, успокоив тем, что это «временно и ненадолго».

Было много разговоров о том, чему же, собственно, их будут учить. Старшекурсники, включая Вадика, хранили напыщенное молчание. Небольшая компашка с интересом выслушала историю Кирилла о том, как он занимался в тренажерке. Две присутствовавшие при этом девчонки похихикали, когда он обмолвился о том, что был в лабиринте полностью голым.

Версии высказывались разные. Кое-кто говорил, что из них тут будут делать хакеров, расходились только в версиях, будут ли потом работать на спецслужбы или на какой-то теневой международный синдикат. Впрочем, кто сказал, что одно исключает другое?

Другие говорили, что все это фигня, а здесь просто готовят будущих рабочих лошадок для разных Айти-гигантов. А вся эта таинственность, барьер вокруг института и многозначительное хмыканье старшекурсников – это просто антураж такой, чтоб было веселее и интереснее. А что много народа отчисляется – ну, так значит, заведение серьезное.

Третьи шепотом высказывали самые дикие версии, в которых фигурировало мировое правительство, секретные эксперименты, магия и инопланетяне. Над такими обычно посмеивались.

Кирилл имел свою точку зрения, но опасался ее высказывать. Он явно знал чуть больше других: никто из ребят не рассказывал историй о светящихся конструкциях и гигантских многоножках. Впрочем, может быть, они тоже, как и он, опасались прослыть психами?

Наконец, настало первое сентября. В этот день Кирилл проснулся раньше будильника и оделся, стараясь не разбудить Вадика, которому было ко второй паре. Уже в холле он влился в возбужденную толпу первокурсников, следовавших в учебный корпус.

Вместе со всеми Кирилл вошел в светлую угловую аудиторию, и сел за парту рядом Соней в одном из задних рядов. В аудитории царил возбужденный гул, словно перед началом давно ожидаемого концерта. Но он тут же завороженно смолк, когда в дверях появились и, переговариваясь о чем-то на ходу, направились к столу на небольшом возвышении трое преподавателей.

Место в центре стола занял грузный, совершенно седой человек лет, наверное, изрядно за семьдесят в поношенном пиджаке и с каким-то трудноуловимым аристократизмом в манере двигаться.

Справа от него устроилась делового вида брюнетка лет за сорок в очках с изящной, почти незаметной оправой и со стрижкой каре.

А вот того, кто сел слева, почти что на краешке стула, Кирилл знал. Это был тот самый Роман, которого он некогда встретил в своем сне – впрочем, теперь Кирилл уже твердо знал, что никакой это был не сон. Роман тоже нарядился в синеватый официальный костюм и голубую рубашку, но смотрелся в них со своим хаером немного странновато.

– Давайте я сразу начну, гхм, с главного, – начал седовласый, с кряхтением поднявшись из кресла. – Меня зовут Альфред Эрнестович. Во-первых, поздравляю вас всех с зачислением. Это действительно огромное везение, которое не всякому выпадает… мда, далеко не всякому. Всех, кто у нас доучится, ждут отличные перспективы трудоустройства. Наши выпускники нужны всем, хотя далеко не все, конечно, и сами об этом знают.

Сразу предупреждаю, что радоваться рано, а расслабляться – тем более… мда, тем более. Впереди очень серьезная работа, и не все из вас с ней справятся. Сразу скажу: тем, кто пожелает добровольно покинуть наш Институт, будет предоставлена возможность перевода в другой профильный вуз по договоренности. Можете обратиться к моему секретарю Анечке, если не чувствуете себя готовыми.

Он оглядел собравшихся, словно ждал, что кто-то объявит себя неготовым прямо сейчас. Таких, естественно, не нашлось, и Альфред Эрнестович продолжил.

– Еще раз скажу: обучение потребует от вас полной самоотдачи, и вы должны отнестись к нему предельно серьезно. От вашего старания зависят не только оценки в вашем дипломе, от него в самом прямом смысле зависит будущее… мда, будущее. И не только ваше личное. Подробности вам объяснят кураторы на занятиях, ну и в лекциях они тоже будут освещены... мда… Какие-нибудь вопросы?

По залу пронесся приглушенный шепот. Кажется, вопросов у всех было немало, но никто пока не решался их задать. Наконец, поднял руку ролевик Артем.

– Да-да, слушаю, молодой человек.

– Это правда, что здесь учат магии?

В зале послышались смешки, но какие-то неуверенные и приглушенные.

– Хе-хе, ну, если вы, молодой человек, рассчитывали, что вас тут научат чему-то этакому… абра-кадабра, авада-кедавра… то я вас разочарую… мда, разочарую. Я знаю, что вы, наверное, наслушались тут всякого. Особенно, может быть, от старшекурсников, хотя я особо предупреждал их… мда, предупреждал, что нечего смущать новичков всякими никчемушными разговорами. Протолан – это не волшебство. Протолан – это инструмент разработки реальности, а главное – инструмент ее поддержки… мда, поддержки. Мы здесь не занимаемся превращением карася в порося и метанием огненных шаров. Если вы рассчитывали на нечто подобное, то входная дверь находится вон там, слева от вас. Еще вопросы? Вот, девушка там, в дальнем ряду?

Глава 5

На следующий день тоже было две пары: теория Протолана и физкультура. Первую вел сам Альфред Эрнестович, с порога заявивший, что общую теорию программирования здесь никому рассказывать не надо: слава богу, здесь собрались мальчики и девочки, которые знают, что такое объект и цикл. Он же начнет их знакомить сразу с синтаксисом («…мда, синтаксисом») нового языка, чтобы не терять драгоценного времени на всякую ерунду.

– Но для начала я начну с самых азов, а то и меня, и Ольгу Михайловну уже завалили «Lessons» вопросами… кстати, на будущее предупреждаю, что эта опция хоть и есть в приложении, но ей ни в коем случае не следует злоупотреблять… мда, злоупотреблять. Если глупых вопросов будет слишком много, эту функцию отключат.

Так вот, начнем с начала. Главная вещь, которую вам следует знать, чтобы понять, чем мы вообще здесь все заняты, это то, что существует Глобальная Капсула. Она чем-то похожа на ту капсулу, которую вы видели при въезде в Институт, но только намного, намного сложнее. И охватывает, вероятно, всю Вселенную. Это, в некотором роде, оболочка нашего мира.

Причем, это именно информационная оболочка. Она запрограммирована извне. Кем именно – лучше и не спрашивайте. На этот счет есть разные теории… больше похожие на религиозные концепции, потому что… гм… ну, вы сами понимаете, кто бы это ни был, но масштаб решаемых им задач был поистине божественным… мда, божественным. И на нашей планете имеется, так сказать, ядро, которое в автономном режиме осуществляет поддержку этой системы, уже без помощи ее творца. К сожалению, проблема в том, что оно все хуже с этим справляется.

Началось это не вчера… мда, далеко не вчера. По всей видимости, процесс разбалансировался где-то во времена Древнего Рима. В результате чего он, собственно и пал. Новые культы, колдовство, разрушительные войны, чудовищные эпидемии… Все это полезло из всех щелей, потому что подпитывалось деструктивными сущностями извне. Вы с ними еще познакомитесь на лекциях профессора Совина. Ну, не буквально, конечно, познакомитесь, хе-хе, боже вас упаси.

Одним словом, именно тогда система начала отбирать людей для своей защиты, чтобы все не расползлось окончательно и мир не перестал существовать. На какое-то время это помогло, потом снова стало хуже, и так уже несколько раз. Подробнее об этапах мы с вами поговорим на отдельном спецкурсе, кому будет интересно.

Но главное надо понимать, что теперь настала ваша очередь… мда, ваша. Это тяжелое бремя, но если кому-то из вас оно не под силу… ну, впрочем, об этом я уже говорил. На этом давайте закончим про дела давно минувших дней. Теперь я, с вашего позволения, перейду к тому, что мы, собственно будем изучать в рамках данного курса, а именно – к синтаксису Протолана.

Синтаксис оказался, в общем, довольно обыкновенный, за исключением того, что каждая программа для, как оказалось, для своей корректной работы требовала тех самых спецсимволов, которые добывались только в Лабиринте, причем чем она сложнее, тем их нужно больше. Они еще были и разных категорий, и на что каждая из категорий влияет – было отдельным большим разделом, который предстояло изучить.

Под конец лекции он спросил, есть ли у аудитории вопросы.

– Откуда берутся эти «спецсимволы»? – спросил сидевший в первом ряду парень с длинными русыми волосами. До этого он занимался вместе с Кириллом в группе начинающих, и столь же безуспешно. – Какой у них физический смысл?

– Видите ли, молодой человек, – начал Альфред Эрнестович. – Протолан – это не просто язык, программы на котором всегда работают так, как задумано. Когда речь идет об обычном языке, вы можете просто скопировать код откуда-нибудь из Интернета, и он будет точно так же работать у вас, как у другого. С Протоланом все несколько сложнее… Количество переменных, которые учитывает средняя программа на нем настолько велико, а их значения настолько… хм… неочевидны, что… вы ведь уже поработали на тренажере, верно?

– Да, и это была какая-то дичь. Я не понимаю…

– Эта «дичь», молодой человек, отныне и до момента вашего отчисления из Института – будем надеяться, что оно последует нескоро – является основой вашей работы. Ни одна самая простенькая программа на Протолане у вас не заработает, пока вы не научитесь находить нужные спецсимволы за отведенное время. Даже «Hello, world!» вы не сможете написать, в чем уже имели случай убедиться.

– Это я уже понял, – не унимался парень. – Но где именно мы их ищем? Где это место? Кто их туда поместил?

Альфред Эрнестович вздохнул с таким видом, будто ему приходится объяснять элементарные вещи, но что уж поделать, разве не для этого и существует система образования?

– Запомните, – произнес он с растяжкой, – все, что происходит в Лабиринте – это иллюзия. Визуализация. Аберрация. Этого на самом деле нет. Что происходит в это время на самом деле – никто не знает. Ну, по крайней мере, я точно не знаю. Но важно здесь то, что происходящее на самом деле – процесс очень индивидуальный, построенный именно на базовых паттернах вашей личности. Мы позже поговорим с вами о прототипах, но важно знать одно: вы можете сколько угодно расспрашивать старшекурсников о том, как именно они научились находить спецсимволы. Но этот опыт слишком индивидуален, и вам, скорее всего, не поможет. Вам нужно найти это глубоко в себе. А для этого: упражняться и еще раз упражняться. Лень сейчас – ваш главный враг.

Глава 6

Вечером того же дня Кирилл с Соней сидели в комнате Артема и играли с ним и его молчаливым парнем по кличке Шифер – тем самым, что некогда последним въехал в кампус – в притащенную Артемом сложную настолку, для которой потребовалось сперва часа полтора разбираться в правилах. Сам Кирилл настолки не особенно любил, но это была для него – да и для всей компании – возможность хоть немного прочистить мозги после бесконечной зубрежки, и столь же изматывающих походов в Лабиринт.

Чтобы было куда положить широкое картонное поле, пришлось сдвинуть две кровати и усесться на них в круг. Соня устроилась возле Кирилла, достала шоколадку, предложила ему, он отломил небольшой кусок.

Договорились об учебе не вспоминать, и первый час это правило соблюдалось. Но затем Соня, все же не выдержала и пожаловалась на то, какой бред, по ее мнению, все эти погружения в лабиринт, и неужели нельзя было как-то сделать так, чтобы программа просто работала и все? Ну, там, компилятор какой-то?

Артем невозмутимо вычел у нее пять победных очков, о чем все были заранее предупреждены, а затем продолжил.

– Я вообще считаю, что без этого всего можно обойтись. Там есть некоторые методы хитрые… я хочу их на днях показать Роману, а если он ничего дельного не посоветует, то Альфреду Эрнестовичу.

– То есть, чтобы кодить без этих гребанных спецсимволов?

– Ну… чисто гипотетически…

– Тебе тогда памятник надо будет поставить, – ответила она. – Золотой. А то иначе нам, по ходу, всем надо синюю таблетку брать.

После этого игра на некоторое время снова возобновилось, но прежняя беззаботная атмосфера как будто улетучилась.

– Вы слышали про задания от Фонда? – спросил Кирилл, решив, что раз уж правило нарушено, то можно тоже поделиться тем, что его волнует. Оказалось, что Артем и Шифер уже знают, а вот для Сони это было сюрпризом, и она тут же принялась засыпать всех вопросами, хотя никто из парней ничего толком не знал, только слухи.

– Они имеют на это право? – спросила она. – Это вообще законно? Я, например, вообще несовершеннолетняя.

– Я думаю, здесь твой правовой статус несколько… индифферентен, – ответил на это Артем. – Пока здесь есть капсула, которой мы накрыты, можно считать, что это место… хм… экстерриториально.

– То есть, получается, раз мы по выходе все забудем, так с нами можно делать все, что захотят, хоть шваброй насиловать? – продолжала развоевавшаяся Соня.

– Технически, я полагаю, да. Но, кажется, ни у кого тут нет подобного умысла. В отношении нас пока что соблюдаются некие заранее оговоренные конвенции.

– Ничего себе… нет, погоди, да нам эти конвенции даже не озвучивает никто! Вот мы на второй месяц только случайно узнаем, что есть какие-то эти задания! А потом что? Что еще от нас скрывают?

– Я думаю… очень многое, – вставил реплику Шифер.

По-настоящему его звали Антон Шарафутдинов, но Михалыч еще на первом занятии объявил, что такую фамилию он трезвым не выговорит, а пьяным на занятия не приходит. Так что будет звать его Шифером, что подхватили и некоторые ребята на курсе.

Вообще методы воспитания, используемые Михалычем, при всей своей спорности, обжалованию не подлежали. Несколько первокурсников на третью неделю пыток физкультурой отправились, было, в деканат и потребовали себе освобождение, ссылаясь на слабое здоровье и недопустимость унижения их достоинства. В учебной части им ответили, что могут оформить им синюю таблетку, а больше ничем помочь не в силах.

– Я тоже так думаю, – Кирилл выложил на поле карту и передал свой ход Соне. – Нас ждет еще куча сюрпризов, если только…

Он хотел сказать, «если мы здесь задержимся надолго», но недоговорил. Впрочем, остальные поняли его без слов, и в комнате повисла та же мрачная атмосфера, которая и без того преследовала группу «начинашек» в последнее время. Но играть продолжили.

– Что хоть они конкретно делают на этих заданиях, кто-нибудь говорил? – спросила Соня еще минут через десять, когда неудачный бросок кубиков поставил ее на грань вылета.

– Нет, все уклоняются, – ответил Артем. – Но вообще понять нетрудно. Чему мы здесь учимся, главным образом, уже целый месяц?

– Ничему, – буркнула Соня. – Бегать с голой задницей по коридорам, вот чему.

– Это да, но, а вообще, генерально, так сказать, чему? Тому, чтобы закрывать разрывы, верно? Здесь же все про это: и программы, которые нам показывают, и этим деструктивные сущности имени Совинова.

– Ага, а еще английский язык. Наверное, чтоб с деструктивными сущностями разговаривать. Всегда знала, что все деструктивные сущности говорят исключительно по-английски.

– Шутки шутками, но ты вообще заглядывала, что там в последних таблицах?

– Нет уж, спасибо, в такие темные лавкрафтовские бездны мне даже заглядывать страшно. Бр-р!

– А я вот заглянул, и меня, как это… объял нечестивый ужас… А если серьезно, там есть сущности, которые вообще разумны, могут повелевать другими и с тобой общаться. Может, и по-английски.

Глава 7

Так дальше и пошло. Раз в два-три дня они приходили в тренажерку, и там все повторялось. Кирилл пытался найти спецсимвол, Диана без особого энтузиазма следила за его попытками, давала советы, они не помогали. Время от времени он даже что-нибудь находил, но системы в этом никакой не было. Один раз зажглась надпись, но никакой гарантии, что завтра это удастся снова.

Таким же образом шли дела и остальных членов клуба неудачников. Роман, казалось, начал опускать руки, а Кирилл все больше проникался скепсисом к его педагогическим талантам.

Каким же было его удивление, когда однажды вечером он подслушал на общажной кухне разговор двоих четверокурсников, из которого следовало, что Роман «очень крутой» и «делает просто невероятные вещи». Кирилл стал расспрашивать их и узнал, что они под руководством Романа делают проект, предполагающий выход за пределы Глобальной капсулы и сулящий какие-то потрясающие результаты.

Но лучше относиться он от этого к Роману не стал, скорее, даже наоборот. Выходит, Кирилл и прочие «начинашки» для него просто обуза, с которой можно работать спустя рукава, а где-то еще делать «просто невероятные вещи». Получается, ему наплевать, что с ними со всеми будет. С тех пор на занятиях он вообще старался отвечать на все вопросы и подсказки Романа односложно, силясь самостоятельно вычислить систему, по которой появляются символы. Система же все ускользала от него, словно рыба из рук нерасторопного рыбака.

Один раз за это время ему позвонил отец. Спрашивал, как дела, и Кирилл сухо ответил, что нормально. Тот с преувеличенным энтузиазмом стал его хвалить. Говорил, что поузнавал еще о PICS, что у Кирилла огромное будущее, и он им гордится. Кирилл не стал ему говорить, что будущее его, похоже, закончится в первую же сессию.

С мамой и с Настеной он общался чаще, и ему было тяжело все время врать им и выдумывать. Он старался говорить обтекаемо: жаловался на то, что один предмет ему никак не дается, что он немного побаивается сессии, что задают чертовски много, что у него плохое настроение, и он плохо спит. При этом он догадывался, что все это звучит, как стандартные жалобы студента на жизнь, и никто из них не в силах понять, насколько тяжело ему на самом деле.

Мама в ответ тоже говорила общие слова: что нужно просто стараться, и все у него обязательно получится. Будешь готовиться хорошенько – сдашь. И ей совершенно невозможно было объяснить – впрочем, Кирилл и не пытался – что все это «готовиться хорошенько» к его случаю абсолютно не применимо, и что он или найдет этот чертов прототип, чем бы он ни был, или не найдет, и тогда всё.

Хуже того: в какой-то момент Кирилл обнаружил, что, долбясь головой о бетонную стену с этим поиском прототипа, он подзабросил остальные предметы, и теперь у него в «Lessons» мигают тревожными красными лампочками несколько самостоятельных работ, не сделанных с прошлой недели, а также две домашки по английскому. А кроме того нужно обязательно выучить к завтрашнему занятию несколько страниц «деструктивных сущностей», иначе Совин будет рвать и метать. Нужно было где-то взять лишние несколько часов в сутки на все это.

И на кухне, и в холле, и в коридорах учебного корпуса, и даже в душевой – где бы он ни встречал товарищей-первокурсников, тут же поднимался стон о том, как же так им задают столько всего, они же только что поступили, и неужели нельзя было сделать программу не такой жесткой? Что характерно, стоны эти слышал он не только от «начинашек», но и от продвинутой группы тоже.

Старшекурсники в ответ на это только многозначительно хмыкали, и говорили, что тяжело в учении – легко в гробу. И что лучше бы было первакам сказать спасибо за то, что их так дрючат сейчас, потому что дальше будет только жестче, и к этому надо быть готовыми.

Сами они при этом как-то умудрялись находить время на развлечения, особенно Вадик. Вообще, способность Вадика врываться куда-нибудь в самый неподходящий момент и закатывать гулянку – от которой при этом всем, затянутым в ее орбиту не удавалось отморозиться – вошла в кампусе в поговорку. «Ну, что ты, как Вадик!» – говорили человеку, который пришел не вовремя и тянет всех в загул, когда остальные готовятся к важной лабораторке.

Пару раз в орбиту праздника затягивало и Кирилла, но у него веселиться как-то не получалось, чаще он сидел мрачный и портил настроение окружающим. Вадик как-то посоветовал ему напиться и пойти в тренажерку – дескать, некоторым это помогает. Измененное состояние сознания и все такое…

Кирилл послушался, но ни одного символа так и не нашел, зато по выходе из Лабиринта его жестко вырвало прямо в тренажерке, так что пришлось там еще и прибираться, с ужасом думая о том, что кто-то может войти и застать его за этим занятием. А на следующее утро страшно болела голова, хотя, вроде, выпил он не так уж много.

Один раз за это время в кампус вновь явился насекомоподобный представитель Фонда. Он забрал двоих однокурсников Стравинского, и один из них, Игорь Мухин, назад уже не вернулся.

Кирилл об этом узнал, когда увидел в холле рыдающую навзрыд девушку, вокруг которой собрались люди со второго и третьего курса. Кто-то пытался неловко ее утешать, но, конечно, не особенно в этом преуспел. Другие просто смотрели в пол, у девчонок слезились глаза, кто-то уже достал бутылку водки.

Глава 8

Занятие по физре, как обычно, приносило боль и чувство унижения. На дворе был октябрь, но еще не совсем похолодало, и день был хоть и прохладным, но солнечным. Пользуясь этим, Михалыч выгнал группу бежать кросс вокруг учебного корпуса по дорожке, которая то терялась среди сосен, превращаясь в извилистую тропинку, то снова выныривала на лужайку и становясь красивой мощеной дорожкой. Сам он при этом с секундомером в руках строго контролировал процесс.

– Казаков, не отставай! Давай, я вижу, что ты можешь! Нечего мне тут умирающего лебедя изображать, здесь не Большой театр!

– Нечаева, давай, марш-марш! Хочешь похудеть, спроси меня, как!

– В темпе, в темпе! Раз-два-раз-два!

Холодный воздух врывался в легкие. Кирилл бежал и думал о том, что, может быть, ну это все нахрен? Пойти сейчас в учебную часть, взять синюю таблетку и отправиться учиться в нормальный универ, где не нужно рисковать жизнью на непонятных заданиях, где успехи в учебе зависят только от твоего старания, и где физкультура – простая формальность.

А еще там не будет Дианы Стрельниковой. Последнее занятие с ней началось с фразы «Ну, привет, горе ты мое», от которой Кирилл с такой силой сжал столешницу, что, казалось, едва не выломал из нее угол. Это было чертовски унизительно – осознавать, что ей неприятно возиться вместо законного отдыха с недотепистым однокурсником. Как будто он был в этом виноват!

Кирилл отлично учился в школе и всегда немного презирал тех, кому нужны какие-то дополнительные занятия, чтобы освоить обычную программу. То, что происходило с ним сейчас, казалось ему глубоко нечестным. Еще и физкультура эта гребанная, чтоб ее…

Когда пытка закончилась и группа, тяжело дыша и обливаясь потом, стояла в шеренге напротив крыльца

– Значит, так, – произнес он. – Мне тут сказали, что начинающая группа слишком надолго застряла без прогресса. Мое мнение, что это Роман вас разбаловал. До него, между прочим, куратором «начинашек» был я. Можете спросить у старшекурсников, каково это было. Короче, если он не справляется, я применю свои методы, они обычно работают, в отличие от. Завтра в семь ноль-ноль начинающая группа в полном составе должна стоять вот здесь, отсюда нас заберет шаттл, и мы поедем на полевое занятие. Опоздание карается расстрелом. Вопросы есть?

– Какого рода полевое занятие? – спросил Артем.

– Практика, товарищ студент. Настоящая практика, а не весь этот детский сад. Вы все к январю должны быть готовы решать настоящие практические задачи, от нас этого Фонд требует. А вы тут все, пока что болтаетесь, как цветок в проруби: ни синюю таблетку не берете, ни результатов нормальных не показываете. Это все закончится очень плохо, если мы с вами не достигнем прогресса. Но мы с вами его достигнем, даже и не сомневайтесь.

На этом он всех отпустил.

***

Наутро вся группа «начинашек» действительно толпилась на крыльце учебного корпуса, ожидая «шаттла». Вместе с ними чуть в сторонке курил незнакомый Кириллу парень с четвертого курса.

Небо было затянуто плотным ковром туч, моросил мелкий противный дождь, было холодно, мокро и сонно. Соня, казалось, отчаянно мерзла, несмотря на надетую плотную черную куртку. Артем то и дело нервно протирал очки и что-то проверял в проверял в планшете, то и дело меняя вкладки: то открывая редактор с кодом, то мануал.

– Хватит рыться в компьютере, товарищ студент, – сказал подошедший к нему сзади Михалыч, хлопнув его по плечу. – Перед смертью не надышишься. Да, к тому же, у нас и не экзамен еще. Так, пикник, можно сказать.

Минуту спустя подъехал автобус, и все загрузились в него, впереди устроились Михалыч с четверокурсником, за ними сидели Кирилл с Соней, позади них устроились Артем с Шифером.

Автобус тронулся, и вскоре выскочил за пределы институтской капсулы: Кириллу показалось, что он слышал, как «шаттл» пронзил ее с тихим звенящим звуком, словно проехал сквозь завесу из ниток со стеклянными шариками.

– Если прямо сейчас на ходу выпрыгнуть, наверное, можно сбежать и сохранить память, – проговорил шепотом Артем, нагнувшись к ним. Кирилл пожал плечами.

– Я боюсь, – прошептала Соня, чуть-чуть прижавшись к нему. – Что это все значит, куда нас везут?

– Не волнуйся, – Кирилл легонько сжал ее пальцы, оказавшиеся ледяными. – Ты так трясешься, будто нас везут на съеденье. Ничего там не будет. Просто какая-то очередная безумная идея Михалыча, вот и все. Он хоть и садист, конечно, убивать нас не будет.

Минут через пятнадцать автобус съехал на обочину и остановился, казалось, прямо посреди ничего. Дождь к этому времени уже перестал, но в любой момент готов был начаться снова.

– Так, – провозгласил Михалыч, когда двери автобуса со скрипом открылись. – Мальчики налево, девочки направо. Шучу, все направо, за мной.

Нестройная группа двинулась за ним следом по едва заметной тропинке среди деревьев, раскисшей от дождя. В одном месте Шифер, шедший прямо за Михалычем, поскользнулся на пересекавшем тропинку мокром корне и шлепнулся коленями в грязь, заслужив от предводителя пару нелестных эпитетов.