Провинциальная драма

Предисловие

Балкон. Конец лета. Половина третьего. Где-то хлопает дверь, трескается стекло, у соседей снова скандал. Я курю уже четвёртую — хотя обещал себе бросить. Видимо, не сегодня.

Когда я начал писать эту книгу, никаких надежд на неё не возлагал. Это был способ держаться на плаву — немного сублимации, немного терапии. Просто место, где можно побыть собой. Где главный герой — я. И узнаваемые образы — тоже мои.

Мне казалось, всё будет проще. Что-то вроде личного дневника, переодетого в художественную прозу. Без глубины, без арок, без амбиций. Мне просто нужно было место, где можно страдать — и при этом делать то, что хоть немного радует. Писать.

Но уже спустя пару глав персонажи стали говорить громче. Вмешиваться. Спорить. Пришлось слушать. Я посмотрел на них иначе — и понял, что они уже живут своей жизнью. И в ней есть что-то, о чём стоит рассказать.

Так история перестала быть о лете, которого у меня никогда не было. Она стала о тех, кто пытается выжить после зимы. Не о дружбе — а о боли, спрятанной в шутках. Не о любви — а о страхе быть увиденным. Настоящим.

Я не стал переписывать героев. Они уже сами определили, кем им быть. Те, кого я когда-то писал «под себя», давно ушли в сторону. Остались они — со своими характерами, срывами, болями, странностями.

В этой книге — всё подряд: отсылки, сомнения, обрывки мыслей, шрамы, сожаления и глупые шутки. Но, может быть, что-то из этого откликнется тебе.

Кто-то узнает себя. Кто-то — друзей. Кто-то закроет книгу с мыслью: «Господи, какие же они ненормальные». И будет прав.

Так что садись рядом. Завари чай. Закури, если куришь. Или просто устройся поудобнее. Здесь будет и над чем посмеяться, и от чего прикусить губу.

Я расскажу тебе их историю. А там решишь — в ком из героев ты узнаешь самого себя. А, может, ни в ком и не узнаешь. И это к лучшему. Значит ты — это ты.

[Дисклеймер: описание курения, употребления алкоголя, запрещенных веществ. Описание насилия, описания сексуальных сцен. Упоминания сексуализированного насилия. Нецензурная лексика. Все имена и названия изменены, все совпадения случайны]

Пролог

8 ноября

Морозный ветер трепал волосы, пальцы грела тлеющая сигарета. Из редких окон соседней пятиэтажки только одно бросалось в глаза — под фитолампой росли цветы.

Позади — тусклый свет комнаты с запахом курицы и гречки. Где-то там же сновала кошка — единственная, кто ещё ждал его вечерами.

Больше никто не ждал. С тех пор как он переехал из родительского дома.

Он щелчком отправил окурок в сугроб под балконом и выдохнул. От мороза тряслись колени, но он не спешил заходить в душную комнату. Достал ещё одну сигарету: тёмная бумага, шоколадный запах — на этом приятное заканчивалось. Тот же грубый вкус табака, как и у любых других. Но эти сигареты казались чуть богаче — как будто не стоишь на балконе в пуховике, а на террасе в трусах. Жаль, что никто этого не видел.

Вспышка зажигалки на пару секунд осветила лицо. Он затянулся и облокотился на оконную раму.

Где-то вдалеке слышался шум дороги. Его район спал, но город шумел даже после полуночи — даже в будни, когда утром всем вставать.

Он посмотрел на часы. Всего десять. Ещё не так поздно, можно было позволить себе печально смотреть на соседнюю хрущёвку, выкуривая сигарету за сигаретой. Казалось, в этой минуте можно спрятаться от ненавистных мыслей о работе, своей пустой жизни, проблемах.

Нащупал в темноте на подоконнике бутылку, сделал несколько глотков. Мороз быстро охладил «Эссу» до предела — пробрало изнутри. Но сладость всё же перебила горечь табака, задержалась на языке.

Сегодня был всего лишь вторник.

Грела мысль: завтра почти четверг, потом почти пятница — а там и настоящая пятница. И два выходных, проведённых в четырёх стенах, в попытке хоть чем-то себя занять. Даже видимость занятости была лучше, чем будни.

Главное — чтобы никто не спрашивал: «Чем занимался?» Лучше уже: «Как прошли выходные?»

Рука тянулась к телефону — наивная надежда найти компанию на пятницу или субботу. Но всё безрезультатно. В двадцать два года все стали слишком взрослыми. Доходило до смешного: встречи теперь согласовывались за месяц. У кого-то семья, у кого-то работа, у кого-то новые, более интересные друзья. Раз он снова и снова оставался запасным вариантом.

Кого-то он не мог судить: несколько его друзей жили в других городах. И если они и поддерживали связь онлайн, то фактически он всё равно чувствовал пустоту и одиночество.

Занятно.

Он всегда считал себя тем самым «не таким, как все». Тем, кто стремился к уединению. Надо было побояться своих желаний вовремя.

Теперь одиночество — стабильность, а верный спутник — процветающий алкоголизм.

Третья бутылка.

Вторник.

Сделал затяжку. Несколько секунд.

Пока он медленно убивал себя изнутри, где-то в мире рождались дети, умирали люди, кто-то женился, переезжал, начинал новую жизнь. Примерно десять миллионов сигарет выкуривались прямо сейчас. Одна из них — его.

На что он тратил эти минуты? На сигареты и сожаления. На тоску по жизни, которую часто ненавидел. Слишком пустой. Слишком чужой.

Но как могла бы выглядеть «его» жизнь, он не знал. Пробовал разное, хватался за возможности, искал — но сердце молчало.

Впереди — спящий дом. Позади — комната. Его комната — целый мир. Тот, в котором он проживал десятки жизней за один вечер, пока потупленный взгляд останавливался на качающейся паутинке под потолком. Те жизни, до которых ему никогда не добраться.

***

Поднимаясь по ступеням, она с трудом переставляла ноги и держалась за перила. На секунду подумала: может, просто сесть на полу и не заходить в квартиру? Колени подгибались, и с губ сорвался стон.

Весь путь до дома она пыталась сохранить самообладание, а дрожь в теле списывала на мороз, который обжигал кожу под порванными колготками.

Как дошла — не помнила. Ноги сами несли её домой — срабатывал привычный маршрут, выученный в сотнях таких вечеров. Не пришлось вызывать такси и искать того, кто смог бы одолжить денег. И уж точно не хотелось сидеть с каким-нибудь мужиком в машине. Повезло, что на улице уже никого не было.

Ключ попал в скважину только с третьего раза. За дверью снова кричали родители. Хорошо, что сегодня всего лишь вторник, отцу с утра на работу — он не переберёт с водкой, не будет драк. Но ссоры будут, как обычно.

В квартире пахло постиранным бельём и запечённой рыбой. Всё это отлично перебивало постоянный запах перегара и сырости. Но сейчас в её носу отпечатался запах дорогого одеколона, который хотелось высморкать вместе с застывшей над губой кровью.

— Я дома, — произнесла она, снимая расшнурованные ботинки.

Мать вышла с кухни, небрежно отбросив полотенце на плечо. За её спиной сидел, покачиваясь, отец. Она взглянула на него равнодушно — ненависть, как ни странно, прошла.

— Ты пьяная? — спросила мать, оглядывая дочь.

Расстёгнутый пуховик, порванные колготки, растрёпанные волосы, разбитые колени. Размазанная тушь, кровь, которую она безуспешно пыталась смыть снегом.

Хотелось бы сказать, но лучше промолчать.

— Нет, — ответила она, стараясь как можно более естественно раздеться и направиться в комнату. — На улице гололёд, я упала. Сильно. Ничего страшного.

Мать кивнула. Едва ли она поняла, что ей нагло лгали. Она понимала, что мать заслуживала жалости. Но вместе с тем — это не снимало с нее вины. Разве это любовь — хоронить себя в бутылках и синяках после его пьяных срывов?

Может, именно она виновата в том, что дочь считала такое обращение нормой? Что когда-то допустила даже намёк на мысль, будто это приемлемо? Может, не упивайся она этим дерьмом вот уже двадцать лет — её дочери повезло бы не оказаться грязной в этот вечер?

— Кушать будешь?

— Нет, — сухой ответ, таивший боль и опустошённость прошедшего вечера. — Я спать. Завтра учеба.

Мать молча проводила её взглядом и вернулась на кухню к своему домашнему тирану. Она уже понимала, что дочь воспитывать поздно. Та давно отбилась от рук. Они могли только быть благодарными за то, что она возвращалась. Но в остальном...

Глава 1. Старейшина пятилетний

15 апреля

От одного только взгляда на бушующую толпу в центре зала адреналин взрывался в крови. Музыка гремела, колонки едва справлялись с перегрузом гитары, а барабанщик с каждой песней всё сильнее и сильнее бил по тарелкам. Свет прожекторов скакал по стенам хаотичными прыжками, ослепляя яркими вспышками.

Ему не требовалось особого приглашения в слэм — он запрыгнул в гущу событий с самого начала, отбрасывая все сомнения и страхи. В этом танце безумия не было места ни тому, ни другому — только музыка, сила и жизнь.

Он подпрыгивал, толкался, то и дело ловил локтём по лицу — и снова рвался в центр, где шум, боль и сумасшествие. В этих оттоптанных ногах и будущих синяках был свой шарм

Он был мазохистом. Однако сумасшедшим — нет. Хотя со стороны можно было сказать иное: на фоне огромных потных мужиков, облитых пивом, он выглядел как ребёнок. Казалось, его можно сломать одним толчком в этой мясорубке. Ведь кто-то, бывало, выходил из слэмов с переломами и сотрясениями.

Ему прежде везло, но прежние слэмы были на несколько сотен человек. Там упасть, как казалось, было гораздо труднее: толпа держала. Здесь же всё было дико и непредсказуемо. И вот в очередной раз, когда ему удалось прорваться поглубже в толпу, чья-то спина ударила его в грудь.

Как падал — не запомнил. Опомнился в момент, когда несколько мужчин уже подхватывали его под руки и ставили на ноги. Главное правило любого слэма — помоги встать упавшему.

Рядом с ним, положив руку на плечо, остановился парень, с которым они познакомились всего полчаса назад, до начала концерта. Глаза его были широко распахнуты под воздействием разыгравшегося азарта и бушующего адреналина. Но проблеск беспокойства можно было заметить даже в переливающихся огнях прожекторов.

— Живой? — спросил тот.

— Да, всё в порядке, — кивнул Тим, потирая ушибленный локоть.

И в ту же секунду ринулся обратно, не обращая внимания ни на сбившееся дыхание, ни на тупую боль где-то под ребром.

Когда концерт закончился, их компания остановилась возле бара. Нужно было переждать толпу у выхода, стремящуюся как можно скорее получить вещи из гардероба. Участвовать в этой давке было нецелесообразно — никто из них не торопился покинуть клуб. Единственное — хотелось проветрить голову и покурить.

Тим вытер лоб краем футболки, пока бармен наливал им по бокалу пива. Здесь больше пить было нечего: только фильтрованное светлое, больше напоминавшее мочу, либо шоты водки, которая вовсе не утоляла жажду. И пусть Тим обычное пиво не пил — выбора у него не было.

— Он сумасшедший, — рассмеялся новый знакомый, закидывая руку на плечи Тима. — Напомни, как зовут? У меня память плохая.

— Тимофей, — напомнил он.

— Тим, Тима, Тимоха... — кивнул он задумчиво, протягивая руку. — Григорий.

Девушки, стоящие у стойки, переглянулись и посмеялись.

— Какие важные, — усмехнулась Алина, стрельнув взглядом. — Я уже вас шипперю.

— Я называю полное имя, чтобы потом не слышать «Георгий».

— А я — чтобы не называли Тимуром или Димой.

Алина жмурилась от яркого света вывески за барной стойкой. После слэма её розовые волосы торчали во все стороны, татуировки выглядывали из-под рукавов винтажной олимпийки. Она будто не пыталась быть в центре внимания, но взгляд всё равно цеплялся — за её улыбку, чуть вздёрнутые брови и искру в глазах.

На её фоне остальные терялись.

Тим был невысокий, плотный. В какие-то моменты он казался широкоплечим качком, в другие — просто слегка пухловатым. На деле — ни то, ни другое. Ему приходилось подшивать джинсы по длине и хмуриться чаще, чтобы выглядеть менее миловидным.

Гриша — его полная противоположность: высокий, с острыми чертами, тёмными глазами и волосами. В его облике чувствовалось что-то хищное. Но охотился он будто только за весельем.

Юля была чем-то между ними: выглядела сдержано, но с легким намеком на бунтарство — выкрашенные в черный волосы, кольцо в носу, длинные стрелки на глазах — панк в ней был не верой, а настроением.

Когда толпа у гардероба растаяла, они спустились из зала вниз. Из открытой двери тянуло желанной прохладой. Куртки выдали быстро. Взгляд Алины упал на надпись «Провинция» стилизованную под полицейскую форму:

— Ты мента привела? — фыркнула она, но тут же склонила голову с улыбкой. — И из какой ты службы?

— Государственной службы пропаганды дискотек, — ответил он, надеясь, что кто-то оценит отсылку.

— Ты нравишься мне всё больше и больше, — ухмыльнулся Гриша, наклонившись ближе.

— Успокойся! — хлопнула его по плечу Алина. — Может, Юля на него глаз положила? Чего начинаешь?

— Ничего я не начинаю, — возмутился он.

— Ничего я глаз не положила, — надулась Юля. — Если Гриша хочет — пусть забирает.

Это всё было не более чем шутками, ведь Тим уже из контекста короткого разговора перед началом концерта понял, что тот жил с девушкой.

Генри Дэвид Торо как-то сказал: здоровье можно оценить по тому, радуешься ли ты утру и весне. Тим не знал, что думать о своём здоровье, если каждое утро начиналось с нытья в подушку и пятнадцатиминутной борьбы за то, чтобы встать с кровати.

Но весна оставалась для него особенным временем.

Хотя на улице всё ещё было прохладно, в лёгком ветре уже чувствовалось приближение тепла. Даже серая панельная застройка в лужах талого снега казалась приятнее, чем белые зимние улицы, не исчезавшие по полгода.

Зелени ждать ещё долго. Придётся перетерпеть холодный воздух, мокрые кроссовки и внезапные перепады погоды.

Но сейчас было даже жарко. Выйдя из небольшого концертного зала, пропитанного запахом пива, сигарет и пота, хотелось раздеться до футболки и подставить разгорячённую кожу обманчивому весеннему ветру.

В сумерках не было видно, насколько глубоки лужи в колеях между гаражами. Это был маленький, отдалённый зал. Здесь не играли известные исполнители — только местные, настоящие, трушные, у которых не было ни бюджета, ни фан-базы, способной заполнить большой холл.

Глава 2. Философия ценой с сигарету

20 апреля

В среду тоже не хотелось вставать — хоть она и «маленькая пятница», но по расписанию это всё та же казнь из пяти пар. И особенно три пары с той преподавательницей, что вечно ставила в пример Лену с первой парты — будто бы вся группа обязана знать предмет на её уровне. Если ей так нравилась Лена, пусть бы занималась только с ней. Но нет, прогрессирующий маразм цеплялся за тех, кому и так было тяжело.

В число таких студентов входила и Алина.

Она не была глупой, хоть и считала себя таковой, но этот предмет отбивал у неё любое желание учиться. Вся группа из двадцати человек, оставшихся после первого курса, рыдала в перерыве перед тем, как войти в кабинет, пахнущий старой бумагой, влажными тряпками и чем-то тяжёлым, может, временем. Поэтому Алина решила вовсе не идти на пары сегодня.

Вчера они с Юлей прилично накурились, и Алина приползла домой только под утро. Ей повезло не столкнуться с отцом, собирающимся на работу. Но, проснувшись, она осознала, что сегодня — тот самый день, когда у отца короткий рабочий день, а у мамы — выходной. Тогда она поняла: лучше бы пошла выслушивать оскорбления от преподавательницы, чем осталась дома.

Она проснулась в тот момент, когда открылась входная дверь. Шаги — тяжёлые и шаркающие. Он снова напился. Уже. А было всего четыре часа. Это даже нельзя было назвать вечером. Если кто-то говорил: «Четыре часа вечера», Алина всегда поправляла: «Четыре часа дня». Так же, как и четыре часа с другой стороны были для неё ночью, а не утром.

— Кушать будешь? — донеслось с кухни, голос матери звучал натужно.

— Сама-то как думаешь? — огрызнулся отец с небрежностью.

Всё её тело сжалось. Мало того что голова до сих пор шла кругом от лёгкого похмелья, так ещё и тревожило то, что обязательно произойдёт. Каждый раз происходит. Этот день точно не станет исключением.

Алина прислушалась к шагам. Выверенный маршрут — сначала в ванную, чтобы помыть руки. От его ногтей не отмывалась многолетняя чёрнота, а от носков — кислый запах, который казался уже частью его кожи.

— Да, блядь, вы издеваетесь?! — раздался выкрик из-за закрытой двери, ближе к её комнате, чем к кухне. Мать снова не переключила душ обратно на кран. Ведь у них до сих пор не было смесителя в раковине, и приходилось мыть руки над ванной.

Дверь с грохотом врезалась в стену. Алина даже не вздрогнула. Этот звук давно стал фоном — раздражающим, но пока еще безопасным. Наверное, в последний раз она почувствовала укол испуга в сердце лет в девять. Теперь она знала, что будет дальше. Каждый день был похож на предыдущий. И, пожалуй, только разнообразие в деталях спасало её от безумия.

Твёрдые, грубые пятки, торчащие из-под наполовину спущенных вонючих носков, прошаркали до кухни. Мать там уже гремела половником о тарелки. Скрипнула дверца холодильника.

— Ты водку не купила, что ли? — спросил он резко, рывком закрывая дверцу холодильника.

— Тебе уже хватит.

— Я не спрашивал, хватит мне или нет, — глухо пророкотал он, нарастая с каждым словом, словно собирался перейти на крик. — Алина дома опять?

— Она спала, я не стала будить, — мягко ответила мать, пытаясь сгладить напряжение в голосе.

— Опять, наверное, приперлась пьяная, — рычал он себе под нос.

Шаги резко зашаркали в сторону её комнаты. Хотелось вжаться в кровать, натянуть одеяло до лба и исчезнуть. Но с отцом такие фокусы не проходили. Мать хотя бы спрашивала: «Ты будешь вставать?» — и принимала «нет» как окончательный ответ. Отец же мог попросту стащить её с кровати за ногу.

Дверь с грохотом ударилась о стену.

— А ты какого хрена дома снова?! — рявкнул он.

Алина демонстративно отвернулась, уткнувшись в стену.

— Сбегай в магазин за водкой, — бросил он, в голосе сквозил требовательный намёк на просьбу.

— Можно мне хотя бы умыться? — прошипела она, медленно поднимаясь с кровати.

— Можно, — буркнул он и исчез, даже не прикрыв за собой дверь.

Она тяжело спустила ноги с кровати и закрыла лицо ладонями. Она чувствовала, как изнутри нарастает что-то вязкое и тяжёлое. Каждый вечер, каждое слово отца, каждый взгляд матери — всё это медленно заливало её изнутри, как бетон. А потом каким-то чудом освобождалось, чтобы наполниться снова — лишь бы выжить в этом безумии.

Умывшись, в зеркало посмотрело измученное лицо — её собственное. Магазин был не в её планах. Она уйдёт как можно дальше от дома сразу, как только выйдет. Деньги брать не станет — скажет, что купит, а потом рассчитаются. Так будет проще: не обещала — значит, не обманула. Главное — избежать обвинений в краже. С таким она уже сталкивалась. И хорошо знала, чем это грозит.

Но стоило выключить шум воды, как знакомые крики снова прорвались в уши.

— …Ты меня утомил уже со своими дружками! — кричала мать. — До зарплаты неделя, а есть нечего!

— Так, значит?! — орал он в ответ. — Раньше ты меня деньгами не упрекала! Теперь, выходит, только бабки нужны?

— Да при чём тут это? — простонала она. — Я не могу тянуть всё одна. Я хотела с твоей зарплаты оплатить квартиру… У нас уже два месяца долга!

— Это твои проблемы, — огрызнулся он. — Я приношу деньги в дом, а ты хуёво ими распоряжаешься!

— Какие деньги?! Твои три копейки?

— Я дал тебе пять тыщ в прошлом месяце! — заорал он. — Где они?

— У тебя зарплата — пятьдесят! — напомнила она. — Где дел остальные, скажи?

— Посидели с мужиками, — буркнул он, будто это объясняло всё. — И вообще, не считай мои деньги. Лучше бы этой нахлебнице мозги промыла. Пусть идёт работать. Взрослая уже — пары прогуливает, а домой ни копейки не приносит. Только и знает, что шляться по улицам!

Алина накинула на плечи мятую олимпийку и выглянула в сторону кухни. Через длинный коридор было видно, как мать устало опустилась на стул напротив отца. Тот молча закидывал в себя ложку за ложкой горячей похлёбки — из того, что удалось наскрести в холодильнике. Он всё же отыскал остатки водки — бутылка с последними двумя рюмками стояла перед ним.

Глава 3. Шурик, сборка и корпусный шкаф

23 апреля

В комнате пахло свежим деревом и кромочным клеем. Повсюду валялись разорванный картон, стяжки и пакетики из-под рассыпанной фурнитуры. Тим держал в руках инструкцию, вертел её, пытаясь понять, как же собрать этот шкаф.

В общем чате на четверых, который они создали после первой встречи, чтобы делиться фотографиями, Гриша написал, что они с девушкой решили обновить интерьер: избавиться от старого рыжего шкафа и поставить новый.

Ксюша не помогала бы ему со сборкой, а у Тима был некоторый опыт. Когда-то он занимался этим на работе — пусть это и не входило в его прямые обязанности, но в должностной инструкции значился пункт «прочие поручения руководства». Иногда он собирал мебель для мамы или для себя. Поэтому ключ под конфирмат, отвёртка и шуруповёрт уверенно лежали в его руках.

На прикроватном столике стояли две банки пива и тарелка с бутербродами с сыром. Это было всё, что Гриша смог предложить взамен на помощь. Но Тиму и не нужна была плата — ему было приятно выручить нового друга, занять руки делом и просто провести вечер вне дома.

На фоне играла приглушённая музыка — в плейлисте Гриши вперемешку звучало и то, что Тим знал, и то, что слышал впервые. Много старого рока, много нестареющей попсы.

— А эта хрень куда вообще? — Гриша поморщился, потянув шею и разглядывая деталь с видом потерянного туриста.

— На эксцентриковую стяжку, — Тим сказал спокойно, не отрываясь от инструкции, словно знал, что делает.

Он отложил инструкцию, больше похожую на жалкий чертёж уже собранного шкафа. Единственным её плюсом был перечень деталей с размерами — по нему хотя бы можно было понять, всего ли хватает.

— Дай стойку. Нет, не эту. Вот, да, — Тим кивнул и забрал элемент, не отрывая взгляда от крепежа.

Он опустился на колени и вставил в отверстие протянутый крепёж. Затем подставил деталь и закрепил.

— Ну, вроде бы так. Если что, перекрутим. — Тим пожал плечами, убирая инструмент. — Главное — не сделать из шкафа швейцарский сыр. А остальное — фигня.

Они продолжили собирать шкаф, ориентируясь не столько на схему, сколько на здравый смысл. Пока всё шло как надо. Тим лишь надеялся, что они не перепутали боковые стенки — и не обнаружат этого, когда возьмутся за двери.

В такие моменты, когда он работал руками, ему всё чаще казалось, что пора менять профессию. Здесь надо было думать только о том, где сверлить. Всё просто. Не нужно держать в голове тысячу задач и при этом ещё улыбаться.

В голове у него вечно что-то гудело.

Радио мыслей не смолкало ни на секунду. Сосредоточиться было почти невозможно — внимание ускользало. Он пытался приучить себя слушать аудиокниги или подкасты во время домашних дел, но уже через минуту мыслями оказывался где-то далеко.

Мозг приходилось держать на поводке. Всё время. Делать несколько дел одновременно. На работе — ещё хуже: задания, вопросы, шумные разговоры вокруг. Голова просто взрывалась.

Он всё чаще ловил себя на мысли: может, бросить это всё и уйти работать на склад? Или на производство. Где есть простой алгоритм. Делай раз, делай два. И пусть сознание уходит куда хочет.

— Как думаешь, за сколько мы его соберём? — буркнул Гриша, не поднимая головы.

— Если не отвлекаться на пиво, разговоры и сигареты — часа за полтора, — хмыкнул Тим с усмешкой.

— Вот именно. Надо выйти покурить, — фыркнул Гриша и встал.

Тим поднялся, и они вышли на балкон.

В комнате стояла духота, несмотря на открытые окна. Приходилось постоянно наклоняться, лезть в неудобные места, крутиться в тесноте. Лицо Тима раскраснелось. А вот на балконе было свежо: внизу шумела дорога, над головой щебетали птицы. Весна будто торопилась — на дереве у самого окна набухли и распускались почки.

Закурили.

— Надо успеть сделать как можно больше, пока Ксюша не вернулась, — бросил Гриша, глядя вниз. — Я ей ещё вчера пообещал, что начну. Она специально осталась у подруги, чтобы не мешать. А я пришёл с шинки — и понял, что не хочу делать вообще ничего. Даже старый шкаф не разобрал.

— Она поймет, — лениво махнул рукой Тим. — Ты работал. После смены редко хочется что-то делать, особенно когда один. Я и вчера мог приехать.

Гриша скривился:

— Не, пятница — это святое. Раньше у меня был график три через два, тогда пятница вообще не ощущалась. А сейчас — прям праздник. Как будто ты правда чего-то заслужил.

— Отдых — это же не только тюлениться, — выдохнул Тим. — Я когда себе стол собирал, это была пятница. Но я был не один. И тогда в кайф. Даже лучше, чем тупо на диване валяться.

Гриша затянулся, покрутил сигарету в пальцах.

— А ты, походу, трудоголик, — глянул на него с прищуром Гриша.

Тим фыркнул и закашлялся:

— Ну уж нет, — отрубил Тим. — Я люблю отдыхать больше, чем работать. Просто понял: тупить на диване каждый вечер — это не отдых, это гниение. «Сосисочный отдых» — хорошо, но в меру. А у меня он каждый день. А нормальный отдых — это когда ты не вырубаешься, а переключаешься.

— Ну, может, ты и прав, — нехотя согласился Гриша. — В любом случае, вчера — это вчера, а сегодня надо всё сделать быстро и без факапов. Не хочу, чтобы Ксюша снова злилась.

Он вздохнул и уставился на соседний дом. Брови медленно сошлись у переносицы. Возможно, Юля была права — Гриша и правда несчастлив в этих отношениях. Но Тиму не хотелось спешить с выводами.

Ни Гриша, ни тем более Ксюша не были ему настолько близки, чтобы он имел право судить об их паре. Да и у кого нет проблем?

Они докурили и вернулись к работе. Впереди было ещё много этапов. Лежащий на полу корпус шкафа был только началом. Как минимум, нужно было вынести на мусор старую разваливающуюся конструкцию.

Прошёл час. Они подняли собранный каркас, отошли к столу, осушили остатки пива и окинули взглядом результат. Оставалось немного — собрать ящики, поставить направляющие, навесить двери. Но Тим всё больше напрягался: с фурнитурой у него всегда были сложности. С петлями он справлялся. Газлифт тоже мог установить, даже если его там изначально не было. А вот шариковые направляющие... Только роликовые, и то — когда-то давно, криво и с матюками.

Глава 5. Кто мы, откуда, куда мы идем?

5 мая

«Больше никакого алкоголя».

Если Тим ещё как-то придерживался этой мысли все предыдущие шесть дней, а Гриша с Юлей — с куда меньшей убеждённостью, то Алина сдалась уже на второй. И даже сейчас, едва заставив себя приехать в университет, в её маленькой фляжке плескался разведённый дешевый коньяк с колой.

Она пряталась за последней партой крайнего ряда в душном кабинете. Солнечные лучи заливали тетрадь и руки, припекая бледную кожу. Алина думала: «Как в такую погоду можно сидеть здесь, среди песка с ботинок престарелого препода, а не гулять где-нибудь между домов?»

Вдруг пришло резкое осознание: впереди — вторая часть длинных майских. Это был отличный повод не думать об учёбе… и повод задуматься, где бы их провести. Все четыре предыдущих дня отец усердно трудился над уничтожением своей печени и разносом квартиры, где никто не мешал ему кричать, ворчать и махать кулаками.

Насколько Алина знала, он пил до сих пор. Она этого не видела — жила у Юли. Но вчера у бабушки Юли была плановая операция, и теперь оставаться у них дома стало неловко. Надо было забрать вещи и вернуться к себе. Вот только идти больше было некуда.

Алина: Впереди продолжение майских

Тим: только не говори, что хочешь пробухать их все

Алина: Хах, ты так говоришь, будто я алкаш

Гриша: Умоляю

Гриша: У меня печень сдохла

Гриша: А Ксюша уже точит нож

Юля: Я до сих пор прихожу в себя после своего ДР

Алина: Да вы как будто никогда не бухали

Алина: Я вообще хотела спросить, кто чем занят

Юля: Просто ты у нас амбассадор алкоголя

Гриша: Серьёзно, каждое твоё сообщение какой-то стресс

Алина: Ну и чё, у кого какие планы?

Юля: Меня не считайте, у бабушки операция была. Надо быть рядом

Гриша: Нас Ксюшины родители загребли на дачу. Стройка века. Я пропал

Алина: ...

Она нахмурилась, глядя на экран, и сделала пару глотков из фляги, прикрываясь широкой спиной одногруппника. Оставался один шанс. Самый желанный. И, как ей казалось, беспроигрышный. Несмотря на всё, что Юля пыталась ей вбить в голову.

Алина: А ты чего молчишь, мистер загадка?

Тим: шашлыки с семьёй. максимум

Алина: Эээ, вы чего все сговорились?

Тим: это всего на пару часов. Не все выходные

Тим: есть предложения, бунтарка?

Алина: Ты что, теперь тоже трезвенник?

Тим: хахаха, условный

Алина: В каком смысле?

Тим: не перебираю

Алина: Воу, взрослая версия Тима

Алина: Слушай, может, в субботу ночью погуляем? Погоду обещают шикарную

Тим: давай

Тим: только без сюрпризов

Алина: Никаких. Почти

И смайлик с нимбом.

Алина довольно улыбнулась, убрала телефон в карман и изобразила заинтересованность в паре. Соседка по парте покосилась на неё с вопросом, но Алина только пожала плечами и, подперев щёку рукой, плавно растеклась по парте.

Она не решилась бы проситься пожить у Тима — не настолько близки. Он казался хорошим. Очень хорошим. Но она едва его знала. Сердце рвалось к сближению, но страх снова раствориться в ком-то говорил: потормози.

Парень с соседнего ряда указал ей на карман кофты — намекал на флягу. Алина хмыкнула и кивнула. Эти люди могли бы и сдать её, но не сдавали. Хотя и так всё было понятно — преподаватели видели её глаза. Пьяные. И пустые. Десятки предупреждений, выговоров, угроз. Всё в никуда.

Будто она сама просила, чтобы её отчислили.

Но всё ещё держалась. Училась на бюджете — влетела в топ-десять поступивших и до сих пор не понимала, как. А главное — зачем вообще держалась? Говорили: «Государство платит за тебя больше, чем платники». Может, только поэтому её ещё не выкинули. А может, просто неуязвимость решила снова сыграть на её стороне.

***

Тим откинулся на спинку стула и расплылся в улыбке. Даже не из-за Алины. Больше от того, что одним из его маленьких желаний всегда была ночная прогулка по городу. Особенно по центру: фонтаны, подсветка, пустые улицы. Казалось, в такую ночь можно перевернуть всю жизнь.

Обычно он гулял один. Не было никого, кого можно было бы просто выдернуть из дома, чтобы побродить без цели. Поэтому он надевал наушники и шагал в никуда — в компании с самим собой и вечной тоской.

Когда начал пить нормотимики, вдруг понял: рядом никого толком и не было. Были друзья. Надёжные. Те, с кем они проходили дерьмо — их и своё. Но когда стало полегче, делиться радостью оказалось не с кем.

Сайты знакомств он листал в первую очередь ради этого — не секса, не признания, а банального «погнали в парк?». Разделить радость. И теперь, даже с новой компанией, он не был уверен, что это не просто новые собутыльники.

Алина предложила прогулку. Значит, она не только для пьянок.

Но работа снова бесила.

Хотя задач стало меньше, всё равно — каждое письмо вызывало раздражение. Особенно после утреннего разговора с начальством. Один из менеджеров ушёл в отпуск, и его клиентов хотели отдать Тиму.

Он не умел с ними работать. Никогда не продавал. Всегда просто выставлял счета по чужим инструкциям. Теперь — «если что, спрашивай». Типа он когда-то соглашался. Соглашался учиться — да. Но никогда не хотел становиться продажником.

Тася: Выйдем?

Тим: пойдём

Он бросил дела, схватил телефоны и вылетел из кабинета. Тася уже ждала его у выхода.

Он потёр глаза и с досадой выдохнул:

Глава 6. Аньён, чаль чинэссоё?

11 мая

Среда обещала быть невыносимой. К счастью, среда была маленькой пятницей — и делила неделю пополам. Переживи её — и дальше станет немного легче. Хотя формально это был первый рабочий день после затяжных праздников.

После обеда Юля внезапно предложила встретиться. Обычно они общались онлайн, пересылая мемы и тиктоки, а все живые встречи проходили только в общей компании. И Тим неожиданно обрадовался: это позволило ему пережить день без привычного напряжения.

Погода располагала к холодному напитку и мороженому. Хотелось замедлиться, встать где-то посреди улицы и вдохнуть по-весеннему тёплый воздух. Вечер обещал быть хорошим. Но встреча с Юлей обернулась подставой — классической и слегка подлой.

Они сидели втроем в кафе: Тим, Юля и Аня. Разумеется, он был рад её видеть. И странное чувство волнения стягивало живот в тугой узел каждый раз, как он бросал на неё взгляд. Но сейчас всё было чересчур: слишком много света, слишком трезво, слишком тихо играла музыка. Ни капли нужного градуса — ни в бокале, ни в атмосфере.

Он вертел трубочку в коктейле, наблюдая за таянием льда. Девушки болтали о своём, а он рассеянно смотрел в окно. За стеклом раскалённый воздух дрожал маревом. В кафе же было прохладно: гудел кондиционер, звенела посуда, стучали ложечки о стеклянные стаканы.

Выкрашенные в бежевый цвет стены казались почти тёплыми на фоне холодного мрамора барной стойки. Свет отражался в стеклянных столешницах, закрытых матовыми плафонами, — как будто на каждом столике лежал кусочек льда.

В целом ему здесь нравилось. Нравился малиново-мятный лимонад, нравился чизкейк, на который он долго смотрел и всё же не устоял. Не нравилось только собственное состояние: ощущение потерянности тянуло вниз, как камень в кармане. Это портило всё.

— Сколько стоила эта карточка? — спросила Юля.

— Семьсот рублей, — ответила Аня, доставая телефон. — Это недорого. Я сейчас охочусь за картой Минхо, но нигде не могу найти дешевле полутора тысяч.

— Пиздец, — хмыкнула Юля. — Кусок картона за полторы штуки. Общество ебанулось.

— Эта ловушка затягивает, — усмехнулся Тим. — Я тоже думал, что ограничусь парой дешёвых, но потом понял, что трачусь на целую коллекцию. И ладно бы... Но суммы при переводе перестали быть трехзначными.

— Какая была твоя первая карта? — поинтересовалась Аня и чуть подалась вперёд, заправляя прядь за ухо.

Тим нахмурился. Вспомнил свой старый биндер с карточками, которые таскал повсюду.

— Кажется, Вонён из IZ*ONE, — сказал он.

— Вонён такая пикми, — фыркнула Юля, откладывая телефон. — Я смотрю тиктоки, которые Аня мне скидывает, и потом у меня вся лента в корейцах.

— Вонён не пикми, — возразил Тим. — Её заставляют быть такой. Это индустрия. Мне её жаль. В четырнадцать лет получить такую популярность — это же ад. Хейт, давление. А агентство только усугубляет всё.

— Это просто фан-сервис, — пожала плечами Аня. — Людям нравится. Иначе компания не заставляла бы её играть эту роль.

— Ну да, — кивнул Тим. — Какая твоя любимая женская группа?

— Всё, началось, — рассмеялась Юля, поднимаясь из-за стола. — Я в туалет. Обсудите это без меня.

Они проводили её взглядом. Когда дверь за ней закрылась, между Тимом и Аней повисла легкая тишина. Но в ней не было неловкости — скорее, мягкая звенящая тягучесть, как перед началом чего-то важного.

Тим редко встречал кого-то, кто принимал его увлечение корейской музыкой всерьёз. Он уже не жил этим, как раньше, но оставались тёплые воспоминания. И татуировка на память — в честь той самой песни, которую он когда-то слушал на повторе неделями.

Стоило бы переслушать. Возможно, она всё ещё звучала так же сильно.

— Я больше люблю мужские группы, — призналась Аня, опустив взгляд в чашку с остатками льда.

— Я заметил, — с улыбкой ответил Тим. — Поэтому интересно, какая женская группа тебе понравилась?

Аня слегка покраснела, подалась вперёд, как будто собиралась шепнуть что-то на ухо.

— Мне понравились IVE, — сказала она, будто это было признание в слабости. — Гаыль классная.

Тим с удовлетворением откинулся на спинку стула, не сдерживая довольной полуулыбки.

— Юджин — моя слабость, — добавил Тим, глядя в сторону, словно в голове всё ещё звучал трек. — С тех пор, как она была в IZ*ONE. Хотя, честно говоря, я к их распаду уже биасил половину состава.

— Я пыталась слушать их, — Аня на секунду сморщила нос, — но их песни кажутся слишком писклявыми. Иногда прям физически больно.

— Моя фаворитка — «Панорама», — сказал Тим и усмехнулся. — Обожаю, когда от неё идёт кровь из ушей.

Аня рассмеялась, прижимая ладонь к губам, чтобы не хохотнуть в голос.

— А какая твоя любимая мужская группа, любитель милого концепта? — приподняв бровь, спросила она, будто проверяя его на прочность.

Улыбка Тима стала шире. Он и забыл, как цепляет его такой типаж: густые тёмные волосы, прямой нос, немного насмешливый взгляд и уверенность, которую она даже не пыталась демонстрировать.

— Ateez, — ответил он, чуть хрипловато. — Они сумасшедшие. Хотя все говорят, что Stray Kids безумнее. Но у Ateez — свой стиль. У «Скизов» песни безумные, но иногда как будто слишком.

— Кто твой биас? — Аня подалась ещё ближе, будто втягивая его в сговор.

— Минги, — ответил Тим, прищурившись. Он словно ждал реакции, которую не смог бы точно предсказать.

— Мне нравится Хонджун, — сказала она, быстро, без колебаний. И это только усилило её очарование.

— А из Скизов, наверное, Джисон? — усмехнулся Тим.

— Угадал, — кивнула Аня. — А как насчёт Уёна?

Тим театрально закрыл глаза, откинулся назад и покачал головой:

— Из-за Уёна я вообще начал их слушать. Он такой красивый, чертяга.

Аня протянула ладонь — ловко, без слов. Тим хлопнул по ней, будто это был секретный ритуал.

Их разговор мог продолжаться вечно: о старых альбомах, недооценённых сайд-треках, скандалах, нелепых фантеориях. Тим поймал себя на том, что забыл, сколько времени прошло. Только мелькнувшая мысль о Юле вернула его в реальность — она ушла довольно давно.

Глава 7. Я помню чудное мгновение

12 мая

Шла четвёртая бутылка. Бокал со сколотым краем не успевал пустеть, а время упрямо катилось вперёд. Надо было либо идти в магазин, либо ложиться спать. Но сна не было ни в теле, ни в голове.

В сидячем положении Тим чувствовал себя более-менее, но стоило подняться — и сознание становилось ватным. Больше всего раздражало то, что был только четверг. Он не дотянул всего один день, чтобы напиться в одиночестве по-честному — без угрызений, без мыслей о завтрашнем автобусе, о восьми часах на работе, где снова придётся изображать нормальность.

Он вспоминал ту самую неделю — последнюю в том году. После новогоднего корпоратива. После неё. Женщина, старше на десять лет, запах её духов, близость губ, пьянящие прикосновения. Всё расплывчато, смутно. Он был пьян уже к середине вечера, а на дискотеке — и вовсе не в себе.

Тогда ему казалось: он на седьмом небе. Она была рядом, шептала, целовала, кусала. Он страдал по ней весь год — и вот она, наконец, рядом.

А потом, через пару дней, коллега сообщил: «Ты серьёзно? Она просто развлекалась».

Теперь Тим лишь усмехался — иронично, горько. Но тогда это была катастрофа. Он бил кулаками в стены до синяков, пил семь бутылок дерьмового крепкого пива и ревел до рассвета. На утро глаза не открывались, кулаки ныли, лицо обжигал снег, которым он пытался привести себя в чувства.

Сейчас такой боли не было. Но что-то внутри всё равно тянуло вниз. Он чувствовал себя паршиво уже несколько дней — и пытался справиться с этим как-то иначе, чем обычной пьянкой в компании кошки, сигарет и унылого плейлиста.

Во рту кислилось от табака и дешёвого пива. На душе — ещё противнее.

Он снова думал о взаимности. О том, что её не может быть. Да и нужна ли? Скорее всего, нет. Он не был готов — ни к отношениям, ни к чувствам. Ни давать, ни принимать.

И бесило то, что он вообще об этом думал. Особенно — эта глупая уверенность в том, что кому-то может быть нужен. Не как приятель по пиву. Не как парень для случайного танца. А по-настоящему.

В такие моменты он видел себя без прикрас. Знал: не заслужил, чтобы его любили.

И потому — хотелось уйти. Не вовлекаться. Сдерживать себя. Держать дистанцию, чтобы не выглядеть увлечённым. Не попасть впросак.

Нужно было дать себе время.

С другой стороны, ему нравилось, как развивалось общение с Аней. Она была инициативной — и впервые за долгое время ему не приходилось бегать за кем-то, добиваться, угадывать, что сказать. Всё шло само собой.

Но стоило снова открыть её профиль — фото, где тёмные кудри разливались по белой подушке — как внутри поднималось знакомое чувство: он не дотягивает. Или, скорее, не хочет дотягивать. Старательно ставит себя ниже, чтобы не верить в шансы. Именно поэтому её интерес казался ему странным. Неуместным.

Они переписывались всего полтора дня, но успели обсудить кучу всего. Аня прислала ему, наверное, все видео со своих выступлений. И он правда смотрел их с интересом, даже несмотря на то, что раньше кавер-дэнс казался ему чем-то бесполезным. Ну вот зачем смотреть чужие копии, если есть оригиналы?

И всё же что-то в ней цепляло. Он испытывал это впервые: лёгкое, необъяснимое влечение, от которого даже самому себе было неловко. Девушка, которая понравилась с первого взгляда — и в тот же вечер дала сигнал первая. Судьба? Или очередной розыгрыш? Подарок вселенной — или ещё один крюк для будущей боли?

А с Алиной всё будто застыло. И будто он сам это тормозил. Уже второй день отвечал на её сообщения машинально. Коротко, сухо. Без желания продолжать диалог. Не задавал лишних вопросов, не интересовался искренне. Отвечал только ради приличия. А она всё равно писала. С пары — жаловалась на скучного препода. Скидывала, как устала ждать обеда. Делилась ерундой — но делилась.

И всё же внутри боролось другое: ему хотелось с головой уйти в общение с ней. Хотелось переписываться постоянно, ловить уведомления на работе, ждать её голосовых. Он помнил, как её видео могло спасти даже самый чёрный день.

Но бегство было привычнее. Надёжнее. Так меньше шансов обжечься. Если не рисковать — не будет провалов. Не будет и побед, да. Но этот риск он научился игнорировать. Потому что в его опыте риск всегда вёл к боли. К разочарованию. К ранам, которые заживали месяцами.

Он убрал телефон после короткого звонка с Аней — она позвонила во время перерыва. Любила говорить голосом, переписку не особо жаловала.

Тим снова взял гитару. Минорный аккорд лёг в руку автоматически — на мажор не было настроения.

Пальцы легко пробежались по струнам. Время ещё позволяло шуметь, но не хотелось, чтобы соседи слышали очередной приступ его меланхолии.

— И на балконе тает дым, синеют губы, ты один, — тихо напел он. — И в твоем мире нет тепла, там только страхи, боль и мгла… Тебе бы взгляд поднять чуть выше — туда, где горит горизонт…

Он запнулся, нахмурился.

— Я не придумал рифмы лучше, а скоро дождь… возьми мой зонт? Блять. Какая же херня. Какой, к чёрту, зонт?

Он плеснул себе ещё. Стенки бокала были покрыты засохшей пеной.

Телефон подал сигнал.

На экране — значок мессенджера. Он уже знал, от кого. Медленно разблокировал, смахнул панель вниз.

Алина: Эй, у тебя всё в порядке?

Он смахнул обратно. Заблокировал экран.

Закрыл лицо ладонями. Опустил голову.

Сообщения приходили одно за другим — он даже не смотрел.

Вскоре экран снова загорелся. Фото Алины: розовые волосы, голубые глаза, взгляд в камеру. Он застыл. Потом медленно поднял трубку.

— Алло.

— У тебя всё в порядке? — её голос был тихим, но в нём чувствовалась тревога.

— Да.

— Ты в последнее время совсем неразговорчив, — сказала она. — Это немного пугает. Особенно если учесть, насколько ты депрессивный.

— Всё нормально, — ответил он, стараясь говорить ровно. — Просто... хочу немного побыть один.

Глава 8. Пей, дерись, молись

16 мая

Общение с Алиной будто обледенело с обеих сторон.

Если раньше она писала ему по утрам, то за весь вчерашний день — ни слова. Он не был уверен, но догадывался: наверное, сболтнул лишнего в ванной на той вечеринке. Он не решался написать первым. Не хотел навязываться, а ещё — воспользовался тем самым временем, которого сам и добивался своей холодностью.

Когда между ними стало прохладнее, ему вдруг стало спокойнее. А вместе с этим — снова захотелось близости. Он понимал, что это неправильно. Взрослый и ответственный человек так бы не поступал. Но чем больше он об этом думал, тем лучше начинал понимать свои собственные реакции.

И всё же ему не хватало смелости написать первым и прямо спросить, что не так. Однажды он всё же написал ей: «доброе утро», надеясь, что разговор продолжится.

Не продолжился. И Тим сдался.

Ставя себя на её место, он понимал: может, ей тоже нужно было время и тишина. Так же, как и ему. В любом случае, однажды они всё равно увидятся.

А пока — было чем заняться.

В воскресенье он внезапно передумал готовить впрок — хотя и устроил генеральную уборку, и погладил всё накопившееся бельё. Может, устал. А может, решил, что денег хватит на готовый обед. Но иллюзия финансовой стабильности быстро рассыпалась. Так что вечер понедельника он проводил у плиты.

Он достал из холодильника овощи, щёлкнул плитой, поймал ритм. Готовил он часто, пусть и без особого шика. Нарезал овощи, разогрел сковороду, бросил специи — всё это время на том конце трубки была Аня.

— Что готовишь? — спросила она.

— Рис с овощами и курицей, — ответил он, заглядывая в коробку. Там остался последний пакетик. Если щедро закинуть овощей — хватит на два дня.

— Правильное питание? — по тону слышно было, что Аня улыбается.

— Отсутствие денег, — хмыкнул он. — У меня из запасов — гречка, рис и макароны. Но я всю прошлую неделю ел одну гречу.

— А макароны?

— Сегодня только понедельник. Успею, — отозвался он, перемешивая овощи на сковороде. — А ты чем питаешься? Когда был у тебя, заметил, что пространства для кулинарии там маловато.

— А мне много и не надо, — спокойно ответила Аня. — Но в основном — готовая еда. Особенно на работе. Заказываю доставку.

— Завидую, — усмехнулся он.

— Могу заказать тебе обед на работу, — посмеялась она.

— Не смей! — почти серьёзно отозвался он, понизив голос. — Буду чувствовать себя содержанцем. Ты и так пообещала мне творожное колечко.

— И кофе, — напомнила она. — У меня смена в пятницу. Захочешь — приезжай.

— У нас корпоратив, — вздохнул он. — Разве что ты готова смотреть на моё чуть пьяненькое лицо.

— «Чуть пьяненькое»? — удивилась она. — Разве корпоративы не для того, чтобы напиться в хлам?

Он усмехнулся, зажал телефон плечом и щекой, начал нарезать курицу. Кошка вертелась под ногами, цеплялась за край домашних шорт — выпрашивала. Хотя сырую курицу не ела. Только клянчила и потом оставляла на полу засохшие куски, на которые он стабильно наступал.

— Не на сезонных, — объяснил он. — Новый год — да, там всем сносит крышу. А тут — просто шашлык, мы с Тасей поржём над коллегами, и по домам. Так что я буду максимум слегка поддатый. Весёлый.

— Мне сложно представить, наверное, — задумчиво ответила она. — У нас корпоративы раз в год. Один раз — и всё: весь коллектив идёт в бар, а потом никто не помнит, как добрался домой. А утром — кому-то ещё и на смену.

— Ты так выходила?

— В прошлом году, — вздохнула она. — К девяти пришла открывать кассу и поняла, что не справляюсь. Попросила одного мальчика меня подменить. Он не пьёт, и я потом так себя корила, что не договорилась заранее.

— Вот ты не понимаешь корпоративы раз в сезон, а я — как это: меняться сменами, — усмехнулся он. — Кстати, я за тобой кое-что заметил.

— И что же?

— Ты не материшься.

Мат в собственной речи он воспринимал как обыденность. Пару раз пытался отучить себя заменять запятые руганью, но удерживался только на работе и в семье. В остальное время не помогало ничего.

Он носил на запястье резинку от денег — щёлкать ею должен был каждый раз, когда срывался. Но быстро понял, что боль ему даже нравится. Поймал себя на том, что дёргал резинку просто так, без причины, и оставлял на руке красные следы.

Пробовал откладывать деньги каждый раз, когда срывался, но... деньги шли на его же сберегательный счёт. Лёгкий способ штрафовать себя, не теряя ни копейки. Не сработало. Он махнул рукой.

И признался себе: если не материться, становится только хуже. Как будто врёт. Как будто глотает злость. А злость должна выходить наружу.

Он не знал в жизни ни одного человека с «чистым языком». Даже мама — та умудрялась вставлять мат даже там, где его нужно было избежать. Отчим вообще не разговаривал иначе. Откуда ему было научиться сдержанности?

— Нет такой привычки, — просто ответила Аня. — У нас в семье с этим строго. И я с детства много читала, так что с выражением мыслей проблем нет.

— То есть считаешь, что мат — от бедности речи? — он нахмурился, накрывая сковородку крышкой.

— Чаще всего — да, — кивнула она. — Хотя у некоторых это звучит органично. Даже красиво.

Тим с этим согласился. Он знал людей, у которых бранные слова ложились в речь, как кисть по холсту — естественно, даже завораживающе. А были и такие, от кого у него морщилось лицо, хотелось отойти подальше и забыть, что такие люди вообще существуют.

— А как ты это заметил? — спросила Аня. — Прислушивался?

— Ага, — усмехнулся он. — Поймал себя на мысли, что ни разу не слышал от тебя ни одного матерного слова. Потом начал прислушиваться специально — и правда. Ноль.

— Но ты сам почти не материшься, — удивлённо заметила она.

— Потому что с тобой говорю, — признался он. — Стараюсь подбирать слова.

На том конце провода она, кажется, улыбалась. Он почувствовал это — по паузе, по дыханию.

Глава 9. Дядя Стас и велосипед

19 мая

Вокруг стоял стойкий запах пота и кожи. Дешёвые диффузоры на подоконниках не спасали — только усугубляли. На цокольном этаже жилого дома располагался маленький спортзал для тех, кто ценил тренировку духа, а не гламурные фотки. Это место не походило на современные фитнес-центры с хромированным блеском и стерильной чистотой. Оно жило по своим правилам — каждый сантиметр был пропитан силой.

Ринг возвышался в центре зала, как алтарь для бойцов. Потёртые борта хранили следы сотен поединков, а канаты, перемотанные синей изолентой, помнили прикосновения чужих рук. На ринге двое мужчин в перчатках, по пояс раздетые, вели ожесточённый бой. Тим невольно наблюдал за ними.

Груши раскачивались в ритме, не терпящем суеты. Тяжёлая казалась исполином, терпеливо ждущим вызова. Скоростная — строгой наставницей, не прощающей ошибок. Тим стоял у тяжёлой, с трудом сдвигая её с места. Кулаки, перемотанные бинтами, уже начинали ныть.

— Ноги шире, — Гриша носком отодвинул его ступню. — Колени мягче. Не надо так приседать.

Тим слушал. Он знал, как должно быть — по коротким видео в интернете, — но никогда не пробовал на деле. Иногда ему хотелось повесить дома грушу, чтобы бить её, а не стены. Но то не было дрели, то — денег, и идея так и осталась идеей.

— Плечи тоже расслабь, — сказал Гриша и, когда Тим нанёс очередной удар, отстранил его и сам продемонстрировал. — Вот. Теперь ты.

Тим повторил. Гриша кивнул:

— Уже лучше. Напомни, зачем тебе это?

— Чтобы не получать по лицу, — пожал плечами Тим. — Чтобы не было как вчера.

— Вчера было нормально, — усмехнулся Гриша. — Я могу показать тебе базу. Куда и когда бить. Но опыт — только в драке. И не на ринге — на улице.

Тим кивнул:

— Но хотя бы знать, что умею — спокойнее. А ты как научился?

На миг лицо Гриши потемнело. В глазах скользнула обида, но он быстро выпрямился и хмыкнул:

— В детдоме по-другому не выжить. Сначала били меня, потом я начал бить в ответ. Бокс — это круто. Есть правила. На улице — никаких. Даже про честь забываешь. Просто хочешь выжить.

— Часто тебе это приходится? — спросил Тим, продолжая отрабатывать удары.

— Временами, — пожал плечами Гриша. — Сильнее бей. Что вчера тебя заставило врезать тому парню? Представь это снова и бей.

Тим размял пальцы. Вспомнил лица у бара. Удар по Алине. Сердце сжалось. Волна злости. Он нанёс серию ударов — уже резких, точных. Гриша удерживал грушу, но теперь та почти не сдвигалась. Костяшки саднило от грубой поверхности.

— Хватит пока, — сказал Гриша. — Пошли на тренажёры. В следующий раз будем учиться защищаться.

Он первым подошёл к свободной скамье, лёг, расставив ноги, упёрся в пол, свёл лопатки и взялся за гриф.

— Подстрахуешь?

Тим встал за ним. Заметил, как побелели его пальцы. Гриша снял штангу, зафиксировал на вытянутых руках. Вес шёл по диагонали к груди. На нижней точке он издал рык, мышцы груди, как пружины, выстрелили гриф вверх. Ещё семь повторов — чистая разминка. Даже румянец не выдавал напряжения. Но Тим держал гриф, готовый помочь в любой момент.

Гриша опустил штангу на стойки и вытер ладони о шорты.

— Теперь твоя очередь, — сказал он, вставая со скамьи.

Тим лёг, чувствуя, как холодный металл неприятно давит на спину. Гриф с блинами — те самые сорок килограммов — казался тяжелее, чем должен был быть. В зале было душно, резкий запах пота, лязг железа, взгляды — всё раздражало и сбивало с концентрации.

Он глубоко вдохнул, уверенно обхватил гриф. Пальцы слегка дрожали. На секунду мелькнула мысль: может, зря не попросил начать с меньшего? Но Гриша уже стоял за спиной, готов подстраховать — отступать было поздно.

Медленно, с напряжением в каждой мышце, Тим опустил штангу к груди. Всё тело будто натянулось в ожидании — гриф почти коснулся футболки, секунда тишины, и… резкий выдох, рывок вверх.

Руки горели, спина взмокла, каждый сантиметр пути наверх давался с трудом. Гриша чуть помог, подхватил, направил. Когда штанга оказалась наверху, Тим с усилием задвинул её обратно.

— Давай немного сбавим. — Гриша снял по блину с каждой стороны. — Завтра же корпоратив, не сдохни раньше времени.

Тим остался лежать, глядя, как тот убирает блины. Десять килограммов с каждой стороны — уже не так устрашающе. Он взялся за гриф вновь — вторая попытка далась легче.

Подход за подходом — напряжение сменялось усталостью, но не выматывало до предела. Он успевал пить воду, вытирать лицо полотенцем, отдышаться. Гриша оказался неожиданно адекватным тренером: не подгонял, не давил, но держал ритм.

Между упражнениями время ускользало. Минута отдыха казалась десятью секундами.

— Узнал, кстати, что ты с Аней на свидании был, — будто невзначай сказал Гриша, протирая шею. — А ты мне: «просто общаемся».

Тим нахмурился, поднял взгляд в зеркало. Взял лёгкие гантели, встал рядом с другом.

— Это не было свидание, — отрезал он, начиная повтор. — Юля предложила встретиться, там была Аня, потом Юля ушла, и мы остались вдвоем.

Гриша рассмеялся:

— Юля как всегда, — покачал он головой, продолжая жать гантель. Под футболкой вздулись бицепсы, на предплечьях проступили вены. — И чем всё закончилось?

— Погуляли, посидели у неё, попили чай… потом я ушёл домой, — пожал плечами Тим.

Он крепче сжал прорезиненный гриф, ощущая, как мышцы ещё держат нагрузку. Хотелось продолжать до полного изнеможения.

— И всё? — Гриша прищурился. — Ты был в квартире с девушкой, которой явно нравишься, и ничего? Теперь вы просто... общаетесь?

Тим закончил упражнение, держа гантели у бёдер. Он не знал, как Гриша отреагирует, если услышит что-то не по шаблону. Казалось, тот из тех, кто воспринимает симпатию как возможность.

— Вопрос не встал? — с насмешкой поднял брови Гриша.

— Ну… да, — нехотя согласился Тим. — Мне это не особо нужно. Меня больше привлекает эмоциональная близость и всё такое.