Проводница. Тысяча смертей чтобы выжить.

Пролог: сон.

Я пришла за ним сама.

Ночь окутала меня, словно черное шелковое платье. Я двигалась с грацией кошки, приближаясь к мужчине, который самодовольно улыбался, стоя у арены.

Он любил собак. Бойцовских. Любил смотреть, как они разрывают плоть или бьются насмерть друг с другом. Тихий свист сорвался с моих губ, и из тени выступили три пса-призрака. Радость мелькнула в его глазах. Он узнал их.

Что ж, добро пожаловать в первый ряд. Теперь ты увидишь их клыки в сантиметре от своего лица. Почувствуешь, как они впиваются в нос, в пах, в горло. Ты уже не так рад меня видеть?

Мастерская

В сухом и прохладном воздухе реставрационной мастерской, пахло пылью и химическими растворами. Под тусклыми лампами на высоких стеллажах замерли артефакты прошлого.

Среди микроскопов, кистей и баночек с клеем трудились шесть человек.

— Инжу, может, хватит сидеть среди этой древности? — Голос подруги Сауле вырвал меня из задумчивости. — Пойдем сегодня в клуб, а то ты сама скоро пылью покроешься!

— Не могу, — я осторожно натянула перчатки. — Мне принесли маленькую книгу, представляешь? Предварительно датировали четвертым веком до нашей эры! Рукопись сохранилась, ее можно прочесть.

— Ага, как же! — фыркнула Сауле. — Дали бы такой экспонат нам? Скорее всего, она не так стара. Да и ты сама скоро будешь сыпаться, как твоя древность, а тебя так никто и не распечатает!

Я уже не слушала ее, склонившись над находкой. Кожаная обложка была испещрена царапинами, словно от ногтей. В предвкушении я открыла первую страницу. Текст был написан в виде стихов:

Вменялетелистрелыболи,

Летелистрахииупрёки.

Я сожаления чувствовала, страх,

Чтотакизамерпосмертнонаустах.

Я проклинала всех, я прокляла себя!

Я стала той, что все просили!

Я — наказание за деянье,

Я — ваша смерть и покаянье!

Я — Жестырнак, я — Проводник!

Я — женщина и я — ваш миг!

Строчки вибрировали знакомой тоской. Ниже текст обрывался:

...мои 999 смертей... одну я так и не пережила...

он был красив... он был добр... он был моим миром...

он был...

его смерть я не перенесла.

простите, сёстра!

я не смогла и переродилась, окончательно погибнув под тяжестью 999-ти смертей.

я так и не нашла способа не превращаться в Жестырнак.

И все что я смогла — это уйти самостоятельно…

Холодок пробежал по спине.

Она... как я?

Мама

После работы я встретилась с мамой в кафе.

— Привет, мам. Может, стоило все-таки встретиться у меня? — предложила я, хотя знала ответ.

— Я в твой музей старины не хочу, — она поморщилась. — Да и воспоминания ужасные.

— Ничего не музей! — возразила я, но спорить не стала. Я устала от этих разговоров. Мама была категорически против того, что я перевезла вещи бабушки в свою квартиру. А мне нравилось. Только там я чувствовала себя дома. Спокойно.

Она сменила тему, но взгляд остался тревожным.

— Выглядишь уставшей. Спишь?

— Нет. Кошмары мучают каждую ночь.

Мама на мгновение замолчала, подбирая слова.

— Один? — тихо спросила она.

Вопрос был не о снах. Она спрашивала о душах.

— Их много, — я покачала головой. — Запоминаю только самые страшные. В них столько тоски, что их тяжело стереть из памяти.

Странно, я поймала себя на мысли, что давно не плакала. И не хочется.

Мы поговорили ни о чем и, съев по тарелке пасты, расстались.

После очередного сна, который вводил меня в депрессию, я не выдержала и поехала в старый дом бабушки. Там, прикасаясь к прохладной поверхности резного комода, я провалилась в воспоминания. В тот единственный раз, когда я видела ее живой.

Воспоминание.

Женщина, моя мать, удачно вышедшая замуж, стыдилась своей матери из аула и отдалилась от нее. В их роду дар передавался из поколения в поколение, и у каждой он был свой. Аже была кумалакшы — она гадала на бобах и прославилась этим. У ее дочери, моей мамы, дар тоже был, но она отказалась идти по тропе предков.

Она уехала в столицу, родила меня и почти забыла о прошлом. Но когда мне исполнилось пять, я начала плохо спать, часами молчать и много плакать. Врачи разводили руками. А потом умер отец. Перед смертью я постоянно была рядом с ним, а после — замкнулась в себе. Иногда я тихо подходила к плачущей маме и вытирала ее слезы. Она говорила, что в эти моменты мой взгляд становился мудрым и взрослым, будто сквозь меня смотрел кто-то другой, древний. И ее боль утраты притуплялась.

Испугавшись, мама решилась поехать к той, от кого сбежала. За советом.

— Мама…

— Явилась, — беззлобно проворчала пожилая женщина, отрываясь от своих дел. — Шесть лет ни слуху ни духу… а сейчас «мама»! Кто это с тобой? Внучка? Гляди-ка, большая какая, а ты ее только сейчас мне показываешь?

— Мам, прости. Я не хотела ей такой жизни, как моя!

— Твоя? А что с твоей жизнью не так?

— Я не согласна служить людям!

— Не служить, дочка. Помогать!

— Помогать?! — в голосе мамы зазвенели слезы. — Они лживые, алчные, жестокие! А я им помогать?! Я хотела жить как все!

— Но ведь ты не такая. И дочка твоя тоже, вижу.

— Нет! Только не это! Посмотри, мам, прошу!

Аже усмехнулась.

— Просишь меня кинуть кумалак? Ты же против этого «шарлатанства» была! А теперь просишь? Не нужно мне это, я и так вижу. Проводница она.

— Проводница? Я не слышала про таких…

— Это древняя легенда. Давно их не было. Последнюю еще моя прабабка видела. Они проводят души через мост боли, забирая ее себе. Говорят, та, что выдержит тысячи смертей, вознаградит сестер своих, и те перестанут чувствовать боль. . А сейчас… сейчас они чувствуют и пропускают каждую жизнь через себя.

— Она ведь маленькая! А если не справится?

Лицо аже стало суровым.

— Ты помнишь, я рассказывала тебе про Жестырнак? Откуда они берутся?

— Они сотканы из жестокости и боли… — прошептала мама и отшатнулась. — Нет!!! Только не это! Ты ошибаешься!

— Нет. С вашим приездом я чувствую присутствие костлявой. Скоро я покину вас, и внучка поможет мне. Она уже забрала часть моих сожалений и боли, теперь я более подготовлена. А пока я постараюсь подготовить ее.

— Нет! Мы уезжаем завтра же!

Мама в отчаянии вошла в дом, и больше они не разговаривали. А я, маленькая девочка, весь день ходила хвостиком за только что обретенной ажекой. Она рассказывала мне странные, совсем не детские сказки.

На следующее утро мама увезла меня.

Лампа Алладина

Моя жизнь превратилась в расследование. Ночи были отданы кошмарам и переходам через мост. Утра начинались с просмотра сводок убийств и несчастных случаев, я искала в них отголоски своих снов. Выходные я проводила в библиотеках, зарываясь в энциклопедии и фольклорные сборники. Времени на общение не осталось совсем. Я была одна на своем пути.

Неожиданный звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. На пороге стояла Сауле.

— Сауле? Привет, не ожидала.

— Привет! Я звонила, ты не брала! Мы же договаривались встретиться, — укоризненно сказала она, проскальзывая внутрь.

— Прости! — я виновато отвернулась, спеша поставить чайник. — Совсем забылась. Зарылась в интернете, ищу сведения о той книге, что нам на реставрацию дали. Она в плачевном состоянии, плесень съела чернила на паре страниц, нужно понять, что там было... — тараторила я. — Проходи.

— Ну ты как всегда! — начала было она, но осеклась и замерла. — Ух ты…

Мне была знакома эта реакция. Все, кто впервые попадал ко мне, застывали на пороге. Я мысленно дала ей полчаса на осмотр — обычно столько и требовалось, чтобы привыкнуть к моему необычному интерьеру.

Сауле, словно в музее, двинулась по комнате. Она с любопытством потрогала мягкий пуф, заглянула в старинное зеркало в потемневшей раме. Ее взгляд скользнул по яркому, сотканному вручную ковру, который, казалось, не потерял своих красок за сотню лет. Она взяла с блюдца на столе изюминку, попыталась щелкнуть выключателем старой лампы, не зная, что для нее нужны спички.

Подняв голову, Сауле надолго замерла, разглядывая шанырак под потолком, в деревянный обод которого были вручную вписаны все руу (рода), переплетающиеся в древе моей семьи.

В минутном шоке она смотрела на тахту, покрытую роскошным покрывалом, и с особым вниманием — на висевший на стене кнут. Сауле восторженно провела пальцами по его ручному плетению и металлическому наконечнику, а затем легонько ударила по бубну, пытаясь выбить ритм.

— Инжу, я как будто в лампе Аладдина! — наконец выдохнула она.

— Такого мне еще не говорили, — усмехнулась я. — Обычно это «музей», «свалка» или «норка сумасшедшей художницы». Хуже всего было про «комнату девушки, что балуется анашой».

— А ты балуешься?! — округлила она глаза.

— Сдурела что ли? Это вещи бабушки, в основном. Мне они нравятся. Пойдем чай пить.

— После этого твоя кухня смотрится такой… обычной! — заметила она, усаживаясь за стол.

— Ты не представляешь, как сильно мне иногда хочется быть в «обычной», — вырвалось у меня.

— Представляю! Мы пять дней в неделю работаем среди старины, оттуда сбежать хочется. А ты, получается, 24/7 в ней пропадаешь.

— Работа — это другое.

— Ну так освободись от этого, — Сауле махнула рукой в сторону моей комнаты.

— Не могу. Это часть меня, — загадочно улыбнулась я. — Может, когда-нибудь…

Миф Проводница

Резкий звонок мобильного вырвал меня из прошлого. Мама.

— Ты где? — в ее голосе слышалась тревога.

— У бабушки в доме.

— Зачем ты туда поехала?

— За ответами, — отрезала я. — Ты же молчишь!

В трубке повисла тишина. Затем она тяжело вздохнула.

— Приезжай. Я расскажу.

Закрыв старый дом на ключ, я вернулась в город.

***

В квартире у мамы мне было так же неуютно, как и ей в моей. Здесь царила стерильная чистота. Все на своих местах: складки на занавесках выровнены, диванные подушки взбиты и уложены под идеальным углом, на полированных поверхностях ни пылинки. Кухней будто вовсе не пользовались, хотя, когда мама накрыла на стол, он ломился от домашних и покупных угощений. Этот идеальный порядок казался безжизненным.

За чашкой чая она наконец начала рассказ. И это была не просто история. Это был миф.

Миф о Проводнице Тысячи Смертей:

Когда мир был молод и души ещё не боялись смерти, жил великий народ — Хранители Перехода. Они оберегали Мост, по которому души переходили в Свет.

Но однажды Мост начал рушиться. Люди стали умирать в страхе, и их боль, застревая между мирами, не находила покоя.

Тогда Высшие Силы созвали Совет. Им нужен был тот, кто сможет пройти по Мосту в одиночку — тысячу раз. Кто примет на себя боль, страх и прощание. Кто станет Проводником.

И явилась одна Душа. Не самая сильная. Не самая смелая. Но — готовая любить тех, кого не знала. Она согласилась.

«Ты не умрёшь, но умрёшь тысячу раз, — сказали Ей. — И каждый раз ты будешь возвращаться с новой раной в сердце. Но только так откроется путь остальным».

С тех пор каждый раз, когда где-то умирает мать, брат, ребёнок или незнакомец, — Проводница чувствует. Сны её становятся пеплом. Глаза видят то, что не видит никто. Она просыпается в холодном поту, плачет, не зная почему, и продолжает идти.

Потому что знает: эта боль не её — но она её должна прожить.

Однажды, когдаонаустанетипоследняясмертькоснётсяеёсердца, онаупадёт. И тогда — встанут другие.

Потому что в мире уже зажглись другие Проводницы, которым она указала путь.

Мама замолчала, оставив меня наедине с этой древней болью. Теперь у меня была цель. Не просто выжить, а понять. Понять, как не стать Жестырнак.