Птица вольная

1

(эпоха Петра I)

-Виват, судари мои, императору нашему Петру Алексеевичу! – поджарый мужчина, поднял стеклянный кубок с рубиновым вином и в очередной раз поправил на голове кудрявый белый парик, так и норовивший съехать набекрень.

-Виват! – дружно проорали четверо бородатых купцов в русских кафтанах, настороженно косясь на гладко выбритого знакомца, выряженного в голландские куцые панталоны и немецкий камзол.

Глотнув щедрую порцию крепкого напитка, хозяин, совсем не деликатно крякнув по-старинке и занюхав благородный напиток квашенным огурцом, принялся потчевать гостей:

-А боголепно было богослужение! Люблю петро-павловскую обедню. Душевно! Пошто, грибочков солёных со сметаночкой не вкушаете? Наша ключница Авдотья, чудо, как хороши делает!

-Ты, Микентий Захарович, зубы нам не заговаривай, - самый старший с проседью в волосах, со стуком положил ложку на стол. – Ты, сказывай, Густав Карлович с чем пожаловал? Не пользительно нам, купцам наследственным торговлю безродным уступать. Этак разориться, как водицы испить!

-А ты, Никита Матвеич, не ставь телегу наперёд лошади, не поедет, - отложил свою ложку в сторону хозяин. – Указ царёв всех касаем. Кто найдёт залежи, тому и надлежит мануфактуру строить и на благо Отечества трудиться.

-Чудны дела твои, Господи, - хмыкнул черноволосый со жгучими чёрными глазами молодой купец. – А, случись, холоп найдёт. Ему владеть? А боярин, князь ли, в стороне останутся?

-По указу судить, то холопу, - стащил всё же, не утерпев, парик с головы и от души почесал макушку хозяин.

-Каково! Непорядок смуту сеет, - проворчал Никита Матвеич. – Предки наши чинно жили. Местничество было, опять же порядок. Каждый сверчок знал свой шесток и на чужой каравай не зарился.

-Супротив Указа, что супротив ветра плевать. Всё одно в харю свою же прилетит, - покачал головой. – Одно остаётся, перехватить голубя сизого, да крылья подрезать. А самим ек, эк, еспек, тьфу ты, экеспедисыю, во как, снарядить, вскладчину.

-Чтож, дело сказываешь, Микентий Захарович, хватка у тебя будь здоров! Зови писаря, составим бумагу верную. А для еспе, экспи, да пропади пропадом! Отряд соберём из приговорённых да беглых. Ежели сгинут, нам не в убыль, а найдут чего, вот и навар! Да и место у нас супротив московских, тем паче питерских удобное. Урал-батюшка! Искать недалече.

Расписав все условия, купцы черканули подписи. Писарь свернул бумагу трубочкой, перевязал суровой нитью и пять раз капнул воском на края. Каждый из компаньонов оставил оттиск именного перстня на одном из мягких кругляшей. Хозяин, отослав лишнего свидетеля, запрятал документ в кованный ларец под Евангелие при подельниках.

-Начало положено, судари мои, пора и честь знать! – немного поклонившись, указал на дверь своим гостям, последовав за крайним из них.

Довольные удачной сделкой купцы, громко переговариваясь о последних слухах, с большим опозданием достигавших глубинку из столицы, вышли на широкий двор.

-Эка красота неописуемая! - притормозил черноглазый, залюбовавшись спешащей к женскому крыльцу юной павой; чернобровой, синеокой, с русой косой едва не касавшейся лентой расшитого узором подола девичьего платья.

-Агафья, сгинь с глаз! - грозно рявкнул Микентий Захарович, и недовольно сдвинув брови, добавил тише, обращаясь к мужчинам. – Дочь моя младшая.

-На выданье? – оживился гость.

-Не по твою честь, Анисим Василич. Ты уж не серчай. Просватана она, - наигранно повинился хозяин, радуясь, что умерил пыл молодого купца вовремя.

Анисим, конечно, статен, всего тридцати пяти годов. И шестнадцатилетней Агафье был бы больше подходящ, нежели пятидесятилетний вдовый Фадей Иванович. Но Микентий Захарович не был бы купцом, не просчитай все выгоды. Дочь в браке за дворянином существенно поднимет отца в глазах тех, с кем нужно иметь дело. А сыну боярского рода с супругою придут деньги, коих, известно лишними не бывает.

2

Дворянин Фадей Иванович сидел на стуле, широко расставив ноги, насколько позволяли русские шёлковые штаны и длинная рубаха. Сын худородного боярина из младшей ветви на людях появлялся, как и предписывалось волей императорской, в западном платье, дома же предпочитая привычный наряд предков.

Мужчина хмуро смотрел на подвешенного за руки к потолку худощавого парня, прикрытого лишь дранными груботканными штанами.

-Худой, аки дегиль, - хмыкнул, стоявший рядом поверенный купца. – А спину исполосовали пошто?

-Четвёртый раз на Дон утекает, - отозвался хозяин. – Я уж было запороть его решился. Уверен ты, что Никита Матвеев сын не осерчает? Мне с ним распря не с руки.

-Не извольте беспокоиться, сударь Фадей Иванович, - с готовностью сообщил покупатель. - Нам таковые и надобны. На пользу Отечеству их удаль употребим.

-Емелька, сымай, - махнул рукой боярский сын.

3

-Очухалси? – первым, что услышал, пришедший в себя парень был по-юношески высокий голос рыжего конопатого парня.

Не без усилий приподняв голову, молча огляделся вокруг, потом себя. В сумеречном свете, едва пробивавшемся через щели ветхого сарая были видны давно немытые, судя по густому запаху, ворочающиеся на гнилой соломе тела дюжины обросших мужиков. На многих рубахи лохмотьями, перемазанными тёмными подсохшими пятнами крови, едва прикрывали тощие, изнурённые голодом тела. В углу тихо звякнули цепи кандалов. Сам парень оставался голым по пояс, как и висел в подвале бывшего боярина.

-Ты безъязыкий, али молчун? – продолжил донимать сосед. – Меня Парамоном кличут. Слыхал мануфактуру железодельную? Я оттуда убёг. Жаль до Дону не дошёл, споймали. С Дону выдачи нет!

-Брехня, - отозвался, наконец, очнувшийся. – В старину и не выдавали. А теперь и там не скроешься.

-Так ты с Дону! – присвистнул рыжий, уважительно поглядывая на светловолосого кареглазого парня.

-Здешний я, - перевернувшись на бок, спиной к собеседнику, надеялся прекратить расспросы.

-Пошто тебя так выстегали? – не унимался тот.

-Тебя батюшка с матушкой рот молчком держать не учили? – раздражаясь всё больше, повернул голову в сторону говорившего.

-Схоронили батюшку, а матушка и того не пожила, - простодушно поведал Парамон. - Так как кличут тебя? Нам босым и убогим рядом держаться надо. По другому не проживёшь.

-Елисей я. И отвяжись уже. Не товарищ я тебе. Я птица вольная, сам по себе, - ответил беглец и, зажмурившись, сделал вид, что спит сном убитого.

Подняли их ещё до рассвета, пинками заставляя подняться и выйти на широкий богатый двор.

Елисей, в поисках лазейки, цепко осмотрел высокий забор, презрительно ухмыляющихся шестерых дворовых, сытых и косой сажени плечах; хрипящих захлёбывающимся лаем двух небольших собак на цепи у ворот и ещё пятерых молчаливо злобно скалящихся огромных псин в загородке. Поняв, что придётся дожидаться другой оказии для побега, поднял глаза выше и заметил на самом верху резного крыльца богато обряженную девушку, что-то втолковывающую сенной девке, показывая на пленников рукою, прикрытой платочком. Холопка, согласно кивнув, торопливо спустилась по ступеням и побежала в их сторону, таща увесистую корзину в одной руке.

-Куда, Тоська? - поймал её один из дворовых.

-Анфиса Микентьевна велела хлеба дать им, - девка кивнула в сторону оборванцев.

-Без тебя попотчуют, - отобрал корзину детина и тычком заставил вернуться на женское крыльцо. – Микентий Захарович никого подпускать не велел.

Через время во двор вышел дородный мужик в новом армяке и мягких сапожках:

-Севка, веди лиходеев к реке. Да щёлуку им дай, вшей промыть, прежде, чем одёжу дать.

Вели их под дулами мушкетов, не позволяя и думать лишнего. До самого берега Елисей шёл с надеждой: задерживать дыхание он умел хорошо, а плавал с детства лучше щуки.

-Пошто встали, соколики? – насмешливо гаркнул дворовой детина. – Сымай портки и сигай!

Остановились они возле огороженного с трёх сторон сетями загона на мелководье. Сразу становилось понятно, что и холопы не лыком шиты, поняли, что пленники уйти рекой могут.

Мыться в непрогретой воде на холодном ветру удовольствия мало. Поэтому, быстро смыв с себя едучий щёлок, повыскакивали скорее на берег, где натянули на мокрые тела домотканые штаны и подпоясанные верёвкой рубахи.

Вернувшись всё в тот же сарай, получили по чёрствому сухарю и плошке пустых щей.

-Сидите молчком и не бузите, - напутствовал приказчик. – Посидите покуда тут. Через две седмицы ваш атаман приедет. В Сибирь отправитесь, богатства подземные искать. Кто кладезь земную обнаружит, вольную получит.

-Слыхал, - обрадованно зашептал Парамон. – И бегать не нать, и вольную нате!

-С три короба наобещали, а ты и рад радёхонек, - буркнул Елисей и, завалившись на бок, сложил руки на груди, закрывая глаза. Он хорошо знал, что лучше выспаться, пока есть время и подкопить силы, чем попусту радоваться несбыточному.

С детства жизнь научила парня не питать напрасных надежд, да и родной батюшка, боярский сын Фадей Иванович, быстро дурь ненужную из головы выбил. Пока жива была матушка, сенная девка при боярыне, Елисей ещё крепился и старался быть хорошим холопом. А уж как не стало родненькой, так и подался в бега. Так с отрочества и бегал, а люди отцовские ловили и стегали немилосердно. А он, оклемается, выждет годок-другой и снова наутёк. Когда же исполнилось ему двадцать два, задумал Фадей Иванович прижитого с рабой сына на холопке повенчать, чтобы острастка была, да и приплод в прибыток имению. Вот здесь Елисей и решил: воля либо смерть! Не хотел своим детям судьбы рабской.

-Злой ты, - вздохнул рыжий.

-А я и не неволю тебя, - огрызнулся Елисей.

Две седмицы прошли своим чередом, позволяя отоспаться и пусть не вдоволь, но напитать тело едой. Спина почти зажила, оставляя шрамы на память об отеческой ласке.

Неугомонный рыжий так и донимал разговорами, рассказывая всю подноготную прежних хозяев да своё житьё-бытьё. Оно и понятно: парень молодой, едва бородка пробивается, а вокруг мужики взрослые, жизнью битые, смурные. Вот и старался дружка заиметь, чтобы не одному куковать. Да и Елисей пообвык уже к Парамошке, слушал его болтовню ради развлечения, чтоб скуку развеять. А ещё, как начнёт смеркаться, так сенная девка и прибежит с обратной стороны сарая, да начнёт в щель то куски хлеба, то пироги с луком-яйцами совать.