Птушник

ПРОЛОГ

Ранним майским утром сильно уже взрослый, прямо на переходе к пожилому возрасту мужчина по имени Игорь и отчеству Викторович, то есть именно я собственной персоной, подъехал к своему лодочному гаражу на берегу одной, не самой широкой, речки в Ленинградской области.

Стояло прекрасное весеннее утро, день обещает оказаться теплым и ласковым, поэтому Игорь Викторович в моем лице рано проснулся в одиночестве, подумал о своей жизни, еще хорошо понял, уже не уснуть как ни старайся.

А если нет никакого смысла вспоминать «Былое и думы», так как уже ничего не вернуть и не изменить, то пора заняться чем-нибудь таким, сильно материальным.

Поэтому собрался прокатиться по реке и порыбачить в знакомых местах, пока оголодавшая за зиму рыба активно идет на блесну и поплавок.

Я заглушил свой немолодой, зато весьма надежный в эксплуатации джип, сначала вынес из гаража надувную лодку, потом повесил на нее легкий японский трехсильный мотор, положил удочки с прикормкой и наживкой, спиннинг с блесной приготовил отдельно. Закрыл ворота гаража и машину, убрал подальше ключи во внутренний карман фирменной куртки и застегнул его на водонепроницаемую молнию.

Еще вывалятся в неподходящий момент азартного клева в воду, ищи их тогда, свищи, да еще брелок сигнализации глюкнет от воды наверняка. Оттолкнулся от причала веслом и, заведя мотор одним нажатием, поплыл вверх по течению реки.

Сразу же пустил блесну в проводку, по дороге к первому хорошо знакомому месту даже вытащил пару небольших щучек. Хороший знак, значит, сегодня точно удачный день для рыбалки.

— Отлично, на пожарить чего-то уже набралось! — порадовался я улову.

Через полчаса непрерывного движения против течения добрался до первого знакомого омута, проверил эхолотом наличие рыбы и закинул удочку. С такой удобной штукой ловить гораздо интереснее и солидно весомее улов выходит, когда можешь контролировать наличие самой рыбы и ее перемещения под водой.

Рыбалка идет с переменным успехом, пока вскоре не запахло скорой майской грозой.

Туча надвигалась со стороны высокого берега, тут я серьезно задумался, что делать прямо сейчас?

«Переждать сильную грозу на бережке, под имеющимся в запасе зонтиком, или попробовать добраться до гаража, пусть даже немного промокнув в пути?»

«Или даже очень сильно, если она догонит меня в пути?»

В принципе, лучше приготовиться загодя, чем решать проблемы в лодке на ходу, заливаемой струями воды с неба. Там еще даже пристать можно не везде, берега сильно отвесные почти все время ниже по течению.

В принципе, улова уже хватает на уху, да еще пожарить на сковородке нормально набралось, но хотелось бы начать вялить рыбу по моему особому рецепту, очень популярному среди знакомых и приятелей.

С удовольствием развешивать на втором этаже гаража длинные веревки с сушащейся рыбой…

К концу месяца она уже будет готова к употреблению, именно такая сыроватая и жирная на вкус, но без особой соли. Поэтому есть мысль остаться и продолжить рыбалку после грозы, тем более спешить давно уже некуда.

Что, с одной стороны, довольно печально, а с другой — пришла пора отдохнуть от крайне напряженной жизни российского мелкого предпринимателя.

Ведь все, что требовалось для жизни, уже заработано в лихие девяностые, а лишнего с собой не заберешь, точно так же, как не выпьешь и не съешь больше, чем тебе природой положено.

Пока я размышляю, воздух как-то стал ощутимо плотнее, навалившаяся духота обвилась тяжелым кольцом вокруг лодки, поэтому я притормозил около подвернувшегося пологого бережка, заскочив носом на песчаную отмель, собираясь все же переждать под зонтом быстро нагоняющую меня пелену ливня.

«Уйти уже явно не получится!» — понял я.

Повернулся телом к берегу и только собрался встать на ноги, как яркий, необыкновенно сильно светящийся шар вдруг спланировал, обогнув высокий берег и березу на нем, прямо мне в грудь.

Резкая, мучительная боль бросила меня уже не знаю куда.

ГЛАВА 1

Когда я понимаю, сознание ко мне все-таки вернулось, у меня получается свободно думать, в этот момент я лежу, укрытый теплым одеялом в очень небольшой комнате.

В комнате или может больничной палате — совсем темно, только слышно, как кто-то рядом дышит, легко так и часто, как некрупный телом человек.

По дыханию совсем не похоже, что здесь палата реанимации, там люди дышат с трудом и тяжело, а тут слышно легкое дыхание ребенка.

Правда, знание у меня чисто теоретическое, сам я там не лежал, бог как-то миловал, а вот теперь, если все-таки как-то выжил — должен бы попробовать такое испытание пройти как следует, напробоваться вволю после произошедшего со мной на рыбалке.

Может до самой смерти пробовать, если тело повреждено очень сильно.

Я очнулся внезапно, теперь лежу молча, гляжу в сплошную темноту, даже близко не понимая, где я оказался.

Некая заторможенность мыслей присутствует, текут они не спешно, зато очень плавно, сам процесс мне нравится.

Хотя бы просто текут и имеются в наличии, эти самые мысли, а не просто их полное отсутствие.

«Я в реанимации? Меня смогли спасти после прямого контакта с шаровой молнией? Я ведь должен был отшатнуться от нее на рефлексах и завалиться за борт лодки после удара. Чтобы, как минимум, захлебнуться на мелководье, если даже каким-то чудом выжил после разряда?

Да еще вместе с молнией в воде оказаться — ну совсем лютый такой вариант! Сразу же сваришься и обуглишься одновременно.

Даже Робокоп или Терминатор не выживут после такого столкновения, в этом я уверен, у последнего все клеммы от полного контакта расплавятся. Если только тот, который «жидкий терминатор», справится с такой внезапной подставой.

«Какая все же хрень лезет в голову! Даже если принять на веру то, что я выжил!»

Что, в общем-то, достаточно невероятно в любом случае. Однако, раз я мыслю, значит — определенно существую!

«Нет, больницей здесь не пахнет», — понимаю я вполне отчетливо, нет дежурного освещения над дверью и никакой прибор поддержания жизнедеятельности ко мне не подключен.

И к моему соседу тоже, вообще ничего не светится рядом.

Или ничего такого со мной не случилось, а просто оказался внезапный инсульт или инфаркт?

В последние доли секунды нахождения в сознании мне оказалось послано стремительно темнеющим мозгом видение про светящийся шар, вонзившийся прямо в грудь, после чего я почувствовал всепоглощающую боль и потерял сознание.

Да, темнеющее сознание и всепоглощающая боль — именно так я представляю себе тот же инсульт.

Кто-то нашел меня, лежащего в лодке, или успел вытащить на берег и вызвал скорую?

Которая очень быстро появилась, спасла мне жизнь и даже какое-то здоровье оставила?

Тогда, тем более, я должен еще находиться в медицинском учреждении, бессознательного пациента точно на домашнее содержание не выпишут.

Я пока еще не пошевелился ни разу, но, чувствую, что лежу по шею накрытый теплым одеялом, спокойно дышу и могу вполне нормально размышлять. Да просто сейчас ощущаю свое тело без проблем, напрягая и расслабляя мышцы на ногах и спине, ощущаю так же одеяло и плотную опору под всем телом.

Нигде не болит и не чешется, провалов в памяти пока не обнаружено, я все нормально помню до того момента, когда чертов шар впился мне в грудь и живот.

Я, Бессонов Игорь Викторович, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, живу в солидном по размерам городе в Ленинградской области, где у меня все по жизни вполне ладно.

Есть своя квартира, и даже не одна, а целых две, одну из них я постоянно сдаю приезжим командировочным.

Сдавать жилье требуется аккуратно, а то можно нарваться на тех еще натуральных гоблинов из провинции, которые от дешевого алкоголя превращаются в реальных таких вурдалаков.

Есть еще третья жилплощадь, самая хорошая из всех, однако там теперь проживает бывшая супруга с моими достаточно поздними детьми.

Имеется еще в собственности отдел в торговом комплексе в достаточно проходном месте, его я тоже теперь сдаю в аренду, всегда почему-то только под торговлю шмотками.

Сами арендаторы довольно часто меняются, теперь уже шестая женщина за последние три года, которая собирается, если торговля не станет как-то лучше, тоже съехать с концами.

Одни съезжают, другие сразу же заезжают с немерянным энтузиазмом, обычная такая круговерть в малом бизнесе, медленно умирающем и как-то все же выживающем по нынешним временам.

Сам я уже три года не занимаюсь торговлей и не оказываю услуги, закрыл свое ИП, хотя до этого времени двадцать пять лет трудился на ниве мелкого бизнеса в родном городе. Занимаюсь другими делами и просто живу в свое удовольствие.

Нет, не все у меня ладно по жизни, в данный момент я, как говорится, в плотном поиске подруги сердца, недавно расставшись с последней, с которой кое-как прожил совместно два года. В моем возрасте уже ни к чему особые треволнения с противоположным полом, однако и совсем одному лучше не существовать, пусть в достаточно комфортном для себя мире.

Хотя, как посмотреть, немалый накопленный опыт в таком деле прямо намекает — мне еще повезло с ней так быстро расстаться, дальше все оказалось бы гораздо хуже.

Когда прошло очарование первой встречи, близкого знакомства, долгих забегов на выносливость и сладострастие на почти не скрипящей широкой кровати.

А торговля, насколько я хорошо помню, у мелкого бизнеса как-то с две тысячи шестого года идет все хуже и хуже. Знакомые предприниматели уже примерно пятнадцать лет рассказывают друг другу неутешительные прогнозы и констатируют, что в прошлом году торговалось совсем плохо, однако в этом стало все равно гораздо хуже.

— Представляешь! Так слабо никогда не было еще! Выручка упала в полтора раза!

И вот так примерно пятнадцать лет подряд, никто не похвастается, что стало получше, чем было раньше.

Примерно с тех пор, как в городе открылась первая сетевая «Карусель», дела местного малого бизнеса пошли на спад. Кстати, даже не примерно, а очень даже точно пошли, люди стали гораздо меньше ходить по маленьким магазинчикам.

ГЛАВА 2

На автомате начинаю перелистывать саму газету, вижу что-то очень давно уже забытое про проклятый империализм, его коварные происки и военное положение в Польской Народной Республике.

Однозначно поднадоел нашим польским товарищам социализм во всех его проявлениях, да еще верные друзья с Запада шлют деньги непрерывно борцам за свободу и демократию, чтобы свергнуть ПОРП со своего высокого пьедестала.

Тем более папа римский сейчас поляк или станет им. Вроде специально именно его выбрали, чтобы легче оказалось оторвать поголовно верующую страну от социалистического лагеря атеистов и воинствующих безбожников.

Да, трудно и почти невозможно строить социализм в стране, поголовно верующей в непогрешимого наместника бога на земле.

Совсем такая не очень умная иллюзия, сколько сил и средств потратил разрушенный Советский Союз на своих польских братьев после войны, только послушными братьями поляки так и не стали.

Имели на свое самостоятельное поведение все права и воспользовались ими в самый подходящий момент.

В том же пятьдесят шестом годы готовы тоже были восстать вместе с венграми, даже наш ревизионист Хрущев оказался в ловушке в Варшаве, поэтому смогли бескровно получить большие уступки от Советского Союза

Но, как говорил товарищ Лаврентий, расстрелянный к тому времени, попытка — не пытка.

Возня с листами газеты и чтение новостей как-то довольно быстро примиряют меня со случившимся:

— Ну, а чего мне так уж сильно переживать? Вроде полностью моя реальность! Карта легла просто отлично! Всяко лучше очнуться молодым и оказаться живым в прежнем теле, пройти заново свою жизнь с немалым багажом знаний и опыта, чем с прожженной дырой в груди лежать в холодной могиле, — подвожу я итог своему расследованию.

«Теперь все прежде недоступные девчонки — обязательно будут наши!» — вот главный лозунг попаданца в прошлое.

Наследство отойдет моим детям, родители помогут с таким делом своим внукам. Нормальное такое наследство, по квартире каждому, отдел тот же, машина сыну, да еще солидная сумма наличности имеется на картах, пусть в цифровом виде.

Как я попал или перенесся сюда — про такое можно много думать и гадать, однако, все же не прийти пока ни к каким убедительно однозначным выводам.

«От шаровой молнии такое случилось или еще почему-то?» — сейчас я не хочу заниматься такими теоретическими и теологическими вопросами, как переселение души через годы и расстояния.

Голова совсем плохо работает, проще просто признать данный перенос и дальше уже по имеющейся одежке протягивать свои новые ножки. Чтобы создавать новые варианты развития полученной в подарок жизни.

Возможно еще появление рогатого демона или самого главного из плохих парней на сцене, с обязательными по случаю словами, что должок за комфортное оживление придется выплатить.

Когда он появятся, тогда и стану переживать, тем более, вполне еще может так случиться, что меня оживили как раз хорошие парни, все в белом, а им закладная на мою душу вроде ни к чему.

— Значит, мое старое тело там так и лежит, а вот душа как-то переместилась в меня прежнего, лет так на… — я долго считаю годы и потрясенно подвожу итог: — На сорок лет назад… без пяти месяцев…почему-то…

«Кстати, еще очень хорошо, что именно на такой срок, — понимаю я про себя потрясающую полезность знания прежней жизни, — скоро время выбора будущей профессии, который зависит теперь только от меня, а он больше не останется прежним. Вернулся бы я в тело четвероклассника и еще четыре года с половиной ходил бы с взрослыми мозгами в школу, сидел за партой с другими детьми. Страшно себе такое прозябание даже представить. Перелетел бы на те же четыре года вперед, тогда возможность выбора пропала бы совсем, осталось только заканчивать военно-морское училище. Ну, или отчислиться на третьем курсе, как я тогда размышлял и прикидывал, потом дослужить на флоте срочную и здравствуй, долгожданная свобода!»

Году где-то в восемьдесят седьмом — восемьдесят восьмом, там еще есть время что-то придумать.

«Так же пристроился бы в спортроту Северного флота по возможности».

Я наливаю из чайника всю кипяченую воду в чашку и выпиваю ее, что-то горло совсем пересохло, потом наливаю просто из-под крана воду в чайник, обратно ставлю греться на газовую плиту.

Знакомых пятилитровых бутылей с артезианской водой я теперь не скоро увижу на полках супермаркетов.

Да, до них еще лет двадцать, минимум, придется терпеливо подождать.

Поднимаю вторую газету, конечно, местная городская сплетница под громким названием «Маяк прогресса», но уже за вторник, двадцать девятое декабря восемьдесят первого года.

От пережитых только что потрясений и открытий на голодный желудок мне вдруг очень захотелось есть, я осторожно открываю шумно лязгнувший дверцей холодильник.

— Так, Новый год недавно прошел, судя по всему. Оливье еще есть, половина большой миски. Селедка под шубой — вот ее немного осталось… — и я решительно вытаскиваю посудину, где осталась небольшая часть моего любимого по прошлой жизни блюда.

Хлеб находится в деревянной лакированной снаружи хлебнице. Ее я помню, а вот вкус того черного уже давно забыл.

— Настоящий хлеб, теперь такого не купишь в Питере, если только в Нарве есть что-то похожее, — размышляю я, пережевывая селедку и обильно закусывая ее ломтями черного.

В Нарву я ездил последние пять лет постоянно, поэтому хорошо разбираюсь, что там есть и чего нет.

Чертовы эстонцы умудрились сохранить гостовскую советскую рецептуру, улучшили и упростили ее, наверняка, с современными технологиями. Теперь производят в огромном количестве и приличном качестве продукцию недавних оккупантов и продают им же с хорошей прибылью.

Съедаю все, что осталось на тарелке, потом вынимаю круглую, глубокую миску с маринованными грибочками и их тоже уплетаю.

— Ну, чего мне вообще переживать? — еще раз повторяю я фразу.

— Всяко лучше очнуться молодым и оказаться живым в прежнем теле, пройти заново свою жизнь с немалым багажом знаний и опыта, чем с прожженной дырой в груди лежать в реке, — подвожу еще раз итог своему расследованию.

ГЛАВА 3

Градусов двадцать мороза точно есть на улице, придется передвигаться от магазина к магазину очень быстрой рысью. Еще я хорошо помню про пару детских кафе по пути, в которых можно погреться и угоститься блинами.

Первым делом я захожу в универсам «Москва», он через дорогу от дома, вообще метрах в ста от моего подъезда.

Полки заставлены крупами, трехлитровыми банками с соком, еще хорошо помню, что они в девяносто втором остались единственным, не подорожавшим товаром в магазинах. Еще грузинским чаем, есть конфеты в свободной продаже, в коробках и хорошо знакомые мне в прозрачных пачках по двести граммов, по семьдесят две и восемьдесят две копейки.

Вот такое разделение на первый и второй классы типа шоколадных конфет за десять копеек в цене.

Подороже — почти шоколадные, подешевле — более простые на вкус.

Хлеб по шестнадцать копеек и два вида батонов пекут в самом городе, на своем хлебокомбинате, в будущем его обанкротят и распродадут; моему знакомому, который там числился директором, суд даст восемь лет условно за такие дела.

Теперь на полках для хлеба в супермаркетах лежат его десятки и сотни видов, подозрительно напоминающие по вкусу вату, рассыпающиеся сразу же на крошки, похожие на комбикорм.

Такова она, плата за настоящую свободу — выбирать всяких много обещающих болтливых проходимцев вместо надежно проверенных и предварительно одобренных в обкоме людей.

Теперь, правда, их одобряют в другом месте, но принцип отбора остался тот же.

В прозрачных холодильных витринах лежит мороженая рыба нескольких сортов, какое-то мясо, три вида сыра, «Российский», «Костромской» и еще какой-то забытый «Пошехонский» большими полукругами, сливочное масло огромной головой. Красной рыбки свободно так не купишь, свежей и соленой, как в супермаркете, да еще икра в дефиците.

Конечно, разница именно между витринами социализма и капитализма меня сильно потрясает.

Здесь сотни товаров в невзрачных упаковках, там десятки тысяч и все в красивых обертках, так и запрыгивают в корзину, ссылаясь довольно часто на старое советское качество.

Какой-то сносный выбор продуктов все же есть, мои родители, наверняка, при каждом визите в универсам радуются, где-то глубоко про себя внутри, своему решению уехать поближе к цивилизации от широких волжских просторов и зоны для особо опасных преступников около города, приносящей в городскую жизнь свою неисправимую блатную романтику.

Эти же масло с сыром, уже нарезанные, завернутые в бумагу и взвешенные, лежат в корзинах, которые время от времени выкатывают женщины и девушки в белых халатах. Корзины обычные, почти такие же, как сейчас, товар быстро расхватывается народом и сразу же растут очереди на трех работающих сейчас кассах.

В нашем городе советская торговля высоко несет знамя своих последних достижений, все магазины превратились в передовые универсамы с кассами на выходе и корзинами для покупателей.

В седьмом классе мы с моим лучшим приятелем Стасом, таким рисковым, но продуманным парнем, приду­мали и проверили технику относительно безопасного воровства из магазинов, именно на этих конфетах в пачках по двести граммов.

Такая мальчишеская удаль, чтобы проверить себя в рисковом деле, почувствовать этаким Робин Гудом наоборот и поесть вволю красиво упакованных в блестящие обертки шоколадных конфет.

На входе в каждом магазине стоят ящики с отделениями, где можно оставить свои сумки или вещи, чтобы не носить их по магазину и не подвергать потом возможному досмотру на кассах.

Обычные, ничем не закрываемые отделения, в которые советские люди кладут свои вещи, уходят бродить по залу магазина самообслуживания и стоять в очередях. Сейчас такие ящики в супермаркетах тоже есть, только уже с дверцами и хлипкими замками, закрываемыми на ключ.

Ничем не примечательную сетку с кошельком и рублем в нем мы оставляли в таком отделении на входе. Потом заходили в магазин с другой сумкой и, положив в нее быстро намеченную пачку шоколадных конфет, проходили через кассу, как бы сделав вид, что ничего не брали. А если все-таки тормознут с пачкой конфет, говорим с невинным видом, что забыли деньги в той сетке, которая лежит в ящичке.

Алиби на тот случай, когда глазастая продавщица заметит, что у тебя что-то лежит, тогда можно сослаться на свою забывчивость, только потом придется купить пачку. Обычно продавщицам совсем не до этого, чтобы проверять сумки у приличных на вид подростков, с независимым видом проходящих через кассы.

Три раза получилось наесться конфет бесплатно, на четвертый раз пришлось заплатить, однако потом живой интерес к таким подвигам пропал.

Себя проверили и хорошо, готовы морально к очень серьезным делам в будущем. Да сами конфеты что-то приелись, после целой пачки, даже на двоих едоков, во рту становится приторно, а в животе как-то нехорошо, начинает даже подташнивать, такое неприятное ощущение я даже сейчас помню.

Какие-то конфеты все же не совсем качественные оказались, на сахарине каком-то состряпаны.

Снабжение в нашем городе серьезно лучше налажено, чем почти по всей необъятной стране, всегда есть какая-нибудь колбаса по два двадцать — два тридцать рублей за кило, даже апельсины попадаются время от времени, сыры пары видов и сливочное масло в наличии всегда, воровства мало, уголовной братии в городе почти нет, еще влияния она никакого здесь не имеет.

В отличие от почти всей остальной страны, где царят суровые блатные понятия на улицах, авторитетные воры учат жизни подрастающее поколение и происходят постоянные драки район на район. Когда на чужую улицу зайти без приглашения — значит подвергнуть свою жизнь опасности, притом нешуточной.

Мы, конечно, ничего про такую странную для нас жизнь не знаем, в газетах об этом не пишут, по радио не рассказывают и в книгах о советской действительности редко что-то похожее найдешь, только когда обличаются родимые пятна и пороки капитализма.

Что не все наши люди одинаково хорошие, даже на седьмом десятилетии народной власти и с разной степени радостью строят лучший в мире социальный строй, наш социализм.