Пугало

Пролог

— Ну да, с лица воду не пить, зато человек она хороший! — мужчина средних лет с уже обозначившейся залысиной хлопнул дочь по плечу, от чего та слегка накренилась, сделав шаг вперед, чтобы не упасть. — Хозяйка отменная, руки откуда надо растут, — продолжал он перечислять достоинства дочери, — двоих младшеньких, считай, сама подняла — так что и мамка из нее что надо выйдет!

Давеча батя поставил перед дочерью зеркало и сказал, чтобы она потренировала очаровательную улыбку.

— Может хоть это поможет, как думаешь? — спросил он немного потеряно, но с зыбкой, едва уловимой надеждой. — Потренируйся!

Девушка тогда посмотрела на него снисходительно, как на наивного дурачка, но к зеркалу повернулась.

Ничего нового она там не увидела. Маленькие серые глазки терялись на широком скуластом лице; рот большой, но губы слишком тонкие; выдвинутая вперед нижняя челюсть; веснушки по всему лицу и шее. Волосы, которые как ни прилизывай, все равно кривыми секущимися волосками пушатся во все стороны. Не прямые и не кудри — просто жесткое как проволока не пойми что непонятного цвета. Вроде и не уродка совсем уж, но заглядываются на нее лишь из любопытства — «что за чучело странное?», особенно на фоне до неприличия хорошеньких сестер.

Она попыталась улыбнуться. Как там батя сказал: очаровательная улыбка? Краем глаза девушка увидела, как батя вздрогнул всем телом, стоило ей растянуть рот уголками вверх.

— Какая злыбня, когда скалишься… — прохрипел он, — Попробуй еще раз, только так, шоб не казалось, будто ты в уме проклинаешь всех.

Через полчаса бесполезных попыток батя сказал, что «очаровательную улыбку» лучше оставить на самый крайний случай, если уж совсем худо будет…

И вот теперь девушка, глядя в обиженные, как у ребенка, глаза, видимо, уже несостоявшегося жениха решила — случай крайний, дело худо, и можно уже и улыбнуться. Контрольным выстрелом, так сказать, чтобы дать парню в руки весомый аргумент и уже закончить этот фарс.

Она медленно растянула губы и посмотрела ему прямо в глаза. Парень гулко сглотнул и попятился. Выглядел он при этом довольно жалко, и сам это тоже понял, так что вдруг нахмурился, скривился будто даже оскорблено и вспыхнул.

— Такую замуж предлагать без хорошего приданого просто свинство! — вскинулся молодчик, — Страшила без гроша в кармане…

На какое-то мгновенье в доме повисла настороженная тишина.

Все аж присели от такой заявы, включая его же родню. Девушка же только прикрыла глаза и устало потерла лоб. Вот дурень. Ну, не то что бы он не прав был, но оскорблять хозяина дома вот так можно только от молодой дури или высокого положения.

Первым опомнился батя.

— Ты че вякнул, щенок плешивый… — мужчина не говорил, он шипел; мгновение назад удивленно выпученные глаза сузились до щелочек, шея побагровела, желваки заиграли, и он взвыл раненым кабаном. — Я те щас хребет проломлю, ушлепок!

Девушка предусмотрительно шмыгнула назад, в уголок, чтоб случайно не пришибли, и стала наблюдать за разворачивающейся кутерьмой. Все что-то орали, батя тряс кулаком, на его руке висела жениховская мамка, уговаривая простить придурка, самого жениха отчитывал его же отец, бабка осеняла себя святым знаком…

Весело, в общем. К девушке тихонько прокралась младшая сестра и обвилась вокруг руки, поглаживая ладонь.

— Ты не страшила, — насупилась она, злобно сверкая глазами в сторону парня, — Он просто дурень слепой. Тебе такой муж не нужен, никому не нужен.

Девушка снисходительно улыбнулась младшей, потрепала ее по голове и чмокнула лапушку в макушку. Она подумала, что такой дурень ей и правда не нужен, не дорос еще семью заводить, но понять она его, в общем-то, могла.

Началось все с неделю назад. Как раз подходило время празднования дня самой светлой ночи года. В честь этого в ближайшем городке устраивали фестиваль, и туда стекался народ. И конечно, все пытались продать — кто что мог.

Еще лет пять назад, не смотря на протесты отца, уверенного, что это бесполезная трата времени, девушка засадила цветами клумбы по солнечной стороне дома. Возни с ними не много, а денег приносят очень даже неплохо, если каждый цветок за медный обрез продавать. К фестивалю в конце первого месяца лета вместе с полевыми цветами получалось чуть не с пол телеги цветов, которые можно было продавать в городе. Особенно хорошо они шли, когда продавали их хорошенькие, как те цветы, младшие сестры.

У девушки было две сестры и один братик, самый младшенький. И все, как один, красивые до неприличия — в маму. Мать была известной красавицей: шелковые темные волосы, большие глаза, тонкие черты, статная фигура… Чем ее привлек не самый богатый и не самый красивый батя был вопрос из вопросов. Все, кто ее знал, сходились на том, что с такой внешностью можно было б и посолидней кого отхватить, причем посолидней на порядок. Батя говорил, что очаровал ее нежным и трепетным сердцем; бабка говорила, что хитростью вкупе со взглядом человека простого и бесхитростного; деревенские говорили, что дура она была. Сама мама сказать уже ничего не могла.

Единственным ребенком, не взявшим от внешности матери ничего, была она сама. Чисто в батю. У нее для девчонки даже плечи были широковаты и ростом чуть не с местных мужиков, а то и выше.

И вот неделю назад поехали сестрички с батей в город цветы продавать. Сама девушка еще в первый раз, когда поехала, быстро смекнула, что с такой рожей, как у нее, покупателей только разгонять, так что в следующем году, взяв с младшенькой обещание от бати ни на шаг, отправила ее в город поработать, пообещав к ее приезду пирогов напечь. Распродали все.

С тех пор так и повелось. И вот в этом году, распродавая цветы прохожим, познакомился батя с неплохой, довольно зажиточной семьей из деревеньки дня полтора на юг от их дома. Они на девчонок посмотрели, да и давай свататься. Батя сказал, что не против, но вперед старшей младшие замуж не пойдут, так что пусть приезжают, посмотрят на старшую. Ну несостоявшийся жених, глядя на двух миловидных сестричек, вряд ли мог подумать, что старшая на них не похожа даже в отдалении.

Глава 1

— Ты, Пугало, дядьку слушай, дядька плохого не посоветует!

Я кивала с самым серьезным видом и действительно внимательно слушала его советы; слушала я их с единственной целью — узнать, что делать точно не следует.

Руди был оборотнем-наемником из охраны торгового обоза, в котором я смогла купить место за полцены с условием, что буду мальчишкой на подхвате. Я и с готовкой помогаю, и за хворостом бегаю, и лагерь на привалах помогаю разбивать, и по мелочам всяким порой ко мне обращаются. Ерунда, в общем, в сравнении с поездкой по тракту в одиночку.

Приткнуться к торговому обозу мне посоветовал отец, когда понял, что удержать меня дома не получится; переодеться в мужской костюм — тоже он. В общем-то, ничего против я не имела, но страхи отца за свою честь не разделяла. Здесь были девки не в пример симпатичнее меня — на их фоне на меня бы никто не глянул даже. Жалко только было косу срезать. Не бог весть какая, краше меня не делала никогда, а все равно почему-то жалко. Я опять неосознанно потянула руку к голове и потрогала короткие жесткие чуть вьющиеся пряди. Каждый раз, как в первый, хотя за неделю пути могла бы уж и привыкнуть. Зато голове было легко, как никогда, и сохли они теперь до смешного быстро!

В первый же день путешествия Руди, увидев меня, завопил на весь лагерь что-то вроде: «Эй, это же пугало! У нас теперь есть свое пугало! Ты же будешь отгонять от нас птиц? Будешь?», на что я степенно кивнула и торжественно пообещала отгонять птиц.

На секунду кольнула обида от его слов. Но, во-первых, в батиной огромной заштопанной-перештопанной рубахе, в запыленных сбитых сапогах да с волосами, зигзагами растрепанными в разные стороны, именно что на пугало я и походила; а, во-вторых, как ни странно, сразу чувствовалось, что обидеть он меня вовсе не пытался. Бывают такие — добродушные грубияны.

С того дня меня и стали с подачи Руди называть Пугалом. Он сразу довольно навязчиво предложил мне свою компанию. Весь первый день я с вежливой улыбкой, которая с каждым часом все больше и больше походила на оскал, слушала его пространные размышления о том, как важно для настоящего мужчины быть честным, прямодушным и совестливым.

- Настоящий мужик ложью не пачкается! Это бабенки хитрить по-всякому горазды, а от настоящего мужчины не то что лжи, даже полу-правды ждать не приходится! А ежели мужик не прямо, как есть, по-чести живет, а все что-то воду мутит, все что-то вокруг да около да мухлежом благи земные себе заграбастать хочет… Так то не мужик, а сопля! Баба то в штанах, а не мужик! Слушай дядьку, Пугало, дядька плохого не посоветует.

Я кивала, поддакивала, кривилась порой незаметно, иногда намекала, что «что-то у меня голова болит — тишины бы», но Руди был как репей. Поначалу я думала, что он просто не понимает, как уже меня достал, но в какой-то момент до меня дошло, что он иной сорт разумных…

— Достал я тебя уже, да? — с участливой улыбкой спросил он, похлопывая меня по плечу.

Очень мне хотелось поделиться с ним богатым батиным лексиконом, но комплекцией я для этого не вышла, чтоб со взрослыми мужиками делиться единственным семейным сокровищем, поэтому мое терпение лопнуло не потоком яростного возмущения, а скорее едва слышным мяуканьем, что, мол: «Да, немного подзаеб, дяденька…», на что Руди сочувственно покивал, ласково потрепал по голове и продолжил самозабвенно трепаться. Я устало прикрыла глаза и как-то уже даже смиренно улыбнулась.

Помнится, в нашу деревеньку как-то заезжал храмовник. Из тех, которые ходят-бродят по стране и наставляют народ на путь истинный, то есть на поклонение Отцу-Дракону. И, в общем-то, небезуспешно, судя по всему, потому что все чаще слышу от окружающих возносящие Ему молитвы. Правда все больше от более зажиточного населения. В общем, заезжал к нам храмовник. Собрал всех на главной улице — и давай умные речи толкать. Долго и старательно он нас наставлял, но если коротенько пересказывать, то суть такая: смирись и будь покорным, и дарует тебе Отец счастье. На самом деле эту науку мне преподавала еще бабка. Она говорила, что мы, человеческие женщины, существа маленькие и слабые, слабее нас только черви — и нас обидеть каждый может. Лучше всего не противиться, а смириться, покориться и получать удовольствие. Правда, она еще говорила, что когда все поверят, что ты смирилася, надо бить исподтишка, но все равно суть там, по-моему, вполне благочестивая.

И вот как ни странно, смирившись, искренне и всей душой с доставучим Руди, я и правда стала чуточку счастливее. Ну вот такой вот он болтливый и навязчивый! Называет меня пугалом. Зато честный! Настоящий мужчина ведь должен быть честным?

— Настоящий мужчина никогда не мухлюет! — он сурово свел брови и упреждающе покачал пальцем у моего носа.

Я согласно кивнула.

К чему были эти речи я поняла уже вечером на привале. После ужина Руди повел меня к костру, где мужики в карты играли. Ставить хоть что-либо, кроме бытовых услуг на вроде каши сварить, лошадь стреножить и всякое такое, я напрочь отказалась. И слава Отцу-Дракону и вообще всем высшим силам, ибо проиграла я всем и не по одному разу.

И только на последнем круге до моей пустой головешки дошло, что самым главным правилом игры был наглый и беззастенчивый мухлеж вот буквально всех, кроме меня. Я одна против правил шла, так сказать. Когда до меня дошло, как ни странно, я все-таки вызверилась. Психовала, брызгала слюной и топала ногами под добродушный хохот мужиков. Руди смеялся особенно громко.

Оправдывала я себя только тем, что жутко устала с непривычки. Девушкой я была отнюдь не слабой, но на большие расстояния ходила не так часто. Место у меня в одной из повозок было, но было оно не только моим, и большую часть дороги надо было идти все-таки ногами.

В любом случае, на мою уставшую истерику проигравшего не разозлились и вообще отнеслись ко мне пусть и снисходительно, но благосклонно. Еще бы, я же за ними ближайшие дни разве что задницу подтирать не буду!

Глава 2

День был жаркий до удушливости. Жутко хотелось кинуться с разбега в речку прямо в одежде и не вылезать оттуда, пока не зайдет солнце. Особенно это желание было сильным после грязного трактира и обидных слов. Казалось они облепили жирной пленкой все тело, не давая ему дышать. Хотя скорее всего это был просто пот.

Небо было чистым, без облачка, даже самого жиденького, тонким слоем размазанного по небу. А так хотелось, чтобы солнце хоть ненадолго спряталось за облака! Но палило оно без всякой жалости — ярко, весело и жестоко. Прямо как этот паренек.

Ко всему прочему место в телеге уже было занято к тому моменту, как я проснулась, и теперь мне ничего не оставалось, кроме как переставлять ноги, продвигая тело вперед и вперед. Насекомые сегодня озверели просто в край. Чуть не под одежду пролазили и там жалили! Один даже мне в ноздрю залетел… Приходилось, несмотря на усталость, махать веточкой, разгоняя наглую живность от себя и заодно от бедной лошадки, рядом с которой шли мы с Руди.

— Этот маленький гавнюк! — никак не мог успокоится мужчина, - Да что он о себе возомнил?! Ходит тут такой важный… Нашелся петух в курятнике!

С каждой минутой его возмущений (а они не прекращались с самого отбытия и становились только яростнее) настроение только портилось. Изначально Руди на него взъелся из-за меня. Даже наехал, мол, кто ты такой, чтобы над моим товарищем смеяться. Но драться они не могли, так как оба были наемниками и наняли их бить морды не друг другу, а тем, кто угрожает целостности товара или купцов.

А из словесной перепалки безоговорочным победителем вышел Красавчик. Таких потрясающе грубых и самоуверенных людей я до этого не встречала. К обескураживающей наглости у него еще и был хороший словарный запас и неплохое воображение. Короче, Красавчик был из тех, кто на одно твое слово выдадут тебе десять своих, да еще и с такой паскудной ухмылкой, что только и останется друзьям весь день в уши ныть, как бы ему накостылял, буде такой шанс. Чем Руди и занимался мне на горе!

Я бы предпочла поскорее забыть и просто с парнем не общаться, но Руди забывать не хотел. Ему гораздо больше нравилось накручивать себя снова и снова, а заодно и всех остальных.

— Слышал, как он тебя назвал, Пугало?! — мужчина дернул меня к себе за плечо, — И так сделал это, что сразу вот видно — ты для него пустое место! Никто! Дырка от кренделя! Жалкий червь под его ногами!

Я скривилась, но промолчала.

— Он же прямо одним взглядом показал, что ты из тех, об кого ноги можно вытирать! Что ты заслуживаешь только его насмешки, что к тебе нет смысла относиться всерьез!..

У меня дернулся глаз, и Руди бы мог услышать, как скрипят от досады зубы, если бы не слушал в этот момент только звуки собственного голоса. Я глубоко вздохнула и начала в уме пересчитывать, сколько кошек живет у нас в деревне.

Все в порядке, Руди бесится, потому что по его гордости потоптались, так что нужно отнестись с пониманием…

— …что ты просто жалкий молокосос, который ничего не может противопоставить! Он, понимаешь, показал тебе твое место! Ну, в смысле, где он его видит…

Пруся — кошка дядьки Валеры, Фома — кот Марики с главной улицы, Киша — кошка тети…

— Кретином тебя обозвал! Зуб даю, так тебя еще никто не называл! И ведь даже не сожалеет! Даже не стыдно ему…

…тети Клары, Вося — кошка…

— Хотя шмякнулся ты потешно, конечно!

Я лениво, почти ласково, замахнулась и зарядила ему локтем в живот. Девушкой я была отнюдь не слабосильной. Руди согнулся с придушенным хрипом.

— Руди, у тебя совесть есть? — спросила я, из последних сил сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, — Он меня один раз кретином обозвал, когда я рожей об стол шмякнулся, а ты меня минут пятнадцать, не повторяясь, говном поливаешь! Ты может и наемник, но у меня есть доступ к твоей еде.

— Пугало, — жалобно простонал он, разогнувшись, — ты чего яришься на меня, я ж не птичка!

Мужики хохотнули, а я прищурила глаза и выдала пару батиных любимых угроз заковыристой формулировки. Обстановка разрядилась хоть немного, и Руди, наконец, перестал выпрашивать у окружающих сочувствие к этой «возмутительной» ситуации. Я вообще думаю, что ему это было не так уж важно, просто повыделываться хотел.

Я глянула в сторону Красавчика, как его теперь все именовали, и вздрогнула, неожиданно наткнувшись на прищуренный взгляд желто-зеленых глаз. Он не удивился и даже не подумал отвести взгляд. Только чуть приподнял бровь, будто это он меня застал за разглядыванием. Сердце ухнуло в желудок от испуга. Я дернула головой в сторону, прерывая зрительный контакт, но краем глаза отметила, как он насмешливо фыркнул и тоже отвернулся.

Сердце заколотилось быстрее. И чего я так испугалась?

— Помнишь, я тебе про презабавного мужичка рассказывал из Фомкиной охраны?

Мы сидели у костра с мисками и тихонько переговаривались. Я уже клевала носом, привалившись к огромному Филиному плечу. Вчера ночь не спала и шла весь день, так что сил теперь не было ни на что. Даже на кивок. Так что я просто выразительно моргнула, показывая Руди, что слушаю его.

— Так вот! — оживился он, — Я тут разузнал про этого чернявого засранца… Оказывается, его взяли как раз заместо того мужика! Уж не знаю, чой у него там случилось, но поехать не смог, а тут этот через знакомых нарекомендовался!

Перед глазами встал насмешливый прищур и желудок почему-то сжался от страха.

— Ему лет еще даже восемнадцати нет, ну да по нему видно, что пацан еще! — фырнул мужчина, — И он, вроде, чуть ли не из беспризоников… Ну вот! Его мужики наши сначала на смех подняли — ну еще бы! — над таким только посмеяться! Мелкий — а в охрану к уважаемому купцу. Но он, оказывается, тот еще пройдоха! Половину наших уложить смог. Они мне сказали, что, мол, мелкий, да верткий, как змеюка.

Я непроизвольно обвела глазами лагерь в поисках предмета разговора, не ожидая, в общем-то, что смогу найти его в такой темени. К удивлению, найти его получилось. Он стоял, прислонившись спиной к краю телеги и что-то говорил тихонько, развязно улыбаясь в темноту. Его фигура была едва освещена светом костра, а еще меньше была освещена фигурка девчонки, укрывшейся под навесом в телеге. Кто именно это был я бы не рассмотрела, да и какая мне, по сути, разница?