– Кровь! – вскрикнула я, прижимая ладонь к носу.
На рабочий стол уже упали три капли.
– Держи.
Нина, наша лаборант, подоспела вовремя и подала мне носовой платок. Я сильнее прижала тряпочку и запрокинула голову. Кровь потекла в горло. От соленого привкуса защекотало заднюю стенку и язык. Фу, противно-то как!
– Не глотай, – взволнованно сказала Нина. – Наоборот, наклони голову – пусть вытекает. Сейчас что-нибудь принесу.
Я скосила глаза и посмотрела на нее безумным взглядом. Конечно! Легко ей говорить, пусть вытекает! Это моя кровь! Да, банально жалко! А еще ведь есть это малокровие, как своеобразный приговор в неполноценности… И мама в детстве всегда учила запрокидывать голову, чтобы все поскорее прошло. Привычка доверять ее мнению больше других не изжилась даже с годами.
– Не надо.
Носовые кровотечения для меня не редкость.
Все началось в семь, когда я пришла со школы и увидела, как Овчар загрыз моего Утю.
Наш сторожевой пес часто обрывал цепочку и начинал носиться по двору. В тот вечер на его пути попался селезень, которого мы с мамой выкормили с пипетки. Желтобокий, как солнышко, смешной и послушный. Он с легкостью давался мне в руки, терся холодным клювом о ребро ладони и довольно крякал, пока я его гладила.
Из Ути получился хороший суп. Наваристый. Только я не смогла пересилить себя и попробовать его. Мама так этого и не поняла, ругалась. И за носовое кровотечение мне тоже досталось. Правда, до того самого момента, как мама поняла, что оно длится ненормально долго…
Тогда все списали на детский шок и стресс от увиденного. Но все вскоре повторилось.
Мой сосед по парте, Вовка, упал с ореха. Он на спор залез на дерево, чтобы доказать, что ничего не боится. Когда ветка под его кедом треснула и сломалась, а Вовка полетел вниз, я стояла почти рядом. И как не свалился прямо на меня? Повезло, конечно. Правда, не ему.
Однокашник лежал навзничь, вперив глаза в серое небо. Он раскинул худые руки в стороны и казался еще более долговязым и нескладным. Темное пятно расползалось по асфальту, прикрытое рыжей макушкой.
Вовка разбился насмерть, свалившись с трехметрового ореха. Так глупо! Мальчишки стояли молча. А у меня опять пошла кровь.
С того момента и началось мое больничное детство.
Мама не уставала таскать меня на консультации в различные клиники к самым продвинутым светилам медицины. Где мы только не побывали! Только вот годы шли, приступы учащались, а кандидаты и академики одинаково беспомощно разводили руками. В итоге я обзавелась неимоверно толстой больничной карточкой и неизвестной генетической болезнью. Какой? Да я даже название ее выговорить не в силах. Язык сломать можно!
Мама продолжала верить в мое исцеление. Или, скорее, просто привыкла упрямо доказывать, что все обязательно будет иначе. По ее таинственному плану. Походы к врачам закончились, когда мне исполнились долгожданные восемнадцать. Отныне я имела полное право принимать активное участие в собственной жизни. Поэтому наотрез отказалась от обследований, консультаций и прочего медицинского вмешательства, переехала во временно снятую квартиру и поступила в университет. В общем, как сказала родительница, взбунтовалась!
А как иначе, если мама – настоящий тиран в юбке?! Каждая моя попытка выйти из-под ее слепого контроля неизбежно заканчивалась скандалом. Но я не оставляла надежды, что за неудачами будет и успех. И одно время мне даже стало казаться, что все получалось неплохо.
Я стремилась жить самостоятельно. Выучилась на филолога и устроилась работать при университете, преподавала историю зарубежной литературы. Работа оказалась тяжелой, малооплачиваемой и неблагодарной. Но жаловаться не приходилось, другой же мне не предлагали.
К тому же такому книжному червю, как я, прямая дорога либо преподавать, либо в библиотеку. Будь моя воля, выбрала бы второе. Запах книг, шершавая текстура листков, грубый вид корешков... М-м-м! Прелесть! Стоило только взять в руки книгу, открыть первую страницу – и я напрочь пропадала для мира.
– В центральном филиале освободилось место библиотекаря, – помню, поделилась я, когда на руках уже был красный диплом филолога. – Пойду на собеседование. А вдруг возьмут?
Мама тут же закатала истерику:
– Только через мой труп, Катя! – картинно схватилась за сердце она. – Разве для этого я свой цветочек растила? Чтобы ты пропадала часами между полок и глотала пыль? А замужество? Кто же возьмет библиотекаря замуж, Катя? Это же скучно!
Можно подумать, учитель намного веселее. Я едва удержалась от возмущенного фырканья.
– Мама! Вообще-то, еще остались люди, которые ходят в библиотеку!
Правда, их было катастрофически мало, но это говорить – себе дороже. Да и не собиралась я замуж. По крайней мере, лет так с пять еще.
– Ой, не стоит выдавать желаемое за действительное, Катерина! – махнула рукой мама. – Ты там взвоешь от тоски в первый же день! Помяни мое слово! Знала бы, что ты так уцепишься за эти свои книжки, сожгла бы еще первую, что притащил отец!
Я поджала губы. Вот возьму и устроюсь на эту работу! Назло.
Недаром говорят, что месть – блюдо холодное. В библиотеку я умчалась в тот же день, на собеседование заявилась на эмоциях. Наверное, оттого и пошло все кувырком…
– И как я только уговорила себя на такое?
Такси медленно продвигалось по городу. За окном мелькали знакомые улицы, места, здания. Все это сейчас казалось неимоверно далеким и чужим, будто покрытое тонким слоем пыли. Неужели это мой город? Ничего к нему не чувствую.
– Катя, мы уже это обсуждали, – сказала мама. – Мне необходимо поехать.
– Тебе – да. Но зачем ехать мне?
Мама осуждающе зыркнула из-под черной прозрачной вуали на шляпке.
– Тетю Эллу надо поддержать! В такое тяжелое для нее время! Неужели ты сможешь быть такой бесчувственной, когда у моей подруги горе?
– Но я ее даже не знаю! – не унималась я.
– Ничего, дорогая, я вас познакомлю.
Вот тебе и заявочки! Особенно наше знакомство будет к месту на центральном кладбище. Только маму, казалось, совершенно не беспокоили подобные пустяки.
– Я не хожу на похороны, ты же знаешь! Мне потом снятся кошмары! – пожаловалась, нисколько не приукрасив действительность.
А еще Нина погибла в том метро… Я до сих пор не отошла от этого известия.
Подумать только, у нее осталось трое детей! Как глупо устроена смерть! И, как бы к ней ни готовился, она всегда приходит не вовремя.
Нина погибла, пройдя со мной лишнюю остановку. Если бы она зашла в подземку возле здания университета, как всегда делала, осталась бы жива?
На самом деле ответ на этот вопрос я получить не хотела.
Ведь тогда вина в ее смерти была бы на мне. Я – причина того, что Нина именно в то время возвращалась домой. Я – роковое стечение обстоятельств. Случайная убийца.
Ни-на по-гиб-ла.
Возле кафедры до сих пор стояла ее фотография, перевязанная черной ленточкой, и две красные розы, хотя прошло уже больше месяца. Улицы подморозили первые холода ноября. Проведение похорон оплатил университет. А я даже не пошла на кладбище. Не смогла заставить себя.
Не пошла на похороны единственного человека, который хорошо ко мне относился! А вот сейчас еду на церемонию погребения того, кого даже не знала!
И кто я после этого?
Лицемерка.
– Хочешь, я буду держать тебя за руку? Тогда не будет страшно, – предложила мама.
– Я что, маленькая?
– Конечно, не маленькая! – Мама раздраженно закатила глаза и откинулась на спинку сиденья. – В двадцать пять лет маленькой назвать язык не повернется. Ну, не хочешь – как хочешь. Тогда просто не будешь заглядывать в гроб. Делов-то!
Спорить с мамой было так же бесполезно, как доказывать хирургу, что при гангрене не нужна ампутация. Поэтому я просто смиренно уставилась в окно.
– Единственный племянник! Поверить не могу! – Мама утерла черным платком сухие уголки глаз. К чему этот спектакль? – Даже не представляю, как справляется моя бедная Эллочка?
Ответ ей не требовался. Я прекрасно узнала интонацию, которой она говорила только тогда, когда хотела вызвать у меня жалость. Настроить на необходимый лад, чтобы потом поставить очередное невыполнимое условие.
– А почему папа не поехал с тобой?
– Он занят.
Это прозвучало сухо, с толикой едва уловимой горечи в голосе, но я заметила.
– Что-то случилось?
Она пожала плечами, старательно пытаясь вложить в этот жест как можно больше беспечности. Не получилось. Спустя мгновение мама уже вздрагивала от еле сдерживаемых рыданий.
– Ничего особенного, Катя. Просто он подал на развод.
– Что?! Почему?
Мама зарыдала, уткнувшись лицом в ладони. В ее всхлипах слышалась неподдельная горечь, обида и боль. Такой я видела ее впервые. Да и вообще не припомню, чтобы она плакала когда-то!
Всегда безупречная во всем: идеальная хозяйка, идеальная жена, идеальная мать… Да почти что богиня во всех смыслах! В последнее время я стала думать, что у нее и эмоций-то нет, а тут…
Что у них там происходит?
Только сейчас я заметила редкую проседь в густых жгуче-черных волосах матери, небрежный, на скорую руку макияж и два ногтя с потрескавшимся маникюром на правой руке. Эти детали отчетливо выбивались из образа идеальной женщины. Похоже, мама действительно переживала.
– Почему ты мне не сказала?
– Дети не должны знать о проблемах родителей. Это неправильно, – сжала пальцы в замок она.
– Мама, но как же так? Я не понимаю. Вы почти тридцать лет вместе!
– Леня сказал, что я всегда на него давила. И он хоть на старости лет хочет пожить для себя.
– Мне очень жаль, – честно призналась. Семейная идиллия рушилась прямо на глазах. – Может, вы еще помиритесь?
– Как знать…
Мои идеальные родители разводятся! Никак не укладывалось в голове…
Я хотела расспросить о многом, задать кучу вопросов, поддержать или утешить, но мама сделала категорический жест, показывая, что разговор окончен. Больше она не была намерена приоткрывать мне душу. Но я хотя бы узнала, что она у нее есть.
Никогда раньше не впадала в истерики, а сейчас поняла, что все в жизни бывает впервые. Меня начало трясти, отчего зубы громко клацали, будто пытались выбить чечетку.
– Тебе плохо? – обеспокоился Егор, переводя напряженные и короткие взгляды с дороги на меня и обратно.
– Н-нет. М-мне х-хорош-шо, – солгала без зазрений совести. – Оч-чень.
Никак не могла уговорить себя проснуться. И чем дольше у меня не получалось вернуться в реальность, тем крепче убеждалась в том, что все происходило на самом деле. От подобного осознания только плохело. В голове никак не укладывался этот бред. Даже мысль о том, что каким-то образом стала видеть и общаться с мертвецами, разжигала головную боль.
Егор потянулся ко мне рукой, пытаясь дотронуться и успокоить, но вызвал совершенно иную реакцию.
Я чуть не перешла на инфразвук, завизжав, как угорелая.
– Что случилось?!
– Ничего! – поспешно отозвалась, мгновенно перестав кричать и пытаясь одновременно отодвинуться как можно дальше.
В итоге чуть не сроднилась с дверцей, прижавшись к ней всем телом, и заработала скептический взгляд Егора. И пусть он смотрел на меня как на безумную сейчас, а это почему-то ранило, но притронуться больше не пытался, что радовало.
Только теперь устрашилась: а куда это везет меня мертвец?! Вон голливудские режиссеры что только не навыдумывают! А вдруг все не фантазия? Может, у Егора припасен специальный личный склеп для таких случаев. Мало ли скольких девиц требуется сжирать мертвецам в сутки, чтобы сохраняться такой цветущий вид!
Или же еще хуже.
Вся приятная внешность Егора была не чем иным, как иллюзией. А на самом деле я сейчас сидела рядом с полусгнившим и разлагающимся трупом. Не зря же в салоне так сильно пахнет хвойным освежителем…
Богатая фантазия издевалась, как могла. Подкидывала мне все новые и новые идеи. Одна ужаснее другой.
Еще минута подобных размышлений – и, клянусь, я поседела бы от ужаса.
– М-мне нужн-но п-позвонить, – промямлила, так и не перестав заикаться.
– Телефон дать?
Лучше по голове, чтобы заставить меня забыть этот кошмар, но телефон тоже неплохой вариант.
– П-пожал-луйста. – Хорошо, что мертвецы не умеют читать мысли.
Или же умеют?
Это объяснило бы напряженный взгляд Егора.
– Нет проблем. – Все еще хмурясь и не сбавляя ходу, мужчина достал из переднего кармана джинсов телефон и протянул его мне.
Несколько томительно долгих мгновений я глупо пялилась на мобилку, а Егор на меня. Наконец, я набрала побольше воздуха в грудь и резко выхватила телефон из его пальцев. Тут же подтянула колени к груди, не боясь запачкать сиденье ногами, и передвинулась обратно поближе к дверце.
Мужчина мои действия никак не прокомментировал.
По памяти набрала знакомый номер. Никогда не любила носить с собой мобилку. Особо и звонить было некому. А вот теперь разозлилась на собственную беспечность.
– Слушаю.
Я в жизни еще не была так счастлива слышать строгий голос матери. А сейчас чуть не прослезилась от умиления!
– М-мама?
– Катерина? – удивилась она. – Почему ты звонишь с незнакомого номера?
– Я… – переведя затравленный взгляд на мужественный профиль Егора, неловко замолкла.
На ходу выдумать правдоподобную версию происходящего никак не получалось.
«Я звоню с телефона покойника! Но ты не волнуйся, он вполне милый, обходительный! Пока не кусался».
– Катерина?!
– Я… гхм… забыла телефон дома, – и ведь почти не соврала! Правда, не забыла – сознательно не взяла. – Звоню от… коллеги.
– Врешь, – безжалостно припечатала она. – Какая коллега, если у тебя отпуск начался?!
Я похолодела.
Мама только что неосознанно подтвердила мое сумасшествие. Ведь только вчера был ноябрь, а сегодня вновь август…
– Я… Э-э-э…
– Опять зачиталась в парке своими дурацкими романами и не заметила, как украли телефон? – подкинула она вполне реальную версию. Ведь такое уже со мной случалось. – Учти, Катерина, на новый мобильник денег не проси! Не дам, пока не станешь внимательней!
Можно подумать, я когда-то денег у нее просила!
– Хорошо.
Мама немного поубавила пыл.
– Ма-а… Я сейчас у тебя кое-что спрошу, но ты не удивляйся, хорошо?!
Егор хмыкнул, не поворачиваясь.
Представляю, как глупо вся ситуация выглядела с его стороны. Жаркий румянец прилил к щекам. Хотя постойте-ка! Почему это я должна стыдиться его?! Он вообще покойник!
– Я уже давно перестала удивляться твоим безрассудствам, Катерина. Одна выходка работать библиотекарем чего стоила!
Можно подумать, я в стриптизерши пошла!
– Вот и ладненько. Тогда ты ведь не удивишься, если я попрошу назвать мне точную сегодняшнюю дату?