Пума

Пума

Журналистка Анна добралась до лесного поселения ближе к закату. Цель её поездки — интервью с Петром Артемьевичем, старейшим егерьом региона. Он прожил всю жизнь в глуши и был известен своей принципиальной позицией: не убивать зверей, даже хищников. «Лес — не наш, мы в нём гости», — говорил он когда-то на съезде охотников, вызвав бурю споров.

Дом егеря стоял у самой кромки леса. Старая, но крепкая постройка. Внутри пахло сосной, дымом и сухими травами. Пока Пётр ставил чай, Анна рассматривала убранство. Её внимание сразу привлекло нечто странное: в углу комнаты стояло чучело пумы.

Хищник затаился в напряжённой стойке, с полуоткрытой пастью, будто замер в последней секунде перед прыжком. Анна замерла.

— Простите, — наконец сказала она, — но вы ведь выступали против охоты. Почему у вас... это?

Пётр поставил две чашки на стол, сел и задумчиво посмотрел на пуму.

— Потому что это не просто зверь. Это — жизнь. Моя.

Анна потянулась к диктофону, но он сделал жест рукой.

— Не для записи. Только если вы действительно хотите знать правду.

Она убрала руку.

— Хорошо. Только для себя.

Он кивнул. Несколько секунд молчал, потом заговорил:

— Это было давно. Лет сорок назад. Я был ещё крепким, не таким старым, как сейчас. И жена моя — Марина — тоже. Мы тогда только перебрались сюда насовсем, вдвоём. Думали — на старость, а оказалось, преждевременно.

Он сделал глоток чая, взгляд его был устремлён куда-то мимо, в прошлое.

— Она ушла в лес и не вернулась. Искали долго. Нашли на третий день. Следы, кровь, клочья одежды. Следователи сказали — пума. Тогда это была редкость. Я и сам знал: бродила тут одна, старая, хищная. Я поклялся, что найду её.

Он говорил без гнева, но в голосе чувствовалась тень чего-то другого — усталости, может быть.

— Я нарушил свою клятву. Пошёл её искать. Не ради охоты — ради мести. Искал почти месяц. Учился думать, как она. Понял её тропы, ритмы. И однажды — в тумане, на рассвете — она вышла ко мне. Я выстрелил.

Он замолчал. Стук часов на стене казался чересчур громким.

— Отдал её в город — хотели в музей. Пока делали чучело, я разбирал дом, мебель. Стол жены. Ломал его на дрова и нашёл потайной ящик. А в нём — дневник.

Анна подалась вперёд. Он продолжал:

— Всё было там. Подробно. Холодно. Как устала от меня. Как давно нашла другого. Как собиралась избавиться. Не через охоту — нет. Я не ходил с ружьём. Она хотела заманить меня в лес — в непогоду, подальше от троп. Подстроить так, будто я заблудился, пропал. Позже позвонить спасателям. Но чтобы было уже поздно.

Он долго молчал, глядя на пуму.

— И выходит, зверь, которого я считал убийцей... спас меня. Своей смертью. Если бы не она — не узнал бы. Не нашёл бы дневник. Не жил бы, может.

Анна молчала. В доме повисла тишина.

— Потому я и не отдал её в музей. Оставил себе. Не как трофей — как память. Напоминание. Я с ней разговариваю. Вечерами. Не вслух — внутри. Вспоминаю, как шёл по следу. Как чувствовал, что рядом — не зверь, а кто-то, кто знает меня.

Он допил чай. Улыбнулся — с горечью.

— Мы оба выжили, по-своему.

Анна смотрела на него молча. Диктофон так и остался выключенным. История, которую она услышала, вряд ли станет статьёй. Но в ней была правда. Такая, что тяжела для бумаги — но лёгкая для души.