— А давай в этот раз не будем елку наряжать? — предложила Лера утром двадцать восьмого декабря.
— С чего вдруг? — неприятно удивился Матвей. — Ты ведь любишь всю эту новогоднюю требуху? Огонечки, носочки, свечки, пледики, что там еще…
— Не знаю, — равнодушно пожала Лера плечами. — Просто надоело.
Она устроилась, подобрав ноги, в коричневом кожаном кресле, стоящем напротив окна.
Голого — лаконичный стиль просторного лофта на последнем этаже не предполагал ни занавесок, ни жалюзи, ни даже подоконников, на которые можно поставить горшок с цветком.
Только серое небо за тонким переплетом и зима.
Глубокая зима — одинаково далекая и от разноцветной золотой осени с ее уютом, и от пахнущей новой надеждой весны.
В эти темные времена людей спасает только новогодняя суета.
И Лере давным-давно пора было в нее вливаться. Подготовка к самому главному празднику года по-хорошему должна начинаться уже в августе.
«Ты не понимаешь, все лучшие места начинают бронировать уже первого января!»
Выносить мозг Матвею она начинала сразу же после летнего отпуска.
Выясняла, каким будет символ грядущего года, заказывала платья соответствующего цвета, узнавала, какие нынче тренды в оформлении елок и в каком ресторане лучше заказывать новогоднее меню.
Надо уметь тонко вписаться между модой и оригинальностью, чтобы поразить гостей уникальным стилем, но не шокировать эксцентричностью.
К тому же с самого начала совместной жизни, Лера придумала их особенную традицию.
Каждый Новый Год требуется встречать каким-нибудь особенным образом.
Был уже и белоснежный песок океанских пляжей, и фейерверки Бурж Халифы, и отсчет последних секунд перед полуночью в Нью-Йорке на Таймс Сквер, и кипящая вода исландских источников под северным сиянием, и новогоднее вино в храме Мэйдзи.
За жизнь с Лерой калейдоскоп необычных и ярких отмечаний слился в настолько пестрый хаос, что Матвей парадоксально с трудом отличал одно воспоминание от другого.
Особняком, пожалуй, стоял лишь самый первый совместный Новый Год.
Денег не было даже на живую елку, и они встречали его с облезлой пластиковой, доставшейся Лере вместе с малогабаритной двушкой от дедов.
Дешевое шампанское пахло чем-то химическим, оливье оказался пересоленным, но они занимались сексом всю ночь под «Голубой огонек», и девятнадцатилетнему Матвею тогда казалось, что круче Нового Года у него еще не было.
— В смысле надоело? — он сощурил глаза и недобро усмехнулся, присаживаясь на широкий подлокотник ее кресла.
Лера едва успела подхватить с него чашку с кофе. Неловко обняла пальцами в тонких золотых кольцах, словно пытаясь согреться. Но кофе давно остыл, хоть и оставался нетронутым.
— Ты праздники не любишь, постоянно мне говоришь, что тебе это все не нужно. А одной мне неинтересно, — глядя снизу вверх в его лицо, ответила она спокойно.
— Э-э-э, нет! — Матвей наклонился и жестко ухватил ее пальцами за подбородок, мешая отвести взгляд. — Мне — не нужно. Но должно быть нужно тебе.
— Зачем? — неудомевающе спросила она.
— Затем! — отрезал он, наклоняясь ближе и беспощадно чеканя каждое слово: Я сейчас уеду по делам. Вечером вернусь. И хочу, чтобы тут уже стояла наряженная елка, висели гирлянды, шарики и прочая мишура. Закупи все для новогоднего стола. Чтобы было оливье, селедка под шубой, икра, помидоры с сыром, буженина. Жареная курица. И медовик. Ясно?
Лера ничего не ответила, лишь упрямо сжала губы, но что-то такое он увидел в ее глазах, чему коротко усмехнулся и встал, сделал шаг в сторону и подхватил со стола ключи от машины.
Пока его серебристый «лексус» прогревался, Матвей несколько минут сидел, бездумно глядя на то, как дворники смахивают с лобового стекла одинокие снежинки, превращая их хрупкую красоту в хаос переломанных лучей.
Выезжая на дорогу, он включил радио. Но вместо обычных в это время года зажигательных «джингл беллсов» на его любимой волне играла «Снег над Ленинградом» из «Иронии судьбы».
Музыка совершенно не новогодняя и чересчур меланхоличная для лихорадочного веселья предпраздничных дней.
Но переключать он не стал — хороший получился саундтрек для спешащих по заснеженным улицам прохожих с елками и набитыми до отказа сумками. Кто-то рассыпал на пешеходном переходе у реки целую сетку мандаринов, и они катались под колесами машин, лопаясь ярко-оранжевыми кляксами.
Девчонки с хмельными глазами в светящихся коронах фоткали друг друга на фоне украшенных набережных, запрокидывая голову, пили шампанское из горла и хохотали так, что слышно было даже сквозь шум традиционно плотного предновогоднего трафика.
Все куда-то спешили — кто домой, кто на корпоратив, кто по магазинам за последними подарками. Но все — торопились к финалу года. Отсчитать двенадцать ударов курантов и загадать самое-самое заветное желание.
Новогоднего настроения у Матвея как не было, так и не появилось даже после пары часов катания по украшенным улицам. Впрочем, как и всегда.
У всех вокруг в глазах сияло предвкушение праздника, который принесет надежду на чудо.
И только у него — лишь меланхоличная мелодия в колонках и понимание, что чуда никогда не случится.
Не с ним.
Каждый год он надеялся, что найдется хоть что-нибудь: тот самый шар на елку, то самое блюдо, тот самый подарок, что заполнят пустоту в сердце.
Что Лера, одержимая праздником, однажды сотворит чудо, и вложит смысл в эту бессмысленную суету.
Но этого никогда не происходило.
И не произойдет — никогда.
Новый год наступил через три дня. Как всегда — громко и необратимо.
Лера вывернулась наизнанку, выполняя приказ.
Двухэтажная квартира с гостевыми спальнями, огромной гостиной, посреди которой стояла трехметровая елка, не хуже, чем в Кремле, шикарные блюда из лучших ресторанов — многие друзья и знакомые с удовольствием отменили свои планы, чтобы принять приглашение Леры встретить Новый Год в их компании.
Пока били куранты, Матвей стоял в проеме дверей, ведущих на открытую террасу и курил, глядя в засвеченное сизое небо Москвы. Миллионы людей по всему городу загадывали свои мелкие желания, не догадываясь, что он мог бы исполнить почти любое. У большинства они крутились вокруг денег, причем не слишком больших.
Только его желание не мог исполнить никто, потому и не было смысла его загадывать.
— Снимаем с елки золотые орешки! — захлопала в ладоши Лера. — Внутри для каждого будет новогоднее предсказание! Через год соберемся и узнаем, у кого что исполнилось!
— Весной встретишь человека, чьи глаза отразят твои мечты! — первой зачитала предсказание одна из подруг Леры, поглаживая свой уже внушительный живот. — Ой, я даже знаю, кто это будет!
— Дорога, что начнется с порога, закончится там, где небо пьет море… — хмуро зачитал свое предсказание один из деловых партнеров Матвея. — Что за чушь?
— Я думаю, вас ждет интересное путешествие! — рванула спасать положение Лера.
— Ты сама это писала? — прошипел Матвей, ухватив ее за локоть, когда она пробегала мимо.
— Да нет, попросила нейросеть, — отмахнулась она. — Смотри, что у меня: «Из тишины родится голос и мир замрет, слушая тебя!»
— Точно чушь, — заключил он.
— А у тебя что? — кивнула она на его кулак, в котором невесть когда появился орех.
Первым порывом было выкинуть его, не открывая, но что-то заставило его все-таки стиснуть пальцы сильнее, раскалывая скорлупу.
Золоченые осколки осыпались на снег, который ветер успел намести на открытую террасу.
Однако внутри ничего не оказалось.
— А… где? — удивилась Лера и даже присела на корточки, просеивая осколки в поисках бумажки с предсказанием.
Матвей лишь усмехнулся, стирая с пальцев позолоту.
Пустота.
Мироздание даже не удосужилось соврать для приличия.
Новый год сулил ему то же самое, что и старый.
…если бы он умел толковать знаки, он бы понял, что значило его предсказание.
Только из пустоты рождается новое.
Но почти десять месяцев следующего Матвей провел в уверенности, что его жизнь не изменится уже никогда.
Молчание в машине становилось все напряженнее.
Вика позвонила глубоко за полночь и позвала покататься.
Для матери двоих детей в начале учебного года, с которой помимо стирки, готовки, уроков и прочих домашних обязанностей никто не снимал рабочие задачи, это было не самое типичное поведение.
Позволить себе покататься в буднюю ночь по городу могла себе я — незамужняя, одинокая воспитательница трех котов и улитки, к тому же на фрилансе.
Но Вика — одна из самых моих близких подруг. Она была со мной в самые черные дни жизни и всегда поднимала трубку, даже если я звонила в три часа ночи только чтобы поскулить от боли. Поэтому я приехала к ее дому, не спрашивая.
Даже если ей просто хочется подышать осенним воздухом и полюбоваться огнями ночной Москвы. Подруги — это самая большая ценность в жизни.
— Останови у магазина, — наконец нарушила она тишину. — Я выскочу ненадолго.
— Пить хочешь? — я протянула ей бутылку колы.
— Нет, сигареты куплю.
— Посмотри в бардачке, там Базиль оставил свой «Житан».
Вообще-то Вика не курила. Но я по-прежнему не задавала вопросов. Захочет — расскажет. Не захочет — пусть молча курит.
В конце концов, сегодня день психического здоровья, а не физического.
Держим кукушечку на месте всеми возможными способами, даже неодобряемыми Минздравом.
Вика выудила из бардачка чудовищно крепкие сигареты, которые мог курить только один человек из всех, мне знакомых, открыла окно и, щелкнув зажигалкой, глубоко затянулась.
А потом вдруг разрыдалась.
Я перепугалась до полусмерти. Вдавила тормоз, включила аварийку и прижалась к ограде набережной, наплевав на запрещающие знаки.
— Вик? Вика? Что случилось?! Что-то с мамой? С мелкими? У тебя рак?
Она мотала головой на каждый мой вопрос, захлебываясь плачем и давясь крепчайшим дымом. Согнулась пополам, выкашливая из себя рыдания. Протянула руку — я вложила в нее бутылку колы, молниеносно отвинтив крышку.
Выпрямилась она совсем другим человеком. Не той спокойной и доброжелательной Викой, которая всегда казалась мне по-настоящему взрослой — в отличие от меня.
Она подняла на меня опухшее заплаканное лицо с размазанной тушью и сдавленно прохрипела:
— Он меня не любит.
— Кто?.. — опешив, спросила я. — Даня? Вы разводитесь?
— Господи, да какой Даня… — тоскливо провыла она, снова сворачиваясь креветкой и утыкаясь в колени лицом. И глухо проговорила: — Матвей.
— К-к-какой Матвей?
У меня похолодели кончики пальцев.
Наверное, у всех к тридцати с лишним уже достаточно жизненного опыта, чтобы в такие моменты жопой… ну, ладно, сердцем чуять, к чему идет дело.
Я уже все поняла, просто не хотела верить.
Даже те женщины, кому повезло выйти замуж за первую любовь, знают этот холодок, пробегающий по позвоночнику. В тот момент, когда тот, кто ближе всех на свете, в очередной раз упоминает одно и то же женское имя. Когда отвлекается в момент разговора, а потом рассеянно просит повторить. Когда шутит совсем новую, несвойственную ему шутку или упоминает новое слово.
Те же, у кого в жизни было больше отношений, этот осенний холодок знают лучше всех.
Он появляется перед тем, как все становится очень плохо.
Когда в черном небе светит полная луна, ветер пахнет горькими травами, а ты ждешь момента, когда услышишь то, что слышать не хочешь.
Это страшно. Даже когда история не о тебе, как сейчас.
— Начальник. Матвей мой начальник… — сказала Вика то, что я ожидала. — Я влюбилась. Намертво. И не знаю, что делать, Марта, просто не знаю!
— Погоди… — севшим голосом сказала я.
Мне тоже хотелось закурить, но я давным-давно обещала себе этого не делать.
Точно не в этой машине.
Я откинула голову, глядя на подсвеченную фонарями желтую листву сквозь панорамный люк на крыше машины и спросила, заранее зная ответ:
— Ты изменяешь мужу?
— Нет… — ответила Вика едва слышно. И меня чуть отпустило. Ненадолго. Потому что она добавила: — Но хочу.
Не скажу, что мне как-то жестоко изменяли.
В основном, была какая-то детская ерунда. Ну, в школе мальчик провожал меня домой, а потом дарил шоколадку другой. Ну, в институте парень признавался в любви, а через месяц уже звал в поход мою подругу.
Ну, замечала у мужика, с которым жила, переписки с якобы коллегами. Почти невинные, в серой зоне морали, просто рабочий флирт, оставляющий легкое ощущение брезгливости.
Такого, чтобы любимого всем сердцем мужчину застукать в постели с другой — нет, не было. Даже если мне кто-то всерьез изменял, они хорошо это скрывали.
Но при этом каждый намек на такой вариант, каждая измена в кино или книге, каждый развод подруг из-за «появилась другая женщина» заставляли меня чувствовать этот осенний холодок по спине и беспомощную слабость в мышцах.
Кстати, всегда изменяли только мужчины. Несмотря на то, что статистика говорит — женщины делают это ненамного реже. Может быть, они просто лучше скрывают? Или считают за измену любую фантазию о другом? Не знаю. Правда, не знаю.
Да и Вика пока мужу не изменила.
Пока.
— Ты хочешь, но не можешь? — уточнила я.
— Да.
— Потому что он тебя не любит?
— Да.
— Так это… может, все не так страшно? — ухватилась я за последнюю надежду. — Я при живых любовниках тоже на корейских айдолов дрочила, это нормально. Красивый он? Начальник? Как его — Матвей?
Вика выкинула в окно бычок от сигареты и тут же подожгла новую, глубоко затягиваясь.
И коротко сообщила:
— Он женат.
— Отлично! Может, хоть у него мозги на месте остались!
— Неа, не остались. — Вика уже перестала плакать, и в ее тоне появилась какая-то отчаянная озлобленность. — Он всех подряд трахает, жена ему не помеха.
Видимо, на моем лице довольно отчетливо отобразился вопрос.
Потому что она бросила на меня быстрый взгляд и уточнила:
— Всех, кроме меня.
— И… что же заставляет его быть столь избирательным?
Я сжала пальцы на руле. Крепко. Еще крепче.
Какой-то хренов абсурд, а не разговор. Еще пара фраз — и я начну ее утешать.
Потому что это возмутительго — мою любимую Вику игнорирует какой-то блядун! Она охренительная, между прочим!
— Он сказал, что я… — сухой смешок и сразу кашель. — Слишком… настоящая для него. Слишком демонстрирую свои чувства. Слишком открыта. А он любит играть. «Иначе в чем смысл адюльтера?» — вот так говорит.
— В чем смысл адюльтера… — повторила я медленно, вновь откидывая голову. — Знаешь, очень хороший вопрос. Очень.
— Он абзац какой умный, — кивнула Вика. — И абзац какой интересный. И абзац какой красивый.
— Господи, нарцисс, что ли? — нахмурилась я.
— Не знаю, — пожала она плечами. — Наверное. Все красивые мужики немного нарциссы.
— Я в другом смысле. Хотя неважно. Тебе очень повезло, Вик, что он не нашел тебя интересной. Считай, в лотерею выиграла.
— Думаешь? — с сомнением спросила она.
— Уверена. Нарциссы сжирают своих жертв без остатка, поверь мне, без шансов. Я не знаю, почему он решил от тебя отказаться, но…
— Надо просто научиться играть с ним, да? В настоящий адюльтер? Чтобы ему было интересно?
Я резко повернула голову, уловив новые интонации — и ужаснулась.
Только что рядом со мной была убитая, разлетевшаяся на осколки потухшая женщина.
А сейчас у Вики блестели глаза и светилась в полутьме белоснежная кожа обнаженных рук. Словно она намалась ведьминским кремом Маргариты.
— Не вздумай! — быстро сказала я. — Ты чего? Вика? Ты хочешь добровольно влезть в это болото?!
— Болото — это то, как я живу! — третий щелчок зажигалки, и терпкий дым потек в салон моей машины. — Семнадцать лет болота. Мне тридцать семь, Марта! У меня было всего трое мужчин, и о первых двух я уже толком ничего не помню.
— У тебя отличный муж.
— Отличный муж, отличные дети, отличный брак… Налаженная рутина, устойчивая карьера, дом — полная чаша… Каждый день одно и то же, каждый день — до конца жизни. Никогда не поцеловать больше красивого мужика, никогда не явиться к нему в пальто на голое тело, никогда не сходить с ума от мужского голоса… Мне скоро сорок, Марта! Конец женской жизни! Я хочу хотя бы еще раз это все ощутить!
Мне казалось, я слышала ее слова сквозь толщу воды.
Не может быть, чтобы моя Вика, моя взрослая разумная Вика, уравновешенная и добрая, говорила это все.
— Слушай… — я помотала головой. — Стоп. Я поняла. Но… может быть, хотя бы не с ним? Если тебе настолько надо отдохнуть от семейной жизни — ну лети в Турцию, трахни там аниматора и забудь.
— Почему не с ним? Он готов поиграть, а мне больше и не надо! Марта! Ты никогда этого не поймешь, ты даже замужем не была! Ты не представляешь, каково это — заставлять себя каждый день хотеть мужика, о котором знаешь все, вплоть до расположения его геморроя!
— Почему не пойму? — я даже не обиделась. У меня была другая цель. — Могу себе представить. И даже могу быть на твоей стороне, когда ты пойдешь налево. Но не с этим!
— Ты просто не видела, какой он…
— Ну покажи.
Вика полезла в карман за телефоном. Ситуация явно зашла слишком далеко, судя по запароленной папке с фотографиями. С очень большим количеством фотографий, которые она листала, стараясь выбрать ту, что докажет право ее безумия на существование.
— Вот, смотри, видос. С совещания. Матвей тут…
Он был хорош.
Непристойно и жестоко красив.
И знал об этом.
Резкие скулы, точеная линия челюсти.
Лицо словно высечено из мрамора равнодушным, холодным резцом бога.
Странного коньячного цвета глаза смотрели сквозь камеру — хотя взгляд был направлен прямо в объектив.
Демонстративно дорогой деловой костюм подчеркивал его отстраненность.
Он осознанно держал дистанцию от всех, кто окружал его на этом видео. Он все делал осознанно. Каждый жест и взгляд были отточенными, словно отрепетированными.
Губы изгибались в снисходительной улыбке, как у человека, который постоянно оценивал окружающих — и находил их недостойными. Звук на видео был выключен, но даже в немой тишине было заметно, как он наслаждается собственным голосом.
— Матвей, значит… — медленно проговорила я.
Он притягивал даже через экран. Притягивал, пугал, загадывал загадку.
Даже меня на секунду повело, хотя я понимала, что все это — ловушка для наивных дур.
«Он всех подряд трахает».
— Матвей Стрельников. Владелец логистической компании «Антей». Характер саркастический, блядский. Женат, — выдохнула Вика, поворачивая экран к себе и затягиваясь сигаретой, не отрывая взгляда от экрана, хотя я уверена, что она пересматривала это видео не меньше сотни раз.
— Хватит! — я отобрала у нее пачку, из которой она вытянула очередную сигарету. — Поехали домой. Выпьешь чаю с ромашкой, примешь ванну, намажешься кремиком и ляжешь спать. Во сне можешь хоть полк солдат трахнуть. А в реальности у тебя прекрасная жизнь, которую я не дам тебе портить.
— Марта…
— Что — Марта? — фыркнула я, включая поворотник и выруливая на дорогу. — Ты ведь мне для этого и позвонила? Чтобы прийти в себя.
— Для этого, — покорно согласилась Вика, закрывая окно.
Но в ее голосе было слишком много сомнений, чтобы я успокоилась.
Следующие несколько дней я проверяла, как там Вика, кидая ей контрольные картиночки в чат. Она исправно ржала над тупыми мемами, умилялась котикам, фыркала на возмутительные переписки с сайтов знакомств. То есть, была в целом в норме.
Ну я и расслабилась.
Занималась своими делами — в этот конкретный момент заменяла воду кошкам в фонтанчике. Все три пушистые морды мешались под ногами, изо всех сил заставляя меня споткнуться и разлить воду, а потом поскользнуться и разбить голову. Ну или хотя бы сломать руку.
Но я ловко балансировала у раковины, отпихивала одной ногой Кошку-Мать, плечом отодвигая от струи воды глупую морду мейнкуна Лорда, а оставшимися конечностями старалась спасти лысую Петеньку от попадания в измельчитель отходов.
В такие вот моменты любят звонить в дверь. Или по телефону, представляясь майором ФСБ.
Так что я не удивилась, когда лежащий на кухонном островке телефон включился и пополз к краю, на всю кухню распевая «Олений пенис — мой талисман».
Кинула быстрый взгляд на экран и увидела «Викин Даня». Муж, стало быть. У меня давняя традиция всех мужиков записывать по принадлежности определенной женщине. «Ренатин Рома», «Кошкин Стас», «Рыжий Найк». Как в «Рассказе служанки», только наоборот.
Кстати, правильней было бы «Рыжей Найк», потому что Рыжую мы только так и называли вместо ее дурацкого Галина. Но между правильным и красивым я всегда выбираю красивое.
— Щас! — крикнула я телефону. — Секунду!
И даже успела закрыть воду, но Петенька в этот момент так ловко вывернулась из-под руки, что наоборот — боднула рычажок крана в противоположную сторону, и обжигающий поток ударил в раковину, разлетаясь кипящими брызгами.
— Твоего облезлого дедушку! — рявкнула я, с трудом уворачиваясь от хлещущей воды.
Кошек, разумеется, моментально сдуло из кухни. Их миссия была выполнена — я ошпарила руки, уронила поилку, расплескала литра три воды по полу и напоследок, попытавшись все-таки взять телефон, грохнула его о край каменной раковины.
На моих глазах по экрану расползлась трещина, перечеркивая «Викин Даня» — и телефон замолк ровно в ту секунду, когда я мокрым пальцем ткнула в кнопку ответа.
— Как я вас всех люблю… — пробормотала я, пытаясь перезвонить.
Но абонент внезапно перестал быть абонентом и куда-то уже испарился, оставив в трубке лишь гудки.
— Ладно, хер с вами, — решила я.
Наконец спокойно наполнила поилку, насыпала свежего корма своей террористической банде, нарезала грушу ахатине, которая ее проигнорировала — она предпочитала задумчиво жевать желтый кленовый лист, который я вчера сунула ей в аквариум.
Кошки на кухне не показывались, несмотря на аппетитный запах японского корма, который я уже сама готова была сожрать, так хорошо он выглядел.
На Лорда это было непохоже, но видимо Петенька и Кошка-Мать привязали его как Одиссея к мачте, чтобы он не поддался искушению. В отличие от красивого, но глупого мейнкуна, они понимали, что за выходку с краном прилетит по ушам всем троим.
Я для очистки совести еще раз позвонила Дане, но он снова не ответил.
Пожав плечами я отправилась поливать свой домашний огород.
Растения меня любили — я всегда была из тех, кто мог отщипнуть кусочек листика от убитого фикуса в поликлинике и через год вырастить целое дерево. Но врожденный практицизм и генетическая память предков требовали от меня, чтобы всем растущим на земле можно было прокормиться.
Поэтому на кухне у меня жило лимонное дерево, доросшее почти до потолка. Зимой оно исправно плодоносило и иногда спасало от похода в магазин во время болезни.
И фейхоа — с плодами у него было похуже, но иногда все-таки получалось ободрать мелкие зеленые фейхуевинки и гордо их сожрать.
На подоконнике колосились мини-помидорки. Причем не черри — нет! Похожие на «бычье сердце» толстенькие томаты, просто такие крошечные, что могли бы лежать в игрушечном холодильнике для Барби.
Однажды я на спор вырастила в ведре черную смородину, и она теперь жила в углу кухни и тоже приносила регулярный урожай. Правда я ее не ела, потому что никогда не любила слишком резкий вкус. Зато выглядело красиво.
Разумеется, у меня был полный комплект душистых травок типа базилика, мяты, мелиссы, розмарина и рукколы. Зеленый лук — как память о школьных уроках биологии. Имбирь — он прижился, растаращился в прозрачном контейнере от стенки до стенки и никуда уходить не хотел, несмотря на то, что я отрезала от него кусочки.
Виноград пока не давал плодов, но красиво увивал кухонные шкафы поверху.
Маракуйя тоже, но я закрыла на это глаза ради ее красивых цветов.
В качестве домашней аптечки у меня гостило алое вера. Тоже не сказать, что съедобное, зато приносило пользу.
В общем, огород как огород. Можно было бы заменить смородину на картошку, например. Чисто по приколу. Но я боялась, что мои дурные кошечки нажрутся ее цветочков и сдохнут в муках.
Правда, на огород покушался пока только Лорд, который обычно громогласным мявом заявлял, что сейчас будет жрать рукколу. Подходил к ней, примерялся, делал кусь… И на этот раз орал от возмущения, что почему-то ее вкус не оправдал его ожиданий.
Почему именно руккола раз за разом — понятно. Он не очень умненький, а она ближе всех стоит к краю раковины, откуда он запрыгивал на стол.
Но вот зачем каждый раз орать перед новой попыткой — тут загадка.
Пока я поливала, протирала и общипывала свою зеленую армию, мысль о звонке Дани не выходила у меня из головы. Что могло случиться, что он мне решил позвонить? Обычно мужья моих подруг меня терпеть не могли.
И куда пропал, когда я не ответила?
Я бы забила, если бы не Викины недавние откровения.
Если бы не они, я бы занялась работой, тем более, на почту уже свалились нужные документы. Но сосредоточиться было сложно.
Поэтому я плюнула и написала ей в чат: «Ты где?»
Была вчера в 19:30 — в заголовке чата.
Это уже неприятно. Но она могла заработаться и не заходить…
Вечера в октябре уже темные, и мелкий дождь, который то усиливался, то вновь стихал, никак не помогал задаче как можно быстрее долететь на другой конец города, где светилась метка геолокации. Никогда не любила лихачить, особенно в такую погоду, но на скоростном диаметре меня обгоняли те, кто очень торопился на тот свет. Еще и торопили, истерически сигналя.
Синяя точка мигала рядом с бизнес-центром, воткнутым среди жилой застройки как золотой зуб во рту цыгана. Сверкающий небоскреб выше облаков — а вокруг серые девятиэтажки, гаражи, узкие дворы, мелкие магазинчики с ободранными вывесками.
Я сначала направилась именно к высотке, но заметила, что по гео нужное место немного в стороне. Пришлось сворачивать во дворы и искать точку там. Поставив машину ровно в центре мигающего кружка, я вышла под дождь и растерянно огляделась.
Во дворе мокли под дождем детские горки, качели и лавочки, сквозь поредевшую листву кустов просматривался палисадник под окнами пятиэтажки. Непонятно было, где искать Вику. Может быть, она в одной из припаркованных машин.
Но когда я сделала несколько шагов к стоянке, меня окликнул знакомый голос:
— Марта!
Вот чего я не ожидала — так это увидеть Вику в изумительном черном шелковом платье, на каблуках и… выходящую из-за мусорных баков. Она там пряталась? От кого?
С тех пор, как после родов она набрала десять килограмм, которые упорно считала лишними, платья она носить перестала. Джинсы, оверсайз свитера, рубашки поверх футболок и неизменные кроссовки.
Я не одобряла ее самогрызню на тему «я толстая», но одобряла одежду. Только часто приходилось уговаривать ее купить себе «лишние» осенние ботинки. Она упорно считала, что одной пары обуви на сезон ей хватит, а красиво начнет одеваться, когда похудеет до мифического «идеального» веса.
Ну, блин, ладно джинсы, а обувь-то чем провинилась? С нее что — кроссовки начнут спадать, если на десять кило похудеть?
Платье, туфли, остатки явно сложного макияжа, стекающего по лицу — и дурацкая сумочка на длинном ремешке, которую она за собой тащила, как дохлую крысу на веревочке.
— Садись быстро в машину! — рявкнула я, затаскивая ее в салон. — Что, блин, случилось? Вика!
Ее лицо блестело от дождя и слез, под глазами проступили черные тени, зато губы казались сухими и лихорадочно горячими. Она попыталась мне что-то ответить, но сорванного дыхания не хватило.
— Так… — сказала я, чувствуя, что у меня самой начинают дрожать руки. — Так. Сначала скажи — ты физически цела?
— Да, — кивнула она.
— Уже хорошо. Теперь уточняем. Это Матвей?
— Да, — снова кивнула Вика.
— Тихо! — скомандовала я, заметив, что ее лицо сморщивается в уродливую маску. — Не реви. Сигарету? Воды?
— Нет…
— Тогда рассказывай, что натворила. Сомневаюсь, что он сам за тобой бегал.
— Он сам! — взвилась Вика мгновенно, и на бледных щеках вспыхнул нездоровый румянец. — Это не я!
— Что он делал?
— Хвалил. За работу.
— Поэтому ты стала ходить на работу в платье?
— Он сказал, что… — она сглотнула. — У меня длинные ноги, мне пошло бы.
— И ты тут же побежала покупать новое платье и туфли, я правильно понимаю?
— Мне все равно нужно для корпоратива.
— А накраситься ты решила, потому что к платью подходит?
— Да!
— И что он сказал, когда тебя увидел?
— Что я очень красивая. И мне надо бы запретить так выглядеть, чтобы не отвлекать коллег от работы, но мое платье укладывается в дресс-код…
— Чудесно. Вика, сколько тебе лет?
— Тридцать восемь, — послушно отчиталась она.
— И в свои тридцать восемь ты повелась на эту пургу? — скривилась я.
— Нет, но…
— Но?
— Он мне писал вечерами… Ничего такого! — поспешно воскликнула она, увидев, что я открываю рот. — Я даже Дане показывала наш чат — как меня ценят на работе.
— Желал спокойной ночи?
— И доброго утра.
— Вика… — я прикрыла глаза.
— А сегодня… — ее голос снова усох, съежился, как сухой осенний лист. — Он позвал к себе в кабинет. Сказал, что платье обалденное, отчеты безупречные и я достойна премии.
— И дал? — фыркнула я.
— Что? — испуганно уточнила Вика.
— Премию!
— Нет… просто.
— Просто сказал, ага.
— Он коньяка мне налил. Хорошего. Сказал, что мне надо расслабиться. Сказал, что я особенная. Яркая, искренняя. Теплая. Сказал, что завидует моему мужу — такая жена редкость.
— И голос трагически дрогнул? — скривилась я.
— Я подумала… — Вика царапнула скрюченными пальцами крышку бардачка, я помогла его открыть и достать почти пустую пачку «Житана». — Подумала, что ты ошибаешься. Он нормальный. Просто… У него знаешь, какая жена? Она пару раз в офис приезжала. На Викторию Бэкхем похожа. Такая стервозина в дорогих шмотках. В ботфортах, в чулках, элегантная, но прям по лицу видно, что сука. Он, наверное, и правда устал от нее… такой.
— И выбрал тебя.
— Марта!
— Молчу. Рассказывай, что там у него в кабинете было. Там, небось, диван для таких случаев?
Вика достала из смятой пачки сигарету и зажигалку. Я ткнула кнопку открывания люка. Холодная морось посыпалась на нас, заставляя поежиться от холода.
— Нет, — качнула она головой, выпуская тяжелый густой дым вверх, к люку. — Дивана нет. Там вообще стеклянные стены, только матовые такие. Не видно ничего, только силуэты. Он ко мне подошел и наклонился. Близко. У него такие глаза красивые. И губы. И пахнет…
— Вика-а-а-а-а… — застонала я. — Скажи, что вы не…
— Нет. — Вика сглотнула и нервно затянулась. — Потому что он…
Я похолодела. Поняла, что лучше бы они да.
Потому что случившееся дальше явно было намного хуже.
— Я закрыла глаза. А он… — Вика резко и нервно сглотнула. — Положил руку мне на плечо и… надавил. Вниз.
— Бля-а-а-а-а-а… — выдохнула я.
— Я… не поняла сначала. А потом как поняла!
— И?!
— Начала опускаться. А он… отошел.
— Прости! — я зачем-то погладила руль, словно успокаивала нервного коня. — И что? Ты сбежала? Кстати, что ты делала у мусорных баков?
— Нет… — выдохнула Вика вместе с дымом. — Не сбежала. Он меня удержал. Жестко взял за локоть и начал выговаривать как малолетке. Сказал, что он просто проводил эксперимент.
— Что за чушь! — фыркнула я. — Как тупые тролли в интернете. Не удалось всех нагнуть — сразу орут, что эксперимент.
— Нет, Марта. Это правда. Он сказал, что хотел убедиться, что я ему отсосу прямо тут, в офисе. Наплевав на то, что в здании еще кто-то может оставаться, а стены у кабинета полупрозрачные. И знаешь, почему он не дал мне этого сделать?
— Так?
— Он сказал… Это цитата, Марта, дословная цитата. Что если бы он мне позволил ему отсосать, я бы решила, что он меня хочет. А значит, перестала бы излучать такую отчаянную влюбленность. А ему слишком нравится обожание в моих глазах. Гораздо больше, чем понравился бы неумелый минет. И велел идти домой. К мужу. И отсосать, представляя его, Матвея.
— Бля-а-а-а-а…
Сегодня я была редкостно красноречива.
Вика затянулась сигаретой и подставила лицо под холодную морось, сыпавшуюся из люка.
— А на помойку я отнесла себя сама. Там мне и место, — проговорила она, не открывая глаз.
Слышать это было так больно, будто я сама отнесла себя на помойку. Захотелось обнять Вику — но я сдвинулась всего на пару сантиметров в ее сторону, а она дернулась так, словно я замахнулась, чтобы ударить.
— Ладно. Ладно, — сказала я как могла спокойно. Положила руки на руль, глядя вперед. — У нас есть и хорошая новость!
— Какая? — вяло поинтересовалась Вика. Она опустила окно, выкинула окурок, но закрывать обратно не стала. Несмотря на работающую печку, в машине становилось промозгло и холодно.
— Тебя наконец-то отпустила эта дурная одержимость.
Вика промолчала.
Не так.
Не согласно промолчала.
Промолчала виновато.
Хрен знает, как учишься отличать такие оттенки без единого слова и лишнего вдоха. Но почти все женщины это умеют.
Понимать по молчанию, что тебе просто не хотят говорить оч-ч-чень неприятную правду.
— Вика…
— Я научусь! — сказала она, упрямо сжав губы.
— Чему?! Сосать?!
— Играть. Так же жестоко, как он.
— Дура! — не выдержала я. — Вика, ты дура!
— Тебе нельзя так говорить, ты феминистка, — отозвалась она почти равнодушно. — А это внутренняя мизогиния.
Было видно, что она уже приняла какое-то решение, и я совсем не хотела знать, какое.
— Мне все можно, — мрачно буркнула я. — Про Матвея этого я бы и похуже сказала. Но мне надо подготовиться, тут экспромпт неуместен. А ты — просто дура. Без подготовки.
— Ой, ну тогда брось меня, если я дура. Все равно ты это сделаешь в конце концов… — пробормотала Вика. — Я же вижу, что ты не будешь со мной возиться, пока я стараюсь его переиграть.
— С чего ты взяла? Вик? — я нахмурилась. — Я тебя когда-нибудь подводила?
— Ты — нет. А я — да. У меня была близкая подруга, которую муж бил. Она от него раз пять сбегала — и все ко мне. Потом синяки сойдут, заскучает — и снова возвращается. В шестой раз я сказала, что это последний. Или она от него уходит и разводится, или пусть ищет себе другой шелтер, нам диван в гостиной пригодится для других гостей.
— Она ушла?
— Конечно. Я тогда не понимала, почему она гробит свою жизнь ради этого мудака. И вот! — Вика вскинула руки к небу в проеме люка. — Поняла! Прилетел и мне бумеранг. Все вижу, все осознаю, но сделать ничего не могу.
— Я могу! — фыркнула я, нажимая кнопку блокировки дверей и заводя машину. — Пристегнись.
— Э! Марта?! Ты чего творишь?
Я проехала два метра и вдавила тормоз в пол, чтобы ее хорошенько дернуло. Вика мгновенно взялась за ремень и пристегнулась.
— Куда мы едем? — спросила она, когда я вырулила на дорогу из двора.
— Ко мне. У меня есть смирительная рубашка.
— Настоящая? — округлила Вика глаза.
— А то! Винтажная! — похвасталась я. — Наручники купим на Озоне. Дачу снимем на месяц, по осени это дешево. Возьмешь отпуск. Посидишь в подвале связанная — поумнеешь.
Вика истерично расхохоталась, размазывая остатки косметики по лицу.
Не глядя я достала пачку влажных салфеток и кинула в нее. Закрыла наконец люк и прибавила скорость. Домой ей пока было нельзя, поэтому сегодня у нас в планах девичник.
Будем напиваться и жаловаться друг другу на жизнь, обсуждать, какие все мужики козлы и глумиться над идиотами на сайтах знакомств.
Хороший годный план.
Закажем пироги с рыбой и фисташковое мороженое.
А там, может, что-нибудь и придумаем.
В конце концов, отпуск — не самая плохая идея. За пару недель переломается.
— Нет, нельзя отпуск… — вздохнула Вика, отсмеявшись и став серьезней. — Даже в смирительной рубашке. У нас новый проект, работы до жопы. И юрист еще уволился.
— Да, нашел время, — кивнула я исключительно из вежливости.
— Ага! Прикинь, платим бешеные бабки фрилансеру. Сейчас все рванули перезаключать договора, цены везде подняли, нихерово люди зашибают. Как за месяц работы барменом на курорте.
— Да-а-а-а… — кивнула я. — Тоже не жалуюсь.
— О! — сделала стойку Вика. — Ты ведь как раз юрист!
— Даже не думай. Ненавижу офисы.
— Ну, Марточка!
— Нет! Вик, я не для того базу клиентов по кирпичику собирала и доверие выстраивала, чтобы сейчас махнуть хвостом и снова впрячься в это ярмо.
— У нас зарплаты охуенные… — в ее голосе появились липко-сладкие интонации. — И ДМС с первого месяца. И спортзал в офисе. И парковочка теплая… Марта-а-а-а…
— А психолога ваш ДМС покрывает? После общения с таким начальником, как Матвей?
— Нет, но у нас есть свой корпоративный психолог!
— Охренеть… — пробормотала я, стараясь не отвлекаться от дороги, потому что мерзкая морось перешла в полноценный ливень, и дворники едва справлялись. — Странно, что твой любимый Матвей с ней не спит.
— Это он. Мужик.
— А. Тогда понятно.
Как собираются на собеседование мужчины?
Надел что-нибудь чистое, опционально — глаженое, умылся и уже молодец.
Мужчина-юрист даже избавлен от необходимости выбирать между футболкой со Спайдерменом и футболкой с дурацкой надписью, купленной в последний отпуск в Турции. Белая сорочка, самый приличный костюм, почищенные ботинки и парфюм Табак-Ваниль от Тома Форда.
Увы, если ты женщина, начинаются большие проблемы. От юриста ждут серьезного вида, поэтому, конечно, тоже костюм.
Но не слишком строгий, «ты же девочка!»
Лучше юбку, но не короткую, а то решат, что ты делаешь ставку совсем не на профессиональные качества.
Каблуки — но не высокие, а то несерьезно. И не плоская подошва — недостаточно элегантно.
Декольте — скромное, но подчеркивающее вторичные половые признаки, потому что «синий чулок» считается таким же непрофессионалом, как и «секси-кошечка».
Цвет — только темный, нейтральный. Ни в коем случае не пастель и тем более не розовый! Ты не «блондинка в законе». Юристкам в розовом доверяют только в фантастических фильмах.
Надо строго выдержать баланс между сексуальностью и невидимостью.
Показать, что ты женщина, но напомнить, что профессионал.
Ах, ну да.
И ни в коем случае не называть себя «юристка». Знай свое место — это мужской мир, играть в нем надо по мужским правилам и притворяться мужиком. В юбочке.
Короче, в те моменты, когда юристы мужского пола благословляют небеса, что у них есть такой простой и понятный дресс-код, я вынуждена тратить последние часы перед собеседованием на то, чтобы вертеться перед зеркалом, прикидывая, что там обо мне говорят эти серьги с рубинами. Что я успешна? Или что я трачу деньги на бабские цацки?
Вместо того, чтобы еще разочек пробежаться по форумам и глянуть, какие там интересные кейсы по договорам в крупных компаниях. К моим услугам все же чаще прибегают фирмочки помельче, которые не могут позволить себе содержать юриста в штате.
Вика скинула мне адрес офиса, и я ничуть не удивилась, узнав ту самую высотку бизнес-центра рядом с которой я нашла ее на помойке. На ресепшене я даже не успела договорить свое имя, как меня со всеми расшаркиваниями отвели в просторную переговорку, принесли кофе, настроили кондиционер и попросили немного подождать.
На этом хорошие новости закончились.
От назначенного времени собеседования прошло уже пятнадцать минут, но ко мне никто так и не пришел. Я взяла со стола бутылку воды, налила в тяжелый бокал, больше подходящий для виски и встала, чтобы прогуляться к окну.
Отсюда, с одного из самых высоких этажей бизнес-центра, открывался шикарный вид на город. Все как любят риелторы — от горизонта до горизонта переплетение улиц, желто-зеленые оазисы парков, разнокалиберные дома, похожие на разбросанный детский конструктор.
Это называется «позволяет насладиться ритмом мегаполиса прямо из дома».
Не знаю, может быть, кому-то это и правда нравится, все люди разные.
Мне всегда были ближе уютные дома в старых районах Москвы, где сирень нагло сует тебе ветки прямо в окна. Хотя согласна — на всех сирени не хватит, построить высоток с «захватывающими панорамами столицы» можно гораздо больше.
Я посмотрела на часы. Двадцать пять минут. Терпения мне не занимать, для юриста это одно из ключевых качеств. Но как же я не люблю этой манеры распоряжаться чужим временем! Именно за это, в том числе, я ненавижу офисы. Бессмысленные митинги, отсиживание рабочего дня, бесконечное ожидание, пока начальство освободится и соберется с силами.
Не ушла я до сих пор только по одной причине.
Матвей.
Страшно хотелось посмотреть на него вживую.
Каким бы ни был мужик красавчиком — нельзя так по нему сходить с ума, как Вика.
Но вдруг в реальности у него бешеная харизма, перед которой никто не может устоять?
Любопытство, конечно, сгубило кошку.
Но я была совершенно уверена, что у меня полный иммунитет к красивым мудакам.
Тем не менее, раздражение росло с каждой утекающей минутой. Я понимала, что оно пробивает брешь в моей броне, что я уже испытываю эмоции, а значит — уязвима… И это злило меня еще сильнее.
Когда спустя ровно тридцать четыре минуты с назначенного времени открылась дверь и вошел Матвей, я уже была на взводе. Стиснула в пальцах стакан с водой, буравя взглядом высокую мужскую фигуру в угольно-сером костюме.
— Садитесь же, эти стулья специально для посетителей, — бросил он небрежно, проходя к креслу во главе стола. — Или переговоры вы тоже ведете стоя?
Горячая волна ударила мне в голову, перед глазами встала красная пелена.
Он с одной фразы, еще до приветствия, вывернул все так, будто я полчаса ждала его на ногах, стесняясь присесть.
Матвей расстегнул пиджак, скинул его и повесил на спинку кресла, демонстрируя шелковую подкладку с фирменным логотипом «Версаче» — головой Медузы Горгоны. Развалился в кресле, закинув ногу на ногу, сверкнул алыми подошвами ботинок. Звякнул об стол браслет «Ролекс Субмаринер» — любимые часы понтярщиков, надрачивающих на бренды.
Пыль в глаза, все это только пыль в глаза.
Нисколько не сомневаюсь, что и галстук у него тоже понтовый, и машина какая-нибудь выдающаяся, и ручка — золотой «Паркер». Известные бренды, чтобы даже самый далекий от мира роскоши человек хоть краем уха слышал название и мог проникнуться.
Наверное, он хотел подавить меня этой демонстрацией, но вместо этого — успокоил.
Я эти игры знаю. И не собираюсь в них играть.
Сев напротив Матвея, я придвинула к нему папку со своим резюме и рекомендациями, заметив, что он пришел с пустыми руками.
— Меня не интересуют эти бумажки, — он отодвинул папку обратно. — Фотошопом я сам умею пользоваться. Расскажи лучше про реальный опыт работы… Как там тебя? Маша?
— Марта. Андреевна.
Что ж, сражение мне предстояло непростое.
Как удачно, что это мое любимое занятие — побеждать мудаков.
— Ну что ж, Марта… — Матвей проигнорировал мое отчество. — Расскажи, почему ты хочешь работать у нас?
Хороший вопрос. К сожалению, правдивый ответ на него совершенно неуместен. Мы с Викой на скорую руку сварганили кривую и слабую версию, добавив в нее две тонны лести. Она подсказала, чем руководство гордится сильнее всего, я попробовала вспомнить, зачем люди вообще уходят в найм.
Что-то там про надежность и стабильность, гарантии и карьеру, любовь к работе в команде…
На последнем пункте было особенно сложно держать лицо.
Ненавижу эти офисы, где только погрузишься в работу, как тебя тут же кто-нибудь отвлечет по идиотскому поводу.
А где у нас ромашковый чай?
Видела последнее выступление Данилы Поперечного?
Давайте проветрим!
И на то, чтобы погрузиться обратно, уходит минут двадцать. А там — заново.
Матвей, впрочем, меня не слушал. На первых же словах он достал телефон и пока я говорила, ни разу не поднял глаза от экрана. Что-то печатал там, перелистывал, даже запустил голосовое и прослушал его, прислонив динамик к уху.
В общем, всячески показывал себя вовлеченным и заинтересованным руководителем.
В момент, когда я перечисляла достоинства компании, дверь переговорки открылась и внутрь скользнула секретарша. Высокая длинноногая блондинка, на вид лет двадцати трех в короткой и узкой юбке. Она кинула на меня затравленный взгляд и быстро положила перед Матвеем несколько листов бумаги.
Возможно, это одна из тех, кого он трахает, игнорируя Вику?
Но она не выглядела счастливой и довольной судьбой. Даже на меня не глянула ревниво — а я всякое видала. Обычно так сильно приближенные к начальству девочки подозревают в каждой женщине конкурентку.
Что-то здесь не сходится…
— Вот, возьми. Просмотри договор и найди в нем все косяки.
Матвей толкнул ко мне скрепленные степлером листочки, не дав даже фразу договорить.
Ну что ж…
Пока я просматривала договор, он уже не сидел в телефоне. На этот раз он демонстративно скучал. Смотрел на часы, менял позу, то разваливаясь в кресле, то придвигаясь на самый край и даже пытаясь заглянуть в бумаги, которые я читала.
Встал и дошел до окна, постоял там, насвистывая что-то.
Вернулся и налил себе воды в мой стакан.
Снова посмотрел на часы.
Наблюдать за ним было даже забавно. Я все ждала, каким будет следующий ход, но дождалась не сразу.
— Здесь, — я взяла ручку и подчеркнула нужное место. — Возмещение упущенной выгоды. Нет ограничения суммы. Под это дело можно насчитать хоть ундециллион, как Гугл должен России.
— Так… — Матвей сел на место и сощурил глаза. — Все?
— Нет, конечно. Дальше указано: «Стороны освобождаются от ответственности при форс-мажоре... Бла-бла-бла… включая нарушения контрагентов». Нарушение третьих лиц — это не форс-мажор, а обычные риски бизнеса.
— Угу. Все?
— В конце вообще дичь, извините. «Все приложения к договору являются его неотъемлемой частью, включая будущие». Вам просто навяжут любые условия позже. Кто составлял этот договор?
— Хорошо, — сказал Матвей, забирая бумаги у меня из рук и игнорируя вопрос. — Идем дальше. Какой стандартный срок давности по договорным спорам в России?
— Три года… — начала я и уловила проблеск торжества в прищуренных глазах. — По общему правилу. Но важен момент начала течения срока. Это день, когда мы узнали о нарушении. Плюс нужно учитывать специальные сроки для отдельных категорий споров. Лучше всего фиксировать конкретные даты исполнения обязательств именно для определенности с исковой давностью.
Матвей сморщился, словно раскусил горькую оливку.
Вероятно, это была его любимая ловушка, а я, сволочь такая, из нее выскользнула.
Не позволив себе даже краткого мига торжества, я изобразила на лице готовность отвечать на новые каверзные вопросы.
— Правильно, — кивнул он с кислой улыбкой. — Скажи, Марта, а почему ты вообще решила заниматься договорным правом? Женщины обычно предпочитают семейное. Ну, знаешь, это в вашей природе — возиться с мужьями и детьми. Все эти человеческие отношения…
Он снова скривился, словно сама мысль о «человеческих отношениях» была ему противна.
— Договорное право — и есть человеческие отношения. Только в той области, где люди сильнее всего уязвимы. На фрилансе я меньше работаю с юридическими лицами, чаще разбираю договоры физиков или ИП. И да, женщинам это важнее всего — понять, где их пытаются обмануть или продавить, прячась за сложными формулировками.
— Надо же… — Матвей подергал мочку уха, продолжая глядеть на меня, не отрываясь. — Именно женщинам? Ты с мужчинами не работаешь?
— Работаю, — пожала я плечами. — Но женщинам помогаю бесплатно или за символические деньги. Такое вот у меня хобби.
— Ты замужем?
— Нет.
— Дети?
— Нет.
— Почему?
— Матвей Александрович, хочу заметить, что вопросы о личной жизни не касаются моих профессиональных качеств. Трудовой кодекс запрещает дискриминацию при приеме на работу по семейному положению или наличию детей. Тем не менее, я пошла вам навстречу и ответила на вопросы о моем статусе. Причины же — мое личное дело и работы не касаются никак.
— О-о-о-о-о-о… — Матвей откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову и впервые за все собеседование у него на лице появилась довольная улыбка. — Так ты феминистка?
— Это тоже не касается моих профессиональных качеств, — отчеканила я.
— Почему не касается? — хмыкнул он. — Что ты будешь делать, если клиент скажет, что готов общаться только с мужчиной?
Внутри все закаменело. Не впервые я сталкивалась с такими провокациями, но каждый раз испытывала смесь отвращения, страха и ледяной ярости, когда попадала в подобную ситуацию. Моей броней был канцелярит — чеканные формулировки на «юридическом языке», не пропускающие эмоции сквозь внутреннюю броню.
— Если это требование связано с обстоятельствами дела или культурными особенностями, передам его дело коллеге. В ином случае предложу поработать со мной некоторое время, чтобы убедиться, что я достаточно профессиональна.
— А если причина «все бабы дуры»? — Матвей отодвинулся от стола и закинул на него ноги, с откровенным наслаждением любуясь моими попытками сохранять лицо.
— Обращусь к непосредственному начальству. Это в их компетенции.
— Твое непосредственное начальство — я.
— Очень жаль! — ляпнула я, не удержавшись. Но успела поправиться: — Что у вас нет регламента на такой случай. Если подобное происходит часто, необходимо выбрать четкую позицию и доносить ее…
— Да расслабься! — оборвал он меня, махнув рукой. — Я понял. Юлить и забалтывать ты умеешь. Хороший юрист. Спасибо, кстати, за поправку про упущенную выгоду. Теперь придется переписывать наши типовые договоры. Три года ходим мимо этой бомбы — ни один долбоеб не заметил.
— Я…
— Вообще, кажется, я только что нанял на работу человека умнее себя, — Матвей вдруг сел нормально и даже наклонился ко мне, понижая голос до интимного полушепота. — Мне некомфортно, когда я не самый умный человек в комнате. Но сейчас это даже на пользу.
— Украшением, блядь, коллектива! — к середине первого рабочего дня я все еще кипела, вспоминая последние слова Матвея на собеседовании.
Мне предложили выйти на работу прямо на следующий день, и я, взвесив все за и против, решила не сопротивляться. Чего зря себе цену набивать? Срочной работы у меня не было, все раскидала в выходные, оставшиеся дела можно было легко перенести на вечер.
Кошки, кажется, даже обрадовались, что я наконец сваливаю из дома. На их лицах было написано нетерпение, когда я никак не могла найти солнечные очки перед выходом из дома.
Они втроем сидели в прихожей и сверлили взглядами дверь, намекая, что мне пора.
Мне выделили стол прежнего юриста — козырное место у окна, кондиционер дует в другую сторону, за спиной только шкаф — и его ноутбук. За оттиранием его крышки от наклеек и клавиатуры от жирных следов меня и застала Вика с требованием рассказать в подробностях, как прошло собеседование.
— Это же комплимент? — нахмурилась она, не понимая, чего я бухчу.
— Ну в смысле? Это тупейшее выражение из стандартного набора поздравлений на Восьмое марта. Мол, оставайтесь такими же красивыми и милыми, дорогие женщины! Украшением коллектива! А вот мозгами коллектива будут считаться мужики.
Вика вздохнула, устраиваясь на подоконнике рядом с моим столом. Поставила свою чашку, от которой шел сладко-химический запах винограда. Здешняя офис-менеджерка очень гордилась коллекцией чая. Там был и земляничный, и черничный, и с корицей, и манговый, и все остальные сорта. Рядом с деревянной коробкой, в которой все эти запахи смешивались в чудовищный хаос, стояли пакеты с молоком. От обычного и безлактозного до миндального и овсяного. И капсульная кофеварка.
Увидев такую роскошь, я уже на втором часу работы в офисе затосковала по дому, где меня ждала профессиональная кофемашина премиум-класса и лучший кофе в зернах, который можно добыть в Москве в наши дни.
Во время экскурсии по офису мне показали не только этот уголок гордости, но и кухню, которая, по счастью, находилась в подвале.
Об этом мне тоже доложили с гордостью. Там был и холодильник, и микроволновка, и даже плита — можно было приготовить себе полноценный обед.
Готовить на работе я не планировала, но увидев кофеварку, задумалась, не купить ли джезву и нормальный молотый кофе.
Показали мне и кабинет начальства. Тот самый, с молочно-матовыми стеклами, за которыми были видны только силуэты. Хозяин его приезжал не раньше двенадцати, поэтому мне разрешили заглянуть в святая святых.
Ничего интересного — абсолютно пустой стеклянный стол, внушительное кожаное кресло и стальные, сверкающие хромом, стулья для посетителей. Ни картин, ни безделушек — никаких признаков человеческого присутствия. Даже мусорного ведра не было.
— Ой, Марта, ты заморачиваешься и пытаешься найти подвох в обычной похвале! — отмахнулась Вика. — Матвей любит делать комплименты девушкам и хвалить парней.
— Ага, — кивнула я, выкидывая грязные спиртовые салфетки и нажимая кнопку включения ноутбука. — Я слышала, как он хвалит. «Расчет отличный. Для первокурсника». Это называется «оскорблимент», Вик.
— Ну не знаю… — она бросила задумчивый взгляд на молочные стены, за которыми было видно сидуэт сидящего за столом Матвея. — Кому это он сказал?
— Вон тому… — я кивнула на мужика на противоположном конце комнаты. — Как его… Паша?
Паша выглядел как брат-близнец Матвея — костюм, блестящие ботинки, никакого галстука и внушительные часы на запястье. Только труба пониже и дым пожиже — часы Тиссо, парфюм Кензо.
— А он?
— Ну посмеялся вежливо.
— Ну вот, значит, все в порядке?
— А что он мог еще сделать? — пожала я плечами. — У мужиков жесткая иерархия. Показал обидки — значит, тебя прогнули.
К моему удивлению и облегчению ноутбук оказался только снаружи таким грязным. Внутри все было аккуратно разложено по папками, пронумеровано и датировано, каждый документ на своем месте.
Отлично, работать будет легко.
— А девушке одной сказал, — продолжила я. — «Обычно женщины полагаются на интуицию, а ты в этом деле подумала — и отлично получилось!» Хамло.
— Я была бы счастлива, если бы он мне это сказал!
Я посмотрела на нее. Нет, реально, она так и думала.
Неудивительно, но…
— Вот совсем не скучала по объяснению таких вроде бы очевидных вещей… — пробормотала я, потирая лоб пальцами. — Когда общаешься только с единомышленницами, как-то отвыкаешь.
— Я поняла, — фыркнула Вика. — Мы все тупые, одна ты все понимаешь правильно. И оскорбляешься на самые невинные фразы. Ладно, пойду поработаю.
— Вик…
Но она спрыгнула с подоконника и ушла за свой стол, помахав мне на прощание и не обернувшись.
Да блин…
Все вокруг вызывало раздражение.
Слишком яркие лампы холодного оттенка, раздражавшие своим едва заметным мерцанием.
Шум разговоров в опен-спейсе, разнообразные мелодии телефонов и звуки мессенджеров — я думала, беззвучный режим стал базовым деловым этикетом.
Постоянная суета на границе зрения. Кто-то вставал, ходил за кофе или чаем, отлучался в туалет и пообедать, распечатать документ и просто попялиться в окно.
Напомните мне, нахрена я ввязалась в этот блудняк?
Вику спасать?
Вике все нравилось.
Здесь вообще всем все нравилось.
Мужчины отлично вписывались в созданную Матвеем систему иерархии.
Женщины радовались его «комплиментам».
Весь выстроенный им механизм работал изумительно.
Только я выбивалась. И тут варианта было всего два — либо разрушить систему, либо быть вышвырнутой с визгом за порог.
Был и третий — влиться и вписаться. Но, к счастью, я не нуждалась остро ни в деньгах, ни в карьерном росте.
— Внимание! Собираемся на совещание!
Я подняла голову, услышав призыв.
Матвей вышел из кабинета, хлопая в ладоши, чтобы привлечь внимание офиса.
Он подошел к магнитной доске, висящей на внешней стене его стеклянного кубика и взял в руки маркер. Остальные подхватили ноутбуки и записные книжки и начали сползаться к нему, как бандерлоги в мультике к Каа.
Совещание проходило в общем зале. Очевидно, чтобы никому из сотрудников не удалось откосить от тимбилдинга и нормально поработать.
— Сначала по рекламе! — Матвей кивнул кому-то из ребят, и на доске высветилось несколько рекламных макетов. — Что это за херня? Вы этому верите? Почему тут опять голые бабы?
Я вытянула шею, присматриваясь к картинкам.
Вообще-то я раньше думала, что логистические компании рекламируют себя фотографиями больших красивых грузовиков, разноцветных морских контейнеров, длинных составов… Ну, в крайнем случае — мускулистых грузчиков в фирменных футболках.
Здесь же мне предлагалось ознакомиться с прайсом, который держала в руках почти обнаженная смуглая девушка. Почти — потому что этим самым прайсом она стратегически прикрывала все самое интересное.
На второй картинке блондинка в алом кружевном белье сидела в тележке супермаркета и манила пальчиком.
Третья картинка вообще сбила с толку: на ней был куст. Просто куст.
Пару секунд я искала взглядом еще одну обнаженную девушку. Ну как же без нее?
— Сейчас что — девяносто восьмой год?! У нас на колхозников расчет или на людей с деньгами?!
— Матвей, Матвей… — из-за стола поднялся Паша, протягивая к нему руки ладонями вперед, словно успокаивал дикого зверя. — Ты же сам говорил, что секс продает.
— Продает! Но секс — а не порнуха! Тоньше надо, дебилы!
Матвей не орал. Он жестко и ядовито чеканил слова чуть повышенным тоном, и каждое впивалось в мозг раскаленным гвоздем. Даже я вдруг почувствовала себя виноватой в том, что нарисовала рекламу для колхозников с голыми бабами. Хотя к этому не имела никакого отношения.
Паша что-то продолжал бубнить убаюкивающим голосом, а еще четверо мужиков из разных концов офиса — все в такой же деловой униформе понтярщиков — смотрели на Матвея влажными преданными глазами. Видимо, Паша тут был за топ-менеджера и главного переводчика с языка начальства на человеческий.
— Переделать. Срок — до завтра. Сегодня никто домой не идет, — отрезал Матвей.
— Но дизайнер уже ушел, и…
— Мне все равно.
Он развернулся на каблуках — резко, демонстративно, — показывая Паше, что разговор окончен.
Бросил в пространство:
— Ангелина! Что по страховкам?
К нему подбежала девочка с распечатками, перечеркнутыми красным маркером. На вид ей было лет семнадцать — я аж вздрогнула от неожиданности. Хотя ни один трудовой договор, что я уже проверила, не был заключен с человеком младше двадцати пяти. Так что, вероятно, она просто неприлично молодо выглядела. И я уверена, что не была особенно счастлива по этому поводу. Обычно таким начинают гордиться после тридцати, а не когда даже энергетики не продают без паспорта, причем не в качестве комплимента, а всерьез.
— Я сделала так и так, — быстро затараторила Ангелина, понимаясь на цыпочки, чтобы из-за плеча Матвея показать карандашом обведенные пункты. — Подумала, что если мы превысим франшизу, то дешевле будет обратиться в прежнюю компанию, чем связываться с новой.
— Хорошее решение. Разумное, — одобрительно кивнул Матвей, просматривая листки. — Обычно ты действуешь по интуиции, а тут, гляди-ка, эволюционируешь…
Ангелина отошла, на ее щеках расцветали алые маки от ядовитой похвалы.
Интересно, она понимает, что это был не комплимент? Или они тут уже настолько надышались токсичными испарениями, что не замечают, что начальник унижает их на каждом шагу?
— Что по продажам у нас? — бросил Матвей в пространство, глядя поверх голов. — Не отвечайте, я смотрел прошлонедельные отчеты. Угадайте, какой вопрос я сейчас задам?
— Да бля, ну Матвей! — взвыл из дальнего угла еще один молодой парень. — Рынок сейчас нестабильный, конкуренция огромная, всех штормит! Людей не хватает, времени не хватает, с каждым клиентом отдельно не поработаешь же!
— Что я вам говорил про рефрейминг? — Матвей прищурился. — Когда заворачиваешь конфетку в разные обертки и пытаешься ее собеседнику скормить? Чем умнее собеседник, тем меньше требуется оберток. Некоторым можно показать прямо настоящую конфетку — они сами способны просчитать, что им за нее будет. Что, так сложно?
— Сложно…
— Особенно, когда конфетка из говна, — пробормотала я себе под нос.
Язык мой — враг мой. А также главная проблема фрилансеров, попавших из уединения своей квартиры в офис с отличной акустикой.
Матвей медленно развернулся ко мне. На его лице расцвела змеиная улыбка.
— Кстати! Коллеги! — Он сделал театральную паузу. — Хочу представить вам нашего нового юриста.
Подхватил меня под локоть и вытащил к доске, как провинившуюся школьницу.
Я вывернулась и встала рядом, расправив плечи.
— Это Мария, она…
— Марта, — спокойно поправила я. — Юрист по договорам.
— Если вас не устраивает зарплата, график или условия работы, прописанные в договоре — виновата она! — объявил Матвей.
Я повернулась к нему и подняла брови.
Он будто бы не заметил, обводя сощуренным взглядом офис.
Не уверена, что все поняли «шутку». Возможно, кому-то придется пояснять, что условия договора устанавливает начальство, а не юрист. Но ладно. Не сейчас.
— А еще сегодня наша Леночка уходит в декрет, — продолжил Матвей уже мягче, почти по-отечески. — Иди сюда, дорогая, обниму в последний раз. Скоро ты будешь принадлежать только своим детям.
Смущенная и весьма беременная маленькая рыжая Леночка выбралась из-за стола и встала рядом с ним, не зная, куда смотреть и куда девать руки. Выглядела она так, будто ей надо было что-то сказать, но она понятия не имела — что именно.
— Я решил, что мы все вместе проводим Леночку, — продолжил Матвей. — Мы ведь тут как семья, и никакое важное событие не обходится без общего праздника. Ни отпуск, ни увольнение, ни устройство на работу.
Он повернулся ко мне на последних словах и выдержал намекающую паузу, в которую вместилось сразу несколько многоточий.
Я не Леночка, я смущаться не собиралась.
Мне даже фальшивую улыбку было лень натягивать. Я просто встретила взгляд Матвея и выдержала его без суеты и неловкости.
С каждой секундой нашей молчаливой дуэли выражение лица Матвея становилось все жестче. В дикой природе взгляд глаза в глаза означает вызов. Вряд ли он, с его пещерной иерархией, слишком далеко ушел от своих предков.
Однако суетящаяся Леночка, пробегая мимо нас, разорвала натянутую нить взглядов.
Она помогала другим девушкам расставлять на столах коробки с пирожными и горячей пиццей. Паша же достал шампанское и мартини и разлил по разноцветным пластиковым фужерам.
— За нашу будущую мамочку! — провозгласил кто-то, поднимая бокал, и это дало начало празднованию.
Девушки хлюпали носами и умилялись фотографиям детской, которые показывала Леночка. Мужчины жевали пиццу и обменивались шуточками, стараясь говорить вполголоса, но изредка какая-нибудь скабрезность прорывалась, вызывая поток возмущенных женских взглядов на виновника.
Не обошлось без подарков — получился настоящий Baby Shower. Леночке дарили погремушки, мягкие игрушки, полезные девайсы для малыша.
Я чувствовала себя немного чужой на этом празднике будущей жизни. Знала бы — купила бы цветочки или пинетки. Но кто ж новых сотрудников предупреждает?
Сказать будущей маме тоже было нечего. Советов никаких дать не могу, а поздравлять с таким счастьем по умолчанию считаю неправильным. Не у всех дети — долгожданное и однозначно радостное событие.
Кроме меня, еще один человек не участвовал в суете вокруг Леночки, не говорил тостов и не опустошал коробки с пирожными.
Матвей стоял в стороне, оперевшись о край стола, покачивал в пальцах единственный на весь офис стеклянный бокал и выглядел откровенно скучающим.
Но не уходил.
Хотя по правилам корпоративной вежливости полагалось оставить подчиненных в покое и дать им повеселиться без надзора начальства. Но подобная тактичность, конечно, была не про него.
Я уж думала, что празднование продлится до конца рабочего дня — благо оставался всего час, — но в какой-то момент Матвей хлопнул в ладоши, привлекая внимание, и громко объявил:
— Все, повеселились — и хватит. За работу. Девочки, быстренько со стола уберите, посуду вымойте, и жду от всех отчетов к концу рабочего дня.
Девушки послушно побежали складывать еду в коробки и вытирать столы. Мужики разлили остатки шампанского в чайные кружки и поползли по рабочим местам.
Прямо у меня на глазах Паша, засовывая сразу целый эклер в рот, испачкал руки кремом, вытер их салфеткой и бросил ее прямо на только что протертый стол.
И меня прорвало.
— А что — мужчины не будут помогать убирать со стола? — громко спросила я, глядя на Пашу в упор.
— Марта! — одернула меня Вика, которая всю тусовку игнорировала меня, делая вид, что очень увлечена болтовней с Ангелиной.
Но было поздно. Девушки посмотрели с недоумением, Паша остановился и нахмурился, словно пытаясь перевести мои слова на понятный ему язык.
Уже взявшийся за ручку двери своего кабинета Матвей замер.
Обернулся к народу и пояснил с ухмылкой:
— А Марта у нас феминистка. Мыть посуду за коллегами она считает ниже своего достоинства.
Мертвая пауза длилась примерно четыре неловких секунды.
Меня рассматривали с брезгливым недоумением, словно странную зверюшку.
И с упреком.
Я даже знала, откуда был этот упрек.
Не раз и не два мне объясняли, что помогать женщинам надо «не скандалами, а делами». И лучший вариант — это присоединиться и помыть посуду, а не митинговать.
Но спустя четыре секунды механизм патриархального мира раскрошил попавшую в шестерни песчинку и продолжил работать как обычно. Женщины отправились на кухню, мужчины на рабочие места.
А Матвей подошел ко мне и встал рядом, засунув руки в карманы и глядя на то, как Леночка, неловко двигаясь из-за огромного живота, собирает пустые коробки из-под пиццы и пирожных в стопку.
— Знаешь, ты напоминаешь мне мою первую начальницу, — негромко, даже как-то интимно сказал он. — Она тоже упорно доказывала всем, что может работать наравне с мужчинами. Интересно, удалось ли ей…
— Думаю, если вы работали не донорами спермы — без сомнений, — отрезала я, не поворачивая головы.
Матвей неопределенно хмыкнул. То ли с удивлением, то ли принимая вызов.
— Если ты надеешься устроить здесь революцию — бросай эту идею.
Все-таки вызов.
— Почему?
— Такого удовольствия я тебе не доставлю.
— Это то, что вы обычно говорите женщинам, Матвей Александрович?
Он резко развернулся ко мне всем корпусом и сощурил глаза, глядя в упор.
Я отметила, что здесь, на ярком солнце, щедро текущем из панорамных окон, стало видно, что они весьма необычного цвета. Светло-светло-карие, почти янтарные. Полупрозрачные.
Словно слабо заваренный чай. Или ирландский виски.
Красивые глаза.
А вот взгляд — жестокий. Вызывающий мурашки по коже.
— Ты, Марта… — медленно начал он, и в голосе послышалась угроза.
Но нас прервала Вика.
Она буквально влетела между нами, явно испугавшись, что сейчас начнется что-то непоправимое. Раздвинула нас на пару шагов и влезла посередине, как кошка, которая не терпит, когда ее хозяин обращает внимание на кого-то еще.
— Матвей! — так радостно воскликнула она, что у меня от фальши свело скулы. — Чуть не забыла! Ты меня сегодня домой не подвезешь? Можем по пути кофе выпить, поговорить. Давно хотела с тобой посоветоваться по одному делу!
Матвей даже не посмотрел на Вику.
Лишь бросил равнодушно-раздраженно:
— Я не таксист. Вызови Яндекс.
Он и без того знал, как она сейчас на него смотрит. Снизу вверх, с собачьей преданностью ожидая подачки.
Когда-то его удивляло, что к нему активно липнут такие не очень счастливые женщины.
С разбегу назначают его солнцем своей жизни, ластятся, таскаются по пятам и выпрашивают, выпрашивают, выпрашивают крошки внимания.
Так было с самой юности, еще когда он сторонился людей и предпочитал образ мрачного мизантропа и отшельника, лишь бы ни с кем не общаться и не показать случайно, насколько ему сложно разбираться в человеческих чувствах.
Сломанные и несчастные девушки и женщины намного его старше слетались на этот образ как бабочки на огонь. И просто умоляли, провоцировали всем своим поведением — доломать.
Позже, когда он проходил психотерапию у лучших специалистов, он осознал, что они видят в нем своего равнодушного или отсутствующего отца. Отражение главного мужчины своей жизни. И надеются получить то, что не дополучили в детстве.
В отличие от отца, Матвей все же иногда снисходит до них. Дарит пару ярких эпизодов, отсыпает крошки — благо, это несложно.
И привязывает тем самым навсегда.
Когда он это осознал, ему стало непонятно, почему другие мужчины жалуются на недостаток женского внимания. Ведь вокруг столько женщин, которыми так легко управлять!
Достаточно послушать, что они сами говорят — и сделать так, как они хотят.
Все — после этого они сами вручают тебе пульт от своей жизни.
Именно поэтому Матвей старался брать на работу именно женщин.
Мужчин надо было ломать — или добиваться их расположения.
С женщинами было проще.
Им было плевать на результат, но работали они лучше мужчин, если нажать нужные кнопки на пульте.
Еще Матвея удивляли мужчины, у которых все было хорошо с женским вниманием, но они жаловались на излишнюю эмоциональность своих девушек и жен.
Ведь именно это было в них самое интересное!
Не тело, на которое принято пускать слюни.
Не безотказное обслуживание в быту.
И даже не способность рожать детей, к которым Матвей был равнодушен до брезгливости.
Нет.
Самым ценным всегда были женские чувства.
Яркие, сиющие, взрывные, непредсказуемые.
Иногда во время скандалов с женой он даже не слушал, что она кричала. Он завороженно, как ребенок на фейерверки, смотрел, как с калейдоскопической скоростью сменяются ее эмоции.
Разные. Чистые. Сильные.
Абсолютно недоступный ему фокус.
Марта на собеседовании выглядела умной, но скучной. Вполне подходящая кандидатка для того, чтобы бросить ее на амбразуру и забыть. Сама справится.
Но уже в первый день в офисе она показала, что ее рано списывать со счетов.
Матвей ожидал, что она выберет роль незаметной серой моли. Будет одеваться подчеркнуто асексуально и общаться с ним только по рабочим вопросам. Почему-то у него было именно такое представление о феминистках.
Вместо этого — ярко-голубые кроссовки, свободные брюки и синяя атласная рубашка с расстегнутым воротом, в котором видно тонкие ключицы. Неожиданный штрих — нежный и женственный, добавляющий ей беззащитности на контрасте с дерзостью.
И — цепочка на шее.
А на ней — простое золотое кольцо.
— Что это? — Матвей протянул к нему пальцы, но Марта быстро шагнула назад, не давая коснуться кожи. — Обручальное? Или это новая мода такая?
— Не твое дело.
Слишком жестко, дорогая. Слишком.
Ты выдала себя, показала трещину в своей броне.
И сразу перестала бесить.
Инстинктивным защитным жестом она сжала кольцо в кулак, пряча от него.
Видимо, так привыкла его носить, что не подумала, что кто-то может заметить.
А он заметил.
И заинтересовался.
— Рабочий день почти закончен, — Матвей глянул на свои «ролексы». — Где ты живешь? Давай подвезу.
— Не надо, я на машине. — Марта выпустила кольцо из пальцев, и оно тяжело скользнуло в глубину декольте. — Мне отчет надо сдавать?
— Нет.
— Тогда я домой.
Она обогнула все еще стоящую рядом Вику, мимоходом погладив ее по плечу.
Та дернулась от неожиданности и проводила ее недоумевающим взглядом.
Марта не обернулась. Дошла до своего стола, захлопнула ноутбук и принялась собираться.
— Матвей… — начала Вика, пока он смотрел Марте вслед.
— Работой займись, — бросил он, направляясь к себе в кабинет.
Черт знает, что она в нем разбудила.
Это точно не было влечение — ему больше нравилось трахать легкомысленных и юных дурочек, совсем не похожих ни на его стерву-жену, ни на уставшую от работы, быта и жизни вообще Вику, ни на, если уж на то пошло, саму Марту.
И, конечно, не было похоже на уважение. Уважал он только мужчин. Как бы ни уверяли все вокруг, что женщины, в сущности, такие же люди, впитанное им с детства ощущение их второстепенности было уже никуда не деть.
Однако то, как она за один день умудрилась настроить против себя весь офис, не могло не вызывать в нем какого-то азартного восхищения.
Сама! Сознательно! И даже не попыталась исправить ситуацию — хотя бы дружбой с начальством.
Если бы она согласилась сесть к нему в машину — коллеги поставили бы ее в офисной иерархии повыше. А теперь придется пробиваться самой.
Матвея эта самоубийственная стратегия завораживала.
Он не видел в ней логики или пользы, но Марта следовала ей последовательно.
Почему?!
Он сгреб все распечатки и документы, которые ему приносили за день, в верхний ящик стола. Там, кажется, было что-то нужное. Пусть секретарша разбирается. Остальное можно выкинуть.
Забрал ключи от машины и спустился на парковку.
Подошел к своему любимому месту у ворот и остановился, подняв от удивления брови.
Рядом с его красавцем-«лексусом», который три года назад стоил под двадцать лямов, стоял точно такой же. Абсолютно. Даже багровая кожа сидений точно такого же оттенка.
Только диски отличались. Матвей сразу заменил стандартные, идущие в комплекте, на черные матовые.
Марта даже не удивилась, как будто слышала этот хамский вопрос уже не раз.
— Есть такое мнение, — сказала она спокойно. — Что если бы за отсос дарили машины, то до женщин очередь бы не дошла.
И захлопнула дверцу.
Завела машину и выехала с парковки, ни разу не повернув головы в сторону Матвея.
Он постоял у своего «лексуса», открыл дверцу, сел.
Раздраженно ударил обеими руками по рулю, но мгновенно взял себя в руки — слишком много лишних глаз.
До дома ехать было недалеко — и квартира, и офис расположены были в одном из старейших московских районов.
Не настолько престижном, как Патрики или Остоженка, но все же с благородным налетом «старой» Москвы.
В маленьких дворах, спрятанных за перекрытыми воротами арками, здесь можно было увидеть белье, сушащееся на веревках, как пятьдесят лет назад.
В узких переулках встретить старушек, которые говорят «булошная» и «дощь» и старичков в драповых пальто с каракулевым воротником.
А если в компании уронить пару размытых фраз о том, как в детстве тебя возили на санках по трамвайным путям и неасфальтированным еще дорогам центральных районов, и не уточнять, в каком городе было дело, у гостей, завидующих твоей квартире, может сложиться впечатление, что ты из коренных москвичей. И здесь у тебя родовое гнездо.
Матвей припарковался на своем любимом месте — рядом с домом, но так, чтобы ни из одного из окон его пентхауса, выходящих на три стороны света, машину видно не было. Заглушил мотор и отщелкнул ремень безопасности.
Но вместо того, чтобы выйти, откинул голову и прикрыл глаза.
Глухая тишина окутала его со всех сторон.
Мало кто всматривается в лобовые стекла машин, стоящих у дома. Особенно, когда зарядил мелкий и противный осенний дождь, от которого хочется поскорее укрыться в теплой квартире. Ползущие по стеклам машины капли сливались в узкие ручейки, над головой был еле слышен глухой стук по крыше. Дворники спокойно спали, даже не думая очищать поле зрения, и мир за пеленой воды становился все дальше и дальше.
Матвей ни о чем не думал.
Как всегда.
Эти часы после работы, проведенные в остывающей машине рядом с домом — были только его временем. Необходимым для жизни. Нужнее, чем сон или еда.
Приглушенный шум дождя, стекающие по стеклу капли, прохладная кожа сидений.
Иногда он заводил двигатель и включал радио — редко.
Тишины было достаточно.
Но ее нарушило жужжание телефона, стоящего на беззвучном режиме.
Едва слышное, но неуместное в его крепости из тишины и дождя.
Матвей проигнорировал его, не открывая глаз.
Но телефон, умолкнув было, зажужжал снова.
И снова.
На четвертый заход Матвей резко схватил мобильник и в бешенстве уставился на надпись «Лера» на экране.
— Что ты от меня хочешь, блядь?! — рявкнул он, нажав кнопку ответа. — Не подхожу — значит занят!
— Просто хотела спросить, когда будешь дома. Я приготовила лазанью и…
— Охуеть как важно! Лазанья! Ты могла просто написать, если приспичило? Нахера названивать?
— Уже девять…
— Да хоть три ночи!
— Но Матвей…
— Сейчас поднимусь.
За Леру досталось покрышкам. Пнул пару раз со всей дури и направился в подъезд.
Лифт открыл двери на последнем этаже, приглашая пройти в двухэтажный лофт.
Дома действительно пахло чем-то вкусным. Горел свет, добавляя уюта, на низком железном слолике у окна трепетали огоньки свечей.
В последнее время Лера увлеклась эзотерикой и даже Матвей уже знал, что зеленые свечи — для денег, красные — на любовь, черные — против сглаза. Сегодня горели фиолетовые. К чему такие — он не помнил.
Лера вышла к нему в домашнем платье, заляпанном мукой и томатной пастой и этим выбесила сразу с порога.
— Привет! — она улыбнулась и попыталась повиснуть на шее, но он оттолкнул ее и прошел в гардеробную, нервными движениями сдирая с запястья часы.
— Я сколько тебе говорил, чтобы дома была опрятная? Почему ты для каких-то чужих людей наряжаешься, а со мной считаешь нормальным чушкой ходить?
— Я готовила… — долетел растерянный голос в спину.
В последнее время она почти завязала с кулинарией. Это тоже бесило и было обычным поводом для претензий. Лера вяло огрызалась и предлагала заказать доставку и ресторана. Он соглашался, потому что в ресторане готовили лучше.
Но сегодня ему подходил абсолютно любой повод, чтобы сорваться.
У нее был единственный вариант избежать скандала — вообще не появляться на глаза.
Впрочем… Тогда бы его взбесило, что она не встречает мужа.
— Уже все приготовила?
— Да.
— Тогда какого хуя еще не переоделась? — поинтересовался он, снимая пиджак и расстегивая запонки.
Она на цыпочках, босиком приблизилась сзади, скользнула ладонями по животу, прижавшись к спине.
Но Матвей жестко стиснул ее запястья, развернулся и оттолкнул от себя.
— Ты хочешь, чтобы у меня все рубашки пахли твоей жратвой? Лер, у тебя мозги есть?!
— Хорошо, я сейчас.
Она скинула платье одним движением и отошла к своему шкафу в одних кружевных трусиках, якобы выбирая, во что переодеться. А сама вертелась, стараясь показаться ему со всех сторон.
Пару лет назад она сделала подтяжку груди и, с тех пор, как побледнели шрамы, не упускала случая покрасоваться стоячими сиськами. «Не хуже, чем в двадцать», как она хвасталась подружкам.
Матвей отвернулся, стягивая с плеч рубашку.
Не для него же она это делала. Для других мужиков, которым до сих пор надеялась понравиться, не понимая, что молодость ушла безвозвратно.
— Где ты был? — спросила она в спину.
— На работе.
— Там сказали, что ты уехал в шесть.
— Кто сказал? Твоя болтливая Машка?
— Какая разница? Так где ты был?
Она явно напрашивалась. Боялась, но напрашивалась.
И хотела отнюдь не правды.
Матвею нравилось давать людям то, чего они так боятся, но просят.
— А Машка тебе не рассказала, с кем я уехал?
— Нет… — ответила на вдохе, набирая чуть больше воздуха, чем необходимо.
— Слушай, ну вот реально зря мы это затеяли… — Вика подошла к моему столу и присела на подоконник с чашкой чая так, словно не было нашей размолвки.
На этот раз чай пах черной смородиной. Как-то чересчур интенсивно. Я и в духах-то эту ноту не любила, а тут, с дешевым ароматизатором, она вообще напоминала кошачьи ссаки под кустом крыжовника.
Но я решила не нагнетать и страдала молча.
— Что — это? — рассеянно спросила я, разбирая договоры по папкам.
У предыдущего юриста была своя система, у меня — своя. Даже если я уволюсь отсюда к чертям через месяц, этот месяц всё будет так, как удобно мне.
— Не надо тебе тут работать, — Вика поставила чашку на подоконник и сложила руки на коленях. — Для тебя это развлечение, а народ нервничает.
Я с удивлением на нее посмотрела. Это когда народ успел занервничать? С понедельника я спокойно сижу у себя в уголке, никого не трогаю, примус починяю. На обед хожу в ближайшую кафешку, даже на кухне не толкусь. Кофе приношу с собой из дома, в термокружке на литр с лишним — благо люблю пить остывший, так что конкуренции у кулера и кофеварки никому не составляю.
— Знаешь, что я интересное обнаружила в договорах? — сказала я Вике, понизив голос и наклонившись ближе. — Только это секрет… Ты в курсе, что ваш Матвей женщинам платит даже больше, чем мужчинам? Вообще-то это редкость. Он сумел меня удивить.
— Ты меня слышишь? — вот сама Вика явно меня не услышала, а зря. Напряжение в ее голосе перешло в нервную дрожь. — Давай свернем эту затею. Ты скажешь, что тебе график не подходит, и уволишься, пока испытательный срок идет. Восстановим статус-кво.
— Статус-кво — это то, где ты бегаешь за своим женатым начальником и унижаешься? — я покачала головой и вернулась к договорам, размышляя о том, куда засунуть двух фрилансеров с их не пришей никуда самозанятостью. — Думаешь, я не замечаю, как ты ему с утра притаскиваешь кофе и круассаны? А знаешь, куда они отправляются в итоге?
— Куда? — голос дрогнул едва заметно.
— А вон стоит твое подношение.
Я кивнула на стол под магнитной доской. Там ярким оранжевым пятном выделялся стаканчик из ближайшей кофейни. Мне нравился их осенний дизайн с кленовыми листиками, и я с нетерпением ждала хэллоуинских чашек с тыквами.
Рядом лежал бумажный пакет, пропитавшийся маслом от круассана внутри.
Дело шло к обеду. Еще утром Матвей кивнул Вике, чтобы она положила свой ежедневный дар на стол — и с тех пор так и забыл о нем.
— Где твой мозг, дорогая? — мягко спросила я, наблюдая, как Вика зависшим взглядом смотрит на этот натюрморт презрения.
Можно подумать, она впервые заметила, что происходит.
— Он тебя унижает, игнорирует, не ценит. Не дает даже ни единого намека на то, что у тебя есть шанс хотя бы на перепих в обеденный перерыв. А ты как будто не замечаешь. Что должно случиться, чтобы ты в нем разочаровалась?
— Увольняйся, а? — Вика снова проигнорировала мои слова, придвинулась ближе и почти умоляла. — Не надо меня спасать. Ты на него посмотрела, он тебе не понравился. Все! Закончили! Ты же не любишь в офис ходить. Особенно осенью и зимой.
— И летом, — уточнила я, перекладывая в папку «Что за чушь» очередной нестандартный договор. — Летом я люблю кататься на велосипеде и плавать в речке, а не сидеть под кондиционером.
— Марта, пожалуйста…
— Неа. — Я качнула головой и впервые за разговор посмотрела ей прямо в глаза. — И мне теперь жуть как интересно, почему ты меня так уговариваешь. Думаешь, я тебе конкурентка?
Она промолчала и быстро отвернулась, но я успела увидеть гримасу боли, исказившую ее лицо.
Мда. Тяжелый случай.
— Вик, я реально на него посмотрела, — я сложила руки на столе, стараясь говорить спокойно. — Такого мудака еще поискать. Он даже не скрывается. Он издевается над вами в открытую. Вчера у Дианы спросил, почему она такая грустная, все ли в порядке с дочерью. И та рассказала, что ребенка обижают в школе и вся семья в напряге — думают писать жалобы, идти воевать с учителями.
— И что ты в этом нашла плохого? — Вика нахмурилась, не понимая.
— А то, что буквально в этом же разговоре, когда Диана предложила взять на себя работу с новым перевозчиком, твой Матвей отказал ей. Сказал, что сейчас не время для новой ответственности и ей надо разобраться с дочерью. Мол, когда дома все сложно — это отражается на работе, так что повышения ей до весны точно не видать.
— Это обычная забота, — пожала плечами Вика, но голос прозвучал неуверенно.
— Ага, от этой заботы Диана потом в туалете рыдала.
— Вот видишь! — Вика вскинула руку, как будто поймала меня на противоречии. — Какое ей повышение, если она не справляется с эмоциями!
— Бо-о-о-о-о-оже… — я откинулась на стуле, не в силах сдержать изумления. — Да тут уже сложно сказать, кто более токсичный — Матвей или его дорогой коллектив. Вик, ты чего? Ты как будто не знаешь, что в сложные моменты женщины ебашат в пять раз активнее. Чтобы как раз и сбежать от своих эмоций. Ну и на всякий случай — чтобы не уволили, чтобы получить свободные деньги на решение проблем.
— Нет, он прав, — упрямо качнула головой Вика. — Он мне тоже недавно сказал, что не даст отпуск на Новый год, чтобы мы семьей поехали в Красную Поляну.
— Оу. — Я медленно покрутила головой, чувствуя, как закипает внутри. — И чем мотивировал? Он же так заботился о сексуальной жизни твоего мужа, когда отказывал тебе.
— Сказал, что после… того, что между нами произошло, мне противопоказаны семейные каникулы. — Вика говорила тихо, почти шепотом, словно боялась, что кто-то услышит. — Чувство вины заест, и я все расскажу мужу. А такие вещи надо отрицать до последнего.
— Не, какой поганец! — я не смогла сдержать восхищения мерзостью происходящего. — И никого из вас не волнует, что он ногами к вам в постель лезет? В жизнь вашу? В семью?
— Он держит руку на пульсе, — отрезала Вика и резко выпрямилась, глядя на меня сверху вниз с подоконника. — К тому же ты сама сказала, что женщинам он платит больше. Значит, не так уж он плох. Ты сама сказала. Просто признай, что он умный. Умнее даже тебя.
Из-за свалившихся на меня исправлений в договорах франчайзинга, следующая неделя оказалась настолько загруженной, что у меня не было времени даже выйти на обед в кафе. Я и так делала все возможное, чтобы не задерживаться на работе.
Терпеть этого не могла еще со времен, когда приходилось ездить в офис каждый день, месяц за месяцем. Даже пятнадцать минут задержки после окончания рабочего дня вгоняли меня в жесткий депрессняк.
Когда я выходила из офиса в темноте, отдав работе свои кровные полчаса, мне начинало казаться, что нет у меня никакой другой жизни, кроме этого бизнес-центра с его холодными мраморными полами и тягучих вечерних пробок в Москве. И сериальчик перед сном — моя единственная свобода.
А утром — все с начала.
Поэтому теперь я принципиально вставала из-за рабочего стола ровно в семь.
Но психологических проблем с тем, чтобы пропустить обед, у меня никаких не было, поэтому, пару раз перебившись шоколадками из автомата, я стала заказывать доставку прямо на ресепшен. И разогревать на кухне по-быстрому, что бог пошлет.
Десять минут на заглотить еду, одновременно просматривая правки в договорах — и снова к станку.
В один из таких моментов я застала на кухне яростный спор. Случись он в любой другой момент — я бы не задержалась ни на секунду, чтобы прислушаться. Срачи в интернетах приучили меня идти мимо — и в первую очередь возделывать свой сад.
Если кто-то где-то не прав — я с удовольствием ему об этом скажу… сразу после того, как отделю рис от пшена, посажу сорок розовых кустов и сошью мачехе и сестрам платья к балу во дворце.
Но моя лазанья потребовала сегодня целых три минуты на разогрев, и я волей-неволей услышала, о чем сыр-бор.
— Что за чушь! Мужики и так стали нерешительными, так их надо окончательно запугать! — возмущалась Катя из бухгалтерии, энергично размахивая пластиковой вилкой.
— Если я сыну начну это самое «активное согласие» объяснять, у меня внуков вообще никогда не будет, он и так девочку за руку взять боится, а если еще спрашивать надо… — вторила ей рекламщица Оля, та самая, которая вечно жаловалась на свою свекровь.
— Не просто спрашивать! Подписать договор! Прикиньте, перед каждым этим самым в постели подписываем договор, что я согласна выполнить супружеский долг! — хохотнула Регина. Даже я успела узнать, что она уже в пятый раз замужем в свои двадцать восемь.
Видимо, розовые кусты у меня были посажены и рис от пшена отделен, потому что я не успела поймать себя за язык:
— Нет, договор подписывать ни в коем случае не надо.
— О, Марта! — Они, кажется, реально до этого момента меня не замечали.
Я увидела, что контейнеры с едой перед собравшимися пусты, а чай остыл. Видимо, дискуссия шла уже давно.
— Марта, ты же феминистка! Вы же это и придумали! — набросилась на меня Катя.
— Да, я феминистка, — согласилась я. — Именно поэтому я и говорю — ни в коем случае не надо подписывать договор на секс.
— Почему?! Это же ваше активное согласие! Вы же этого добиваетесь! — Оля явно была озадачена моим заявлением.
— Потому что в процессе секса я могу передумать. И никакой контракт не должен меня обязывать продолжать.
— Чего-о-о?! — хором выдохнули все трое.
— Именно так. Кроме того, я могу согласиться на один вид секса и не хотеть другого. Например.
— То есть надо подписывать договор перед каждым поцелуем! — саркастически фыркнула Регина.
— Ахахаха! Да, подпиши, что согласна, чтобы я поцеловал тебя в шею! — подхватила Катя, изображая мужской голос.
— Нет, перед каждым движением! — не унималась Оля.
— А можно оптом? На следующие пять туда-сюда! — Регина явно входила во вкус.
— А вдруг ты перехочешь на третьем! — добавила Катя, и все трое расхохотались.
Я смотрела на то, как их веселит сама идея, что можно отказаться, если больше не хочешь продолжать. Не делать того, что прямо сейчас не доставляет удовольствия. Прислушаться к себе.
Ничего нового, но каждый раз — как в первый.
Страшно представить, что можно выбрать себя и не бояться об этом сказать мужчине рядом.
— Нет, если серьезно, — сказала Оля и щелкнула кнопкой чайника. Он зашумел, начиная закипать. — Спрашивать о таком — отвратительно. Можно поцеловать? Можно обнять? Можно засунуть в тебя… Ой, фу!
— Реально, весь настрой сбивает, ничего уже не хочется! — согласилась с ней Катя.
— Правда?.. — хмыкнула я. — Вы даже не представляете, как это может быть…
— Что?..
Сквозь шум чайника ничего не было слышно, и все собравшиеся за столом уставились на меня, видимо, ожидая, когда он вскипит и я закончу свою мысль.
Я щелкнула кнопкой, отключая его. Да, чайник тоже можно прервать.
Но метафора оказалась слишком сложной.
Я вздохнула и предложила:
— Представьте, что к вам подходит по-настоящему горячий мужик. От которого коленки подгибаются. Ну кто вам там нравится? Генри Кавилл? Джонни Депп? И говорит на ушко своим хрипловатым голосом: «Детка, хочешь узнать, что бы я с тобой сейчас сделал?»
— Нет, ну Джонни Депп… — протянула Оля. — Это же… Джонни Депп!
— Мне Тома Харди отвесьте, пожалуйста! — оживилась Катя.
— Том Харди говорит: «Тебе понравится, если я прикушу кожу у тебя на шее, пока мои пальцы проверят, какая ты мокрая?» — медленно проговорила я, переходя на полушепот.
— Оуууу… Так, девочки… — Катя явно смутилась, но глаза у нее заблестели.
— А мне Джейсона Момоа! — влезла Регина, у которой тоже загорелись глаза.
— Джейсон Момоа спросит тебя своим низким голосом: «Хочешь, я выкручу твои соски, чтобы ты застонала прямо мне в рот, пока я буду насаживать тебя на свой член?»
— Марта! — возмущенно-восхищенно выдохнула Оля.
— Так нечестно! — засмеялась Катя, обмахиваясь рукой.
— А про Джуда Лоу можешь? — не унималась Регина.
— Думаю, нам стоит вспомнить, что здесь рабочее пространство, а не секс по телефону, — внезапно раздался голос от дверей.
Матвей смотрел на меня, щуря глаза, и в этот момент мне казалось, что они почти черные. Забавно, как раз на днях видела ролик про то, что у нарциссов есть свой особый прищур. Никогда раньше не замечала, но, похоже, это он.
Он опустил взгляд на мою тарелку с лазаньей и пронзил ее взглядом так, будто это была его личная месть итальянской кухне. Ее-то за что?
Но потом его глаза переместились на мои пальцы, и вдруг ярость словно растаяла.
— Почему у тебя такие ногти? — в его тоне ощущалась смесь шока и брезгливости.
— Какие?
— Короткие. И без лака.
— Потому что мне не нравятся длинные и с лаком, — пожала я плечами.
— Может, тебе повысить зарплату? Чтобы хватало на маникюр?
А… так вот в чем секрет высоких зарплат женщин в его компании.
Он доплачивает на ногтики!
— Спасибо, мне хватает, — немного не врубившись в то, почему его так взволновал столь простой факт, я отошла к пустому столу и поставила тарелку.
Девчонки смотрели на меня с любопытством, как на зверюшку.
— А почему ты не красишь ногти? — заинтересованно спросила Регина
— А зачем? — ответила я вопросом на вопрос.
— Ну, это базовый уход за собой. Уважение к окружающим.
— Матвей Александрович тоже не ухаживает за собой? — фыркнула я, кинув на него взгляд через плечо.
— Я делаю маникюр, — заметил Матвей.
— Но не красите ногти, — пожала я плечами.
— Зачем мне их красить?
— А мне зачем?
— Ты же женщина.
Я села за стол и взяла одноразовую вилку, намереваясь наконец пообедать и пойти заниматься делами. Такое ощущение, что они уже не знают, до чего докопаться. Это и есть офисный буллинг теперь?
— Ни в одном из кодексов не записано, что женщины обязаны что-то красить, — решила закрыть я тему. — Я проверяла.
— Может, ты еще и ноги не бреешь? — с насмешкой спросил Матвей.
Я просто смотрела на него. Долго. Достаточно, чтобы нормальный человек уже понял, насколько вопрос неуместный и тупой. Но Матвея Александровича таким, конечно, не пронять.
Зато я услышала нарочито громкий шепот из-за соседнего стола:
— Она же феминистка! Она и кое-что еще не бреет!
— Что? Ты о чем?
— Ну, то самое! Между ног.
И хихиканье, как в летнем лагере, где двенадцатилетки обсуждают, у кого уже начались месячные, у кого растут волосы подмышками, а кому пора носить лифчики.
— Наверное, еще и красит во все цвета радуги, я видела, американские феминистки так делают!
Снова хихиканье. Наверное, им кажется, что их шуточки — что-то оригинальное. Увы.
После десятка лет баталий в интернетах, я готова пригласить в ресторан и подарить цветы тому, кто придумает свежую шутку на эту тему.
Пока кандидатов столько же, сколько на Нобелевскую премию за то, что мужчина родит ребенка.
Я демонстративно промолчала, поедая свою лазанью.
— Что, реально не бреешь?! — ужаснулась Оля. — Марта! Фу!
— Серьезно? — вмешалась Катя. — Ну скажи!
— Мне есть на что потратить время и силы, — не отрываясь от еды, ответила я.
— Ой, ну есть же лазерная эпиляция! Ну ты что! Это сейчас недорого! Дать контакты?
— Спасибо, не надо. И деньги у меня есть, — отказалась я поспешно. Хотя, может, Матвей мне зарплату и на эти цели повысит? — Но это больно, поэтому мне неинтересно.
— Ну подумаешь — чуть-чуть больно! Это же уход за собой! Неужели не хочется потом насладиться тем, какая ты гладенькая!
— Я женщина. Мне достаточно больно делает мое тело, чтобы я за это еще и доплачивала.
Они вновь переглянулись. Повисла неловкая пауза — видимо, намек дошел не до всех, а те, до кого дошел, предпочли сделать вид, что не поняли.
Мне всегда был интересен процесс бесследного растворения в миллионном населении тех людей, которые понимают всю правду про маркетинг и давление в теме бьюти-практик.
Вроде вот в интернете напишешь, что для меня не удовольствие эпиляция и мезотерапия «для себя», потому что больно. И все согласны, даже упрекнут за банальность идей.
А вот в этом офисе почему ни одной согласной женщины? Они притворяются? Или нужные кучкуются где-то в других местах?
Я и сама уже много лет работаю дома. Неужели все мои единомышленницы — тоже удаленщицы?
— Матвей Александрович, вот вы, например, когда последний раз платили за то, чтобы вам сделали больно? — светски поинтересовалась я, решив сменить тактику.
— Не далее как месяц назад, когда прекрасная девушка хлестала меня стеком на приватной вечеринке, — тем же светским тоном отозвался Матвей.
Кажется, кто-то из девушек за столом поперхнулся чаем. Теперь все взгляды устремились на высокое начальство. Посмотрите только, какие откровения!
Мне смутиться?
Не дождется.
— Вас это возбуждало, Матвей Александрович, или вы просто не в состоянии испытывать обычные человеческие эмоции без триггера в виде физической боли?
— Мне кажется, если мы дошли до обсуждения таких вещей, ты могла бы перейти со мной на ты, — Матвей ловко обогнул стул и уселся напротив меня, подперев подбородок рукой. — Что еще ты хочешь знать о моих сексуальных предпочтениях? Давай обсудим стоп-слово и можно ли кончать тебе на лицо.
Девчонки за соседним столом замерли, явно не зная, куда себя деть от такого поворота разговора.
В принципе, если он хотел, чтобы у меня пропал аппетит, своей цели он добился. Но не показывать же перед ним свои слабости?
— Интересно, откуда берутся такие му… монстры, как ты? — вздохнула я, все-таки откладывая вилку. — Это врожденное или приобретенное?
— Монстры? — он наклонился ближе, и я увидела в янтарных глазах уже не угрозу, а что-то вроде любопытства. — Знаешь, что самое интересное в монстрах, Марта? Они не рождаются. Их последовательно и аккуратно делают из обычных людей. А потом удивляются результату.
Что-то в его голосе изменилось — исчезла ядовитая насмешка, зато появилась боль человека, который знает, о чем говорит.
Настоящая? Или очередная маска?
Не зря я подумала, что уход Матвея со сцены на кухне был каким-то чересчур демонстративным. Мне еще предстояло увидеть продолжение спектакля.
Но остаток рабочего дня прошел спокойно — удалось нормально поработать, никто не шушукался за спиной и домой я уехала вовремя.
Зато с утра начался цирк.
Выйдя из лифта на нашем этаже, я сразу услышала женский смех. Тот самый, особенный, с кокетливыми нотками, которые волей-неволей проскальзывают у всех нас, если рядом интересный мужчина.
Рядом с ресепшеном, небрежно облокотившись на полированную стойку, стоял Матвей, окруженный лучшими девушками нашего офиса. Была там и Регина, и Оля, и Нина. Вики только не было — и на том спасибо.
Они внимали какому-то невероятно увлекательному рассказу, таяли, плавились и текли, превращаясь в лужицы мороженого. А он, соответственно, сиял и фонтанировал.
Я собиралась спокойно пройти мимо и заняться работой, но Матвей успел меня заметить. Он мгновенно умолк, не слушая, отстранил Нину, которая что-то ему рассказывала и направился в мою сторону.
Спохватился, перегнулся через стойку и выудил из стоящего там пышного букета белую розу. Преградил мне путь и попытался изобразить что-то вроде куртуазного поклона, протягивая ее так, что не взять было невозможно.
— Прими этот дар в знак моего восхищения твоей красотой и умом, — проговорил он, наклонив голову, но не опустив наглые глаза. — Пусть сегодняшний твой день начнется с улыбки.
— Спасибо, — вежливо ответила я, обогнула его и направилась к своему рабочему столу.
Взгляды девушек ощущались пулями, летевшими из ружей расстрельной команды.
Но их я понимала. Матвей же бесил подобными выходками.
Спокойно поработать удалось всего пару часов. И то я постоянно отвлекалась на суету в офисе. Букеты, составленные из тех самых белых роз, лилий и фрезий, разбирали по вазам и уносили в конференц-зал. Туда же утаскивали стулья и бокалы из переговорок. То и дело оттуда слышалась музыка и ругань в микрофон айтишников, которые настраивали звук.
Что-то готовилось.
«Не знаешь, в честь чего все эти цветочки и суета?» — написала я Вике в мессенджер.
«Цветочки в честь королевы офиса, разве ты не поняла?» — прилетело мне в ответ.
«А кто королева?» — я надеялась, что ядовитый тон мне почудился.
«Конечно, ты!»
Да блин.
Надо было выяснить отношения, и я уже было собралась встать, чтобы пойти ее разыскивать, но тут из-за спины пахнуло знакомым дорогим парфюмом, и я поспешно захлопнула ноутбук, поворачиваясь к Матвею.
— Завтра у нас заключение очень большой сделки, — сказал он, подходя. — Сейчас пришлю все документы. Составлял их твой предшественник, но ты проверь. Полагаюсь на твою внимательность и проницательность.
— Хорошо, сделаю, — ответила я, недоумевая, зачем ему надо было подходить лично.
— Также хочу, чтобы ты присутствовала на подписании, — он мотнул головой в сторону конференц-зала. — Будешь украшать торжество своей красотой.
— Ладно, буду, — снова кивнула я, никак не реагируя на комплимент.
— Только знаешь… — он взял паузу, окидывая меня с ног до головы чуть подернувшимся поволокой взглядом. — Надо тебе подобрать более элегантный деловой наряд. Что-то вроде белого кашемирового платья. В тон цветам. Давай сегодня съездим в магазин, купим за корпоративный счет.
— Спасибо, не нужно. У меня есть подходящая одежда, — отрезала я.
Едва уловимая улыбка на жестком лице Матвея не оставляла надежды, что я выиграю эту битву.
— Это будет приятный бонус от фирмы. К тому же я с удовольствием проведу время с тобой.
— Я пока не заработала бонусов, у меня испытательный срок, — ответила я и повернулась к столу, вновь распахивая ноутбук.
Открыла табличку экселя, в которой перепроверяла номера договоров еще с утра и демонстративно в нее углубилась, делая вид, что крайне занята работой.
К моему удивлению — он ушел.
Но перед этим легко, почти невесомо провел пальцами по моей открытой шее, так что волоски на коже наэлектризовались.
Обернувшись, чтобы жестко рявкнуть на Матвея, я увидела лишь его спину.
И очень внимательный взгляд Вики с противоположного конца офиса.
На обед я сбежала в соседнее кафе. Времени по-прежнему не было, особенно учитывая, что нужно было перепроверить документы для грядущей сделки, но мне просто необходим был перерыв от напряженной обстановки.
Увы, возвращаясь назад, я вновь столкнулась с Матвеем в холле.
Он заступил мне дорогу в узком проходе между стойкой ресепшена и стеной и остановился так, что протиснуться можно было, почти коснувшись его груди.
Когда я уже почти прорвалась — его ладонь уперлась в стену рядом с моим лицом.
Он склонился ко мне, приблизив свое лицо к моему и подчеркнуто громко втянул носом воздух.
— Ты великолепно пахнешь, — глядя мне прямо в глаза, сообщил он. — Что это за духи?
— Это стиральный порошок, — буркнула я. — «Персил».
— Истинная женщина может ходить в мешковине и пахнуть стиральным порошком — и все равно будет прекраснее самой модной пустышки, — заявил он, вновь улыбаясь этой полускрытой улыбкой. — Мы сегодня уже в третий раз с тобой сталкиваемся так близко. Может, это намек судьбы?
Я громко вздохнула, закатывая глаза:
— Матвей… — очень терпеливо сказала я. — Какие, к черту, намеки судьбы, когда взрослый мужик так откровенно навязывается? Давай я все-таки пойду работать?
Он сощурил свои коньячного цвета глаза и с едва уловимой угрозой в голосе сказал:
— Иди.
Но вновь склонился, с подчеркнутым наслаждением вдыхая запах стирального порошка с моей одежды. Однако раньше, чем я успела на него рявкнуть за непристойную близость, резко отстранился и сказал куда более деловым и холодным тоном:
— Ах да, чуть не забыл. На место Ангелины я уже взял новую девочку. Подготовь для нее договор и занеси ко мне распечатку. Сейчас.
В кабинете был Матвей.
С девушкой.
Блондинка лет двадцати трех на вид, с роскошными светлыми волосами до талии — выпрямленными, вылизанными до скрипа, до идеальной ухоженности, как будто их рисовала нейросеть — в тот момент, когда я распахнула дверь, как раз тянулась изящными пальчиками к щеке Матвея.
Они стояли у стола неприлично близко друг к другу, Матвей склонялся к ее нежно-розовым, призывно приоткрытым губам, и вообще атмосфера в кабинете была прямо совсем нерабочая. Сексуальное напряжение шарашило, как электрическое поле от высоковольтки.
Не то чтобы я удивилась.
Хотя странно, что никто не додумался поставить на кабинет Матвея лампочку, как в поликлинике. Зеленый огонек — свободно, красный — кто-то уже с начальником активно «обсуждает» цвет платья для конференции и запах духов.
— Ваш договор, Матвей Александрович, — я сделала несколько шагов к ним и протянула документы с безопасного расстояния.
Но Матвей брать их не стал. Даже не посмотрел.
Он очень внимательно и даже как-то жадно вглядывался мне в лицо, почти забыв о девушке, которая на меня как раз смотрела с легким смятением.
— Просто — Матвей, Марта, мы же договорились! — прищелкнул он языком. — И договор не мой, он для Милы, нашей новой ценной сотрудницы…
Он перевел взгляд на блондинку и аккуратно подцепил ее подбородок пальцами, разворачивая обратно к себе.
— Ты же убрала оттуда пункт про испытательный срок? Мы с Милой проверим ее в деле сегодня же и сразу все подпишем. Да?
Он подмигнул девушке, а она томно взмахнула пушистыми ресницами и засмеялась.
— Хорошо, отредактирую, — вздохнула я, выходя из кабинета и закрывая за собой дверь.
Надо исправить договор побыстрее, а то в следующий приход застану картину совсем неприличную.
Но через три минуты, когда я распечатала новую версию и, подойдя к кабинету, постучала в стеклянную дверь, изнутри донеслось спокойное «Заходи».
Девушки там уже не было.
Матвей стоял у окна и, нахмурившись, что-то печатал в телефоне. Я дошла до стола, положила на его девственно пустую поверхность договор и развернулась, чтобы уйти.
— Знаешь, Марта, — остановил меня его голос. — Ты необыкновенная женщина. Не такая, как другие.
— Даже не буду спрашивать, как ты пришел к такому любопытному выводу, — устало вздохнула я, вновь поворачиваясь к нему. — Но избавь меня, пожалуйста, от этого банального дерьма. Я точно такая же, как другие женщины. Как Оля, Регина, Вика, Нина…
— Нет, — Матвей закончил с телефоном и бросил его на стол. Тот заскользил по стеклянной поверхности и замер в опасной близости от края.
Я болела за законы физики, а не за телефон — но, увы, мы проиграли.
— Нет, — повторил он. — Не такая. На твоем месте они закатили бы мне истерику. И уже закатывали. Ты же ведешь себя иначе. Уверенно. Это… заводит.
— О господи… — закатила я глаза и направилась к двери.
Успела даже вырваться на волю из кабинета, наивно думая, что Матвей не будет устраивать спектакль на глазах у всех. Что сказать — никто не идеален. Я, к сожалению, тоже.
Не угадала.
— Постой! — воскликнул он, распахивая дверь и хватая меня за руку. — Ты что, не понимаешь, насколько мне интересно?
Разумеется, весь офис бросил заниматься своими делами. Десятки глаз уставились на нас в ожидании продолжения шоу.
— Главное, что мне это все не интересно, — сказала я намеренно тихо, чтобы не развлекать галерку.
Попыталась освободиться, но его пальцы жестко сжали мой локоть.
— Дай мне хотя бы один шанс!
— Нахрена мне давать какой-то шанс шлюхану, который предлагает себя всем подряд? — фыркнула я, резко выворачивая руку из его захвата.
Обычно мужики на такую зеркалочку адски звереют. Именно поэтому я использую такие вещи в окружении людей и желательно под камерами. В кабинете у Матвея камер не было, а здесь были.
Но он только рассмеялся, делая шаг назад и засовывая руки в карманы. Сощурился, окидывая меня оценивающим взглядом.
Что ж, кажется, ты тоже «не такой, как другие пацаны». Как бы не хуже…
— Предложение остается в силе, — кивнул Матвей и скрылся за дверью кабинета.
Ну что делать — под взглядами всего офиса я направилась к своему рабочему столу. Вот только по дороге поймала взгляд Вики. И мне очень не понравилось то, сколько злости в нем было.
«Вик, давай поговорим после работы?» — написала я ей в мессенджере.
Но сообщение осталось непрочитанным.
На мне висело срочное задание по проверке договоров для завтрашнего подписания, поэтому вытащить ее за шкирку на лестницу и выяснить отношения я пока не могла.
К счастью, к концу рабочего дня я успела все доделать и закрыла ноутбук как раз в тот момент, когда Вика взяла свою сумку и направилась к выходу. Оставалось только поспешить за ней, чтобы нагнать в холле.
Увы — нет.
Двери лифта захлопнулись прямо перед моим носом, но я решила не понимать намека и быстро сбежала по лестнице вниз.
— Вик! — крикнула я ей, идущей через парковку.
Она не обернулась. Пришлось ускорить шаг, но она нырнула в машину к Регине, закрыла окно и отвернулась от меня, игнорируя всю мою активную пантомиму за стеклом.
Черт…
Что-то серьезно пошло не так в нашем плане.
Телефон она, разумеется, не брала. Ни сразу, ни ближе к вечеру. И ни в одном из чатов не отвечала — даже не читала мои сообщения.
На следующее утро я направлялась в офис с твердой уверенностью прижать Вику к стенке и не отпускать, пока мы не выясним отношения.
Чуть не забыла, что надо одеться «более элегантно», и, чертыхаясь, переодевалась в последний момент. Разумеется, поймала все пробки по пути к бизнес-центру, хотя успела накраситься, пока стояли.
И опоздала.
Влетев в офис, сразу нашла Вику взглядом. Она улыбалась, и я решила, что это хороший знак.
Но не успела к ней подойти, как услышала:
— Марта, зайди ко мне! Немедленно!
Матвей смотрел на меня сверху вниз. Слегка самодовольно и равнодушно улыбаясь.
Ему явно нравилось мое уязвимое положение и то, что я полностью в его власти.
— Видишь ли, я параноик, — снисходительно пояснил он. — Поэтому у нас везде тройное резервирование документов. И версионность. Замести следы так, чтобы никто не догадался — в принципе невозможно.
Я смотрела ему в лицо, не понимая, к чему он клонит.
— Правки были сделаны после окончания рабочего дня, — пояснил он.
— Моего?
— Они совпадают. Ты же у нас не задерживаешься ни одной лишней секунды!
В его голосе звучали яд и досада. Но в этот момент меня потихоньку начало отпускать.
— То есть, документ не ушел? Нет, стой! — прервала я саму себя. — Ушел же! Но…
Я протянула ему стакан с остатками воды, он забрал его и отойдя, присел на край стола.
— В твоей версии удалили одну цифру. С твоей учетной записи. Очень чисто и красиво.
Напряжение, сжимавшее мое тело, как железные обручи, начало отпускать.
Это была не моя ошибка. Все хорошо. Все в порядке.
Но уже через мгновение до меня дошло самое главное:
— Кто-то меня подставил?!
— Да. — Матвей кивнул.
— С моей учетки? Но я же заблокировала ноут!
— Логинились не с него, а с машины Ангелины. Так как Миле я пока данные не давал — значит, кто-то из наших. Я попросил айтишников все досконально проверить.
— Но как ты вообще это заметил?
Матвей сложил руки на груди. Его полуулыбка стала жестокой и ядовитой. Я начала подозревать, что ответ мне совсем не понравится. Но прятаться от проблем всегда тяжелее, чем решать их.
— Если бы я не был параноиком… — напомнил он. — Мне бы все равно очень не понравилась фраза, которую я случайно услышал. «Сюрприз для феминистки». У меня возникли сомнения, что речь о тортике в честь твоего первой зарплаты.
— Но почему? Матвей? — я нахмурилась. — Даже если сюрприз неприятный, зачем тебе меня спасать?
— Ты здесь работаешь на меня. И все атаки, направленные на тебя — задевают и мой бизнес. Поэтому я пошел проверять. Хочешь узнать результаты?
— Хочу.
Он покачал головой, словно не веря, что я ответила, не задумываясь.
— Фразу про сюрприз сказала Нина, — он загнул один палец. — По записям с камер в офисе после окончания рабочего дня осталось три человека. Оля, Макар из АХО и Валентина Валерьевна, — он загнул второй.
— Так…
— Компом Ангелины иногда пользовалась Регина. И близко с ней дружила. В общем, подозреваемых уже пять человек и между тремя из них есть связь. Поэтому я просто взял остальных подружек из компании Оли, Нины и Регины и попросил проверить их логи. В браузере Вики оказалась полностью стерта история за вчерашний день.
Я сглотнула горечь во рту.
— Но ты же помнишь, что я… — начал Матвей.
— Ты параноик.
— Верно. Поэтому восстановить историю легко — логи на прокси-серверах, DNS-запросы и система мониторинга. Даже если бы она заходила со своего телефона, но через наш вайфай. Но она не додумалась.
— Вика, да? — спросила я.
— Вика, Оля, Регина, Нина. Вероятно, еще Аня. Можем хоть сейчас открыть их внутренний чатик и узнать всю историю заговора. Хочешь?
Я покачала головой.
— Нет. Клиент получил исправленный договор?
— Да, я проверил, что ты отправила нормальную версию, которую потом изменили на кривую. Откатил ее и попросил использовать именно этот договор. И я все еще хочу, чтобы ты присутствовала на подписании.
— Для красоты? — горько уточнила я.
— Нет, чтобы показать заговорщицам, что план не удался.
— Тогда я лучше поработаю.
Я закрыла глаза, чтобы не видеть выражения лица Матвея. Можно понять, почему его так развлекала эта история. Его стереотипы о женском коллективе, как о кубле змей, только что получили подтверждение.
А мне нужно было время, чтобы как-то справиться с болезненным разочарованием в этом самом женском коллективе.
Хотя бы пару минут.
— Хочешь — я их всех уволю? — вдруг спросил Матвей. — Регину, Вику, Олю, Нину. И всех, кто еще окажется причастен.
— Нет.
— Почему? — искренне удивился он. — Ну хотя бы пиздюлей ввалю и оштрафую.
— Не хочу, — сказала я, наконец справляясь с головокружением.
Все тело ныло, будто я только что пробежала «Айронмен», а потом меня сверху еще и побили.
— Думаешь, правильно оставить такое блядство безнаказанным? — с любопытством спросил Матвей.
— Это не их вина.
— Опаньки! А чья?!
— Твоя, — спокойно сказала я, открывая глаза и ловя его изумленный взгляд. — Это ты провоцируешь ревность, соперничество и зависть.
— Ну нихрена себе… — в голосе Матвея зазвенели ноты восхищения. — Ты необыкновенная женщина, Марта, я тебе уже говорил? Еще и меня обвинила! Восторг!
— Ты зря думаешь, что я не в курсе, что тут у вас происходит, — я покачала головой. — Ты специально устроил для меня шоу с Милой, чтобы вызвать ревность. Ты намеренно играешь с поклонницами в «холодно-горячо» и катаешь их на эмоциональных качелях. И да, я в курсе, как ты поступил с Викой, так что не сомневаюсь, что и с остальными было то же самое. Ты сам этот змеюшник развел и сам его сознательно поддерживаешь.
— А, так Вика твоя подруга… — понимающе протянул Матвей. — Ну, логично. Соболезную.
— Ну вот нахрена это все делать?
— Влюбленные бабы работают лучше, — равнодушно ответил он.
Даже не стесняясь. Как будто все в порядке вещей.
Будь я помоложе, мне бы стало интересно. Еще лет пять назад я не могла устоять перед откровенными ублюдками, которые даже не пытались притворяться нормальными людьми.
Мне хотелось разобраться — зачем они это делают?
И еще больше — почему не скрывают своих мотивов?
«Да, я охуел — ну и что?» — завораживало меня, словно красота марсианских пустынь.
Чуждое, непонятное, непредставимое.
Теперь — нет. Устала, заскучала, постарела, наверное.
Какая разница, почему мудак — такой? Главное, что от него стоит держаться подальше.
Конечно, он такого не ожидал.
От него просто так не уходят. Либо вперед ногами, либо в дурку. Других вариантов нет.
Каждое заявление «по собственному» без предварительного приказа — выстрел в спину.
Соображать надо быстро.
Слава богу, у него с этим никогда не было проблем.
Словно не услышав последнюю фразу, Матвей встал, задумчиво прошелся по кабинету, остановился у окна.
Он чувствовал спиной взгляд Марты.
Ожидающий и полный недоумения.
— Ты знаешь, что у нас есть франчайзинговая сеть доставок для малого бизнеса? — спросил он, рассматривая многослойные облака на горизонте, раскрашенные во все оттенки серого.
— Да, я сама проверяла договоры, — несколько раздраженно ответила она.
— А ты заметила, что большинство договоров — с женщинами?
Марта нахмурилась. Забавно, что она не обратила на это внимания. Как будто бы именно феминистке стоило задуматься.
Это развлекло Матвея — маленькая победа.
— В последние годы все чаще пункты доставки открывают именно они. Малый бизнес с низким порогом входа, не требующий серьезных вложений и специфических знаний. Зато требующий много-много труда.
— Да, — кивнула Марта. — Кстати, да. А работать женщины умеют.
— При этом все остальные области логистики: склады, перевозка, грузчики — очень мужские.
— Да, — снова кивнула она. — Но я не понимаю, к чему ты это…
— На самом деле, проблема очень серьезная, — Матвей вернулся к столу и присел на край, наклонившись ближе к сидящей Марте. — И я давно думаю, что с этим делать. Слишком большое поле для конфликтов на местах. Женщине тяжело самой таскать товары, если что-то случится с грузчиками. Да и начальники складов часто отказываются сотрудничать с истеричными бабами.
— Эй! — взвилась она.
— Всего лишь цитата! — Матвей выставил ладони вперед, словно заклиная разозленного зверя. — Это люди старой закалки, они не привыкли, что в их дела лезут неженки с маникюром. Короче, проблему можно решить двумя способами…
— Сделать мужикам маникюр? — ехидно сощурилась Мартв.
Матвей ощутил легкий укол удовольствия.
Все-таки ее альтернативное мышление и освежающая прямота развлекали его больше, чем раздражали. Но все же раздражали тоже.
— Не давать франшизу женщинам, — отрезал он.
— Может, лучше мужикам маникюр?
— Второй вариант… — продолжил он, словно не заметив ехидства. — Продумать систему интеграции и поддержки конкретно для женщин. Раз уж они так рвутся в эту область. Но — как?
— И как? — заинтересовалась она.
— Займешься? — спросил он, поймав ее взгляд.
— В с-смысле?..
Вот тут она растерялась.
И это тоже отозвалось уколом удовольствия.
Альтернативное мышление и острый ум — хорошо.
Но быстрая адаптация к незнакомым условиям — лучше.
Да, госпожа феминистка?
Добавим провокации.
— Ты мне на собеседовании рассказывала, что работаешь с женщинами про боно в области трудового законодательства. Вот тебе целая область, где ты реально можешь помочь женщинам. Причем тем, которые сами стараются что-то делать, а не просто сложили лапки и ждут, когда придет спаситель, как большинство из них.
— Да что ты знаешь вообще! — вскипела она. Но быстро переключилась, словно только вспомнив: — Вообще-то я увольняюсь.
— Хорошо. — Матвей отвел взгляд. Заметил стоящую на столе пустую бутылку из-под воды, взял ее и прогулялся до мусорного ведра. Молча. Ощутил спиной, как она встала, собираясь уходить. И не поворачиваясь, небрежно бросил: Отдам эту задачу Леше.
— Кому-у-у-у-у?! — взвыла она, тут же забыв о немерении уйти. — Этому дебилу?! Да он в свои тридцать с хреном даже не женат! Он женщин только на картинках видел! Что он понимает в этой теме?
— Ну почему на картинках… — Матвей обогнул стол и с наслаждением рухнул в свое монументальное кресло руководителя. — Он с мамой живет.
— Это многое объясняет! Он же все запорет! Что ты делаешь?!
— Больше никого на этот сектор выделить не могу. Или Леша, или… — он сделал паузу, глядя на нее спокойно и равнодушно. — Или ты остаешься и берешь все на себя. Зарплата, разумеется, на уровне руководителя филиала. Полномочия — в рамках финансирования. Если можешь что-то сделать бесплатно или дешево — не требуется даже мое одобрение, зеленый свет. Ну?
Она стояла, глядя на него в изумлении.
Сделала несколько шагов вперед. Уперлась ладонями в гладкое стекло стола.
Наклонилась.
Сдержаться и не бросить взгляд в декольте, где болталось на цепочке обручальное кольцо было очень сложно.
Очень.
— Ты дьявол, ты это знаешь? — спросила она вполголоса.
Он ответил ей холодной улыбкой.
— И в аду для меня уже приготовлено место. Называется трон.
— Что я должна буду тебе за это? — она подняла ладонь раньше, чем он успел открыть рот. — Спать я с тобой не буду.
— Это меня, конечно, огорчит… — вздохнул Матвей. — Но не остановит. Согласен.
— Но все же… — она еще колебалась. — Зачем это тебе?
— Ты глухая? — раздраженно фыркнул он. — Мне нужен кто-то, кто возьмет на себя эту тему. Лешу позвать?
— Хорошо. — Марта на мгновение прикрыла глаза, решаясь. — Да. Я останусь.
— Вот и молодец… — ухмыльнулся Матвей плотоядно. — На сегодня свободна. Отдыхай, без тебя все подпишем. Хотя, конечно, ты изумительно хороша в этом платье, даже жаль отпускать.
И он демонстративно обвел взглядом ее фигуру в узком, подчеркивающем изгибы и выпуклости платье-футляре сложного темно-винного цвета.
Деловом, но при этом притягивающем взгляд.
Туфли, впрочем, были на очень низком каблуке — ему такие не нравились.
Зато мерцание темных глаз было подчеркнуто искристыми тенями, которые переливались от темно-красного до темно-зеленого, делая из нее настоящую ведьму.
Опасную. Но такую манящую.
Она сощурила глаза, но ничего не ответила на очевидно провокативный комментарий.
Молча выпрямилась и вышла из кабинета, хлопнув дверью, что вызвало у Матвея только еще более довольную улыбку.
Ночью, как обычно, не спалось. Лера рядом сопела, уткнувшись лицом в подушку. Она всегда спала на животе, и никакие стенания косметологов о возрасте и помятом наутро лице ее не могли остановить.
Матвей в принципе ее понимал. Если бы ему удавалось так же легко засыпать в определенной позе, он бы делал это даже подвешенным к потолку за ногу.
Но — увы.
Простыни под ним были влажными от пота, хотя в спальне работал кондиционер. Матвей перевернулся на другой бок в сотый раз, чувствуя, как пульсирует в висках.
В темноте слишком ярко светился голубой диод телевизора, слишком громко гудело электричество в проводах, слишком жарко было от лежащего в метре от него тела жены.
Проворочавшись до трех часов, он сдался. Встал и вышел на террасу прямо в пижаме и босиком. Ледяной холод плитки обжег ступни, доставив странное извращенное удовольствие.
Террасу пора было консервировать на зиму, но пока ему слишком нравилось выходить сюда мрачными ноябрьскими ночами, стоять, смотреть в белесое от засветки небо и курить самый легчайший «Парламент», буквально резаную бумагу, от которой даже дым был прозрачным, как пар от чайника.
Но йога, медитации и дыхательные упражнения его бесили, а сизоватые струйки дыма, потусторонними ручьями утекающие в небеса — наоборот, успокаивали.
По ночам почему-то совсем не работала голова, сколько бы он ни пытался занимать часы бессонницы делами. И казались невыносимо скучными фильмы, сериалы, образовательные шоу. Словно на каком-то уровне его тело все-таки спало, отказываясь включать высшие функции.
Приходилось заниматься ерундой. Листать тупые ролики в интернете, играть в «таймкиллеры», позорно опускаясь до разноцветных шариков и судоку.
Иногда он зависал на форумах, где даже ничего не писал, лишь часами просматривал споры незнакомых ему людей на неинтересные ему темы.
Пока Матвей листал на телефоне ролики с концепт-карами нового сезона, в голове почему-то крутилась история с Мартой. Проект помощи женщинам — хорош, но это не удержит ее, если она решит уйти. Кроме пряника нужен еще и кнут. А еще — настоящий острый крючок, с зазубринами, с которого она не сорвется.
К утру он продумал первую часть плана и от нетерпения не стал даже пить кофе дома и ждать, пока проснется Лера, чтобы заставить ее приготовить завтрак.
Едва забреззжил поздний ноябрьский рассвет, он прыгнул в тачку и домчался до офиса в кои-то веки без московских пробок.
Сидел в кабинете, пил одну чашку кофе за другой, каждый раз вызывая секретаршу, чтобы она нажала лишь одну кнопку на кофеварке, и слушал звуки постепенно наполняющегося народом офиса.
К десяти часам от бешеного количества кофеина он уже слышал биение собственного сердца в ушах и видел, как пульсирует кровь в сосудах глаз.
А Марта опаздывала.
Первый раз за пару недель работы. Именно после вчерашнего разговора.
Это ему совсем не нравилось.
Из окна кабинета было видно парковку, и Матвей то и дело подходил туда, проверяя, не занято ли еще последнее свободное место у ворот близнецом его «лексуса».
Один раз туда свернула машина доставки воды, и его это взбесило настолько, что он чуть не собрался звонить руководству бизнес-центра и серьезно обсуждать вопрос.
Но она постояла всего десять минут и уехала.
Зато с сорокаминутным опозданием наконец явилась Марта.
Увидев, как она, небрежно закинув на плечо рюкзак, поднимается по лестнице ко входу, он успел вызвать к себе заговорщиц.
Тут и она подоспела.
Матвей распахнул дверь кабинета, мрачным взглядом проследил, как она дошла до своего места и рявкнул:
— Марта! Думаешь, раз получила повышение, можно опаздывать? Ко мне зайди!
Офис, как он и думал, взорвался шепотками.
Повышение?!
Что будет, если они поймут — насколько высокое…
— Кофе будешь? — кивнул он на тонкую фарфоровую чашку, куда лилась черная жижа из капсульной кофеварки. На этот раз кнопку Матвей нажал собственноручно.
Марта с брезгливым выражением лица заглянула внутрь чашки, но кивнула. Дождалась, когда жижа иссякнет и забрала свой эспрессо. Прошла к широкому кожаному креслу чуть в стороне от стола и присела, изобразив активное внимание на лице.
Матвей взял свой капучино и с невозмутимым видом присел на подлокотник совсем рядом с ней. Почувствовал, как напряглась ее спина и склонился, вдыхая запах ее волос.
Строгий и сложный аромат. Никак не стиральный порошок.
Что-то незнакомое, немодное, но явно непростое.
На открытой шее, под поднятыми вверх и заколотыми длинной шпилькой волосами видно было тонкую цепочку. Кольцо — еще одна загадка в ней. Как и «лексус».
Марта обернулась, сверкнув глазами и явно хотела что-то высказать на тему его чересчур наглой близости. Но не успела — раздался стук в дверь.
— Заходи, — громко сказал Матвей.
В кабинете нарисовалась Регина. Он почувствовал, как закаменела в кресле Марта. Даже тонкие пальцы, обнимающие чашку, сжались сильнее. Следом вошла Оля, и дыхание Марты стало напряженным.
— Остальные где? — резко спросил Матвей. Почему красивые планы всегда разваливаются из-за человеческого распиздяйства?
— Там, сейчас… — замялась Оля, нервно выглядывая за дверь и делая кому-то знаки. — Она в туалет отошла…
Матвей склонился к уху Марты, якобы посекретничать, но спросил громко, чтобы всем присутствующим было слышно:
— Будем остальных ждать или начнем с этих?
— Что ты делаешь? — прошипела она.
Он лишь усмехнулся.
— Сысоева, Портнова, пишем заявления по собственному. Тихо! — рявкнул он, когда они открыли рот, чтобы начать оправдываться. — Альтернатива — внутреннее расследование и тут уже на уголовку потянет. Хотите?
В дверь снова быстро стукнули, но дожидаться ответа не стали, и в кабинет вошла Вика.
Она быстро оглядела собравшихся и задержала хмурый взгляд на Марте.
Как же легко поссорить даже самых закадычных подружек! Просто поставь между ними мужика. Работает даже на феминистках, что бы она там ни мурлыкала про безусловную поддержку.
Почувствовав беззвучный смешок, от которого колыхнулись тонкие волоски у нее на затылке, Марта обернулась и посмотрела на него.
— Матвей, — с угрозой сказала она. — Мы же договорились.
— Нет, — качнул он головой и спросил уже у заговорщиц: — Где Владимирова?
Они обернулись на дверь, но Нина все еще не появлялась.
— Я сказала, что я против их увольнения, — твердо произнесла Марта, неотрывно глядя ему в глаза.
Ути-пути, какая лапочка.
Матвея даже умилила ее чистейшая наивность.
— Не устраивай сцену, дорогая, — промурлыкал он, склоняясь и опираясь на спинку кресла так, чтобы казалось, что он полуобнимает ее. Пусть курицы осознают, кто сейчас королева гарема.
От оглушительного звона вздрогнул даже он.
Марта быстро поднялась, отступая от лужицы кофе, разливающейся среди осколков ее чашки.
Она посмотрела прямо на Матвея и совершенно спокойно сказала:
— Ой. Уронила.
Так. Похоже, она сделала это специально.
— Вышли все! — рявкнул Матвей.
Он не смотрел на девок, он и так знал, что они подчинятся, причем моментально. Дверь хлопнула уже через три секунды.
— Что это было? — спросил он, стараясь держать себя в руках.
— Что ЭТО было? — с наигранным изумлением спопугайничала Марта. — Я же сказала, чтобы ты их не увольнял!
— Это моя компания. И мои сотрудницы. И мои деньги. А ты совсем охуела!
— Да, совсем!
Она шагнула к нему, резко махнув рукой, и выбила из его рук чашку с блюдцем, которые так же красиво, как и предыдущая пара, разлетелись по полу белоснежными осколками.
Матвей вскочил с подлокотника, едва избежав брызг кофе, разлетевшихся фонтаном по полу.
— Совсем больная?! — в бешенстве рыкнул он.
— Да.
Марта схватила со стола толстую папку с договорами и шваркнула ею об пол.
Хлопок прозвучал как выстрел.
Она огляделась по сторонам и заметила закрытый ноутбук на краю стола.
— Стой! Ебанутая!
Она не обратила внимания на окрик. Схватила ноубук и как следует размахнулась.
— Да прекрати, истеричка! — в его голосе послышались оттенки паники. Он даже шагнул к ней, протягивая руку, словно мог остановить катастрофу на расстоянии. — Хватит! Не уволю я их!
— Спасибо.
Она аккуратно положила ноутбук на стол. Наклонилась, подняла папку и положила ее рядом.
Матвей смотрел на нее в недоумении. Контраст был слишком силен.
— Это что было? — оторопело спросил он.
— Сам сказал. Истерика. — ответила Марта, присаживаясь на корточки и собирая с пола самые крупные осколки. — Вы же мужики иначе не понимаете.
От безумия к равновесию она перешла так быстро, что стало кристально ясно — взрыв был наигранным. И это взбесило его даже сильнее, чем обычно бесили настоящие женские истерики.
Ярость разгоралась где-то глубоко внутри. Настолько глубоко, что шансов вырваться у нее не было никаких, но вот отравить его кровь кипящей лавой — да. Воспламенить опасно спящие запасы торфа под равнодушной вязкой водой его внутренних болот.
Он качнулся с пятки на носок, быстро соображая, что можно ей противопоставить.
Нашел.
— В честь подписания крупного контракта, — он кивнул на папку. — В эти выходные у нас корпоратив на базе отдыха.
— Я пас, — безразлично отозвалась Марта, собирая осколки.
— Я не спрашивал, согласна ли ты.
— Но я не хочу, — она подняла голову и сдула челку, упавшую на глаза. — У меня в выходные личные дела.
— Да мне похер, хочешь ты или нет! — Матвей резко потянул ее за руку, вздергивая с корточек. Она покачнулась, но осколки не уронила. Он силой разжал ее пальцы, выковыривая куски фарфора с острыми краями, сделал шаг к мусорному ведру и ссыпал их туда, раздраженно прихлопнув крышку. — Разберись со своими личными делами! Ты едешь! Иначе никакого проекта не будет! И сейчас — молчи! Иди. Работай! И уборщицу позови.
Личные дела у нее…
Идея про корпоратив пришла ему в голову экспромтом, но на диво хорошо вписывалась в планы. Так что по итогу скандал все-таки пошел в плюс.
Матвей проводил не обернувшуюся Марту взглядом и рухнул в свое кресло.
Пока неслышно появившаясь уборщица вытирала кофе и тряпкой собирала самые мелкие осколки, он задумчиво слизывал кровь, сочащуюся из царапины, оставленной острым краем фарфорового блюдца.
Металлический привкус крови на языке странно гармонировал с остатками кофеина. Матвей снова провёл языком по порезу, чувствуя зудящую боль. Первая кровь в их поединке. Интересно, чья будет следующей?
В конце концов, не только она умеет устраивать хладнокровные истерики.
Это и его любимая игра.
А вот то, что она тоже умеет в нее играть — дает такой простор для действий…
С поездками на работу в будни я еще как-то могла смириться. А вот с тем, что в субботу утром пришлось тащиться в офис, организму оказалось справиться сложнее. Он категорически не понимал, почему мы не в теплой кроватке, а едем по мокрым и серым улицам и время от времени собирался пойти доспать.
К счастью, без обычных пробок я добралась быстрее обычного. Уже на месте нас всей компанией загрузили в микроавтобусы и повезли на базу отдыха. Как в детстве, когда я ездила в летний лагерь — атмосфера была точь в точь.
Разве что в наших автобусах вместо колы было шампанское, а кино показывали на огромной плазме, а не на крошечных экранчиках под потолком.
Зато кино было такое же, как в те времена — «Индиана Джонс. В поисках утраченного ковчега».
Накануне вечером я несколько часов возилась с расторжением кабального поручительства по кредиту бывшего мужа, помогая одной свежеразведенной девушке с двумя детьми.
Сначала долго разбирались в этой запутанной истории.
Потом пили чай с мини-шоколадками, которые она стащила у своих мальчишек и делились историями о том, как мужчины нас называли меркантильными за то, что угостили кофе. А потом вот, извольте — миллионный кредит. Сам счастливец уже давно в другой стране, а «меркантильная» выплачивает его долги, растит его детей, ухаживает за его матерью.
Потом смотрели киношку про мужской стриптиз и дико ржали над страданиями бедных мальчиков.
Я постелила ей в гостиной на диване, а с утра по дороге в офис закинула домой.
Несмотря на полное отсутствие алкоголя, вставать было мучительно, словно я всю ночь бухала и танцевала.
Жизнь после тридцати — расплата за грехи юности.
К счастью, кресла в микроавтобусах раскладывались почти горизонтально и по пути в подмосковские леса я дрыхла под задорную музычку кино восьмидесятых.
Повезло, что я успела заскочить в автобус с мужиками из хозяйственного департамента. Они щедро разбавляли дармовое шампанское личным коньяком и меня не трогали.
Это ли не залог счастливого сосуществования?
Да и места под чемодан в багажнике было полно. Настоящие мужчины, видимо, даже зубные щетки решили не брать, а трусики с носочками стирать в раковине.
Я же привыкла к комфорту и менять привычки не собиралась.
Начальник наш отправился в дорогу на своем дорогом «лексусе», зараза такая. Я бы тоже предпочла свои колеса, но он заявил, что на всех желающих парковки там не найдется, а выделять места только избранным — разрушает равенство в коллективе.
Это особенно красиво прозвучало, учитывая, что в разных автобусах даже шампанское было разных марок. Курьерам и девочкам с ресепшена наливали какую-то фиолетовую бурду за три копейки, а топ-менеджерам загрузили ящик французского кремана.
Проснулась я, когда мы уже подъезжали, так что успела заметить лишь то, что база находилась в глубине соснового леса. Пока все разгружались, нас отправили к улыбчивой девушке, которая распределяла всех по домикам, где нам предстояло провести все выходные.
Девушка невероятно напоминала герлскаута из какого-нибудь американского фильма: камуфляжные бриджи, зеленый галстук, завязанный на сложный узел и две ярко-оранжевые косички, торчащие в разные стороны.
Я назвала свою фамилию, она нашла меня в списке и звонко объявила:
— Домик номер семнадцать!
Я выдохнула с облегчением.
Парой минут раньше я пропустила вперед Вику с подружками, и всех их отправили в один и тот же домик — двенадцатый. Обычно в такие места селят по гендерному признаку, так что я немного опасалась, что нам до вечера воскресенья придется обходить друг друга по широкой дуге и опускать глаза, сталкиваясь в ванной.
Мальчиков-менеджеров во главе с Пашей отправили в тринадцатый, решив, видимо, что настоящие мачо не могут быть суеверными. Судя по их лицам — могут. Но мужская гендерная социализация бывает не менее жестокой штукой, чем женская. Шансов выбраться из ловушки у них не было никаких — не могли же они прямо перед девушками признаться, что боятся черных кошек и баб с пустыми ведрами.
Интересно, с кем же поселили меня? С теми же мужиками из АХО? Тогда надо поискать в аптечке беруши, после такого количества коньяка и Индианы Джонса они будут храпеть, как стадо тракторов.
Хотя нет… Мальчики направо, девочки налево.
Не с бухгалтерией же?
Но когда я открыла домик номер семнадцать выданным мне ключом, оказалось, что он совсем крошечный.
Всего одна комната с двуспальной кроватью и условной кухонькой за перегородкой.
Мини-холодильник, чайник, индукционная плитка на одну конфорку и раковина, куда едва ли поместится кастрюля. Впрочем, кастрюль тут все равно не было.
В санузле была полноценная душевая кабина и унитаз, в бачок которого по-японски экологично была встроена раковина.
Я закатила чемодан в домик и растерянно остановилась посреди комнаты. Это за что мне такая радость?
Остальных поселили компаниями и только мне досталась камера-одиночка.
Вообще, я-то вполне рада уединению. Мне вообще никогда не было понятно, почему в больницах одиночные палаты стоят дороже люкса в «Хилтоне», а одиночные камеры в тюрьмах считаются страшным наказанием.
К домику была еще пристроена терраса — практически того же размера, что и комната. И там-то располагалась вся роскошь этой лесной базы. Два ротанговых кресла у круглого столика, два раскладных шезлонга и даже мангал с решеткой для барбекю.
Увы — в ноябре откисать там на солнышке желания не было. Да и солнышка не было тоже.
Вот приехали бы мы сюда где-нибудь в мае…
Я все равно отодвинула стеклянную дверь и вышла к перилам. Оказалось, что домик стоит на небольшом возвышении, а под ним расстилается гладь идеально круглого искусственного пруда. Судя по небольшой пристани, летом там еще и на лодочках катаются.
Подобная роскошь — терраса с видом на воду — досталась всего четырем домикам, стоящим по четырем сторонам пруда. И вот в коттедже напротив, двухэтажном и явно более роскошном, на такую же террасу вышел… Матвей.
Я поспешно вернулась обратно в комнату, пока Матвей меня не заметил.
В конце концов, мне надо разбирать чемодан.
Тактическое отступление, а не позорное бегство! Главное — правильная терминология.
Повесив в шкаф взятое на всякий случай вечернее платье, я разложила остальные вещи по полкам и отнесла в ванную ирригатор, электрическую зубную щетку, свой любимый шампунь и кондиционер, гель для душа, мочалку, увлажняющий тоник, мягкие полотенца и пушистые тапочки.
Это еще скромный набор. У меня была знакомая, которая возила с собой постельное белье и подушку. И еще одна, занимавшая половину чемодана кофеваркой. По сравнению с ними я буквально аскет.
Хотя любимую чашку все равно захватила.
И спрей для постельного белья с лавандой.
После всех приготовлений в домике стало пахнуть домом и настоящим уютом. При таком раскладе можно было даже смириться с целыми выходными в обществе дорогих коллег.
Я проверила домашнее видеонаблюдение — кошки вели себя прилично.
Просто дрыхли вповалку на моей кровати, демонстративно умостив свои жопки прямо на подушки.
Перед отъездом я настроила автокормушку и поилку, почистила автоматический лоток и включила камеры во всех комнатах.
К счастью, кошки без меня никогда не скучали, в неприятности не впутывались и подозрительных личностей домой не водили. Но на всякий случай у трех ближайших подруг были ключи от моей квартиры.
Из открытой на террасу двери послышались невнятные крики. Я завернулась в плед, заботливо положенный на край кровати и вышла на воздух. Вдалеке, за домиком Матвея, было видно, что со всех сторон куда-то направляются парочки и компании. Телефон пиликнул уведомлением в рабочем чате:
«Общий сбор в обеденном зале коттеджа номер 1!»
Ну нет. Нет.
Приехать сюда меня вынудили, а вот проводить время с этими людьми никто не заставит.
На улице было на удивление хорошо, почти не холодно, поэтому я взяла ноутбук и устроилась на террасе с видом на пруд. Телефон продолжал пиликать, поэтому пришлось отнести его обратно в комнату, и заодно сделать горячего чая, благо пакетики с приличным «эрл греем» я тоже взяла с собой.
Больше всего я разозлилась на Матвея за принудительный корпоратив потому, что на выходных собиралась как следует погрузиться в подаренный им проект про женщин, открывающих пункты доставки.
Я предвкушала этот момент, мне не терпелось разложить все по полочкам, найти самые срочные проблемы, отделить критичные ошибки и наметить ключевые точки развития. Такое немножко волшебное ощущение, как ожидание новогоднего утра, когда уже точно знаешь, что под елочкой лежит большой набор «Лего».
Сначала я запросила данные по штрафам — очевидно, здесь должны были выявиться первые отличия от мужчин-франчайзи. Потом спохватилась и открыла общую статистику, чтобы понять, какие вообще тенденции, насколько правильно Матвей оценил количество женщин в бизнесе.
В отличие от него, я хорошо знала про когнитивные искажения: доказано, что люди считают, что женщины полностью захватили разговор, когда доля их участия в беседе едва превышает тридцать процентов. То есть, мы еще даже не добрались до равенства, а «этих баб» уже слишком много по мнению людей.
Вот и Матвей мог решить, что женщин в логистике перебор, когда их стало хоть чуть-чуть видно.
Но именно на этом самом любопытном моменте я услышала шаги. Как открылась дверь домика, я умудрилась пропустить, и подняла голову, лишь когда Матвей появился на пороге террасы.
К счастью, на отдыхе он слегка попустился и вылез из своего делового костюма. Хотя все равно не смог расстаться с белой рубашкой и начищенными «оксфордами». Однако вместо пиджака поверх рубашки был надет молочного цвета кашемировый свитер, а вместо выглаженных брюк со стрелками — чиносы.
В честь такого расслабленного внешнего вида на запястье левой руки даже красовался брутальный браслет из каменных бусин, подчеркивающий, что владелец, попав в неформальную обстановку, отправился во все тяжкие.
Однако выражение лица у Матвея оставалось вполне офисно-злобным.
— И почему я не вижу тебя на общем сборе? — завелся он с порога вместо «здрасьте».
— А я обязана? — огрызнулась я.
— Да. Я твой начальник, а это мой приказ.
— Сегодня суббота, начальник, — я откинулась в заскрипевшем кресле и потянулась за своей чашкой. — И я не обязана тебе подчиняться вне рабочего времени, такие вот дела.
Я развела руками, заодно с удовольствием выгибая спину и потягиваясь.
Сколько я уже просидела, азартно копаясь в статистике доставки?
Он успел заметить, что меня нет, разозлиться и даже примчаться отчитывать!
Матвей резко шагнул к столу и бесцеремонно поднял ноут прямо за край экрана. Я дернулась следом, но не успела перехватить.
— Так… Что тут у тебя… — он нахмурился, водя пальцами по тачпаду. — Ты что — работаешь?!
— Работаю, — я не удержалась от улыбки, услышав изумление в его голосе.
— Мы приехали на корпоратив. Ты должна отдыхать.
— Ты подаешь смешанные сигналы, начальник, — фыркнула я. — Либо я должна слушаться твоих приказов, потому что рабочая иерархия, либо я должна отдыхать, и тогда никаких рабочих схем подчинения.
— Ты должна подчиняться приказу отдыхать. Но ты делаешь ровно наоборот — не подчиняешься и не отдыхаешь.
— Ну… — я снова развела руками. — Мне просто интереснее работать, чем слушать высокопарную чушь про то, что наша фирма — одна семья.
— Слушать чушь и пить шампанское, — уточнил он.
— И пить шампанское, — кивнула я. — Тоже неинтересно.
— С черной икрой.
— Да? — подняла я брови. — Какая щедрость. Черная икра, конечно, все меняет.
— Да?
— Нет. Равнодушна к икре и не люблю шампанское.
— А что любишь?
— Кальвадос и хороший сыр.
— Найдем! — он захлопнул ноут, и я поморщилась. Кто ж так с техникой обращается!
— Не надо, — сказала я спокойно, уже не пытаясь провоцировать. — Все равно не пойду. Лучше поработаю.
— Не поработаешь, — сказал Матвей, глядя на меня сощурив глаза.
— Почему?
— Потому что я так сказал.
— Ну хватит! Матвей!