Матвей выскальзывает из свитера, как из старой кожи, бросает его на пол и осторожно перекладывает на него спящего Лорда. Тот недовольно ворчит, но почувствовав теплую шерсть, запускает в нее когти и укладывает морду на лапы, сонно муркнув.
Я откидываю одеяло, и Матвей ныряет ко мне в тепло, сразу прижимаясь горячим телом, кожей к коже. Мы оба выдыхаем полустон-полувздох, наконец коснувшись друг друга.
Его пальцы скользят по моему лицу, очерчивая край челюсти, касаясь губ. Он нежно приподнимает мой подбородок и взглядом спрашивает разрешения.
Я смотрю в его глаза чайного цвета. Светлые, теплые, окутывающие меня сиянием.
Да.
Ответ — да.
Он медленно наклоняется ко мне, не отрывая взгляда до последнего, пока наши губы не соединяются. Очень мягко, почти невесомо. Но и от такого поцелуя кружится голова, и кажется, что в воздухе слишком много кислорода.
Кровь перенасыщена им, перенасыщена эмоциями, ожиданием, напряжением.
Но поцелуй длится — нежный и осторожный, куда больше похожий на первый, чем тот, что был первым — и мышцы расслабляются.
Больше не надо сражаться.
Все тело расслабляется от его близости, и почему-то хочется плакать, как после долгого напряжения и волнения. От того, что все кончилось.
Матвей чуть-чуть сдвигается, я теряю контакт с его горячей кожей и, стремясь догнать, неосторожно дергаюсь и охаю от внезапной боли.
Черт, совсем забыла про свои боевые раны!
Матвей, обеспокоенно хмурясь, перекидывает подушку, укладывая ее под мою ногу и умещая ее так, что я могу закинуть ее ему на бедро и сплестись с ним плотнее и ближе.
Он проводит ладонью по бедру, сжимает талию, стискивает плечи и касается кончиками пальцев моей шеи.
Его пальцы скользят по ней вниз вдоль воротника пижамы, едва-едва касаясь кожи.
И кажется, что с их кончиков бьют электрические разряды — колкие и щекотные.
Он медленно и почти неловко расстегивает верхнюю пуговицу и тут же проводит пальцами по освобожденной коже.
Ныряет ими в ложбинку груди.
Горячие мурашки разбегаются по тонкой коже, и я судорожно вздыхаю.
Он расстегивает еще одну пуговицу — аккуратно и медленно, так что хочется подгонять и шипеть от нетерпения. Отодвигает ткань с плеча.
Двумя пальцами проводит по ключице и касается косточки под кожей губами.
Они сухие и чуть-чуть царапаются.
После горячих и нежных прикосновений это ощущение заставляет почувствовать остроту момента.
Ладонь Матвея проникает под ткань пижамы и ложится на мою грудь. Большая, горячая, притягательная. Между пальцами попадает сосок, и он сжимает его, сводя пальцы вместе и рассылая по телу волну дрожи.
Мои ладони прижаты к его груди — над сердцем, которое толкается в правую горячими частыми ударами. И мое синхронизируется с ним, разгоняя кровь по венам в том же ритме.
Матвей вновь целует меня, но на этот раз глубже, сильнее. Язык скользит по губам, проникает внутрь, сплетается с моим. Тяжелое мужское тело накрывает меня, вжимая в пахнущие лавандой простыни.
Я не могу сдержать стон, и Матвей замирает, словно испугавшись.
Отклоняется, бросая быстрый взгляд на мою ногу.
Все в порядке.
Можно продолжать.
Но он медлит, оглядывая меня — растрепанную, в расстегнутой атласной пижаме, быстро и рвано дышащую — и щурится, едва заметно улыбаясь.
Он расстегивает оставшиеся пуговицы и распахивает пижаму, обнажая грудь и напряженный живот. Проводит пальцами от пупка — выше и выше, до самой ямочки между ключицами, трогает ее, словно пытаясь там угнездиться, а потом ныряет туда языком.
И проделывает горячим ртом обратный путь, прихватывая кожу губами, следом — зубами и завершая влажным касанием языка.
Мы пока не творим ничего опасного.
Наивный школьный петтинг. Больше поцелуев, чем прикосновений, больше предвкушения, чем страсти.
Но возбуждение от этого только растет. Без ярких вспышек и головокружительного безумия, но неумолимо и сильно захватывает меня целиком.
Его ладони накрывают мою грудь и сжимают ее. Сначала легко, потом сильнее, еще сильнее, почти грубо — и я чувствую зарождение остро-сладкого волнения внизу живота.
Хочется обнять его крепче, прижаться ближе — я обхватываю его обеими руками, скольжу ладонями по обнаженной спине. И касаюсь шрамов на лопатках.
Матвей вздрагивает и замирает.